Развод… это не всегда верно!

Лена Гурова, 2022

Развод… К сожалению, не редкое явление в нашем обществе. Девочки, выходя замуж, зачастую используют легкомысленную фразу: "Если что, разведусь!" А мужчины относятся к институту брака и, правда, как к зачётке: сначала он работает на неё, а потом – она на него! Как просто! А если учесть, что миллиардеров становится всё больше и больше, а Золушек и подавно, вообще элементарно. В любовных романах. А в жизни?

Люся… Люда…

— К доске пойдёт… К доске пойдёт…

Класс замирал, кого-то теряли, кто-то выглядывал из-под парты, некоторые ложились на стол, прячась за впереди сидящими, а кое-кто и просто прощался с жизнью…

— К доске пойдёт Люся!

Возглас облегчения проносился по всему кабинету. Кому незнакомо это чувство? Особенно, если не знаешь урок, и оценок маловато. Оно не знакомо ей, Люсе Градовой. Она никогда не боялась отвечать у доски, язык молол без передыха и обязательную, и произвольную программу. Поэтому её старались посадить на место почти сразу, чтобы оставить время для других учеников. А лучшая подружка Люськи, троечница и первая красавица школы в одном лице, Маргарита Гладкова, вообще не понимала, зачем спрашивать Градову, если она и так всё знает. Нет, вундеркиндом девочка Люся не была, просто хорошая память и внимание на уроках делали своё дело. И если кому-то пятёрки доставались пятой точкой, просиживая часами за зубрёжкой, то ей было достаточно прослушать урок. Поэтому, когда к ним уже в последнем классе пришёл новый математик, он сделал акцент на ней, позволяя объяснять решения задач и уравнений вместо него. Сам же сидел в телефоне, назначал свидания и уточнял часы работы тренажёрных залов. А ученицы сходили по нему с ума. И она, и Ритка, и ещё пол школы, как минимум. Ну ещё бы! Высокий красавец, спортивного телосложения, черноволосый, голубоглазый, улыбчивый, всегда в новой чистой рубашке, расстёгнутой на пуговичку, из-под которой торчали чёрные волоски, и в тёмных джинсах, подчёркивающих длинные крепкие ноги… Он отрабатывал обязаловку после института, чтобы потом уже начать работать по-настоящему, где-нибудь на айтишной ниве. Поэтому знания учеников были ему по барабану. Люсю он называл коллегой, Ритку — будущей роковой женщиной, а мальчишек, причём всех — потенциальным мясом для армии. Что её и отворотило от него, он ей разонравился. Люся росла в семье офицера и очень уважала военную службу. Но Ритка… Она умирала, таскала подругу за собой, а сама таскалась за ним, Максимом Эдуардовичем. Гладкова узнала про него всё: где живёт, куда ходит есть, когда посещает спортзал, с кем общается, ну разве только расписание посещения им туалета оказалось для неё недоступно. Уроки Люся давно не делала, а вот Маргарита летела в тар-та-ра-ры, хвост двоек в одиннадцатом классе обещал большие неприятности. Надо было что-то делать, что-то предпринять, спасать подружку.

И она решилась. Подкараулила математика после школы и высказала своё фи.

— Уважаемый педагог! Вам не стыдно просиживать место около окна все школьные часы? Нам экзамены сдавать, а вы…

— Нет, ну ни в какие рамки! — Возмутился Максим Эдуардович. — Мало того, что ты не даёшь мне прохода ни днём, ни ночью, так ещё и нашла способ достать таким образом? Мне что, позаниматься с тобой? Но учти, я дорого стою, ты не потянешь.

Люська чуть не захлебнулась от возмущения, сглотнув слюну. Хорошо хоть не отравилась, ядовитых словечек на языке крутилась уйма. Она? Не даёт прохода? Он перепутал её с Риткой, хотя как это возможно, они совсем не похожи, только фамилиями созвучны. Ну и что делать, выдать подружку? Она хватала ртом воздух, так ничего и не придумав."Педагог", посмеиваясь, двинул прочь от школы, пружиня накаченными ногами. Ну ладно, война так война, напыщенный индюк.

На следующий день Люся не пошла к доске, пусть сам объясняет. И получила первую в своей жизни двойку, жирную, красную, на пол листа дневника. На следующем уроке ситуация повторилась, появилась вторая пара. А после третьей её вызвали к директору. Татьяна Ивановна,"вобла"в простонародье, посмотрев на неё поверх очков, грустно улыбнулась.

— Ничего не понимаю, Градова! Первое полугодие близится к концу, а у тебя — двойки. Я даже четвёрок не помню в твоём исполнении, а тут… Сейчас придёт Максим Эдуардович, будем разбираться. Но пока его нет, не хочешь ли ты что-нибудь сказать в своё оправдание? Я чего-то не знаю?

Девчонка только открыла рот, как в кабинет, не постучавшись, впёрся математик, деловой, с папочкой под мышкой, в толстом свитере-поло, блеснув в её сторону голубыми стрелами. А она так и стояла с гримасой буквы «О» на лице, не успев сказать даже"а".

— Максим Эдуардович! Потрудитесь, пожалуйста, объяснить появление двоек у нашей Люси, идущей на золотую медаль все одиннадцать лет. Нонсенс какой-то.

— Никакого нонсенса нет. Она не отвечает на уроках, не выходит к доске, ведёт себя дерзко. За что и получает.

— Люся? Дерзко? Ничего не понимаю. Да что происходит, девочка? Так, я пойду возьму себе кофе, голова кругом. А вы пообщайтесь, выработайте консенсус, дальнейшую линию поведения.

Люся как стояла посреди кабинета, так и осталась стоять, а"педагог"уселся в кресло директрисы и уставился на ученицу, очень нагло и откровенно. У них в школе не отменили форму, но разрешили некоторые вольности: мини, складочки, разную длину рукавов, более современные воротнички. Мама Люси, швея от бога, одевала своих девочек сама. И Люське было пошито короткое форменное платьице со складочками по низу и у-образным вырезом, по краю которого пришивались очень красивые, тонкие, кружевные прошвочки. И застёгивалось оно спереди, прикрывая застёжку лаконичным фартучком. Но сегодня вместо фартука на Люсе был пояс, это тоже разрешалось. Тонкая талия, стройные ножки, руки с длинными пальчиками, переплетёнными в замок под животиком, и грудь, выпирающая в вырезе явно маловатого в том месте платья. А главное, волосы чистого светло-серого цвета, пушистые, длинные, собранные в высокий хвост и такого же цвета глаза, хлопающие длинными ресницами и немного близко посаженные, что очень быстро исправляется макияжем, которого на девушке не было ни грамма. Да, она обещает быть красоткой, необычной, не такой как все. Сколько ей, шестнадцать? Макс явно загляделся на девчонку…

— Мы таким образом вырабатываем консенсус?

— Каким?

— Вы раздеваете меня взглядом, прямо как наш физрук. Даже глаза пожелтели, как у него. — Она сама от себя не ожидала такой наглости, но уж очень раздражал её этот пингвин, чем развязывал Люське язык, обычно она не дерзила взрослым. — Вы посоветуйтесь с ним, он за оценки предлагает переспать. — Её несло в"открытое море". — За гимнастику — два раза, за лёгкую атлетику — три, а за волейбол — ничего, потому что наша школьная команда выиграла первенство в этом году. Мне не повезло, я же капитан сборной. Прям даже не знаю, как жить дальше, если и вы выкатите свой прейскурант.

Макс обалдел. Ни один мускулик не дрогнул на лице этой дерзкой капитанши. А он думал, что она влюбилась в него вместе с другой красоткой, Ритой, кажется. Или это такая маска? Ей, явно, не всё равно. Да о чём он? Всё, не всё — ему-то что?

— Насчёт прейскуранта надо подумать, но в его пользователи ты точно не попадёшь. А что касается двоек, мой тебе совет — никогда не спорь с преподавателями, себе дороже.

— Вывод: чтобы попасть в пользователи, надо проглотить свой язык. Это точно не для меня. Я могу идти?

— Логика у тебя хромает, тяжело будет идти. Найди провожатого! — Уже вдогонку великий математик попытался исправить положение…

Макс видел, как она выходила со школьного двора в сером пуховике и розовой шапочке. А сзади шли два одноклассника, один с её розовым рюкзачком, а второй — с волейбольным мячом. Да, с провожатыми проблем нет.

Лёшка и Арсений, лучшие друзья Люськи, жили с ней в одном дворе, даже в одном подъезде. Их родители приятельствовали, вместе отмечали праздники, ездили на дачу к Лешкиным родителям. Дети сдружились, у Арсения была ещё сестра, Бэлла, немного старше их, и чудили и развлекались они вчетвером. Их так и называли — Люськин квартет. Потому что Люся постоянно отмазывала своих друзей от наказаний и разбирательств, имея, явно, адвокатские способности. За что пацаны её очень ценили и ходили за ней по пятам. На волейбольной площадке не было более рьяных болельщиков, чем они, на школьных дискотеках танцевали втроём, а в строительном лагере, куда летом ездили все девятые классы, мальчишки чуть не расположились на раскладушках рядом со своей дамой. Конечно, были выгнаны с позором из девичьей опочивальни, но око держали востро, чем очень развлекали одноклассниц, постоянно визжащих при виде их физиономий в окне, в двери или выглядывающих из-за какого-нибудь угла, за которым скрылась Люся.

— Ну вот что! — Не выдержала девочка. — Это переходит все границы. Ещё раз позволите себе эдакое — прокляну!

— А ты сделай, уже, выбор, кто тебе больше нравится…

— Ой, не начинайте, сто раз сказано, говорено-переговорено… Вам как лучше: кто мне больше нравится или, кто больше не нравится? Мы — друзья. Или пошли лесом, надоели.

— Тогда, с кем ты хочешь дружить больше?

— У-у-уф! Я вас сейчас убью, отвалите и не ходите за мной, у меня свидание.

Пацаны онемели. Вот так раз. Появление третьего ничего хорошего не предвещало. А Люська уже ускакала, Ритка ждала. На свидание. Ха-ха…

Градовы уже седьмой год жили в этом городе, и мама предрекала скорый переезд к новому месту службы отца. Что-то они и так задержались. Расстраивало одно: у старшей дочери последний класс школы, так не хотелось срывать в середине года. Может, пронесёт? Не пронесло.

И когда до Люськи дошло, что отец ни в какую не соглашается оставить её у родителей Алёшки, чтобы она смогла закончить школу в своём любимом классе, белый свет померк. Она ревела с утра до ночи, помогая маме собирать вещи. Они уже перепробовали все способы убеждения главы семьи. Ноль, броня, никаких возражений не принималось. За неделю от девочки осталась одна тень, она ничего не ела, почти не разговаривала, в школу ходила как робот.

Как-то вечером, засидевшись в школьной библиотеке, домой совсем не хотелось, она напоролась на Максима Эдуардовича. Он выходил из учительской, застёгивая на ходу джинсы. А следом вылетела училка по биологии, растрёпанная и раскрасневшаяся, в полу-расстёгнутой кофточке и задравшейся юбочке. Они, явно, не ожидали кого-нибудь встретить в такой неурочный час. Люся, сразу сообразившая, в чём тут дело, ну не совсем дитя неразумное, отпрянула к стенке, чуть не сбитая математиком. Биологичка попыталась принять приличный вид, застёгиваясь и одёргиваясь. Получилось ещё хуже, пуговицы поскакали по полу, а шевелюра сползла набок… Люське стало так смешно: с одной стороны пингвин с расстёгнутыми штанами, а с другой — биологичка в разорванной кофте, с торчащими антеннами шпилек. И оба дышат, как будто пробежали стометровку. Девчонка расхохоталась, звонко, от души.

— Вы что? Подрались? Чего не поделили? Двучлен или пестик? — Её переживания на время улетучились, и она была даже благодарна своим учителям за это. — Может, вам нужен рефери? Я готова. Итак…

— Ты что себе позволяешь, Градова? — Заорала биологичка. — Какое твоё дело? И что ты, вообще, тут делаешь? Следила за нами? Или за Максимом?.. Эдуардовичем?

— А что за ним следить, он весь как на ладони, семикрылый восьмичлен. Ничего нового и интересного. Всё старо как мир. Ну, сами разберётесь, видимо. Мне пора домой. — Что-то она последнее время не похожа на себя совсем…

— Ах ты, мелкая пакостница. Смотри-ка, какая смелая стала перед отъездом-то. Ну я тебе устрою аттестат, будет тебе золотая медаль. Да я…

— Захлебнись уже, Ираида! — Математик вспомнил, что он умеет говорить. — Иди Градова, иди.

И сам пошёл по коридору на выход. В гардеробе висел только пуховик Люськи. Он снял его и картинно предложил поухаживать.

— Надеюсь, вы не успели подложить мне в карман тротила? Или яду в капюшон накапать?

— Хватит, Люся! Не переусердствуй, тебе ещё двойки исправлять по…

— Что? Двойки? Да пошли вы к чёрту со своими угрозами. Плевать я хотела на ваши инсинуации. Дорвался до власти, педагогишко, и решил, что имеет право изгаляться над людьми. Шишка на ровном месте! — И рванула на улицу, в чём была, в платье и туфельках.

Видимо, передряги последних дней совсем довели отличницу…

Было уже темно, двор школы освещался, а за поворотом — темень. Люська влетела в эту тьму и со всего маху въехала по льду в большой сугроб, сильно разбив об ледяную глыбу коленку. Кровь брызнула фонтаном, девушка вскрикнула и свалилась на лёд, он стал красным мгновенно. Господи, что делать? Орать бесполезно, до ближайших домов далеко, а в роще перед школой пусто. Слёзы залили лицо, боль пульсировала, кровь толчками выплёскивалась наружу.

Её подхватили. Она не сразу поняла, что математик тянет «раненую» к своей машине.

— Потерпи, Люся, у меня аптечка хорошая, сейчас всё сделаем и поедем в травмпункт. Потерпи, девочка, ну как же ты так?

Она молчала, зажав зубами нижнюю губу. Ей было очень плохо. Душевная боль переплелась с физической, делая девочку очень уязвимой, слабой и послушной… Она слышала только голос учителя, комментирующего свои действия, и ей становилось спокойнее, она доверилась ему полностью. Максим Эдуардович, закончив, пересадил совсем обессилившую девчонку на заднее сидение, укрыл пледом и повёз… Куда? Люське было всё равно, она почти сразу засопела, согревшись. И проснулась, когда он заносил её в городскую больницу. Врач, осмотрев, похвалил за грамотно наложенную повязку, но объявил, что рана глубокая, надо зашивать. У Люськи от ужаса позеленели глаза, и душа ушла в пятки.

— Молодой человек, несите вашу девушку в пятый кабинет. Я сейчас.

— Не надо меня в пятый, и в десятый не надо, — прошептала она. — Я домой хочу. Пожалуйста.

— А ходить ты хочешь, разбойница? Вот что за безрассудство, в минус двадцать летать по сугробам в одном платьишке? Молчи теперь уже. Я тебя в обиду не дам. Сейчас обезболивающий сделают, ничего не почувствуешь.

И он, правда, во время процедуры не отходил от неё, держал за руку, ласково успокаивал. А когда Люська уткнулась носом в его плечо, погладил по голове, по щеке и, даже, поцеловал в макушку, чтобы не ойкала.

— Ну что, домой? Говори адрес.

В машине было тепло и пахло лимоном. Люська любила этот плод в любом виде, даже целиком могла слупить. Вдыхая аромат цитруса, она расслабилась и не расслышала вопрос.

— Тебе больно, девочка? Что ты молчишь?

— Я очень люблю лимоны. Балдею. И ничего не болит, лекарство ещё действует.

— Кстати, нужно таблетки купить, врач посоветовал. Где тут аптека?

— У меня денег нет, копейки остались.

— Где аптека, я спрашиваю.

— Вон там, голубая вывеска кафе, а рядом аптека.

— Ну вот и прекрасно. Ты в кафешке посидишь, кофейку попьёшь с лимонным сиропом, а я схожу.

— Спасибо вам большое, но вы не обязаны…

— Так, Градова, люди должны помогать друг другу. Разве нет? — И он выволок её из машины, занёс, посадил за стол.

— Какие сладости мы любим? Люся, отвлекись немного от своих дум, полакомись. Ну, честное слово, не стоит даже благодарности такой пустяк. А может, ты есть хочешь?

— Здесь так вкусно пахнет… А можно мне пирожок с капустой и корзиночку с киви?

