Этногенез Руси и славян. Над вечным покоем

Лев Алексеевич Исаков

Основываясь на данных археологии, антропологии, лингвистики, палеографии и топонимики, автор построил схему этногенеза великорусского народа от возникновения бореального языкового сообщества 9—6 тыс. до н. э. до оформления древнерусской народности к 6 в. н. э. В той или иной мере этот процесс охватил регион от Северо-Западной Скандинавии до Оби, ко 2 тыс. д.н.э.. в рамках которого складывается «санскритский очаг» эволюционных и миграционных процессов этногенеза Руси, ариев, балтов, славян.

Некоторые SYMMARY из материала предыдущих частей

Возникшие из обозрений двух предыдущих монотематических сборников работ «Этногенез руси и славян» представления требуют необходимых промежуточных обобщений, которыми обрисовывается и утверждается в достигнутой полноте сам из себя новый конструкт, или настораживает, возникает-двоится что-то иное, уже уходящее от того, что рисовалось в качестве посыла в начале работ.

Итак:

1.Финальным актом оформления славяно-русской этно-культурной общности мной заявляется возникновение широкого круга «славяно» — именковских культур 2—6 в. н.э. в Среднем и Нижнем Поволжье, в современном обозрении от Нижней Камы до Самарской Луки; полагаемой, как распространение Пьяноборской культуры северных европеоидов 2 в. д.н.э. — 2 в. н.э., особенно её выразительного Чегандинского варианта, на освобождающиеся территории после разгрома скифов сарматами и ухода последних из Заволжских степей в Причерноморские в 3—2 в. д.н.э., крушения Сарматской Ойкумены под ударами готов во 2 в. н.э., массовый уход степного населения вместе с гуннами в поход на Европу в 4.в. н.э. — по бегству оседлого населения открывший славянской миграции и Центральную Европу.

2.Этот этно-культурный прорыв я привязываю к широкому кругу культур европеоидного населения евразийского севера, бытовавшего на пространстве от Северо-Западной Скандинавии до Оби в 9—2 тыс. д.н.э., как продолжение того населения 22—14 тыс. д.н.э.,что концентрировалось в Волжско-Камско-Обском незамерзающем рефугиуме-убежище в период Валдайского наступления ледового щита; и первым устремилось на всю глубину освобождавшихся от льда просторов Северного полушария 14—9 тыс. д.н.э., особенно в Алерёдский период стремительного таяния Скандинавского ледового щита 11—9 тыс. д.н.э., спровоцированного гигантским извержением кальдеры Лаахер-Зе в Центральной Европе (Германия) около 10900 г. д.н. э. Для данного населения эта миграция была естественным следованием своей освоенной ландшафтно-географической нише, что теперь начала быстро смещаться на север и северо-запад.

3.Это население по данным антропологии было представлено сложным типологическим составом, возникавшим, по мнению большинства авторов, подвижкой «Север-Юг» социумов ледниковой эпохи 50—14 тыс. д.н.э. перед фронтом стадиальных и интерстадиальных смещений ледников, особенно Скандинавского щита, т.е. миграционным смешением. Этому достаточно противоречит археологический материал, свидетельствующий о большой оседлости как населения приледниковой зоны (Сунгирская 22 тыс. д.н.э. и Зарайская 18 тыс. д.н.э. археологические культуры), так и более южных регионов (Костёнки 40—15 тыс. д.н.э.), у которых связь с южными очагами складывания неразделённой европеоидно-негроидной расы была достаточно выразительна. При этом насельникам Сунгири был присущ особый расово-антропологический тип мезокранных европеоидов с легкими чертами монголоидности, который в более поздние эпохи просматривается на пространстве от Средней Оби (обитатели Шигирского торфяника 9 тыс. д.н.э.) и вплоть до части современного населения Прибалтики; тип, возникший и развивавшийся до 1 тыс. д.н.э. вне связей с восточным очагом расообразования большой монголоидной расы в Восточной Азии, центр которого полагают в долине Хуанхэ, а начало расогенеза привязывают уже к синантропам 500-тысячелетней давности (ак. В. Алексеев). В то же время он находится в антропологической близости к расовому типу носителей западноевропейской верхнепалеолитической культуры Солютре 30—14 тыс. д.н.э., создателей и хранителей знаменитоых пещер-галерей Испании и Южной Франции, по своеобразному сочетанию европеоидных и монголоидных черт, наблюдаемых у индейцев Северной Америки, получивших название «америндов». Но одновременно такая же художественная культура в 30 тыс. д.н.э. открывается и в пещерах Южного Урала (Капова и несколько других), у поздних насельников которых идентифицированы «индоевропейские» гаплогруппы R1a и R1b, как бы сами собой протягивающие мостик от Урала до Приангарья, где у обитателей стоянки Мальта идентифицированы под 22 тыс. д.н.э. древнейшие из известных локусы гаплогруппы R1a… Классическая антропология от Ч. Дарвина до В. Алексеева даёт троякое объяснение этой «бинарности», полагаемой в ней и естественной и обычной:

