Хроники Дерябино в трех частях. Часть 2. Дежавю

Лариса Сафо

Вторая часть из трёх «Хроники Дерябино» написана в публицистическом жанре с полным погружением в выдуманную реальность. В ней незримым фоном присутствуют действительные завихрения политической российской атмосферы и обстоятельствами народной жизни. Обе книжник объединены местом действия, героями и общественно значимой направленностью мыслей автора. В тексте намеренно используются устаревшие слова и выражения, дабы наши исторические корни не сгнили в толще веков.

Глава 3

Краснощёкое весеннее утро началось для следователя дерябинской прокуратуры Петра Ефимовича Бессмертного с тайфунного визита надушенной дамы. Она закатила дикую истерику, махала округлыми руками, стучала острыми каблучками лабутенов в обшарпаный казённый пол и трясогузкой взлетала со стула.

Вообще, производила впечатление жертвы хунвейбинов. Те в своё время сбривали крашеные волосы у женщин, раздирали слишком узкие брюки, разламывали пополам остроносые туфли. Или демонстрировала протестный акт борющейся за избирательные права суфражистки. Между прочем американки получили эти права на три года позднее россиянок в начале ухнувшего в вечность прошлого века.

А прикинувшаяся блондинкой тонкобровая фифа громогласно цитировала выдержки из своей челобитной на имя прокурора города и визгливо верещала:

— Пошли пятые сутки, а мужа мне не вернули. Ни живого, ни мёртвого. Полиция какую-то Татьяну Петровну ищет, жалкую пенсионерку. Мой муж — выдающийся пластический хирург! Вот кого искать надо, заглядывая под каждый куст и в каждую подворотню…

— Это обычные места его пребывания? — поелозив ногами под столом, насмешливо поинтересовался Пётр Ефимович и тут же осёкся под жалящим взглядом фальшивой красотки. — Извините, неудачно пошутил.

Он откинулся на спинку офисного кресла из-за опасения быть поцарапанным острыми ноготками разбушевавшейся мадам и принял смиренный вид камердинера. А её рябинового цвета губы напряглись и она с грозным стуком «просыпалась» замёрзшими ягодами на стол:

— Не примите меры, пойду выше. Кстати, племянница мэра Агриппина моя ближайшая подруга…

Без пяти минут вдова пластического хирурга надменно вскинула голову и мстительно удалилась, громко хлопнув входной дверью. Злокозненный дамский намёк Бессмертному не понравился. Пуще зеницы ока он хранил тайну романтических отношений с родственницей градоначальника и посему впал в разболтанное состояние духа. Не то, чтобы Пётр Ефимович тревожился за своё рабочее место или страшился угроз супруга Агриппины: тот был рогоносцем не первый год и вполне примирился с положением подкаблучника подобно лежащей под башмаком дядюшки Сэма Европе.

И всё же что-то унизительное было в последней реплике взбесившейся бабы подобно болезненному пинку под зад. Для придания устойчивости поколебленному эго Бессмертный пробежался глазами по своему кабинету. Ничего не изменилось в нём с прошлого года, когда он потерпел сокрушительное фиаско от бананового маньяка. Впрочем, его оправдывала нарочитая художественность преступления.

Взгляд следователя прокуратуры задержался на бюстике Дзержинского на сейфе, задел ядовитого цвета будёновку на гвозде под календарём с изображением исторической встречи Папы Римского Франциска и Патриарха Московского и всея Руси Кирилла и проникся духом принятой ими декларации. К тому же Папа Римский издал осуждающую банкиров и капиталистов за безудержную жажду наживы энциклику, за что его на американском канале Фокс Ньюс назвали «самым опасным человеком в мире».

И Бессмертный категорически был согласен с Главой католической церкви, равно как и с принятым церковными мужами религиозным документом. Выдержка из него также красовалась в нижнем правом углу настенного календаря: «Растущее неравенство в распределении земных благ увеличивает чувство несправедливости насаждаемой системы международных отношений».

На ум Петру Ефимовичу тут же пришёл доклад британской благотворительной организации: шестьдесят два самых богатых человека в мире владеют таким же состоянием, которое имеет беднейшая половина населения земли. А восемьдесят восемь процентов богатств России принадлежат олигархам числом сто тысяч долларовых миллионеров и около ста миллиардеров.

Следователь прокуратуры не собирался с этим мириться, он намеревался бороться и крепить ряды. Начал с последнего: набрал номер телефона бывалого опера Валентина Валентиновича Пекшина и с генеральской интонацией в голосе спросил в трубку:

— Приветствую! Что у нас по пластическому хирургу? Подвижки есть?

— Доблестной прокуратуре всяческое приятие! Чем вызван интерес, позвольте полюбопытствовать? — служащим денщиком у маршала отозвался тот безо всякого рвения и чинопочитания.