— Принято. — Он заказал и ушёл в аптеку.

Из угла кафе за ними во все глаза наблюдала первая сплетница и ябеда их школы. Но Люська её не заметила. Они с математиком наелись, напились и таким же «макаром» вернулись в машину.

А утром вся школа гудела. В обед прискакала Ритка.

— Это правда? Ты вчера была в кафе с Максимом? Как ты могла? Тем более, что уезжаешь!

— Да, подожди, не верещи. — И рассказала всю свою эпопею.

— А целовались, тогда, зачем? А обнимались?

— Ты что, обалдела? Ходить я не могу, пока. Вот он меня и занёс, за стол посадил. Ну стала бы я на виду у честного народа так подставляться? Ритуль, опомнись. И кто это такую ерунду разносит?

— Да наша всезнайка и доносчица. Я тебе больше скажу, Максиму досталось от директрисы, она так вопила! Давно такого ора не было. Правда, потом, ручку ему жала, улыбалась, расшаркивалась. Теперь понятно, почему. Так ты до конца полугодия не придёшь в школу? И когда вы отбываете?

— Папа уже уехал. Мы, видишь, на солдатских кроватях спим. Как только квартиру обустроит, отзвонится. В любом случае, скоро.

Через два дня Люся уже ходила, мама бегала с какими-то документами, а девочка принялась за обед. Она любила это дело. Правда, с удовольствием готовила что-нибудь этакое, необычное, для гурманов. Но в холодильнике пусто, только набор для борща. Поставив бульон, потихоньку спустилась в магазин, в соседний дом. Идя назад, несколько раз поскользнулась и остановилась. Вот зачем набрала полный пакет продуктов, как теперь дотащить? Сзади кто-то обнял её за талию и выдернул тяжёлую ношу из рук.

— Ох, и девчонка, бестолковая. Я тебя из окна увидел, у друга был в гостях. Да ты его знаешь, у Витьки-гитариста. Он мне много чего интересного рассказал про тебя. Ну пошли, я тебя держу.

И они двинулись"тихой ногой".

— Во-первых, здравствуйте. А во-вторых, что это он натрепал, разгильдяй, про меня? Он — Мишка Квакин, а я — Тимур, или Тимуриха, или Тимуренция. Мы с ним не совпадаем. Только поём вместе летом, под гитару, тут ему равных нет.

— Я бы градацию провёл наоборот: Люська Квакина и Витька-тимуровец. Он у нас в армии и за маму, и за папу был. За правду бился до конца.

— А вы были в армии? А как же пушечное мясо из наших мальчишек? — Люська дёрнулась, нога поехала не в нужном направлении, уволакивая за собой и все остальные органы, и оказалась зажата между пакетом и кольцом рук.

И глазами, голубыми-голубыми, сердито смотрящими на неё.

— Людмила, не озоруй!

У Люськи поползли вверх и глаза, и брови. Её так не называл никто. Она — Люся, и этим всё сказано. Два раза, при получении паспорта и свидетельства об окончании музыкальной школы, проскакивало это имя. И всё. И вдруг? И как красиво он сказал:"Людмила"…

— Меня Люся зовут.

— Нет. В школьных документах есть только Людмила Градова, очень красиво. Ну что, дошли? В вашей пристройке лифта нет? Давай уже донесу до квартиры.

А потом и в квартиру, и картошку почистил, и мясо прокрутил. Наелся борща, поблагодарил и ушёл. А Люська перевоплощалась в Людмилу… Вот стоило просто пообщаться по-человечески, и человек раскрылся совсем с другой стороны. Ну как же он хорош! Статный, быстрый, пахнет лаймом, рассказывает — заслушаешься. И не какой он не математик. Он — разработчик компьютерных программ широкого профиля. Отработает год в школе по чьей-то там просьбе и вперёд, хоть в космос. А глаза… Так, Люся, спокойствие, только спокойствие…

Поток слёз, откуда только брался, не прекращался до тех пор, пока город не скрылся за пеленой снежной позёмки, поднимаемой ветром. Люська обнимала плюшевую собаку, подаренную кем-то из одноклассников, сестра — куклу, красивую, немецкую. Она была на седьмом небе от счастья, получив кучу конфет, открыток с пожеланиями, сувенирчиков и маленьких мягких игрушек, надаренных её старшей сестре на долгую память… На вокзале был весь класс, и параллельный тоже. Даже классная пришла и"вобла". Они всё извинялись перед мамой Люськи за две четвёрки в аттестате — по биологии и математике. А Людмила всё надеялась увидеть Максима… И уже в купе, засыпая, решила:"Наверное, некогда ему, очередные пестики с тычинками"изучает", применяя свой матанализ…"

Южный город, шумный, большой, неухоженный, но сияющий новогодними гирляндами, не понравился. Совсем не произвёл хорошего впечатления. Причём, и на маму тоже. Грустно встретив Новый год, также прошли и каникулы. У папы не было свободного времени, он что-то там принимал, «входил в должность», приходил поздно. Поэтому девочки полазили немного по городу, ознакомились с окрестностями и осели дома. Сестра уплетала целыми днями конфеты"Птичье молоко"и воздушную кукурузу, а Люська с мамой — южные, вкуснючие яблоки, в большом количестве доставляемые отцом. Весной стало понятно, что без вмешательства усиленных спортивных занятий ползущий вверх вес не остановить, домашние посиделки сделали своё дело. В школе Люсю встретили не очень радостно, она была чужая. Да и не больно-то хотелось, никто набиваться не собирался. Но физрук, поняв, что новенькая — неплохой спортсмен, попытался пристроить её в школьную команду по гандболу. Любимого волейбола здесь не практиковалось, а новая игра ей не понравилась. Тем более, что капитан женской сборной, уже мастер спорта и член городской команды, Люську не взлюбила, и на первой же тренировке выбила новенькой плечо сильнейшим ударом мячом. Зачем? Ведь Градова ещё и правил не знала, и в этот дурацкий гандбол играть не умела. Но этот инцидент подружил стойкую волейболистку с преподавателем, а потом и с его женой и сыном. И до самого ухода Эдуарда Викторовича в мир иной они общались, ездили на море, отдыхали на дачу. Вот так получилось. И младшая сестра училась у него и тоже очень любила этого доброго, юморного, замечательного человека, луч света в тёмном школьном царстве, куда попала Люся. Причём, по какой-то инновационной программе, выпускные классы в первом полугодии закончили обучение по школьной программе, по сути, закрыли аттестаты. И во втором занимались повторением и подготовкой к экзаменам. А Люське надо было догонять. Она вставала рано, чего терпеть не могла, но мама поднимала. Они бегали и упражнялись, сгоняли вес, и девочка садилась за тетради и дома, и в школе. Но процесс запутался, она стала получать сплошные четвёрки, и ни о какой медали речь уже не шла. Спасибо Эдуарду Викторовичу, он поддержал её, они с мамой выбили у директора индивидуальные занятия, и Люся неплохо закончила школу. Но мама долго ещё припоминала папе, что он сделал с их старшей…

Люся поступила в строительный институт и попала в колхоз на овощной завод, выпускающий соки. Она подружилась почти со всеми однокурсниками, благодаря бабушкиным «лепейникам», большим оладьям на сливках, поставляемым в их студенческий лагерь с настойчивой периодичностью. Весёлое, беззаботное время абитуры, новые впечатления, новые чувства и новые перспективы на будущее. Все в одинаковом положении, на старте взрослой жизни, мечты и фантазии зашкаливают, хочется сотворить чего-то, по-настоящему, совершеннолетнего, самостоятельного и запоминающегося. И Люська с удивлением заметила, что для многих это ассоциируется с возможностью безнаказанно курить, выпивать крепкие напитки и заниматься сексом. Причём последнее вольное занятие особенно привлекало, выдавалось чуть ли не за геройство, количество совокуплений выставлялось напоказ, кто больше. В их потоке особенно выделялся Игорь Рубанов, девчонки сохли по нему, таяли от одного только взгляда в их сторону, даже посидеть рядом с ним уже считалось за счастье. Он был постарше, и, как потом выяснилось, уже и женат. Не избежала участи «влюблённости в Рубана» и новая подружка Ирка, красивая, фигуристая, про таких говорят — породистая, очень необычная девушка. Будучи чистокровной казачкой, она начала «военные действия» по охмурению красавчика. Но, как ни странно, он держал оборону, ублажаясь доступными и уже поднаторевшими в похотливых делах девицами. Люська никак не могла понять, как можно влюбиться в такого ловеласа, да ещё не разборчивого в связях. А уж когда достоянием гласности оказались его сексуальные похождения с начальницей лагеря, дамой неопределённого возраста, у домашней девчонки, оторвавшейся от семьи несколько дней назад, и вовсе поехала крыша. Хорошо, что она была не одна такая, воспитанная совсем на других идеалах и выращенная с чёткими разграничениями, что такое хорошо, и что такое плохо. Но Ирка!? В неё вселился бес, вытворяя с потерявшей голову девушкой совсем уже непотребные вещи, она, буквально, преследовала свой объект страсти, даже посещение им туалета было у неё на контроле. Уже весь лагерь откровенно посмеивался над «гордой представительницей казачьего племени». Бедная Люська со своими нравоучениями только разжигала огонь необузданной страсти, получая реакцию с точностью до наоборот: воздыхательница летела в лапы любовной страсти во весь опор. И Градова сдалась, поняв, что биться головой об стену ради не очень хорошо знакомой дурочки не имеет никакого смысла. Она отошла в сторону, вернее, попыталась. Но не тут-то было. Ирина, поняв и не приняв капитуляцию своей новой подруги, умолила не бросать её в таком «тяжёлом положении». И что удумала, стерва? Как-то вечером, когда институтская братия вовсю прожигала свою молодость под музыку и танцы-зажиманцы, совсем не гордая казачка отвела Люську в сторонку и познакомила с несколькими парнями, представителями местной знати. Они не первый раз посещали городские посиделки, знакомились, вели себя дружелюбно, юморили, веселились и просвещали неприспособленных к деревенской жизни студентов. Предложение пройтись вдоль небольшой речушки не было принято, общество здоровых парней пополам с самой Иркой не привлекало никаким боком, даже пугало. Но они не отставали, рисуя картинки околоводной красоты, вечернего купания и дегустации разных сортов пива с разными же видами соленой или вяленой рыбы. Насчёт пива, это они не угадали, все друзья мужского пола знали о равнодушном отношении девушки к этому напитку. В бар к ней в пару выстраивалась очередь, потому что вход был платный, в обязаловку — две кружки пива и два рака: Люське — раки, пацану — пиво. А расходы — пополам. Смысл общения отпал сам собой, тем более вечернее купание никак не входило в планы по чисто женским причинам. Но Ирка настаивала, и два крепких парня подхватили Люську и потянули насильно. Она даже не сообразила толком, что к чему, повиснув на мужских руках. Мало того, оказалась одна, потеряв свою подружку из вида. Вот тут уже, хошь — не хошь, пришлось вспомнить о речевом аппарате, завопив благим матом призывы о помощи. Но в ответ — тишина, народ веселился, музыка в лагере орала на всю, да и низинка около речки оттуда была не видна. Караул! Процесс похищения Люськи Градовой проходил без помех и осложнений. Её посадили в лодку на руки одному из парней и зажали рот. Второй держал взбрыкивающие женские ножки, больно давя на икры. Самый прыткий из них, рыжий и щуплый, с большой головой, как апельсиновый Чупа-чупс, отдал приказ четвёртому, и мотор взревел, унося своих пассажиров, вольных и невольных, в неизведанные дали… Девушка из последних сил попыталась вырваться, изловчилась и вонзилась зубами в руку, затыкающую ей рот. Парень взвыл, схватил её за горло и влупил по физиономии, не заботясь о силе удара. Но, а то, что перед ним слабый пол, он вообще упустил из вида.

— Ещё раз дёрнешься, вообще убью. — Процедил он, засасывая укушенный палец и меча молнии злобными мигалками.

— Потише, Курень! — Головастик явно был главным. — Она нам нужна целая, не повреди фэйс, придурок.

«Он что, этот Курень, любитель покурить? Или обкуренный? Или проектирует куреня, дома такие?» Эти вопросы, конечно же, были самыми важными сейчас для плохо соображающей пленницы… А куда её везут и зачем, она даже не рассматривала, понимая после прилетевшего удара, что никто ничего не станет объяснять! А после того, как ей завязали глаза, она только по ощущениям воспринимала, что происходит: куда-то привезли, бросили на пол, предварительно замотав руки вонючей тряпкой. И именно по ней будет определено, кто сотворил с Люськой это злодейство.

Тишина, пахнет застоявшейся водой, тиной и чем-то ещё, неприятным. По всплескам воды, похоже рыбы, можно было предположить, что пленница всё ещё находится во власти речной стихии. Мокро, страшно, неудобно, даже проблематично поменять положение. Но уж нет! Градова не сдаётся, никогда! И, как будто, рядом никого, голосов и движений не слышно. Первым делом, нужно избавиться «от оков». И когда ей удалось освободить глаза, исцарапав пол лица, стало понятно, что она заточена в сарае, в котором хранили и обрабатывали рыбу. Отсюда и запах. Но вот с руками не получалось, никаких приспособлений для этого не наблюдалось, одно сено кругом. И дверь, заперта и даже без ручки. Обессилив, Люська уснула, подгребая побольше сенца к тому месту, куда упало её измученное тело.

— Люсенька, просыпайся! Совсем замёрзла, девчонка! — Знакомый голос прозвучал как-то издалека, снится ей это, что ли. — Люся, Люся! — Продолжая тормошить и параллельно развязывая руки, настойчиво повторял тот же человек.

Рубанов! Это был он! Откуда? Градова быстро сориентировалась, вспомнила события последних часов. В маленькое окошко проникали скудные солнечные лучи раннего утра, получается, она проспала всю ночь. Всё тело ныло, голова выстукивала мелодии дятла, а рук она вообще не чувствовала. Да ещё и последствия женских дел. Стало не по себе, как-то неудобно перед мужчиной.

— Люся, подружка моя! — Змеёй подколодной ввинтился в мозг «подружки» визг Ирки. — Не выдавай меня, я тебе потом всё расскажу. — Это уже шипящим шепотом прямо в ухо прошелестела она.

Рубан поднял перепуганную и ничего не соображающую девушку и понёс к лодке, другой, не бандитской.

— Вот сволочи. Они что-то сделали с тобой? — Он, конечно, увидел следы крови на её джинсах.

— Нет, это… ну, это…

— Я понял, не стесняйся, ты же не виновата, что так… выглядишь так. Что естественно, заложено в самой природе женщины, то и не стыдно. Главное, что эти нелюди ничего страшного с тобой не сотворили. Ты их помнишь?

— Мы тебя всю ночь искали, облазили все окрестности, привлекли местных и…

— Не верещи, лучше постели что-нибудь на лавку и сними свою куртку, Люсе надо согреться. — Не дал ей повизжать Игорь.

И всю дорогу держал Градову на руках, массажировал запястья, успокаивал, чем выводил из себя свою спутницу, спасательницу от бога. Та и не старалась скрыть недовольство, пытаясь отсадить Люську, вытащить из объятий предмета своего воздыхания. Она постоянно лезла со своими никому не нужными советами и колкостями, пока окончательно ни получила отпор и ни заткнулась, надувшись и прожигая взглядом наглую найдёнку. А той было по барабану, быстрей бы уже в лагерь, в душ, а потом чайку… Но до спасительных водяных струй «пострадавшая» добралась только к обеду, пол дня отвечая на вопросы, оформляя и подписывая показания. Спасибо, хоть дали переодеться. Но разговор с куратором их потока напрочь выбил Люську из колеи.

— Ты понимаешь, что Ирина сотворила? В голове не укладывается. Я работаю с молодёжью двенадцать лет, всякое было, но такое… — Женщина явно не знала, с чего начать. — Твоё похищение планировалось, как повод для обращения к Игорю Рубанову, она надеялась произвести на него положительное впечатление, заполучить, наконец. Уму не растяжимо! Заметив, что он посматривает в твою сторону, паршивка не стала терять времени, а вдруг, ты уведёшь красавчика у неё из-под носа?! Ирина просчиталась дважды — Игорь никогда не спит с девственницами. Ну вот такой у него принцип. Всё это не мое дело, но не поставить тебя в известность я не могла.

