Анна – королева франков. Том 1
История о непростой женской судьбе дочери Ярослава Мудрого, выданной замуж вопреки ее воле за франкского короля Генриха I. Анна, проявив незаурядный ум, силу духа и стойкость, достойно преодолела все жизненные препятствия, встретившиеся ей на земле Франкии. Здесь она обрела взаимную любовь, путь к которой был долог и тернист. Анна не ушла в небытие, а продолжилась в своих потомках, правивших Францией и европейскими государствами почти тысячу лет.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Анна – королева франков. Том 1 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Часть II
Глава 6
Юность Анны проходила уже в Великом Ярославовом дворе в двухэтажном каменном княжеском дворце. К шестнадцати годам она стала светловолосой красавицей с удивительно нежной светлой кожей.
Ингигерда смотрела на свою дочь, сидящую перед ней на стольце, и любовалась её голубыми, распахнутыми и очень лучистыми глазами на лице, имевшем правильный овал и тонкие гармоничные черты. Её красивые кисти рук, тоненькие изящные пальцы одинаково ловко владели пером, луком, струнами лютни, управляли конем, разве только вышивальной иглы не любили.
Вот сегодня она пришла к матери, чтобы показать книгу, над которой закончила работать.
— Посмотри, матушка — говорила она, — это моя первая книга, которую я не только сама перевела и переписала, но и помогала ее изготавливать.
И она протянула ей «Повесть об Акире Премудром». Ингигерда взяла в руки книгу с прошитым веревками корешком, концы которых были прикреплены к деревяным доскам. Внешнюю сторону доски покрывал темно-синий бархат, украшенный узором из драгоценных камней. Металлические уголки на углах переплетных досок были сделаны из серебра.
— Нравится? — пытаясь побороть волнение, спросила Анна, не сводя с матери своего напряженного взгляда.
— Очень, — ответила Ингигерда, посмотрев на дочь. — Сама узор придумала?
— Да. Я специально выбрала сине-фиолетовую спираль как символ мудрости и сокровенных знаний, а треугольник с небольшими кружочками со стороны вершины как символ человеческого общения. Ведь это книга поучительная.
Ингигерда стала перелистывать пергаментные листы, которые были заполнены текстом, написанным красивым витиеватым почерком.
— Какие перья использовала? — спросила Ингигерда, не отрывая взгляда от книги.
— Гусиные и чернильное гнездо. Железистое чернило сделал для меня Евдоким.
— Красивый у тебя почерк, милая. Вон как аккуратно и ровно всё написала. И с какого же языка ты переводила эту книгу?
— С греческого, матушка. Текст очень увлекательный, поэтому работа над переводом много времени не заняла. Так и хотелось побыстрее узнать, чем история закончится.
— А о чём она?
— Про ассирийского мудреца Акира и его неблагодарного племянника, которого он воспитал как собственного сына.
— А не расскажешь ли ты мне эту историю? — попросила Ингигерда.
И не столько потому, что она ей была интересна, просто ей нравилось наблюдать за подвижным личиком дочери, слушать ее восторженный звонкий голос. Она знала, что Анна тотчас откликнется на ее просьбу, и оказалась права.
Девушка, пересев в кресло, стоявшее напротив матери, стала увлеченно рассказывать, а в конце, как обычно, подвела итог:
— Как видишь, матушка, мудрость Акира, который всегда находил достойный выход из всех трудностей, взяла верх над хитростью, клеветой и коварством Анадана.
— Но так и должно быть, ведь мы живем под зорким оком Господа нашего, — согласилась с дочерью Ингигерда.
— Но это еще не все, — поспешила высказаться до конца Анна. — Очень поучительны наставления Акира о дружбе, справедливости, щедрости и этикете поведения. Они очень многому научили меня. А еще этот мудрец обличал злых жён. Они очень мне не понравились, а потому я решила, что никогда не буду такой.
И, сделав многозначительную паузу, она заговорщески произнесла:
— Матушка, я тебе тайну одну открою. Тебе первой.
Ингигерда, не скрывая нежной материнской улыбки, кивнула головой.
— Я на торжище купила рукописную книгу, написанную на латинице монахом Одо из Мены-на-Луаре, и перевела ее на кириллицу.
— И чем же тебе эта книга приглянулась?
— Так она же о растениях! В ней доступно рассказано о врачевании многих болезней и ран, полученных на полях битв. Если бы ты знала, какой силой обладают самые неприхотливые растения! Монах в своей поэме излагает свойства семидесяти семи растений и кореньев, каждому из которых посвящен отдельный стих, и стремится дать такие средства не только в руки лекаря, но и каждого, кто пожелал бы лечиться и без его помощи.
Первыми он рекомендует лекарства, приготовленные из целого растения или из его цветка, а лекарства, приготовленные из корней, описаны им позже. Например, в одном из стихов дается развернутое описание «очищения» с помощью чемерицы. В другом он пишет, что подогретый напиток из шандры лечит боли в груди. Да что я тебе все сама пересказываю. Лучше послушай, что пишет монах о полыни:
«Рядом участок, побеги рождающий пряной полыни.
Гибкостью веток своих она матери трав подражает.
Цвет ее листьев иной, и другой у полынного стебля
Запах, и горечи больше в глотке от полынного зелья.
