Sex-дневник Кати Морозовой

Лена Сокол, 2021

Жизнь преуспевающей журналистки Кати Морозовой в один миг превращается в катастрофу: жених предал, из модного глянца со скандалом уволили, а тут еще и пожар в гостиничном номере, который уничтожил почти все ее личные вещи. Любая другая точно отчаялась бы. Но только не остроумная, находчивая и сильная духом Катерина: она ставит себе цель вернуть контроль над собственной жизнью, добиться успеха в карьере и непременно встретить, наконец, того, кто сделает ее счастливой. Кем окажется тот единственный? Симпатичным фотографом, улыбчивым банкиром или сексуальным пожарным? Расскажет ее дневник.

6 октября, вторник

12.00

Унизительно.

Унизительно очнуться в машине скорой помощи, когда тебе пытаются делать искусственное дыхание. Унизительно, еще до конца не придя в себя, получить по телефону нагоняй от администрации гостиницы за порчу их имущества, а также угрозы, что «страховая со мной непременно разберется».

Унизительно — оказаться на рассвете на улице с пакетом уцелевших после пожара вещей: как мне объяснили, пожарный обнаружил меня на полу, прижимающей к груди сверток с мелочевкой, которую успела собрать до того, как все заволокло дымом.

И ладно бы, если там были документы. Так ведь нет. Погружаясь в сон, вызванный отравлением продуктами горения, я прижимала к груди Филю с Валерой, любимую помаду и пару пудровых Valentino на двенадцатисантиметровой шпильке с позапрошлогодней коллекции.

И только ленивый не обсуждал в приемном покое, как я, пребывая в состоянии отключки, мертвой хваткой удерживала в объятиях дорогущую обувь и своих верных друзей.

Унизительно еще и то, что у меня не было средств связи, и некуда было ехать, поэтому я остановила попутку и назвала единственный адрес, по которому могла найти приют — адрес своих родителей. Не знаю уж на что рассчитывал водитель — тучный мужчина лет пятидесяти — но платить ему, чем-то более весомым, чем «простое человеческое спасибо», я не собиралась.

Унизительно, что он все-таки попытался ухватить меня за коленку. И что я, удирая от него по придорожным кустам, все-таки сломала каблук на туфлях, которые так отчаянно спасала от пожара. А ведь это была моя последняя пара приличной обуви!

Крайне унизительно и то, что в таком виде мне пришлось явиться к родным и объяснять, что со мной произошло.

А также то, что я лежала теперь на своей детской односпальной кровати, одетая в давно вышедшее из моды платье, в котором когда-то поступала в университет, и смотрела в потолок, который когда-то в детстве обклеила самодельными, криво вырезанными из блестящей фольги звездочками.

— Катя, спускайся к столу, обед готов! — Сказала мама, заглянув в комнату.

Аллилуйя! Как же я была рада, что хоть что-то не меняется в этом мире: в родительском доме всегда можно получить горячей еды.

— Гости приехали. — Добавила она.

А вот это уже было явной подставой. Ведь если мать с отцом, доканывающих тебя нравоучениями, еще можно было терпеть, то сборы родственников всегда ознаменовывались крупными словесными баталиями. Все присутствующие за столом всегда будто соревновались в том, кто вывалит больше подробностей о своих детях — их больших и маленьких успехах и, что удивительно, неудачах тоже, ведь поругать прилюдно при всей родне, это вообще самый смак, вершина родительской заботы!

— Ты как-то осунулась. — Нахмурившись, поприветствовала меня бабуля. Обняла, потрепала по плечу и снова вгляделась в лицо. — Дорогая, у тебя удрученный вид. И тусклая кожа. И… — Казалось, она не знает, каким еще обидным словом в меня швырнуть.

Но ситуацию спас дедуля.

— Чудесно выглядишь. — Сказал он, выдирая меня из ее объятий и заключая в свои.

— Какие новости? — Не унималась ба. Она взяла меня за руку и придирчиво осмотрела пальцы. — А где кольцо? Ты вроде говорила, что твой футболист звал тебя замуж?

