Идеальный мир

Лариса Порхун, 2022

Майор Максимилиан Корвин приезжает в родительский дом на время отпуска и принимает решение оставить военную службу. Вскоре после этого пропадает его младшая дочь. Максу удаётся выяснить, что восьмилетняя Вики похищена и так же, как многие другие дети переправлена на некий загадочный и труднодоступный остров, находящийся в частных руках и представляющий собой параллельный мир, живущий не только по своим законам, но и управляющий всем мировым порядком. Макс Корвин, во что бы то ни стало, решает найти и вернуть свою дочь.В книге встречается упоминание нетрадиционных сексуальных установок, но это не является пропагандой.

Глава 4

После пресс-конференции Мэй Каллиган сидела в полутёмном, ночном баре пятизвездочного отеля и внимательно смотрела на стоящий перед ней стакан с виски. Едва дождавшись окончания этого несуразного, явно провального мероприятия, она собиралась сделать хоть что-нибудь для того, чтобы отключить свою голову и остановить этот бесконечный, выводящий её из себя поток негативных мыслей. Впрочем, других у неё в последнее время и не было. Но даже на то, чтобы элементарно напиться, у неё уже не хватало внутренних ресурсов. К тому же этому сильно препятствовала отупляющая апатия, ведущая к почти полной ликвидации желаний. Хотя нет, одно у неё всё-таки было. Больше всего на свете ей хотелось бы заснуть и не просыпаться. Закрыть глаза, и не видеть, не чувствовать, не знать. А больше ей ничего не хотелось. Все её честолюбивые и не очень намерения куда-то бесследно исчезли, растворились в бесконечной мути её насыщенной, расписанной на пять лет вперёд жизни. Рассеялись без остатка в воздухе, сверкнув напоследок в свете софитов. А ведь они были. Сколько себя помнит, Мэй всегда чего-то хотела достичь, к чему-то стремилась, о чём-то мечтала.

Уже в семь лет она чувствовала, что жизнь ее, так или иначе, будет связана с музыкой. А в четырнадцать, когда они с подружками организовали в школе музыкальную группу «Шоколадные кошечки», была уверена, что станет знаменитой певицей. Там, на её родине в Пуэрто-Рико всё было просто и понятно. Хорошенькая, темнокожая девчушка со светло-карими глазами и сильным, чарующим голосом. Никто не удивился, когда продюсер Элиот Робертс, согласившийся прослушать кошечек у себя в отеле, отметил именно её. И пригласил их с матерью в свою студию в Нью-Йорке. Да и потом, всё тоже было здорово. И не так уж сложно. Она занималась тем, что любила делать больше всего. Она пела, как и раньше. Только теперь ей за это ещё и весьма неплохо платили. Всё шло как будто само собой, но именно так, как она мечтала. Сначала была первая её работа, вошедшая в десятку лучших альбомов. Затем, почти без промедления — второй альбом. За несколько стремительных, безумно-ярких лет — десять песен, которые и сейчас входят в список лучших поп-синглов. Пять альбомов за пять лет! Словно кто-то там наверху наметил для неё пунктиром определённую траекторию, и ей оставалось лишь двигаться согласно этим маячкам. Она и двигалась. Без перерывов и остановок. Легко и охотно. Не задумываясь о том, что она будет делать в следующем году. Тем более что она всегда и так это знала. А если даже не знала, то обязательно находился тот, кто говорил ей об этом. Словно кем-то всемогущим для неё был заготовлен определённый план. И почти всегда оказывалось так, что он не просто её устраивал, а казался самым правильным, желанным и необходимым. Словно она сама, любовно и тщательно занималась его составлением, выбирая для себя самое лучшее. Вернее, даже не так. Сама она вряд ли смогла бы быть настолько продвинутой и дальновидной. Создавалось впечатление, что этим занимался кто-то, кто очень хорошо её знал. И не просто хорошо, а гораздо лучше, чем она сама себя знала. И всё было в порядке, пока её желания совпадали с тем, что ей надлежало делать. Но это скоро закончилось. Стало сокращаться количество желаний. Они стали просто куда-то пропадать. А в тех, что ещё оставались, она либо быстро разочаровывалась, либо они также стремительно приедались.

