Измена племени

Лариса Розена

Книга рассчитана на образованных, тонких, интеллигентных читателей, любящих изысканную прозу, поэзию.В книге значительное место уделено рассказам и стихам о любви.

Ridero

РАССКАЗЫ

ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР

(Марлен Дитрих — актриса и Эрих Мария Ремарк — писатель)

— Алло, алло! Эрих, это ты? Алло!

— Да-да, слушаю тебя, дорогая Марлен!

— Что-то не очень хорошо слышно. Действительно — ты?

— Ну, конечно я. Кто же ещё здесь может быть?

— Кто? Твоя ревнивая Полетт! Она частенько бросала трубку, когда я звонила тебе.

— Мне кажется все Вы, женщины, одинаковы!

— Милый, когда-нибудь я была способна на такое?

— Нет, не была. Извини. Ты — другая! Не волнуйся, родная, что с тобой?

— Да просто немного грустно стало. Мы давно не общались…

— Почему ты загрустила? Ты же всегда была настроена жизнерадостно!

— Ну, иногда бывает и взгрустнётся… Рада, что слышу тебя!

— Ты хочешь поговорить со мной, милая? Немного соскучилась? Наконец-то. Думал, забыла уже меня!

— Не забыла. Кто заменить тебя может, дорогой? Никогда у меня не было таких друзей. Ты же кладезь остроумия, мудрости, нежности.

— Жаль, что расстались. Сейчас бы были вместе, не приходилось бы грустить, думать о ненужных вещах, которые портят нашу жизнь.

— Не надо так, Эрих. Иначе я расплачусь. Вот буду держать трубку, и реветь, как совсем глупая, никому ненужная, совсем ненужная чудачка.

— Тебе не хватает ласки, внимания. Жизнь сейчас послевоенная, грубая. Пойди—ка, докажи этим парням, с косой саженью в плечах, что надо всё-таки оставаться людьми. К женщине относиться именно, как к женщине. А тем более к такой, как ты. Ты — вообще, необыкновенная женщина! И всегда выделялась среди других, как яркая звезда. Красивая, образованная, рафинированная!

— Знаешь, стало немного легче от твоих слов. Ты всегда говоришь мне такие тёплые, хорошие слова, о которых другая женщина и не мечтает. Может быть, даже ты прав — я необычная:

В прокрустово ложе

Обычности —

Меня не уложишь,

А что мне от этого?

Грустно, всего лишь…¹

От этой непохожести на других, я всегда имела одни неприятности.

— Да, понимаю, милая! Ну, выкладывай, что там у тебя на душе.

— Что на душе? Ох, много уже накопилось чего-то грустного, обиднго, совсем и не нужного. Но с чем приходится мириться, жить.

— Не волнуйся. Главное, успокойся. Не всё потеряно.

— Я спокойна, Эрих! Но всё-таки нелегко у меня на сердце…

— Да — да, слушаю… Что такое?

— Да всё из-за дочери. Она меня ненавидит. Какова будет моя старость, даже не знаю…

— Ну, какая ещё старость, дорогая? Ты в самом расцвете…

— Не шути! Нехорошо шутить над стареющей, заброшенной женщиной…

— Нет. Не шучу! С чего ты взяла?

— Ну вот, она мне столько неприятия выказывает, попрекает, что я её не растила. А она забывает, что если б растила, то на что бы мы жили? Не понять мне эту молодёжь. Как скорчит недовольное лицо, так просто хочется сжаться… Упрёки, укоры, ни одного ласкового слова…

— Ну, так я тебе скажу это слово: ты милая, хорошая, заботливая мать. Старалась обеспечить дочку, её папу и даже его возлюбленную, гувернантку дочери…

— Нет, всё не довольна она. Самое главное — нет душевности — дерзит в лицо, делает достоянием общественности все мои недостатки и просчёты. Зачем всем знать, как я одеваюсь, какое у меня нижнее бельё, что ем, что пью, ну даже, с кем сплю! Вернее спала. Сейчас уже смешно об этом говорить. Всё-всё рассказывает, вплоть до того, что во мне ничего хорошего, одни недостатки. Поэтому даже лишний раз и на улицу выходить не хочется, чтоб пальцами на меня не показывали…

— Зачем кому-то показывать на тебя пальцами?