— Мы расстались. — Отмахнулась я, решив не вдаваться в подробности и не оправдываться по поводу отсутствия кольца, которое он мне так и не подарил, ведь предложение пожениться было спонтанным.

«Кажется, я в тебя влюблен, — сказал однажды после секса Сапожников. — Что ты скажешь, если я предложу тебе стать моей женой?»

Да уж, теперь секс мне еще долго не светит.

— Что значит расстались? — Воскликнула бабушка.

— То и значит. — Пожала плечами я и поспешила к столу, чтобы не смотреть ей в глаза. — Не сошлись характерами.

— Не может быть, Катерина! Так ты упустила очередного жениха? — Послышалось в спину. Бабуля преследовала меня до самого праздничного стола. — Твоя излишняя разборчивость приведет тебя к тому, что ты останешься одна!

— Как будто это так уж плохо. — Фыркнула я, отправляя в рот виноградину.

От дальнейших объяснений меня спасло появление в гостиной дядюшки Роберта и тетушки Нины, маминой сестры. Тепло поприветствовав бабулю с дедулей, они накинулись на меня:

— О, Катенька, как ты похорошела! Поправилась! Это все помолвка! Покажи кольцо!

Я тяжело вздохнула.

— Нет никакого кольца. И свадьбы не будет. Мы с Сапожниковым разошлись.

— Но он же известный футболист! — Выпучил глаза дядя Роберт.

— А тебе разве не тридцать скоро? — Охнула тетя Нина.

— Отстаньте от человека! — Взмолилась Настя, моя двоюродная сестра.

Я так была рада ее приходу, что радостно метнулась к двери и обняла ее так крепко, как только смогла.

— Привет, подруга, — она расцеловала меня в обе щеки, — жаль, что так получилось с Ильей…

— Мы просто не созданы друг для друга. — Улыбнулась я.

Взяла со стола бокал вина и подала ей.

— Ох, нет, — виновато развела руками Настя, — я еще кормлю грудью.

— А где твой сынок? — Спросила я, отхлебывая из ее бокала.

— Твоя мать нянькается с ним. Вцепилась в него с порога. Знаешь, что это значит?

— Что?

— Что ей уже хочется внуков. — Она подмигнула.

Я подавилась. Закашлялась. Кузина похлопала меня по спине.

— Мне же всего двадцать восемь, — выдавила я, — до детей еще очень далеко. К тому же, я не уверена, что они мне вообще нужны.

— Дети нужны всем! — Подхватывая со стола сервелат, возмутилась тетушка.

— Все любят детей! — Поддержал ее дядюшка.

— А кто это тут у нас! — С годовасиком на руках появилась в дверном проеме моя матушка. — Посмотрите, како-о-ой сладкий мальчишка! — Пропела она, подкидывая испуганного пучеглазого карапуза.

— Ай-люли-ай-люли! — Принялась плясать вокруг мальчишки бабуля.

Дед тоже стал выделывать руками замысловатые па, чтобы развлечь юнца. Все эти кривляния больше напоминали массовое помешательство, поэтому я удалилась к дальнему концу стола и села.

Наконец, когда и остальные расселись, можно было приступать к еде. Только никто не спешил забирать у мамы ребенка, и никто не рвался подать горячее, поэтому мне пришлось встать, принести с кухни жаркое и разложить по тарелкам.

— Спасибо. — Подмигнула мне мама, покачивая на коленях Настиного сына. — Смотри, какие у Матвея щечки. Розовые, пухлые! Он красавец, правда?

Я кивнула. И только села за стол и взяла приборы, как тетушка Нина взвилась:

— Ты слышал, Слава, твоя дочь сказала, что не хочет детей!

— Это она так шутит. — Отмахнулся папа. — Когда у нее завяжутся стабильные отношения, она и не вспомнит о своих словах.

Мне пришлось положить в тарелку мясо, так и не донесенное до рта.

— И вовсе я не шучу. — Вырвалось у меня.

Все присутствующие уставились в мою сторону. И только Настя кашлянула и опустила взгляд.

— А что? Я и замуж не собираюсь.

— Как это? — Помрачнела мать.

