Хуторяне 2416—2424. Эпизоды 1—15

Лев Корчажкин

«Сцены сельской жизни XXV века» можно отнести к жанру фэнтези-абсурда. Может быть, это совсем новый жанр, тогда их следует назвать смелым и веселым экспериментом. Веселым – потому что во всех сценах есть юмор, где-то черный, где-то светлый. Как и в большей части фантастической литературы, читатель и здесь найдет символы дня сегодняшнего, встретит знакомые явления общественной жизни. Автор надеется, что навыки понимать эзопов язык еще не утеряны отечественным читателем. Здесь они пригодятся.

ГАЛКИ

Старичок Прохор сидел на своей любимой лавке под окном и суетливо вертел в руках пульт от телевизора. Хотелось включить звук, но то ли было еще слишком рано, и все спали, то ли на всех напала сонница, и теперь до обеда все будут вялые и хмурые.

Сонница приходила в конце лета. Считалось, что приходила с вересковых пустошей, но были и сумлевающиеся, в том числе сам Прохор, который полагал, что она приходит с низовых болот, куда он по молодости хаживал охотиться на уток, и откуда всегда возвращался вроде бодрым, но сразу же валился с ног и засыпал там, куда падал. Иногда даже на половичке.

Старуха его, как всегда, качала головой, звала домовых, и они перетаскивали Прохора на кровать. Пустая бутылка при этом обязательно выкатывалась из снятого сапога, и старуха снова ворчала и шла перепрятывать ключ от дальнего амбара.

Это были сладкие воспоминания молодых лет, а теперь Прохор сидит на лавке и смотрит на противоположную стену. Как только на ней появится полоска света от заглянувшего в окно солнца, которое должно было бы уже и подняться, дверь бесшумно распахнется и в горницу вступит Марья Моревна с подносом с чашками. А следом за ней пара полных и мягких — чтоб не били посуду — подавальщиц с пирожками, ватрушками и кофейником. Хоть и были эти подавальщицы последней модели, но воскресный сервиз Моревна не доверяла никому — вещь старинной выделки, говорят, из самого Санкт-Петербурга, с императорского фарфорового завода.

— Хрен вам, а не император, — с тоски по ароматному кофе выругался старичок Прохор и еще усерднее уставился на противоположную стену.

И свершилось! Кое-что, нарушившее ожидаемый ход событий. Дверь распахнулась, появилась улыбающаяся Марья Моревна, за ней подавальщицы. Вплыл в горницу и аромат сдобы и кофе.

А полоски на стене не было! Солнце не взошло! Странно, небо было и есть чистое, ни облачка, а света нет. Прохор соскочил с лавки, положил пульт в карман и подошел к стене. Двумя руками пощупал лиственничный брус.

— Что это ты как ударенный, — спросила Марья Моревна.

Старичок Прохор, путаясь в словах, объяснил суть своего беспокойства и закончил так:

— В этом году сонница превеликую силу возымела. Даже солнце не встало. И, — Прохор прислушался, — все замерло, ни ветерка, даже птиц не слышно.

— Зато их видно! — ответила Марья Моревна, — выйди вон на веранду, все деревья облепили, галки твои проклятые.

— Почему же они мои? — обиженно произнес старичок Прохор, присаживаясь не на свою любимую лавку, а на ту, что поближе к столу.

— Да это ты их прогнать не можешь. Каждый год выдумываешь всякие диковинные способы, в прошлом году, помнишь, крылья себе приделал, и летал на угодьями.

— Но ведь прогнал, — сказал Прохор.

— Какое там прогнал! Вернулся весь в птичьем помете, а галки снова за свое. Рубашку и штаны даже стирать не стали, зарыли на огороде. Хорошо, что все натуральное, льняное, перегниет.

— Зато какой перец там теперь — до крыши достает! — нашел оправдание Прохор.

— Ладно с перцем. Давай звук включай. Сейчас все появятся, к завтраку никто не опаздывал еще. Василиса с Иваном с утра уже в бане плещутся. Душ принимают. На кухне слышно, бесстыдников!

