Пятьдесят три письма моему любимому

Лейла Аттар, 2014

Шейда и Трой родились в один день в разных концах земного шара. Он – баловень судьбы, человек с большими деньгами и талантами. Она – беженка, покинувшая родной Иран и обосновавшаяся в Канаде. Девушка из хорошей семьи, которой пришлось выйти замуж по договоренности. Между Шейдой и Троем пропасть, но именно в ее глубинах и зарождается настоящее чувство. История их любви охватывает три десятка лет, множество встреч и писем. Но может ли быть у нее счастливый финал? «Вау! Сексуальный, дерзкий, очень мощный дебют. История о запретном романе длиной в три десятка лет». – Aestas Book Blog «Современная история любви, очень живая и естественная». – Indie Reader «Романтическая проза с двойным дном… сюжет то и дело удивляет». – Kirkus Review Лейла Аттар – автор бестселлера «Бумажный лебедь», который после релиза моментально занял верхние строчки в рейтингах The New York Times, USA Today, The Wall Street Journal. Лейла Аттар пишет истории о любви – психологичные, многогранные, с неожиданными сюжетными поворотами. Это ее главное хобби. Порой Лейла пропадает в пучине Интернета, откуда, впрочем, ее всегда можно выманить шоколадкой. «Пятьдесят три письма моему любимому» – дебютный роман Лейлы Аттар, который принес ей международную известность.

5. Пляж

ПРОШЛОЕ

10 июля 1982 года

Самое главное, что я помню о первой встрече с Хафизом, — это его улыбка. Не та, с которой он приветствовал меня, но та, что я заметила потом, когда он думал, что я не смотрю на него.

Это было через два месяца после моего приезда в Торонто. Подозреваю, что тетя Заррин организовала встречу еще до того, как мой самолет приземлился. Она была младшей сестрой Мааман и прирожденной свахой.

— Но я же ничего о нем не знаю! — возмутилась я, когда она объявила, что пригласила Хафиза и всю его семью на обед.

— Относись к этому, как к возможному началу, — ответила она. — Если он тебе не понравится, ты можешь больше никогда с ним не встречаться.

В тот день я рано вышла из дома. Мне нужен был какой-то знак, знамение, хрустальный шар, чтобы заглянуть в будущее. Был ясный день — голубое небо, отличная видимость. Я села на траву возле пляжа и смотрела, как мир проносился мимо меня. Вращение велосипедных колес, блестящие тела, играющие в пляжный волейбол, тающие рожки мороженого, младенцы в колясках.

Какая прекрасная, щедрая страна.

Ко мне подбежал золотистый ретривер, лизнул в лицо.

— Эй ты! — Я рассмеялась, и он обслюнявил меня всю.

И тут я услышала. Радостный взрыв смеха. Юная пара на роликах, их лица закрывали яркие шлемы. Она явно только училась, что добавляло им прелести. Он бережно поддерживал ее, пока она отталкивалась то одной, то другой ногой, уверенная, что он не даст ей упасть.

Он достал из рюкзака камеру и оглядывался в поисках кого-нибудь, кто мог бы сфотографировать их. Я начала вставать с травы, но меня опередил пожилой джентльмен. Пара на роликах сняла шлемы и замерла на месте для позирования. Пока они фотографировались, я смотрела на их затылки. Внезапно парень подхватил девушку на руки. Она полуиспуганно, полувосторженно закричала и обняла его обеими руками. Я надеялась, камера успела запечатлеть этот момент. Они поблагодарили за фотографию и укатили, держась за руки.

Вот чего мне хотелось. Его. Их. Кого-то, с кем я могла бы гулять, и смеяться, и держаться за руки до конца жизни. Я получила свой знак. Улыбнувшись, я поднялась с земли.

Пока я гуляла, позвонила Мааман, так что тетя Заррин была счастлива снабдить родителей Хафиза последними сплетнями из дома. Камаль Хиджази выглядел незаинтересованным. Это был невысокий человек с грязными от машинного масла ногтями, который говорил, только когда это было необходимо. Его жена Насрин, круглолицая, с толстой шеей, тяжело дыша, рассматривала меня поверх своей чашки.