— А для чего мне выходить замуж? — Нервно хихикнула я.

— Чтобы завести детей. — Подсказал дед.

— Но я не хочу. — Возмущенно прыснула я, оглядывая их всех. — Не знаю, может, я — чайлдфри? Еще не решила.

— Но без детей нельзя. — Настороженно взглянув на меня, крякнула тетушка Нина.

— Все эти чайлдфри давно пора приравнять к экстремизму. — Презрительно фыркнул дядюшка Роберт, принимаясь за еду. — Нормальные люди всегда хотят продолжить род.

— Кто такое сказал? — Глотнув вина, поинтересовалась я. — Мы живем в такое время, когда каждый волен сам выбирать, чего хочет. Если, например, у женщины нет финансовых и эмоциональных ресурсов, то ей лучше не рожать, пока ситуация не изменится, иначе ребенок станет для нее непосильной нагрузкой и настоящей обузой. У каждого свое счастье, и оно не обязательно в детях.

— То есть, в старости ты будешь продолжать шляться по барам и спать с кем попало? — Взвизгнула мать.

В желудке у меня похолодело.

— Это все тлетворное влияние Запада. — Скорбно подытожил дядя. — Что хорошего может прийти к нам из стран, где разрешены однополые браки? Какой позор!

— Может, ты еще и феминистка? — Взвилась бабуля, обмахиваясь салфеткой. — Начитаются всего в своем интернете, а потом не имеют собственного мнения.

— Если и так, то что? — Стараясь сохранять спокойствие, ответила я. — В конце концов, феминизм просто учит женщин любить себя.

На самом деле, я не знала, была ли я феминисткой. Может, да, а, может, и нет. Это не было так уж важно для меня по части осознания себя как личности.

Единственное, что я хорошо усвоила к своим годам, так это то, что слово «феминистка» было словно стоп-сигналом для всякого рода придурков. В приложениях для знакомств я в последнее время специально указывала его, чтобы фильтровать ухажеров: для нормальных мужчин феминизм не нес никакой угрозы, им было фиолетово, а вот моральные уроды — те автоматически отсеивались.

— Настя, скажи ей. — Простонала моя мать, подкидывая ребенка на коленях так, будто собиралась укачать его до тошноты. — Скажи, что она не права. Что ты счастлива в браке, и что в этом предназначение каждой женщины!

Настя, которая две недели назад звонила мне, чтобы пожаловаться на мужа, который дал ей затрещину за то, что она посмела отвлечь его от игры в приставку, вздернула подбородок:

— Вообще-то, да. Так и есть.

— Создание семьи и рождение детей это то, ради чего женщина появляется на свет. — Указав на внука, торжественно объявила тетушка Нина. — Поэтому выбрось из головы всякую дурь и скорее ищи себе достойного мужчину, Катерина.

Достойного это, видимо, как дядюшка Роберт, который трижды уходил из семьи к любовнице, а затем возвращался. Тот самый дядюшка Роберт, который уже десять лет нигде не работает и сидит на шее у жены. Знаете, что меня всегда умиляло? Больше всего советов раздают люди, состоящие в максимально нездоровых отношениях.

— Без мужчин можно обходиться во всем. — Сказала я с улыбкой и залпом осушила бокал.

— Во всем, кроме секса. — Вздернула бровь тетушка.

— Для этого у меня есть Филипп. — Отправив в рот кусочек жаркого, хмыкнула я.

— Кто это? — Нахмурился папа.

— Филипп? — Всполошился дед.

— Ее вибратор. — Хихикнула Настя.

Над столом пронеслась вереница ахов и охов. И тут моя врожденная вредность не дала языку удержаться за зубами:

— И если уж я когда-нибудь решусь связать свою жизнь с каким-то мужчиной, то это будет не кто угодно ради наличия штанов в доме, а достойный дееспособный партнер, на котором будет половина заработка и работы по дому. — И выразительно посмотрела на дядю.

— Сначала все так говорят, а потом нормально все делают. — Нервно усмехнулся папа, чтобы замять неловкость.

— Точно! — Рассмеялся дед.