это либо следствие адаптации кроманьонцев условиям обитания у границы ледника (общая трансформация формы тела к максимальному объёму при минимальной поверхности, в частности брахицилизация),вполне возможная на пространстве в 20 тыс. лет от Костенковских кроманьонцев 40 тыс. д.н.э. до Сунгирских «метисов» 20 тыс. д.н.э.;

динамическое состояние расогенеза, ещё не оформившего разделения рас из общего предка, в чём достаточно усомняет наличие вполне отделившегося более раннего кроманьнца-европеоида Костёнок;

/если вдуматься/ вполне жизнеспособный подвид на общем поле полиморфного вида (по В. Алексееву); или одна разновидность из смеси «разновидностей одного полиформного подвида, ещё не разделившегося на расы» позднепалеолитического человечества (по В. Бунаку)… Из-за того, что в определениях не дано разделяющих подходов двух мэтров к дефиниции человечества как вида, полиморфный он или сборный, возникает подозрение, а не тавтология ли это типа «масло масляное» — существенно, что две разные посылки, породившие немалую дискуссию, выводят на общий пункт пересечения.

Данные популяционной генетики вместе с современными методами датировок дают и резко отстранённый, и как-то совпадающий материал…

Они:

резко удревняют эпоху Костёнок — Сунгири (на 5000—10000 лет) и выразительно сближают их антропологический и археологический материал, в частности по Стрелецкой субкультуре Костёнок;

связывают насельников Сунгири с «америндами» Солютри, кроме общности антропологического типа, ещё и по Y-хромосоме C1a2; и по ней же с носителями Западноевропейской Ориньякской археологической культуры (33 тыс. д.н.э.) и Центральноевропейской культуры Дольче-Вестоницы (30 тыс. д.н.э.);

по наличию таких же субкладов C1a2 в Малой Азии (Турция) вплоть до неолита (7 тыс. д.н.э.) её продуцент представлял устойчивый антропологический тип;

по антропологической и генетической схожести в непрерывном пространственном поле от Аквитании до Поволжья (до Зауралья по материалам пещер Башкирии) на совпадающем периоде времени Сунгирские люди даже в случае предельного критицизма могут заявляться как одна из географических адаптационных линий западно-евразийского кроманьонца…

Рассматривая в общей перспективе ситуацию периода «мезолит — энеолит» в регионе, нельзя не обратить внимание, что эта антропологическая «неровность» сохраняется у его населения вплоть до 9 тыс. д.н.э. — Шигирское население Зауралья по реконструкции М. Герасимова; присуща носителям археологических культур и субкультур Западно-Евразийского Севера от Среднерусского водораздела до Северной Скандинавии 8—2 тыс. д.н.э. вплоть до «волосовской», антропологическую близость с которой начинают усматривать последнее десятилетие и в вошедших на рубеже 3—2 тыс. д.н.э. на её территории с запада «фатьяновцах» и «балановцах»; как и у прошедших в 18—16 в.д.н.э. в своём рейде от Алтая до Финляндии «сейминце-турбинцах» (согласно материалам реалистической пластики турбинской художественной бронзы, проанализированной И. Ковтуном).