Она даже помнит отлично, когда именно это произошло: два года назад перед её концертом в Лондоне. Она стояла в проходе перед самым своим выходом на сцену и не испытывала ничего, кроме тотального, поднимающегося в ней откуда-то снизу отвращения. Ко всему на свете: к этому великолепному залу, к зрителям, к себе самой. Пожалуй, к себе претензий у неё было больше всего. Она тогда решила, что это всего лишь случайность. Досадное стечение обстоятельств. Мэй и подумать не могла, что теперь это её состояние примет хроническую форму. Временное облегчение приносил лишь алкоголь или наркотики. Но в последнее время и этот способ всё чаще давал осечку, так как чтобы достичь желаемого эффекта, всё время приходилось увеличивать дозу. Лёгкие наркотики или слабый алкоголь с этой задачей уже давно не справлялись. Но в любом случае, за это приходилось расплачиваться. Плохим самочувствием, испорченным внешним видом и всё больше засасывающей её по утрам чёрной меланхолией.

Мэй подняла свой стакан виски и посмотрела сквозь него на жёлтый, тускло горевший абажур лампы на соседнем столике, отпила и оглянулась по сторонам. Разумеется, в баре кроме неё никого не было, да и быть не могло. Она же звезда первой, мать её, величины. Её верный Тони даже бармену велел не светиться. Девушка залпом допила виски и подумала про косячок с марихуаной, лежащий в её сумочке. Но доставать его не стала, а только тяжело вздохнула и откинулась на высокую спинку. Ей это уже не помогало. Трава спустя короткое время вызывала странное, очень неприятное беспокойство, а алкоголь сонливость и тошноту. Нужно было менять что-то кардинально. Но Мэй не имела представления с чего, в этом случае, следует начинать. У неё не было такого опыта. Она с семнадцати лет в шоу-бизнесе и до сих пор всё решали за неё, причём не слишком даже интересуясь её мнением. Видимо, безусловное согласие и неизменный восторг по поводу заключения очередного контракта, организации концертного тура или запланированный выпуск ещё одного, крупного студийного альбома, предполагались само собой.

Мэй поправила упавшую на лицо прядь длинных волос и услышала, как глухо и мелодично звякнули браслеты на левой руке. Она вряд ли бы обратила внимание на этот звук, если б он вдруг не отозвался тихим, многоголосым эхом в её голове, и не пробудил в ней то, что она так хотела забыть, но не только не могла, но в глубине души была уверена, что этого никогда не произойдёт. Этот нежный перезвон на самом пике своего звучания перекинул мостик в её детство и направил течение её мыслей совсем в другую сторону. Туда, где она девятилетняя девочка, наблюдая, как кричит мать на возбуждённого и находящегося явно под кайфом отца, закрывается в своей комнате. Она сжимает в ладонях свою голову, разрывающуюся от пульсирующей, адской боли. Это началось ровно год назад, боль появлялась всегда внезапно, как правило, являясь следствием сильного волнения или страха накануне. Впрочем, иногда она возникала и без какой-либо видимой причины. Мэй массировала виски и морщилась, стараясь не реагировать на доносившееся снизу выкрики, ругательства и звуки ударов. Слышно было только мать. Отец бил её коротко и молча.

Девочка знает, заступаться бесполезно. Отец тогда просто свирепеет. Именно после одного такого раза, он оттолкнул дочь с такой силой, что она, ударившись головой о косяк, на несколько минут потеряла сознание. После того случая, головные боли стали обычным явлением. Смириться или привыкнуть к ним было невозможно, боль не позволяла сосредоточиться ни на чём кроме себя. Мэй обследовали, и одно время даже подозревали у неё опухоль мозга. И хотя страшный диагноз не подтвердился, причину этих мигреней так и не выявили.

Почему она сейчас вспомнила именно тот вечер, много лет назад, когда она сидела в своей комнате и, зажмурив глаза, растирала, что есть силы свои виски руками? Мэй не знала. Возможно потому, что были схожи её ощущения тогда и сейчас.

