Неслучайная встреча (сборник)

Лариса Райт, 2013

Судьба сводит именно с тем, кто тебе действительно нужен. Возвращаясь от подруги, переехавшей в Испанию, Тося оказалась в самолете рядом с Егором, именно его она так пламенно любила двадцать лет тому назад… Константин, успешный пикапер, встречает девушку, которая представляется ему легкой добычей, однако на поверку оказывается достойной противницей… Все истории, составившие этот сборник, необычны и парадоксальны, все они – о неслучайностях, которые бывают в нашей жизни.

Коллекционер

— Скукотища, — уныло сообщил Константин морю, и ему показалось, что магнолии под балконом одобрительно закивали своими дурманящими цветами. Он вернулся в номер и полоснул взглядом по спящей добыче, силясь вспомнить, как же ее зовут. И почему только они вечно выдумывают какие-то громоздкие псевдонимы, будто несколько затейливых слогов в собственном имени могут придать значимости? В последнее время Жозефины, Джульетты и Ариадны… (Ах да, Ариадна!) встречались на его пути гораздо чаще Зин, Юль и Ань. И что интересно, их жеманные улыбки и неприкрытое желание нравиться раздражали его. Куда подевались загадочность, девичья стыдливость и мягкое кокетство? Современные девицы, выпрыгивающие из собственных трусиков чуть ли не раньше, чем кавалер обратит на них взор, отнимали сомнения в исходе игры, лишали победителя наслаждения, а главное, забирали у него самое ценное: чувство полного удовлетворения от блестяще разыгранной партии.

Он растянулся рядом со своим вчерашним приобретением, попытался снова заснуть, но тоскливые мысли о потраченном впустую отпуске назойливо вертелись в курчавой голове со следами уже наметившихся залысин. Никогда еще Коктебель не обходился с ним так жестоко. За пятнадцать лет ежегодных визитов каждая поездка в конце концов вознаграждала приятными воспоминаниями об очередном разбитом сердце. Да, ему было о чем рассказать и чем похвастаться. Он считал себя большим знатоком женской психологии, способным расположить к себе любую даму. Чем недостижимее казалась цель, тем больший интерес он испытывал.

Он и сам не смог бы однозначно ответить, что интересует его больше: процесс или результат. Наслаждение, которое он получал в постели с очередной жертвой, в полной мере соответствовало удовольствию от выбора мишени, разработки плана и той блестящей актерской игры, которой требовало приведение этого плана в действие. Режиссуре своих любовных похождений он предавался самозабвенно, считал себя мастером эпизода, не упускающим ни единой хоть сколько-нибудь значимой детали для ловкого опутывания сетями наивных дурочек. Опыт подсказывал, что для большинства особей хватит обыденного давления на жалость, ибо основная масса этих длинноногих, фигуристых организмов обожает опрокидывать на обиженных судьбой ушаты нерастраченной нежности. Однако слезливые истории о потерянной любви, смертельной болезни и непролазном одиночестве, безотказно действующие на загорающих дамочек, претили ему своей предсказуемостью. К тому же он охотился за признанием, в собственных глазах был героем, а герой, уж конечно, достоин чего-то гораздо большего, чем сочувствие. Археолог, приехавший прямиком из египетской экспедиции, завоевал восхищение студентки исторического факультета; педиатр, не позволяющий детям тоннами поглощать мороженое, — восторг у матери-одиночки. Он вдохновенно перевоплощался в самые разные личности и с удовольствием проживал их жизни.

А что теперь? Куда катится мир? Женщины готовы идти за кем угодно, посулившим им желаемые земные блага. Мечты, конечно, у всех разные, но достаточно одного взгляда, чтобы понять, грезит она о шести сотках в Подмосковье или об английском газоне на французской Ривьере. Первые согласились бы пойти за ним на край света после парочки дежурных комплиментов, вторым хватало взятой в аренду машины с водителем, ужина в дорогом ресторане и постоянных «деловых» переговоров по телефону с воображаемыми собеседниками.

Константин трезво оценивал возможное отношение к его поведению. Без сомнения, многие назвали бы его обыкновенным бабником, причем наихудшим представителем этой породы. Но если бы это было так, его бы нимало не расстроила наметившаяся тенденция к всеобщей женской доступности, а он грустил и даже страдал. Сам он себя считал коллекционером и жаждал пополнения своих богатств раритетными экземплярами, охота за которыми доставляла истинное наслаждение. Теперь же процесс ухаживания занимал… Сколько же он занимал? В среднем от двух часов до двух дней. Года три назад была, правда, одна мадам, которую он умасливал неделю, но и тогда не удалось ощутить восторга от пойманной в сети добычи. Как раз в тот момент, когда он размышлял, какая из его придумок заставила-таки ее пойти на попятный, женщина смущенно проворковала ему в подмышку, что «ребенок будет у бабушки еще два дня, и поэтому…». И поэтому все сразу встало на свои места: подняться к нему в номер все это время мешало не отсутствие желания, а наличие в крови обыкновенного материнского долга.

Проклятая демографическая ситуация, заставляющая женщин радоваться контакту с любым, даже самым убогим самцом, вызывала в нем все большее беспокойство. Глядишь, в следующий приезд и вовсе не придется предпринимать каких-либо шагов: женщины сами будут знакомиться, спрашивать телефон и номер комнаты, записываться на прием, а то и очередь живую организуют прямо на пляже.

От собственных мыслей Константин брезгливо поежился и, поддавшись внезапному порыву, обнял сокровище с именем Ариадна просто из благодарности, что она продержала его на расстоянии чуть дольше суток. Клубок конечностей под его рукой томно пошевелился:

— Сколько времени? — тянет лениво, не открывая глаз.

— Десять.

