Ясон

Лейтенант Дегре, 2020

Белогвардейцы-монархисты и чекисты стремятся бросить тайну сокровищ русских царей каждый на свою чашу весов, чтобы изменить судьбу России. Среди противников есть выдающиеся идейные борцы, но тайна достается неприметному человеку, который помимо своей воли вмешивается в противостояние, находит, а затем теряет свое счастье. Приключения героев странным образом напоминают сюжет древнегреческого мифа. Но есть еще одна литературная аналогия: события переплетаются с судьбой известного Писателя и отражаются в его знаменитом романе о Двенадцати стульях, который может появиться только под чужим именем.

Сын Турка

Не остались в Алопе и хитроумные дети

Бога Гермеса, искусные в кознях.

Москва. Ноябрь 1924 года.

Арбузов развернул от себя электрическую лампу, ярко осветив своего визави, и оценивающе окинул его взглядом. Через стол перед ним, нога на ногу, сидел на табурете жгучий брюнет лет двадцати пяти. В свободе и раскованности позы, которую он ухитрился принять, сидя на неудобном табурете без спинки, было что-то невероятное. По-южному смуглое лицо заросло многодневной чёрной щетиной. Черты лица отличались классической правильностью. В антрацитовых глазах сверкали весёлые искорки. Одет брюнет был не без некоторого шика, почти по-нэпмански: костюм тройка, правда, уже поношенный, и лаковые туфли. Только воротничок манишки и манжеты засалились до неприличия.

— Я не понимаю, откуда у вас столько оптимизма и веселья, гражданин Блендер?

— Зачем, зачем, любить, гражданин следователь, зачем, зачем страдать? Не лучше ль вольным быть и песни распевать, — пропел брюнет и широко улыбнулся. — Ну не повезло мне. Бывает. Виноват. Каюсь. Готов понести. Заслуженное. Но прошу снисхождения у господ присяжных.

— А почему вы считаете, что заслуживаете снисхождения?

— Во-первых, за своё пролетарское происхождение. И потом… Да, я совершал не совсем благородные поступки. Да, господа присяжные, бывало, я обманывал доверие граждан. Но каких граждан? Это были социально чуждые элементы, можно сказать, скрытые враги Советской Власти. Я наказывал их за нелояльность новому строю, лишая их некоторого количества денежных знаков. Разве это так плохо? Господа присяжные заседатели?

— И что мне прикажете с вами делать, гражданин Блендер?

— Отпустите меня, гражданин следователь. Пусть в шутках и цветах сон жизни пролетит, пусть песня на устах свободная журчит!

— Шутить изволите, гражданин Блендер. А вы знаете, какое обвинение вам может быть предъявлено?

— Я ещё не совсем твёрдо знаю новый кодекс… Вероятно, мелкое мошенничество или что-то в этом роде?

— Нет, ошибаетесь, гражданин Блендер, мы мелким не занимаемся. Мы — ОГПУ, а не милиция. Осознайте разницу. И обвиняетесь вы в создании тайной контрреволюционной антисоветской организации. И светит вам высшая мера социальной защиты — расстрел.

Лицо Блендера вдруг из оливкового стало серым, черты лица исказились. Он внезапно сидя выпрямился, словно хотел привстать с табурета.

— Как же так, отец родной, гражданин следователь, это же шутка была! — голос внезапно осип. — Цена ей двадцать червонцев.

— Очень жаль, гражданин Блендер, но в нашей организации плохо понимают шутки, — Арбузов говорил очень тихо, но внятно.

Губы Блендера задрожали, взгляд сделался затравленным:

— Что же… что же мне делать?

Арбузов выдержал долгую паузу. Когда Блендер казался уже на грани обморока, Арбузов заговорил, в голосе его зазвенел металл:

— Слушайте меня, Блендер! Я могу отправить вас в подвал прямо сейчас. Если вы этого не хотите, я скажу вам, что вы можете попытаться сделать.

— Я всё сделаю! — прошептал Блендер. Его била крупная дрожь.

— Во-первых, вы должны написать о себе всю правду. Всю! Начиная с того, как вы писались в штаны в раннем детстве. Всё! И очень подробно!

— Я напишу… — прошептал Блендер.

— Во-вторых, объясните мне, тоже письменно, пожалуйста, почему нам не надо вас расстреливать. Ещё раз: почему нам не надо, а не вам! В ваших жизненных интересах, постараться меня убедить. Вам ясно?

— Ясно, — пробормотал Блендер, опустив глаза.

***

Спустя три недели они встретились в том же кабинете. На этот раз Блендер был чисто, до синевы, выбрит. Лицо его было серьёзно. Стоял он перед столом скромно, без малейших признаков прежней развязности.

— Здравствуйте, Андрей Соломонович, садитесь пожалуйста, — Арбузов развязал завязки на папке и достал оттуда ворох рукописных листов.

Блендер осторожно присел на табурет.