Хафиз сидел напротив меня. Его лицо выглядело сдержанным и настолько идеально симметричным, что я обнаружила, что пялюсь на него. Он напомнил мне плитки импортного шоколада, стоящие в запертых витринах в Тегеране, те, что Баба покупал нам с Хуссейном, когда мы очень хорошо себя вели. Его волосы были цвета обжаренных и смолотых какао-бобов, и он носил их зачесанными от лица назад, так, что глаза оставались полностью открытыми. Они были ясными и привлекательными, но с горьковатым послевкусием, как две капли темного ликера. Он знал, что его тоже показывают, но легкое возмущение скатывалось с его карамельной кожи, как те слои блестящей фольги, которые мы срывали со своих шоколадок, когда они наконец попадали нам в руки.

Когда я в третий раз поймала его за тем, что он посмотрел на часы, он немного смутился. Я пожала плечами, ведь для меня это чаепитие тоже не было развлечением. После этого он стал исподтишка посматривать на меня. Когда к нам зашла соседка тети Заррин, он поздоровался с ней, но тут же снова вернулся взглядом ко мне, словно не заметив ее ярко накрашенных губ и откровенного выреза. За обедом мы сидели рядом, чувствуя, как нас обоих оценивают — его моя тетушка, меня его мать — в качестве пары.

— Почему бы детям не убрать со стола? — предложила тетя Заррин, когда обед закончился.

— Все это так нелепо, — пробормотала я, когда мы остались вдвоем.

— Ты в первый раз?

Я кивнула.

— А я в третий, — сказал он. — Постепенно привыкаешь.

Потянувшись к одной и той же миске, мы соприкоснулись пальцами. И оба синхронно отпрыгнули. Мне понравился его смех и то, как он выглядел, когда немного расслабился. Словно маленький мальчик, который долго сидел взаперти и наконец вышел на волю, чтобы запускать змеев и строить башни из песка. Меня так увлекла эта перемена, что я не заметила блюдо с рисом на краю стола и столкнула его локтем на пол. Оно рухнуло с грохотом.

— Шейда! Что там такое? — спросила тетя Заррин из гостиной.

Это было ее любимое блюдо из сервиза, который она привезла из Ирана. Я в ужасе уставилась на осколки.

— Простите, — после неловкой паузы сказал Хафиз. — Я разбил одно из ваших блюд.

Наступило молчание.

— Ничего, дорогой, — сказала тетя Заррин. — Думаю, Шейде просто придется держать тебя подальше от кухни.

Мы услышали смех в гостиной.

— Спасибо, — беззвучно сказала я.

Поддразнивания продолжились. Я покраснела. Хафиз помог мне убрать осколки.

Когда спустя две недели он сделал предложение, я ответила согласием. Вскоре он рассказал мне, что вообще никогда не собирался жениться. У нас обоих были свои причины — у меня семья, ожидающая начала новой жизни, а у него — призраки, от которых он старался держаться подальше.

3 августа 1982 года

Через неделю после того, как мы назначили дату, тетя Заррин отвела меня к доктору Горману. Он дал мне три плоских круга.

— Это пробники. Принимай по одной таблетке каждый день, двадцать восемь дней. Когда пачка закончится, начинай следующую. Поняла?

Я кивнула.

— Их надо вставлять по утрам или вечером?

Доктор Горман посмотрел на меня так, словно я прилетела с другой планеты.

— Дорогая, — улыбнулся он. — Ничего не надо вставлять. Их принимают орально. Глотают, вот так… — Он раскрыл рот и сделал вид, что запивает из стакана с водой.

Я покраснела. Как наивно с моей стороны считать, что все, что имеет отношение к детям, происходит там, внизу.

— Вот рецепт. Покупай новые до того, как они закончатся.

— Спасибо.

Тетя Заррин ждала меня за дверью. Она хитро подмигнула мне и шлепнула по попе.

— Теперь угости меня мятным чаем, и я расскажу тебе, как довести твоего джан до экстаза.

Как же она отличалась от Мааман!

9 октября 1982 года

В нашу первую ночь с Хафизом мне не пришлось воспользоваться ни одним из советов тети Заррин.

