В клетке со зверьём

Лев Николаевич Леонтьев, 2021

В сборник вошли избранные стихотворения автора, написанные за последние двадцать пять лет. Произведения размещены в книге в соответствии с алфавитным порядком их названий. Таким образом, хронология создания стихов нарушена, более ранние стихотворения опережают написанные позже, однако читателю не следует делать вывод об инфантилизме автора. (Некоторые стихи содержат ненормативную лексику).Содержит нецензурную брань.

А знаешь, я ничуть

А знаешь, я ничуть не постарел.

С тех пор как мне вогнали в сердце пулю.

Обидно, что попал я под расстрел —

в роскошном до безумия июле.

Ну ладно бы — декабрь, ну, пусть — октябрь.

Когда ветра в лицо — острее жести!..

Но все живые жить вдвойне хотят, —

любуясь на природы совершенство…

Успел убить двоих. Свинцовый град.

Удар. И вдруг померкли лета краски.

Мне жалко — молодых — святых — ребят, —

которые не знали женской ласки.

И счастлив от того, что ты была

в моей судьбе — до одури короткой!..

И, помня обо мне, — любить смогла.

И стала вдохновеньем для кого-то…

А знаешь… Уж давно презренья нет —

к убийцам. И рожали их — не стервы!..

В двадцатом появился я на свет.

Из тела вышел в диком сорок первом.

Вот здесь — в себя впустила нас земля.

Взяла тела. И я — для всех потерян.

Брожу по тихим, ласковым полям.

И в смерть мою, — по-прежнему, — не верю.

А где-то там

Рожденье северной весны. Май, приукрашенный снегами.

На мелких лужах — нежный хруст кусочков лопнувшей слюды.

И настоящее скрипит — в две скучных ноты — под ногами,

и остаются позади в слепую молодость следы.

Дохнёт заботливым теплом уютный маленький автобус

и закачает на волнах ведущей в прошлое реки.

И вновь закроются глаза, минут на десять-двадцать, чтобы

ты видел ярче те года, в которых был совсем другим.

А где-то там — поток страстей. Ещё не знаешь: это спам, и

душе не ведомы грехи, она пока что — не тюрьма.

Но веришь: следует судьбу творить когтями и зубами,

и всё не можешь разглядеть, что мир вокруг сошёл с ума…

Картинки — будто наяву. Вот только в чувствах, что отрадно, —

не получается никак настроить яркость и контраст.

И заскорузлые мечты, и бестолковая бравада —

последних лет убиты градом и стёрты пламенем костра…

Вспорхнёт, как птица, чуткий сон. Но вновь дорога на работу,

пускай короткая совсем, — вполне законченная жизнь,

а в общем — пройдена ещё

одна ступенечка всего-то,

а над седою головой — уходят в вечность этажи.

А где-то там — поток страстей. Ещё не знаешь: это спам, и

душе не ведомы грехи, она пока что — не тюрьма.

Но веришь: следует судьбу творить когтями и зубами,

и всё не можешь разглядеть, что мир вокруг сошёл с ума.

А ну их!..

Привет!.. Дождался… Устали лапы.

Вот. Розы. Знаю — не в радость ноша, —

Куда ты с ними, с такой охапкой?..

Да брось их!.. В урну!.. Ну, я их брошу!..

Восторг секундный. Взрыв аромата.

Теперь — обуза. Всё, отслужили.

Почти на ощупь бредём куда-то.

Нам всё понятно. Мы всё решили…

Тьфу!.. Замечтался!.. Пора ложиться.

Иначе завтра — хана работе.

Когда ночами вот так не спится, —

Весь день насмарку. Весь день — в зевоте.

Что?.. Сердце жаждет?.. Наплюй на это!..

Ему дай волю — не то попросит!..

Анюты, Ксюхи, Марины, Светы —

А ну их в баню!.. Да ну их вовсе!..

Ложусь. Вздыхаю. Отбой мечтаньям!..

Смежаю веки. Но до рассвета —

Наташки, Ленки… Звонки, свиданья…

Целую руки. Дарю букеты…

А с меня стократный

Отмени руками взмахи,

непоседливый драчун!..

Все проблемы — в наших страхах,

я им верить не хочу!..

Не хочу стрелять и драться,

Жизнь дала не раз ремня!..

Пощажу вас щедро, братцы, —

пощадите вы меня!..

Маслом стелется дорога,

и шаги мои легки.

Стал я слишком близок к Богу, —

вы — от Бога далеки!..

Выхожу, седой и пьяный,

в неулыбчивый рассвет.

Нож увесистый в кармане,

а подмышкой — пистолет!..

Упадут на город звёзды,

сквер крапивою зарос…

Вам — грешить ещё не поздно,

а с меня — стократный спрос!..

Нет базара — я отвечу!..

А отвечу — нет вины!..

Но в такой чудесный вечер

нам разборки не нужны!..

Пролетел безумства ветер,

нет наездов — нет войны!..

Ах, какой волшебный вечер,

ах, как девушки нежны!..

А снег по грудь

А снег — по пояс снова. Местами снег — по грудь.

И от снегов становишься горбатым.

Но главное, ребята, с дороги не свернуть, —

прочерченной совковою лопатой.

И главное, ребята, позора не принять

и целоваться с Богом до упаду!..

Не ведая хмельного стопульного огня —

в стремлении за медною наградой.

Надень суровый китель, простреленный насквозь, —

в далёком прошлом смелой крысой роясь.

Ты не с самим собою, а с Чёртом будешь врозь, —

в снегах, судьбу засыпавших по пояс!..

И пусть поднадоели блестящие снега, —

как орды обнаглевших печенегов, —

люблю тебя, родная, — твой хохот, шум и гам, —

судьба, с лихвой засыпанная снегом!..

А тело где

Некстати встретил я ментов,

гнев их претензий — не по делу.

Признать свою вину готов.

Но — предъявите парню тело!..

Зачем убил, и чем убил?..

Картишки скорбные раскинем.

Я — не маньяк, я — не дебил.

И не в крови пока что имя.

Я — честный уличный пацан.

Могу со скуки врезать в ухо.

Порой не в меру груб и пьян.

Но не по мне — навек — мокруха!..

Хамите, крепкий срок суля, —

скажите: что во мне задело?..

Давайте всё начнём с нуля!..

И — предъявите парню тело!..

А тела нет. А где оно?..

Без тела песня — не допета!..

Давай, российский фараон, —

скорей снимай с меня браслеты!..

…Ах, как погодка хороша!..

Теплей весны и лета осень!..

Простила всё моя душа.

И новых… тел… ручонки просят!..

Дурная шутка. И струя

от них такая, что — противно.

А тело где?.. А тело — я!..

Себя убил я, став скотиной.

Алёнка

Вот наш милый дом.

Вот он — твой подъезд, —

девятый.

Мимо проходя,

я стреляю в дверь

глазами.

Выделить не мог

из других невест

когда-то, —

о тебе душа

полнится теперь

мечтами.

Слышал — говорят

парни во дворе:

«Красотка!»

Я же повторю

миллионы раз:

«Богиня!»

В мыслях о тебе

я горю в костре —

в охотку! —

Видимо, навек —

пленник чудных глаз

отныне!

Алёнка!

Да что ж ты делаешь со мной!

Девчонка!

Серьёзно болен я тобой!

Потеха —

друзьям, но не до смеха мне, —

в аптеках

лекарств от той болезни нет!..

Я при встрече вновь

в глазки загляну —

что толку!

Сквозь меня опять

смотришь, будто я —

прозрачный!

Что же сделать тут?..

Тяжело вздохну —

и только!

Видно, для тебя

ничего совсем

не значу!

Подкрадётся день —

праздник двух сердец, —

я — лишний!

К твоему крыльцу

на моих глазах

подъедет

белый лимузин

с парою колец

на крыше.

И, увидев вас,

дружно скажут «Ах!»

соседи.

Алёнка!

Да что ж ты делаешь со мной!..

Алиса

Наградил Господь лицом прекрасным.

Жизнь её всегда текла с размахом.

МГУ, МГИМО — с дипломом красным.

Стал отец недавно олигархом.

Подмосковье. Жаркий день. На дачу

понеслась в крутом автомобиле…

Хочет замуж. Только — неудача.

Тут ведь надо, чтоб тебя любили!..

Не диплом, не папу, не машину…

В банке — счёт, растущий, словно в сказке.

Как на мёд слетаются мужчины, —

а с любовью — вечно неувязки!..

…Позади всего лишь девять классов

у подруги детства — скромной Даши.

Родила уж двух детей, зараза!..

Муж цветы охапками ей тащит!..

И фигура — так себе, и рожа.

И отец — какой-то там сантехник.

С каждым днём Алисе всё тревожней:

почему её счастливей девки?..

Ведь она — волшебная красотка,

слаще самой солнечной клубники!..

Денег — тьма, и в Мурманске — подлодка.

Свой завод рожает медь и никель!..

Для неё, Алисы, — блеск столичный!..

Золотой чертог, алмазный кладезь.

Блеска нет лишь только в жизни личной.

Без него — и золото не в радость!..

Может быть, она переучилась,

и не впрок кудесница-наука?..

Окажите ей, подруги, милость —

объясните: «Ты, Алиса, — сука!..

Полезай на свой шикарный катер,

проскользи легко по речке звонкой.

За борт выбрось свой гнилой характер,

на причал вернись простой девчонкой.

Ты богата. В жизни — бездна смысла.

И в мозгу твоём — не счесть извилин.

Только нужно, чтоб тебя, Алиса, —

безусловно, искренне любили!..»

Апокалипсис

Взбудоражена планета:

вот уже который день

предвещают гибель света

все, кому вещать не лень.

Вероятно, повод главный

обсуждать пустой вопрос —

нежеланье строить планы

и работать на износ.

Кто смелее — ждут беспечно,

трусы плачут: «Быть беде!..»

Нечто злобное навечно

уравняет всех людей —

слабаков и каратистов,

президентов и бомжей.

Тех, кто только что родился —

с тем, кто при смерти уже.

Что ж, конец, возможно, кстати

всем раздавленным судьбой.

Нострадамус! Жди проклятий

от обманутых тобой!..

Впрочем, людям — крышка, кроме

не привыкших зря болтать:

апокалипсис не тронет

тех, которым наплевать

на него, на разговоры

о грядущей темноте, —

их стезя — лопатить горы

запланированных дел.

А удел всех прочих — скверен.

Ждёшь беду?.. — Встречай беду!..

Ведь воздастся всем — по вере!..

(И, конечно, — по труду).

Ах, зона, зона!..

Ах, зона, зона!..

Пустой рассвет.

Но здесь я — дома, —

На восемь лет.

Ах, зона, зона!..

Душа закат

Зовёт со стоном,

И рвётся мат!

Умом не тронусь,

Хоть смерть близка!