Еще бы он с ним не согласился, ведь дедуля был самым отъявленным бытовым инвалидом, какие только бывают. Уверена, он помер бы у полной кастрюли еды, если бабуля ему ее не разогревала.

И, нахмурившись, я потянулась за вином.

21.20

Дом Красавиных. Вечер.

— Если честно, ваши услуги мне не по карману, и я не собираюсь за них платить. — Буркнула я, наваливаясь на диванные подушки в гостиной. — И мне, в общем-то, нечем.

Когда Алиса забрала меня от родителей и привезла в свой дом, этот мужчина уже был здесь. Его звали Павлом Громовым, и он представился мне другом Вадима. Сначала я решила, что нас сватают друг другу, но потом оказалось, что он… кх-кхм… психиатр.

Когда Алиса с мужем удалились на кухню, до меня вдруг дошло, что это для того, чтобы мы остались наедине — как врач и пациент.

— Не думаю, что буду полезен вам как специалист. — Поспешил откреститься Павел. — Душевные травмы все же по части психотерапии, а это не мой профиль. — Он налил вина в бокал, подал мне и уселся в кресло напротив. — Хотя, просто выслушать я, пожалуй, могу. И дать пару советов тоже.

— Я не стану изливать душу незнакомцу. — Бросила я, сделав жадный глоток.

И закинула ногу на ногу, «закрываясь» от него.

— Вы напряжены. Что-то случилось? — Тон Павла приобрел мягкие, проникновенные нотки.

Я оглядела его с головы до ног. Приятный темноволосый мужчина тридцати пяти — сорока лет, волосы слегка тронуты сединой на висках. Кольца на пальце нет. Пожалуй, при других обстоятельствах он мог бы стать моим первым партнером на секс без обязательств. По крайней мере, я была твердо уверена в том, что никаких чувств впоследствии к этому мужчине у меня бы не возникло. Так что, вариант можно было считать безопасным.

— Случилось многое, но это не значит, что это меня расстраивает, и что я стану обсуждать это с вами.

— Мы же говорим, как друзья. — Павел улыбнулся лишь уголками губ.

— Бросьте.

— Как много вы пьете в последние дни?

— Чего? — Я возмущенно покосилась на свой бокал.

Если честно, не считала. Но это ему не обязательно знать. То, как я пытаюсь отрешиться от переживаний, его не касается.

— Просто алкоголь не помогает. — С теплотой в голосе сообщил Громов. — Никогда.

— У меня все в порядке. — Фыркнула я.

— Алиса сказала, ваше жилье сгорело.

— Если бы. — Вздохнула я. Затем глубоко вдохнула и задержала дыхание, размышляя. А через полминуты из меня внезапно полилось негодование: — Пожар — не самое страшное. Хотя, как посмотреть. Неделя была ужасная. Сначала меня бросил мой жених. Он оказался геем — так будет звучать обиднее для меня, но вернее — по сути обстоятельств. Затем я оказалась на улице, потому что моя прежняя съемная квартира уже занята. Далее я убила две пары любимых туфель, меня уволили с работы за секс в общественном месте с известным рокером — этого, кстати, не было, просто недоразумение. Затем в гостинице случился пожар — не понимаю, как это вообще могло произойти — и все мои личные вещи сгорели: документы, лэптоп, вся одежда, а телефон утонул. Здесь я могла бы добавить про унижения, которым подвергли меня родственники за обедом, но я никогда не жалуюсь! Поэтому промолчу!

Я сглотнула.

Ума не приложу, как Громов все это из меня вытянул. Возможно, мне действительно нужно было кому-то выговориться. Последние слова я буквально выкрикнула ему в лицо, и теперь мне было ужасно неловко. Получалось, что я наорала на человека, который хотел мне помочь. На психиатра (на секундочку). И теперь мне оставалось лишь надеяться, что он не определит меня как пациента своего профиля.

— О чем вы сожалеете больше? О потерянной работе или разрыве с женихом? — Сложив руки на груди, с понимающим видом спросил мужчина.