— Хах! — Одеяло накрывает мужчину с головой. Девушка метушится по комнате, пытаясь одновременно пригладить взлохмаченные кудри и натянуть мятую юбку.

— Завтрак, я так понимаю, предлагать не стоит, — Константин безразлично наблюдает за суетой.

Ариадна (уже причесанная и одетая) высовывается из ванной с одним подведенным глазом и зубной щеткой во рту.

— Ш ума шошел! Я ше прошила будильник поштавить. Ешли апашдаю, меня ф пять минут уфолят.

— Обойдется.

Ариадна шумно сплевывает и отвечает, не выходя (рисует другой глаз):

— У меня через полчаса запись.

— Возьми денег на такси.

— Ой, спасибочки! — шумно налетает, тормошит, тискает. Потом отпускает, будто даже и нехотя. Складывает, уже не спеша, косметику в необъятную сумку, продолжая безостановочно трещать:

— Сегодня не день, а сплошная запара. Ща окраска, потом химия. И когда они перестанут травить свои волосы? Знаешь, говорят, в Москве появилась какая-то новая технология: щадящая биозавивка. Скоро и до нас доберется, и тогда волосы… Ты меня не слушаешь?

— Угу.

— Что угу?

— Волосы.

— Вот я и говорю, волосы перестанут портиться, но тебе это неинтересно.

Да нет, отчего же. Это охренительно, супермегаинтересно. Как только чудеса биозавивки докатятся до Харькова, он побежит и сделает себе «мелкий бес».

— Что ты? Я внимательно слушаю.

— Потом после химии придет стричься Буянов.

–…

— Я говорю, Буянов стричься придет!

— Ну, подстриги его там как-то…

— Ты чего? — таращит глаза в недоумении.

— Чего?

— Не знаешь, кто такой Буянов?

— А кто?

— Он же Матвея играл в «Таинственных страстях».

«В каких еще «страстях»? Что еще за Буянов?»

— Ах, ну да. Прости, я запамятовал. Конечно, тот самый Буянов из «Страстей».

— Теперь понимаешь? Я буду стричь Буянова!

— Как же тебе повезло.

Иронии девушка не замечает, продолжает тараторить:

— Вечером уже потише. Кажется, мелирование. Еще коррекция челки. Ах да, еще в обед, как всегда. Ты опять не слушаешь?

— Я весь внимание.

— Представляешь, каждый день одна деваха в два часа приходит на укладку. Я уже который день пообедать не могу нормально. Вообще!

Уставилась на него и ждет реакции. Ну что тут скажешь?!

— Офигеть! — он всплескивает руками и закатывает глаза, проставляя себе «отлично» за актерское мастерство.

— Причем клиентка эта странная такая, уже три недели здесь, и все одна да одна. Ни подруг, ни (Ариадна перешла на шепот) мужиков. — Последнее она произнесла с таким возмущением, как будто это вопиющее святотатство.

— Так-так… Очень захватывающе… — Константин отворачивается, чтобы скрыть искры неподдельной заинтересованности, которые, он был уверен, вспыхнули в его глазах.

— Так вот: вопрос, зачем укладываться, если все вечера сидишь сиднем в своем номере!

— А с чего ты взяла, что она не выходит?

— Она мне сама сказала.

— Ну-ну! И ты поверила? — он разочарованно усмехнулся.

— Дурак ты! — беззлобно бросила Ариадна. — Я же парикмахер!

— И что?

— Зачем врать парикмахеру?

— А почему бы и нет?

— Запомни: женщина может солгать психоаналитику и даже (голос снова понизился до шепота) гинекологу, но парикмахеру или маникюрше — никогда! Если говорит клиентка, что проводит вечера в номере за компьютером, значит, так оно и есть!

— Может, у нее интернет-роман?

— Слушай! Я как-то не подумала. Наверняка! Чем еще можно заниматься столько времени перед экраном!

— Работать…

— Ой, я тебя умоляю, — весело просвистела девушка и выскочила за дверь. Через секунду просунула голову обратно: — Чуть не забыла! Я сегодня до семи. Будет желание, заходи. Гостиничный комплекс «Черномор».

Гостиничный комплекс «Черномор» производил впечатление. Еще в такси, глядя на современные пирамидальные строения из стекла и металла, утопающие в зелени и струях причудливых фонтанов, Константин почувствовал, как забилось сердце. Женщину, позволяющую себе больше трех недель жить в этой роскоши, не должно волновать состояние его кошелька. Здесь пахло настоящим, захватывающим приключением с неизвестным концом.

Продемонстрировав портье кончик зажатой в кулаке купюры, он любезно попросил показать ему карточку постоялицы, что «сидит сейчас во-о-о-н в том кресле салона красоты». Информация не заставила себя ждать: Людмила Черняева, 28 лет, домашний адрес: Москва. «Ого! Москва! Тем лучше! Зачем москвичке харьковчанин?» Дата отъезда: 25 мая. Итак, они уезжают в один день, и на все про все у него осталась неделя. В прежние времена он бы запаниковал, что этого срока может не хватить, но теперь знал, что и семь дней — вполне достаточно для обольщения. Константин разместился в лобби-баре и стал терпеливо ждать. Минут через пятнадцать Людмила Черняева поднялась, тряхнула длинными светлыми волосами, распрощалась с Ариадной и вышла из салона. Девушка, ни на кого не глядя, направилась прямиком к лифтам. Шла она, погруженная в свои мысли, явно нисколько не заботясь о том, чтобы произвести впечатление. Константин задумчиво рассматривал объект и чувствовал, как радость от удачно выбранной жертвы захватывает его все сильнее. Он позволил себе настолько увлечься эмоциями, что едва не упустил даму. Она уже нажала кнопку, когда он возник за ее спиной и изумленно воскликнул:

— Людмила?