Вот вам и любовь с предубеждениями…

На первом курсе Ирка свяжется с великовозрастным заочником из солнечной Армении, забеременеет, сделает аборт, бросит институт. После истории в колхозе она и так была на плохом счету, чуть не получила условный срок. Через год никто и не вспоминал о ней. Известно было только, что, став женой другого армянина, нашего городского, она потеряла свободу, стала приложением к другим женщинам клана, не имела права выходить из дома и общаться с теми, кого знала до свадьбы. Каждому — своё.

Люська, Люда Градова отметила своё 17-летие. И пошла учёба, очень интересно и легко. Поэтому, когда она заикнулась, что хочет съездить в свой любимый город на зимние каникулы, мама поддержала её в категоричной форме. И папа отпустил.

Раннее утро. Поезд проехал мост, осталось минут десять… Люська стояла в тамбуре, прилипнув к окну, и душа выпрыгивала, норовя ускакать, не дождавшись тела, вперёд. Как она соскучилась?! Неужели сегодня увидит и Ритку, и соседку Наташку, уже невесту, своих любимых одноклассников, Лёшку с Арсением и всех, всех, всех… Ей аж жарко стало, краска бросилась в лицо, зря поспешила одеться. Расстегнулась, сняла шапочку, стала разматывать шарф, но открывшаяся дверь прохода между вагонами больно ударила по локтю.

— Ой, осторожно, пожалуйста.

— Люда? Ты? — На неё смотрели удивлённые голубые-голубые глаза Максима Эдуардовича. — А я ещё в Москве, когда в поезд садился, подумал, как похожа девушка на Градову. А это она и есть, собственной персоной. Ты на встречу выпускников? Я тоже. Я же теперь работаю в столице.

Люська онемела, уж кого-кого, но математика встретить она даже и не мечтала.

— Здравствуйте, Максим Эдуардович! Я тоже рада вас видеть. — Дежурная фраза прозвучала сухо, мол, что встали, проходите уже.

— Ну счастливо тебе! Надеюсь, у тебя всё хорошо, Люда Градова. — И ушёл в соседний вагон.

Почему-то радужное настроение растворилось в воздухе, пахнущем лаймом. Пол минуты, и совсем другой коленкор. Она опять стала одевать себя, даже варежки напялила и шарф затянула посильнее. Как будто хотела абстрагироваться от мира сего, засунув свой поганый рот в кусок шерсти. Ведь она действительно рада его видеть! Это стало совершенно очевидно, только полыхнули голубым огнём глаза и зазвучал голос… Нет, не смогла она, Люся, забыть хорошего парня, Макса, не смогла. А ведь прошёл год…

Выйдя из поезда, Люська была подхвачена Лёшкой, Арсений семенил по скользкому перрону чуть подальше. А следом неслась Ритка. И влетела прямо в руки математика, чуть не задохнувшись от увиденного.

— Максим Эдуардович, доброе утро! И вы к нам? На встречу приехали? Ну тогда, увидимся. Я, кстати, в комиссии по подготовке состою. Так что, если есть пожелания и предложения, с десяти до двух мы в школе. — Она выдала свою тираду на одном дыхании.

— Здравствуй, Маргарита! Буду иметь в виду. До встречи. — И, полыхнув злющими, но ясными, небесного цвета глазами в сторону висящей на Лёшке Люськи, быстрым шагом пошёл на выход.

Лешкина мама встретила девочку, как родную. Подарки были подарены, чая выпито самовара три, разговоры все не переговоришь, идите, дети, гуляйте. Что они и сделали. Дружной компанией завалились в школу, протащив Люську по всем известным с детства старым адресам. За полдня она устала от своих ухажёров настолько, что уже не разговаривала с ними, а орала. Каждые пять минут эти двое устраивали соревнования «Кто любит Люсю больше". Вместо того, чтобы вдыхать родной воздух, радоваться морозцу, солнцу, сугробам и просто снегу, чего в южном городе нет, она успокаивала своих рыцарей. А когда решила сбежать от них, чуть не угодила под машину, немного ободрав руки о жёсткий наст сугроба вдоль дороги. И опять они спасали её и делили, кому какую царапину врачевать. Мрак.

— Ритка, как хочешь, но отвлеки этих из ларца, пока я хоть чайку попью в столовой, замёрзла совсем. И язык уже не ворочается, до конца дня я не доживу.

— Иди, я их займу чем-нибудь. Давай, давай, подруга. Уже бы выбрала кого, да и дело с концом. А то, ходишь, соблазняешь. Вон какая красавица стала, в тёплых краях-то. Нормальные люди зимой от нас уезжают, а ты — к нам. Чему я страшно рада. — Уже в вдогонку кричала Маргарита.

Два чая и четыре пончика, двойная доза, есть хотелось ужасно. Но руки замёрзли так, что пальцы не слушались, пришлось греть на двух стаканах сразу. Бедные ноги в обуви на рыбьем меху, не предназначенной для снежных прогулок, только-только начали возвращаться к своим функциям, покалывая иголочками и начиная гореть. Такой дискомфорт… И Люська потихоньку расстегнула сапожки, стильные, красивые, чёрные с бордовыми подпалинами, купленные мамой у барыг для любимой дочери. Вытащив свои непослушные нижние конечности, задрала их на стул, стоящий напротив, надеясь, что никто не увидит под столом это безобразие.

— Люська! Привет! Я и не надеялся увидеть тебя ещё раз в этой жизни! — Витька-гитарист, Квакин и Тимур в одном лице, подлетел к ней на всех порах, выдернул стул, на который она только что пристроила ноги, и уселся, всем своим видом показывая, как он рад.

И тут же был облит горячим чаем, сладким и крепким… Стаканы от такого нахрапа вылетели из рук, облив и его, и Люсю.

— Витька, чтоб тебя… Обалдел? Вот что теперь делать? Не лето красное, а мои вещи у Лёшки, — возмутилась девушка. — Вся радость от встречи с тобой померкла в моём сердце, момент упущен!

— Здорово! Молодцы! — Смех Максима Эдуардовича разлетелся по столовой и попал прямым сообщением в мозг Люськи, атаковал её и без того взвинченную душу.

— Ну, где же ещё можно так искренно посмеяться? Ничего так не радует, как усевшиеся в лужу товарищи. Лучше бы тряпку принесли, хоть какая-то польза была бы от вас! Ржёт он…

И, как ни странно, математик смотался на кухню, приволок скамеечку под ноги девушки, притащил работницу столовой. Та всё убрала и забрала залитые чаем сапожки, обещая их оттереть и просушить. Это часа на два. Повеселились. Витька, отмывшись над раковиной, тоже представлял из себя довольно уморительную фигуру в большом свитере Максима Эдуардовича, размера на три больше нужного. А тот остался в рубашке с расстёгнутой пуговичкой и торчащими из неё чёрными волосками…

— Люська, ну прости меня, дурака, эмоции зашкаливают. Ни поржать, ни попеть, ни пошухарить без тебя. Мы с дворовыми всё лето тебя вспоминали.

И понеслось, а помнишь?

— Никогда не забуду, как спасал тебя от Абрамова-старшего. Та ещё семейка! — Объяснения предназначались математику. — Отец двух сыновей, Юрки и Женьки, заведовал большой больницей, его очень уважали в городе. С младшим Люська дружила, они вместе ездили в детский военный лагерь каждое лето, готовили себя в"рэмбов". А Юрка, разгильдяй и хулиган, гроза района, предводитель таких же безбашенных пацанов, был тоже уважаем в определённых кругах. И ничего поделать с этим было уже нельзя, воспринималось как факт. И что вы думаете? Он влюбился в нашу отличницу, комсомолку, красавицу и музыкантшу Люсеньку. И стал за ней"ходить", как раньше говорили. А ей лет двенадцать было. Да, Люсь?

— Ну что тут интересного, было и было. Повыдаёшь мои секреты, как же жить потом, прочитанной книгой? Оставь хотя бы повествование, пролог ты уже прочитал, остался эпилог. И всё на этом.

— Не-не, одну главу имею право открыть миру, я имел прямое отношение к тем событиям. Так вот, Макс, это что-то. Девке двенадцать, а всё уже на месте. Только она ничего в этом не понимает и носит свою картонную папочку для нот, помнишь, с верёвочками? И боится, до смерти боится этого Юрку. А тот плавится при виде девчонки. И оберегает её от всех и вся. То есть, всё время держит в поле видимости. И вот, иду я с работы поздней осенью, темень в роще, выползаю к дому и натыкаюсь на Люську, сидящую в кустах и трясущуюся от холода. А под её подъездом, в жёлтом круге от лампочки, банда Абрамова с ним во главе. И он их турзучит, разносит за то, что потеряли девчонку, а уже поздно и холодно. Ну нормальный пацан, переживает, тем более по делу. Я предложил свою помощь, набившись в провожатые. А у самого на завтра назначены проводы в армию. И я ей, в шутку, говорю:"Люсь, я завтра родину защищать ухожу, вали всё на меня. Скажем, ты меня будешь ждать, ну всё такое-прочее."Надо было видеть эти глаза! Перепуганные, удивлённые, ничего не понявшие, но по семь копеек.

— Нет, так нельзя, — говорит. — Они тебя побьют, и я буду в госпиталь к тебе ходить, бульоны таскать. Лучше уж сдаться. Боюсь я его, глаза чёрные, сам как скала, и ругается нехорошими словами. Стенька Разин, Пугачёв и Распутин отказались бы от своих подвигов в его пользу, были бы живы.

— А ты не влюбилась, девочка, часом? Этот парень тебя точно в обиду не даст, и беречь будет. Тебе не надо от него бегать, нужно поговорить.

— Ага. Счас. С ним даже Женька, хоть и брат, не может ни о чём договориться.

— Это разные вещи, девочка, поверь мне. — И ловлю себя на мысли, что разговариваю с ребёнком, вообще-то, а не с девушкой. — Так, всё, домой.

— Сначала — ты, потом — я.

— Ты предлагаешь проводить меня до подъезда?

— Да, ты же сам сказал, что он ничего мне не сделает. В конце концов, эта беготня и прятки мне самой уже поднадоели.

— Короче, все наши препинания закончились тем, что я должен был из своего подъезда проследить за ней и позвонить, убедиться, что девчонка дома. Представляешь, она не дала меня на растерзание страшным злодеям, хотя сама трусила и боялась. Конечно, что уж душой кривить, я был совершенно уверен, что Люське ничего не грозит. Но часто вспоминал эту боевичку, особенно, когда нас сбрасывали… Ой, чуть не проговорился. Ха-ха-ха…

Максим во время этого рассказа как-то странно поглядывал на Люсю, улыбался по-доброму, рассматривал незаметно, как будто не видел её раньше.

— А ещё…

— Нет уж, хватит, Виться. А то Максим Эдуардович…

— Слушайте, ребята, вам давно пора перейти на ты. Максим уже не твой учитель, да и ты у нас уже студентка. И потом, мы с ним одногодки, а я с тобой давно на короткой ноге. Один момент…

И ускакал. Повисла пауза. Люська, хоть и держала ноги на табуреточке, сквозняк и холодный пол пробрали её до костей. Не заболеть бы…

— Замёрзла? Что там с твоими сапогами? Пойду на разведку.

Витька притащил горячего чайку, лимон, каких-то плюшек и шоколадку, горькую, как Люся любит. Ей стало приятно, что он помнит о её вкусах. Всё-таки, друг с детства, хоть и старше на семь лет. А математик принёс свою куртку и её шубку и заставил девушку пересесть на диванчик, посадил её на куртку, а шубкой прикрыл. А потом они выпили на брудершафт, чмокнулись в щёчку, напились, наелись, согрелись. И наржались, опять вспоминая и детство, и юность, и школу, и армию, и институт, в который пацаны поступили, ещё будучи в армии.

Макс не учился в их школе, он закончил соседнюю. Эти две школы постоянно бились за первенство, побеждая с переменным успехом. И знали друг друга ещё и по общему летнему лагерю. Люську ждали и там, и она планировала заскочить к своим друзьям перед родным школьным вечером. А у Макса, как выяснилось, была девушка Лариса, которая училась года на четыре раньше, и Люся хорошо её помнила. Очень красивая, рыжая, с круглыми глазами и пухлыми губами. Они жили вместе. Макса пригласили на работу в большой холдинг, основным направлением которого был космос. И он очень гордился этим. А Лариса проходила преддипломную практику рядом, в НИИ. Они случайно (или не случайно?) встретились, вспомнили друг друга, и завертелось. Девушке очень хотелось замуж за такого перспективного парня, ещё и с покладистым характером, а про внешние данные и говорить нечего, настоящий мужик. Красивым Макса не назовёшь, но он привлекал женский пол своими чисто мужскими качествами: высокий, крепкий, но и стройный, одновременно, без накаченных мышц, но силушкой не обделён, он смотрел на мир своими голубыми глазами, умными и чистыми, улыбаясь одними уголками рта, и производил впечатление надёжного, успешного, уверенного в себе и в будущем, человека. Настоящий мужик, с ним в огонь и в воду, не чета этим сладким красавчикам, нарциссам и ловеласам. Но Лариска, сыграв девственницу в первый их сексуальный контакт, сделала большую ошибку. Почему-то решила, что у Макса не так много опыта, как у неё, красивой, холёной, рано начавшей половую жизнь. Он и не претендовал на первенство, но враньё и деланное жеманство не переносил.

Ан нет, матушка, просчиталась. Одно время они даже перестали встречаться, но Лариса смогла убедить его, что раскаивается и всё такое, стала заботиться о нём, занялась домашним хозяйством. И всё встало на свои места. Кроме разговоров о свадьбе. Но молодая женщина называла себя женой, пусть гражданской, пока разберутся, и позиционировала свою особу единственной и любимой этим замечательным мужчиной. Никого к нему не подпускала, отслеживала все передвижения, встречи и посещения своим Максом всяческих мероприятий, стараясь быть везде с ним. Вот и сейчас она подъезжала к родному городу, чтобы показать всем, кто она для него. И чтобы ни гугу, ни одна не пройдёт.

Люся, как и планировала, сначала зашла в дружественную школу. Девчонки заставили её надеть туфли, чтобы не чувствовалось, что она заскочила на минутку. Пару часов они её не отпустят, это точно. К ней сразу подошёл Володя Алёшкин, в морской военной форме, курсант военно-медицинской академии. Он симпатизировал Люське и никогда этого не скрывал. Девчонки ахнули. Эта парочка смотрелась умопомрачительно: Люська в синем брючном костюме с золотыми маленькими пуговичками, выложенными красивыми вензелями, очень похожими на якоря, затянутая поясом с позолотой, на высоких каблучках, с вспененными кудрями и чётко вырезанной чёлкой, и моряк, во всей красе. Их даже сфотографировали, и фото появилось потом в местной газете, освещающей встречи выпускников. Они с Володей так и протанцевали почти час, он её никому не давал, пока Витька, друг детства, не выдрал её у него из рук. Это получилось очень смешно, похохотали, пошутили, по-доброму. Выяснилось, что ресторан снят для обеих школ, и желающие могут гулять хоть до утра. Договорились встретиться там, Люське нужно было в свою альма-матер.

В зал вошли Максим и Лариса. Все повернулись на них, стали приветствовать, удивляться их совместному появлению, сразу уяснив, что они — пара.

— Добрый вечер, Люда! Ты уже уходишь? — Макс оторвался от своей пассии и подошёл к ней. — Всё нормально, последствий переохлаждения нет?

— Спасибо, всё хорошо.

— Тебя проводить?

— Куда? Не надо, я дорогу знаю назубок, с закрытыми глазами проползу. Да и ваша дама волнуется, пора возвращаться.

— Почему опять на вы?

— Вырвалось, вы так основательно смотритесь в присутствии своей… жены?

— Мы живём вместе, о свадьбе говорить ещё рано, я не готов.

Лариса вальяжно приближалась к ним.

— Максимушка, познакомь меня с девушкой, я, что-то, её не помню.

Вот зараза, не помнит она. А кто вытаскивал вас, мадам непомнящая, из дебрей непролазной глупости, совершенного незнания элементарных математических основ накануне выпускных? Семиклассница Люся Градова по просьбе директрисы школы. Правда, это не помогло, образование Лариса получала платное, экзамены сдавала, вернее оплачивала всем, чем можно, что подворачивалось под руку и под одно место.

Но что это Люся так завелась? Ей-то что…

— Люда Градова. Она из твоей школы, ты не можешь не помнить её.