Жажды пожар унимает и гонит она лихорадку
Также еще, заслужив одобренье за качество это.
Если же, кроме того, у тебя заболит нестерпимо
Вдруг голова иль совсем истерзает головокруженье,
Силу ее испытай, отварив зеленые листья».
И с каждой новой минутой Анна, восхищаясь, все более открывала матери доступный мир врачевания многих болезней и ран травами.
Ингигерда, любуясь увлеченностью дочери, улыбнулась и протянула к ней руки. Та резво вскочила на ноги, встала перед матерью на колени и прижала голову к ее груди. Ингигерда гладила нежной материнской рукой волосы, расчесанные на пробор и заплетенные в косу.
Как-то незаметно Анна выросла и, сбросив с себя отроческие сарафаны, превратилась в красивую девушку. Вышла не только статью, но и лицом благородна, а взгляд темно-синих глаз привораживал. Но главное — то, что вся она излучала тепло, которое ощущал каждый и которое заставляло его рядом с ней становиться добрее, мягче и душевнее.
Однако, повзрослев, Анна не изменила самой себе. Как и в отрочестве, её необыкновенной глубины глаза могли вмиг загореться озорством и не девичьей удалью. Любо было смотреть, как она с лихостью молодого дружинника вскакивала на резвого скакуна и давала ему полную волю… Жаль, что это случалось лишь тогда, когда батюшка или братья брали ее на охоту. Для девушки большим наслаждением было скакать на быстроногом рысаке за мчащейся сворой собак, пускать стрелу в бегущего оленя или вепря…
Подруги тайно завидовали её легкой и величественной походке, неповторимому повороту головы, когда золотистые локоны вдруг рассыпались по ее плечам, не скованные косами. А когда она горделиво вскидывала подбородок и распрямляла плечи и как бы свысока смотрела на других, многие не забывали отметить, что Анна удивительно походила в этом на свою прабабку — княгиню Ольгу.
Ингигерда очень любила младшенькую, удивляясь её неиссякаемой энергии и живости ума. Ее старшие сестры тоже были образованными: их обучили, как и Анну, латинскому и шведскому языкам, математике, письму, чтению и музыке, но они больше любили женские занятия.
А вот младшая дочь все своё свободное время проводила в библиотеке при Софийском соборе, созданной её отцом Ярославом, который тоже ни дня не проводил без чтения. Если днём не успевал читать, то тратил на него часть ночи. И Анну к нему приучил, которая находила удовольствие в переводах книг с греческого и латыни для этой библиотеки. К тому же еще знала старославянский, писала как кириллицей, так и глаголицей. А ведь в Европе не каждый дворянин знал грамоту, не говоря уже об их дочерях и женах.
Ингигерда не раз говорила своему супругу, что ученость дочку до добра не приведет, но он лишь смеялся в ответ, говоря, что ученость ум точит, что важно для будущей королевы. Он даже не сомневался в том, что подберет ей в мужья европейского короля.
Накануне Анна приходила к ней со свитком, который переписывала для других церквей и монастырей. Его написал Лука Жидята, с которым она была знакома с детства.
— Я принесла тебе, матушка, «Поучение к братии», — заявила дочка, едва войдя в ее малую княжью горницу. — Его написал епископ Новгородский. В нём правила поведения, взятые из библии, которых следует придерживаться христианину. Лука Жидята показал людям, принявшим христианство, как надо и как не надо жить, как важно соблюдать все заповеди Евангелия.
— Здесь немного, всего пятьдесят строк, — сказала Анна, поднимая над головой свиток и умоляюще глядя на мать, — Можно я тебе прочитаю?
Разве могла отказать ей Ингигерда в этом благом порыве? Конечно, нет, поэтому она показала на кресло и внимательно стала слушать, что ей читала дочь.
И таких моментов в их жизни было много.
Переводила Анна вместе с другими учеными писцами и псалтырь, привезенную из Восточной Империи римлян, которая состояла из ста пятидесяти псалмов. Эту трудную работу она выполняла, воодушевленная идеей, что по нему будут обучать грамоте в школах и давать детям учение книжное.
Юная княжна облюбовала себе небольшую комнатку в Софийском соборе, где она переписывала и переводила рукописи не только с греческого, но и латинского языков. Часть переписанных ею книг продавалась богатым церквам и монастырям, а вырученные деньги по ее просьбе раздавали нуждающимся. Для бедных церквей она делала копии Евангелия бесплатно.
Ингигерда слушала дочь и думала о том, что она выросла уверенной, целеустремленной и решительной девушкой, очень умной, любознательной и трудолюбивой. Казалось, она не знала, что такое лень. Не во всем, конечно, а в учености. Но, наряду с этим, ее отличали от сестер отзывчивость и доброта.
— Ну, как? Тебе понравились наставления Жидяты?
— Да, глубокие поучения. Они многих уберегут от грехов и злого поведения. Я рада, что ты, читая подобные тексты, очищаешь душу, чтобы её не коснулась скверна. Но пора бы и вспомнить, что тебе уже семнадцатый год, а ты большую часть времени тратишь на книги.
— Матушка, так ведь я занимаюсь любимым делом. К тому же с батюшкой езжу на конные прогулки и охоту. Вон пять дней назад семь куропаток подстрелила, а до этого двух зайцев. Разве же это не развлечение?