— Сожалею? Да я вообще не сожалею! — Воскликнула я, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. — О чем там жалеть? Этот журнал, — мой взгляд упал на стопку «Manner» за этот год, лежащих на журнальном столике Алисы, — тонущий корабль! За последние годы он стал таким тонким, тусклым и не интересным, что мне стыдно, что я прикладываю руку к его созданию! Что там читать? «Мужской взгляд» от Саввы Пипкена, мнящего себя великим писателем и властителем женских сердец? Раздел про карьеру от вечного неудачника Владика? Или модные обзоры от тех, кто застрял в нулевых и не следит за этой самой модой? Мы уничтожили «Manner», мы перестали говорить о том, что действительно волнует современных женщин!

— Вы сейчас чувствуете горечь или возмущение? Какое чувство преобладает?

Я отставила бокал на столик и уставилась в пол. Похоже, моя жизнь окончательно развалилась на части, и мне только что пришлось признать это вслух.

— Я просто колумнистка. Сомневаюсь, что работа в журнале была моим истинным предназначением. Я никак не могла избавиться от ощущения, что что-то упускаю, что могу сделать больше, быть полезнее, но у меня нет возможности. Поэтому я не жалею. Ни возмущения, ни горечи нет.

Мне пришлось закусить губу, чтобы сдержать рвущиеся наружу слезы.

— О чем вы писали, Катя?

— О жизни в целом.

— О той жизни, которой живете? Или которой хотели бы жить?

— Я… я писала всякую чушь. — Честно призналась я. — У каждого издания своя редакционная политика, и мне даже в голову не приходило, что можно попытаться протолкнуть что-то новое, что-то близкое тебе по духу и интересное читательницам. Зря, наверное, я не задумывалась об этом раньше, но теперь-то что?..

— Вы чувствуете, что у вас отняли что-то значимое?

— Не знаю.

— Может, это хорошая возможность все осмыслить и понять, чего вы на самом деле хотите?

— Не знаю.

— Может, журнал, жених и те туфли — это вовсе не та жизнь, о которой вы мечтали? И их потеря лишь шанс начать строить все с нуля?

— Я не…

И в этот момент я поняла, насколько все плохо. Но при этом осознала, что это, возможно, и не конец.

— Так что вы чувствуете сейчас?

— Я чувствую… злость. — Пискнула я. — И обиду. На весь мир, на обстоятельства, и на себя!

— Дело не в вас, поверьте. — Участливо произнес Громов. — Просто иногда все действительно складывается так, что, кажется, будто кто-то испытывает нас на прочность.

— Не могу избавиться от ощущения, будто мне одной не везет. Будто я одна такая — несчастливая!

— Поплачьте.

— Не хочу. — Шмыгнув носом, ответила я. — Вот еще — плакать!

И стерла слезы с щек ладонями.

— Станет легче.

— Как же я теперь буду жить? Куда пойду? Где буду искать работу?

— Плачьте, Катя, не стесняйтесь эмоций.

И я, черт подери, разрыдалась.

23.45

Может, Красавины и не пытались свести меня с этим доктором, но наш разговор наедине помог мне отпустить часть боли. Алиса, вернувшись с кухни с закусками, застала меня плачущей и принялась утешать, а Павел, еще раз напомнив о том, что он не практикует психотерапию, извинившись, удалился в кухню к Вадиму.

А, уже уходя, снова заглянул ко мне.

— Катя, думаю, вам стоит продолжать делать то, к чему привыкли. Нет гаджетов, не беда — заведите дневник и описывайте в нем все происходящее с вами за день, так вам проще будет потом анализировать, а также будет, куда выплеснуть переживания. Пишите для себя, и, может, получится лучше, чем для журнала.

— Это был бесплатный совет? — Уточнила я, кутаясь в плед.

— Я пришлю вам счет. — Улыбнулся мужчина.

— Так и знала. — Пришлось вернуть ему улыбку.

— Думаю, все у вас будет хорошо.

— Непременно.

В тот момент идея с дневником показалась мне дурацкой, но я думала о ней, лежа в гостевой комнате, почти всю ночь. А наутро попросила Алису купить мне блокнот.