Девушка обернулась, смерила его вопросительным взглядом, нахмурилась и достаточно резко произнесла:

— Простите?

— О… Это вы меня простите, — Константин расплылся в извиняющейся улыбке. — Вы так похожи на одну мою знакомую. Но только со спины. Оказывается, у вас такое же имя. Ну, надо же! Но вы гораздо привлекательнее и…

Женщина брезгливо поморщилась, прервала его тираду коротким:

— Вы обознались, — и отвернулась.

— Да. Я, в общем-то, конечно. С кем не бывает… — Константин разыгрывал смущение перед напряженной, он чувствовал, спиной девушки. — Но, может быть, это не случайно. И нам стоит познакомиться…

Людмила не удосужилась обернуться. Она вошла в лифт и отчеканила зеркальному отражению Константина в кабине:

— Мое имя вы знаете, а ваше меня не интересует.

Двери захлопнулись, и мужчина не смог отказать себе в удовольствии радостно потереть руки. Его игра началась.

Котята, как он и предполагал, обнаружились в кустах на задворках ресторана. Везде, даже в самых фешенебельных местах, нет-нет, да и найдется какая-нибудь приблудная тварь, осевшая на изобилующей просроченными деликатесами помойке. Вот и здесь несколько измазанных усатых мордочек лишь настороженно покосились на неизвестного и продолжили с сосредоточенным наслаждением копошиться в объедках. Нетерпеливое шевеление в зарослях выдавало ожидающий своей очереди молодняк. Константин молниеносно схватил самого худого заморыша, у которого не было сил отпрыгнуть от несущей опасность человеческой руки, и сунул добычу за пазуху.

— Не боись! Зуб даю, тебя сегодня покормят.

Через три минуты котенок выводил надсадные рулады у номера москвички Людмилы, внимая жалобным советам странного человека: «Погромче, кысынька! Старайся, пацан!» Еще через две дверь осторожно приоткрылась. Девушка взглянула на котенка вполне миролюбиво, но, увидев мужчину, нахмурилась, заледенела:

— Что вы здесь делаете?

— Я или он? Или мы?

— Что делает он, я прекрасно вижу, точнее слышу: потерялся и орет. А вот ваше нахождение у моей двери остается совершенно непонятным.

— Да я, собственно, тоже потерялся, — Константин старался говорить как можно беспечнее, доказывая абсолютную случайность своего появления. — В вашей шикарной гостинице совершенно невозможно найти то, что ищешь, — он виновато улыбнулся и замолчал. Сейчас она спросит: «А что вы ищете?» — «Номер 4120, — ответит он, — друг здесь останавливался. Договорились, что на вокзал его провожу. Я жду-жду внизу, а его все нет. Решил подняться и заплутал». — «Вам надо на пятый этаж, а это четвертый», — смягчится она. «Спасибо», — сердечно поблагодарит он и нажмет в кармане кнопку мобильного, чтобы тот издал какой-нибудь писк. Торопливо вытащит телефон, бросит в молчащую трубку несколько расстроенных фраз типа: «Да ты что? Неужели? Как жаль! Ну, может быть, как-нибудь в другой раз». Потом объяснит все еще рассматривающей котенка женщине, что друг вынужден был уехать раньше, и теперь у него образовалась целая куча свободного времени, которую он намерен потратить на спасение от голода несчастной крохи. Не хочет ли она присоединиться? Может, покараулит котенка, а он пока сбегает за молоком? Что? Она возьмет малыша к себе в номер? А удобно ли это? Никаких проблем? Ну, тогда отлично! Он постучится, когда вернется, он мигом. Ах, как она добра! Ах-ах-ах!

— Ищите где-нибудь в другом месте, — неожиданно надула губки Людмила, — и этого, — она легонько задела котенка носком белоснежного тапочка с меховым помпоном, — с собой заберите. У меня на них аллергия.

Константин остался за дверью с голодным котенком и нарастающим недоумением. «А она тебе вообще-то нужна?» — спрашивает внутренний голос. — Наглая, жестокая баба!» — «Нет-нет-нет, — тут же одергивает он себя. — Только не проигрыш!»

Мужчина мучительно старался придумать хоть какой-то мало-мальски разумный повод постучаться в номер. Котенок начал мяукать.

— Да заткнись ты! — вяло отмахнулся Константин.

Котенок не унимается, скребется в дверь.

— Погоди-ка, — изумился мужчина. — Да ты, балбес, не дурак вовсе! Давай-давай! Продолжай! Громче! — Он на цыпочках отошел за угол, не переставая подбадривать котенка.

Еще несколько минут жалобных кошачьих причитаний, и раздосадованная Людмила впустила подкидыша. Быстрая пробежка до магазина позволила Константину окончательно вернуть уверенность в своих силах и в необходимости продолжать игру. Он смущенно улыбнулся стоящей на пороге хозяйке и нарочито растерянно пролепетал:

— Извините, ради бога! Я подумал… Может быть… Я вот колбасы, а котенок…

— Он здесь.

Котенок сосредоточенно копошился у кровати, выдергивая нити из шерстяного пледа.

— Забирайте и проваливайте. Мне некогда.

Женщина забралась в центр раскиданных по покрывалу стопок исписанных бумаг, положила на колени ноутбук и потеряла к гостю всякий интерес.

— Что-то пишете?

Молчание.

— Роман? Повесть?

Молчание.

— Первый раз вижу, чтобы девушки на юге с таким усердием занимались интеллектуальным трудом.

— Думаю, что девушки, которых вы имеете обыкновение видеть, не занимаются интеллектуальным трудом ни на юге, ни на севере, ни где-либо в другом месте.