Я переехала к его родителям в тесную квартиру с одной спальней. Хафиз раньше спал на матрасе, но теперь они купили в гостиную раскладной диван и со страшной помпой представили это как свадебный подарок.

— Нас не будут беспокоить, — сказал Хафиз.

— А мы… — пробормотала я. — А нельзя подождать до завтра?

Я так устала. День длился так долго. Из всех гостей я знала только тетю Заррин. Мне казалось, что меня поглотило море незнакомцев.

— Конечно. — Казалось, он испытал облегчение. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответила я.

Мне хотелось, чтобы он обнял меня, но он заснул, повернувшись в другую сторону. Мне не хватало моей уютной пижамы. Было так странно лежать на неровном диване в шелковой рубашке, которую прислала Мааман. Вытянув вперед руку, я рассматривала золотой обруч на безымянном пальце. В свете уличных фонарей моя кожа казалась оранжевой.

«Теперь я миссис», — подумала я.

10 октября 1982 года

Хафиз разбудил меня на рассвете.

— Мне пора на работу. — Он уже оделся. — Я тебе позвоню. Около полудня?

Я кивнула, еще не проснувшись окончательно. Он первый раз видел мое утреннее лицо.

— Только еще вот что…

Я думала, он хочет поцеловать меня, но он взял нож и порезал себе палец.

— Что?..

— Ш-ш-ш-ш. — Он надавил на лезвие, и на коже выступила ярко-красная струйка крови. — Это не сильно. Но убедись, что Ма увидела это, ладно? — он вытер кровь о простыню. — Увидимся вечером.

Я потянулась к нему, к человеку, который порезал себя, чтобы сохранить мою честь, не задавая вопросов. Я взяла его окровавленный палец в рот и пососала его.

Он резко втянул воздух.

— Это… необязательно. — Но он не убрал руку, глядя на меня мягким, задумчивым взглядом.

— У нас тут не целый день, — позвал из-за двери Камаль Хиджази.

Хафиз поежился. Это были странные отношения. Отец с сыном едва разговаривали, но каждый день уходили вместе на работу.

Ма проснулась через несколько часов. Она велела мне называть ее «Ма», а отца Хафиза — «Педар», так же, как и он сам.

— Теперь мы — твои родители, — сказала она.

Я подумала, не приготовить ли завтрак, но не знала, что она любит и где что лежит, так что притворилась, что сплю.

— Сегодня я покажу тебе, — сказала она. — А потом ты готовишь нам завтрак.

Она говорила со мной по-английски.

— Это хорошо для учиться, — объясняла она, намазывая лаваш фетой и инжирным джемом.

Я вымыла посуду, пока она застилала постель. Потом она пришла и расцеловала меня в обе щеки.

— Хорошая девочка. Пойдем стирать. — Рассмеявшись, она подняла простыню с кровавым пятном.

К полудню мы были готовы принимать гостей — тетушек и кузин Хафиза. Все с высокими прическами и яркой помадой, они нарядились в безупречные платья с подплечниками.

— Насрин! — обнимали они Ма.

Те, кто помоложе, отвели меня в сторону.

— Ну как? — дразнили они. — Как оно? Первая ночь?

— Пойду приготовлю чай, — отговорилась я.

— Какая скромница, — рассмеялись они.

Я разлила сладкий чай по стеклянным стаканчикам и принесла вместе с печеньем на подносе.

— Мы знаем, что Хафиз и Камаль должны работать, но это День благодарения^[2], выходной, и мы надеялись, что вы пойдете с нами на ланч, — сообщила одна из тетушек.

Я взглянула на Ма. Ланч означал деньги, а у меня их не было.

— У Фарназ и Бехрама свой ресторан. Иди, — сказала она.

— А как же вы? — спросила я.

— Насрин не любит обедать не дома, — сказала Фарназ, одна из кузин Хафиза. — Доктор говорит, у нее сердце.

— Я не люблю выходить из дома, потому что не люблю обуваться, — сказала Ма, указывая на распухшие ноги. — А ты иди.

Попрощавшись с Ма, мы втиснулись в машину Фарназ. Она настояла, чтобы я села рядом с ней спереди.

Она робко взглянула на меня.

— Не могу представить себе, что вы могли уединиться в этой квартире. Когда вы уезжаете на медовый месяц?