Спустя какое-то время, ей уже не было жаль мать, и она не так уж ненавидела отца. Она даже не думала о том, чтобы скандал и потасовка между родителями поскорее закончились. Она только хотела, чтобы перестала болеть её голова. Вот и всё. Тем более она знала, что разборки эти обычно прекращались на пороге спальни. Через девять месяцев после этого скандала родится её брат Дамиан. Хотя в тот вечер отец едва не задушил мать. А через час она с разбитой губой, но уже в пеньюаре, готовила им обоим маргариту. Два года назад они, точно также, как следует размявшись, зачали Брайана.

Тогда она тоже не знала, что делать. Она просто хотела, чтобы прекратилась её головная боль. Это и случилось сразу, как только родители её развелись. Боль, так мучавшая её, исчезла без следа, словно её никогда и не было. А ещё через два года ей пришла идея создать в школе музыкальную группу.

Сейчас она тоже не знает, что делать, хотя одно ясно абсолютно точно, жизнь её просто утратила смысл. Ей хотелось бы, как тогда в детстве, зажмурить глаза и растирать свои виски до тех пор, пока решение из этого тупика не будет найдено. Ею или кем-то ещё. Лучше, наверное, всё-таки второй вариант, поскольку то, что предпринимала она до сих пор оказывалось полным дерьмом. Если не считать музыки, конечно. Но и та уже не оказывала на неё того волшебного, бальзамирующего действия, что раньше. Но всё же, это пока единственное, что хоть как-то удерживает её на плаву, заставляет чувствовать себя живой, нужной, особенной. Но эта связь постепенно растворяется. Мэй чувствует, как она слабеет, как из немеющих пальцев выскальзывают последние ниточки, связывающие её с этим миром… Обо всём остальном даже нечего и говорить… Она не хотела об этом думать. Всё чаще в её жизни мелькает отрицание: не хотела, не думала, не могла, не делала… Ничего, нигде, никогда…

Мэй вспомнила вопросы, адресованные ей на этой пресс-конференции, на сборище, которое больше напоминало долгожданную встречу изголодавшихся по «жареным» сведениям личного характера любопытных сплетниц. Этих журналистов гораздо больше премьеры фильма, где она снялась в роли самой себя, и нового клипа с известным на весь мир рэпером, интересовала причина её расставания с Блейком. А ещё некоторые из них уточняли, действительно ли факты рукоприкладства с его стороны имели место. Нет, она, наверное, никогда не привыкнет к этому.

Конечно, Мэй не стоило выходить из себя, это ей и пресс-секретарь сказала. Она повела себя некорректно и даже агрессивно, и всё это уже наверняка есть в соцсетях, а завтра будет в газетах, но сколько же можно испытывать её терпение?! Да откуда, ради всего святого, ей знать, почему уже третьи её отношения разрушаются? Если она сама не имеет понятия, по какой причине, имея перед глазами такой пример в лице родного папочки, выбирает себе в спутники сплошных моральных уродов, как две капли воды похожих на её несчастного родителя: несостоявшегося, зависимого и ущербного деспота. Но не будет же она говорить об этом… И не реагировать на эти провокации тоже всё сложнее. Вот и получилось мерзкое, скандальное шоу. С ней, Мэй Каллиган, в главной роли. Где она предстаёт во всей своей неприглядной красе, в образе нервной, раненой, плюющейся ядом гремучей змеи. Ярость клокотала в ней и требовала выхода. Она почти оглушила её. Мэй обводила мутным взглядом шевелящиеся рты, отталкивающие, липкие взгляды, уставленные в её голову или грудь жерла видеокамер, и ей хотелось, что есть силы закричать всей этой отвратительной, жадной до чужого, грязного белья своре гиен: «Я ненавижу вас, будьте вы прокляты!» «Я НЕНАВИЖУ ВАС!!»

Опустив голову, Мэй вертела в тонкой руке пустой стакан. Она подумала о том, чтобы выпить ещё, но при одной лишь мысли, что придётся звать бармена или Тони, что-то говорить, а потом ждать, когда бармен снова уберётся, а телохранитель займёт свою позицию на входе, она помотала головой и отказалась от этого. Был ещё вариант. Можно было просто встать и взять бутылку самой. Но в том-то и дело, что это было совсем непросто. Это означало звуки, целую чёртову пропасть звуков… Она отодвигает стул, Тони напрягается, как сторожевой пёс и делает стойку, она подходит к бару на своих каблуках, попадает под яркое освещение этой большой лампы на длинном шнуре, обходит, цокая каблуками, барную стойку, ищет эту проклятую бутылку, вместе с ней направляется назад… Ещё до того, как она вернётся обратно, наверняка кто-нибудь из её соглядатаев, а скорее всего оба, появятся непременно… А значит, придётся что-то говорить, или даже просто встречаться глазами… А это так утомительно, так мучительно тяжело, так непереносимо тошно. Даже проигрывая всё это только в своей голове, Мэй ужасно устала.