— Да? Люда, Люда… Нет, никаких Люд я не припоминаю. А, Люська. Та самая, твоя коллега, которая проводила за тебя уроки, пока мы с тобой ворковали, мой дорогой. Спасибо, Люся, что освободила моего Макса от такой рутины. Он же у меня — гений. — Ей, явно, доставляло удовольствие"ставить на место"крутящихся вокруг её мужчины баб.

— Не стоит благодарности, тем более что оценены мои потуги были очень скромно. Всего хорошего!

Нет, что-то не так, совсем не так. Одно то, что Максим рассказал этой рыжей дуре, как измывался над Люсей, вывело девушку из равновесия. А то, что он ещё и живёт с ней, парадокс. О чём они разговаривают? Гений и мартышка. Хотя, для кое-чего разговоров достаточно и на уровне первобытного строя. Весь вечер она не могла избавиться от чувства брезгливости, что ли, неправильности. Макс и Лариска…

В ресторане творил полумрак. Половина бывших школьников, изрядно подпивших, кто песни пел, кто бил себя в грудь, клянясь в любви и верности, а кто и, просто, спал. В какой-то момент на танцполе остались две пары: Люся с Володей, уже переодевшемся в гражданку, и Лариса с Максом.

— Давай поменяемся партнёршами, — предложил математик. — Для разнообразия.

Люська дёрнулась, но выпендриваться не стала.

— Всю жизнь мечтала познакомиться с морским офицером. Не ревнуй, милый, — заплетающимся языком прокукарекала Ларочка.

— Люда, я не рассказывал ей ничего о тебе. Тем более, мы тогда ещё и не встречались. Что взбрело в голову этой фантазёрке? — Макс прохрипел эти слова сразу, как будто они у него на кончике языка готовились к старту и"пли"…

— Вы считаете, мне это интересно? Тем более про фантазии. Я предпочитаю сегодняшний день и планы на будущее без всяких профанаций. Одним словом, мы разговариваем на разных языках, и ценности у нас, видимо, тоже разные. Я ценю в людях ум, честность и искренность. Ой, извините, что-то я не туда, шампанское, видимо. Как поживаете, Максим Эдуардович?

— Людмила, сейчас же прекрати. Я тебе не гуру, я — друг. Давай домой провожу, пора уже. Да и мороз под тридцать, а я на машине.

— Меня Володя проводит, для этого есть такси. И потом, ваша сожительница — Карлсон? Она живёт на крыше, и сама долетит? Карлриса. Точно, ей подходит: Лариска, у которой сносит крышку. Поаккуратнее с ней, а то нафантазирует, не разгребёте, уважаемый. Алёшкин, нам пора. Всего хорошего, Максим Эдуардович! Привет Москве.

Проклятый сапог никак не застёгивался. Володя, боясь порвать колготки, и так и эдак крутил собачку змейки, всё мимо, какая-то нелепая ситуация, страшно смущающая будущего морского волка. Люська, устав прыгать, уселась. А бравый моряк стоял перед ней, как принц перед Золушкой, и всё заглядывал в глаза девушки, извиняясь и балдея одновременно. Да он бы всю жизнь так перед ней простоял. Завтра Володя обязательно расскажет Люсе о своей тайне, о его чувствах к ней, вспыхнувших ярким огнём, теперь уже серьёзно, по-взрослому. Сегодня неудобно, они оба устали, для объяснений нужна романтическая обстановка. И он уже кое-что придумал…

— Какие шикарные сапоги, итальянские, небось, с армянского рынка? — Какой же неприятный голос у пассии Максима.

— Конечно, вам, видимо, хорошо известен ассортимент этой помойки, раз вы так хорошо разбираетесь что к чему. — Парировала Люся.

— А что тут разбираться? Всё, что не фирма (ударение на последнем слоге) — помойка. А на мне только брендовая одежда, и я могу отличить помойных крыс от благородных шиншилл. — Отбила удар Лариса.

— Ну тогда вы должны знать, что самую лучшую обувь в Москве делают именно армяне. Мне она не по карману, приходится обходиться Италией. Да и шубы из зверей, будь то крысы или шиншиллы, я не ношу. Ну что, Володя?

— Нужна свечка, — Максим стоял, держа в руке огарок. — Сможешь? — Это он моряку.

И действительно, молния поддалась. Все разъехались по домам. Алёшкин доставил Люсю до подъезда, хотел поцеловать, она аккуратно отстранилась, улыбнулась и вошла в парадное. Движение, крепкое объятие и её губы, попавшие в плен горячих, обжигающих, жадных губ… Максима.

— Ты что, обалдел? — Вот и перешла на ты. — Что ты себе позволяешь? Я, разве, давала тебе повод?

Она еле вырвалась, поняв, что её засасывает в пучину неизведанного доселе наслаждения, ноги подкашивались, сердце затихло, замерло, прислушиваясь к новым, таким вкусным ощущениям. Но мозги… Они встали на защиту разума и выволокли Люську на свет божий.

— А для проявления чувств повод не нужен. Я же вижу, как ты смотришь на меня, как реагируешь на эту дурочку, ревнуешь меня к ней, разве не так?

— Даже если и так, это не даёт тебе право, по-пиратски, не спрашивая, лезть ко мне в душу. Да ещё и в грязном подъезде. Фу…

И взлетела на этаж, где уже открылась дверь, и Алёшка орал, спрашивая, ну, где она уже там. Они с Артёмом и Риткой не пошли в ресторан, сидели небольшой компанией у Алексея, ржали, фотографировались, даже, целовались кое-кто с кое-кем. И ждали Люську. Праздник продолжился и затянулся до утра. А когда они проснулись, мама Лёшки преподнесла Люське букет шикарных гербер, красных, ярких, в зелени и такой же упаковке. От поклонника. А в нём записка:"Прости…"

Уезжала Люська совершенно в разболтанном состоянии. Макса она больше не видела, а его"возлюбленную"встречала везде. Её было очень много, и Ритка установила, что Ларка следит за Люсей. А с Максом их никто не видел. Говорили, что он с Виктором уехал в горы, оставшееся время посвятить лыжным спускам. И без пассии, которая на всех перекрёстках оповещала всех и вся, что у неё скоро свадьба, и они уедут куда-то туда, на крышу к Карлсону.

Володя, всё-таки, сделал ей предложение, но зная, что ей нет ещё восемнадцати, разрешил себе подождать ответа, лучше положительного. Он очень красиво украсил беседку на даче родителей, расставил свечи, развесил огоньки, включил музыку. И снег, белый-белый, нетронутый, довершил волшебство. Ритка обзавидовалась, даже всплакнула от такой романтики, да в наши дни, но строго предупредила подругу о непростой судьбе жён моряков. Только любовь может цементировать такие браки, только любовь. Чего она Люське и желает.

— Я пока только учусь, Люся, — срывался голос Володьки. — Ещё три года буду жить в Питере. А там — неизвестно куда пошлют. А сейчас есть возможность приезжать к тебе, а тебе — ко мне. И если согласишься на моё предложение, я могу походатайствовать о месте службы в самом городе, мне уже предлагали. И не надо будет никуда уезжать, ведь хорошо?

— Дело не в этом. Я, как раз, не боюсь переезжать, с детства этим занимаюсь. Мне очень лестно твоё предложение, но я совершенно не вижу себя твоей женой, да и ничьей, вообще. Мои грандиозные планы не обременены свадьбой на ближайшие пять лет. Ты мне очень нравишься, но это не про любовь.

— Люся, я сказал своё слово, не смог промолчать. Извини, если что не так.

— Да всё так, очень красиво и необычно, просто чудесно. Но кольцо я не возьму, считаю это нечестным и ненужным, пока.

— Всё-таки, пока? — Цеплялся Алёшкин за появившуюся надежду.

— А кто знает наперёд свою судьбу? Но если ты встретишь другую девушку и поймёшь, что она важнее меня, я не обижусь, честное слово.

— Люська, какая ты замечательная, настоящая, я всё равно буду ждать твоего ответа. И звонить. Можно? А кольцо — твоё, я учёл все тонкости: и год, и знак Зодиака, и даже черты характера. И оно именное, Люськино, в любом случае, ни к чему не обязывающее. Не возьмёшь, обижусь. — Одел и поцеловал девушке руку. — Я его зарядил своей энергией, оно будет тебя хранить.

Ну вот почему так? Такой хороший парень, умница, будущий военный врач, косая сажень в плечах, настоящий русич, светло-русый, сероглазый, обаятельный и такой почти родной, а у неё, Люды Градовой, на губах горит ожог от поцелуя совсем чужого человека. Или нет? Ведь ей действительно никто не нравится, и уже год как снится голубоглазый математик в расстёгнутой рубашке и торчащими из неё чёрными волосками…

До её города не было прямого маршрута, поэтому до Москвы она ехала поездом, а потом решила полететь самолётом. Может дома сможет вылечить этот ожог, избавиться от вкуса губ Максима, извести на корню все цитрусовые запахи. До авиарейса оставалось почти пол дня, поезд в Москву приходил рано. Люся никого не хотела видеть, никому не сообщала, планировала погулять немного по городу, поразмышлять. И первое, что она увидела при выходе из вагона был он, Максим Эдуардович собственной персоной.

— Привет! Не удивляйся. Мне позвонил Виктор, попросил встретить и проводить на самолёт. Он сказал, у тебя большой багаж, и помощь не помешает.

— Для этого есть носильщики. Что за глупость. Не утруждайтесь, Максим…

— Люда, я уже здесь. — Он перебил её, чтобы не услышать это пресловутое"Эдуардович". — Нет смысла не воспользоваться моими силами, тем более что я сегодня уже всё равно не попаду на работу. Давай!

Сгрёб Люськины пожитки, отправил её вперёд, чтобы не потерялась, была в поле зрения, и очень быстро всё провернул. Она даже кофе не успела допить.

— Зачем купила эту гадость? Выброси. — И сам отнял недопитый стаканчик и выкинул. — Мы сейчас, первым делом, пойдём в чудное кафе. Тебе понравится, я уверен.

— А в чём вы ещё уверены, Максим Эд…

— Люда, ну хватит. Я виноват, не сдержался. Но меня можно понять, когда такая красота рядом. Неужели ты не знаешь, что ты очень красивая? И будешь расцветать и дальше, ведь тебе только семнадцать.

— Похоже, вы в этом разбираетесь лучше меня. Или уже разобрались? Ваша невеста трубит на весь город о вашей свадьбе, а вы о чужой красоте тут распинаетесь.

— Лариса бежит вперёд паровоза. В моих планах нет никакой свадьбы. Пока.

Люська вспомнила про"пока"с Володей, и ей стало совсем нехорошо, нечестно, как-то. Надо заканчивать с этим.

— Куда она там бежит или взлетает на крышу, забрав с собой малыша, видимо, Максимчика, мне параллельно, господин математик. В данный момент, меня интересует диагональ метро поближе к аэропорту. Я лучше там посижу, и в кафе схожу, и по периметру погуляю. Без вас.

И направилась обратно в камеру хранения, чтобы больше уже не возвращаться на вокзал. Но Макс за ней не пошёл. Задачка совсем запуталась, вопросы наслаивались один за другим, а ответы… Ну зачем выпендриваться? Неужели нельзя дать волю чувствам, погулять, пообщаться, попить, поесть, а потом уже решать, что да как? Нет, надо сделать ещё хуже, когда уже и так нехорошо! А с другой стороны, каким чувствам? У него есть крыска Лариска, они живут вместе, пусть даже не расписаны. Сейчас многие так делают. Нет, правильно, марш гулять по периметру.

Не пришлось — квитанция на багаж осталась у Максима. А без неё получить чемоданы проблематично. Ну уж до отлёта точно не получится. Кошмар! Один выход, звонить Ритке.

— Ритуль, я попала. — И рассказала свою эпопею. — Звони Витьке, или сбрось его телефон.

Добрые волшебники, чёрт бы их подрал.

— А Витьки нет, он ещё не вернулся. Не дрейфь, я найду телефон Максима, тем более что его мадам ещё здесь. Запускаю агентурную сеть. Будь на связи, проверь зарядку. Не прощаюсь.

И точно, телефон на грани. Люська пошла искать возможность подзарядится. Да и самой не мешало бы, кофе-то у неё экспроприировали. В большой кафешке, напоминающей столовую, ей разрешили подключить телефон за внушительную купюру и принесли кофе с бутербродом, сделанным для участников Куликовской битвы. И правда, какая гадость, эта ваша заливная рыба. Люська, хоть и была голодная и злая, но впихнуть в себя"это"даже не дёрнулась. Напротив, на лавочке, сидела женщина, явно, бомжиха. И смотрела на хлеб с сыром, как на бутерброд с икрой.

— Вы хотите есть? Возьмите, пожалуйста. Я не буду, аппетит пропал.

Та подскочила, схватила Люськин завтрак, буркнула пол спасибо и уметелилась. Зазвонил телефон.

— Люсь, этой звезды нигде нет. Наверное, уехала. И Витька не отвечает, там, в горах, плохо ловит. Но я ищу. Всё будет хорошо, жди. И знаешь, подай всё-таки заявление об утере. Если что, вернёшься к нам, а через время, когда всё будет улажено, спокойно уедешь.

Люся вытащила зарядку, потянулась за сумкой и увидела в дверях столовой бомжиху с её сумочкой, ухмыляющуюся во весь свой беззубый рот. Она заорала, сорвалась с места, ну куда там. Эта королева подвалов и звезда воровских представлений растворилась в мгновенье ока. От обморочного состояния Люську спасло умиротворённое зрелище: Лариса поправляла Максу шарфик, целовала его, что-то нашёптывала в ушко. И он чмокнул её, обнял одной рукой, а второй уцепился за увесистый чемодан. И они пошли. И это уже был сам батюшка шок… Люська превратилась в столб, язык проглотил все буквы, она даже забыла про квитанцию… Вернул её в реальность страж порядка, прореагировавший на её крик. Дальнейшее неинтересно, и вспоминать даже противно. Но ребята линейного отдела помогли сдать билет на самолёт и отправили её ближайшим поездом обратно к Ритке, предварительно оформив все бумажки. И когда Люся уже подъезжала к своему городу, пропиликал звонок с чужого номера.

— Я вас слушаю.

— Люда! Ты где? Я только обнаружил эту чёртову квитанцию. Вот я дурак.

— Вы не ошиблись номером, дурак? Не имею никакого желания выяснять кто вы и что вы. Я вас не знаю.

Он ещё несколько раз звонил, пока она не убрала его в чёрный список. А почерневшая душа истекала лимонным соком, ранки пощипывали, непонимание и смятение выворачивали её, эту душу, наизнанку…

Второй раз Люсю проводили до самого трапа самолёта. Витька и Ритка. Он по пути домой приостановился в Москве, специально дожидаясь подружку. А Ритка просто так, в столицу, пошариться по рынкам и бутикам. В линейном участке растяпе отдали найденную сумку, только без денег и всякой женской мишуры. Главное, документы на месте. И кольцо, запрятанное в потайном кармашке. Она одела его и решила не снимать никогда. А может и правда, оно убережёт её от передряг и разочарований…

И берегло. Ровно до того момента, когда она оказалась в Питере, приехав на выпуск молодых лейтенантов флота, в том числе и Владимира Алёшкина. Зачем? Она и сама не знала. Закончив четвёртый курс, Люся уже чётко наметила, где будет работать. Когда после школы она подала документы в строительный институт и пришла на встречу с кураторами, одна их них вызвала на разговор абитуриентов, живущих в районе железнодорожного института, ну и тех, кому интересно что-то новое. Люська и жила в пятнадцати минутах ходьбы от альма-матер. В результате пять человек оказались студентами института ж/д транспорта на таком же строительном отделении, даже лучше. По окончании в дипломе у них будет две специальности: инженер путей сообщения — инженер-строитель. Очень сложный по учёбе и разнообразный по месту приложения полученных знаний факультет. Так и получилось — кто-то работал на ниве зодчества, а кто-то уходил на железку. И эти последние, как правило, оказывались на плаву гораздо чаще, чем первые. А у Люси вообще бомба, она будет работать в конструкторском бюро большого концерна, занимающегося проектированием и возведением сопутствующих железной дороге зданий и объектов. Во как! Но недаром же она считалась лучшей из лучших, смело принимала участие во всяческих конкурсах и олимпиадах, выигрывала и получала возможность создать что-то своё. Конечно, была замечена и приглашена, сначала, на практику, а потом и на работу. На неё уже был принят адресный запрос.

А Володя всё ждал. Даже мама с папой поглядывали на неё косо, ну чего морочит парню голову? Вот и решила она поговорить и расставить все точки над"и". Но такие вещи надо решать с глазу на глаз. А что решать? Она ни за что не упустит шанс поработать в перспективном и интересном месте. Короче, нужно определяться, хочешь — не хочешь.