«Ну, хватит! Это уж слишком! Что она себе позволяет? А сама-то. Подумаешь, блондинка с уложенной шевелюрой! Ноги могли бы быть подлиннее, сиськи побольше, а язык покороче. Тогда не пришлось бы сидеть одной в четырех стенах. Да пошла она…»

— Я переводчик, — девушка неожиданно оторвала взгляд от бумаг, посмотрела на мужчину вполне дружелюбно и пожаловалась, позволив себе вздохнуть: — Сроки поджимают.

Константин тут же смягчился, забыв о гневе, и устремился в атаку:

— Надо позволять себе отдыхать. Общаться с людьми. Мне кажется, это определенное обогащение словарного запаса. Полезно для переводчика.

— Переводчику вполне достаточно читать хорошую литературу. Лексикон современников в большинстве случаев весьма ограничен.

Выхода нет. Придется опускаться до примитивных уговоров.

— Людмила! Я уже три недели торчу на этом долб… доморощенном курорте и просто не знаю, куда девать себя от скуки. Разве я о многом прошу? Скрасьте всего лишь мой ужин на пару часов, и…

— Завтра в 19.00 внизу. Повеселимся, — она недвусмысленно распахнула дверь и, пресекая любые попытки рассыпаться в благодарности, сунула ему в руки котенка: — Выйдете из гостиницы со стороны бассейнов, пройдете по мосту через ручей, свернете налево, обогнете тренажерный зал и увидите арку во внутренний двор. Там помойка, где столуются два кота и три кошки. Это сын серой с белой грудкой, которую персонал зовет Анфисой. У нее еще пять котят, которых она держит в кустах справа от баков. Верните туда то, что взяли, и извинитесь перед матерью!

— При чем тут… — Константин невинно вскинул брови, но его бесцеремонно подтолкнули к выходу, за спиной щелкнул замок. — И с чего она только взяла? Как догадалась? И как теперь оценить свои действия? Это успех или провал? — обратился мужчина к отпрыску Анфисы. — Хотя разве можно назвать провалом пол-литра молока и двести граммов ливерной?

Он в нерешительности остановился у кустов шиповника. Кошка скалит зубы, выгибается, готовясь защитить оставшееся потомство. Мужчина показал ей котенка, пытаясь успокоить. Анфиса сделала мощный прыжок, Константин еле успел спасти брюки и грубо заматерился, замахиваясь на животное.

— Вернуть часто бывает гораздо труднее, чем взять, — брезгливо сообщила ему Людмила из распахнутого окна четвертого этажа.

Грохнула захлопнутая рама.

— Сука! — процедил Константин, избавляясь наконец от котенка.

Вечером он позволил себе расслабиться: никакой охоты, никаких женщин. Легкий ужин, бокал вина и крепкий сон. Проснулся бодрым и отдохнувшим, но настроение тут же испортилось. Вечером необходимо продвинуться, произвести впечатление, а у него — никакого, даже самого захудалого плана.

Конечно, всегда есть запасной вариант, но использовать его ой как не хочется. Он и прибегал-то к нему всего два раза, но чувствовал себя потом абсолютным подонком, обещал себе остановиться и несколько месяцев даже верил в то, что так и поступит. Но время… Время, если не бесследно стирало из памяти ощущения содеянного гадства, то существенно обеляло Константина в собственных глазах. Наглое вранье казалось всего лишь невинной шуткой, горячие обещания — страстным бредом, а влюбленные женщины — наивными дурами, виноватыми во всем целиком и полностью, потому что нельзя, просто противопоказано существовать в современном мире таким открытым, доверчивым особам. А он, Константин, — просто подарок судьбы, посланный им свыше для усвоения жизненных уроков. Если бы он знал, что одна такая «дура» после занятий с учителем два года пролежала в психушке, а вторая в сентябре поведет в первый класс его сына, он бы, возможно, пересмотрел свои взгляды. Но это Господь всеведущ, а посланцы его не так всемогущи.

Константин провел день в унылых, пустых раздумьях. К назначенному времени пазл картины предстоящего свидания так и не сложился в его голове окончательно, хотя тактика все же была избрана. В ход он решил пустить обычное оружие — демонстрацию своей исключительности, однако способ необходимо избрать иной. Барышню, позволяющую себе четвертую неделю прятаться в номере самого шикарного отеля, не поразишь ни водителем, ни дорогим рестораном, ни разговорами о мнимых контрактах. Она сомневается в его интеллекте. Что ж, она его получит. К 19.00 он мог бы провести экскурсию по Коктебелю с закрытыми глазами, рассказывая без запинки содержание двух путеводителей. Он отказался от пиджака и галстука, вместо дежурных роз приобрел у местных бабушек скромный «полевой» букетик, вызубрил несколько строк из Волошина и пару четверостиший Цветаевой и расположился в холле «Черномора», то и дело посматривая на лифт и повторяя, как аутотренинг:

–…Наступит свой черед, наступит свой черед. Траля-ля-ля. Как драгоценным винам…

Людмила разговаривала по телефону, когда подошла к его креслу, когда они вышли на улицу, пока ехали в такси мимо дюжины достопримечательностей, информацию о которых он готов был обрушить на женщину, усомнившуюся в его эрудиции. Отвернувшись и барабаня длинными ногтями по стеклу, она беспрестанно повторяла невидимому собеседнику одни и те же вопросы: «Да ну? А ты что? А он? Правда? А ты что? Да ну? А он?» В ресторане, прикрыв трубку ладошкой, скороговоркой пробормотала официанту заказ и продолжила «дакать» и «нукать» с таким видом, будто ничего важнее этого диалога в жизни не существовало.