— Ты не знаешь людей!? Они всегда ищут, как бы порыться в чужом грязном белье. Скажи, зачем ей надо меня позорить? Сама не стала знаменитостью, за это и мстит?

— Ну, ну, успокойся! Да и будь выше людских сплетен! Люди — немощны. Своё их раздражает, хочется порыться в чужом, дабы сказать себе: — Ого, есть и похуже меня!

— Эрих, видимо, ты не понимаешь, о чём я!

— Да всё я понимаю. Но что можно изменить?

— И не говори. Когда я прочитала недавно книгу рассказов одного писателя, была потрясена. Поэтому и звоню тебе. Захотелось дать выход своим эмоциям.

— Что это за писатель? Я читал его? Современный?

— Да, современный. Есть у него один рассказ «Телеграмма». Прочитала и расплакалась. Вспомнила свою дочь, и стало горько. Жить на свете расхотелось…

— Кто это и что за рассказ? Почему он так взволновал тебя! Ты же у нас — стальная орхидея.

— Это — русский писатель Паустовский. А рассказ о том, как взрослые дети предают своих слабых, беспомощных, старых родителей, будто их нет вовсе. Просто нет, и всё!

— Так о чём он, этот рассказ — подробнее?

— Мать некоей девушки живёт одна в сельской местности, а дочь разъезжает по Ленинграду, пишет статьи о писателях, скульпторах, творческих людях, заботится о них, а о маме и не вспоминает. Соседи её мамы писали ей — мама ослабла, болеет. Плохо с ней, приезжайте! Она и бровью не повела. Только немного денег ей высылала. Наконец совесть заела, надо маму всё-таки навестить. Решилась. Ведь даже посторонние просят. Приехала, а муму давно уже схоронили. Она, за кусты, и, пригибаясь, убегала к себе назад, чтоб не встретить осуждения в глазах местных жителей.

Вот какая жизнь у нас, стариков, такова и благодарность наших детей. Если бы он был рядом сейчас этот Паустовский, когда я прочитала рассказ, я бы встала бы перед ним на колени и поцеловала бы ему руку за такую горькую жизненную правду.

— Да, нелегко такое читать, согласен… Мне самому, пока ты рассказывала, стало не хорошо.

— А переживать такое в самой жизни ещё труднее, Эрих. Поэтому я и взволнована. Вспомнила своё и звоню тебе, и чуть ли не плачу.

— Да, случай жизненный. А почему называется этот рассказ «Телеграмма»? Я не увязал одно с другим.

— Потому, что соседи видели, мама этой молодой девушки, оставленная без попечения, уже умирает, а дочь не приезжает. И соседи взяли на себя смелость успокоить мать. И чем? Сказали — дочь дала телеграмму, уже едет сюда. И с этими словами ожидала мать свою кровиночку, надеясь, та приедет проститься. Ведь едет же. Вот-вот — будет здесь. Скоро она её поцелует, приласкает, взглянет ей с любовью и благодарностью в глаза… Мать уже не тревожится, не волнуется, она ждёт. Ловит каждый шорох, чтоб не пропустить миг, когда войдёт чадушко родное, вспыхнуть радостью, засиять уходящим солнышком ясным, дабы доченьку не испугать. Она будет лежать, держать родную за ручку и Бог примет её душу, доченька передаст её Самому Господу….

— Как писатель, я скажу — сильный рассказ. Очень!

— Да-да! Очень сильный, ты прав! Я ведь о том же!

— Ну что же, может, так ещё случится, что приедешь в Россию — он же русский писатель, там его и встретишь…

— Но я не планирую даже туда ехать. Да и годы не те, сдаю…

— Ничего, может и случится, что поедешь. А что годы? Я же говорю, ты — стальная орхидея, моя дорогая! Увидишь его, встанешь на колени и поцелуешь ему руку ото всех нас, граждан мира. Ведь он старается человека сделать Человеком… Это замечательно!

— О, Эрих! Ты понял меня! И я так же думаю.