Да что с ней такое!? Почему всё идёт не так, как ожидалось ещё сравнительно недавно?! Откуда эти разочарование, тоска, безнадёжность?! Ей только двадцать пять, а она чувствует себя восьмидесятилетней старухой, которая всё видела, всё пережила и всё испытала.

Мэй полностью ушла в свои мысли. Не то, чтобы она думала о чём-то конкретном. Этого, как раз, она старалась избежать. Скорее, это был один из немногих способов ухода от реальности, который у неё ещё оставался. Самое главное здесь, оно же, правда, и самое трудное, — отказаться от оценочного суждения: себя, своих мыслей, поступков, эмоций. И производить как можно меньше шума. В идеале, добиться полного исчезновения звуков. К этому она пришла совсем недавно. Так ей было гораздо проще воспринимать окружающую действительность. И зависать подобным образом она могла бы, наверное, долго, выбирая, как только представлялась такая возможность позицию наблюдателя. Оставаясь внутри спасительного кокона, и глядя на себя и всё происходящее как бы со стороны. Безучастно, равнодушно и отстранённо… Если бы у неё ещё не так редко возникала эта возможность…

Она настолько глубоко ушла в свои мысли, что обнаружила человека возле себя только, когда длинная тень от его фигуры, заслоняющей лампу, пробежалась по плечу, щеке Мэй и волнистым, мрачно-серым облаком легла на её стол. Она заметно вздрогнула и, нахмурившись, посмотрела вверх.

— Добрый вечер, мисс Каллиган, — необыкновенно вкрадчивым, мягким голосом поздоровался человек в тёмном костюме и шёлковой чёрной рубашке без галстука, застёгнутой на все пуговицы. Был он среднего роста, с правильными чертами лица, зачёсанными назад волосами и благообразной бородкой, с пробивающейся в ней кое-где небольшой сединой. На его лице поблёскивали очки в тонкой, золотой оправе и, глядя на тёмные провалы глаз за ними, Мэй ощутила, как неприятной, удушливой волной поднимается в ней откуда-то снизу страх.

— Какого дьявола, — проговорила она сердито, стараясь разглядеть в проходе Тони. Незнакомец в извинительно-просительном жесте поднял к груди обе руки и даже отступил на полшага назад.

— Простите великодушно, мисс Каллиган, но мне совершенно необходимо с вами переговорить, — мужчина вёл себя и говорил чрезвычайно учтиво, но в то же время в нём чувствовалась уверенность человека, который нисколько не сомневается в том, что поставленная цель его будет достигнута.

— Пожалуйста, не переживайте! — мужчина снова приблизился, — Даю слово, что я не ваш сумасшедший поклонник, — продолжил он, всё так же сохраняя на лице светскую полуулыбку, — то есть ваше творчество, безусловно, вызывает у меня определённый интерес, но несколько другого рода… В любом случае, я здесь не за этим…

— Тони, — громко позвала Мэй.

— О, прошу вас, не волнуйтесь, — слегка наклонив голову, снова попытался успокоить её незнакомец, — Тони, увы, какое-то время не сможет вас услышать… — он грустно улыбнулся и слегка развёл руками, словно очень сожалел, что ему приходится сообщать ей такие печальные новости. И заметив её быстрый взгляд в сторону барной стойки, без всякого перехода и не меняя позы, добавил:

— Точно так же, как и бармен… Видите ли, возникла совершеннейшая необходимость в том, чтобы никто и ничто не могло воспрепятствовать нашему разговору, вы позволите? — дотронулся он до спинки стула. Не дожидаясь ответа, он присел, покосившись на пустой стакан девушки.