Константин старался ничем не выдать своего бешенства. Миловидная женщина пригласила его танцевать, но он лишь вяло отмахнулся, даже не взглянув на нее и продолжая свербить глазами свою так неожиданно болтливую спутницу. Людмила закончила разговор, когда официант подносил им десерт.

— Валерий, — требовательно обратилась она к молодому человеку, всмотревшись в бейджик на белоснежной сорочке, — вы проводите вечер в ресторане, звучит приятная мелодия, дама ангажирует вас на танец. Что вы делаете?

— Танцую.

— Молодец! Душка! А вас что, не учили хорошим манерам? — повернулась она к Константину.

— А вас? — не выдержал он.

— Конечно, нет, — не думая и секунды. — В мои планы никогда не входило ухаживать за женщинами и проявлять свои лучшие качества.

— Значит, по-вашему, ухаживать за вами и при этом танцевать с другой — это проявление лучших качеств?

— А вы за мной ухаживаете?

— Пытаюсь, — буркнул Константин и, не утруждая себя в дальнейшей любезности, жестом попросил у официанта счет.

Всю дорогу до гостиницы он молчал, забыв о намерении развлекать Людмилу умными разговорами. Весь сегодняшний опыт доказывал, что пора прекратить попытки сблизиться с этой женщиной. Она ему не по зубам, и точка. Он ей не интересен. Как это не интересен? Почему не интересен? Всем, выходит, интересен, а ей нет? Ну уж дудки. Это мы еще посмотрим, краля московская, кто кого.

— Пойдешь со мной завтра на море? — чуть грубовато спросил он у дверей «Черномора», небрежно переходя на «ты» и не делая ни малейшей попытки проводить девушку до номера.

— С тобой хоть на край света, — неожиданно заявила она, отвернувшись, чтобы не выдать секундную растерянность.

Следующий день сложился гораздо удачнее и намного привычнее для Константина: пляж, солнце, разговоры на интересующие даму темы. Зря он волновался. Цитировать Волошина не пришлось. Легкость бытия не обошла стороной и эту претендующую на заумность блондинку: весна в Париже, модные нынче бикини и цены на газировку в баре гостиницы. Из всей этой невинной болтовни мужчина успел почерпнуть кое-какую полезную информацию: объект одинок, бездетен, любим и опекаем богатыми родителями.

После катания на банане, легкого обеденного салата и пятичасового мороженого Константин отправился в свой отель переодеваться к вечернему моциону в театр. Москвичи штурмуют шезлонги на первой линии моря, а население курортных городов — места в партере на гастролях столичных трупп. Константин приобрел с утра два билета и очень надеялся, что удовольствие, полученное Людмилой от просмотра какого-то нашумевшего в Москве спектакля, воздастся ему сполна. Он был почти счастлив, если бы не одно «но». За весь день девушка так и не задала ему ни одного личного вопроса. Либо она поразительно, невообразимо нелюбопытна для женщины, либо являет собой воплощение культуры, хотя вчерашний день полностью исключил это предположение, либо, что, к сожалению, очевиднее всего, его персона ее пока нимало не интересует. А время, время работало против него. Оставались жалкие четыре дня. Ладно, посмотрим, куда он продвинется сегодня. Она хотела пищи для ума? Что ж, пожалуйста: удачно получилось с билетами.

Лучше бы он их никогда не покупал! В гробу он видал всю эту сентиментальную интеллигенцию. Нет, он, конечно, привык, что женщины плачут по поводу и без. Причем поводом может послужить все, что угодно: от противного прыща на носу до смерти бабушки главного героя в индийском фильме. Но то, что девушка способна залиться слезами из-за того, что кто-то решил избавиться от гектара ненужной, очевидно отжившей свое растительности, — этого Константин представить не мог. «Берите! Классика. Чехов». Послал бы он сейчас куда подальше и кассиршу с ее Чеховым, и самого Чехова с его садом.

«Ах, как вы угадали? О, это мой любимый писатель! Его лучшая пьеса! Какая драма, какая проникновенная мысль, какая сила искусства. Эти приглушенные удары топора. Я всякий раз плачу». И она действительно плакала, не отказывая себе в удовольствии от души всхлипнуть и громогласно высморкаться так, что на них оборачивались и шикали со всех сторон. Людмила ничего вокруг не замечала, отрывая от сцены покрасневшие глаза лишь для того, чтобы размазать по щекам остатки туши. А Константин ежесекундно извинялся, ловя осуждающие взгляды. Ловил он их и на улице, и ему казалось, что каждый встречный ненавидит его за то, что он — мерзавец и негодяй — довел девушку до такого состояния. Хотя на самом деле довел он ее снова только до гостиницы и убрался восвояси, ни капли не сожалея, что его не пригласили и дальше выслушивать скорбные стенания о безвозвратно потерянном прошлом Раневской, которая к тому же оказалась тезкой его пассии, а это, по словам Людмилы, еще больше роднило ее с героиней и побуждало сочувствовать ей, несмотря на все очевидные недостатки «этой никчемной, в сущности, женщины».

О боже! И с чего только бабы решили, что их повышенная чувствительность и ранимость — это именно те качества, что привлекают мужчин? Почему слабость — это обязательно слезы и сопли? Милые дамы, ничто не вызывает у мужчины большего желания бежать от вас со всех ног, чем непрекращающиеся рыдания в три ручья. И дело вовсе не в том, что вы из волооких принцесс превращаетесь в узкоглазых, опухших, уродливых теток, а в том, что мужчина ощущает на себе груз непомерной вины за то, что с вами происходит, и жаждет сбросить его как можно скорее. Он ищет выход и находит самый простой и совершенно очевидный. Он уйдет, а с ним уйдут и все ваши проблемы. И вы — его драгоценная, обожаемая и любимая — наконец-то перестанете плакать. Константин был разъярен, подавлен и одновременно счастлив оттого, что может позволить себе отступить. Дамочка оказалась совершенно неуравновешенной. Такая вполне может иметь склонность к суициду. Что же ему потом, мучиться, ночами не спать: жива или в окно сиганула? То же мне, Анна Каренина!