— Я всегда понимал тебя, дорогая моя Пума!.. Ну, а насчёт детей, что можно сказать? Многие дети, в основном, не благодарны. Предъявляют какие-то счёты родителям, всё им не так, всё не по ним! А сами дети — все грехи мира собирают — пьянство, наркотики, проституцию, — не считаясь с родителями. Не знаю, отчего такое происходит, но и у моих знакомых дети почти все неблагодарные эгоисты. Много слез, их родители проливают, хотя из кожи вон лезут для своих детей. Это, конечно, не утешительно. Но что можно поделать с бесчувственными людьми? Сейчас они такие.

— Эрих, милый, но я же любила свою маму. Помогала ей всегда, заботилась, переживала, старалась деньгами поддержать, лекарствами, всем, чем могла…

— Ты, Пумочка, другая, вспоминаю, сколько ты добра сделала многим беженцам, и, особенно, бежавшим из концлагерей. Современные люди уже этого не понимают, изменяются, черствеют, опускаются.

— Спасибо, да и ты, Эрих, другой — добрый, сердечный. Ты же обо всех заботишься! С первой женой после развода — вновь оформлял брак, чтобы её выручить из неприятного положения. Помогал — деньгами, эмигрантам тоже, всем нуждающимся. Меня всегда баловал подарками, вниманием. Тебя, такого, нельзя не любить.

Дочь как-то посмотрела твои письма ко мне, увидела на них подтёки, спросила:

— Что это, слёзы?

Я ей ответила:

— Да. Это мои слёзы на письмах очень дорогого и близкого мне человека…

— Спасибо и тебе, моя бесценная… Ты тоже, только что, сказала такое, что будет согревать меня всю жизнь. Ты плакала, родная…

— Скажи, а как можно не заплакать над фразой, из твоего письма: «Милая, дарованная Богом!.. Я думаю, нас подарили друг другу, и в самое подходящее время. Мы до боли заждались друг друга… Я хочу быть с тобой рядом, и больше мне ничего не надо. Ты должна знать, что я есть».

Ну, скажи, как? Я рыдала после прочтения твоих писем. С ума сходила от отчаяния из-за наших сломанных жизней…. Ты думаешь, я не жалела, что мы расстались? Долгими ночами я лила слезы. Обниму подушку и плачу…

— О, и я ещё называл тебя стальной орхидеей. Как я ошибался…

— Дорогой Эрих, всё уже в прошлом. Ты и я. Мужчина и женщина. Любовь и нежность, забота и внимание. Я не говорю уже: люблю тебя, отвечаю: испытываю глубокую нежность, такую, какую испытываешь, глядя на безбрежность жизни. Я рада, что мы были когда-то вместе.

— Прости меня за всё, родная. И очень прошу, следи за здоровьем. Ты же никогда не заботишься о себе. Всё — только о других…

Но ответь мне, пожалуйста, на один вопрос, не обижайся! Выходит, ты — любила меня, почему же не вышла за меня замуж? Я ждал, ждал твоего согласия, почти до потери сознания. Ждал. А ты не давала его. Я ревновал, с ума сходил, бесился, злился… А ты?

— Милый, бесценный мой друг, мы не смогли бы вместе жить…

— Почему, ответь! Почему? Ты разрываешь мне сердце!

— Мы тогда были слишком беспомощны и опустошены оба. Разве смогла бы я вытащить тебя из той затяжной депрессии, в коей ты находился? Мне самой требовалась сильная мужская рука. Я уже была раздавлена, надломлена жизнью. Не смогла бы потянуть тебя. Мне уже надо было, чтоб меня тянули! Прошу, не обижайся. Но это — так. Горькая, правда…

— Я не понимаю тебя, Мерлин!

— Хорошо, объясню проще. Дорогой, ты слишком тонкий, хрупкий человек. Когда читаю твои книги, удивляюсь, откуда берутся такие люди — писатели, как ты? Я — примитивнее, проще, не смотря на весь мой внешний изыск и шарм. Мы не подходили друг к другу. Ты, узнав меня глубже, скоро разлюбил бы! Боюсь, я сломала бы тебе жизнь!

— Да какой я писатель, да ещё и тонкий? Обычный, неуверенный в себе человек.