— Очень надеюсь, что количество дринк-подходов, — он махнул головой в ту сторону, — не превысило численность посуды на этом столе. Мужчина широко улыбнулся, снял очки и, придвинувшись ближе, ласково посмотрел на Мэй. Всем своим видом он напоминал человека, прибывшего, наконец, на долгожданную встречу со старым, добрым другом.

— Хотелось бы, чтобы вы выслушали меня, как можно внимательнее и принимали решение со всей ответственностью, а это возможно, лишь при сохранении трезвой головы и холодного рассудка, вы согласны со мной, мисс Каллиган?

— Кто вы такой, чёрт подери? — словно очнувшись и с трудом отведя взгляд от его странных, будто затягивающих глаз, хрипло спросила Мэй и откашлялась, — Что вам нужно? Молодая женщина снова посмотрела в упор на сидящего перед ней человека, пытаясь лихорадочно сообразить, кем является этот господин и с какой целью проник в закрытый бар в начале второго ночи… На чокнутого фаната не похож совершенно, а уж на них она налюбовалась вдоволь. Тогда, кто? Маньяк? Террорист? Очередной вымогатель или сборщик податей? А может несчастный, съехавший с катушек влюблённый, следующий за ней повсеместно? Вряд ли… Никого из этих персонажей незнакомец не напоминал.

В полутёмной атмосфере бара было трудно определить с большей точностью его возраст, но Мэй показалось, что ему слегка за сорок или около того.

— Кто я, на самом деле, не так уж и важно, — негромко и совершенно другим тоном произнёс он, — По крайней мере, для вас, моя личность не представляет большого значения. Гораздо важнее то, зачем я здесь, — он откинулся на спинку стула, не спуская внимательного взгляда с Мэй. От его улыбки не осталось и следа, — Хотя если вам так удобнее, можете называть меня Дэвид.

— Отлично, Дэвид, так что вам от меня нужно? — пытаясь ничем не выдать своего испуга и глядя ему точно в переносицу, спросила она, — Хотя, нет, — она встала, — сначала я должна узнать, что случилось с Тони…

— Сядьте, Мэй, — в голосе его не было угрозы, но прозвучал он так сухо и требовательно, такая в нём чувствовалась внутренняя сила и не допускающая ни малейшего сопротивления властная уверенность, что Мэй, плотно сжав губы, и ухватившись двумя руками за длинный ремешок висевшего у неё на плече крошечного, блестящего клатча, медленно опустилась обратно.

— С молодыми людьми всё в порядке, через час придут в себя, — в голосе его слышалось ворчание, но тон стал заметно мягче, — на вашем месте, я бы беспокоился больше о себе… Вы же не можете не чувствовать, не замечать, что в вашей жизни что-то идёт не так? Я прав? Иначе вы бы не сидели глубокой ночью в этом баре в компании пустого стакана…

— Да кто вы, в конце концов? — закричала Мэй, — Что вам от меня нужно? Она снова попыталась встать, но человек, представившийся Дэвидом, плотно накрыл её ладонь своей рукой. В этом жесте, так же, как и в его голосе не было чего-то насильственного или агрессивного, одна только твёрдость и несгибаемая воля, которая вынуждала подчиняться ему.

— Выслушайте меня, — отпустив её руку, уже вкрадчивым, почти интимным голосом, проговорил он, — уверяю вас, это в ваших же интересах… Я — представитель могущественной организации, имеющей огромное влияние в мире… В этом мире. Наш же мир существует отдельно, параллельно с тем, в котором мы сейчас с вами мило беседуем друг с другом. Заметив метнувшийся к дверям и обратно тревожный взгляд молодой женщины, мужчина усмехнулся:

— Не пугайтесь, пожалуйста, уверен, что вы о нас слышали, и даже не один раз, тем более что многие ваши коллеги, или просто знакомые вам известные личности с разной степенью давности находятся среди нас. В нашем мире, если вы, конечно, согласитесь совершить туда путешествие, вас ждут сюрпризы и удивительные открытия, — он мечтательно прикрыл глаза, продолжая пристально наблюдать за ней при этом, — вы, например, запросто могли бы встретить там человека, которого давно считали умершим…