И дни — как пропасть,

Ночь — коротка.

Ах, зона, зона —

Скрипи душой, —

Честь не уронишь, —

Уже — герой!..

Пускай на воле

Никто не ждёт, —

Не меньше боли,

Что день — как год!

Не будь же слабым,

Ведь ты — жиган!

Не стань же бабой —

Умри, пацан!..

Ах, зона, зона!..

Пустой рассвет.

Но здесь я — дома, —

На восемь лет.

Ах, зона, зона!..

Душа закат

Зовёт со стоном,

И рвётся мат!

А тот — отвязный,

Он здесь король, —

Так врежет глазом,

Что в сердце боль!

Да только виду

Подать не смей,

Ведь ты — не гнида, —

Крепись — сумей!..

Ему не в тягость

Весь наш уклад,

И будто в радость,

Что прочим — ад!

Но сделай мину,

Что вровень с ним!

Хоть не скотина, —

Но будь таким!..

Ах, зона, зона!..

Пустой рассвет.

Но здесь я — дома, —

На восемь лет.

Ах, зона, зона!..

Душа закат

Зовёт со стоном,

И рвётся мат!

Ах, любовь

Я думал: без тебя я не смогу прожить ни дня,

Ни солнечного дня, ни праздничного дня.

Считал я, что ты значишь больше жизни для меня;

В огонь я за тебя, и в воду за тебя!

Но вот уже неделю я один, а ты — с другим;

В обнимку всюду с ним, и счастлива ты с ним.

Я — тихо наслаждаюсь одиночеством моим;

Я тоже — всюду с ним, и тоже — счастлив с ним!..

Ах, любовь!.. Ты, любовь, —

Непонятная штука.

Ты — набор нежных слов, —

Ты — и правда, и шутка.

На три дня и навек;

Ты — и мало, и много.

Ты и зной, ты и снег;

Ты — покой и тревога!..

Я знаю: день придёт — быть одному мне надоест,

Изрядно надоест, смертельно надоест.

И я на одиночестве решу поставить крест,

Большой и жирный крест, дубовый, прочный крест!

Но старое разрушить много проще, чем создать, —

Всё заново создать, решительно создать.

И буду о любимой в ночи звёздные мечтать;

Надеяться, мечтать, отчаянно страдать…

Ах, любовь!.. Ты, любовь, —

Непонятная штука……

Неправда, что любовь земная Богом нам дана.

Мысль эта — не верна, — отчасти лишь верна.

Имеют отношенье к ней — и Бог, и Сатана, —

И Бог, и Сатана. И Бог, и Сатана.

Поэтому она — и море счастья, и беда;

И счастье, и беда. И счастье, и беда.

Так было и останется, конечно, навсегда;

Конечно, — навсегда, я знаю — навсегда!..

Ах, любовь!.. Ты, любовь, —

Непонятная штука……

Ах, оставьте

Ах, оставьте пустые вздохи

для наивных смешных людей.

Жить на свете совсем не плохо

без любовно-хмельных ночей.

Без объятий безумно страстных,

нежно-сладких, счастливых мук.

Без мечтаний — таких прекрасных! —

в неизбежные дни разлук.

Без тоски под одною крышей,

где «сосед» — далёк на версту.

Без докучливых ссор в обрыдшем

неприглядно-простом быту.

Без приходов под утро в страхе,

если где-то в ночи блуждал.

И без криков: «Пошёл ты на хер!..

Ты конкретно уже достал!..»

Ах, оставьте пустые вздохи…

Бабам не везёт

Ох, эта жизнь!.. Не повезло!..

Сломалось старое весло.

И в парке Горького, в пруду —

мой милый друг пошёл ко дну.

А мне б детей вовсю рожать!..

Я — не бревно! В душе я — мать!..

Но нету в доме мужика,

и к бёдрам тянется рука…

А вот и муж. Ура! Мой муж!..

Вчера мой муж объелся груш.

Сегодня — выпил, — хочет сна.

Лежу, как будто я — одна!..

Ах, жизнь-река!.. Ты — глубока!..

Эх, всё бы знать наверняка!..

Вновь к бёдрам тянется рука, —

ведь не стоит у мужика…

Ах, как мне быть?.. Ах, как мне жить?!.

Без мужика и с ним — тужить.

Пускай открыта в пропасть дверь, —

я не готова на панель!..

И потому, и потому —

прильну я к мужу своему.

И совершу полёт лихой —

его безвольною рукой!..

Судьба моя, — ты не легка.

Найду другого мужика!..

Мы вместе славно заживём, —

найду навек опору в нём!..

Ну а пока, ну а пока —

скажу упрямо: «Жизнь — легка!..»

Считает только идиот, —

что бабам вечно не везёт.

Белая птица

Ветер тихо шепчет за окном,

под подолом липы хулиганя.

Я забудусь светлым, чистым сном —

лишь когда на небе звёзд не станет.

Океан блаженства в этом сне:

по весне, по Старому Арбату

сквозь толпу спешишь навстречу мне,

в запоздалом счастье виноватый.

Вновь меня волшебной назови!..

Я в твоих ладонях нежно таю.

От касанья ласковой любви —

белой птицей в небо улетаю…

Ни к чему копания в былом,

испарились лужицы обиды.

Завершён победой спор со злом, —

всё вокруг теперь прекрасно видно.

Спелым ливнем — тёплые слова,

полегли сомнений лживых травы.

Как всегда, любовь во всём права.

И любви поверившие — правы.

Вновь меня волшебной назови!..

Я в твоих ладонях нежно таю.

От касанья ласковой любви —

белой птицей в небо улетаю.

Белые лебеди

А звёзды — ярче и добрей,

в мерцанье — нет былой печали.

И стаи нежных лебедей

вдруг стали сниться мне ночами.

И шелест неба — белокрыл,

и легче пуха — дуновенье.

И грёзы утренней поры

мне дарят радости мгновенья.

Как только вновь растают сны,

увижу я в тумане зыбком

лицо, мне ставшее родным,

твою волшебную улыбку.

Свет милых глаз, их глубину.

И прошепчу с восторгом имя.

Всегда любил — тебя одну,

пытаясь жизнь делить с другими, —

не признаваясь в слепоте…

Теперь, устроившись в постели,

прошу, чтоб стаи лебедей

из снов моих — в твои летели.

Белый-белый

А снег ложится белый-белый,

рождённый северным апрелем.

И я, как этот снег, — растаю:

я — улетаю!.. Я — улетаю!..

Волшебный остров — весь зелёный.

Там каждый должен быть счастливым.

И океану бьют поклоны

туземцы, слушая приливы.

А ты — летишь со мной?.. Не знаю!..

Но верю в яркую мечту.

Ведь без тебя я — умираю, —

я умираю на лету!..

А снег ложится белый-белый,

рождённый северным апрелем.

И я, как этот снег, — растаю:

я — улетаю!.. Я — улетаю!..

Наскучат вскоре Филиппины.

Моей дорожке — круто виться.

Приснятся нежные пингвины

и их доверчивые лица.

Закрыта дверь Земного рая.

Мне всё равно, куда лечу.

Ведь без тебя я — умираю.

Хотя ужасно жить хочу.

А снег ложится белый-белый,

рождённый северным апрелем.

И я, как этот снег, — растаю:

я — улетаю!.. Я — улетаю!..

Блажен идущий

Как прежде, слишком много бреда,

судьба — фальшивый бриллиант.

Идти по собственному следу —

не самый лучший вариант, —

и плыть всё время по теченью,

и против яростно грести,

и наслаждаться заточеньем

среди наскучивших картин —

из жизни прошлой,

из дней грядущих.

Но жребий брошен, —

блажен идущий.

Замшелость помыслов банальных

терзает сердце, сушит мозг,

а до идей оригинальных

всего на треть построен мост.

Вторая треть — блеф неуклюжий,

тоска заезженных острот.

И ближе — затхлость мутной лужи,

чем свежесть доблестных высот —

из жизни прошлой,

из дней грядущих.

Но жребий брошен, —

блажен идущий.

Разрушить мир до основанья,

тянуться слепо к облакам,

твердить о трезвости, в нирване, —

потом опять напиться в хлам

и душу рвать, калеча тело,

стремиться в ад, хоть нужен рай —

бросает в крайность то и дело,

а где она, — там виден край —

и жизни прошлой,

и дней грядущих.

Но жребий брошен, —

блажен идущий.

Блажь

Что за блажь который день — не пойму!

Ведь ни грамма коньяка или водки, —

только сверлит мозг вопрос: «Почему

оказался я с тобой в этой лодке?..»

Мимо яхты проплывали, а я

вдруг решил, что вёсла больше по нраву.

Десять лет была семья как семья,

но десятый день любовь — как отрава!..

Запастись бы мне терпением впрок,

не сломать бы нашу жизнь торопливо!..

Злая мысль, всего одна, в малый срок

довела семью почти до разрыва.

И ушёл я от страданий в тайгу,

там с друзьями разошлись не на шутку:

водку пили на речном берегу

и стреляли по растерянным уткам…

Ночь. Палатка. Я проснулся в поту.

К звёздам выполз и уселся на кочку…

Лодка есть, а каково — на плоту?

Или вовсе — на бревне, в одиночку?..

Кто сказал, что я — мужчина-мечта?

Сам решил такое с бухты-барахты?..

Ну какой же из меня капитан

стометровой раскрасавицы-яхты?..

Мысли душу жгли кипящим свинцом.

Интересно, сколько в ней всякой скверны?..

Звёзды. Сосны. В них мелькнуло лицо, —

я люблю тебя, родная!.. Наверно.

Богатство

Я за дело брался смело,

А карманы — шить да шить!

И воскликнул: «Надоело

В нищете и грусти жить!..

Жизни хочется красивой,

Но копилочка пуста, —

А в безденежье счастливым —

Нет, конечно же, не стать!..

Жизни хочется красивой,

Но копилочка пуста, —

А в безденежье счастливым —

Нет, не стать!..»

Прочитал я массу книжек, —

Как богатство обрести.

День заветный — ближе, ближе.

Только где конец пути?!.

И считаю я копейки —

Там, где сотнями швырять!

И судьба — в малосемейке

До кончины куковать.

И считаю я копейки —

Там, где сотнями швырять!..

И судьба — в малосемейке

Куковать…

Получил от милой взбучку:

«Слушай, ты — «ни то ни сё»!..

Ты куда девал получку?..

Неужели это всё?!.»

И не знаю, что ответить, —

Я готов пахать, но — где?!. —

Учат в университете

Непонятной ерунде.

И не знаю, что ответить, —

Я готов пахать, но — где?!. —

Учат в университете

Ерунде…

Сладко спит богатство наше —

Чудно носики сопят.

Это — Ваня, это — Паша, —

Пара маленьких ребят.

Днём богатство это плачет

И дерётся меж собой.