В этой связи многое говорит археологический материал и перемены в его трактовке у исследователей последних 2-х десятилетий: обращено должное внимание, что миграционные перемещения археологических маркеров культур в регионе отнюдь не сопровождаются исчезновением предшествующих; налицо материал сосуществования длительное время старых и вселившихся культурно-этнических артефактов вплоть до широкого симбиоза в археологических новообразованиях. На основе этих представлений многое, ранее соотносимое с миграционным вхождением, начинает трактоваться следствием автохтонных процессов сращивания культурно-исторического опыта, возникшего вследствие не завоевания, а подселения нового населения к автохтонному. Так выразительно переменилась оценка прекращения жизнедеятельности древних поселений Оленеостровской культуры 6—2 тыс. д.н.э. в Прионежье — причину этого начинают искать в его миграции на юг, в район Валдайской возвышенности, где появилась характерная для Обонежья «валиковая керамика»; необычный характер фатьяновских поселений, зачастую возникших на площадках селищ «волосовской культуры», начинают рассматривать, как свидетельство относительно мирного вхождения «фатьяновцев» на территорию близкого по культуре и в антропологическом смысле населения, или даже преемственности развития из первых — что кажется чрезмерным. Обращается внимание на постоянное присутствие «волосовского субстрата» вокруг и в районах фатьяновско-балановского расселения, только опираясь на поддержку которого пришельцы смогли выдержать многовековой натиск предскифского этноса степной «Абашевской культуры». Отдаётся должное тому факту, что к 3-й четверти 2 тыс. д.н.э. балановцы и волосовцы с широким участием «пост-сейминского субстрата» образовали устойчивое этно-политическое образование по правобережью Камы до Вятки, просуществовавшее до 8 в. д.н.э., и сметённого только массовым вторжением степных и лесостепных этносов Южной Сибири (скифы и савиры, выходившие в Европу).

4.Представляется, что различие скотоводов «фатьяновцев» и «балановцев» по хозяйственному укладу — решительное преобладание в стаде у первых свиньи, у вторых коровы — как-то уходит во всей полноте от внимания историографов; между тем оно возбуждает законный вопрос, а не связано ли это с отсутствием у фатьяновцев физиологической способности к усвоению лактозы, и наличия такой у вторых? Положительный ответ на него сразу увязывается с утверждением об антропологической и, как следствие, этнокультурной инаковости этих социумов.

5.Рассматривая природо-обусловленную «широтную связность» совпадающих социально-экономических укладов с соответствующим географическим ландшафтно-климатическим районированием, выстраивающимся в направлении Восток-Запад/Запад-Восток, как и задающим направления миграционных потоков от эпохи культур шнуровой керамики до Чингис-хана по соответствующим их укладу «нишам — магистралям» особое внимание привлекает неповторимая особенность Восточно-Европейской/Русской равнины: пронизывающие её, как и все на ней ландшафтно-климатические зоны со всем богатством раскрывающихся в них цивилизаций, поперечные «меридиональные», сшивающие их в единое целое, водные пути великих рек Западной Евразии, стекающих с возвышенностей Средне-Русского водораздела в обоих направлениях, на Север и Юг; задавая контуры возникающего континуума «Единой Западной Евразии» от Балтики и Ледовитого океана до Чёрного и Каспийского морей. И в потенции создавая предпосылки, что оформляющийся в их долинах ВОДОЖИВУЩИЙ ЭТНОС необходимо становится доминирующей социально-объединяющей силой Западной Евразии от Карпат и Немана до Оби и Яика; а в перспективе всей Северной Евразии до Тихого океана, пронизанной великими реками Сибири, стекающими с Центрально-Азиатского водораздела на север; впрочем и Амура, жмущегося к ним; и Юкона, завлекающего широко открытым устьем вглубь своего континента — станет лишь только воли…