Тин Тиныч так и не забыл досаду от бесславного расследования рука об руку со следователем прокуратуры бананового дела в ушедшем году. И посему звонок Петра Ефимовича не вызвал в нём подвижнического энтузиазма.

— Ищем, ищем, — мохнатым шмелём прожужжал он через секунду, дабы отделаться от назойливого внимания прокуратуры.

Но Бессмертный сдаваться не собирался. Встал для солидности со стула, намотал телефонный провод на шариковую ручку и начальственно процедил сквозь отбеленные «Диролом» зубы:

— Знаю я, кого вы ищете! Кто это Татьяна Петровна? И за что ей такая честь?

— Бывший секретарь градоначальника Гарманюка Георгия Германовича, — отчеканил Тин Тиныч церемониальным шагом по плацу. — Супруга доверенного лица кандидата в мэры редактора подпольной газеты «Вилы» Кузьмина Фомы Андреевича. Подозревается в покушении на убийство!

Следователь прокуратуры вернулся в исходное положение и в продолжение разговора сумрачно заключил:

— Понятно. С этими выборами мы ещё хлебнём лихо… А доказательная база имеется?

Опытный сыщик замешкался было, но в соответствии с принятой на себя ролью бравого служаки горделиво доложил:

— С этим всё в порядке. Она варганила ему кофе со снотворным и систематически им поила. Есть показания провизора из аптеки рядом с местом её проживания, есть анализ жидкости из чашки мэра. Её муж богатырским сном спит, сама Татьяна Петровна участковому терапевту на бессонницу не жаловалась. Так что покупала она таблетки не для своих нужд, а дабы умерить сперматозоидный пыл градоначальника в предвыборной вакханалии. Логично?

Следователь прокуратуры застывшим на распутье рязанским богатырём Коловратом раздумчиво согласился:

— Ну да, ну да. Убить шефа она не собиралась. Ей действительно надо было выбить его из предвыборного седла, инда он в избирательном забеге не участвовал. И что Георгий Германович?

С прытью норовистого скакуна взять очередной искусственный барьер Пекшин непочтительно заржал в трубку:

— Жив, здоров! Нанял нового секретаря — жену потомственного дерябинского либерала Мошкина Игоря Антоновича, классово близкого ему элемента. Тот в местной газете «Особый путь» служит. Кстати, Мария Сергеевна и обнаружила нишу для какого-то прибора в разломанной груди гипсовой вакханки при любовном проведении по ней тряпочкой. Похотливый бюстик мэр зачем-то под рабочим столом держал.

Пренебрежение в интонации голоса опера выдало в нём идеологического соратника Петра Ефимовича. Он начисто забыл о блуждающем неизвестно где пластическом хирурге и севшим на полтона голосом приглушённо поинтересовался:

— А записывающее устройство где?

Умудрённый правоохранительным опытом Тин Тиныч прижал к расплывшимся в улыбке губам мембрану телефонного аппарата и со знанием дела щедро поделился догадкой:

— У Татьяны Петровны, вестимо. Логично?

Следователь прокураты положил трубку на рычаг и предался тягостным размышлениям о судьбе дерябинского люда. Однажды народ уже попал в сладкоречивую паутину бывшего правителя города Корнея Петровича Придорожного. Тот был избран на волне либерального брожения в умах, когда стольный град мамоне покорился. Градоначальник был из местных, всеми любим и почитаем за стремление облегчить народную жизнь и богобоязненную честность. Но муж сей повторил судьбу принявшего испанских конкистадоров за посланцев бога с белой бородой и с радостью подчинившего им своё племя вождя ацтеков Монтесумы II.

А они были нацией высококультурной: вели свой календарь, составляли исторические хроники и имели своё представление о мире. Когда же ацтеки восстали, то по приказу испанцев вождь обратился к соплеменникам с умиротворяющей речью. И тут же был побиваем камнями и несколько дней спустя испустил дух от ран. Почти также закончил и бывший хозяин города, не избегнув летального исхода.

Пётр Ефимович провёл ладонью по разгорячённому лбу, бросил пронизывающий взгляд на томик Уголовного кодекса РФ на столе и задался риторическим вопросом: откуда в его голове подобные сравнения? Он знать не знал никаких ацтеков, а тем паче вождя оных. Однако мысли продолжили свой спринтерский бег.

Этой предвыборной весной в раздрызганом дерябинском сознании плоть и душа сошлись в кровопролитной битве. Отсиживаться в окопах смерти подобно, а в атаку идти страшно: не оказаться бы в положении торгующей своими прелестями гарной дивчины за забором. Старательно отведя взгляд от колыхнувшейся будёновки на стене, Пётр Ефимович стремительно оставил своё рабочее место.