Понимаю: всех богаче

Мы с Танюшкою-женой.

Днём богатство это плачет

И дерётся меж собой.

Понимаю: всех богаче

Мы с женой.

Боливар не выдержит

Триптих: Солнце, Ветер, Дождь, а в них —

конь спасёт, и он же — укокошит.

Боливар не выдержит двоих.

Боливар — не Бог, а просто лошадь!..

Вижу в голубых глазах вопрос:

«Раньше ведь всё складно получалось?..»

Только — будь добра! — не нужно слёз.

Знать должна: обманчиво начало!..

Был я молод, весел, нынче — стар.

Был удачлив, стал трудягой-зомби.

Наш бюджет — усталый Боливар —

одного меня нести способен.

Думал, будет буря. Вышел — пшик.

Солнце, дождь — ох, как же вы лукавы!..

Ветер одиночества проник

в душу, где была ты самым главным.

Не в деньгах извечный смысл пути!..

Позвонил, сказал: «Прости, я — грешен!..»

Боливар тебя решил нести!..

Ну, а я — пойду по жизни пешим.

Бомба

Долго

меня ты мучаешь, девчонка, —

Я для тебя — очередное увлечение.

Снова

ты надо мной смеёшься звонко, —

Тебе неведомы пока

любви мучения.

Вижу,

что для тебя — всего лишь случай

С тобою наших двух дорог

пересечение.

Вскоре,

игрой в любовь меня измучив,

Очередным уйдёшь навстречу

приключениям.

Бомба, —

я бомба с часовым заводом;

И то, что нет кругом народа, —

Лишь везение.

Страшно!

И я мгновения считаю,

Момента взрыва ощущая

Приближение.

Душно.

Подкрался вновь тревожный вечер,

И оживают потихоньку

точки злачные.

Знаю:

издалека тебя замечу,

И номер ждёт уже

в гостинице,

оплаченный.

Нервный,

но твой приход меня излечит, —

Душа моя пылает страстью нерастраченной!

Если

ты не придёшь опять на встречу, —

Моё взорвётся сердце

ровно

в час назначенный!..

Бомба, —

я бомба с часовым заводом;

И то, что нет кругом народа, —

Лишь везение.

Страшно!

И я мгновения считаю,

Момента взрыва ощущая

Приближение.

Брошенные дни

Часть меня самого —

злые прошлые дни.

Часто был сам не свой,

вспоминая о них.

Как частицы души —

октябри, декабри.

Их забыть не спеши —

собери, рассмотри.

Пусть они — хоть беда,

хоть обломки надежд, —

вставь на место, туда,

где тревожная брешь:

не ошмётки дерьма,

тоже — жизни куски, —

как и чёрный туман

их пронзившей тоски…

Дни — судьбы кирпичи,

их разбрасывать — жаль.

Строю счастье в ночи, —

созерцая печаль.

Будет ли в слезах

Тяжело навалится печаль.

Мысли бьют жестоким камнепадом.

Почему так хочется молчать, —

если ты опять со мною рядом?..

Осень вслед за летом пронеслась,

двор слезами горькими закапав.

Улеглась травой под снегом страсть.

А любовь — побитая собака.

Вновь огонь терзает голубой

обгоревших наших чувств поленья.

Быстро мы меняемся с тобой,

но — не в параллельных направленьях.

Как ни странно, дни мои — легки.

Обречённых новых встреч — не надо.

И смешат по пятницам звонки —

выпивших друзей моих — женатых.

Им понять пока что не дано, —

связанных условностями брака:

в общем-то, должно быть всё равно, —

будет ли над гробом кто-то плакать.

Ну и дети в семьях держат их,

искренних детей — прозрачны взгляды.

Ведь о них тревожимся, родных, —

даже если жизни нам не надо.

Слёзы льём в подушки по ночам,

душ бывалых плавится железо…

Забывать не стоит, что печаль —

никому на свете не полезна.

Будто не с нами

Есть у вас ощущенье, что всё происходит не с нами?..

Мы как будто попали в творенье садиста-фантаста.

Не водой перед сном: мы умоемся снова слезами —

от колючих вестей, как избавился мир от балласта.

Неуют площадей, опустевших и ставших чужими.

Безразличье шагов. Холод неба, презрительно-грубый.

И бессильным листком с ветви жизни слетевшее имя —

заставляет шептать непослушными ставшие губы.

Нам не хочется думать, что в нас, горемычных, причина.

Нам не хочется верить, что смерть, как обычно, серьёзна.

Бред унылый несёт, строго глядя с экрана, мужчина, —

говоря, что враги отравили дыханием воздух.

Лицемерно вздохнём, что не тем много лет дорожили.

Что идеи не те — то и дело — владели умами.

Мы приходим к тому, для чего неосознанно жили.

И за слабой волной вдруг поднимется к небу цунами.

Июнь 2020

Буду знать

Осень обозлённая затопила улицы,

Будто виноват народ в чём-то перед ней.

Под дождём расслабленным парочка целуется;

смотрим на влюблённых мы с женщиной моей.

Я — глазею с завистью, а жена — с усмешкою;

нам друг другу нечего полчаса сказать.

И сидим за столиком в маленькой кафешке мы, —

ни на миг не встретились скучные глаза.

Вывели влюблённые нас из равновесия —

наши руки встретились, бережно сплелись.

Из кафешки — понял я — скоро выйдем вместе мы.

Надо же! А только что — чуть не разошлись…

Ты прости, любимая, мне пренебрежение.

Не смогу, волшебная, опечалить вновь!..

Снова начинаются наши отношения…

Буду знать: заразная эта вещь — любовь!..

Будь скромнее

Я в этот вечер в шутках преуспел,

И правым глазом — Кате, левым — Неле.

И даже розы, белые как мел,

Стыдливо в вазах по углам краснели.

Она в отъезде. Я же — был в гостях.

Кругом — бомонд, — накрашен, напомажен.

Мечтал: «А вдруг в вечерних новостях

Меня случайно всей стране покажут?!.»

А там — и пользы, в общем, никакой, —

Цвели пустые, пошлые базары.

Лишь в баре было славно, где легко

Звенели струны ласковой гитары.

Но я в душе восторженно визжал,

Ведь видел ясно: мил красотке Жанне, —

Два раза ручку нежно ей пожал,

Шутливо в щёчку чмокнул на прощанье.

Проснулся утром: в голове — бардак,

Вина-подлюка прямо в сердце давит!..

Ну, вёл себя, похоже, как дурак;

Ну, флиртовал немного — ерунда ведь!..

И вся причина — в выпитом вине.

Но я поклялся быть скромней отныне,

Поскольку понял: дорогую мне

Поставил в ряд со всеми остальными.

Быть с тобой

Снова предсказанья обманули!

Им назло — погодка просто шепчет.

Звёзды нам лукаво подмигнули,

и, признай, на сердце стало легче!..

Я иду в потёртых джинсах старых,

на груди распахнута рубашка.

Я тебе, конечно же, — не пара, —

в белый дым одетая милашка.

Этой славной, тёплой, чуткой ночью

не тверда влюблённого походка.

Верить сердце глупое не хочет

в то, что мы с тобою — одногодки.

Мимо — табуном — прошли ребята,

к ним тебя, как юноша, ревную.

Дай-ка я, как в первый раз когда-то, —

обниму и нежно поцелую.

Деревце прикрыло нас листвою.

На тебя с восторгом сладким глядя,

вновь шепчу простое-непустое:

«Я живу — тебя, родная, ради!..»

Милая, прости, ведь так бывало:

на твоих глазах я видел слёзы…

Быть с тобой — так много и так мало!..

Надо же, смотри, — поплыли звёзды…

В аэропорту

Задержка рейса. Спит аэропорт.

Да, нет, — не спит: всего лишь — полудрёма.

Но мне давно плевать, что самолёт

Мой где-то в небе кружит незнакомом.

Как на ладони, — девушка одна.

Она — напротив, в ожиданье рейса.

Такой невинной кажется она,

Что подойти — не смей, а лишь надейся!..

В нелётный час аэропорт — тюрьма,

А я по жизни — много лет кочую.

И вдруг подходит девушка сама

С простым вопросом: а куда лечу я?..

Ответил честно: «Я — в Тюмень лечу…»

И, пребывая в радостном волненье,

Себе твердил: в глаза смотреть хочу! —

Но видел лишь красивые колени.

Она же мне: «Быть может, вы — поэт?..

Ваш взгляд такой, что впору удивиться, —

Он — сквозь меня: меня, как будто, — нет!..

А вот ведь — я, и это — вам не снится!..

И в нём такая видится мечта! —

Любая проза в ней бы стала песней!

И я решила: это — неспроста, —

Вы — человек, наверно, интересный!..»

Подумал я: «А почему и нет?!»

И на лице вдруг вспыхнула улыбка!..

Но вот насчёт того, что я — поэт, —

То, несомненно, — явная ошибка!

Ведь я смотрел — совсем не сквозь неё, —

Её, красотку, раздевал я взглядом.

Воображенье пылкое моё

Мне всё сказало точно, — буду гадом!..

Но, если хочет, — что ж мне отрицать?.. —

Ответил ей, что я — поэт, известный!

И предложил ей, нагло, — номер снять,

Не где-нибудь, — в гостинице, на месте!..

Я умолчу о наших с ней делах, —

Хоть не поэт я, но и не скотина.

Вот только после — в зеркале была

Моя совсем не радостная мина.

Мне стало ясно: в жизни всё — враньё!

И я плевался, думая при этом:

Уж лучше я — смотрел бы сквозь неё!..

Ах, почему рождён я — не поэтом?..

В глубоком чёрном небе

В глубоком чёрном небе звёзды светят,

гуляет по балкону лёгкий ветер.

И, глядя на рассыпанные свечи,

тоскует одинокий человечек.

И думает чудак — вполне серьёзно, —

о том, что под ногами — тоже звёзды,

и в центре бесконечности хрустальной

быть одиноким — вовсе не печально.

От этих странных мыслей человечку

вдруг снова почему-то станет легче.

К тому же, очень близко, по соседству,

Земное неустанно бьётся сердце.

Опять представив, как оно красиво,

вбирает человек Земную силу.

На звёзды глядя, он простится с болью, —

наполнив душу нежностью, любовью…

Растаяли меж звёздами заботы.

А утром человечку на работу.

В неё уже не в первый раз влюблённый,

уходит он с балкона обновлённый.

И думами полны о том же точно

другие человечки этой ночью.

И кто-то вывод сделает несложный:

быть одиноким — просто невозможно!..

В глухомани под Норильском

В снегах колючих протоптали путь неблизкий,

судьба незрячая с конвоем нас вела.

И вот осели в глухомани, под Норильском,

и нету света с неба, в душах нет тепла.

У всех от прошлого — нескладные осколки,

плюс к ним — баланда, нары, вышки и штыки.