6.Таким социально-экономическим укладом только могло быть и явилось сообщество оседлых рыбоохотников-рыболовов, острогой, сетью, челном и веслом осваивающего великие реки и озёра-моря Восточноевропейской равнины, которое вынесет её в Русскую; дополнением к основному занятию становится придомное земледелие и скотоводство в благоприятных условиях на заливных лугах и лёссах речных долин — и что особенно выразительно отложилось на земледелии, термины которого возникли из водохозяйственного оборота (напр. «плуг» от «плугаре»/ «волнообразование» по О. Трубачёву), и открытого в эпоху, когда праславянские пращуры жили в основном РЫБОЙ и начали переходить к земледелию… В случае угроз уходивших вглубь континента по рекам от южно-степной «баранты» — при благоприятных условиях возвращавшихся «с милого севера в сторону южную» водой.

Это принципиально отлично от цивилизации исторических носителей культуры Триполье-Кукутень, живших ЗЕМЛЕДЕЛИЕМ И ПРИДОМНЫМ МЯСО-МОЛОЧНЫМ СКОТОВОДСТВОМ в своей «широтной нише», нарезанной уровнем инсоляции по долинам рек с лёссом и заливными лугами — и погибающей при социально-природных катаклизмах в ней или вместе с ней по невозможности перемениться на обитания в других.

Этот уклад, оформившийся в виде отделившегося из общего круга охотничье-присваивающего хозяйства в том числе и рыбоохоты с острогой ОСЕДЛОГО рыбоЛОВСТВА по долинам великих рек Северной Евразии в мезолите 14—6 тыс д. н. э., свидетельством чему стало появление сетей (ранее 9 тыс. д.н.э.) и лодок (до 6 тыс. д.н.э) на пространствах от Средней Оби до Карелии, и возобладавший в 6 тыс. д.н.э.; аккумулирующий и ускоряющий культурный процесс двумя новыми факторами ПОЛНОЙ ОСЕДЛОСТЬЮ И ОТКРЫВШИМСЯ СВОБОДНЫМ ВРЕМЕНЕМ; обогащаемый в неолите элементами земледелия и скотоводства — пронёс его творца через все бури бесновавшихся бесхвостых злых обезьян: скифов, сармат, готов, гуннов, авар, татар: если только, налегая на комли плуга и сохи, его носитель не забывал об остроге, верше, бредне, охане, заколе, сетях — и царице-ладье с боярином-веслом… И таким носителем в 9 в. всплыл исторический славянин-росс, наибольшую долю животного белка в пище которого составляла РЫБА — а преобладающее искусство во владении водой уже застолбило за ним Русские Моря на севере и юге (Ладога по В. Татищеву, Чёрное у арабов), открыло Ледовитый Океан и поведёт к Тихому.

8.Но ещё ранее прямым выражением единства Воды и Земли стала культура безымянных нам обитателей свайно-береговых поселений 3—1 тыс. д.н.э. северного склона Среднерусского водораздела от Смоленских Сертей и Московской Дубны до Вологодской Модлоны, живших тысячелетия в согласии с окружающим простором, но покойный сон которых был сорван яростными бронзовыми людьми вонзившейся в их мир Сейминско-Турбинской раны 18—15 в. д.н.э. — и ответом на вызов Сейминской Бронзы стало Сертейское Железо, ещё мало технологичный мягкий металл для специализированных топоров по особому разделочному материалу человечине.

9. Но со 2-го тыс. д.н.э. начинают проступать контуры нового исторического субъекта, уже претендующего на некоторую форму обоснованности своего бытия: необходимого и достаточного утверждения факта наличия «славистики».