Марья Моревна оглядела стол, довольно улыбнулась и повернулась к подавальщицам:

— А вы, девоньки, отнесите-ка свежие полотенца в баню. Я что-то не помню, меняли с вечера, али нет.

В горницу вошел, ступая тяжело, но уверенно, Батя. Боты он снял на крыльце, но края брючин были мокрые.

— Роса сегодня обильная, день добрым будет, — сказал Батя.

— Новости включить? — спросил старичок Прохор.

— Хорошо, — ответил Батя, садясь на свой стул с высокой резной спинкой.

Прохор засуетился, выискивая в глубоком кармане пульт, достал его и наконец-то включил звук. Звук не появился. Переключил канал на новости. А там большими буквами на весь экран: «Тихое воскресенье».

— Ах вот оно что, а мы-то забыли. Воскресенье сегодня же. Второе в августе. Выборы! — воскликнула Марья Моревна.

— Плохо, — сказал Батя.

В горницу вошла Василиса, поцеловала Батю в колючую щеку. За ней вошел Иван, поклонился всем, а у Марьи Моревны подхватил из рук пустой поднос, протянул его за дверь, там его перехватили ловкие лапки подавальщицы и отправили на кухню.

Батя пододвинул к себе стакан. Кофейные чашки он игнорировал как всех маломерок.

— А солнца-то все нет, — сказал старичок Прохор, озираясь на окно.

— Какое тебе сегодня солнце, — ответил Батя. Посмотри, там, наверное, выборщики тень наводят.

Все бросились к окну, кроме Бати.

И правда. На горизонте, там, где обычно в такое хорошее утро вовсю сияло свет-солнышко, над лесом висел огромный вытянутый пузырь выборщиков — серый аэростат с красными буквами по всей длине: «Выборы! Выборы! Выборы!»

Он и загораживал всходящее солнце.

Старичок Прохор просеменил к сундуку в углу, достал из под скрипучей крышки фаянсовый лупоглаз с деревянной ручкой, вернулся к окну.

В круглом донышке лупоглаза был виден только кусок обшивки с красным углом какой-то буквы.

— Да опусти ты пониже, бестолочь, — сказала Марья Моревна и дернула Прохора за воротник.

Старичок Прохор опустил лупоглаз пониже, и стал виден желтый ящик на серебряном тросе.

— Поднимают урну-то. Закончили у Данилы-мастера, — сказал Иван.

— Поднимают, точно. К полудню до нас доберутся, — подтвердил старичок Прохор.

— Ну и пусть добираются. Попутного им ветра, — сказала Марья Моревна. — А теперь прошу к столу, кофий, чай, еще не остыл.

— К полудню у нас будут, — повторила Василиса специально для Бати, садясь рядом с ним.

— Хорошо, — сказал Батя, — и отхлебнул из стакана в резном серебряном подстаканнике.

С полчаса пили кофе. Решили делам особенно не предаваться, готовится к выборам.

— Мне все равно кто, лишь бы не марсианин, — сказал старичок Прохор.

— Плохо, — сказал Батя. — А то и хорошо.

— Что плохо? — встрепенулся Прохор.

— Что все равно, — ответил Батя.

— А что хорошо? — спросила Василиса, подливая отцу горячего кофе.

— Что не марсианин, — ответил Батя.

— А хоть и марсианин. Они красивые, — сказала Василиса.

— И головастые. У них из-за того, что сила тяжести меньше, мозг лучше работает, — поддержал Василису Иван.

— Вот у них, кто силы тяжести-то нашей — настоящей, не знает, фантазии, сумасбродства всякие и начинаются, — вступился за своих старичок Прохор.

Марья Моревна сама в спор не вмешивалась, зорко следила, не закончились ли ватрушки и пироги на столе.

В прихожей затопали, загремели крышкой бадьи с живой водой. Дверь раскрылась и в горницу вошел Джон, поздоровался со всеми.

— Я щуке карасика бросил. Ест она карасиков?