И мы теперь живём, как северные волки,

и то и дело скалим злобные клыки.

А дома — жёны, дети, матери страдают

в тисках печальных бесконечного поста.

Рубли добытые — как снег апрельский тают,

в глазах навеки поселилась пустота.

Навряд ли явится на Божий свет мессия,

чтоб от Москвы пройти до дальнего села.

В полярной ночи утонула вся Россия,

как будто в небе солнца нет, и нет тепла.

Сейчас бы водки двести грамм, а лучше — виски,

чтоб ненадолго приукрасить серый век!..

Но мы… застряли в глухомани, под Норильском,

и лучший наш напиток — горький белый снег.

В городе жара

Летний полдень, и от зноя изнывающий народ,

в камень города безжалостно закованный,

то к мороженому рвётся, то водичку жадно пьёт,

грустно в тень ползёт почти организованно.

Кто по улицам болтается, как мы, средь бела дня?..

Если день — не выходной, — обычный, будничный.

Чем-то граждане вокруг слегка похожи на меня,

проходящего неспешно мимо булочной.

Отпуск близится к финалу. Лишь четыре светлых дня,

и работа, бесконечно надоевшая,

окружив забором, вновь потянет жилы из меня,

каторжанином дразня, не насмерть вешая.

Инженер, не попрошайка, но осадочек в душе:

жаль, что этим ремеслом всё дело кончится.

Нелюбимая работа, гроб на пятом этаже.

Не завидую другим, хотя и хочется.

Оглянусь по сторонам: вон там — полтонны толстяка,

тут вопросы задаёт спина сутулая.

Люди бродят по жаре. Почти у всех, наверняка,

о своём житье такие ж мысли снулые.

У киоска овощного выгружается «десант» —

поредевшие запасы пополняются.

Носит ящики с томатами парнишка-азиат

в майке с надписью «Всё только начинается!..»

В знак отличной погоды

А помнишь: с тобою нам было так сладко!..

Всегда перед сном мы тепло обнимались.

Дышала мне в грудь. И горел прикроватный

неяркий светильник, снимая усталость.

Теперь всё не так, будто мы охладели

друг к другу, и нас вдруг осыпало градом.

Лежим, как чужие, в холодной постели, —

хотя, как и прежде, — мы вместе и рядом.

Прощу, если чувства твои изменились,

и в страсти бокал дьявол влил дёгтя ложку.

Пусть так. Окажи, мне, уставшему, милость —

как прежде, клади на меня нежно ножку!..

Чтоб знал я: ты так же добра и послушна.

Ты — тот же волшебный небесный подарок.

Не рань невниманьем влюблённую душу, —

не стану до времени — грубым и старым!..

Когда нам с тобой улыбались рассветы, —

другим ухмылялись злорадно закаты.

Не верили мы в расставанья приметы

и счастье гребли самой жадной лопатой.

Считали абсурдом любые невзгоды,

всегда целовались легко на дорожку…

Пусть в знак нашей прежней семейной погоды —

твоя мне на бёдра уляжется ножка!..

В окопе

Что такое происходит, кто-то знает?..

Позади родной отчизны рубежи:

третий месяц, огрызаясь, отступаем,

а порою — без оглядки мы бежим!..

А три дня назад — и глаз поднять не смели,

покидая погрустневшее село:

с осужденьем старики на нас смотрели, —

стыдно было, даже скулы мне свело!..

Дайте время, люди, будет всё иначе!..

О победе нашей трубы протрубят!..

А сейчас сижу в окопе я и… плачу —

от бессилия и злости на себя!..

Злиться — глупо, но попробуй — пожалей-ка

сам себя и крикни в ночь: «Ядрёна вошь!

У меня в руках — всего лишь трёхлинейка, —

против танков с этой штукой не попрёшь!..»

Третий день вокруг взрываются снаряды.

То — не бой, а просто-напросто — расстрел!..

Не влетай же, смерть, в окопчик мой, не надо!..

Я пожить на свете толком не успел!..

Брился я — десяток раз, но мне поверьте:

лучше всякого лекарства лечит страх:

я три месяца назад боялся смерти,

а теперь она мне стала как сестра!..

Пусть не скажет мне она: «Ну здравствуй, старче!..»

Преждевременный визит — не удивит!..

Ведь сейчас сижу в окопе я и — плачу:

рядом — Вася, лучший друг, и он убит!..

Где ещё найти такого человека?..

И за год не рассказать, каким он был.

А вчера я опустил бедняге веки

и шинелью рваной бережно накрыл.

Жду, что кончится обстрел. Дай, Бог, мне силы:

жизнь продолжится с последнего листа.

Может быть, окопчик станет мне могилой?..

Мне — и Васе. И — ни палки, ни креста!..

Кто же, братцы, помирать так рано хочет?..

Но опять и снова — близко — бах!.. И — ах!

Осыпается окопчик, мой окопчик,

и песок скрипит противно на зубах…

…Непривычно. Вдруг всё стихло спозаранку.

Матюкнулся из окопа сгоряча:

снова — танки, танки, танки, танки, танки, —

а за ними — в серой форме саранча.

Подходите, ближе, ближе, супостаты!..

Я — солдат! Меня так просто не возьмёшь!..

У меня для вас — ещё одна граната,

три патрона и, как бритва, острый нож!..

…Мама! Я вернусь к тебе дождём весенним.

Спелым ветром в дверь скрипучую ворвусь, —

пролечу — шепча, волнуясь — через сени

и к родной щеке губами прикоснусь!..

Жизнь такая: снова в прошлом будут беды,

забелеют занавески на окне.

Я вернусь, мамуля, — залпами победы,

грустной песнею о прожитой войне!..

…Не дождаться мне желанной контратаки!..

Не коснуться вновь любимого плеча!..

Ох уж эти танки, танки, танки, танки,

а за ними — в серой форме саранча!..

В остальном

А в остальном всё, мама, — ерунда!..

Орут коты, их снег не испугает!..

Ну, нет свободы, мама, как всегда.

И в первый раз — тебя в начале мая.

Я перед сном с тобою говорю

и о тебе, работая, горюю.

Ну, и ещё, работая, — горю!..

А поселенье — день за днём ворует…

Вновь за окном хибары — кутерьма,

рвёт плотный ветер тучи снеговые.

Вдвойне понятно мне, что значит мать, —

когда читаю письма дорогие.

И вот итог последнего письма:

«Сынок, прости меня, я умираю!..»

Ты умерла, когда была зима.

И пусто мне — теперь, в начале мая.

В отпуске

Лукьяненкову А.В.

Я отпуск взял и к маме укатил.

Её домишко — в Краснодарском крае.

И я когда-то в этом доме жил,

Ну а теперь — лишь в гости приезжаю.

От дома к морю мне — рукой подать,

А вдоль дороги протянулась зона.

И хоть тепло, — совсем не благодать

Она для заключённых в ней, — девчонок!..

Иду от моря как-то я домой,

А две из них: «Отец!.. Эх, нам бы — квасу!..

Ведь нас здесь поят — тёплою водой,

А квас холодный — это было б классно!..»

Ах, бедолаги, — скромные мечты!..

И захотелось сделать всё красиво:

Купил бутылку — вылил на цветы,

А внутрь налил — холодненького пива!..

И в дни былые, отдыхая здесь,

Вполне был счастлив, а тогда — без меры! —

Мне те девчонки отдавали честь, —

Как рядовые — видя офицера!..

С тех пор мечта: в приезд очередной

К той зоне — с пивом — пару раз вернуться.

Пусть отойдут девчоночки душой

И лишний раз нелишне улыбнутся.

В поисках утраченного

Вновь дёрнулся состав. Поплыл перед вагоном

не сдавшийся годам старушечий базар.

Чужой мальчишка мне махнул рукой с перрона:

улыбка в пол-лица, лучистые глаза.

Я вспомнил отчий дом у станции Любимой, —

всё детство за окном гремели поезда.

Придумал, что они провозят счастье мимо,

чтоб выплеснуть его в большие города…

Прошло немало лет, но всё же я невежда

в вопросах бытия. А жизнь моя — в пути, —

поскольку вдруг решил, что счастье где-то между

стремленьем ехать вдаль — потребностью сойти.

Задумаюсь порой, стараюсь оглядеться:

«А что же я ищу?..» И снова слышу вздор:

«Что ищешь — потерял на станции из детства,

и путь назад закрыл сердитый семафор».

В прихожей

Туфли милой — у порога,

на крючке — плащ, цвета вишни.

Подойду к нему — потрогать, —

и — счастливый, как мальчишка.

Эти вещи — атрибуты

полноценной жизни, славной.

Дама в доме — это круто!..

Только быть желает главной.

Злая память — будто губка:

вижу я, нажав немножко:

здесь другой висела шубка,

были тут её сапожки…

…Месяц, два — и всё сначала, —

от повторов скучно в мире.

От любви — душа устала,

и опять в моей квартире

лишь мои остались вещи.

Ах, как сладок вкус свободы!..

Удалось в потоке женщин

отыскать спасенье брода.

В доме — мирно, а в прихожей —

аскетичная картинка:

мой пиджак из чёрной кожи,

а под ним — мои ботинки.

В прощальном вальсе

Уныло в грунт вжимаю тело:

«Перетерпи, потом — беги!..»

Возможно, снова стану смелым, —

когда за холм уйдут враги.

Когда их серые шинели

исчезнут мирно с глаз долой, —

тогда рвану — туда, где ели,

помчусь оврагами домой!..

Но разве свет вновь станет белым,

лишившись чести и борьбы?..

Пусть никогда не стану смелым, —

но жалким трусом мне не быть!..

Пусть не вернусь к старушке-маме,

но через жуть и дикий мат, —

я непослушными руками

сожму холодный автомат.

Давай, дружище, поднимайся, —

коротким будет этот бой.

И облака в прощальном вальсе

пройдут к востоку над тобой.

В следующей жизни

Я в следующей жизни не напишу ни строчки:

схожу с молитвой в церковь и там зажгу свечу.

И после — мыслить в рифму уж не сумею, точно,

А главное, стихов я — писать не захочу!..

Я буду бизнесменом, а может, кем-то круче, —

Зауважают пули мой крепкий медный лоб.

А кто с мечом припрётся, тот от меня получит,

Как говорят в народе, — по первое число!..

И ни для наслажденья, ни просто так, от скуки —

Марать бумагу будет мне вовсе ни к чему,

Ведь что сейчас волнует и причиняет муки, —

Не то что близко к сердцу, — и к заду не приму!..

И буду жить я классно — уверенно, красиво,

Взирая на поэтов несчастных свысока, —

Презрительно и даже немножечко брезгливо.

Но… в следующей жизни моей. Ну а пока…

Поскольку не умею другого ничего я —

Пишу стихотворенья, — стишата, так сказать.

