Песни сердечные

Лариса Розена

Книга рассчитана на образованных, тонких, интеллигентных читателей,любящих изысканную поэзию.В книге автор посвятил большое место стихам о любви, преданности, человеческом счастье, как его можно добиться и удержать. Книга рассчитана на любой возраст. В книге много красивых сравнений, описаний природы, глубины человеческих чувств, описаний произведений искусства.

***

ПОГОВОРИЛА С МАМОЙ ПО ТЕЛЕФОНУ

Поговорила с мамой — успокоилась.

На сердце стало радостно, тепло.

Я высшей светлой силы удостоилась,

Увидев мир сквозь чистое стекло.

Поговорила с мамой, и растаяли —

Все непогоды, вьюги и тоска.

Они безбожно сердце моё маяли,

Да их сняла родимая рука…

Поговорила с мамой — стало радостно,

Как будто выпила шампанского бокал.

Так в детстве — доверительно и сладостно

Твой взгляд в постели сладко усыплял…

***

Адажио Томазо Альбинони

(Весь этот текст написан автором — Ларисой Розеной,

как бы от лица самих: Томазо Альбинони, его возлюбленной и его друга. Прослушав «Адажио» Томазо Альбинони, поняв из музыки его настроение, представила и его предсмертные мысли. По легенде, будучи монахом, он умер от раздирающей его сердце любви. То есть мы с Томазо Альбинони создали два «Адажио». Он — музыкальную композицию, автор — Лариса Розена — литературную. Читайте её).

О, вновь я слушаю, только что сочинённое мной — Адажио и подвожу черту. Сколько грусти и сожаления появляется в душе о неправильно прожитой жизни…

Приближается поздняя осень… Облетают листья с деревьев, их ветки становятся голыми, машут по ветру, словно плетьми, стремясь вернуть лето, жалобно стонут от стужи, предвещая обречённость. Обнажается пустота, горечь, беспросветность. Кажется, никогда уже не наступит пробуждение в увядающей природе, в моём сердце…. С этой безнадёжной холодной осенью, видимо, уйду и я… Куда-то далеко — далеко, куда пойду совсем налегке, почти полуобнажённый, грустно опустив голову долу. У меня уже не останется ни дум о прошлом, ни сожаления, ни тревоги, ни боязни. Знаю, что этого не избежать. Мой путь будет продолжаться в другой ипостаси, под таким же тёмным, безжалостно безразличным небом. Всё потеряно и растрачено, всё ушло, не за что даже удержаться. Стоит ли сожалеть? Всё было, но было обманчиво, промелькнуло, промелькнуло, промелькнуло, разорвав моё сердце на части, но вот теперь я спокоен. Знаю — не могло быть иначе. Всё должно было свершиться именно так. Ах, как был прав премудрый, изрекший: Гол и сир человек на земле…

Эту запись нашли после смерти композитора вместе с его прекрасным прощальным Адажио… И рядом — заигранную, осиротевшую, почти рыдающую скрипку…

……….

Симпатия Томазо Альбинони, узнав о его предсмертной тоске, расплакавшись, рассказала всё своей закадычной подруге и виновато добавила:

«Любить кого-то — высшее блаженство…

В него я окунуться не могу.

Для этого ищу я совершенства,

Но не найду в безвыходном кругу.

Любить кого-то — это, может, счастье,

Дарованное гениям одним…

Его не променяла бы на власть я,

Увы,… Оно даровано другим…».

Подруга ответила ей на эту сентенцию:

— Успокойтесь, Вы ни в чём не виноваты… Как Вы могли его полюбить? Это значило — совершить преступление перед Богом — соблазнить одного из малых сих — дитя Божие, монаха…

Да и по социальному положению между Вами, голубушка, целая пропасть, Вы не могли опуститься до какого-то музыкантишки. Советую: более никому ни слова, поминайте несчастного только на домашней молитве. Этим Вы успокоитесь сами и поможете ему…

— Благодарю Вас, моя милая, пожалуй, Вы правы, ответила она, вытирая слёзы с глаз, маленьким кружевным платочком…

— О, дружок, мой совет не стоит благодарности. Просто Вы мне очень дороги… Сыграйте, мне, пожалуйста, на клавесине его «Адажио», душечка…. Уж очень хочется послушать. Столько много шума из всего этого!

— Да-да, конечно, сейчас, только развяжу шейный платок. Он меня душит. Сейчас — сейчас.

И полились звуки, берущие за сердце, влекущие за собой куда-то далеко — далеко, стонущие и печальные… Наконец они прервались…

И после некоторого молчания подруга взволнованно произнесла:

— Да… Это прекрасно… Это… это — потрясающе!… Какое откровение! Какая глубина!…Нет, я не могу прийти в себя! — и, прижав руки к лицу, она стала беззвучно плакать…

……..

