Сын будет таким, каким воспитаешь

Левсет Насурович Дарчев

Методы воспитания детей на Кавказе те же, что и сотни лет назад. Тяготы и лишения закаливают характер, скалы и тропы – выносливость, неудачи – целомудрие и опыт. Они целыми днями представлены самим себе – в этом их не остановят ни опасности, ни травмы. Но эта свобода всегда под контролем старших.Оторвавшись от опеки родителей, они смело вступают во взрослую жизнь, никогда не забывая о наставниках, которые от них будут ждать большие дела и благородные поступки.

«СЫН БУДЕТ ТАКИМ, КАКИМ ВОСПИТАЕШЬ»

(Лезгинская поговорка)Посвящается Герою и Заслуженному строителю Дагестана Джабраилову Гаджи, который в 85 лет продолжает работать руководителем предприятия, не забывая о тех принципах, которые заложил в него дед много лет назад.

© Левсет Насурович Дарчев, 2019

ISBN 978-5-4496-3222-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Незваные гости

Первыми о наступлении утра оповещали петухи, кукарекая раскатистым

гимном по всему селу. По выработанной с годами привычке Гаджали из Кураха вставал одним из первых, потому что он с детства освоил один урок хочешь хорошо жить, надо трудиться. В его хозяйстве было два быка для пахоты, лошадь, на котором он любил ездить по окрестным селам, где у него было много друзей.

Этот июньский день был насыщен запахами лета — трава на горных лугах ждала своего часа, поблескивая в лучах солнца зеленым переливающим цветом и раскачиваясь на ветру. Следом покос пшеницы, затем помол и пахота.

Гаджали вернулся домой с сенокоса вместе с сыном Абреком, взрослым юношей, который уже стал опорой по ведению хозяйства, иногда ленивый, иногда шальной, временами трудолюбивый. Они, поджав ноги, расположились на ковре за скатертью. Замаячила дочь Галима в распашном платье, штанах из черного бархата, низ которых был украшен разноцветной тесьмой. Длинная коса спрятана в чухта, сшитая из дорогого шелка. Туникообразная рубаха с прямыми встроенными рукавами с вертикальным разрезом на груди подчеркивала ее высокую, стройную фигуру, которая делала ее похожей на лань — вся собранная, ни нотки голоса при отце, на лице ни тени улыбки. Со светлыми глазами, тонким поющим голосом и благородным отзывчивым сердцем она больше была похожа на свою мать. Трудолюбие, дисциплину, принципиальность унаследовала у отца. Временами отец, видя ленивость сына, жалел, что она не родилась мальчиком. Быстрыми, размеренными движениями она подала свежий горячий лаваш, кусок овечьего сыра и суп из айрана с рисом.

В комнату вошла обескураженная жена — Селима.

— Гаджали, у нас гости, — мрачно сообщила жена с порога.

Гаджали поднял суровый взгляд на нее. Ровные арки бровей и тонкие губы подчеркивали его решительный характер.

— Кто такие? — спросил Гаджали и встал с легкостью охотника.

— Не знаю, — ответила Селима. — Говорят из Ахты.

Гаджали, еще спускаясь по лестнице, по голосу узнал старого знакомого Керима. Только он не знал и не мог догадаться, зачем он к нему пожаловал.

За воротами дома стояли три всадника на породистых лошадях в длинных серых подпоясанных бешметах, на боку висели кинжалы, оправленные в серебро.

— О-х, Керим, — произнес Гаджали, раздвинув руки для объятий. — Какими судьбами! — Церемония рукопожатий. — Заходите домой. Пошли, пошли. — Он завел их в гостевую комнату. Жене Гаджали на ходу повелел приготовить хинкал из сушеного мяса.

— Да, нет спасибо, Гаджали, — отказался Керим, усаживаясь на толстую подушку, набитую шерстью. — Мы ненадолго и по очень деликатному вопросу. На хинкал у нас еще будет много случаев.

— Ну, рассказывай, какие у вас новости в Ахтах, — начал беседу Гаджали.

— Ничего нового, — сказал Керим. — Тихо идет коллективизация, и ты же знаешь — у меня самый большой двор в селе. У начальников большие планы. Они хотят освоить и склоны гор и долину реки — вообще, я дал добро и отдаю своих коров и лошадей в колхоз. Думаю, зачем идти против течения. К тому же, моему сыну предложили стать председателем.

— О-о, — одобрительно кивнул Гаджали, — это уже меняет дело.

Керим лукаво и многозначительно улыбнулся.

— Гаджали, — начал Керим, переходя на официальный тон, — мы с тобой давно друг друга знаем. Ты влиятельный человек в твоем селе, а меня хорошо знают в Ахтах. И — и, — он замешкался, раздумывая над каждым словом, — нам следовало бы быть теснее. Ну, другими словами, нам бы следовало скрепить семейные узы.