В своей решимости Константин спал как убитый. Но утро встретило его сомнениями. Оставалось три дня, делать совершенно нечего, а в дневник за весь отпуск он не занес ни одного имени, которое стоило бы запомнить. Он вышел из гостиницы и, сам того не замечая, побрел к «Черномору». Опомнился у входа. «Что ж, была не была». Поднялся, постучал в номер. Открыла. Сама любезность. Головку склонила, глазки потупила, извините, мол, за вчерашнее.

— Константин, я надеюсь, вы простите мою впечатлительность.

«Ох, и действительно извинения. Ну, стоило и хотя бы за этим прийти».

— Ну что вы! О чем вы говорите.

— Нет, право, я была ужасна.

— Вовсе нет!

— И, честно говоря, не думала, что увижу вас снова.

— Как вы могли подумать такое!

— Да нет, будь я на вашем месте, я бы обязательно…

— Да отчего же!

— Нет, несомненно…

— Да прекратите, наконец!

— Я просто неисправима!

— Вот тут вы правы!

— А может, на «ты»?

— Ах, да мы уже давно перешли. А может, кофе или сок?

— Или сок.

Нет, все-таки с театром удачно получилось. Чувство вины — огромнейшая движущая сила. До поры до времени, конечно. Но пока человек собирается сглаживать образовавшиеся в отношениях с вами острые углы, вы — хозяин положения. Людмила (хотя мысленно он уже называл ее Людочкой) старалась изо всех сил заслужить прощение: ни грубости, ни жеманства, ни высокомерия. Проста в одежде (белые льняные бермуды, желтый хлопковый топ) и легка в общении: непринужденный смех, не слишком подробный, но все же рассказ о работе: переводит какой-то французский любовный роман для второсортного издательства не из-за заработка, а языковой практики ради. О семье особо не распространялась, лишь упомянула вскользь о том, что в офисе отца у нее один сплошной английский, да болтать на нем приходится лишь о вагонах, контейнерах и партиях цветных металлов. После этого, правда, Константин снова спросил себя, не стоит ли притормозить от греха подальше, пока железный король не нашел его и не переплавил во что-нибудь менее ценное, но сидящая напротив добыча улыбалась так покорно, что интуиции было предложено заткнуться и как можно скорее.

После сока он предложил перейти к более крепким напиткам и, на свой страх и риск, съездить на экскурсию с дегустацией вин:

— Крымские вина — они, знаешь ли… — и тут, кстати, вспомнил: — Как же там у Цветаевой?

— Драгоценные?

«Уф, не зря учил!»

— Точно. Ты тоже помнишь это? Я еще Волошина обожаю…

Да, с театром он определенно не промахнулся. В такси, когда утомленная просветительскими речами и бессчетными стаканами полусладкого и полусухого девушка прикорнула на его плече, Константин поспешил поздравить себя с победой, и правильно сделал. У отеля последовало приглашение в номер. Вот и славненько. Три дня по нынешним временам — это уже очень достойно, это тебе не три часа — поулыбалась, поломалась — отдалась. Здесь ключик надо было подбирать, да маслицем этот ключик смазывать.

— Проходи, — Людочка распахивает дверь, Константин галантно пропускает.

Нет, зря он сомневался. Зад фактурный. Отличный зад. Сиськи, правда, не его размера. Но опять же, если сзади…

— Вот с этого места, пожалуйста, — Людмила протянула ему книгу, указывая аккуратным пальчиком на абзац в центре страницы.

— Что?

— Ты разве не понял? Диктуй с этого места.

— Зачем?

— О господи! — Людмила раздраженно кинула книгу на кровать. — Я же тебе в лифте сказала: мне нужно занести кое-что в компьютер. Сейчас придет издатель. У меня не готовы материалы. Я тебя помочь прошу! А ты!

«Издатель… Какой издатель? Сейчас придет? А как же? Черт! Опять он все прослушал!»

— Что диктовать-то?

— Вот этот абзац.

— «Истероидный тип личности…» Что это за фигня?

— Не отвлекайся, пожалуйста!

— Извини. «…Формируется, как правило, из-за частых стрессовых ситуаций в семье, в результате резкой смены настроения у одного или обоих родителей…» Зачем тебе это надо?

— Так. Для перевода.

Константин надиктовывает «чухню» битых двадцать минут.

— Все. Дальше не надо. Спасибо. А теперь извини. Надо как-то в себя прийти. Я непозволительно много выпила, а ко мне сейчас придут.

— Издатель? — он не может скрыть раздражения.

— Ага. Важная деловая встреча. — Как ни в чем не бывало, но ему кажется, что она издевается.

Делать нечего. Приходится отступать. «Издатель к ней придет. Как же! Ариадна, блин, самомнения не занимать: «Парикмахерам не врут, парикмахерам не врут! Нашлись тут душеприказчики! Цирюльники — они и есть цирюльники! Ладно, посмотрим, что за птица залетит в это гнездышко».

Мужчина занял выжидательную позицию в холле этажа. Время послеобеденное, отель словно вымер: ни скрипучих тележек горничных, ни шума воды в ванных комнатах, ни движения лифтов. Минут через пятнадцать механизм одного оживает. Востроносенькая, миниатюрная, довольно молодая женщина волочит за руку такую же востроносенькую девочку лет десяти с ободранными коленками и хлюпающим носом.

— Быстрей же, Лара! Опаздываем.

Они робко стучат в номер Людмилы.

«Это что еще за цирк? Издатель тащит на переговоры ребенка? Бред какой-то».