— «Я, Андрей Соломонович Блендер 1899 года рождения, согласно метрике Андреас Блендер, сын Солона и Елены Калотраки, грек, из семьи греков, переселившихся в Россию. Сирота с детства: семья погибла в шторм во время торгового рейса. Фамилию Блендер получил по приёмному родителю Блендеру Дмитрию Александровичу (Якову Израилевичу), из одесских мещан…» Тут у вас целый интернационал… А ещё говорят, греки и евреи терпеть друг друга не могут!

— Сказано в Писании: несть еллина и иудея. А есть одни пролетарии и буржуи, — осторожно пошутил Блендер, поймал внимательный взгляд Арбузова и опустил глаза в пол.

— Из мещан… А в другом месте вы пишете о себе: «Происхождения пролетарского — из потомственных моряков…» Насчёт пролетарского происхождения вы не перегнули?

Блендер криво усмехнулся:

— Кто скажет, что моряки не пролетарии, пусть первым бросит в них камень.

Арбузов достал из папки, положил на стол и зачитал вслух другую бумагу:

— По свидетельствам знавших его с детства: как родной, так и приёмный отец, будучи компаньонами, занимались торговлей и контрабандой…

Блендер снова усмехнулся:

— Что мешает моряку-пролетарию в качестве классовой борьбы заниматься контрабандой, подрывающей царский режим?

Арбузов зачитывал отрывки из двух документов поочерёдно:

— «Образование: семь классов гимназии»… «Отчислен из восьмого класса по политическим мотивам…» Почему вас отчислили из гимназии?

— Восстал против притеснений и издевательств старорежимных учителей и гимназического начальства, — осклабился Блендер.

— А вот я, представьте, выучился на инженера, — Арбузов мечтательно и грустно посмотрел куда-то вдаль, потом упёр взгляд в Блендера, — и при старом режиме, между прочим! А теперь честно: за что?

— За неуспеваемость…

Арбузов тяжело вздохнул и продолжил читать:

— «С 1918 года служил в Красной Армии…» Это мы пока до поры пропустим, — Арбузов вскинул глаза на напрягшегося Блендера, — «В 1919 году служил в армии Деникина…» Что вы делали в армии Деникина?

— Можно сказать, приближал победу рабоче-крестьянской Красной Армии, — несмело улыбнулся Блендер.

— Как именно?

— В меру своих скромных сил громил деникинские тылы.

— А конкретно?

— Экспроприировал экспроприаторов.

— Блендер, отвечайте по существу! — Арбузом хлопнул ладонью по столу.

— Воровал, — просто признался Блендер. — Ворующие интенданты нуждались в посредниках, порядка не было. Можно было воровать вагонами.

— Каким образом вы входили в доверие?

— Не поверите! — широко улыбнулся Блендер. — Русским я представлялся важным турком, например, сыном турецкого султана от младшей жены, заведывающим морскими перевозками или таможенной очисткой грузов, или представителем турецкого торгового дома. А туркам представлялся русским офицером, адъютантом командующего или помощником начальника снабжения армии. Это самая выгодная позиция — встать между…

— Но и рискованная! — Арбузов наблюдал за Блендером почти с восхищением.

— Да, риски большие… Но зато я сколотил себе целое состояние. Но потом, правда, потерял всё. Потом снова сколотил и снова потерял, но уже больше.

— Потом?

— Потом пришли красные, при них прежняя экономическая свобода закончилась. Им я как турок-посредник стал не нужен.

— Потом?

— Потом пошло-поехало. Покатился вниз по наклонной плоскости. Читал лекции о научном коммунизме. Торговал портретами коммунистических вождей. Мог изображать родственника какого-нибудь героя или вождя революции и просить о материальной помощи. Под это дело почти законно чистил кассы советских учреждений. Собирал на помощь жертвам царизма. А если находил богатых бывших — собирал с них на борьбу с большевиками. Представлялся уполномоченным тайной организации. Переезжал из города в город… Вы уже всё это знаете. Я всё подробно написал.

— Но зачем? Это же сущие копейки! — искренне удивился Арбузов. — Это же так мелко, особенно после масштабных афер с хищениями в тылах!

— Привычка, — философски развёл руками Блендер, — брать там, где можно взять быстро и просто. Если бы мне попалась масштабная афера, я бы не стал заниматься мелочами.

— А честно трудиться вы не пробовали?

— А какой смысл? — Бендер взглянул на Арбузова с таким искренним недоумением, что тот отвёл взгляд и только покачал головой.

— Так, ладно… Теперь поглядим, чем вы решили нас прельстить, — Арбузов достал ещё одну бумагу из папки и зачитал:

— «Физически развит, ловок… Расторопен, знаю языки: французский и немецкий (в пределах гимназического курса), могу свободно объясняться на греческом, турецком, украинском, идише, южнорусском суржике, румынском, польском… Легко схожусь с людьми, вызываю доверие, чувствую их слабые стороны… Обладаю большими актёрскими способностями…» Всё правильно?

Блендер неопределённо развёл руками и кивнул.

— «Имею личные связи…» Так, мы добрались, пожалуй, до самого интересного… Думаю, мы не будем вас расстреливать, — Арбузов окинул взглядом приободрившегося Блендера и со значением уточнил, — сейчас не будем. Вам ещё придется нам послужить. Кто не работает, тот не ест! А тому, кто нам не служит, тому — высшая мера социальной защиты — пуля.