— Да ты что, сосед! У нее и зубов не осталось. Рыбные котлеты готовлю, и на пару бывает. А ты карасика! — засуетилась Марья Моревна.

— Да ладно, пусть при старухе поживет, может, ума наберется.

— Наберется, обязательно наберется, — сказал Иван. — А как вырастет, мы его отсадим. И будет у нас в хозяйстве два советчика — один для тех, кто постарше, а второй для нас с Василисой.

— А может, она зевнет, и его случайно проглотит. Карасик совсем маленький, — сказал Джон.

— Ну, тогда и спору конец, — порешила Марья Моревна.

Джон сел к столу, налил себе кофе, потянулся за ватрушкой.

— Я к вам что, собственно пришел? Видели, сколько галок на ветках. А еще скворцы, да всякая прочая летающая живность. Беда будет с урожаем. Посоветоваться пришел.

— Да и мы с утра вспоминали об этом, — сказала Марья Моревна, — как Прохор в прошлом году с ними наперегонки летал.

— А перец-то какой, перец-то! — попробовал оправдаться старичок Прохор.

— Нет, так их не отвадишь, — сказал Иван. — Я вот читал в книжке, что у нас в сундуке на дне лежит, что надо десяток птиц пристрелить, да на шестах по полям поразвесить. Этого они боятся и улетают.

— Кому ж такая судьба завидной покажется. Конечно, улетят, — поддакнула Василиса.

— Плохо, — сказал Батя, надкусывая кусок пирога.

— Что плохо? Пирог не удался? — испугалась Марья Моревна.

— Десяток — мало, — Батя откусил снова.

— Ну, вроде, ест, — успокоилась Марья Моревна, — не оплошала, значит, с пирогами.

— Правильно, Трофим Трофимыч, уж если стрелять, так чтоб на всех соседей хватило. У каждого, у кого садик, у кого огородик есть. Хоть и при аэродроме живем, на всем готовом, а скучно иногда бывает, к природе руки тянутся, погладить ее, в земельке покопаться, — Джон заметил, что в чашке закончилось кофе, и прервался, чтобы налить вторую.

— Хорошо, — сказал Батя.

— А ружья-то — только у вас подходящие, Трофим Трофимыч.

— Правильно, — ответил Батя, — только у меня.

Иван встал, потянулся, похрустел косточками. Василиса нежно посмотрела на него, одернула сбившуюся на пояснице рубаху.

— А что, — сказал Иван, может, сейчас и пойдем? Пальнем пару раз. Как раз до выборщиков успеем.

— Хорошо, — сказал Батя, достал из штанов связку ключей, протянул старичку Прохору.

— С ними ступай, Прохор, арсенал отопрешь. Возьмите те, что в дальнем углу стоят, дедовские. Они номер лицензии не спрашивают. Некогда нам лицензию выправлять.

Иван и Джон вышли в почтительно распахнувшуюся перед ними и даже как бы попытавшуюся присесть, дверь. За ними похромал старичок Прохор, пряча в карман надкусанную ватрушку. Рукой с ключами от арсенала он вытирал рот.

— Авось, в этот раз лучше выйдет, — сказала Марья Моревна.

Под полом звякнули железные ворота, затем раздались веселые голоса во дворе. Василиса подошла к окну:

— Выборщики еще над лесом. А парни к старым ветлам на краю поля пошли.

— Время есть, успеют, — ответила Марья Моревна, подливая Бате в стакан, а себе в чашку.

Василиса села на лавку у окна, оперлась на подоконник, положила щеку на ладонь, стала наблюдать:

— Ваня первым стрелять наладился.

Бах! — донеслось через приоткрытую форточку.

— Вот так стая поднялась! Как туча! — воскликнула Василиса.

Бах! Бах!

— Галки как горох посыпались!

Бах! Бах!

Теперь к дубам пошли.

Бах! Бах!

— Ух, и там тоже — туча тучная!

Бах! Бах!

— Все, патроны закончились. Обратно идут, — сказала Василиса и вернулась от окна за стол.

В прихожей затопали, дверь с победным звоном распахнулась, вошли все трое, но старичок Прохор на этот раз первый.