А в Петербурге — белые ночи. Весь вечер, сразу после приезда, и всю ночь они с Володей гуляли, забыв о времени. До этого не виделись почти год. В августе прошлого он приезжал ненадолго, проводил Люсю в настоящую геологическую экспедицию, в которую она долго и упорно напрашивалась, захотелось посмотреть воочию на поиск полезных ископаемых. А напряжённый последний год, со стажировками, сложными экзаменами и практиками не позволили Алёшкину вырваться. И Люся на зимних каникулах опять была на очередной выставке, проводила дни открытых дверей и чёрт знает что ещё. И вот, глаза сияют, эмоции зашкаливают, рот не закрывается… Что это? Им так хорошо вместе, сердца бьются в унисон, хочется рассказывать, делиться, открывать свои самые сокровенные уголочки души, и слушать, слушать другого… И уже, катаясь на первом утреннем катере, Люся уснула, замотанная в плед, уютно свернувшись в руках Володи. Ночь в пути и вторая без сна сделали своё дело.

— Господи, я всё проспала. Ничего не посмотрела. Вот сонная тетеря.

— Люся, да мы ещё сто раз покатаемся с тобой. А сейчас я отвезу тебя к своей тёте, она уже ждёт. Надо подготовиться к завтрашнему торжеству. Я вернусь вечером, и мы всё обсудим.

— А это удобно? Я же тебе никто. Сколько твоей тёте лет?

— Пятьдесят. И она — мой самый лучший друг. И про тебя знает, давно уже.

— Я ещё немного посплю и пойду гулять, не буду ей мешать. А твои родители когда приедут?

— Завтра, рано утром. Люся, не заморачивайся. Ты у меня самая красивая, самая умная и самая родная и близкая. И мне очень приятно, что ты носишь моё кольцо. — И поцеловал ей руку, а потом и щёчку, а потом и губы, нежно, словно изучая их изгибы.

— Володя, неудобно, в такси. Я так не хочу.

— Я понял. Отложим до вечера. — И улыбнулся, как будто зажглись сто свечей одновременно, так светло.

Тётка, Римма Ивановна, оказалась женщиной приятной наружности бальзаковского возраста. Невысокая, полноватая, без единой морщинки. Улыбнувшись одной стороной лица, приняла Люсю с рук на руки. Накормила, отправила в душ, уложила спать. И всё выведала: кто, откуда, зачем и почему. Осталась довольна увиденным и услышанным, ушла на работу, оставив девушке ключи от квартиры.

Люська проснулась с чувством"как у себя дома"…

Прогуляв до вечера, она уговорила Володю прокатиться ещё раз по Неве. Если он не устал, конечно. Чего-то подобного он и ждал, любознательная натура его Люськи не могла успокоиться, пока она не вернёт пропущенное утром. И зрелище, и сорвавшийся поцелуй. И встретившись около Петра, они вцепились друг в друга, не стесняясь и не обращая внимание на прохожих. Морской волк, широкоплечий и ладный, настоящий русский богатырь со светлыми волосами и ясными глазами, и девушка с чудными, чисто серыми, длинными и волнистыми кудрями, стройная, на каблучках, пытающаяся обхватить своего героя руками, пока он сам ни оторвал её от земли и ни зацеловал. И потом, на кораблике, где они уселись в углу последнего диванчика, до них дошло, что никто и не смотрит ни на какие достопримечательности. Люся с Володей были не одни такие на этой лодке любви…

В большой квартире места хватило всем. Даже рано приехавшие старшие Алёшкины улеглись на пару часов в спальне тётки, которая уже встала. А потом и Люся тоже. В гостиной на маленьком диване прикорнула какая-то девушка, а Володя сопел на большом.

— Доброе утро! Все уже в сборе? — Спросила, тихонько войдя на кухню.

— Люся, перепугала. — Дёрнулась Римма Ивановна. — Проходи, я как раз кофе сварила, хотела идти тебя будить. Сядь уже.

— Что-то случилось? — Спросила девушка, учуяв в голосе тётки тревожные нотки.

— Даже не знаю, случилось или свалилось на голову. Прямо, язык не поворачивается это сказать. — Она внимательно посмотрела на Люську, подошла, обняла. — Скажи, вы что-нибудь решили уже с Володей?

— Что именно вас интересует?

— Ты хочешь сказать, какое мне дело? Да? И будешь права. Но тут такое… — Она не успела договорить, на кухню вошла мать Володи с видом, минимум, герцогини.

— Доброе утро, милая девушка. Это хорошо, что вы проснулись, не придётся долго объяснять. Мой сын спит крепко, и, если вы покинете этот дом тихо, без истерик, он и не проснётся. И мы избежим ненужных сцен. Надеюсь, вы поняли меня?

Люся во все глаза смотрела на эту женщину. Она видела её не первый раз, но, чтобы так? Совсем другой человек.

— Вы выгоняете меня? Чем же я заслужила такую немилость, я могу узнать?

— Конечно. Мы привезли с собой невесту Володеньки, беременную, волновать её нельзя, вы же понимаете. Я очень рассчитываю на вашу порядочность, зная ваших родителей.

Почему-то упоминание о родителях очень задело Люську. Она встала, посмотрела на молчащую Римму Ивановну, не получила поддержки и вышла их кухни, так и не притронувшись к кофе. Оделась за секунду, схватила сумку, она её и не распаковывала толком, остановилась около Володи, задержав свой взгляд на секунду, и ушла, оставив за собой незакрытую дверь. А вдруг, хлопнет, разбудит моряка и его невесту, ждущую ребёнка и которую нельзя волновать. И пока спускалась, её, эту дверь, так и не закрыли. Может, надо было вернуться?

Торжественное событие начиналось в десять на плацу военной академии. Володя успел рассказать, где, что и когда. Но как пробраться туда? Она уже купила темный парик под каре, тёмно-зелёный брючный костюм, шляпку-канапе, очень идущую ей в этом парике и гармонирующую с отделкой под некрашеный лён и такой же сумочкой. Очень даже живенько. Под проходной она познакомилась с женщиной. которая чуть не плакала, ожидая своего мужа, где-то застрявшего. А время поджимает, опаздывать нельзя, оба пропуска у неё. Вот так Люся и попала, уцепившись за эту тётку, муж которой оказался уже внутри. Та даже не спросила, зачем, будучи благодарной за поддержку.

Алёшкиных не заметить было нельзя. Колоритные родители, невысокая тётка и черноволосая, с Володю ростом, долговязая дивчина. Она так и выглядела, как будто приехала из украинского села, забыв переодеться. Но внешне очень даже, с пышными блестящими волосами, голубоглазая и улыбчивая. А вот Володю Люська не могла найти никак. Он должен был стоять точно с боку, в передней шеренге, обладая ростом богатыря. И только когда на трибуну пригласили первого выпускника с речью в адрес преподавателей и начальников-наставников, она увидела его. И если вчера его глаза полыхали и светились счастьем и от встречи с Люсей, и по поводу окончания учёбы, и от возможности ощутить себя нужным и в личном, и в служебном плане, то сегодня перед ней стоял служака до мозга костей, угрюмый мужик с лицом без эмоций… Невеста зааплодировала, захихикала, обращая на себя внимание, мол, смотрите, это мой, это мой. Люське стало противно, и она поспешила на выход. И уже у самой проходной её поймала Римма Ивановна.

— Я была уверена, что ты придёшь. И что постараешься себя видоизменить, догадывалась. Поэтому и узнала. Правда, не в толпе, а когда ты стала продвигаться против течения. Пойдём выйдем.

Люся молча продефилировала через проходную и отправилась прямиком в кафе напротив: позавтракать так и не удалось, а уже обед скоро. Она не оборачивалась, ей было всё равно, идёт за ней тётка или нет. Но та шла, след в след. От еды она отказалась, попросила воды и смотрела на девушку, жующую круассан, как резину.

— Он не знал. Для него это сюрприз.

Люся молчала.

— Она — дочка друзей родителей. Её отец, владелец целой сети автомагазинов, а мать — директор большой трикотажной фабрики. Там есть всё, нет только зятя. И они запали на нашего Володьку. Но ты пойми, девочка, он столько лет ждал тебя. При этом, молодой мужик, не импотент. Конечно, бабы у него были, но только для секса. Он сам мне говорил, что ничего никому не обещал. Просто удовлетворял свою похоть. Ты извини, что я так с тобой разговариваю. Но мы уже взрослые девочки, ведь да?

— Если вы хотите знать девочка я или нет, то я вам доложу: в свои 21 год я всё ещё девственница. И откуда берутся сюрпризы у дочки друзей родителей, я даже не догадываюсь. Наверное, ветром надувает. Спасибо за информацию. Не надейтесь, я не сдохну, выдюжу. А Володе такая и нужна, дивчина. Чтобы к ноге, чтобы детей рожала, чтобы благодарна была и ни в чём себе не отказывала. А я зарабатываю сама, материально ему не помощник, да и дел по горло. Что не делается, всё к лучшему. Прощайте.

— Зачем ты так, Люся!

— А, да! Передайте, что я желаю ему семейного счастья и здоровья, и его будущей жене и детям тоже. И ещё. Верните ему вот это кольцо, оно больше меня не спасает. Может, подойдёт его невесте? Вот теперь, точно, прощайте.

— Люся, подожди, вам надо поговорить. Люся, ты потом будешь жалеть об этом. Остановись, девочка.

А она уже неслась в сторону аэропорта. И к ужину была дома. Люська забыла включить свой телефон, вырубив его ещё утром. Бедные родители не знали, что и думать, когда поняли, что Володя Алёшкин ищет их девочку. И ещё больше расстроились, когда поняли причину этой потери… И поэтому, увидев, что их дочь опять собирает чемоданы, не удивились. Ведь новоиспечённый лейтенант мог приехать в любую минуту, а Люся этого и боялась. И убегала, куда глаза глядят, как выяснилось, в стройотряд. Ей надо было разобраться в себе. И Алёшкину она уже не верила, что-то не срасталось. Или она слишком многого требует?

А он, узнав от тётки, что Люська была в академии, получив в подарочек"волшебное"кольцо, ближайшим рейсом улетел в тёплые края, послав к чёрту и невесту без места, и родителей, и ресторан… Праздник не удался! Но и дома Володя Люсю не нашёл и искал её на вокзале, в институте, у знакомых и друзей. Звонил Ритке, подключил своих друзей на случай появления девушки в родном городе. Переночевал в гостинице и пришёл к родителям своей любимой с серьёзным разговором.

— Я люблю только вашу дочь. Даже, если подтвердится моё отцовство, это ничего не изменит. Мы не успели толком поговорить, обсудить наши планы, наше будущее. А сейчас мне надо уезжать, я всё бросил, загремлю на гауптвахту по полной катушке. Очень вас прошу, сообщить мне Люськино местоположение. Я и сам буду продолжать её искать, но вам-то она точно отзвонится. Нам надо поговорить, я должен исправить последствия нелепой ситуации, объясниться. Простить себе не могу, что проспал всё на свете, потерял бдительность на фоне безмятежного счастья…

А Люся, как почувствовала, звонила каждый день, но где она, с кем, и чем занимается, не сообщала. Отец орал, мама плакала, а их дочь твердила только одно: мол, взрослая, не пропадёт, не хочет нагружать своими проблемами. Наивная, уже через три дня, кое-как уладив свои дела, в сторону расположения студенческого отряда строительного института летел на крыльях любви и надежды Владимир Алёшкин, лейтенант медицинской службы, получивший распределение на север. Он так мечтал об этом, был горд, что всё свершилось по его сценарию. Теперь его мысли и поступки были подчинены только одному — вернуть Люсю, повиниться, убедить в своей любви. И тут никакие сценарии не помогут… Только любовь…

Будущая великая проектировщица сразу заинтересовалась возведением большого привокзального комплекса, взяв на себя обязанности прораба. Уже на третий день взрослые мужики, страшно матерящиеся и чересчур опытные, поняли, какой грамотный специалист попал в их пенаты, хоть и девчонка. Конечно, практических знаний ей не хватало, но в купе с ними могло что-то получиться. А когда она с трёх раз забила костыль, просто грамотно располагая инструмент, под разными углами, Люську зауважали. Свой парень. Одно не состыковывалось — мат. Его девушка не выносила ни под каким соусом, мало того, она сразу терялась, переставала соображать. И именно, на третий день и случился скандал, после которого уже Люся смотрела на мир под другим углом.

С утра строители железки остались без материалов. Не подвезли. Прошло часа два, а Люся всё разбиралась с деревяшками для возведения лесов. Они пришли, но отличного качества, никак не для временных конструкций. Работа стояла и здесь. За простой никто платить не будет, и рабочие стали роптать. И интересное дело, никакого начальства, кроме студентки, на площадке не наблюдалось. Что делать? Люся отправила часть на разбор взорванного старого здания, а другая часть, буквально, за час перегрузила хорошее дерево на склад. И всё. Уже к обеду они стали выказывать своё недовольство, не стесняясь в выражениях, трёхэтажный мат стоял над стройплощадкой. Люся, зажав уши, продвигалась в сторону сторожки, чтобы связаться хоть с кем-нибудь. Но мужики, накрученные до предела, решили, что и.о. прораба не хочет их видеть и слышать. Чистоплюйка городская.

— А ну, мужики, что это она, удирает? Уши заткнула… — Непереводимый русский фольклор полился уже в сторону девушки.

Один из старых рабочих, аксакал, так сказать, перерезал ей дорогу, оторвал руки от ушей и затолкал на ж/д платформу.

— Куда это ты? Простой на твоей совести, из своего кармана будешь платить… и.… и…

Гомон усилился, её окружили, претензии в матерном виде накручивались, как снежный ком. Люся попыталась объяснить, что она, как раз, по этому поводу и хочет связаться с центральным пультом. Но куда там, её голос потонул в море грубых, мужских выкриков. Она растерялась, ей становилось не по себе. Студенческая братия в этот день уехала на другой объект, а два куратора — в ближайший город. Помощи ждать неоткуда. Но не убьют же они её? Она собрала все свои силы и заорала, жестикулируя руками.

— Всё было заказано ещё до меня. У вас есть старший, он должен был проверить исполнение и сопроводить. Где он? Спрятался?

Со стороны дороги к ним бежал какой-то человек. Все головы повернулись в его сторону и, воспользовавшись этим, Люська дёрнула в сторожку. Вот попала, так попала. Не о таком она мечтала в тишине читальных залов и галереях выставочных стендов. Только бы не разреветься…

Снаружи установилась тишина. Девушка напряглась, в трубке слышались отрывистые гудки, ситуация аховая. И воды в кулере нет. Да что происходит?

Открылась дверь и на пороге нарисовался… Макс. Максим Эдуардович собственной персоной.

— Вы здесь начальство? Почему с вами невозможно связаться? — Он сильно дёрнул Люську за руку, она даже вскрикнула. — Люда? Ты?

— Силу некуда девать, Максим Батькович? Добрый день, во-первых. И я не начальство, практику прохожу, опыта набираюсь, во-вторых.

— Да, здравствуй. Но я никак не ожидал увидеть тебя здесь. И…

— И, если бы вместо меня была другая женщина, то такое обращение нормально. Что вы хотели? Вы же по делу?

Он смотрел на неё, как на инопланетянку. Кого-кого, но увидеть её среди грубого мужского стада… Вот уж воистину, чудны дела твои, господи. Тоненькая, запакованная в грубый комбинезон, в платочке, скрывающем красивые волосы, с глазами на пол лица, среди серых туч всполохи молний при каждом проявлении эмоций. Хороша Люся, Люда, Людочка…

— Градова, я очень рад тебя видеть. Честно. Просто удивлён, даже поражён. Зачем тебе это? Насколько я знаю, тебя ценят как великолепного проектировщика, так сказать, генератора идей?

— Послушай, Максим. Мне сейчас не до разговоров. Связи нет, начальство вымерло, мужики ропщут. Ещё этот мат, уши пухнут. И воды нет, кошмар. А я третий день всего, толком ни во что не вникла. Так что ты хотел?

— Сейчас обед, отправляй своих в столовую. А мы поедем разбираться. Давай, Люда, побыстрей!