— Дорогая моя, это все не девичьи забавы. Пригласила бы дочек боярских, поиграла бы им сама на лютне или пригласила других музыкантов и скоморохов.
— Да скучно мне с ними, матушка. Они ведь совсем необразованные. Их разговоры для меня не интересны.
— Не все ж ты будешь рукописями заниматься и на охоту ездить. Вот выйдешь замуж, нужно будет знатных дам вокруг себя держать и управлять ими, пример им подавать, свои правила устанавливать.
— Когда это будет… Научусь еще.
Но время пролетело быстро. Анне уже скоро должно было исполниться семнадцать лет, но Ярослав никак не мог подобрать ей королевского супруга. Первая попытка окончились неудачей.
Будучи мудрым политиком, он хотел посредством этого брака ещё больше укрепить силу и могущество Руси. Поэтому, не дожидаясь, пока подрастет дочь, загодя хотел устроить династический союз. Первоначально выбор пал на молодого короля Германии Генриха III, который уже четыре года был вдовым после смерти своей жены Гунхильды Датской от моровой язвы54 и подыскивал себе новую супругу.
Послав к нему своих послов с большими дарами и предложением заключить брак с его младшей дочерью, Ярослав был не готов услышать отказ. Но послы вернулись назад с неутешительной вестью: Генрих III отдал предпочтение Агнессе Пуату, дочери герцога Аквитанского Вильгельма.
Генрих III передал через послов великому князю еще большие дары, тем самым постаравшись смягчить свой отказ, чтобы он не выглядел оскорбительным.
Ярослав воспринял отказ достойно, понимая, что король Священной Римской империи руководствовался в своём выборе прежде всего политическими причинами. Поскольку Русь не влияла на расстановку политических сил в Европе, она не была для Генриха III первостепенной. Ему было намного выгоднее завязать дружественные и родственные отношения со знатнейшими франкскими фамилиями, имевшими влияние на франкского короля, а также укрепить свои позиции в пограничной Бургундии, родине Агнесы по матери.
И вновь встал вопрос о супруге для Анны, которая с помощью отца с детства усвоила урок: забудь о чувствах и руководствуйся разумом. Она была мудра не по годам и прекрасна, как утренняя заря. И не только лицом. У неё была лебединая шея, осиная талия, плавная скользящая походка и королевская осанка.
На западе Европы король франков Генрих I из династии Капети́нгов тоже находился в поиске супруги, будучи вдовцом уже более пяти лет. Однако неудачи преследовали его, поскольку необходимой невесты в европейских королевствах для него не было.
А все потому, что их семьи были переплетены родственными союзами, и все принцессы и королевские сестры находились с ним во второй или третьей степени родства. Заключать столь близкие кровные связи запрещала церковь. У Генриха и так было шаткое положение как короля франков, поэтому получить отлучение от церкви по причине кровосмесительства было для него весьма нежелательным.
Слух о дочери великого князя Ярослава достиг и его ушей, но никакой реакции у него не вызвал, поскольку Рутения не отождествлялась у него с тем местом, где можно найти королеву для Франкии. Это был очень далекий неизвестный край, не имевший ничего общего с Европой.
Однако безрезультатные поиски супруги все-таки заставили Генриха посмотреть на Восток, но он продолжал колебаться. Более твердое решение вступить в брак с Анной Киевской пришло после его примирительной встречи с императором Генрихом III в октябре 1048 г. в Ивуа в результате военной кампании в Бургундии. Тогда дочка Ярослава была упомянута как возможная для него невеста, о которой немецкий двор знал в связи с неудачным сватовством в Госларе.
И Генрих, хорошо подумав, склонился к этому предложению с учётом того, что папский престол занимал ставленник императора, а конфликт из-за Лотарингии между ними так и не был улажен.
Вернувшись в Санлис, он решил обсудить вопрос своего брака с архиепископом Реймсским. Поскольку его легитимность как наследника Роберта II была шаткой, тот посоветовал укрепить её через родство с императорами ромеев. Анна же по материнской линии происходила из Македонской династии.
Эту женитьбу архиепископ Ги де Шатильон связывал еще и с внутриполитическими проблемами французского короля, убедив его не заключать брак с представительницей из какого-либо франкского клана, поскольку создать независимую от местной аристократии власть он мог только благодаря союзу с заморской принцессой.
Слух о красоте, мудрости и доброте дочки Ярослава к этому времени все же достиг франкского двора. Король Генрих I наконец возжелал золотоволосую красавицу с голубыми, как бирюза, глазами. Но не потому, что его прельстила красота Анны, а потому, что он, продолжая брачную стратегию Капети́нгов, всеми силами стремился избежать конфликта с папством из-за «кровосмесительного» союза.
Помимо этого, брак с дочерью сильного восточного великого князя Руси был реальным способом реализовать мечту, некогда лелеемую его дедом Гуго Капетом, облагородить род «европейских выскочек» союзом с императорской семьей ромеев.
Генриху уже четвертого мая исполнится сорок один год, а наследника трона всё еще не было. Безопасность страны была под угрозой, как и сам трон для Генриха.
Ему незамедлительно нужно было отправить посольство в Киев, руководствуясь не мудреной политикой противостояния двух империй, а придерживаясь собственных интересов, более ясных и прозрачных.