***

— Артур Христианович, я не понимаю, вы начальник контрразведки, почему вы лично возились с этим мелким жуликом Блендером! — Луговой сидел напротив Арбузова и разводил руками. — Это же совершенное ничтожество, а у вас столько более важных дел!

— Нет, Михаил Яковлевич, это не мелочь! Мы с вами представляем государственную тайную службу. Мы придумали Трест. Но что такое Трест? Несколько случайных маразматиков-монархистов, доставшихся нам в наследство от Якушева, и вдобавок два десятка кадровых сотрудников ОГПУ. Нам нечего предъявить врангелевцам в качестве низовых организаций Треста. Им надоедает видеть одни и те же наши лица. А теперь представьте: человек из ничего на ровном месте создал сеть контрреволюционных организаций! Практически, готовый самодеятельный Трест. Да, цели у него были мелкие, но зато какой организаторский талант! И то, что он когда-то создал, нам нужно бережно подобрать и использовать. И его самого надо непременно использовать. При правильном подходе он будет для нас полезнее многих кадровых чекистов.

— А не устроить ли нам ему турне по его прежним кормовым полянам? С нашим сопровождением и надлежащим подтверждением его первоначальных слов?

— Именно этим я просил бы заняться вас, Михаил Яковлевич! Проработайте с ним маршруты, по которым мы впоследствии будем возить всех прибывающих контролеров Треста. Начните с Киева…

***

Репетиция в просторном кабинете продолжалась уже более часа. В конце концов Блендер закрыл лицо ладонями в полном отчаянии:

— Нет, нет, нет! Нет, Мишенька, как хотите, но так я не могу вас выпустить на мой бенефис!

— Товарищ, Блендер, не забывайтесь! Я всё-таки ваш начальник! — огрызнулся Луговой.

— Товарищ начальник! Вы же совсем не чувствуете партнера! — Блендер уже освоился в новой роли сотрудника и ни капли не боялся Лугового. — Вот прежний Мишенька был хорошим партнером, и сборы с нашего спектакля это подтвердили со всей очевидностью.

— После того вашего спектакля вы загремели прямо в ЧК! — заметил Луговой.

— Ничего вы не понимаете, товарищ начальник! После моего успешного, — Блендер выделил последнее слово, — успешного спектакля меня заметили истинные ценители и пригласили в театр высшего класса. А вам, товарищ начальник, в этом театре играть только «Кушать подано!».

Луговой был сконфужен:

— Андрей Соломонович, пожалуйста, ещё раз подскажите, как надо.

Блендер принял театральную позу:

— Говори всё это просто, свободно, руками не руби воздуха и в самой страсти соблюдай меру и умеренность, да и не переслащивай! Так делай, чтобы слова соответствовали действию, а действие словам. Будь верным зеркалом природы. Поймите, это же театр! Только в случае провала вас не просто освищут, а по-настоящему побьют и может быть даже ногами!

Луговой опустил голову, а Блендер уже возвышался над ним, всем своим видом показывая, кто здесь настоящий начальник:

— Вы действительно прочли «Мещанина во дворянстве», как я вам вчера велел?

— Прочел, — вздохнул Луговой.

— Поймите, в сущности, мы с вами играем последний акт этой пьесы, где господин Журден принимает у себя сына турецкого султана. Помните?

— Помню…

— Турок сейчас — это вы, а не я. Я только ваш переводчик с турецкого. Ваша задача — важно молчать и надувать щёки. Иногда будете важно произносить непонятные слова. Господин Журден — коллективный господин Журден — это наша публика, которую мы соберём в нашем турне. Они готовы быть обмануты и в глубине души даже мечтают об этом. И это нам на руку, этим надо пользоваться! Но горе вам, если вы обманете их в их ожиданиях! Они сделают с вами такое, что сказать противно. Вы это понимаете?

— Понимаю, — тяжело вздохнул Луговой.

— Я — ваш переводчик — посредник между вами и публикой. А вы должны быть для них недосягаемы, как вершина Монблана. Понятно?

— Монблан вообще-то досягаем… — попробовал было поспорить Луговой.

— А вы должны быть недосягаемы! — попытка переворота была решительно пресечена Блендером в зародыше.

— Понятно…

— Что вам понятно?! — Блендер с тоской поглядел на Лугового. — Вот прежний Мишенька меня понимал с полуслова… Как приятно было работать с таким партнером!

— Я постараюсь, Андрей Соломонович, давайте поработаем ещё! — взмолился Луговой.

Блендер снова принял театральную позу:

— Будь верным зеркалом природы, представь добродетель в её истинных чертах… Идите и будьте готовы! А лучше попросите ваше начальство вас заменить. Вот Александр Александрович — тот ваш важный генерал, который со мной беседовал… Вот у него есть фактура для роли Турка… С ним в качестве партнера я согласен на гастроли. Всё, как договаривались: Киев, Харьков, Екатеринослав, Одесса, Бобруйск, Смоленск…