Тем временем народный поток под предводительством Софьи Марковны накрыл кабинет редактора местной газеты «Особый путь» Валерия Ивановича Гудкова девятым валом.

В обители барометра общественного сознания с канувшего в Лету года произошли существенные изменения. Бюстик вождя мирового пролетариата уже стыдливо не прятался в запылённом углу шкафа, а приветливо встречал посетителей прищуренными глазами с верхней полки. Портрет всеми узнаваемого Первого лица государства Российского над головой был заменён на его изображение с более твёрдым взглядом из-под пшеничных бровей. Место павшего жертвой поиска бананового маньяка в прошлом году письменного прибора на столе занял откидной календарь с пролетарской символикой. Он по случаю был презентован ему кандидатом на пост мэра издателем нелегальной газеты «Вилы» Кротовым Прокопием Сидоровичем.

Малогабаритная репродукция с картины неизвестного художника с суровым ликом последнего императора Российской империи была спрятана на задворки платяного шифоньера, равно как и лихо отрубающий головы гидре капитализма гипсовый Чапаев на коне. Дубовые напольные часы с исполненными вязью благодарственными словами под циферблатом за бережно культивируемые ростки рыночных отношений на дерябинской земле Валерий Иванович задвинул за начальственное кресло. Хотя это и создавало ему некоторые неудобства при созерцательном в нём покачивании.

А не выпускавшая из рук обезображенного шпица лохматая Софья Марковна уже с лаем прорвалась в редакторский кабинет, увлекая за собой хорохорящиеся массы. Гудков был предупреждён о паломничестве ходоков начальником отдела по социальной политике городской администрации Безвольным Аркадием Дмитриевичем ещё накануне. И посему волна народного гнева разбилась о твёрдокаменный лоб редактора легального таблоида «Особый путь» мелкими брызгами.

Валерий Иванович встал с начальственного кресла вопросительным знаком и с нарочитой карамельностью в голосе приветствовал недружественных гостей:

— Очень, очень рад видеть вас, дорогие товарищи!

Дорогие товарищи глухо загомонили. Софья Марковна выступила вперёд с видом ожидающего ключи от московской депутации Наполеона на виду пожираемой огнём Москвы. И тут сознание Гудкова снарядом прошила неведомо кем пущенная издёвочная фраза Александра I после окончания Отечественной войны одна тысяча восемьсот двенадцатого года: «Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду свою от бога». То есть шиш!

Валерий Иванович энергично замотал головой и настырно впился глазами в верховодящую массами Софью Марковну: ужели она внушила ему сии крамольные мысли? А воительница решительно приблизилась к редакторскому столу, осторожно поместила остриженного наголо шпица на его лаковую поверхность и упёрла ладони в покатые бока. Вид её напоминал разудалую Старицу Алёну из войска Разина на вершине боевой славы.

Молчаливая дуэль искромётными глазами закончилась конфузом барометра общественного сознания. Гудков потупил взор в стол и с покорностью приговорённого к каторге бунтовщика опустился в кресло.

Софья Марковна победно улыбнулась и народоволкой призвала к ответу призванную бдеть за планктоном акулу пера:

— Народ хочет знать — доколе вы будете покрывать в своей газетёнке тёмные делишки власть имущих нуворишей. Тарифы на коммуналку выросли, хлеб, того и гляди, из пшеницы пятого сорта печь зачнут! Молоко как будто не из коровы доится, а из трактора! Машинным маслом пахнет…

Внезапно из фрондирующей массы отделился товарищ со впалыми щеками и мучнистым лицом. С видом сомнамбулы он встал в центре кабинета и разразился изливающейся не из горла, а как бы из нутра подкорки речью:

— «Министр финансов Российской империи в конце девятнадцатого века, когда резкий рост зернового российского экспорта совпал с неурожаем, обронил фразу: „Недоедим, но вывезем“. Людишки мёрли, а зерно шло на экспорт. Позже учёные назвали это явление „голодный экспорт“. Голод нам нынче, вестимо, не грозит, но качество хлеба будет ухудшаться каждый день. Это такая правительственная линия — поднимать вопрос о фуражном зерне для выпечки местной продукции при фантастических объёмах выращенной в этом году пшеницы. А через моря и океаны поплывут частные зерновозы с нашим зерном третьего и четвёртого классов».

Народная воительница вскинула руки к потолку ветряной мельницей и, как бы балансируя на краю крыши, вместе с обличителем государственной политики напомнила чужим голосом:

— Между прочим, по мнению раненного в ногу Кровавым воскресеньем одна тысяча девятьсот пятого года слесаря Путиловского завода следует: «Видно, от царя нам помощи не будет. Мы просили хлеба, а нам дают пули». Он изложил его в письме петербургскому адвокату, описывая гибель девушки-курсистки. Власть опять хочет наступить на эти грабли?