Но все, кому читаю, — смеются надо мною;

Советуют мне с этим занятьем завязать!..

За что мои творенья с издёвками поносят? —

Ну никаких изъянов я в них не нахожу!..

Но раз они признанья и денег не приносят, —

Вот это докропаю и, точно, — завяжу!..

Мечты о светлой жизни — хорошее начало!..

Мечтать же легче с неким количеством деньжат.

Моя метла-подруга, наверно, заскучала;

Ну что ж, пора за дело. Ох, руки как дрожат!..

Познаний много ль надо, чтоб с нею управляться?

(Зачем пять лет мозгами ворочал в МГУ?..)

Нетрудно догадаться — с конца какого браться,

И вот уже я — профи: двор вымести могу!..

А ну-ка — расстараюсь, трудом по лени вмажу, —

Пусть на икру не хватит, но будет в доме хлеб!..

И дворик станет чистым, и господа не скажут —

Мол, дворник наш, бездельник, опять навеселе!..

В церкви гасят свечи

Вновь швырнул на церковь вечер

траурную шаль.

Семь часов, и гасят свечи,

праведно спеша.

Я свечу поставил маме, —

сам зажечь хотел.

Не коснулось свечки пламя —

окрик не велел.

Я — на выход, хлопнут двери

яростно за мной…

Наш не самый Крайний Север

дружит с темнотой.

Намела метель сугробы

под моим окном.

Чуть дыша, общался с Богом

страстно перед сном.

Говорил одно и то же

я Ему опять.

Он ведь умный, Он ведь сможет

глупого понять.

Не задержится с ответом

и подаст мне знак:

где мой путь — волшебный, светлый,

где — кромешный мрак.

Снова год промчался грозно, —

каша в голове!..

Лишь бы не был слишком поздно

Богом дан ответ!..

Поутру — сердитый, хмурый —

в церковку лечу…

Не зажгли старухи-дуры —

лишь мою свечу.

В этот вечер

Под занавес хмурого, мокрого дня,

любимая, ждёшь ты тепла от меня, —

пусть в сердце вольётся прохладе назло

пушистая нежность волнующих слов.

Как дочку свою — по головке слегка

поглажу, и дрогнет от ласки щека, —

на время забудешь, что дело к зиме.

Совсем ничего мне не нужно взамен.

Ты руку мою можешь снять, оттолкнуть —

как хочешь. Прошу: просто счастлива будь —

сейчас и шагнув в темноту за порог.

А я в этот вечер — не так одинок.

Сказал бы: «Моя!..», только ты — не моя:

есть муж, дочь и сын, — золотая семья.

В достатке, в порядке и с радостью — дом,

и вечером этим была бы ты в нём, —

но ночи печалят и сводят с ума,

ведь каждый твой нерв — как тугая струна,

и мощный зигзаг появился в судьбе, —

в том доме любви не хватило тебе.

Ты руку мою можешь снять, оттолкнуть —

как хочешь. Прошу: просто счастлива будь —

сейчас и шагнув в темноту за порог.

А я в этот вечер — не так одинок.

Ваша светлость апрель

Вот, друзья, и весна. Не хотите — зимуйте.

Не бывало денька без обветренных слёз.

Ваша светлость апрель, — мне тепла наколдуйте, —

а не этот ворчливый, упрямый мороз.

Я смирился давно с неприязнью погоды

и по снегу бреду новый беличий круг.

Позвонить, пошалить?.. Но ведь вышли из моды

посиделки среди захмелевших подруг.

Шаг за шагом крадут — нежно — мысли о Боге,

обо всём остальном — будут мысли потом.

Я женат на Луне и на этой дороге,

что из дома ведёт в ставший крепостью дом.

Двоеженец святой, разведусь я мгновенно,

если вдруг на звонок приоткроется дверь, —

пусть вернётся любовь!.. Но приму — внутривенно! —

что подарите вы, ваша светлость апрель.

Ведь ты всю жизнь

Твоя обязанность — суметь

расслабить анус, мозг и плечи, —

когда свою увидишь смерть.

Ведь ты всю жизнь ей шёл навстречу.

Весенняя

Под напором весенним

Снова буря в крови!

Не прошу снисхожденья —

Сердце жаждет любви.

И однажды, как в сказке, —

Мне навстречу — она.

И в глазах, полных ласки,

Искра страсти видна.

Закружу, будто ветер;

Обниму, как туман.

Не поймёт, не заметит

То, что это — обман.

Лишь когда сном прекрасным

Вдруг исчезнет весна,

Станет девушке ясно,

Что, как прежде, — одна.

Распахнулась душа.

Отчего? — Я не знаю!..

То иду не спеша,

То, как птица, порхаю.

То лечу, как стрела,

То верчусь, как юла;

И, как снег — от тепла, —

От блаженства я таю…

Ну а может случиться:

В вихре радужных грёз

Я сумею влюбиться

Не шутя, а всерьёз.

Предложу обречённо:

«Будь моей навсегда!..»

И вздохну облегчённо

От ответного «да»…

Эх, разумнее стать бы, —

Ну зачем мне спешить

И друзей в шуме свадьбы

Глупым видом смешить?..

Подожду-ка я лета,

Пыл умерив хмельной,

А красавицу эту —

Обойду стороной.

Распахнулась душа.

Отчего? — Я не знаю!..

То иду не спеша,

То, как птица, порхаю.

То лечу, как стрела,

То верчусь, как юла;

И, как снег — от тепла, —

От блаженства я таю.

Весна

По утрам за окном беспокойный

щебет птиц, развесёлый, нестройный,

и от радости плачут порой целый день небеса.

Вдоль по улицам — звонкие воды,

и в душе — ощущенье свободы

и любви нескончаемой море. А это — весна!..

Ах, родная, прости меня, знаю:

был не прав. Только верь мне: скучаю.

И скучал в дни бескрайней разлуки. И буду скучать, —

если ты не откликнешься вскоре,

чтоб войти снова в тёплое море —

я мечтаю тебя этим морем прекрасным обнять!..

Нам так важно увидеть друг друга!

Вновь придут — и морозы, и вьюга,

и вернутся тревожные, серые зимние сны.

Но в душе, несмотря на ненастье,

будут вспыхивать искорки счастья —

отголоски оставшейся в сердце минувшей весны.

Ветер

Я тебя сегодня встретил,

К сожаленью, не одну, —

Налетел осенний ветер

И украл у нас весну.

Небо хмурое из стали,

Ты под ручку — не со мной, —

Не об этом мы мечтали

Нашей нежною весной.

Ветер кружит, кружит, кружит

Стайки листьев надо мной.

Видно, дьяволу он служит —

Этот ветер ледяной!..

Говорю: «Ты мне не нужен!..»

Плащ — плотней, а пояс — туже,

И — скорей, скорей по лужам,

Вдоль по улице — домой.

Оглянувшись, снова вижу

Я двоих — у них весна.

Ветер просто ненавижу, —

Впрочем, в том — моя вина, —

Что любовь твою уносит

Он куда-то, навсегда,

Оставляя мне лишь осень,

Да в душе — кусочки льда.

Ветер кружит, кружит, кружит

Стайки листьев надо мной…

Вечер озорной

Опять решил я загулять —

Пройтись по улицам знакомым,

Девчонку ветреную снять

И оказаться с нею дома.

Немного лёгкого вина

Закружит головы лихие,

И задурманит допьяна

Любви ворованной стихия.

Ах, вечер, вечер озорной!..

Луны волшебная улыбка.

Иду, как прежде, – заводной,

Но не клюёт капризно рыбка.

Мне впору сети расставлять —

Следа былой удачи нету!..

И буду я опять блуждать

Один до самого рассвета!..

Среди вечерней тишины

Иду, ненужный, и гадаю:

Быть может, много седины

Мою макушку украшает?..

А может, вышел перебор —

Всего, возможно, с полстакана?..

Какой же с пьяным разговор?

Да я и сам не стал бы с пьяной!..

Ах, вечер, вечер озорной!..

Луны волшебная улыбка…

Да и какой же я жених?..

Ах, где вы, годы молодые?..

Так много рыбок золотых,

Да только все они — чужие!..

Не подфартило? — Не беда!..

Что ж мне — стреляться, в самом деле?..

К тому же буду рад, когда

Проснусь один в моей постели!..

Ах, вечер, вечер озорной!..

Луны волшебная улыбка…

Вечно живая

У друга моего, в Сургуте,

В хрустальной вазе ветвь стоит —

Подарок кедра. И хранит

Лесную свежесть. Скоро будет

Пять лет. А ваза ведь — пустая.

И, приезжая, я мечтаю

Ту ветвь увидеть вновь живой.

И удивляюсь: «Боже мой!..

Вот волшебство!.. И как не верить

Молве о прочих чудесах?!.»

И я к хозяину, Валере,

Пристал с вопросом: «В чём секрет?!.»

Ответил он: «Его здесь нет.

И время, стачивая в прах

Гранит могучий, ветвь не губит,

На удивление твоё,

По той причине, что её —

Всесильный Кто-то очень любит!..»

Вечно втроём

Себя судил — и строго, и нестрого,

и превращал в успехи неудачи.

Я почитал — и Сатану, и Бога, —

хотя всегда был выбор однозначен.

Дарили оба ценные подсказки

и огревали искренне по шее!..

Я был воспитан плёткою и лаской, —

порой не зная, что из них важнее.

С любовью в сердце брёл по преисподней,

потом наглел и в небо рвался спьяну…

Ритм у судьбы — неправильный, походный:

живёшь в Москве, а близок к Магадану.

Окажешь помощь или плюнешь в лица?..

Как паутина, грань бывала тонкой.

Мне повезло, что я не стал убийцей,

свиньёй-ворюгой, ловкачом-подонком!..

Почти распяли и почти обрили.

Но на голгофе и в азарте боя —

и Сатана, и Бог меня хранили.

И потому — благодарю обоих!..

Вижу звёзды

Спроси — отвечу, —

в слезах нет смысла и во лжи:

«И хмурый вечер,

и злую ночь я заслужил».

Я вижу звёзды

лишь сквозь решётку на окне.

Здесь всё серьёзно,

но пошутить охота мне.

«Ах, мне бы к звёздам!..» —

так рвань-душа моя поёт.

Неужто — поздно,

и невозможен разворот?..

Эх, мне бы к звёздам!..

Не верю, что совсем пропал,

и навсегда

уделом стал лесоповал.

Спроси — отвечу,

что всё нормально у меня.

Но хвастать нечем.

Дым не родится без огня.

Погасло пламя

в далёком прошлом, под Москвой.

Укрыт снегами

нелёгкий долгий путь домой.

«Ах, мне бы к звёздам!..»

Спроси — отвечу

на самый каверзный вопрос.

Свободны плечи,

но на коленях — пара звёзд.