Династия Капетингов была еще слишком молодой и, естественно, отчаянно нуждалась в наследнике престола, который будет иметь кровных родственников среди европейских монархов, что, по мнению Генриха, придаст ему веса в глазах мятежных вассалов.
Авторитет прежней династии Кароли́нгов на протяжении сотен лет подкреплялся международными браками, не говоря уже о том, что вела она свой род от Карла Великого. Чего не скажешь о династии Капетингов, с которой европейские державы не спешили породниться.
Изначально заключенный союз с принцессой Фризской, конечно, должен был послужить сближению Франции со Священной Римской империей, но смерть супруги во время родов оставила Генриха вдовцом и без престолонаследника.
Что касается союза с младшей дочерью великого князя Ярослава, то он позволит Королевству франков вступить в европейский анти-германский альянс, обезопасив свои границы.
Мысли Генриха вернулись к отношениям между своим королевством и Священной Римской империей, которые были весьма непростыми на протяжении трех столетий еще со времен первых Каролингов. И нынешний расклад сил не прибавлял оптимизма как в настоящее время, так и в будущем.
Генрих, используя политику и армию, как и Каролинги, требовал у Генриха III вернуть герцогство Лотарингию, поскольку оно являлось колыбелью Карла Великого и изначально принадлежало франкам по историческому и территориальному праву.
Поэтому он, король франков, не без оснований предвидел в дальнейшем очередной возможный военный конфликт с германцами, и союз с другими сильными соседями-родственниками был ему необходим. И хотя его дед и отец оставили на время притязания на богатые земли Лотарингии, сам он пока не отказался от планов возобновить это противостояние.
Да и жена Генриху срочно была нужна. По этому поводу на аудиенцию к королю прибыли епископ Вальтер в сопровождении Клария Готье помощника сенешаля.
Первым разговор начал епископ. Переглянувшись с придворным, он сказал:
— Ваше высочество, трон до сих пор без наследника. Ваше положение в связи с этим очень шаткое.
— Разве ты не знаешь, что в Европе для меня нет невесты? Или получил разрешение от церкви на родственный брак? — хмуро сдвинув брови, спросил Генрих.
— Конечно, не получил, — замахал испуганно руками от такого предположения епископ Мо. — Но у вас есть еще вариант — младшая дочка Ярослава, великого князя Рутении.55
— Не думаю, что этот брак выгоден для него, учитывая мое шаткое положение внутри королевства и небольшой домен. Подозреваю, что получу отказ. Не хочу позориться.
— Ça ne peut pas faire de mal de demander,56 — вступил в разговор Готье. — Ваше сватовство не такое уж и безнадежное. Конечно, отец княжны подыскивал ей более выгодную партию, но ей уже семнадцать, а она до сих пор не замужем. Думаю, на этом сказалось то, что Генрих III отказал великому князю Ярославу и цена на его младшую дочку упала. Поэтому не исключено, что сейчас он будет сговорчивее.
— Вам-то выбирать не приходится, — с огорчением в голосе произнёс епископ. — К тому же в Европе известно о плодовитости киевских невест. Достаточно сказать о ее матери, которая родила Ярославу девять детей, шесть из которых сыновья. К тому же, если верить слухам, княжна Анна настолько красива, что от нее трудно отвести глаза. Особенно притягивает к ней ее ослепительная улыбка. Говорят, что она хорошо воспитана и всегда приветлива.
— Красивая женщина — к беде, — буркнул Генрих. — Я постоянно в военных походах, а её будут пытаться соблазнить все мужчины двора. И кто знает, от кого она рожать мне будет.
— Княжна очень умна, о чем свидетельствует то, что она читает и пишет по-гречески, латыни и, конечно, на славянском языках. Хорошо говорит на шведском, разумеет норвежский и венгерский, — поделился с королем Вальтер. — Я слышал еще и то, что киевская княжна, несмотря на природную мягкость, способна на решительные, даже жесткие поступки, а также твёрдо знает, чего хочет, и весьма целеустремленная.
— Что касается ее нравственности, ваше высочество, то вам не стоит об этом волноваться. Слух о ее религиозности достиг и нашего двора, — подтвердил Кларий Готье. — Все, кто ее видел, утверждают, что с незнакомыми мужчинами Анна сдержанна и даже излишне строга и не отступится от своих моральных принципов.
— И не забывайте, мой король, о том, что Анна принадлежит к семье, чей род тесно связан с государствами Европы, — подчеркнул епископ, зная, что этот довод может оказаться решающим. — Сам Ярослав женат на шведской принцессе Ингигерде, старшую дочь Анастасию выдал за короля Унгарии Андраша I, вторую Елизавету за норвежского короля Харальда Сурового, сестру Доброгневу за короля Полонии Казимира, сына Всеволода женил на Марии — дочери ромейского императора Константина IX Мономаха, Изяслава — на Гертруде, дочери польского короля Мешко II Ламберта, Святослава — на дочери маркграфа Луитпольда Бабенберга, родственнице папы Льва IX и императора Генриха III. Как видите, он своими династическими браками опутал Европу, как паук паутиной.
Генрих выслушивал епископа и министра двора, так и не избавившись от недовольства, которое, словно маска, застыло на его лице. Он слушал их молча, не перебивая. Когда понял, что они исчерпали все свои знания о дочке великого князя Рутении, спросил:
— А что собой представляет эта страна?