А близкий друг Томазо, узнав правду о случившемся, прошептал с тихой грустью:

— Любовь… бывает иногда такой потрясающей, не оставляющей после себя ничего, словно чаша, наполненная добрым вином, а на её дне — ужас. Такая любовь разрывает сердце, ранит до глубины души. Недаром древние греки боялись стрел Амура…

Войдя в часовенку и помолившись о друге, вновь зашептал, словно обращаясь к кому-то невидимому, сожалея о нём:

— Ах, какая напасть содеялась с бедным Томазо… Действительно, мучительно и трудно освободиться от такого наваждения монаху! Антоний Великий в землю по горло зарывался, чтоб отделаться от этого! Много надо слёз перед Богом пролить и молитв положить, чтобы, наконец, вымолить себе бесстрастие. Буду всегда молиться за тебя, друг… пока я жив.

***

Слушаю концерт Баха ВWV 974

Здесь объясняется на примерах тем, кто доказывает, что «Адажио» написано не Томазо Альбинони.

Да, это прекрасно! Слушаю концерт Баха ВWV 974 в исполнении великолепного канадского пианиста Г. Гульда. И уже здесь у Баха слышится подражание «Адажио» Альбинони, венецианскому композитору 18 века. Как можно сомневаться, что не Альбинони написал «Адажио»? Многие музыковеды в 20 веке спорят об этом до нынешних времён. У Альбинони есть концерт для 2 скрипок — там явственно слышится тема «Адажио». Сам Бах любил его произведения и по его музыке учил своих сыновей и сам кое, что использует уже в этом концерте из темы «Адажио» Альбинони. Музыка тем и прекрасна — концерт Баха ВWV 974, что в ней часть вселенской грусти из «Адажио» Альбинони. А эта космическая грусть завораживает потому, что она уже вся устремлена к небу, к престолу Божиему.

Гении не могут быть национальными. Они небожители и, если их понимают, то сливаются с их творчеством воедино в момент обоюдной встречи, подаренной им Богом, как величайшее благо…

***

По лезвию ножа идут поэты

И душу распинают на кресте,

Божественным дыханием согрета,

Их мысль повсюду носится, везде.

Чтоб написать, прочувствовать, проплакать,

Самим Голгофу надо пережить.

В душе у них потопы, а не слякоть,

И обывателям с такими трудно жить.

Они, как дети, их легко обидеть,

И видят все контрастней и смелей,

У них учиться надо жизнь провидеть,

И становиться мягче и добрей.

Поэты эти — вещие пророки,

Они все видят, знают наперед.

Простите им безумье и пороки,

Господь их к очищению ведет!

***

С судьбою я играла на тебя,

Но проиграла в пух и прах себя…

И ты ушёл, как велено судьбой,

Наверное, к хорошей и другой.

А я осталась горе в ступе мять —

Тебя мне не увидеть, не обнять…

Но, может, Бог от боли уберёг,

Чтоб измываться более не смог!?

***

Людское горе плещется, колышется,

Людское горе сердце полонит.

Под тихой радостью и счастьем слышится,

Что кто-то в боли, горечи кипит.

Надсадное, бездумное, ненужное,

Оно не даст прожить в покое дня!

Людское горе, горькое, недужное,

Будь человечным, обойди меня!

*****

На душу ложится пустота,

Словно складка горькая у рта.

Жду тебя весну и лето жду…

По твоим следам — свои веду…

А тебя так долго — долго нет…

Разъедает боль душевный след…

****

А жизнь — прекрасна!

Как она упоительно — хороша,

Эта жизнь!

Я люблю её зеленые, синие,

Жёлтые, белые краски…

Я обожаю её терпкость,

Её внутреннюю силу,

Единство со вселенной

И со мной.

После смерти я никуда не уйду,

Останусь там, где была,

То есть я слитна с природой,

В ней и растворюсь.

Я буду в первых радостных брызгах

Весеннего дождя,

Озорстве солнечного лучика,

Траве и зелени,

Снеге, воздухе,

В воспоминаниях…

***

Женщины арабского Востока

В древнем мире были все умны,

И стихи слагали все до срока,

И расцвечивали знаньем сны.

Для визиря или падишаха

Образованность ценилась наперед.

Эти женщины не знали страха,

Знали,

господин вниманьем их не обойдёт.

Чем умнее, образованней, красивей

И чем тоньше воспитание дано,

Тем сильнее становилась нетерпимей

К ним любовь мужчин,

плескалась, как вино.

От любви они могли погибнуть,

Там любви и чувств костёр горяч.

Чтобы жить, любовь нельзя отринуть,

И разлука для любви палач.

Женщины арабского Востока

В древнем мире были хороши,

И слагали сказки все до срока,

И милы для тела и души!

****

Всё прошло, как буря перед штормом,

И осталось равновесие одно.

Я живу своим уютным домом,

И смотрю в прозрачное окно…

И ни ветер, ни твоя улыбка —

Бурю уж не вызовут во мне…

Как всё в этой жизни тонко, зыбко,

И в оттенках, где-то там вовне…

***

Нет, видно, никогда я не умру,

Иль вечно влюблена, я буду,

Или с собой в могилу заберу

Любовных снов томительную груду.

И вспоминать в несуществующем миру,

Начну эмоции по-человечески простые…

Нет, видно, никогда я не умру,

Забыв любовь и радости земные!