И это — важно,

всё остальное — ерунда, —

и хамство стражи,

и всплески позднего стыда.

«Ах, мне бы к звёздам!..»

Вкус летнего дождя

«Прощай!» — и всё. Была бы правда грубой:

с тобою мне встречаться нелегко.

Ведь каждый раз, твои целуя губы,

пью грушевый — наскучивший — ликёр.

Пока повтор не стал тоскливой пыткой —

привычно рву сценарий. Впереди —

всего лишь поиск нового напитка.

А ты — другого пьяницу найди!..

Возможно, вскоре станешь ты счастливой,

а мне — идти, по-прежнему, ко дну:

с болтушкой несерьёзной выпью пива

и с мудрой дамой красного хлебну.

Продолжив путь неверною походкой,

автопилот, по глупости, включив,

я нацелуюсь вдоволь сладкой водки

с девицей, заблудившейся в ночи.

И, пожалев о пройденном невольно,

припомню я, каким с любимой был:

сильнее всех фантазий алкогольных

меня невинный летний дождь пьянил.

Водила

Жена, пожалуйста — не булькай!..

Сейчас твоя мне пофиг стать.

Попью пивка с волшебной тюлькой.

И завалюсь — счастливый — спать.

В чём дело?.. Просто — перегрелся,

крутя баранку целый день.

Не нужно ужина: наелся!..

Уйди, родная, срочно, — в тень!..

Устал. И на хер — нервотрёпка!..

Не для неё — с тобою жизнь!..

А будешь вякать — выпью стопку.

Тогда, любимая, — держись!..

Конечно, бить тебя не буду.

Но ты — иди, ложись в постель!..

Я говорил со всяким людом:

полна машина новостей.

Не верещи!.. Прошу я: сгинь ты!..

Сейчас я — попросту осёл!…..

Россия — плачет, стонет, гибнет.

Водиле — грустно. Вот и всё.

Восемь

Один мудрец сказал, в лицо мне глядя строго:

«Ты знаешь, цель одна дана тебе и мне.

И вовсе не секрет: чтоб стать поближе к Богу, —

как можно чаще будь с собой наедине…»

Уверен, ни при чём врождённое упрямство, —

учи других, мудрец, а обо мне забудь!..

Нас — восемь, наша жизнь — немыслима без странствий,

поодиночке мы пройдём не каждый путь.

Пусть ветер на заре споёт о сложных тропах —

петляющих в горах, ведущих вверх и вниз.

Нам ввосьмером по ним с утра до ночи топать,

как будто бы мы все — единый организм.

Не от проблем бегу, отправившись в дорогу,

и нет мечты — покой в глухих лесах найти.

Я здесь лишь для того, чтоб стать поближе к Богу

и слиться с Ним в один надёжный коллектив.

Шестнадцать Божьих рук с рекой сражались смело,

шестнадцать Божьих ног взбирались на холмы.

Опять привал, костёр, и в восемь глоток пел Он,

и разлетались в ночь лохмотья скучной тьмы…

Под щебетанье птиц швырнуло солнце стрелы,

и восемь Божьих тел покинул сладкий сон.

Мы — восемь Божьих лиц, весёлых, загорелых,

и столько же сердец, стучащих в унисон.

Семь спутников моих когда-то помогли мне

понять, на берегу всклокоченной реки,

зачем в такую даль сквозь ветры, зной и ливни

упрямых восемь спин тащили рюкзаки.

Нас — восемь. Нам делить — и радость, и тревоги.

Я на друзей смотрю, и думается мне,

что больше в восемь раз сумел узнать о Боге,

чем тот седой мудрец услышал в тишине.

Вот и всё

Вот и всё!.. Навалилась лавиной зима.

«Вот и всё!..» — помню вздох обездвиженной мамы.

Не свихнуться — когда-то сошедшим с ума,

не рыдать — тем, кто стал в этой жизни упрямым!..

Вот и всё!.. Снег ложится на тихий порог.

Солнца луч, очарованный снежностью, скачет.

Ты прости: я пытался, но, грешный, не смог —

рассказать, как люблю я, и как много значишь.

Вот и всё!.. Барабанная слышится дробь.

Вот и всё!.. Вдаль бреду по безликой пороше.

Вот и всё!.. Но никто не отменит любовь, —

так как Бога на свете становится больше.

Вот поэтому

Опять пишу письмо тебе, —

Да, я скучаю — очень-очень.

Бегут вприпляску по судьбе

Из-под руки косые строчки.

Вам небо дарит теплоту,

И жизнь какая-то другая.

Какая?.. В точности не знаю,

Ведь я давно бессменно тут.

А за окном метёт метель,

Наш городок зарыть пытаясь, —

Такой на севере апрель,

И я им снова наслаждаюсь.

Я здесь останусь навсегда,

Тебе — лишь там, в тепле, спокойно.

И вот поэтому с тобой мы

Не будем вместе никогда.

Ты мне ответишь?.. Может быть.

Но это, в общем-то, неважно;

Как ветру дикому ни выть, —

Не оборвать поток бумажный.

Ведь вечера — не просто так,

Не для попоек до упаду, —

Мне написать тебе — в усладу;

Тебе читать моё — пустяк.

А за окном метёт метель…

Вновь погашу я верхний свет,

Настольной лампы круг — и только, —

И в полутьме летящих лет

Не так остра тоски иголка,

И мысли — легче теребят,

И ты — как будто где-то рядом.

Но быть со мной тебе не надо,

Ведь этот мир — не для тебя!..

А за окном метёт метель…

Время есть

Как сегодня тихо, скучно:

не бомбят, и нет атак.

Время есть — себя послушать,

в папиросный глядя мрак.

Время — штопать гимнастёрку,

время — близких вспоминать.

Как ты там, моя сестрёнка?..

Ну а ты, — здорова, мать?..

Тот, кто слаб, — о прошлом тужит,

созерцая облака…

Скоро нас начнут утюжить

танки злобного врага.

И тогда начнётся песня, —

взвизги пуль, снарядов вой!..

Смерть намного интересней,

если знаешь, для чего.

Чтоб сестрёнка замуж вышла,

чтобы был в семье уют!..

Не поможет кто-то свыше, —

я не зря погибну тут!..

Смерть в окопе — под копирку.

Верь: солдату будет рай!..

Всё. Успел заштопать дырку.

Немец, падла, — начинай!..

Время не лжёт

Что идеально в мире реальном?..

Странны — ведь правда? — раздумья такие.

Скажет, кто Верует: «Бог идеален!..»

«Звук идеален», — скажут глухие.

Может быть, кто-то припомнит про Будду.

Стоит ли спорить? Я и не стану.

Просто скажу: идеальны секунды.

След не оставив, тают и тают.

Эти малышки очень красивы.

Их непрерывен поток бесконечный —

лишь в непрерывности истинно живы

жизни картины. Смертной и вечной.

Время-поток — всем основам основа,

он бы исчез — всё бы разом пропало.

Капля за каплей — снова и снова, —

эта река не бывает усталой.

Каждая капля — связь наших судеб.

Связано с каждой светлое что-то.

Каждая капля — общею будет

и для живущих людей, и для мёртвых.

Время не лжёт, никому не мешает.

Не паникует, — ведь Время бесстрастно.

Время не думает и не решает.

Время не судит. Оно — безопасно.

Нет высоты для него или бездны.

Может быть кратким, хотя и безмерно.

Время бесценно. Время полезно.

Только оно идеально, наверно.

Время спешит

Время всё время спешит,

сводит людей неоправданно быстро.

Дай нам, мужчинам, души

в поступках,

женщинам — здравого смысла.

Дай нам возможность понять,

прежде чем сделаем шаг навстречу:

точно ли надо обнять

друг друга,

ну, а любовь — не на вечер.

Вряд ли подсчёты важны,

сколько вас было в моих объятьях.

Стёртые лица, а сны

напомнят

стройные ножки в разрезах платьев.

Страсти пожар, что взамен?..

Счастье — с улыбкой — мелькнуло мимо.

И холоднее ко мне

надежда

вдруг повстречаться с любимой…

Время ужасно спешит,

сводит людей неоправданно быстро.

Только не время грешит,

все знают:

грешны поступки людей и мысли.

Время спешит — се ля ви:

миг — и сменилась весна снегопадом.

Что же я понял в любви

за годы?..

То, что подмены — не надо!..

Время всё время спешит…

Вряд ли мне

Помнишь, милая, прежних нас —

в берегах Ангары и Лены?..

Как сердечно встречал Кавказ,

как Байкал провожал надменно?..

Мы любили ветрам назло,

но теперь всё у нас иначе:

мы — как в лодке с одним веслом,

как на паруснике без мачты.

Нас, друг другу чужих, не ждут

ширь полей и объятья леса.

И другие за нас поют

у костров золотые песни.

Видеть им, как рассвет красив,

как прекрасен пожар заката…

Всё припомни и согласись:

вряд ли лучшему быть когда-то.

Так давай соберёмся вновь —

вдаль, туда, где не знали лжи мы.

В мир, где наша жива любовь,

где мы, прежние, — вечно живы!..

Может быть, в лесах Колымы

или в жарких ветрах Ташкента —

снова скажем друг другу мы:

«Вряд ли мне будет лучше с кем-то!..»

Всё забудется

Говорят, всё забудется, — жди.

Что за глупость такая, ей-Богу?..

Не забудутся даже дожди,

прибивавшие горе к порогу.

Много было их, этих дождей, —

восемь лет — от июня до мая.

По конвертам я знаю, ты где.

Что же это за место, — не знаю!..

Знаю только, что холодно там,

знаю только: ты — валишь, не строишь.

Думал сын: ты — моряк-капитан,

только правды надолго не скроешь.

Жду невольно я новой беды:

вдруг нагрянут незваные гости.

Сын в шестнадцать — такой же, как ты, —

по походке, по взгляду, по злости.

Сын с друзьями. Они — близнецы.

Будто созданы все под копирку!..

Натоптали дорожку отцы —

через местную нашу бутырку.

Я уже — разнесчастная мать, —

тихо плачу в пустынной кровати.

Я пыталась тебя проклинать, —

но не стало светлей от проклятий.

Говорят, всё забудется, — жди, —

что за глупость такая, ей-Богу?..

Впереди будут те же дожди, —

взгляд тоскливый на ту же дорогу.

Всё закончится весной

Я знаю: всё закончится весной.

Такой тоскливой и такой чудесной!..

И ангелы, порхая надо мной,

споют мне о любви бескрайней песню.

И я — на удивленье — не хмельной,

вдруг стану светлой птицей легкокрылой.

За несколько мгновений над землёй —

припомню вдохновенно всё, что было.

Как брёл порой ненастной наугад.

Как трусом был, мечтая стать солдатом.

Как рушился бетонный плен преград,

со страху мной придуманных когда-то.