В машине Макса работал кондиционер, бутылка с водой в дорожной сумке-холодильнике, в термосе — кофе. Так можно жить. И странно, появление Макса не сильно её удивило, не вызвало особенных проявлений чувств. И Люся поняла, как она просто банально устала за эти несколько дней, и физически, и морально. И правда, на черта ей это? Что она кому хочет доказать? Себе? Ну да, и уже не отступится. Она прикрыла глаза и задремала, размякнув в комфорте.

Красивая, милая, дорогая сердцу и душе Максима, девочка. Запылённая, ручки без маникюра, пальчики длинные, дурацкий платочек. И всё равно, Люда Градова, его наваждение и отрада. А вкус того поцелуя… Вот бы…

Он чуть не цапнул обочину. Девушка встрепенулась.

— Долго ещё? Бардак и махновщина, какая-то. А ты как здесь? Спустился из космоса на грешную землю?

— Как раз, наоборот. Нам на новый космодром нужна современная ж/д ветка. Вот и приходится сотрудничать с вашей епархией-анархией. Наверное, придётся менять подрядчика, не успевают они за нами. Может, ты порядок наведёшь? Как живёшь, девочка? — Вопрос прозвучал неожиданно.

— Я? — Люся подняла удивлённые глаза. — А ты? Справляешься с ролью отца?

Она знала, что Макс и Лариска поженились, что у них растёт сын, что Ларка сидит дома, при наличии няни, и ведёт богемный образ жизни, тратя хорошие заработки мужа на всякую шелуху. А он работает, днём и ночью, в Москве бывает редко. Ритка была уверена, что любви там никакой нет, и что Макс — тряпка, а не мужик, но очень умный. Ну а ей, Люське-то, какое дело?

— Да нет, конечно. Если бы сидел в офисе, в городе, толку от меня было бы больше. А так, только скучаю.

— И по жене? Она же могла жить с тобой здесь, как жёны военных. Тем более, пока ребёнок ещё маленький.

— Именно потому, что он малыш, она и не хочет. И хватит об этом. — Довольно жёстко закончил молодой папаша.

Люська надулась, отвернулась. Да ради бога, хватит так хватит.

— Ты не ответила, как ты?

— Не ответила, значит не посчитала нужным. — Жирная точка поставлена.

Весь оставшийся день она согласовывала, решала, находила выход, успокаивала, даже орала. В школу, где поселили стройотрядовцев, доплелась почти в полночь. А в шесть надо быть уже на объекте. Темнота и тишина в помещении удивили. Спят, что ли? Но в комнате девочек никого не было, и у пацанов тоже. Она, что, одна? А кураторы? Стало жутковато, в пустых помещениях от её шагов расползалось гулкое эхо. Ну что ж, одна так одна. Сначала в душ. И уже там она услышала скрип двери и шарканье обуви. Быстро одевшись, потихоньку выглянула. В проёме двери стоял богатырь, в джинсах и майке-боксёрке, выпуклые мышцы, крепкая шея, косая сажень в плечах. Конечно, она сразу узнала Алёшкина.

— Ничего не понимаю, где люди? — Сам у себя спросил он. — Люся? Спит, наверное, уже. — И прошёл в комнату.

Она растерялась. Прямо, как в сказке: налево пойдёшь, кровать найдёшь, направо — разборки начнёшь, а прямо — на выход попрёшь. И повернула направо.

— Здравствуй, Володя! Зачем пожаловать изволили?

— Люся, девочка моя! Ты здесь? Нам надо поговорить, ты всё неправильно поняла. И я…

— И ты попытаешься объяснить, что детей находят в капусте, или их аист приносит. Или аист приносит прямо в капусте. Вот веришь, сил нет никаких. Мне рано вставать. И уж если ты приехал, давай отложим до завтра. Тебе есть где переночевать? Можешь спать здесь, вон та кровать свободна. Спокойной ночи.

Она юркнула в свою постель и отвернулась. В душе боролись два противоположных чувства, исключающих друг друга — любовь и ненависть. Но любовь ли? Сон как рукой сняло. Шум воды в душе, поскрипывание кровати, сопение и аромат мужского парфюма будоражили, не давали покоя. Люська повернулась и прямо перед носом увидела несчастные глаза моряка. Он сидел перед её кроватью на полу, когда успел перебазироваться, она и не поняла. Подскочила, вылупила глаза и ойкнула.

— Ты меня испугал. Чего не спишь? — Люся опять подивилась своей реакции, лучшим вариантом было бы сначала поцеловать его, а потом убить.

— Спать? Когда ты рядом?

— В Питере у тебя это очень хорошо получалось!

— Подожди, не заводись. Я знаю, что виноват. Понимаешь, это с детства, крепкий сон. Мама мучалась со мной, когда будила в школу. И только в академии я смог переделать себя, тревоги и ранние побудки сделали своё дело. А дома, уложив тебя, я ещё долго любовался своей Люсенькой, такой хорошенькой, такой родной. И улёгся в состоянии безмятежного счастья, что и вызвало такой же безмятежный сон. Ну прости меня, Люся, прости. — Голова скатилась на грудь, он затих, тяжело дыша.

— Володя, а ребёнок чем виноват? Ему тоже нужно просить прощения, что он уже почти есть? Перед кем, перед тобой? Ты его не звал, будьте любезны на выход? Так получается? — Эмоции взвились, Люську затрясло, она вскочила, пытаясь напиться воды.

Стакан бил по зубам, пижамка промокла, ноги заледенели…

Алёшкин стоял сзади, прибитый такой реакцией, понимая, что возразить нечего. Он аккуратно отобрал стекляшку, повернул девушку к себе лицом, приподнял, крепко обнимая, и прижал её голову к своему плечу.

— Тихо, Люсенька, тихо. Т-шш… т-шш. — Успокаивал он. — Ребёнок, если мой, моим и останется. Но его мать никогда не будет моей женой. И те полраза, которые у нас с ней случились, этому ребёнку много радости не принесут. Мы оба были под градусом, я толком ничего и не помню. Никаких обещаний и признаний она не получала. Да я её всего второй раз увидел в тот день, в тот ужасный день моего выпуска. Сколько планов было построено для тебя, сколько развлечений и поездок… Ну всё, Люся, успокойся. Давай, я тебя укачаю, а завтра мы поговорим уже серьёзно. Давай?

Люська ощущала себя половой тряпочкой, выкрученной, а потом и высушенной. На душе было погано. Она ухватилась за шею Володи, уткнулась ему в плечо, и он, перехватив поудобнее, стал раскачивать влево, вправо. Она быстро уснула, даже мокрая пижамка не помешала…

Оказавшись свидетелем этой встречи, Макс улепётывал так, что пятки влипали ему в одно место. Потянуло его к ней, видите ли… Да кто он такой? Сколько лет прошло? Ты, Максимушка, Малыш — чужой муж. И отец маленького мальчика. Будь здоров, не кашляй. И не лезь в жизнь Люды, Людмилы Градовой!

Утром она проснулась одна. Приснилось ей всё, что ли? И где стройотрядовцы? В комнате преподавателей раздавался храп. Ну, хоть эти появились. И Люся отправилась улучшать мир.

Володя нарисовался к обеду, одетый, как все рабочие, в комбинезон. Что за новости?

— Принимайте на работу, грубая рабочая сила готова. — Он улыбался во все тридцать два. — Обозначьте фронт работ, огласите весь список, пожалуйста.

— Какой список, Алёшкин? Тебе, разве, в Питер не надо?

— У меня отпуск, как хочу, так и проведу. И вы, прораб Люся, мне не указ. Работу давай! — Залихватски закончил он.

— Да, пожалуйста. Сколько угодно.

Оставшийся кусок дня Люська всё посматривала в его сторону. Ловко орудуя лопатой, кувалдой, ломом, он выделялся из общей массы. Ладный, сильный, без устали махающий инструментами, Алёшкин привлекал к себе внимание. И девочки-студентки, вернувшиеся к своим обязанностям, это внимание ему и дарили. Причём количество внимания явно превышало число рабочих моментов. Они крутились, вертелись, водичку подносили, и попить, и умыться, обращались за помощью, только что в штаны к нему не залазили…, и она поняла, что ревнует, самым банальным образом. А памятуя о его сексуальных утехах, ни к чему не обязывающих, прибавилось ещё и раздражение. Всё это в купе не давало спокойно работать, голова то и дело выкручивалась в сторону моряка, сердце ухало, рискуя потерять своё законное место, душа терзалась в сомнениях. Надо поговорить, на-до!

Решив не оставаться допоздна, Люся брела на выход. Приняв душ, организм требовал горизонтального положения. Да и этого мачо нигде не видно, долетали только взрывы смеха и пение где-то далеко, похоже в районе гостиницы. Там и кафешка была, и даже танцевальная площадка. Сходить, что ли? Ну не спать же идти, хотя очень хочется.

Алёшкин сидел за столом кафе, девчонки вокруг, пацаны играли на гитарах, кто-то пел. А морской волк рассыпался в любезностях, глаза сияли, рот растягивался в улыбке, жизнь прекрасна и удивительна. Вот и поговорили. И Люська отправилась восвояси, никем не замеченная. Ноги сами донесли её до берега озера. Она давно хотела сходить, узнав, что местные купаются в нём, и даже, дети. Тем более, что никого не было, а Люська без купальника. Водичка своими ласковыми объятиями обняла её, балдёж… Рядом что-то плесканулось. Рыба? Девушка перевернулась и увидела выплывающего перед ней Максима.

— Привет! Я каждый вечер сюда приезжаю. Иногда, даже ночью, если много работы днём. Местные верят, что вода в озере в определённые дни бывает живой, а в другие — мёртвой. Причём, каждый год эти даты разные. Сегодня — живой лист календаря. Я, конечно, не верю, но всё-таки.

Он сраху заметил, что Люся прикрывает свою грудь рукой и пытается подгребать к берегу.

— Не выходи, плавай, я на ту сторону. — И уплыл.

Люся так и не поздоровалась от неожиданности и пикантности положения. Но поплавать очень хотелось, и она, махнув головой, мол, поняла, расслабилась и опять разлеглась на воде, как морская звезда. Стало темнеть, проявилась луна, круглая, оранжевая, отразилась в воде, нарисовав дорожку. Класс…

А Максим, тихонько проплывая мимо, чуть не задохнулся от чудесного зрелища: через воду, немного искажая, просвечивала фигурка девушки, тонкие ручки, длинные ножки, животик, то заливаемый водой, то выныривающий, и грудь, красивая, круглая, как половинки шара, с ярко выраженными кружочками, в середине которых розовые сосочки, бесстыже торчащие вверх, набухшие от прохладной воды и обдувающего их ветерка… Как не утонул…

Уже с берега он позвал её, становилось прохладно. Отвернулся, она вышла, оделась, схватилась за его руку, поскользнувшись на траве.

— Вот здорово. Каждый день буду сюда приходить. Только ты оповещай меня о неживых днях, а то ещё превращусь в мертвую царевну. Что тогда?

— Я тебя расколдую, просто поцелую. — И сжал её руку. — И сам отомру. А то живу, как марионетка, позволяю дёргать себя за верёвочки. Только работа и спасает.

Люська вытаращила глаза, высвободила руку, но оторваться от его голубых омутов не получилось. В них было столько боли, столько тоски, они вопили о помощи, о вере, надежде, любви. Она поняла это чувством, название которому ещё не нашли. Ей показалось, что она видит его насквозь, что душа этого человека, сильного, умного, такого красивого, пуста. Просто воздушный шарик, с верёвочкой…

Её потянуло к нему со страшной силой, всё женское, и начало, и конец, вопило о желании зацеловать Макса, заполучить его всего, утолить своё естество, получив этого мужчину в свои владения! И он, как почувствовал, прижал Людочку, прошёлся губами по щекам, шейке, по плечам. И, поймав губы девушки, нежно-нежно прикоснулся к ним. Оторвался, заглянул в милые глаза, опять поймал и уже целовал, получая удовольствие и отдавая его ей, отпускал, снова ловил, пока не впился, жадно и страстно, потеряв ощущение времени и пространства…

И это было совсем не то, что Люся ощущала на кораблике, плывущем по Неве…

Господи, на кораблике. Что она делает? Ведь этот человек отказался от неё, когда-то, ради своей будущей жены. Память услужливо нарисовала картинку на вокзале, Лариску, шарфик, поцелуйчики… Зачем всё это?

Она еле оторвалась, схватила вещи и понеслась восвояси, в спасительную темноту, от себя самой. Никто её не звал, никто не возвращал, и, тем более, не побежал за ней. Почему? Почему он такой нерешительный? Или она чего-то не знает?

На пороге школы ждал Володя. От него немного пахло алкоголем. Люську перевернуло.

— Совсем хорошо. Сначала наржался с девочками, напелся с мальчиками, напился не знаю с кем и припёрся. Ты что, Алёшкин, белены объелся? Иди спать. И не смей за мной ходить.

А чего обожралась она? Озверина?

И потекли какие-то странные дни. Максим не появлялся, ни на стройплощадке, ни на озере. Володя забирал её утром от школы, весь день опекал, помогал, чем мог. Работали до ночи, еле доползали до кровати. Ни с поцелуями, ни с разговорами, ни с вопросами личного характера он не лез, видимо, ждал каких-то движений со стороны Люси. А, Люся… Пропадала девчонка… Ну откуда этот ботаник взялся опять на её голову? Чёртов бесхребетный подкаблучник, ещё и отец. Вокруг неё сплошные папаши — один состоявшийся, другой — в проекте. А она где? Что ей делать?

А жизнь подбрасывала очередные сюрпризы, ставила задачки, определяла направление к тому полю, которое нужно перейти, да не одно.

На стройке случилась авария, и Алёшкин своими грамотными действиями, как врач, оказал неоценимую помощь раненым людям. Он стал героем, и к нему потянулись люди из окрестных населённых пунктов, тащили детей и стариков. И как он не объяснял, что скоро покинет этот край, рассчитывать на него не надо, народ всё равно пёр и пёр. А молоденькая, хорошенькая медсестричка из местного фельдшерского пункта, помогающая во всём, заглядывала ему в рот и млела от одного взгляда в её сторону. Это заметили все, обсуждая и сплетничая за спиной у сильно работящей прорабки. Ну, а когда Люся увидела их после работы, садящихся в автобус до ближайшего городка, всё встало на свои места. Дело обстояло примерно так, как виделось Люсе: моряк, красивый сам собою, знающий себе цену, любимец женщин и душа компании не собирается потратить свою жизнь на эту капризную, задравшую планку до небес, Люську-выпендруську. Время идёт, часики тикают, ему скоро к новому месту службы. Имеет право. А то, что было почти четыре года назад, когда он сказал, что будет ждать её ответа, это не в счёт, детские игры. В конце концов, он и её, Люсю, серьёзно замуж не звал и ничего конкретного не обещал. Обижаться не на что…

И она, отпросившись у начальства, решила сделать себе выходной и съездить на строящийся космодром, поговорить со своим профессором, ждавшем её там по научным делам, и, она самой себе боялась в этом признаться, увидеть Макса. Ну и в город, заодно, пошататься, осмотреть достопримечательности, подумать на досуге. Так и сделала, уехала этим же вечером. Добралась поздно, заснула сразу. И проснулась тоже, в пять тридцать, как на работу. И всё, сна ни в одном глазу. Ну что ж, пойдём гулять. Гостиница для персонала находилась в самом городе, а ехать на стройку было ещё рано. На полу под дверью торчала бумажка.

"Люда, я тебя вычислил. Не стал мешать. А завтра жду в семь тридцать в кафе за углом. Я."

Нет, ну каков! Я! Как будто она сразу должна догадаться, кто этот"я". Конечно же, Максим. Он её вычислил, математик, на арифмометре или на счётах? Что, всё так просто? Должна была приехать она, проявить инициативу? А он? Где был он?

Эти полтора часа Люськины мозги никак не хотели занять своё место. Они прыгали, несли галиматью, оправдывали, обвиняли, короче, плавились. И в семь тридцать она уже устала от себя настолько, что даже не заметила, как пришёл Макс.

— Люда, привет! — Как-то обыденно поприветствовал он. — Ты зачем в наши края? К профессору? Он говорил, что ты должна подкатить на днях. А я завтра уезжаю, насобирал информации вдоволь, теперь нужно всё это обработать, и в дело. Так что, попрощаться пришёл.

— А если бы я не приехала, не попрощался бы? Ну и прекрасно, какие церемонии, счастливого пути, Максим Эдуардович! — Вот бы дать ему по башке, влепить по морде, выплеснуть кофе в лицо, как он тогда, на вокзале, в урну. — Привет семье! Следующий автобус в восемь? Мне пора.