Кларий Готье растерянно сдвинул плечами и посмотрел на Вальтера в надежде, что тот знает ответ на этот вопрос, поскольку был грамотным и читал латинские и греческие хроники.
Тот покашлял в кулак и, приняв для большей убедительности надлежащий вид, стал объяснять, доставая из памяти полученные в прошлом знания:
— Рутения57 — огромная территория, которой правит великий князь. По-нашему, король. Геродот называл предками рутенов многочисленный народ будинов,58 имевших светлые волосы и голубые глаза, хотя с не меньшим основанием можно видеть в них германцев, балтов и даже финнов. Никаких точных отождествлений этот народ Рутении пока не имеет.
Зима в тех местах столь сурова, что полгода стоит невыносимая стужа. Там много лесов и зверья всякого. Не меньше полноводных рек. Главный город Рутении — Киев. Он стоит на берегу большой реки Днепр. В северных районах, где выпадает огромное количество снегов, живут так называемые скифы-пахари, которые сеют хлеб не для собственных нужд, а на продажу. Рутены занимаются возделыванием земли, разведением скота, охотой, сбором дикого меда, грибов и ягод.
Однако он утаил от короля, что в той далекой стране живут девы-амазонки, люди с песьими головами и циклопы, сведения о которых он получил, читая пыльные фолианты Реймсской библиотеки.
— Великий князь Ярослав очень богатый, — вставил и свое слово Кларий, — так что породниться с ним для вас, ваше высочество, будет выгодно, поскольку княжна Анна привезет с собой большое приданое, которое пополнит вашу оскудевшую казну. И у вас появятся деньги для новых военных походов. Да и выбора у вас особого нет, так как соседние монархи уже состоят с домом Гуго Капета в кровном родстве.
Но он умолчал том, что король, поддающийся влиянию извне и предпочитающий военное ремесло в ущерб образованности, нуждался в жене волевой, решительной и начитанной.
Генрих на какое-то время задумался, и его собеседники замолчали, понимая, что в настоящий момент решался вопрос о будущем королевства, испытывая гордость за свою сопричастность к этому. Правда, никто из них не знал, что накануне король получил от папы Льва IX послание, где тот напомнил ему об отлучении от церкви его отца Роберта II за то, что тот женился на Берте Бургундской против воли своих епископов и что именно оно, а не их убеждения, стало поводом для организации посольства в Рутению. К тому же свою женитьбу на киевской принцессе он связывал и с внутриполитическими проблемами королевства.
Наконец он произнес:
— Хотя о красоте и уме Анны киевской ходят легенды, это интересует меня меньше всего. Главное, что мне нужно от нее, — это мой наследник. К тому же брак с ней поможет мне избежать позора перед церковью и, что не маловажно, заручиться поддержкой этого могущественного государства. Я слышал, что она любимая дочка великого князя.
Что ж, посылайте в Киев гонца с сообщением, что я направляю к великому князю Ярославу свадебное посольство с письмом, в котором прошу Анну стать моей женой, и повозки с богатыми дарами.
Возглавит посольство епископ Рогерий II Шалонский, сын графа Намюрского. Он славен благочестием и тем, что основал аббатство Всех святых в Шалоне Я знаю его умения в дипломатии, поскольку не раз посылал с важной миссией то в Рим, то в Нормандию, то к германскому императору. Его незаурядный ум, знатное происхождение, хозяйская хватка помогли ему успешно вести земные дела, а потому я полностью ему доверяю.
Однако Роже не отличается глубокими познаниями в богословии, а во время переговоров в Киеве надо будет затронуть церковный вопрос о приобретении мощей святого Климента, которые покоятся в одном из их соборов. Поэтому вторым послом в Киев отправитесь вы, епископ Вальтер. Будучи епископом епархии Мо, вы являетесь человеком другого склада, совсем не пригодным к хозяйственным делам, но весьма ученым мужем. Не случайно же за вашу начитанность вы получили прозвище Всезнайки.
— Еще бы! — рассмеялся Готье. — Если умолчать о склонности прелата к чревоугодию, красному вину и другим плотским удовольствиям, то он вполне достойный клирик, изучивший в молодости не только теологию, но и семь свободных искусств.
На лице дородного Вальтера, заканчивавшемся двойным подбородком, засияла улыбка, затронувшая его плотоядные губы, неуклюжий нос и заплывшие жиром глаза, которые светились умом.
— Вы мне завидуете, уважаемый Готье, — беззлобно отреагировал епископ. — Всё, что вы перечислили, свидетельствует о моей любви к жизни.
— А вы, Готье, возьмете на себя все организационные вопросы и подготовите посольство для отъезда, — продолжил король, прервав их беззлобную словесную перепалку. — И найдите в Париже переводчика, чтобы вы могли общаться с рутенами, обеспечьте охрану, коней и повозки. Соберите великому князю самые лучшие боевые мечи, заморские сукна, золотые и серебряные чаши и подсвечники, а также всё, что сочтете нужным, чтобы мой дар ему был достоен моего имени.
— Когда планировать отъезд? — уточнил Кларий Готье.
— Через неделю, максимум две. Не позже. С Роже я сам переговорю. А сейчас идите и займитесь своими делами.