У Гаджали, который уже догадался, в чем дело, дрогнула мышца на лице, и он с напряжением продолжал слушать самого богатого человека в Ахтах.

— У меня есть сын, — продолжал гость, — он уже взрослый, самостоятельный мужчина. А у тебя дочь, Галима. И я вместе с моими братьями пришел в твой дом просить руки твоей дочери.

Гаджали застыл и продолжал сидеть с открытым ртом, от неожиданности не в силах произнести ни слова.

— Это будет богоугодное дело, Гаджали халу, — продолжил другой, видимо младший брат Керима. Из под папахи из овечьей шкуры на Гаджали смотрели карие глаза, которых разделял нос с горбинкой. Он тоже хочет убедить меня в богоугодном деле, успел подумать Гаджали.

— На все воля Аллаха, Керим, — наконец выдавил Гаджали. — Я и не думал, что моя дочь такая уже большая, и ее можно выдать замуж. — Время так быстро бежит, и я не замечаю, как все меняется. — Я не знаю, что и сказать.

— У нас славный и уважаемый род, Гаджали халу, — вмешался в разговор третий с квадратным лицом. — Вы не пожалеете — мы будем беречь ее как зеницу ока. Мы, прежде чем придти в ваш дом долго думали и решили, что наше объединение станет хорошей основой для дружбы двух сел. Этот косой — еще и политик, подумал Гаджали, складно говорит.

— Я не могу дать вам ответ сразу, — вежливо произнес Гаджали. — У меня есть старший брат. Я должен обсудить это.

— Конечно, конечно, — согласно кивнул Керим. — У нас есть время, и мы можем подождать.

Гаджали склонил голову в нерешительности. Он понимал, что это хороший вариант, чтобы обзавестись родственными отношениями с состоятельным родом: у его сыновей будет хорошая опора и поддержка, а у дочери будет обеспеченная жизнь.

Вдруг дверь в гостиную приоткрылась, и появилась голова Селима.

— Извините, — произнесла она робким голосом. — Гаджали, можно тебя.

Она увлекла мужа в дальний угол коридора.

— Они пришли засватать Галиму? — спросила она немедля.

— Да, — коротко произнес Гаджали

— Ты уже решил? — Селима смотрела в глаза мужа.

— Нет еще.

— И не думай!

Гаджали нахмурился.

— Почему?

Селима молчала, — она не знала, как это сказать мужу.. Она проглотила комок.

— Ты знаешь сына Габиба, Раджаба?

— Знаю.

— Он примчался только что и…

— Что «И»?

Селима подняла глаза полные ужаса на мужа.

— Он сказал, что если вы выдадите ее замуж, то он ее сегодня же похитит, — произнесла Селима дрожащим голосом, — она в подавленности опустила голову.

Гаджали пришел в ярость — его зубы заскрежетали.

— Он, сын Габиба, будет диктовать мне условия. Я убью его. — Гаджали, забыв, что дома у него гости, направился за ружьем. Селима вступила вперед и взмолилась.

— Гаджали, я тебя умоляю, не делать этого. Не надо пачкать себя кровью. И… — она сделала паузу. — О дочери подумай.

— Что! — громко прокричал Гаджали, теряя самообладание. — Что ты говоришь. Моя дочь…

Гости, тихо сидевшие в гостиной, глядя друг на друга и безучастно шаря глазами по интерьеру комнаты, услышали глухой выстрел, затем окрики: «Остановись. Не надо убивать» — и они переполошились. Младший аж подпрыгнул на месте и тупо уставился на старшего брата.

— Что такое? — выдавил он с открытым ртом и скосившимися от страха глазами. — Он хочет нас убить. Уходим!

В коридоре шум усиливался.

Братья вскочили, и один из них сунул голову в проем двери и застыл

— Пустите меня, — кричал Гаджали, вырывая ружье из рук жены и подоспевшего сына. На полу лежали осколки разбитого от пули глиняного кувшина, залитые его содержимым — молоком.

Гости, молча, прошмыгнули мимо разбушевавшегося не на шутку хозяина дома, опасливо глядя по сторонам, быстро отвязали лошадей и дали деру.

— Слава богу, — сказал косой, вздыхая с облегчением, — успели унести ноги живыми. Ей богу, эти курахцы, я всегда говорил, ненормальные какие-то. Расскажи кому — не поверит: всего то хотели засватать его дочь, а он в ружье. Нет, я больше в Курах за невестой — никогда, брат. Так что, давай ищи невесту где-нибудь в другом месте, но только не в Курахе.