— Мы ничего не планировали. Педар говорит, в лавке много работы.

— Там всегда много работы. Хафиз — самый лучший механик. Ты же не думаешь, что они так просто отпустят его? Ты должна бороться за него, дорогая.

Она въехала на парковку у греческого ресторана.

— Познакомься, это Бехрам, мой муж. — Она помахала ему рукой, пока мы шли к столику.

— Салям, — слегка запыхавшись, поздоровался он. — Джан, — сказал он жене, — мне нужна твоя помощь. Нам не хватает рук.

— А что с той девушкой, что мы наняли? — спросила Фарназ. — Она должна была сегодня начать.

— Она так и не пришла.

Фарназ закатила глаза и скрылась на кухне. Потом вышла оттуда с тарелками, полными лепешек пита, палочек сувлаки^[3] и салатов.

— Угощайтесь, дамы. Если что-то понадобится, я на кухне.

— Вам помочь? — спросила я.

— Сиди, — прошипела одна из девушек. — Из-за тебя мы все выглядим невежливыми.

— Ой, — я села на место и опустила голову.

Неловкая пауза затянулась. Когда я подняла глаза, то увидела, что все они с трудом сдерживают смех.

— Добро пожаловать в семью, — сказала та, что сидела слева от меня, толкая меня локтем. — Мы не такие серьезные.

— Да дайте вы поесть бедной девочке, — сказала мать Фарназ, наливая мне в стакан воды. — Я думала, что увижу Мону на свадьбе. Как она?

— С Мааман все хорошо. Они не успели оформить все документы.

— Передай ей, что Фарида шлет привет. Когда я жила там, я много раз бывала в вашем летнем доме.

— Правда?

— Да. Это такое прекрасное место. Твоя мать устраивала роскошные приемы в саду. А твой отец… — Она рассмеялась. — Красивый черт с серебряным языком. Ты, должно быть, совсем молоденькая. Я не помню, чтобы я видела тебя или твоего брата.

— Мы обычно брали еду и прятались в лимонных зарослях, — ответила я. Это было мое самое любимое место на свете.

— Мне очень жаль, что все так случилось, — сказала Фарида.

Я кивнула и занялась едой, стараясь не думать и не вспоминать о запахе горящих лимонных деревьев.

Когда я вернулась домой, Ма протирала от пыли стеклянный шкафчик, который сиял в этой обшарпанной квартире как восклицательный знак. Хафиз сказал мне, что шкафчик — ее гордость.

— Какие красивые, — сказала я, разглядывая коллекцию фарфоровых фигурок.

— Нравится? — просияла Ма. — Взяло много лет.

На полках стояли самые разные статуэтки, некоторые раскрашены золотом, другие похожи на те, что находят на распродажах, но все стояли по группам — мама, папа и дети, иногда трое или четверо, иногда с домашним животным, иногда с домиком.

— Это мы, — указала она на три фигурки, раскрашенные в нежные тона. — Это мне дали, когда я родила. Я, Камаль и маленький Хафиз.

— Очень мило, — сказала я. — Теперь надо найти меня.

— Нет. — Она убрала фигурки на верхнюю полку. — Это мое. Ты должна сама. — Рассмеявшись, Ма похлопала меня по животу.

Мысль о том, что у нас с Хафизом будут дети, вызывала у меня и опасение, и предвкушение. Желание иметь свою семью всегда жило в тайных уголках моего мозга, и я всегда думала о нем, стараясь заглушить громкие споры и ссоры, доносящиеся из комнаты Мааман и Баба.

Теперь, оглядываясь назад, я очень благодарна Хафизу за то, что Наташа и Заин никогда не видели родительских ссор. Нет. Наши разногласия были другими. Тихими, молчаливыми, из тех, что заметают под кровать или прячут в бельевом шкафу. И мы хорошо, так хорошо научились никогда не заглядывать в эти потайные места.

Примечания

2

Североамериканский праздник, отмечается во второй понедельник октября в Канаде и в четвертый четверг ноября в США. С этого дня начинается праздничный сезон, который включает в себя Рождество и продолжается до Нового года. — Прим. ред.

3

Небольшие шашлычки на шпажках. — Прим. ред.