Послы короля франков отправились в Киев в конце марта тысяча сорок девятого года. Они покинули Париж на рассвете, когда над Секваной, так латинисты называли Сену, еще стелился туман и в воздухе стояла ночная сырость.
Сразу же как только они выбрались из городской тесноты на крепостной мост, парижское зловоние сменилось свежестью весеннего утра, а в утренней тишине одни за другими пробуждались и щебетали птицы…
Посольство продвигалось медленно. Его возглавлял, сидя на муле, аскетически тощий епископ Роже. Даже на этом лопоухом четвероногом животном он сидел с таким достоинством, что уже одна посадка без слов указывала на его благородное происхождение.
Старческая синева покрывала его впалые бритые щеки на худом вытянутом лице, на котором выделялся нос с горбинкой и глубокие морщины по обеим сторонам плотно сжатого рта с узкими губами. Он избегал языка простых смертных, стараясь при любой возможности изъясняться на латыни.
За епископом Роже ехал обоз, состоящий из многочисленных повозок с королевскими дарами и припасами на долгий путь. Рядом с ним слева тоже на муле трусил епископ Вальтер, а справа ехал Кларий Готье на лошади. Им шалонский прелат рассказывал о своем благочестивом паломничестве в Рим, откуда вернулся незадолго до того, как они отправились в утомительное и не лишенное опасностей путешествие в Киев.
— Вечный город, — делился он своими впечатлениями, — произвел на меня тягостное впечатление своими обветшалыми церквами и заросшими плющом руинами. Они выглядели абсолютно заброшенными, так как я не видел там ни одного человека, кроме пастухов в широкополых соломенных шляпах и прыгающих коз с дьявольскими глазами.
В Латеранском дворце обитает папа. Я услышал о его непотребствах в римских тавернах. О них много рассказывали простолюдины, насмехаясь над преподобным. Эти рассказы сначала смутили меня, потом вызвали недовольство, но, поразмыслив, я пришел к выводу, что в каждом человеке живут две натуры: одна из них божественная, а другая животная. Пока в нём преобладает вторая, но не теряю веры в то, что со временем первая все же превозможет вторую.
Словоизлияния епископа прервал сеньор Госселан де Шони, который вместе со своим отрядом сопровождал посольство и обязан был защищать епископов и помощника сенешаля от разбойников, которых много развелось на европейских дорогах. Он был рыцарем в полном смысле этого слова. Среднего роста, широкоплечий, с красноватым, обветренным лицом и потерявший стройность, Госсклан был в отличие от остальных светловолосым и зеленоглазым. И хотя ему недавно перевалило за сорок, он не ленился в воинских упражнениях, что позволило ему сохранить подвижность и ловкость.
Обладание рыцарским званием сформировало в нём чувство превосходства над людьми, которые были ниже его по статусу. Взгляд его большей частью был надменным. Он никогда не утруждал себя никакими рассуждениями и умственной работой.
Наслышанный о богатых на зверье киевских лесах, Госселан рассчитывал поохотиться в них на славу, а потому подъехал к переводчику Никодиму, чтобы узнать, на каких зверей охотятся в Рутении. Тот охотно объяснил:
— Поскольку большая часть страны покрыта лесами, охотятся в основном на оленей, лосей и вепрей, но князья отдают предпочтение лисам, енотам и бобрам. В степях рутены ловят диких коней, которых приручают и используют как в хозяйстве, так и военных походах.
— А что это за зверь — бобер?
— Водоплавающее животное с ценным мехом. Живет в реках.
— А еще на кого охотятся?
— На выдр и соболей, поскольку их меха пользуются спросом в Царьграде. Ими великий князь Ярослав собирает дань с покоренных племен.
— А его сыновья? На кого они охотятся?
— На медведей. Однако забавой считается охота на туров.
— На кого? — переспросил Шони.
— На первобытных диких быков, охота на которых требует от человека большой отваги, поэтому князья стараются как можно чаще предаваться этой забаве.
Госселан от внутреннего напряжения даже сглотнул, представив себя убивающим тура. Ему неимоверно хотелось, чтобы заморские рутены убедились в прославленной храбрости франкского рыцаря.
Посольство вместе со своим обозом, составлявшим, помимо тех, кто ехал верхом на мулах и лошадях, многочисленные повозки с припасами на долгий путь, медленно продвигалось по Европе. Их сопровождали рыцари в длинных кожаных панцирях с медными бляхами и в таких же штанах ниже колен, в кованых шлемах с прямыми наносниками, а также оруженосцы и конюхи.
Эта дорога, хотя и не самая ближняя, была весьма проторенной и безопасной, наиболее удобной и многолюдной, поскольку по ней шли торговые караваны на восток и на запад. Они везли на восток знаменитые франкские мечи, вино, серебряные изделия, фландрские сукна, а с востока в Европу перец, пряности, греческие миткали и русские меха. По этой дороге иногда гнали табуны длинногривых унгарских коней.
Когда посольство добралось до Регенсбурга, заболел опасной лихорадкой епископ Роже, поэтому пришлось воспользоваться гостеприимством приора монастыря св. Эммерама и подождать выздоровления епископа. Через семь дней послы, чтобы возместить потерянное время, вынуждены были с поспешностью снова двинуться в путь, заменив на берегу Истра вьючных животных ладьями.