— Ты просто преувеличиваешь! Твои книги — очень глубокие. Даже читая их, приходила к осознанию — ещё не доросла до них! Нет, дорогой, я понимала разницу между тобой и мной!

— А почему, скажи, ты не расходилась со своим мужем, хотя Вы уже, практически, друг к другу не имели никакого отношения? Мне это тоже было неприятно. Он почти болтался у нас под ногами.

— Не знаю и сама… Может, не хотела портить репутацию себе и дочери… Да и время то было очень трудным, шатким, неопределённым для нас…

— Может ты и права! Я действительно, паниковал, был крайне не уверен в себе. Навязчиво цеплялся за всё! Но спасибо тебе уже хотя бы за то счастье, что ты подарила мне нашей встречей. Только этим я жил и живу…

— Но ты ведь всё-таки женился!

— Пумочка, женился на Полетт, когда ты окончательно мне отказала, чтоб не спиться, не оставаться одному… Ну что об этом теперь говорить?

— Да, милый мой, эти темы не переговорить. Давай переключимся на другое.

— Согласен. Ну, о погоде поговорим. Уже становится холодно.

— Да, совсем неожиданно выпал снег. Он на всём — зелени, домах, проводах. Сегодня встала рано утром, посмотрела в окно и удивилась. Меня это разволновало:

РАННИЙ СНЕГ

Снег на ветках зелёных,

На траве, на домах,

Запорошены клёны,

Всё в звенящих снегах…

Эта грустная лихость,

Этот тонкий рассвет,

Колыбельная тихость,

То чего уже нет…²

— Как красиво! Сколько в тебе изысканной утончённости! К тому же, ты образована. Нет, тебя ни с кем не сравнишь. А помнишь, как мы познакомились?

— Ну, ну, скажи, как, Эрих?

— Ты сидела в кафе за столиком и курила. Рядом сидел твой приятель, голливудский режиссёр.

— А ты подошёл, я ещё не курила, кстати, ты забыл. Я держала в руках папироску. Ты вынул золотую зажигалку и дал мне прикурить.

— И сразу был на смерть сражён твоей женственностью, красотой и обаянием.

— Спасибо за комплименты, их ты делать умеешь.… Помнишь, даже мой друг, поняв всё, покинул нас. А ведь он вытащил меня с задворок безвестности, из Германии прямо в Голливуд и помог стать настоящей актрисой! Я ему многим обязана. Мы тогда оба были без работы, встретились для обсуждения совместных планов на дальнейшее. И вдруг подошёл ты…

— Он ретировался потому, что мы смотрим уже тогда друг на друга влюблёнными глазами. Я представился, а ты сказала: Не верится, чтоб такой молодой писатель написал такую серьёзную книгу «На западном фронте без перемен». Ты никогда не была просто смазливой пустышкой.

Я улыбнулся, спросил позволения, подсел к Вам и стал по секрету рассказывать тебе о своих личных проблемах.

— А я ответила — для меня это не важно. Будем просто общаться, как друзья.

— Общались всю ночь до утра. Великолепное было время!

— Не преувеличивай, прошу тебя!

— Но от чего же ты плачешь?

— От того, что очень грустно сознавать:

Не состоялось, всё не состоялось,

Рассыпалось, как домик из песка.

И только чувство горечи осталось,

Да долго билась жилка у виска…³

— Ах, глупенькая, моя маленькая Пума, зачем мы расстались, родная?! Да если бы мы были вместе, я бы стал сильнее! Меня возродила бы твоя любовь! Я же с ума сходил по тебе!

— Эрих, не рви себе и мне сердце! Было, было… Была тогда почти весна нашей жизни. Но за весной наступает лето и всё начинает дозревать, наливаться соками, а уже потом — золотая осень — завершение всех чувств и желаний, и сбор плодов и урожая! Надо радоваться той весне, хотя и не очень ранней в нашей жизни, что она была. Тогда ещё мы не сомневались, не боялись жаркого лета, грустной осени, мы — просто улыбались друг другу и были счастливы! Надо быть и этому довольными.