— Тьму настреляли! — радостно сказал он, забираясь на свой стул.

Марья Моревна тут же налила ему в чашку кофе и пододвинула поближе блюдо с ватрушками.

Иван с Джоном поставили ружья в угол, тоже сели.

— Огородников послали птицу собирать, — сказал Иван. Вечером шестов в сарае возьмем, по полям натыкаем. Главное, чтобы вниз головами, чтобы крылья расправились.

— Не застынут до вечера? — спросил Батя.

— Не успеют, — ответил Джон. — Да и все равно времени не будет. Выборщики скоро уж появятся.

Старичок Прохор вдруг повернулся к стене и поднял брови. Стена была вся залита ярким светом, лившимся из окна. Ничто его не загораживало.

— Так они уже здесь, наверное! — воскликнул старичок Прохор.

Он привычно положил надкусанную ватрушку в карман, и в меру сил быстро доковылял до окна.

— Вот-те и выборщики, — протяжно и удивленно сказал он. — Садятся. Прямо на лес садятся.

Старичок Прохор взял с лавки лупоглаз, протер донышко рукавом, нацелился на дальний лес:

— Авария у них.

— Не может быть! — все, кроме Бати, сгрудились у окна.

Серый аэростат выборщиков, потерявший вдруг упругость, как-то весь сморщился и уже почти висел на вершинах столетних мачтовых сосен. Солнца, понятно, в таком состоянии он загораживать не мог.

— Поехать что ли, узнать, что случилось? — проговорил Джон.

— А галок развешивать — забыл? — толкнул его Иван.

— Галки, оно нужнее, — согласился Джон, — с аэродрома механиков отправлю, пойду позвоню.

— Что случилось? Что случилось? — пробурчал Батя. — Понятно, что случилось. Не первый раз под горячую руку.

Потом хлебнул из стакана, посмотрел в угол на ружья.

— Иван!

— Что, Трофим Трофимыч?

— Ружьишки-то в арсенал спусти, да почисти. Ключи вон — у Прохора возьми.

— Само собой, — ответил Иван, достал ключи из кармана старичка Прохора и унес ружья.

Снова звякнули железные ворота под полом.

— Ну, пока Джон распоряжается, Иван тоже пристроен, я насчет обеда распоряжусь! — сказала Марья Моревна и удалилась на кухню.

Василиса взялась ей помогать, а старичок Прохор так и застыл возле окна с лупоглазом перед прищуренным глазом.

— Нет, сегодня не долетят. Не починятся, — подвел он окончательный итог, снова сел за стол и потянулся за новой ватрушкой.

После обеда развешивали галок на шестах. А вечером, как обычно, сидели в саду и смотрели на звезды. Старичок Прохор дежурил у телевизора, а после полуночи тоже дохромал до скамейки.

— Ну, какие новости? — спросил его Иван.

Все благодушно посмотрели на Прохора.

Старичок Прохор отдышался и сообщил:

— Никто не победил. Будет второй тур. Только ваш этот — марсианин — свое отыграл. Не прошел во второй тур. Двух голосов аккурат не хватило.

— Бывает, — философски заметил Джон.

— Ну и пусть, — шепнула Василиса, прижимаясь к Ивану.

— Хорошо, — сказал Батя.

Старичок Прохор переместился поближе к Марье Моревне и стал что-то шепотом горячо просить ее.

— Да ты ополоумел, старый, такими пустяками щуку беспокоить! Не пойду спрашивать, и не думай. Подождешь до второго тура, не рассыплешься. Я лучше вон утром карасика выловлю и в реку отправлю на вечную жизнь. Чтоб соблазна не устраивал.

— Каково ему там будет, он, наверное, живой водой уже весь пропитался, — задумчиво произнесла Василиса.

— А тяжело поначалу будет. Сожрать его никто не сожрет, а шарахаться от каждой тени будет. Молодой еще, пока подрастет, — ответила Марья Моревна.

А галок, как стало видно утром, действительно поубавилось. Не подвели дедовские ни книжки, ни ружьишки.