Константин приложил ухо к двери. «Эх, раньше проблем с информацией не возникало. Замочные скважины были широкие. И услышишь все, что надо. И увидишь, что не надо. А теперь, кроме щели для пластиковой карты, никакого просвета! И как тут разобраться, что к чему?!»

Из-за двери доносился монотонный, перемежающийся всхлипыванием монолог старшей гостьи. Слов не разобрать. Людмила изредка вставляла короткие фразы, их удавалось различить:

— Так. Очень хорошо. Да? А она? Правда? Да ну? А ты что сказала (это, видимо, к девочке)? А потом? Да ну? Продолжай. Замечательно.

Действительно, замечательно. Лучше не придумаешь! Избавиться от него, сославшись на встречу с издателем, чтобы посочувствовать проблемам подружки, — это просто великолепно!

Константин спустился в бар и два часа караулил у телефона, когда «публикаторы» уберутся восвояси. Фронт работ свободен, и он набрал номер Людмилы:

— Еще совсем не поздно. Я подумал, может быть, вечером…

— Я хочу спать! — Она бросила трубку. Ни здрасте, ни до свидания! Зараза!

Все. Он испробовал все методы. Ну или практически все. Если бы позволяло время, он бы с удовольствием прибегнул к беспроигрышному игнорированию. «Чем меньше женщину мы любим…» Пушкина можно признать гением из-за одной этой фразы, которую Константин не раз проверял на деле. Вот ухаживаешь ты, ухаживаешь: и цветочки носишь, и в ресторанах кормишь, и ручки-ножки гладишь, а она ни в какую. Ничего страшного. Пропади на несколько дней и появись, как ни в чем не бывало. И все. Она уже другая: и смотрит заинтересованно, и прижаться норовит, и упустить тебя боится. Эх, ему бы еще дня два-три, и она бы сама приползла. Но времени нет. Придется брать быка за рога. Конечно, к последнему способу прибегать не хочется. Уже два раза срывался и мучился потом. Ладно, чего уж там. Бог троицу любит.

Костюм, галстук, букет, шампанское, конфеты (пускай жрет!) — жених.

— Выходи за меня!

Заспанные круглые глаза Людмилы мгновенно превратились в злые, колючие щелочки.

— Позарился на папочкины денежки? А я все придумала, идиот! Нет у меня никаких богатеньких родителей, и цветными металлами я не торгую.

«Ну да! Ну да! Уж не на гонорары ли от переводов вы здесь проживаете? Действительно за идиота держит. Эх, встреться мы лет пятнадцать назад, я бы весьма заинтересовался твоим батей. А теперь, сама — идиотка, он меня совершенно не… как говорится».

— И слава богу! Не думаю, что такие родители позволили бы нам быть вместе.

Глаза приобрели нормальные размеры, но искорки недоверия все еще нет-нет, да и вспыхивают.

— Ты серьезно, что ли, я не пойму?

— Серьезнее не бывает.

Все случилось. Он победил. Он ликовал. Он торжествовал. Цель все же, без сомнения, оправдывает средства.

Они стоят на перроне. Московский поезд тронется через десять минут. Мила тихонько всхлипывает, уткнувшись в шею Константина. Он дышит цветочным ароматом шампуня и думает, что максимум через полчаса из его памяти начнет стираться не только запах, но даже оттенок волос этой женщины.

— Ты ведь скоро приедешь?

— Да, дорогая!

— Как только закончишь дела?

— Да. Мы же договорились, помнишь? Мы ведь женимся.

— Ты только звони, ладно?

— Конечно, я же записал номер.

— И я тебе буду звонить.

— Звони хоть каждый день, милая. У тебя же все есть: и телефон, и адрес.

«Так что давай-давай. Звони, приезжай, даже пиши, если хочешь, «на деревню дедушке».

— Мне пора.

Последние суетливые объятия, скомканный поцелуй, окрик с подножки:

— Звони скорее!

— Буду звонить каждый час.

Константин подождал, пока поезд отползет достаточно далеко. На платформу Людмила не спрыгнула, стоп-кран не дернула, хотя он жутко боялся, что она сделает это. Уж слишком бурной оказалась лавина ее чувств. Странно, что такая эмоциональная дамочка — в постели просто вяленая рыба какая-то. Как ни старался расшевелить, так и не сумел. Так что пусть катит в свою Москву к папочке-олигарху, не жалко.

Мужчина спустился на привокзальную площадь и зашел в дверь с вывеской «Куплю б/у телефоны», предварительно вынув и выкинув в урну сим-карту. Можно, конечно, поискать ту девочку, с которой познакомился в первый вечер и на которую зарегистрировал номер, сделать ей подарок. Ладно, обойдется. Он и так провел с ней от нечего делать целых три дня.

— Спасибо. Возвращаю, — Константин протянул трубку парнишке-продавцу.

— Да не за что. Пригодился?

— А то! Спасибо за помощь!

— Отчего не помочь хорошему человеку.

Родной мобильный требовательно запищал в джинсовом кармане.

— Да? — мужчина по давней привычке втянул голову в плечи, будто его застукали на месте преступления.

— Ты в аэропорту? — требовательно спросила жена.

— Уже еду, дорогая.

— Смотри, не опоздай на самолет!

— Лечу!