— Но ты думаешь, я не доволен? Человеку всегда всего мало, но я рад безмерно, что ты была у меня и скрасила мою жизнь в самые нелёгкие годы… Даже сейчас, разговаривая с тобой, я помолодел, забыл обо всём, и вновь я лежу у твоих ног, как мальчишка, и преданно смотрю в твои глаза. Я их не вижу наяву, но отчётливо зрю своим сердцем. И так хорошо, будто мы вновь, как тогда, сейчас выпьем шампанского, ты повеселеешь, улыбнёшься и…

Эх, милая, знаешь у меня какое настроение?

Только пыль

С лица сдуть

И вернуться.

Полетел бы к тебе,

Если б крылья!⁴

— Ах, не надо, милый, умоляю, иначе разрыдаюсь. И тебе спасибо, что ты тоже был в моей жизни. Видишь, я до сих пор плачу над твоими письмами, самым дорогим воспоминанием, оставшимся от нашей любви. Ты много дарил мне прекрасных вещей в знак своей признательности, но твои письма — это самый лучший подарок. Думаю, если когда-нибудь их прочитают наши потомки, они онемеют от зависти… и восхищения…

— Успокойся, родная! А насчёт дочери скажу так — думаю, со временем она смягчится, многое поймёт, забудет детские обиды и станет благодарна тебе за всё! Ведь у неё — необыкновенная мама.

— Мне стало легче, ты утешил меня! Я уже могу даже продолжить твой разговор. Так что ты желал делать, когда мы выпьем шампанское, не трусь, давай, выкладывай!

— Знаешь, у меня уже новая идея! Давай удерём ото всех. Быстро складывай свой чемоданчик и бегом к морю! А то засиделись. Всё дом, да дом. И вот ещё что, ты же не была в южной Африке. Как считаешь, может, двинем туда?

— Ах, ты, мой милый фантазёр, неисправимый, как всегда! Согласна, но лучше рванём на Аляску!

— С ума сошла! Там такая холодрынь! Фр-р! Простынешь!

— Не простыну. Джек Лондон же не простыл. Выжил.

— Ты, что, хочешь золотоискательством заниматься? Так там всё выгребли уже давно! А потом, мне кажется, Джек Лондон в Канаде был.

— А мне кажется — на Аляске!

— Впрочем, спорить не буду, годы не те. Память уже подводит…

— И не придумывай, пожалуйста, у тебя нормальные годы. Ты будешь романы писать о золотоискателях, а я, может, и золото поищу. Надо основательно обеспечить своё будущее!

— В твоём лице я потерял хорошую экономку! Так куда всё-таки мы рванём с тобой? В южную Африку?

— Понятно в чём дело! Захотел изменить Полетт с шоколадной мулаточкой?

— А почему бы и нет? И почему — только одной Полетт?

— О, да ты не только одни романы успеваешь писать?!

— Ну, конечно! Мы же немцы — нация поэтов, писателей и философов. Ну и…

— Ценителей прекрасного пола! Как я не догадалась сразу?

— Ты проницательная женщина! Так куда мы улетаем? Надо же спешить!

— Подожди, а ты сегодня обедал? Собираемся с тобой на край света, поэтому надо основательно поесть. Давай иди, мой руки. Сейчас подогрею суп с клёцками, яичницу с беконом. У меня ещё есть очень вкусное заливное из рыбы.

— О, Пумочка, дорогая, да ты перекормишь меня!

— Ну, начинается! Мужчине надо сытно питаться, а тем более в дорогу!

— Ты меня перекормишь! Я же тебя знаю. После такого обеда я уже не полечу никуда, а залягу только спать.

— Ну, хорошо, кое, что я заверну с собой, в самолёте поешь, и летим, дорогой, на Аляску!

— Да, кстати, тогда надо спешить, мало того, что следует собраться, ещё и билеты заказать! И всё-таки, может в южную Африку?

— Только на Аляску! Ты же знаешь, меня трудно переубедить.

— Повторяю, там холодно! Ты простынешь! Ну, идёт, едем на Аляску.

Но скажи серьёзно, ты нуждаешься в деньгах?

— Спасибо, не волнуйся. У меня с этим всё хорошо. И я благодарна тебе, развеселил меня своими шутками! За полчаса мы, почти всюду, побывали уже с тобой!