Софья Марковна побледнела и зажала рот ладонями из опасения ещё что-нибудь ляпнуть из вложенных в её голову кем-то слов, но эхо кровавых событий никуда не делось. Валерий Иванович внутренне смешался, однако опыт долголетнего балансирования между стабильностью и хаосом придал ему привычный самоуверенный вид. Он неспешно перевернул страничку в календаре, краем глаза отметил юбилей какой-то рабочей стачки и грозовым раскатом громыхнул:

— Моё издание «Особый путь» зовётся, а не «Искра». Во-первых. Во-вторых — за всё надо платить, особенно по геополитическим счетам. Вы же понимаете — о чём я? В-третьих, вы сейчас играете на поле в команде наших оппозиционеров и «сдаёте» им матч. Те собираются отдать страну под внешнее управление и расчленить её на мелкие княжества. Одну державу по милости супостатов потеряли, желаете потерять и вторую? Надо потерпеть…

Крыть было нечем. С видом уличённых в измене клятвопреступников массы попятились к двери, а застывший было в центре кабинета провокатор шустрее всех. Пришедшая в себя закопёрщица смуты предприняла отчаянную попытку вернуть текущий момент в бурлящее русло и «снесла» запруду взбесившейся рекой:

— Теперь понятно, почему демонтировали посвященную восстанию одна тысяча девятьсот пятого года экспозицию в столичном музее «Пресня»! Дабы не повторилось? Потерпеть! Это не вы случаем подсказали терапевтические фразы мэру Вологды: «Придёт весна — пойдёт крапива и будет легче», а другому государственному мужу: «Денег нет, но вы держитесь!». И попрошу заметить — мы экономические требования выдвигаем: снизить тарифы, обуздать цены, повысить качество еды.

Иллюстрация народных чаяний возымела неминуемое действие — массовка у выхода затопталась и одобрительно загудела. Валерию Ивановичу пришлось вернуться к началу пути и воспользоваться паромом:

— Да, поймите вы — нельзя рыбку поймать и ног не замочить. Нас весь мир топит и только ждёт, когда мы захлебнёмся! Не можем мы с чужих рук кормиться и в хвосте мирового порядка плестись. Ещё Александр III говаривал: «Европа может подождать, пока русский царь удит рыбу». Да и наш гарант Конституции в конце прошлого века сказал: «Человек, согласитесь, значительно шире своего желудка».

И тут же отчаянно прикрыл рот сдёрнутым с сейфа томиком лирических стихов: нигде и никогда он этих цитат не читал и не слышал! Но правдивость слов не вызвала у ходоков сомнений, ибо соответствовала месту России на мировой арене и духу её первых лиц. Апелляция к здравствующему руководителю государства Российского произвела на страждущих справедливости граждан эффект удара кулаком под дых.

Инициативная группа мирян просочилась в дверь, прихватив слегка упирающуюся предводительницу. Это было первое проявление народного недовольства своим материальным положением в лоне печатного органа. Однако, непререкаемый авторитет висящего на стене портрета позволил Гудкову выйти из затруднительного положения без потерь для упитанного лица. Валерий Иванович облегчённо выдохнул и приступил к своим обычным занятиям, которые были прерваны самым бесцеремонным образом.

Политический обозреватель газеты Гладышев Аркадий Самуилович вторгся в кабинет с горящими огнём Прометея глазами. Он подскочил к шефу угольком и пыхнул в его лицо пламенной речью:

— У нас выборы мэра намечаются! Давайте организуем круглый стол с участием всех кандидатов на пост градоначальника! А перед этим наскребём на каждого досье с описанием колоритных подробностей, включая национальную принадлежность. Пусть покрутятся ужами на сковородке, то-то поддадим им жару!

Редактор придал своему лику квадратный вид и извлечённым из больного зуба корнем возразил:

— Как бы потом этой сковородкой нам по башке не настучали! У меня сейчас массы были — волнуются очень. Правда, лезть на баррикады не рвутся — как бы чего не вышло. Ещё бы! Китайский народ кончиной страны Советов привился, а российский — топотом натовских сапог у наших границ. Однако, от национализма-то прививки нет. Не хватало ещё, чтобы эта зараза в наши поры проникла. Иди отсель, и больше не провоцируй…

Между тем объявленные внеочередные выборы хозяина города, опубликованные списки кандидатов на пост градоначальника в утреннем выпуске местной газеты «Особый путь» новгородским колоколом пробудили город от многолетней спячки. График теледебатов подобно вселенскому потопу грозил поглотить дерябинский люд, смывая плотины здравого смысла и исторической памяти. Кое-где запестрели плакаты с одухотворёнными изображениями кандидатов в мэры, загомонили призывные мегафоны, забубнили моторы передвижных автолавок с крупой и давно вышедшими на пенсию курами.