Мало по малу посольство двигалось вперед. Оно находилось в пути уже около трех месяцев, проезжая мимо рощ, засеянных пшеницей полей, зелёных лужаек и рек, холмов и мрачных замков. В городах не раз попадали на ярмарочные дни, останавливались на ночлег в аббатствах, которые время от времени встречались им у дороги, чтобы избежать разбоя, грабежа и отдохнуть пусть в аскетических, но все же человеческих условиях.
Наконец в один солнечный летний день добрались до заставы, за которой начинались земли Рутении. Посланники франкского короля сначала даже не поняли, что пересекли ее границу, так как на пути им не встретилось никаких пограничных знаков, кроме выбитого на камне креста.
Проехав еще какое-то время, франки увидели в беспорядке разбросанные подле дубовой рощи непривычные бревенчатые избушки, коих никогда раньше не видели. Возле самой большой из них стояло прислоненное копьё, по которому они определили, что там живет мытник, ведавший заставой.
На переговоры отправился переводчик. Объяснив мытнику, кто они, откуда и с какой целью едут в Киев, Никодим передал епископам и министру, что представитель власти предложил им передохнуть, а уж потом отправиться в дорогу. Это предложение понравилось епископу Роже, который планировал привести в надлежащий вид всех путешествующих.
Всё вокруг дышало миром. Над лужайками высоко в воздухе пели жаворонки, такие же, как в их стране. Франки с интересом наблюдали за рослыми светловолосыми жителями, которые все, как на подбор носили длинные усы и светлые бороды. Они отнеслись к нежданным гостям миролюбиво несмотря на то, что рыцари были вооружены мечами и копьями. В их глазах можно было наблюдать любопытство, а не страх.
Они окружили обоз из незнакомой страны, и Никодим еле успевал переводить их вопросы и ответы епископов.
Кларий Готье поинтересовался, сколько дней пути осталось до Киева, а Роже было необходимо узнать, где в настоящее время находился король Ярослав и не выдал ли он свою красавицу дочь замуж. Задавая свои вопросы, франки не знали, что мытник уже послал гонца, чтобы сообщить великому князю Киевскому о прибытии послов из Королевства франков, и к ночи он уже подъезжал к его двору.
Несмотря на то что в пути случались непредвиденные задержки и путешествие растянулось на три месяца, поскольку пришлось преодолеть огромные расстояния от Парижа до Киева, послы короля франков благополучно прибыли в стольный град Руси.
Перед Золотыми Воротами они остановились, пораженные до глубины души великолепием этого сооружения. Франки, не скрывая восхищения, были изумлены, что человеческие руки способны поднять тяжелые камни на такую высоту. Воротная башня казалась огромной, и на ее фоне хижины предместья выглядели маленькими и никчемными.
Золотые ворота и церковь были построены смешанной кладкой из кирпича плинфы59 с использованием каменных валунов и глыб. Они представляли собой высокую, мощную и неприступную башню. С внешней стороны она имела малую башню с бойницами и раскрывавшиеся окованные железом створки ворот, а с другой — подъемную деревянную решетку, тоже окованную железом.
Дубовые створки ворот, обитые листами позолоченной меди, привели послов и их сопровождение в восторг, посчитавших, что это — чистое золото. Никогда они еще не видели ничего подобного в европейских странах, и казалось удивительным, что вокруг все остальное оставалось простым и обычным: лужайки, одуванчики, пыльная дорога…
Но более всего поразила их трехнефная шестистолпная однокупольная церковь, построенная на высоком забрале ворот, которую строитель сузил кверху, добившись тем самым впечатления, что она как бы висела в воздухе, витая в облаках, степенно проплывавших по небу. Башня её была выложена из розового кирпича, сама церковь отсвечивала в лучах солнца белизной стен, а на куполе блистал золотой архангел.
Вдоволь налюбовавшись невиданным дивом, посольство въехало в ворота и направилось к дворцу великого князя Киевского. Епископских мулов вели под уздцы два румяных конюха. Это было предпринято для большей торжественности, нежели по необходимости.
Здесь их встретил княжич Всеволод и, приветствовав знатных гостей, заговорил с ними на латыни, чем очень удивил франков. А затем повел их за собой через коридор, который образовали, опираясь на копья, многочисленные воины в железных кольчугах и остроконечных шлемах с красными щитами.
Командовал ими, судя по длинным белокурым волосам, знатный скандинав, сидевший на белом жеребце. Его красивое лицо ничего не выражало, и франки сразу же поняли, что это наемник, который верно служит тому, кто щедро платит.
Но не знали они того, что с высоты крепостной стены за ними наблюдала княжна Анна, пока еще не зная, кто они, откуда и зачем приехали к её отцу. Этим гостям он оказал редкий для него почет, что стало для нее понятно, когда она увидела впереди них своего старшего брата на своем чистокровном черном жеребце и Филиппа, который командовал почетным караулом варягов.
Сам Всеволод казался хрупким. У него была юношеская рыжеватая бородка, орлиный нос и широко расставленные, как у всех детей Ярослава, красивые глаза. На нем был воинский плащ винного цвета, под которым виднелись зеленая рубаха с золотым оплечьем и бордовые штаны, заправленные в мягкие сапоги из зеленой сафьяновой кожи. На голове красовалась парчовая шапка с бобровой опушкой. Весь его наряд кричал о богатстве, что не осталось незамеченным для франков
Народу на улице становилось все больше и больше, но в глазах киян особого удивления при виде проезжавших чужестранцев не было.