— Ну и ладно, отвлеклись немного. И не стесняйся, если будет нужда в деньгах, скажи. Кстати, вновь напомню — одевайся теплее, когда будешь выходить на улицу! Берги себя!

— Конечно, Эрик. До свидания, дорогой…

И последняя, еле слышная фраза, добавленная уже почти шёпотом:

— Да, очень много глупостей я натворила в своей жизни. Уже совершенно не понятно, где я была права, а где — нет. Гонялась, видимо, за одними химерами. Всё бы — ничего, но итог — печальный.

Он тоже медленно кладёт трубку, и задумчиво произносит:

— Всю жизнь любил её одну. То считал умной, то пустой. Всё рвалось внутри от противоречий и боли! Вот она какая, любовь… Мучение и счастье — вместе. Тебя штормит, а ты надеешься и ждёшь. Ждёшь и надеешься, когда же твоя бригантина поднимет паруса и возьмёт курс в нужном направлении. Так и не дождался…

***

Сохранились необыкновенно красивые, грустные, полные любви, нежности и романтики письма, которые Ремарк писал Марлен Дитрих. Однако её письма к нему, к сожалению, не сохранились. Их сожгла его вторая жена Полетт Годдар, вдова Чарли Чаплина, сыгравшая главные женские роли в его фильмах «Новые времена» и «Великий диктатор». Но, как считают некоторые исследователи творчества Ремарка, в отношениях с Марлен — он любил, а в отношениях с Полетт уже только позволял себя любить…

Письма Ремарка к Марлен Дитрих — называют самым восхитительным документальным романом о любви.

Как и хотелось Марлен, спустя некоторое время она поехала с гастролями в Россию. На вопрос, заданный ей по приезде: кто её любимый писатель, она назвала Паустовского. В то время он болел, находился на лечении. Но его попросили приехать на концерт актрисы. Когда, после концерта, он вышел на сцену с цветами, чтобы их подарить ей, она исполнила своё давнее желание. Встала перед ним на колени и поцеловала ему руку. Писатель смутился. Журналистам она рассказала, что очень благодарна Паустовскому за его рассказы, особенно за рассказ «Телеграмма». И тихо добавила: «Поздно я его встретила…».

На момент встречи Марлен Дитрих с Паустовским, Ремарка уже не было. Узнав о его смерти, она прислала ему красные розы с запиской: «Прощай, любимый!». Его ревнивая вдова выбросила этот букет в урну. Но Марлен Дитрих, узнав об этом, только улыбнулась, подумав про себя: «Всё равно он любил только меня одну, поэтому ты и злишься…».

Однако Полетт создала Ремарку все необходимые условия для его творческой работы, и он написал ещё не один роман. При этом Эрих Мария Ремарк был скромным и говорил: «Не пойму, за что мне деньги платят?». В своих произведениях он очень изысканно описывал природу, глубину и оттенки человеческих чувств. Самыми восхитительными из всех его романов считают: «Триумфальная арка» и «Три товарища». В Триумфальной арке он вывел на сцену героиню, напоминающую Марлен Дитрих, такую же не постоянную, но, в то же время, любимую и любящую. Очень хороши его книги: «Чёрный обелиск», «Жизнь взаймы». Всё написано в полутонах, полунамёках. Ремарк — романтичный, тонкий, прозрачный, воздушный, как небесное облако, писатель.

Но испытывала ли Марлен Дитрих к Ремарку те же чувства, что он к ней? Конечно, он был дорог ей. Однако любовью всей её жизни был французский артист Жан Габен. Он нравился ей, как сильный, мужественный, волевой человек и настоящий мужчина. Хотя вначале их отношений он тоже предлагал ей выйти за него замуж, но она не отвечала на его просьбы. А позже он женился на молодой модели, похожей на Марлен Дитрих, но уже с бывшей возлюбленной порвал все отношения. Это очень её огорчало. Она даже переехала жить во Францию, поселилась в доме, вблизи от него, однако вернуть уже ничего было нельзя. При встрече, он делал вид, что её просто не замечает.