— Я провожу.

— Да зачем? Лишние телодвижения, Максим Эдуардович. Идите собирайтесь, вас семья ждёт, столица, опять же. А мы уж тут, как-нибудь, периферийно.

— Люда, ты очень дорога мне, очень. — Он попытался поймать её руку, она отдёрнула, в сердцах. — Но я не могу бросить всё, не умею жертвовать своим делом, понимаешь? Очень много поставлено на кон. И семья тоже. Если сможешь…

— Не смогу. — Перебила Люся. — У меня тоже грандиозные планы, и мне тоже нужна семья. По-моему, всё понятно. Приятно было познакомиться. То есть, по… Да неважно. Прощайте, Максим Эдуардович.

Она не бегала так никогда. Чуть не влетела под машину, обложенная пятиэтажным матом, подвернула ногу, порезалась о прутья забора, первой забралась в автобус и уселась около окна заднего сидения. Максим стоял на другой стороне дороги, красивый, подтянутый, сверкающий своими страшно притягательными, чисто голубыми глазами. Человек, за поцелуй которого Люська отдала бы пол жизни, или даже всю. Но он не её мужчина, он — чужой муж, отец чужого ребёнка, просто чужой. Нет, Людочка, не ври сама себе… Она отстранилась от окна, закрыла глаза, закрыла доступ к душевным мукам. Попыталась закрыть…

Очень плодотворно пообщавшись со своим любимым учителем, немного отвлеклась, посмотрела грандиозную стройку, аж дух захватывает, какие масштабы и горизонты. Посетила музей, купила маленький самоварчик на шишках, мечту своего отца, подарки маме и сестре и обалденный льняной сарафан для себя любимой, который тут же и надела. Набрала вкусностей и с полными сумками вернулась назад.

К автобусу летел Володька.

— Люся, где ты была? Ну так же нельзя, я же голову потерял, уже не знал, что и подумать. Ты в городе была? — Тревожные нотки пробивались в голосе моряка, ведь, если в городе, могла видеть их с медсестрой…

Эта хорошенькая девочка, скромная фельдшерица, на деле оказалась настоящей фурией. Бедный Алёшкин еле отбился о неё, от поцелуев, обнимашек и предложений себя в разных позах. Из-за неё он опоздал на последний автобус и добирался на перекладных, упустив из вида Люсю.

— А что за волнения? Я — девочка взросленькая, самостоятельная, сама себе хозяйка. Ты же не предупреждаешь меня о своих передвижениях, да и компания у тебя подходящая. Хватит, Алёшкин, оставь меня в покое. Ты прекрасно обходишься без моего участия. — Она так и тащила свои сумки, огорошив Володю тоном, бесцветным, сухим, он совсем растерялся.

— Какая компания? Ты о чём? Знаешь, Люся, я устал от тебя. И если бы мне сказали буквально месяц назад, что это будет, я бы не поверил и дал в морду. Разговаривать ты не хочешь, я уже и сам боюсь тебя, твоего постоянного недовольства. С тобой я или не с тобой — тебе по барабану, ты одинаково ровно ведёшь себя. Вывод напрашивается сам собой: я тебе не нужен. Скажи честно, что не испытываешь ко мне романтических чувств. И я уеду, не буду мешать тебе строить великое будущее, путаться под ногами, попадаться на глаза и что там ещё? Ты что, Люся? Тебя кто-то обидел? Или тебе плохо?

А ей было очень плохо, её обидели, от неё отказались, она не нужна ему, гаду с такими чудесными небесными глазами, такими бездонными, что тонула бы в них, и тонула, и тонула… Не нужна. А Володе? Зачем морочить ему голову? Мама права. Надо заканчивать это и жить дальше, будь, что будет. Слёзы уже просто залили белый свет, вернее, серый, уже темнело.

— Так, моя дорогая, давай свои сумки. И ничего не говори. — Он приказным тоном распорядился, забрал вещи, крепко взял Люсю за руку. — Мы идём ко мне. Помолчи. Я тебя не съем, и даже не попробую без твоего согласия. У меня вчера был день рождения, ты забыла. Не мудрено с такой работой. Я не обиделся, честное слово. Просто перепугался, когда не нашёл тебя на месте. Ну всё, девочка моя, что-то ты у меня часто плакать стала. Ничего, я тебя накормлю, напою, спать положу. Ну, всё, Люсенька, всё. Я не отпущу тебя больше никуда и никогда не поверю, что наши приключения белыми ночами были просто так. Я люблю тебя. И ты это знаешь. Но чтобы моё счастье было настоящим, мне надо сделать счастливой и тебя.

Люське вдруг очень захотелось подчиниться этому сильному и доброму человеку, Володьке Алёшкину. Она знает его сто лет, и, если бы не это происшествие в Питере, надёжнее и ближе у неё никого бы не было. Может, послать всё к чёрту, выйти за него, ждать на берегу и работать? Он же ничего не имеет против её проектов и прожектов. Может, правда, Люсь?

Войдя в комнату, девушка обалдела: стол накрыт на двоих, правда, без еды. Ну правильно, это же должно было состояться вчера. Свечи, красивые тарелки, салфетки, букет розовых роз, пахнущих умопомрачительно. Полумрак, тихая музыка, плотно закрытые шторы… И на кровати разложено платье, красивое, цвета мяты, с ниткой жемчуга. Это ей или медсестричке?

— Эта девочка помогла мне разобраться в городе что, где и как. — Он как услышал немой вопрос Люськи. — Я не думал, что ты закончишь раньше обычного и хотел успеть всё организовать, потому что не могу уже без тебя, не мо-гу.

Володя подошёл, приподнял за подбородок лицо Люси и заглянул в её затуманенные глаза. И понял, что эта девушка от себя любимой так устала, что сама не рада. Прижал, поцеловал солёные глазки, завёл её руки себе за шею, немного приподнял, и стал нежно целовать несчастные глазки, мокрые щёчки, шейку, плечи своими мягкими, ласковыми губами… По телу девушки поползли мурашки, голова закружилась, ноги подкосились… Это было так упоительно, хотелось раствориться в волшебстве взаимного наслаждения. Как он это делал… Люська опомнилась только тогда, когда почувствовала его поцелуи у себя на груди, льняной сарафанчик валялся на полу, она и не заметила.

— Володя, мне надо в душ, я весь день по жаре…

— Помолчи, моя родная. Никуда не надо, всё потом…

— Ну я же…

Он зажал ей рот таким страстным поцелуем, что у Люськи перед глазами взорвался фейерверк радужных искр, сердце трепетно забилось, разнося по телу живительный кислород. Она содрогнулась то ли от стыда, то ли от поднявшегося из глубины её девичьей души волнующего желания… От страха Люська вцепилась в плечи мужчины, заставляя его прижать её ещё сильнее, ещё чувственнее. И уже ощутив своей обнажённой грудью (когда успел, она опять не поняла) его крепкие мышцы, прикоснувшись сосочками к плечам, скулам, девушка застонала, попав грудью в ласковые губы.

— Володя… — прошептала она. — Володя…

Он положил её на кровать, навис над ней.

— Какая ты красивая… Ты сама не знаешь и не понимаешь, какая красота живёт в тебе. Её надо выпустить, научить пользоваться собой и получать удовольствие и наслаждение. Люся…

И вцепившись горячими губами в губы девушки, стал поглаживать её, ласкать грудь, животик, опускаясь всё ниже и ниже. Немного раздвинув ей ноги, поймал комочек наслаждения и довёл девушку до состояния неистового желания. И уже цепляя по очереди её сосочки, одновременно поглаживая утонувшую в женском соке напрягшуюся пуговку между ног, унёс Люську в водоворот сладостных, никогда ранее не испытанных, страстей… Она летела с горы кубарем…

Опомнившись, ей стало неудобно, неуютно. Какое-то безумие. Разве так должно быть? А как же он, мужчина?

Володя поднял её, отнёс в душ, залез сам. Она голышом, а он нет.

— Люська, солнышко моё, не закрывайся от меня тучками, не хмурься. Ты не должна стесняться меня, я же весь твой, и ты вольна делать со мной всё, что угодно. — И, заставив её поднять глаза, поцеловал, как будто зацепил все струны, все уголочки и затаённые секретики и кладики её души…

И вдруг поймёшь, что в мире бренном, где все надежды хороши, дороже всех прикосновений — прикосновение души…

Новое платье, подаренное Володей на его день рождения Люсе, очень шло девушке. И морской лейтенант представлял, как он будет знакомить его жену со своими сослуживцами, и они обзавидуются. А пока он целует и целует свою девочку, покусывает, ласкает языком, губами. И она отвечает ему, по-своему, по-девчачьи, так трогательно.

Оставшиеся дни Люся прожила в состоянии несогласованности ума и сердца. Что ей делать? Это голубоглазое чудо вместо тепла подарило ей обжигающий огонь обиды, непонимания, раздора со всем миром. Возможно, смысл этой жизни сводится к тому, чтобы быть нужной кому-то. Ведь, если о тебе никто не думает, то значит тебя как бы и нет…

Последние дни Люська жила у Володи, он так и принимал всех подряд, не мог отказать, врачуя целый день, а она заканчивала свои прорабские дела. Вечером плавали в озере, целовались, обнимались, миловались. Потом ужинали, Володя хорошо и полезно готовил, рассказывал всякие байки, поил её чаем. И укладывал рядом с собой, увлекая девушку в мир наслаждения и удовольствия своими ласками и нежностью. В конце концов, Алёшкин не выдержал.

— Люсенька, моя любимая девочка. Давай просто будем. Не надо обещаний. Не надо ожидать невозможного. Ты будешь у меня, а я — у тебя. Давай просто будем друг у друга. Твоё счастье — это моё счастье, твой смех — это мой смех, твоя радость — моя радость. Я всегда с тобой, Люся, рядом я или нет.

Что-то оборвалось в мечущейся душе девушки, она всеми клеточками почувствовала родственную душу, которая признаёт её такой, какая она есть. Её потянуло к этому сильному и такому замечательному мужчине…, и она храбро бросилась навстречу, замирая в трепетном ожидании неизвестного, сама уселась к нему на колени, подставляя свою выпирающую со всех сторон грудь.

— Алёшкин, сейчас же сними это всё и с себя, и с меня. У меня нет сил. — И оставшись обнажённой, уселась поудобней, держась за мужские плечи.

— Люся, ты провоцируешь меня. Хорошо подумай, чтобы потом не пожалеть.

— О чём? О том, что я хочу, чтобы это сделал именно ты? Мой капитан, улыбнитесь, только смелым покоряются такие девушки, как я. Володя, дорогой мой человек, я тоже хочу любить тебя. Так в чём же дело?

И вот он уже сильнее обнимает, страстнее целует, с жадностью обследует её тело…, и она его тоже… У них первое настоящее свидание в постели, сексуальное знакомство, так сказать. И уже, обласкав, облизав и обцеловав свою Люську с головы до ног, морской доктор сотворил ритуал превращения девочки в женщину, больно, получив в отместку пару синяков от впившихся в его плечи ноготков. И зажав ей рот, целовал так, как будто хотел забрать её боль, проглотить, впитать в себя, вылизывая языком все уголочки чувственного рта девушки. И ей правда стало легче, боль улеглась, вернулось желание и самой целовать, нежно, чуть-чуть прикасаясь.

— Прости, Люська. Я очень старался. Но это физиология, тут ничего не попишешь. Зато всё уже позади, осталось только наслаждение и радость обоюдного секса. Всё будет хорошо, девочка моя любимая. — И опять ласкать, обнимать, целовать, пока не заснула.

А сам Володя Алёшкин ещё толком не верил, что Люся теперь его, только его. А не этого Плутона от космоса, с которым она так не по-детски целовалась там, на озере. Он видел их, но никогда никому об этом не расскажет.

Расписались в августе. Люся так и не помирилась с родителями Володи, вернее, они сами не пришли к ним, не захотели поздравить. Он, конечно, переживал, но вида не показывал. Римма Ивановна прикатила, но и тут не получилось с теплотой отношений. Люську перевели в Ленинградский институт, ей оставался последний курс, но жить к тётке она не пошла. Проводив Алёшкина в первый в его жизни поход, она занялась учёбой, новыми проектами и идеями. И скучала, реально скучала по Владимиру Алексеевичу Алёшкину, её мужу… В съёмной квартирке, где она, по сути, только ночевала, на стенах висели их свадебные фотографии, просто фото и отличный портрет Володи с выглядывающей из-за его спины Люсей, сделанный на второй день свадьбы. Она и вставала с ним, и ложилась спать, и ела и зубы чистила, рассказывала новости, советовалась. В октябре позвонила Римма Ивановна, телефон ей дал Володя, на всякий случай. Зачем? Какой случай? Не став выяснять, она прослушала информацию о рождении мальчика, которому дали имя Вова и записали Алёшкиным.

— От меня что надо? — Спросила не очень уважительно.

— Ничего, ровным счётом ничего. Может, ты переедешь ко мне? Тебе отсюда и ближе, и комфортнее. Да и мне не будет так скучно.

— Спасибо, но родители Володи будут не в восторге, оно вам надо?

— Но мне хочется помочь вам, ведь Володенька для меня больше, чем сын, он — единственная родная душа, мы с ним всю жизнь очень дружили. Неужели ты хочешь встать между нами? Рассорить нас.

— А вы, Римма Ивановна, ничего не перепутали? Смею напомнить, что меня выставили из вашего дома. Вы полагаете, что комфорт и более близкое расположение института смогут заставить меня забыть об этом? Я с радостью помогу вам, если моё участие понадобится, но жить у вас не буду. Уж простите.

Как накаркала. Люся ждала своего моряка, считая уже не дни, а часы. Он вот-вот должен был появиться, не разрешив ей встретить его в Североморске. Что-то у них там пошло не так. Звонок прозвенел, сердце забилось, чашка вылетела из рук, но не разбилась. Господи, приехал. Но на пороге стояла Римма Ивановна. Люська похолодела, вся кровь слилась в одно место, в пятки, лицо побледнело, руки и ноги завибрировали.

— Что? — Только и выдавила она.

— Всё хорошо, не беспокойся. Я за тобой. И, пожалуйста, не спрашивай у меня ничего, они тебе сами всё расскажут.

— Да что расскажут? Кто они? — И, схватив телефон, стала звонить мужу.

— Люся, со мной всё хорошо, я две минуты, как приехал. Просто приезжай, по телефону такие вещи не обсуждаются.

Ну что делать? Поехала.

В доме тётки было столпотворение. В кресле сидел мужчина в строгом костюме с портфельчиком на коленях. На диване расположились родители Володи и пожилая пара, ухоженная, презентабельная, как стали говорить, а в проёме спальни возвышалась дивчина. И все они воззрились на Люсю недобрым взглядом. Вот так сюрприз. И что? А где же её благоверный? Она поздоровалась и прошла на кухню, понимая, что ничего не понимает. Римма Ивановна за ней.

— Он в ванной. С дороги.

— Я так понимаю, что не достойна вашего внимания и сочувствия. Но, уж, если пригласили, поите кофе.

На кухню вошла высокая швабра и хозяйскими жестами стала вытаскивать чашки, блюдца, ложки. Она всем видом показывала, что Люся здесь никто. Да никто и не претендовал. Влетел Алёшкин, у его жены подкосились ноги, и она, наконец, присела. Свежий после душа, глаза блестят, губы яркие, такие желанные, да ещё и без майки… Что они тут делают? Они где должны сейчас находиться?

— Люська, родная моя! — Алёшкин, никого не стесняясь, схватил свою жену и закружил, хорошо, что кухня была не маленькая. — Я думал, не доживу, честное слово.

Он докружил её до спальни тётки, закрыл дверь и стал целовать так неистово, так страстно, что у Люськи сразу поехала крыша. Но…

— Володя, милый мой, неудобно же. Там люди…

— Я их не звал, и Римма тоже. Посидят. — И опять, уже снимая свитерок, поднял ей руки, отодвинул чашечку бюстгальтера и впился в грудь, как проголодавшийся зверь.

— Люся, Люсенька, каждую ночь я умирал в своём кубрике без моих девочек (так её муж называл её грудь), без твоих сладких губёшек, без тебя, моя любимая, жизнь моя и утеха. Я сейчас выйду из берегов. — Он вспыхнул, застонал, довольно громко.

— Я тоже. Но так нельзя. Я не могу. Давай уже поедем в наш дом, я там всё приготовила.

— Сейчас, вторую поцелую, а то обидится.