Серединой 2 тыс. д.н.э. по данным компаративистики и результатам глоттохронологии датируется выделение «праславянского» языка из «праиндоевропейского» субстрата, в котором он пребывал в общности с «балтскими» и «индоиранскими»/индо-арийская ветвь/ — впрочем, если обратиться к механике этого «выделения», оно скорее выглядит, как выход «протобалтов» и «протоиндоариев» с общей им по лингвистике «индо-санскритской прародины», сорванных коллапсом Западно-Евразийской миграционной бури 2000—1500 гг. (фатьяновцы, балановцы, турбинцы, абашевцы), обрушившихся на кризис восхождения-разделения комплексного присваивающего хозяйственного уклада автохтонного населения в земледелие с придомным скотоводством (балты) и отгонное скотоводство с придомным земледелием (индо-арийцы). И тех, кто остались при своём деле на своей земле (рыбка-хлебушко-молочко) — «праславяне»… Первые утвердились историческими пруссами, литовцами, ливами; вторые отметились, как синды и меоты Прикубанья; третьи — а где же ТРЕТЬИ? Их 800 лет искали среди неустойчиво оседлых, вдруг срывающихся в миграции преимущественно скотоводческих археологических культурах Западной Европы и Центрально Европы 2 тыс. д.н.э. — 1 тыс. н.э., но при всех прикидках к «пшеворцам», «трипольцам», «черняховцам», «венедам», «вандалам», ничего ранее проблесков 5—6 в. н.э. среди гуннов и авар не находили…

Евроманическое поветрие переписать аллели Отечественной Истории в оттоция Европейской, овладевшее русским образованным обществом в 18 веке, равно и по А. Шлецеру, и по М. Ломоносову, совершенно выводит из магистрального научного оборота огромный пласт индо-санскритской топонимики, и особо устойчивой в ней гидронимии, от Оби до Немана, которую в лучшем случае старательно камуфлируют в «балтскую», в предельно невозможных случаях соглашаются на «возм. русскую» в отношении разных там «Печёр», «Сухон», «Двин»; но впадают прямо-таки в горячечное исступление, как некий дхн Шилов, когда некто, не просвещённый в кулуарно-академических «табу», задаётся вопросом, а не естественное ли это наследие того субстрата праиндоевропейской общности, в котором пребывали индо-балто-славянские языки в ещё неразделённо диалектном состоянии — а и далее того, полнота сохранения топонимики свидетельствует, что некий субстрат этой общности продолжал (и продолжает?) пребывать в этом регионе, благодаря чему только и может сохраниться в такой полноте и прозрачности топонимика… Да, автохтонное население может и часто ассимилироваться мигрантами — но когда индийские специалисты по ИСТОРИЧЕСКОМУ САНСКРИТУ на улицах Вологды начинают общаться с её горожанами НА МЁРТВОМ САНСКРИТЕ (не на ЖИВОМ хинди!) БЕЗ ПЕРЕВОДЧИКОВ (свид. дин Н.Р.Гусевой), куда как более естественным становится предположение, что именно они, современное русское население севера, и являются ПОТОМКАМИ АВТОРОВ И ХРАНИТЕЛЯМИ древнейшей из наличных ИНДОЕВРОПЕЙСКОЙ/индоарийской ТОПОНИМИКИ и Русского Севера и ВСЕГО СЕВЕРНОГО АРЕАЛА ЗАПАДНОЙ ЕВРАЗИИ, как это начинали прозревать З. Фейст для Германии и Г. Йохансон для Скандинавии в середине 20 века, когда благодарность за спасение от нацизма чуть приоткрыла европейские головы для иных поветрий.