В последние годы жизни Дитрих жила в Париже, почти не выходила на улицу. Общалась с небольшим числом друзей только по телефону. Уже давно умерли её официальный муж и многие другие поклонники. Хемингуэй застрелился, совсем потеряв здоровье. Она часто вспоминала о нём и много раз перечитывала его письма. Между ними было долгое обоюдное восхищение и платоническое обожание. Марлен Дитрих сама была яркой личностью и любила превосходных, выдающихся людей. С уходом Хемингуэя, она осталась почти одна…

Позже дочь сообщала, она видела, мама одна, ей тяжело, она присылала ей домработницу, но та звонила в полицию и заявляла:

— У меня в квартире чужие люди, заберите их от меня! — может, стыдилась посторонних. Ведь она стала почти беспомощна. У неё была сломана берцовая кость, она с трудом ходила, стесняясь выйти на улицу, сгорбленная, с палочкой. Ведь ранее она была — великолепная Марлен!

Если ей кто-то звонил, и ей не желалось общаться с этим человеком, на его вопрос: — Кто у телефона? Она отвечала: — Домработница. А сама Марлен Дитрих ушла по делу, вернётся нескоро.

Постоянным её местонахождением в последние годы была кровать, рядом, на маленьком столике, находились телефон и множество старых писем от поклонников и почитателей. Ей помогали только два — три старинных друга, большие почитатели её таланта.

А через несколько лет, дочь Марлен Дитрих, всемирно известной американской актрисы, напечатала книгу о своей матери, где обнажила все её маленькие женские тайны и недостатки, совершенно не рассчитанные на огласку перед широкой публикой. Этого не смогла пережить великая Марлен Дитрих. И, почти сразу, скончалась…

Дочь со временем смягчилась, оттаяла по отношению к матери, увезла её в Германию и похоронила на родине, положив к ней все медали и ордена, полученные в Америке за пребывание на фронте в годы Второй Мировой войны. Как-то ещё при жизни, Марлен сказала дочке:

— У других отцы оставляют детям свои награды. У тебя — мама!

После войны, Марлен приезжала с гастролями в Германию. От радости встречи с дочкой, внезапно умерла её мама. А её сестра с мужем находились в концлагере за сотрудничество с фашистами, имели своё кафе на территории концлагеря. Марлен выхлопотала им свободу, подняв все свои связи. Местные жители не простили ей то, что она покинула родину перед войной, стала американской поданной, снималась в Голливуде, а не в Берлине. На приглашения Гитлера приехать в Германию и сниматься в кино на родине, она всегда отказывалась. Эрих Мария Ремарк тоже бежал из нацистской Германии. На родине фашисты устроили аутодафе из всех его книг. Он стал там запрещённым писателем. До него добраться фашисты не смогли. Марлен Дитрих помогла ему уехать в США, зато они отомстили ему иначе, замучили в концлагере его сестру.

Так что, по приезде на родину, в Германию, Марлен Дитрих ожидало очень враждебное отношение всего местного населения. Когда она проезжала мимо толпы на машине, в неё плюнула одна немка. Другие кричали ей вдогонку:

— Предательница, ты нам здесь не нужна! Убралась с родины, когда мы здесь голодали и мучились, погналась за большими деньгами, теперь приехала!?

На её концертах свистели, забрасывали сцену гнилыми продуктами. Она мужественно довела гастроли до конца, а затем вновь вернулась в Америку.

Но Марлен Дитрих оставила нам прекрасную память о себе в своих голливудских фильмах, став всемирно известной актрисой, кинодивой, иконой стиля и изыска. Мы смотрим эти фильмы с её участием и поныне, восхищаясь её игрой, женственностью и утончённым вкусом.

Да, великие были времена, и в них жили, поистине, яркие, несравненные люди…

Примечания

1

Розена Л. В. «Как Божий мир красив». Екатеринбург, Ридеро, 2021

2

Розена Л. В. «Как Божий мир красив», Екатеринбург, Ридеро, 2021

3

Лариса Розена «Удивительные зигзаги любви», Екатеринбург, 2021

4

Розена Л. В. Как Божий мир красив», Екатеринбург, Ридеро, 2021