Весёлый в седине, дурной, чудной,

стремящийся вобрать побольше света…

Я знаю: всё закончится весной.

Но, Боже мой, пожалуйста, — не этой!..

Всё — как надо

Сколько слов потрясённых сказано,

заклинаний: «Не ждите в гости!..»

Пополнение алчно празднуют

молодеющие погосты.

Бритвой по сердцу плач голосистый,

на подходе

новые «лишние»,

треть из них — торгаши и таксисты,

больше четверти — просто нищие.

Заучили: кресты нелегко нести,

и не грех — на чужое зариться;

чтобы не было тяги к духовности —

должен печься народ о задницах.

Или страстно хотеть

забыться,

безысходной не чувствовать слабости.

Помогите народу спиться —

он с похмелья ещё покладистей.

Не по силам штакетину выломать,

если с детства повадки кроличьи.

Да, всё верно: считайте быдлом нас, —

заслужили, чего уж скромничать!

Презирая,

рассыпьте горошины —

вместо злата в ладони швырните медь;

отзываясь монетам брошенным,

громче пиру во время чумы шуметь.

Раболепнопослушные граждане,

шутовски жалким крохам рады мы.

И сыты

намёками радужными,

колесящими грудь наградами.

У безделья — края непочатые:

труд во имя труда — чудачество.

Стопудово, что нынче зачатые

не получатся выше по качеству.

Наше будущее обозримое

нефтедолларами не излечится, —

приумножится в душах звериное,

приуменьшится человеческое.

На разгром, холода и распутицу

поворчит Русь слегка, потревожится, —

всё, что вами предсказано, сбудется;

всё, что вами намечено, сложится.

Здесь не нужно работы топорной,

всё по Божьему выйдет укладу;

на устах — и покорно, и вздорно —

философское

спорно-бесспорное:

в мире всё происходит, как надо.

Ноябрь 2010

Всё не так

Проснусь. Всмотрюсь во тьму и вздрогну.

Вновь сны за прожитое мстят.

Всё ясно: молимся мы — Богу,

а поклоняемся — чертям.

Включаю свет. Мне здесь не рады.

Домашний призрачен уют.

О, где Ты, Бог?!. А черти — рядом.

И жрут, как мы, и с нами пьют.

И подбивают на проступки.

За них — в веках прощенья нет!..

Окно. Часы. Летят минутки.

И смерть — заслуженный ответ.

Христос глядит с иконы строго.

Святые грешных не простят.

Страдая, молимся мы Богу.

А поклоняемся — чертям.

А поклоняясь — жаждем Чуда.

А Чудо — просто мишура.

Мы все — предатели, Иуды!..

Мы Бога предали вчера!..

Нельзя объять судьбу-дорогу,

от грязи мелом очертя.

Наивно молимся мы Богу.

И — поклоняемся чертям.

Всё просто поздно

Всё просто. Мы встретились поздно.

Ты зрелою стала, а я — несерьёзным.

Смотри!.. Это видно по звёздам:

с тобою мы встретились — вовремя — поздно.

Медведицы ковш изогнулся

сильнее обычного. Это — знак добрый!.

Некрепко завязанный узел

развяжется сам. Согласись: как удобно!..

У каждого снова — свобода.

Не нужно нелепых и скучных усилий.

И зря ты с бокалом сегодня, —

ведь цвет у тоски — не зелёный, а синий.

Пусть будет отходчивым сердце.

Пусть будет январь не жестоко морозным.

В объятьях другого согрейся.

С которым тебе повстречаться не поздно.

Всё прошло

Всё ж я научился входить,

через восемь месяцев, в свою квартиру —

без тоскливой боли в груди

и без ощущенья, что не нужен миру.

Лечь и унестись в никуда,

тишина затопит бесконечный вечер.

В темноте сияет под иконой свечка.

Всё прошло, и неча ждать.

Всё прошло: тебя не вернёшь.

О былом напомнят пять магнитов с юга,

плюшевые Зайка и Ёж, —

мы уж так с тобой не назовём друг друга.

Капает из крана вода —

руки не доходят, но, чтоб стать счастливым

не нужны две рюмки водки с кружкой пива:

Всё прошло, и неча ждать.

Всё прошло, но слышен опять

ночью от подушки запах твой волшебный.

Мне тебя уже не обнять,

и такой мне больше не подарит Небо.

Ты с другим, а значит, беда —

не беда. Но вновь грустят, не веря в это,

бархатные розы под твоим портретом.

Всё прошло, и неча ждать.

Всё равно есть

Мне надоело умирать:

скрипя зубами, дико мучиться,

когда кромсает душу жесть.

Но пусть не сложится игра,

и жизнь красивой не получится, —

Бог — всё равно — есть!

Всё, что будет

Жизнью угасающею сыты —

грезим то ли адом, то ли раем.

Друг, анализируя, — не ссы ты!..

Все мы рано-поздно умираем.

Можешь ты не делать свой анализ.

Вправе злой работой загрузиться.

Оставаясь где-то там в начале, —

беспощадно в пятницу напиться.

Только грусть вернётся с облаками,

севером отпущенными щедро.

Старческими, слабыми руками

трудно собирать осколки-щепки

жизни, подарившей столько чуда!..

И убитой жадными страстями!..

Повторю себе: «Я — есть и буду!..»

Всё, что было, черпая горстями.

Отмечая путь крылатой галкой,

всплесками нежданных междометий, —

я нашёл ответы на загадку —

для чего я жил, скрипя, на свете.

Не в себе хотел убить увечность,

не мечтал за всех решать вопросы.

Просто заскучал, пронзая вечность, —

дым вдохнув похмельной папиросы.

Всё, что имеешь

Хотел бы он влюбиться, да — никак!..

Спросил себя мужик: «Кому ты нужен?..

Страдающий запорами чудак.

От этого — то грустен, то простужен.

А как вот с этим: жмёт вовсю должок!..

Ты видишь путь к спасению?.. Иди ты!..

Так что предложишь даме?.. Пятачок?..

Остаток от уплаты по кредитам.

Любовь к прелестной дамочке — враньё, —

когда ни денег долго нет, ни стула.

Ведь всё, что ты имеешь, — для неё!..

Но только лишь прекрасное, придурок!..

Любимой ничего не сможешь дать?..

Ты — не жених, — мужик седьмого класса.

Сначала научись хотя бы срать!..

А уж потом — пожалуйста! — влюбляйся!..

Любить — как класть в морозы кирпичи.

Любить — как долг исполнить трудный ратный.

Конечно, парень, проще — подрочить!..

И проще, и немножечко приятней».

Всегда один

Давно висков седой коснулся дым,

Попутный ветер-время — в жизни-парусе,

Но хочется остаться молодым,

Не дав тоске приюта в светлой старости.

Пускай, былое взвесив, не солжёт —

В нетрезвой болтовне ли, на бумаге ли.

И сделает торжественным уход —

Туда, где, не спеша, летают ангелы.

Припомнит, как цвела любовь в груди.

Но, может быть, её напрасно ищем мы?..

Как ни пылал, — опять совсем один,

И кружит вороньё над пепелищами.

Что толку пальцы гнуть — друзей считать?..

Тот — предал вдруг, и в спину шепчут новые;

И вот теперь мне — точно, наплевать,

Кто бросит камень вслед, кто горсть пуховую.

И с виду вместе, всё же — врозь с людьми, —

Ни с кем из них не связан вечной клятвою.

Ну что ж… Ведь я один явился в мир, —

И из него один уйду когда-то я.

Всегда себя

А на прощанье я скажу:

«За всё простить не обязуйся!..»

Хотя в обидах — смерти жуть.

А непрощение — безумство!..

А я — за всё тебя простил!..

За то, что был не в меру щедрым.

За то, что вдруг не стало сил —

любить, как я любил в Сан-Педро.

Простил тебя за то, что пьян

с тобою был я слишком часто.

За то, рушилась семья, —

а я — смеялся безучастно.

Благие мысли сладко спят.

Их не разбудишь, — станешь вором!..

Прощаем мы всегда — себя!..

И нам нет дела до партнёров.

Всего лишь китч

Закрой свой рот!.. Не нужен яркий спич.

Побереги натруженные нервы!..

Ведь жизнь — во всей красе — всего лишь китч, —

как ни старайся глупо над шедевром!..

Всё решено давным-давно за нас,

и ни к чему над пропастью ломанья!..

И будь ты — гений, серость, пидарас, —

вот твой итог: «прощай» и «до свиданья».

Ты преуспел? Швырнул деньгу на Кипр?..

Ну, пусть — в Китай. Всё выглядит убого.

Что нужно всем? Не взмах твоей руки, —

явленье грешным — нам — посланца Бога.

Хотя и он, посланец, не спасёт —

лишь пропоёт псалмы, нахмурив брови.

А на его явлении урвёт

какой-то скот — деньжищи для надгробья.

Всего лишь навсего

Был твой выход громким выстрелом, яркой вспышкою во мгле.

Я ведь нашу встречу выстрадал за бескрайние семь лет!..

Семь годков с тоскою об руку в ожидании звонка.

Там, где жизнь пуста, как обморок, и, как ниточка, тонка.

Те года… Нет, не напрасные. Неподкупные года.

Не совсем однообразные, не вполне белиберда —

разметали счастье по полю, обезглавили семью…

Ясным взором ты заштопала душу рваную мою.

Я моргнул — сверкнул наколками. Зная: выгляжу ослом.

Завязались взгляды долгие заковыристым узлом.

Вот как хочешь — так распутывай!.. Лишь подумал — вот он, мент! —

Из подъезда вышел спутник твой и распутал нас в момент.

Две секунды был он зрителем — стал судьёй и палачом:

посмотрел в лицо презрительно и слегка задел плечом.

Крут начальник: трепещи, братва! И в любви ему везёт…

Ни на что я не рассчитывал. Просто ожил — вот и всё.

Всего лишь упал

Упал со стены деревянный распятие-крест.

Я крепко повесил лет восемь назад, — буду гадом!..

Ну вот, началось!.. Дьявол — точно — обманет и съест!..

Да ладно, чувак дорогой, — только бредить не надо!..

Присел. И смотрю на него. Ну, а мысли — о том,

что сильным казался себе. На поверку же — слабый.

И мать до сих пор спит под крепким дубовым крестом.

А памятник мраморный ставить старушке пора бы!..

Земное создание — крест. Смерть и траурность бед.

А мысли при виде него — устремляются в небо!..

И в город, где не был, наверное, тысячу лет.

Где жжёт темнотища ослепшего братика Глеба.

А кто говорил: «Бог не выдаст, а Дьявол — не съест!..»?..

И снова опустятся скорбно и тягостно плечи.

Я знаю, зачем ты упал со стены, славный крест!..

Чтоб снова я думал о тех, кто любим бесконечно.

Слепой — не умерший. Он — искренне ждущий гостей,

чей день непустой — зряче, солнечно, радостно прожит.