— А-а… — протянула Мэй, словно только сейчас ей наконец-то всё стало предельно ясно, — я поняла, вы сумасшедший! Признайтесь, вы сбежали из… — оценивающим взглядом она смерила его с головы до ног, — какой-нибудь частной клиники? Дэвид понимающе покачал головой и улыбнулся:

— Ничего удивительного, что вы именно так и подумали, дорогая мисс Каллиган… Собственно, нечто в этом роде я и предполагал… Что ж, — он упёрся подбородком в переплетённые пальцы обеих рук, — оставим пока эту сторону вопроса, тем более, говорить об этом — дело не самое благодарное, это нужно видеть. И желательно своими глазами… — несколько секунд стояла тишина, во время которой, Мэй вдруг стало понятно, почему ей было так тяжело встречаться с ним взглядом: у незнакомца отсутствовали зрачки… Либо глаза его были настолько черны, что полностью сливались с ними. В любом случае, это тревожило и даже вызывало какую-то смутную оторопь. Может, это происходило ещё и потому, что взгляд этот казался ей знакомым. И знакомство проходило, очевидно, не в самых благоприятных условиях. Нет, Мэй была уверена, что человек, сидящий сейчас напротив неё ей незнаком, но этот взгляд… Она абсолютно точно видела такой уже когда-то, но вот только где?

–… Поэтому, — продолжал Дэвид, — поговорим лучше о вас… Всё в этом мире от самого своего рождения неуклонно движется к праху, мисс Каллиган, увы, таков непреложный закон бытия, действующий с незапамятных времён в этом мире. К нашему величайшему сожалению, вы, прелестная Мэй Каллиган, не исключение, и вам, разумеется, об этом известно. Дэвид всем корпусом наклонился к ней и уставился на девушку своими чёрными, засасывающими глазами:

— Вы и сами уже сейчас, чувствуете свой закат, не так ли? А иначе, откуда эти ваши мрачные умонастроения?

— С чего вы взяли, что…

— Нам многое известно, Мэй о наших потенциальных клиентах… Можно сказать, практически всё… Поверьте, если бы у вас в этой области был хотя бы наполовину такой опыт, как у меня, вам это нисколько не казалось бы чем-то из ряда вон выходящим, — произнёс он, заметив её настороженно — удивлённый взгляд, — Так вот, я перехожу к самой сути: мы предлагаем вам взаимовыгодное сотрудничество…

— Да кто вы такие, — снова повысила голос Мэй, — о ком вы говорите всё время? Мужчина снова откинулся на спинку стула и чуть заметно повёл плечом, — Кто мы такие? Иллюминаты, масоны, просветлённые, выбирайте то, что вам больше по душе. Суть не в названии. Тем более, ни одно из них не соответствует действительности. Настоящее же имя звучит слишком непривычно и витиевато для вашего уха, и оно всё равно ничего не скажет о главном… Мы те, кто над всеми. Кто осуществляет тотальный контроль над мировым порядком. Только избранные могут попасть к нам… Нам нужны такие, как вы… А мы нужны вам… Всё честно, всё абсолютно справедливо и прозрачно.

— О чём вы говорите? — нахмурилась Мэй, — Я ничего не понимаю… Её собеседник заметно оживился и энергично взмахнув руками, снова сцепил руки в замок:

— Вот это уже разговор, я знал, что вы умница, а я, видите ли, очень редко ошибаюсь в людях… В детали вдаваться сейчас не время и не место, но об этом не волнуйтесь, если мы с вами заключим наше маленькое соглашение, с вами в скором времени свяжутся и проинструктируют…

— Я ещё ничего не сказала, мы с вами не партнёры…

— Нет, нет, конечно, — он мягко коснулся её пальцев, и Мэй резко отдёрнула руку, словно обожглась. Дэвид немного отстранился и выставил впереди себя ладони, как бы давая понять, что ему всё понятно и дальнейший разговор будет вестись сугубо официально.

— Главное, что вам сейчас нужно знать, это то, что мы предлагаем вам честную сделку. Мы дадим вам то, что ценится в этом мире больше всего: влияние, деньги, безбедное существование…

— Благодарю вас, но может вы не знали, — всё это у меня уже есть, — усмехнулась Мэй. Затем достала из сумочки травку и после нескольких попыток прикурила.