Люська еле оторвала своего долгожданного, сама уже готовая прямо здесь отдаться ему, всё тело горело и жаждало приключений, бурь и штормов, сексуальных баталий.

— Я тебя здесь подожду. Иди одевайся.

— Нет, ты меня подождёшь в кресле, в большой комнате. Не хочешь, не разговаривай, не общайся. Я быстро. — И, взяв свою жену за руку, так и сделал.

Да что происходит? Зачем её сюда привезли? И где ребёнок? А, вот он.

Дивчина вынесла маленький комочек и встала перед Люсей.

— Поздравляю. — Только и смогла сказать Люся Алёшкина матери сына своего мужа.

Всё-таки, ситуация нелепая до безобразия.

— Нет, ну бывают же такие наглые и бестактные люди. Вам, девушка, нужно к психиатру, мозги прочистить. И нечего перед нами трясти свидетельством из Загса, подтверждая крылатое выражение:"Без бумажки я — какашка, а с бумажкой — человек". Отцовство Владимира подтверждено официально, и ещё неизвестно, какое решение он примет. Неужели не понимаете, что вы лишняя на нашем празднике жизни? Здесь собрались родные люди, имеющие прямое, по крови, так сказать, отношение к появившемуся на свет мальчику. А вам, простите…

— Кофе, будьте любезны! — Криво улыбаясь, перебила Римма мать дивчины.

— Магдалина, что ты стоишь? — И, глядя на Люсю, занявшую единственное свободное место, подвинулась на диване, освобождая пространство для дочери с внуком на руках.

Боже, она ещё и Магдалина! Люська подскочила, кивнула головой, как откланялась, и рванула на выход, сорвав шубку вместе с крючком, причём понеслась по ступенькам наверх, сообразив, что Алёшкин догонит её в два прыжка. Замерла. Через секунду послышались крики, сильно хлопнула дверь, и он понёсся по лестнице вниз."Надо спуститься, поймать его и увести отсюда", — говорил разум отчётливо. А сердце? Ведь он ещё не решил, как поступит. Это же так очевидно! Если бы решил, то приехал бы к ней сразу и не строил всякие замки на песке. Ведь так?

— Люся! — Голос Риммы Ивановны вывел её из состояния прострации. — Я видела, что ты не вышла из подъезда. Ты где? Спускайся, я с тобой, не бойся ничего, девочка. Этот узел нужно разрубить раз и навсегда. Только поэтому мы с Володей и вызвали тебя. Люся?

Звук шагов приближался, стало понятно, что тётка поднимается наверх. Люська тоже стала продвигаться ближе к крыше, и, о, счастье, вход на чердак оказался свободен. Она не готова была к выяснению всяческих обстоятельств, совсем растерялась и не хотела никого видеть. Всего минуту назад её душа пела и плясала… А сейчас ей нужно почистить свой чердак, поставить на место крышу, помыть окна до блеска и понять, наконец, зачем всё это? Этот спектакль? И именно в тот день, когда она так ждала, замирая от предвкушения встречи, радуясь и ликуя всем сердцем. Сколько всяких вкусностей ждало её мужа, сколько сладостей она напекла, зная его слабое место. И свитер, красивый, тёплый, связанный с любовью пополам… Хотелось верить…

Люська выскользнула из последнего подъезда и по стене дома прокралась к дороге, поймала такси и уехала в центр. Гуляла по новогодним улицам, мёрзла, грелась в кафе и, опять, гуляла. Отключив телефон, ковырялась в себе, пытаясь найти золотую середину в непростой ситуации. Ребёнку нужен отец, родителям — покой. А ей? Что нужно ей? В планы Люськи дети не входили, ну, года три, точно, понравится ли это Алёшкину? Он же может привязаться к малышу, полюбить. И правильно, дети должны расти счастливыми и весёлыми, держа за ручку и маму, и папу… Постепенно и самокритика, и разбор полётов, и мозги с конечностями окоченели окончательно, ресницы покрылись инеем, губы посинели… В конце концов она, полная дура, камикадзе недоделанная, двинулась в сторону дома, не ночевать же на улице?

На ступеньках сидел Алёшкин, рядом лежала куртка, сверху цветы и красивая коробка. Он даже не встал, увидев её. В глазах, пополам с усталостью, стоял вопрос.

— Володя, прости меня, я что-то не так… что-то сделала… ну, не так… Господи, я так тебя ждала. — Голос Люськи сорвался, она присела около него и воткнулась лбом в его плечо.

— Ты ещё извиняешься передо мной? Да это я, просто идиот, заставил тебя пройти через это, никому не нужное, представление. Даже мои родители поняли весь абсурд разыгранной клоунады. Ты замёрзла? Пойдём греться.

И сразу с порога квартиры он утащил её в душ, раздел, чуть не порвав одежду, сам раздеваемый нетерпеливыми руками своей жены. Они стояли под тёплым душем, и он согревал свою Люську жаркими губами, обжигающим дыханием, горячими ласками и кипящими страстями.

Среди довольно именитых представителей литературной братии бытует мнение, выражающее сожаление по поводу невостребованности одной из сторон писательского гения Льва Николаевича Толстого. Кто ещё, как не он, описывающий перипетии человеческих отношений с такой глубиной, таким знанием жизни, взрывом страстей, с одной стороны, и тактичностью, с другой, мог бы так же мастерски описать и интимные стороны человеческой жизни и сопутствующие им чувства, эмоции, переживания? Красиво, естественно, с душевным порывом, в атмосфере самоуважения, взаимного желания близости на всех уровнях человеческого бытия. Ведь за всё время существования планеты Земля только в Советском Союзе не было секса, а дети получались под аплодисменты, бурные аплодисменты и продолжительные рукоплескания, в зависимости от того, какой лозунг родился у партии в данный момент. И самое странное, что многие до сих пор воспринимают эту неотъемлемую сторону жизни человеческой, естественной и дарящей людям чувство гармонии, единения, нужности, как что-то порочное, стыдное, даже грязное… А не просто, как очень личное, трепетное и, конечно, не выставляющееся напоказ, но являющееся одним из показателей качества жизни.

Где голоса сердец говорят в унисон, бессознательное стремление переходит в страсть, появляется безграничное доверие, уходит стеснение, уступая место искреннему растворению в любимом человеке, там и находится счастье человеческое. И этим двоим, с трепетом и восхищением смотрящим друг на друга, а потом опять улетающим в дальние дали с наслаждением и упоением, было мало места на этой планете. Их тянуло в другую Галактику, они никак не могли наесться земной любви, им нужна была заоблачная, космическая, вселенская…

Утром Люська проснулась в руках своего доктора, на душе спокойно и надёжно. Он излечил её, вдохнул вкусный кислород в её сердце, избавил от всяческих сомнений и убедил, лишний раз, в своей любви. И избавил, наконец, от голубого кошмара колдовских глаз. Люська обрела способность отгонять наваждение, выпроваживать его из своей жизни. Она излечилась, «заразившись» своим мужем окончательно и бесповоротно. Тогда Люся Алёшкина была в этом совершенно уверена.

Преддипломная практика пятикурсницы и очередное плавание Владимира удачно совпали. Без пяти минут классный специалист, для научной братии — Людмила Градова, знала, что её ждут для конкретного дела, даже пообещали хорошую премию. По сути, уже начиналась работа по строго отведённой для неё теме. И уже через неделю были готовы первые наброски, и она со своим профессором была приглашена на испытательный полигон для наглядной демонстрации своих наработок. Только-только внедрённое оборудование, ноу-хау, обещало неизвестный доселе результат. Интерес был огромный, Людмила Градова дневала и ночевала в лаборатории и накануне показа заснула прямо за столом, так и не дождавшись"перекуса от профессора". Как выяснилось позже, он тоже не дождался заказа, и тоже заснул, но в фойе гостиницы.

— Люда! Людмила! — Опять он ей снится, давно не проявлялся. — Просыпайся, ты щёку отлежала, Люда!

— Что? Какую щёку? Максим Эдуардович, вы?

— Люда, мы не в школе. Да просыпайся, надо отдохнуть в нормальных условиях. На кого ты будешь похожа после такой ночёвки?

— А вы откуда, приземлились или приводнились? Я ничему здесь уже не удивляюсь.

— Я тоже. Только твоё появление у нас непонятно, ты же совсем по другому ведомству. Одно радует, меня зауважали, когда я рассказал, что был твоим учителем. Я ж не признался, что учила меня ты. — Выдохнул, заулыбался, засмотрелся.

— Что? Я плохо выгляжу? — Заволновалась Люся. — Да, вы правы, надо идти спать. И есть хочется, но не буду. Жрать ночью, это уже перебор.

А утром они оказались в одной команде, и им предстояло пару месяцев поработать вместе. Такого сюрприза жена моряка никак не ожидала. И приказала себе: ни-ни и не боже ж мой!!! Люся старалась не смотреть в его сторону, любую работу вне лаборатории брала на себя, даже обедать ходила, когда Максим уже возвращался из столовой. Надо отдать должное и ему, он не оказывал ей знаки внимания, никуда не приглашал и не напрашивался. Чисто рабочие отношения. Через неделю она выдохнула, её отпустило, это голубоглазое прошлое и останется в прошлом.

— Людмила, завтра у нас выходной. Первый этап закончен, имеем право. — Профессор хитро ухмылялся в бородку, весёлые глаза осматривали его команду с явным удовольствием. — Поедем в лес за берёзовым соком. Чай, весна на дворе!

В автобусе Макс и Люда оказались рядом. Случайно? Она не поняла, сразу придремав, пока ждали остальных. Лучшим отдыхом было бы поспать в тишине гостиницы, но обижать руководителя нельзя, поэтому надо использовать каждую свободную минуту.

— Доброе утро! У тебя было свободно, я и сел. — Оправдываясь, начал он. — Ты спала, я не стал будить, спрашивать. Или мне пересесть?

— Да не суетитесь вы так. Места не куплены.

— Люда, я тебя не трогаю, вроде. Чего ты на мне срываешься? И это твоё вы, просто смешно.

— Ну так и посмейтесь, получите положительную эмоцию.

И до приезда на место ни одного слова, ни с какой стороны. У Люськи из-за постоянной занятости не сложились отношения ни с кем из команды профессора. И она поняла, что сделала из себя какого-то изгоя. Вон, все хохочут, песни поют, уже винцо пошло в ход, шашлычки на мангале. Да и Максим с девчонками развлекается, они ему в рот заглядывают, глазки строят. А как же Лариска?

Люся взяла приготовленную баночку под сок и отправилась в лес искать берёзку потолще. Весна входила в свои права, чуть-чуть распустились листики и берёзовые серёжки украсили веточки. Какие-то маленькие цветочки, похожие на фиалки, симпатичными ковриками появлялись то там, то здесь. Вот бы с Володей присесть над обрывом, положить голову на плечо и впитывать эту красоту, вдыхать лесной воздух, слушать птичек. Люська зажмурилась, представив эту картинку…

— Ты чего так далеко ушла? Я тебя еле нашёл. — Усмехающийся Макс не скрывал удовольствия от вида растерянной девушки, улыбаясь и подхихикивая при этом.

— А я просила? — Она, явно, была недовольна его появлением. — Не девочка уже, дорогу назад найду.

— Ну и куда нужно идти, в какую сторону?

Люська поняла, что голосов не слышно, берёзовая роща осталась позади, а она прошлёпала непонятно куда, грезя о своём моряке. И где обрыв?

— К обрыву, а потом по перпендикуляру к нему. Что непонятного?

— Ну пошли к обрыву, это куда?

Ну всё понятно, она бы заблудилась, если бы не он. Вот идиотка, куда попёрлась? Берёз мало, что ли? Пришлось принять помощь математика, и идти за ним.

— Давай посидим. Вон и сваленное дерево приспособлено для этого. Давай? А то мы за месяц и не поговорили ни разу.

И они уселись, держа дистанцию в метр, или даже больше. Вид открывался сказочный: бескрайний лес, чуть подёрнутый зеленью, пронзительно голубое небо, кружевные облачка, сквозь которые прямыми лучами под разным углом просвечивало солнышко, успевшее немного прогреть воздух.

— Это я устроил лавочку здесь, очень люблю это место, часто приезжаю сюда. А зимой на лыжах с превеликим удовольствием. Ты ведь тоже любишь кататься7

— Да, но последний раз это было ещё в школе. Я, наверное, и не смогу уже. В нашем городе вместо снега ветер несёт пыль и песок. Даже на велосипеде не покатаешься. Но теперь я живу в Питере, а потом перееду в Североморск, может и возобновится моё лыжное удовольствие.

Говорили не о чём, просто чесали языки и, в конце концов, заспорили, по работе, доказывая каждый свою правоту. Люда от возмущения, что он не понимает таких очевидных вещей, подскочила и, если бы Максим её не поймал, рисковала улететь вниз по обрыву. Он подтянул её к себе, заковав в свои объятия, и уставился в девичьи глаза, перепуганные, как тогда, на школьном дворе, под сугробом. Именно в тот момент Максим окончательно понял, что Люда Градова влезла в его душу целиком и полностью, и по сей день… Как ему захотелось её поцеловать, весь мир за возможность просто прикоснуться, почувствовать вкус её губ. А Люська занимала оборону, копала траншеи, укрепляла блиндажи. Нельзя! Она любит Володю! И Макса, чёрт подери!!! Он просто прикоснулся к ней, прижал, распахнул свои колдовские очи, и она готова… Спасите! Помогите! Помилуйте!

Зацепившись за последние проблески разума, она вывернулась и помчалась на звук голосов… Хорошо, что второй этап испытаний проходил, в основном, в поле, и они виделись редко. Но ночи… Они вывернули Люськину душу наизнанку, стоило только закрыть глаза, и начиналось колдовство голубых глаз, зовущих, сияющих желанием, заставляющих выпрыгивать сердце и проникающих прямо в каждую клеточку… Наваждение вернулось… А ведь она так мечтала остаться работать здесь. И профессор не понял, почему Градова выбрала службу в конструкторском бюро, в Питере. Насколько он знал эту девушку, практическая работа нравилась ей больше.

После защиты диплома, что являлось уже просто формальностью, предполагался отпуск. Но Володя придёт только в августе, и они планировали отдых на море, где солёный бриз, галька или жёлтый песок, и, конечно, белый пароход. На что Алёшкин замахал руками, никаких плавучих средств, кроме матраса. И Люда вышла на работу, поменяв время отпуска. Она так и жила, дома — Люсей Алёшкиной, на работе — Людмилой Градовой.

В первый же рабочий день позвонила Римма Ивановна и попросила зайти к ней, памятуя об обещании"помочь ей с радостью". Ещё не нажав на кнопку звонка, Люся услышала детский плач. Первой реакцией — было уйти, но вспомнив просящие нотки в голосе тётки, позвонила.

— Девочка моя, спасибо, что пришла. — Она держала на руках маленького мальчика, орущего во всё горло и уже немного посиневшего.

Пухленький малыш с глазами Магдалины и такими же волосиками цвета вороньего крыла, причём длинными, как у девочки, оттягивал руки"бедной бабушки".

— И вот так уже третий час.

— Не поняла, а мамаша где? Всем спасибо, все свободны?

— Боюсь, что так и есть. — С безнадёжностью в голосе еле прошептала Римма. — Она ушла ещё вчера вечером, сказала, что ей тоже надо наладить личную жизнь. А то получается"сладку ягоду рвали вместе, горьку ягоду — я одна". Какую сладкую? Вовка даже не помнит ничего.

— Речь о ней. Она, судя по всему, не забыла. И что теперь? Вы её искали, связывались с ней?

— Безрезультатно. Телефон вон валяется, а у её дальних родственников она и не появлялась. По всему получается, что с самолёта эта звезда приехала сразу ко мне, а через полчаса её и след простыл. Что делать?

— Давайте мне его, уже, а то без рук останетесь. И звоните её родителям, бабушке родной по папиной линии.

— Всем звонила. Её предки сказали, что не знают такую, нет у них дочери, чёрт побери, а моя сестра работает, ничем помочь не может. И что, отнести парня на помойку?

— А он когда последний раз ел?

— Так нечего, надо в магазин идти, а с ним я не дойду.

— Римма Ивановна, надо было объяснить по телефону, что к чему, я бы по дороге зашла в магазин.

— Да не в магазине дело. У него какая-то аллергия, нужна специальная еда, ехать надо на другой конец города. Это ещё часа два, он у нас посинеет, пока мы его накормим.

Конец ознакомительного фрагмента.