Ах, как ты живёшь, милый брат, — в темноте, в черноте?..

И мысли какие — прозревшую душу тревожат?..

Ломаем судьбу. Жизнь бездарно кромсаем свою.

А после — ругаем себя и бессмысленно плачем.

Братишка, ты — прав!.. Над упавшим крестом признаю, —

что видеть уметь — совершенно не значит быть зрячим.

Вновь — мыслей поток. И мольбою его не унять.

Я крест подниму и с любовью повешу обратно.

Прости меня, Боже, что крест — где схоронена мать.

За то, что давно я не видел ослепшего брата.

Всем подряд

Мне приснились её глаза —

свет волшебный в душе остался.

И проснулся я в два часа,

вспомнить что-то ещё пытался —

форму губ и ушей. И нос.

Подбородок и шею тоже.

Цвет, объём и длину волос,

рост, фигуру и запах кожи.

Я себя до зари терзал, —

ждал: раскроется тайна ночи.

И смотрели из тьмы глаза —

это было красиво, очень.

Отыщу этот ясный взгляд,

обещающий бездну ласки!..

Встречным женщинам — всем подряд —

я заглядывать буду в глазки.

Вспомнил

Я вспомнил. Вслушался. Оттаял.

И лучшим другом сделал страх.

То, что забыл и не исправил, —

мне Бог напомнит в Небесах.

С ожившей в памяти картиной, —

себя давно простив уже, —

всё меньше я — подлец, скотина;

всё больше радости в душе.

Сперва — кошмары мне во благо,

а позже — славная игра.

Не стерпит крепкая бумага —

того, что сделано вчера.

Опять затянется силком нить

воспоминаний. Шапито!..

Сейчас неплохо бы всё вспомнить, —

чтоб меньше выслушать потом!..

Стою, обнявшийся с берёзой,

и ствол качнувшийся, — в крови.

А по щекам стекают слёзы.

А в них — остатки нелюбви.

Выбор есть

Сердцу холодно в груди.

А дорожка впереди —

стелется.

И чем дальше, тем сильней

жизни пасмурной моей

мельница.

Я, конечно же, — не плох.

Помогает Батька-Бог,

хмурится.

Не светлы мои дела, —

с малолетства увлекла

улица.

Скомкав памятную грусть,

на скамейке растянусь

сладостно.

Говорила правду мать:

всё сначала начинать —

тягостно.

Я — не трус, но — не герой.

Встало прошлое горой

мраморной.

Подневольные года.

И улыбка, как тогда, —

траурна.

Отдохнул?.. Хорош лежать!

Видишь? Вот легла межа

белая.

Выбор есть?.. Конечно, — нет!..

Жизнь хорошую, без бед —

сделаю!..

Я же сам себе не враг.

Эй, бродяга, твёрже шаг —

в светлое, —

где не надо ждать звонка.

Ну, а песенка зэка —

спетая!..

Гарантийный талон

Не раз был размазан бедой по земле

и часто терял я в туманах дорогу.

Жалел о поступках и глупо хмелел,

не слушая мысль: «Друг, иди же ты к Богу!..»

И вот я решился: икон накупил

и, в сумрак при свечке отправив квартиру,

всех сразу святых о простецком просил:

«Деньжат мне побольше, поездить по миру!..»

Не верилось в чудо, но вдруг чудеса

квартиру мою на заре посетили.

Мне дружно сказали святых голоса:

«Истёк в понедельник твой срок гарантийный!..»

Кошмар да и только!.. Мне так не свезло!..

Упущено время бездарно, нелепо.

И чтобы был выписан новый талон, —

придётся за ним отправляться на Небо.

А так неохота пройти новый путь.

Желания нет, и терпенья не хватит.

И жизни остаток — устало тянуть

уже без надежд и без всяких гарантий.

Ведь знал же, что время не ходит назад!..

Внимания хочет, — чтоб не было спешки…

Прости меня, Господи, — был виноват, —

всю жизнь игнорируя Службу поддержки.

Где начинается рассвет

Сообщил товарищ новость, —

в ней теперь сомнений нет:

где-то там, в горах суровых,

начинается рассвет.

Где-то там — обитель Божья

и торжественный покой.

И со сладкой в душах дрожью

мы идём крутой тропой.

Отдохни чуть-чуть, товарищ,

в гору путь — втройне далёк.

Встанем здесь, и ты заваришь

в котелке для всех чаёк.

Посидим у костерочка,

повздыхаем, помолчим…

На привале, ближе к ночи, —

разговор — неутомим.

Нас навряд ли остановят,

приказав залечь на дне, —

переломы, запах крови —

восхождений прошлых дней.

Это жгучая потребность —

покидать простор полей, —

чтобы быть поближе к небу,

оставаясь на земле.

Отдохни чуть-чуть, товарищ,

в гору путь — втройне далёк…

Где ты?..

Где ты, где ты, где ты,

Где ты, друг надёжный мой?..

Песни не допеты

Под сияющей луной.

Мы вдвоём с тобою, повезёт, — так вчетвером —

Вновь по тихим улочкам пройдём.

Влезть бы мне для шика

В старый супермодный клёш.

Жаль — в моих пожитках

Это диво не найдёшь.

Каблуков подковки по остывшей мостовой —

Был бы сверхпотрясным выход мой!..

Тёртая «Монтана»

Среди прочих тряпок есть.

Буду у фонтана

В пять, а лучше — ровно в шесть.

Опоздаешь?.. Ладно. Будешь поздно?.. Ну и пусть —

Я тебя, конечно же, дождусь.

Выпью кружку пива,

Пену горькую смахну.

Сплюну хмель красиво,

Папироску потяну.

Жизнь, как ты прекрасна! Наслажусь тобой сполна, —

Ты ведь у меня всего одна!..

…Столько лет промчалось

С незапамятных времён!..

Поминать досталось

с болью — множество имён.

Звёздочки на небе об ушедших говорят —

В честь моих товарищей горят!..

«Где ты, где ты, где ты,

Где ты, мой надёжный друг?..»

Глупо ждать ответа,

Голос гаснет на ветру.

Молодость умчалась. Хоть шикарный вечер мал, —

Я бродить по городу устал.

Глупая рыба

Какая-то мощная глыба

вновь давит заблудшую душу.

Я стал вдруг холодною рыбой,

бездумно стоящей под душем.

И кажутся струйки слезами.

Я плачу водою проточной…

Судьбина — кривая, косая —

ударит и утром, и ночью!..

Унынием боль не разрушишь —

останется тяжесть навечно.

Стою жалкой рыбой под душем —

безумной, бездарной, увечной.

Взгляд, в кафель направленный тупо.

И струйки, клюющие темя.

Не хочется быть рыбой глупой.

Но чтоб поумнеть, — нужно время!..

А силы — появятся снова, —

не радуйтесь, тёмные твари!..

Я буду к несчастью готовым, —

когда острогой вновь ударят.

Ловите серебряной сетью,

крючком золотым поддевайте.

Блесною — из стали, из меди —

поймать безуспешно старайтесь!..

Израненный, вырвусь на волю.

И вскоре — не падший, не жалкий —

нехоженым, в терниях, полем, —

счастливый, — пойду на рыбалку.

Глупая фантазия

Чёрт жесток. Кому из нас охота

под его рога подставить грудь?..

Дочек звали Гнидой и Страхотой, —

чтоб светлее был по жизни путь.

Почему?.. Придёт за ними Дьявол, —

содрогнувшись, скажет имена.

Заберёт — того, чьё имя Слава,

Рада, Счаста, Бога и Весна…

А мальчишек звали — Гадом, Пленом.

Нерадив и Пьян, и Пустозвон.

Может быть, теперь, сквозь поколенья —

всплыл со дна веков кошмар имён?..

Потому житьё у многих — падаль,

грусть и злость, и боль, и жуткий страх?..

Чтоб твой род погиб — да много надо ль?..

Назови детишек — Смерть и Прах!..

С давних пор в сердцах порок, наверно.

Предок древний, — сеял?.. Пожинай!..

Блуд, жестокость — всяческую скверну, —

нелюбовь, немир, неурожай!..

Ладно, хватит глупых шуток. Баста!..

У детей другие имена.

Хватит бить друг друга, хватит хвастать,

хватит ждать, когда придёт весна!..

Чтобы горечь жгла нас всех не часто, —

на весь мир закатим звонкий пир!…..

Пусть растут детишки — Рада, Счаста,

Погурман, Веселий… Владомир…

Гляну в небо

Гляну в небо, в серые проёмы,

цепким взглядом боль поворошу.

Грозный папа — с кожаным ремнём, и

в то же время он — забавный шут.

В оба глаза — снова — по соринке

и по капле горькой из души.

Врежь, отец, мне пряжкой, по старинке,

а потом, как в детстве, рассмеши.

Врежь за то, что встал на мостик шаткий —

без страховки, глупый во хмелю.

Бубенцы взволнуются на шапке:

«Мальчик милый мой, на боль — наплюй!..»

«Будь доверчив, сделав шаг из дома!..» —

даст совет с улыбкой грозный шут

Гляну в небо, в рыжие проёмы.

И надену папкин парашют.

Говорили звёзды

Он — изменщик. Неужели?!.

Будто прыгнула с качелей,

повстречалась с мощной елью

очень больно головой.

Что же ты творишь, зараза?..

Ах, как подло, ух, как грязно!..

И решила гордо сразу:

«Значит, он — теперь чужой!..»

Говорили с неба звёзды:

«Расстаётесь слишком поздно!..

Всё, что было, — так серьёзно!

Ты не сможешь без него!..»

Да, одной — совсем не просто

в грешной жизни на подмостках.

Но ударил — очень хлёстко,

так что — действуй и не вой!..

Платье новое надену,

выйду, яркая, на сцену.

Да, себе я знаю цену:

раз и восемь ничего.

Да и этой цифры — мало!..

До работы — два квартала;

мужики глядят из зала, —

только нету моего!..

Отпашу, вернусь с работы.

Мне вина хлебнуть охота.

Ну, так завтра же — суббота, —

выпей, девушка, чуть-чуть!..

Нет уж, лучше — чашка чая;

утро трезвое встречая,

вновь продумаю с начала

мой дальнейший славный путь…

Говорили с неба звёзды:

«Расстаётесь слишком поздно!..

Всё, что было, — так серьёзно!

Ты не сможешь без него!..

Да, одной — совсем не просто

в грешной жизни на подмостках.

Но ударил — очень хлёстко,

так что — действуй и не вой!..

Говорит с цветами

Островочки снега на траве пожухлой, препротивный ветер, гололёд местами.

Телефон проплакал, и с тех пор старуха стала вдвое чаще говорить с цветами.

«Милые, родные…» — жилистой рукою стебельки погладит, листья приласкает.

Конец ознакомительного фрагмента.