— Не сомневаюсь, дорогая… — прищурив глаза и пристально наблюдая за ней, ответствовал Дэвид, — Разумеется, нам об этом известно, но спросите себя, как долго это ещё будет продолжаться? Три года, пять лет? — он снова придвинулся ближе, — А может, и того меньше? Что если вас найдут однажды где-нибудь в захолустном, пригородном мотеле, скончавшуюся от передозировки, как…

— Прекратите, — прошипела Мэй, глядя ему в лицо, затем посмотрела на погасший окурок и бросила его в стакан.

— Хорошо, — откинулся на спинку мужчина, — итак, продолжаем… Вышеупомянутые ценности были названы мной вначале просто для затравки… Мы имеем желание и возможность предложить вам то, что невозможно купить, поскольку эти явления совсем другого порядка, они бесценны… И, хочу заметить, вы лично выигрываете от нашей сделки гораздо больше, чем мы. Итак, Мэй, — он сделал выразительную паузу и поднял руки вверх, демонстрируя, что собирается произнести что-то важное.

— Мы максимально сохраним вашу молодость, красоту, талант. Мы усилим ваше влияние не только в мире шоубизнеса, но и в политической, социальной жизни этой страны, — глаза его сверкали, а в словах всё явственнее звучала мощь и сила.

— С нашей помощью ваш голос зазвучит совершенно по-другому, — продолжал он, — ваше дарование развернётся новыми гранями и засияет ярче, шире, смелее, завоёвывая всё больше поклонников, людей, которые будут жадно внимать вашему голосу, верить каждому вашему слову, ловить и толковать на все лады каждый ваш взгляд… Моя дорогая мисс Каллиган, вы хоть понимаете, что это значит?

— Каким образом вы собираетесь это сделать? — тихо и как-то потерянно спросила Мэй.

Дэвид коротко вздохнул, как человек, которого настоящий разговор до известной степени начал утомлять:

— Послушайте, ну вы серьёзно хотите, чтобы я вот сейчас, — он взглянул на часы, — в начале третьего ночи пустился в технические подробности этого процесса? Нам сейчас нужно только ваше принципиальное согласие на… сотрудничество с нами, понимаете? И в этом случае, вы всё очень скоро сами узнаете, вернее, увидите…

— Ладно, допустим, я задам вопрос иначе: что потребуется от меня? — и почему вы сказали недавно, что вам нужны такие люди, как я… Какие такие, Дэвид? — Мэй смотрела на него, у неё действительно было много вопросов, но она уже знала, что этот человек появился здесь неслучайно. И сидела допоздна в этом баре она тоже неспроста. И всё вообще происходит будто по заранее предписанному кем-то плану. То есть ровно так, как и должно быть. А потому, что бы дальше он не сказал ей, Мэй уже понимала, что согласится. Это было не знание, как таковое, это была предтеча, лёгкое, но стойкое ощущение того, что всё это так или иначе предрешено свыше. И это, как обычно, успокаивало, снимало бремя ответственности, давало надежду, что рядом снова появится тот, кто мудрее, сильнее её, кто знает, что нужно делать и куда двигаться дальше.

— Мисс Каллиган, я понимаю, что информации пока, мягко говоря, недостаточно, но уже очень скоро всё начнёт проясняться… Пока же, отвечу на самые очевидные вопросы. Кто мы такие, вкратце я вам уже сказал, в нашем мире нас называют коротко — «Семь» или чуть более развёрнуто — «Великая Семёрка». Но это, повторюсь, весьма условное название. Кто туда входит, и почему, вам знать совершенно необязательно. И поверьте, я совсем не хочу показаться неучтивым, просто к делу это не имеет отношения. Это так сказать, внутренний, весьма узкий, как следует из названия круг. Затем идёт внешний круг избранных, в который мы предлагаем вступить и вам. Есть ещё более широкий круг, который составляют те, кто обслуживает первый и второй круги, но о них мы здесь говорить не будем. Вот, собственно, и всё. Наш идеальный мир, на самом деле, не такой уж большой. Располагается на частном острове в Тихом океане, принадлежащем Великой Семёрке. Никому из простых смертных пройти, приплыть или прилететь туда никоим образом невозможно.