В последнее 10-летие ненормальность ситуации в топонимике возбудила процесс «обратной индоевропеизации», и в частности большую часть «балтских» гидронимов с детерминантом на «ра» (Жиздра, Нара и проч.) переводят в класс «нераздельной протоиндоевропейской общности» — но ещё более выразительной становится неизбежная «индоевропеизация» т.н. «финно-угорской гидронимии» Русской/Восточно-Европейской равнины. Всеобщая уверенность в финно-угорском происхождении детерминанта «ва» (Сылва, Нева, Протва, и далее восходи до миллиона) так ударила в крепкие финские головы, что Аарне предъявил претензии на «финно-угорское наследие» устойчивых гнёзд «ва» — ризмов в Центральной (преимущественно Славянской) Европе (Влтава, Варшава, Морава, Ондава…), заодно объявив курносых пращуров «коренным населением континента». Это было чрезмерным, и мгновенно отфутболено обратно «до финских хладных скал» простым естественно-научным фактом: древнейшее население Европы 10—3 тыс. д.н.э. являлось носителем гаплогрупп I1/I2,что в корне отлично от «угро-финской» N1c, но и сверх того, из носителей N1c в Восточной Прибалтике из 5-х исторически зафиксированных народностей только 2-е, эстонцы и финны, «финноговорящие», три прочие «балты», т.е. «индоевропейцы» по языку. Выразительно бьёт в глаза и уши ПОЛНОЕ ОТСУТСТВИЕ ГИДРОНИМИИ НА «ВА» именно у «эстиев» и «феннов».

Естественно было бы вслед за «европами» отечественной лингвистике переместить «ВА» — гидроанимию из «финнизмов» в «индуизмы», предохранительно в «балтизмы», коли так мучителен путь через «санскритизм» в «славизм» и далее до «русизма»… И уже новым взглядом обозреть евразийскую гидронимию от ДаугаВЫ до СосьВЫ, от АрагВЫ до КолВЫ; а вот Белым морем не застолбить: от Ярославской области детерминант на «ВА» пропадает из широкой меридиональной полосы от Верхней Волги «до Самого Белого Моря»…

10. Перипетии 1 тыс. д.н.э.: мощные «широтные» миграции этносов и культур Великой степи, выталкивая в регион побеждённых и сторонне увлечённых движением, вызывают глубокие деформации европеоидного населения региона: монголоидные «ананьинцы» сминают и поглощают пост-балановских европеоидов Волго-Камья. Деградирует в культурном отношении фатьяновско-волосовское Поочье: возможно, под влиянием ананьинского субстрата переменяясь в антраполого-этнологическом смысле в носителей «дьяковской культуры», у которых усиливаются черты монголоидности, но сохраняется в крайне огрублённом виде фатьяновско-балановский уклад оседлых скотоводов с наличием в стаде лошади, коровы, свиньи — но малорослых без селекции; и с выразительно возросшей ролью охоты и собирательства. «Дьяковцы» уничтожают после ожесточённого сопротивления последние очаги фатьяновской культуры на Средне-Русском водоразделе, но водно-береговые поселения «срубников» 2 тыс. д.н.э. по северному склону водораздела и на Валдае продолжают устойчиво функционировать весь период.

11. Во 2 в. д.н. э. Средне-Русское междустение степного и лесного миров испытывает огромное этно-антропологическое и цивилизационное потрясение: в регион ананьинской культуры пост-бронзового века вторгается мощный европеоидный субстрат носителей культуры и технологий железного века, оформивший в Волго-Камье Пьяноборскую культуру 2 в.д.н.э. — 2 в. н.э. с ярко выраженными чертами «урбанизации», «Страны городов», «Гардарики», типологически сопоставимой с культурами Синташты-Аркаима сер.2 тыс. д.н.э. и Древней Руси 8—10 века описаний скандинавских саг. Ввиду полного отсутствия каких-либо аналогов такой глубокой урбанизации развитых сообществ Великой Степи, как и лесостепи после ухода населения культуры Синташты-Аркаим во 2 пол. 2 тыс. д.н.э. единственно возможным источником вселения представляется северное, что подтверждает ярко выраженная направленность пограничных укреплений — огромных Чегандинских Валов — фронтом против степи

12. (Предположительно) во 2 в. прорывом пьяноборской культуры в Поволжье до Жигулей, ознаменованным появлением Славкинской культуры на Самарской Луке, и массовым переселением Волго-Камского европеоидного населения, образовавшего первую обширную «славянскую» (идентификация В. Седова) Именковскую культуру 4—7 в., по территории сопоставимую Киевской Руси эпохи Олега, открывается Славянский Мир.

Конец ознакомительного фрагмента.