И Константин действительно вылетел к стоянке такси и помчался в аэропорт. Злить жену не хотелось. Она ревнива и мстительна. Стоит ей что-то заподозрить, и он в ту же секунду вылетит из семейного гнездышка. Они женаты семнадцать лет. Он — актер харьковского драматического театра, вечно на вторых ролях во втором составе. И она — наследница фабрик, заводов, журналов и пароходов. Всю семейную жизнь он обязан оправдывать одобренный ее родителями мезальянс, потому жизнь эта состояла из бесконечных отчетов о том, где был и когда пришел. Все это его, впрочем, устраивало. Особенно после того, как найденный через театральных знакомых чудо-врач в присутствии жены диагностировал у него вегето-сосудистую дистонию и предписал врачевать ее исключительно майским крымским воздухом ежегодно и не менее месяца. Дети в мае еще ходили в детский сад, теперь учились в школе, жена смотрела за ними, а Константин усердно лечился. Возвращался всегда бодрым и отдохнувшим. Так было всегда, так будет и сейчас. Он спешил на такси в аэропорт и улыбался.

Плакала Людмила недолго. Лук, который украдкой подносила к глазам, выкинула еще до того, как проводник закрыл вагон. Дождалась, когда открыли туалет, поправила макияж, зашла в купе. Накрасилась не зря: в попутчиках моложавая дама и двое мужчин чуть за сорок. Вечер обещал быть интересным. И действительно: много смеялись, болтали о пустяках, играли в буриме и ближе к ночи даже выпили коньячку, но расслабиться и уснуть все равно не получилось. Женщина все-таки нервничала. Нет, звонка она не ждала. Да и куда бы он мог позвонить, если, называя номер, Людмила «ошиблась» в трех цифрах. К тому же она доверяла своей интуиции. И все же, все же промучилась всю ночь, спрашивая себя снова и снова: «А что, если я не права?» В конце концов, шестое чувство может подвести каждого, даже такого опытного игрока, как она. Ведь она была уверена, что он сбежит из ресторана, а если не из ресторана, то из театра, ну а уж если не из театра, то после визита «издателя» — наверняка. Она дала ему шанс, и не один, но он не воспользовался ни первым, ни вторым и ни третьим. А значит, либо это действительно ценный экземпляр, который заслуженно заплатит за полученное удовольствие, либо, что гораздо хуже, он действительно проникся к Людмиле неподдельными чувствами, и тогда уже ей самой придется платить по счетам.

К утру женщина поняла, что не сможет побороть искушения выяснить правду немедленно. Быстро набрала цифры, прослушала механическое сообщение: «Номер в сети не зарегистрирован» — и с облегчением рассмеялась. Все еще сжимая в руке мобильный, она вышла в тамбур. Вереницей проносились деревья, избы, полустанки. Такой же нескончаемой, не оставляющей и следа в памяти вереницей проносились, видимо, и женщины в жизни Константина. «Вот так: посадил в поезд, поцеловал, сменил сим-карту и забыл навсегда. Что ж, губная помада и лифчик помогут тебе вспомнить меня, когда жена найдет их на дне твоего чемодана. А если будешь недоумевать, откуда все это взялось? Не беда. Мое имя в твоем дневнике (ну и глупость держать его в тумбочке и даже не прятать!), которое я жирно обвела прошлой ночью красным фломастером, быстренько освежит твою память». Поезд снизил скорость. «Да, придется тебе, дружок, притормозить». Телефон защекотал ладонь.

— Да? Как все прошло? Да ну? А он? Правда? А ты что? А он? А ты? Правильно! А он? — она долго слушала, нахмурив брови. — Это естественно. Обычное поведение человека, погруженного в личностный кризис. Что? Помочь — вряд ли. Ты просто не мешай. Он разберется. Этого я не знаю. Может, через месяц, а может, и через год. Что? Конечно, звони. Какие благодарности? Это же моя работа.

— Как съездили, Людмила Петровна? — водитель мужа легко подхватил чемоданы и засеменил по перрону, то и дело оборачиваясь и по-собачьи преданно заглядывая в глаза. Годился он Людмиле Петровне в отцы, и деланое подобострастие его казалось особенно жалким. — «Сам»-то приехать не смог, — сочувственно добавил он, отводя глаза в сторону, и понимающе вздохнул: — Дела…

Она неопределенно пожала плечами. Все как всегда. Дела банкира, баллотирующегося в губернаторы, не имели к ней ни малейшего отношения. Таких людей, вечно занятых изготовлением денег из воздуха, именовали трудоголиками. В ее градации приматов он давно уже прочно занимал место в графе «равнодушные». Впрочем, справедливости ради надо отметить, что и у нее его подвиги и свершения давно уже не вызывали каких-либо эмоций. Она не пыталась переделать его распорядок дня, он не запоминал ее планов. Ее не волновал индекс Доу Джонса, на него навевали сон идеи бихевиаризма. Его окружали нормальные, здоровые люди, увлеченные карьерным ростом и нацеленные на результат. Ее — они же — несчастные и больные, зацикленные на годовых бонусах, освободившихся портфелях и собственных комплексах. Перед ним они сидели в креслах в отутюженных костюмах, сверкая западными белоснежными улыбками, перед ней так же по-западному лежали на кушетке, ослабив тугой узел на галстуке. Он не интересовался личностью, она выскабливала интимность. Он подчинялся указам ЦБ, она писала диссертацию на кафедре ЦКБ. У него были две постоянные любовницы для поддержания тонуса, у нее — случайные связи, именуемые сбором материала. Она готовила ему кофе по утрам, он приносил ей заказанные секретаршей цветы. Счастливая семья.

— Отдохнули-то, говорю, хорошо? — повторил свой вопрос шофер, услужливо распахивая перед ней дверь автомобиля.

Дипломированный психолог задержала взгляд на рекламном щите в центре привокзальной площади. Известная певица приглашала москвичей и гостей столицы в магазин одежды. «Новые коллекции…» — прочитала она и улыбнулась. Теперь она знала, как назовет новый тип курортника в своей научной работе. Людмила нырнула в недра пахнущей достатком машины и уже оттуда лениво промурлыкала:

— Скукотища…