— Но этого не может быть, ведь… — протянула Мэй, каким-то неведомым участком мозга понимая, что всё обстоит именно так, как говорит этот человек.

— Может, — коротко отрезал Дэвид, — остров устроен таким образом, что случайный человек просто не сможет к нему даже приблизиться, поскольку остров пускает только посвящённых, — он помолчал, нахмурившись и собираясь с мыслями, — Теперь, я попытаюсь ответить на те вопросы, которые вы задали перед этим. Почему вы? Вы красивы, молоды, талантливы и богаты. Да, — встретив её насмешливый взгляд, кивнул он, — приглашение в избранный круг стоит денег. Причём немалых, но не беспокойтесь, мы прекрасно осведомлены о финансовом положении наших потенциальных клиентов. И сумма эта хоть и весьма ощутимая, но вполне вам по силам. И потом не забывайте, за презренный металл, вы получаете от нас гораздо, неизмеримо больше. При этом вы не будете испытывать необходимости ни в чём и никогда. Вы сможете начать с чистого листа, заняться чем-то другим, а можете продолжать заниматься вашим творчеством… Мы дадим вам свободу, вы больше не будете связаны никакими контрактами и договорами. Вы будете делать только то, что действительно хотите…

— Что требуется от меня помимо денег? — остановила поток его красноречия девушка, приподняв руку.

— Ничего того, что могло бы причинить вам вред или доставить беспокойство… — он сделал неопределённый жест руками, — Скажем, участие в некоторых наших мероприятиях, где происходит колоссальный выброс энергии, которой все участники, и вы, в том числе могут подпитываться, следование индивидуальным рекомендациям, носящим, впрочем, отнюдь не директивный характер. Хотя знаете, по моим наблюдениям, как правило люди, сотрудничающие с нами, довольно быстро учатся… И делают всё для увеличения своей эффективности и без наших подсказок. Ведь от этого все мы, в конечном счёте, только выигрываем.

— А если мне не понравится? Если я захочу уйти? — задала она новый вопрос, закинув ногу на ногу и покачивая туфелькой, держащейся лишь на пальцах её левой ноги. Дэвид беззвучно усмехнулся:

— Даже не знаю, что вам ответить, до сих пор таких пожеланий я что-то не припомню, — он положил локти на стол и подался всем корпусом вперёд:

— Мэй, вы пока просто не совсем понимаете тот масштаб возможностей и ресурсов, которые могут стать доступными для вас… Вы только задумайтесь, ведь то, о чём я вам сейчас говорю и что предлагаю, слышало лишь весьма и весьма ограниченное число людей! Он улыбнулся, надел очки и медленно произнёс:

— И это нужно делать сейчас, пока вы молоды и красивы, пока вас знают, как топовую певицу, пока количество скандалов, связанных с вашим именем не превысило количество ваших же концертов. Я не сказал вам самое главное: благодаря тем, без всякого преувеличения бесценным дарам, которыми мы собираемся поделиться с вами, у вас появится стимул жить и творить дальше… Он помолчал, а потом слегка понизив голос, скорее с целью активизации внимания, нежели для безопасности, произнёс:

— Ведь мы работаем сейчас над созданием рецепта бессмертия. И мы уже на полпути к нему. И для успешного решения этой задачи нам, повторяю, нужны такие люди, как вы: талантливые, известные, но уставшие, с пошатнувшейся опорой и размытыми ориентирами, но не деградировавшие, не утратившие свою самобытность, уникальность, свою божью искру…

— Я поняла, — снова остановила она его, приподняв ладонь. А затем резко выдохнула:

— И я согласна. Было заметно, что при всей своей уверенности, столь категоричное и безусловное согласие прозвучало даже для него несколько неожиданно.

— Мисс Каллиган! — воскликнул он, — Разрешите выразить вам моё самое искренние восхищение… Но неужели вы не хотите сначала…

— Нет, — отрезала Мэй, — а зачем? Я уверена, что хуже, чем сейчас мне уже не будет… Нигде… Она подняла на него свои большие, влажные глаза цвета молочного шоколада и он увидел блеснувший в них множественными искорками отблеск золочёной оправы его очков, похожий на крошечные язычки пламени.