Наконец франки въехали на площадь — и сразу же им бросились в глаза огромная розовая кирпичная церковь, нечто, напоминавшее триумфальную арку в Риме, с которой взлетала ввысь четверка бронзовых коней, и статуи на мраморных колоннах.
— Откуда взялись эти великолепные кони? — спросил Всеволода епископ Мо. — По всей видимости, из Константинополя?
— Из Херсонеса. Это военная добыча, — ответил княжич.
— А статуи?
— Оттуда же. Одна из них являет собой греческую богиню Афродиту, как объяснили греки, а другая — Гикию, покровительницу Херсонеса.
— А эта грандиозная розовая церковь чье имя носит? — поинтересовался Вальтер.
— Собор назван в честь святой Софии, как и главный христианский храм Царьграда. Отец воздвиг его как символ христианской мудрости и знак победы христианства над язычеством.
— А вон и хоромы великого князя Руси, — сказал Всеволод, показав рукой на величественное двухэтажное здание.
Глава 7
Итак, за полмесяца до прибытия послов Генриха Франкского великий князь Ярослав получил через гонца сообщение, что в Киев направилось посольство, чтобы получить у него разрешение на брак с княжной Анной.
Ярослав, обеспокоенный тем, что никак не может выгодно выдать последнюю дочь замуж, задумался над предстоящей встречей с франками. Зная, что все вассалы Генриха I были против него враждебно настроены и имели больше, чем король, земель, оружия, авторитета и денег, он по-прежнему не считал его ни удачей для себя, ни выгодной партией для Анны.
Ярослава это предложение не привлекало, но другого варианта у него не было, а потому всё же решил посоветоваться с Ингигердой, к мнению которой часто прислушивался.
— Понимаешь, — несколько раздраженно говорил он супруге, — титул королевы франков для Анны — не совсем выгодная партия.
— Почему? — удивилась она.
— Потому что мне нет никакого толка от этого родства. Западное Королевство франков — маленькая, слабая, необразованная страна, раздираемая междоусобными войнами. Генриху I принадлежит только Париж и его окрестности, в котором не больше одиннадцати тысяч жителей, в то время как в Киеве их более пятидесяти. К тому же Королевство франков находится на западе Европы, слишком далеко от Руси, чтобы прийти на помощь, когда потребуется.
Ну какие я буду иметь преимущества от этого брака, если Королество франков не является зоной моих интересов? Брачные соглашения Анастасии и Елизаветы для меня и то более выгодны.
— Но ведь Франки — христианская страна, — возразила Ингигерда. — И она находится в Европе. К тому же все равно другого претендента на руку Анны нет.
— Ей пока семнадцать, — сказал Ярослав, — а значит, в запасе есть еще год-два. А за это время, может, кто из других королей или его наследников овдовеет. Тогда окончательно и решу.
— Но ты не забывай о неудачной попытке брака Анны с германским императором Генрихом III. Помнится, ты слишком близко к сердцу принял его отказ. Ведь именно он вынудил тебя в последние годы искать союза с европейскими монархами, который был бы направлен против Германии. Вот тебе сейчас и представился такой случай. К тому же после провала похода Владимира на Царьград в 1043 г. союз с франками может быть направлен и против Восточной Империи римлян.
Обсуждение с супругой в конце концов настроило Ярослава на то, чтобы принять предложение Генриха Капетинга. Возможно, последним доводом стали слова Ингигерды, которая сказала:
— Для тебя, Ярослав, выдать Анну за франкского короля — дело не первоочередное. Тебя ведь больше интересуют дела, связанные с интересами Руси и землями, которые с ней граничат. А поскольку Королевство франков находится на большом расстоянии от твоего государства, помимо отсутствия общих интересов, у тебя не будет и конфликтов с нею, что для тебя немаловажно. А брак с Генрихом поможет тебе установить дружескую связь, которая может когда-нибудь тебе пригодиться: ведь он не последний монарх в Европе.
— Тогда мне принимать предложение франкского короля?
— Я своё мнение тебе высказала, а принимать или не принимать его — дело твоё. Ты великий князь Руси — тебе и решать.
— Тогда я подумаю над этим, — сказал Ярослав, вставая и покидая ее горницу.
Ингигерда знала, что за этими словами уже стоит согласие супруга, и удовлетворенно улыбнулась. Сначала она хотела позвать к себе дочку и поговорить с ней о предстоящем замужестве, но потом отказалась от этой мысли. Когда явятся франкские послы, тогда и поговорит.
Когда приехал гонец от мытника на западной границе Руси, была уже глубокая ночь. На следующий день Ярослав занимался подготовкой к встрече важных гостей, а потому только к вечеру сообщил супруге, что завтра их встретит Всеволод и привезет в Ярославов двор.
— Мне утром поговорить с Анной? — спросила она его.
— Не спеши. Скажешь ей обо всем, когда приму окончательное решение.
— А когда его ждать?
— После того, как прочитаю письмо Генриха и посмотрю, какие дары он мне прислал, и тотчас сообщу тебе об этом.
— Тогда не спеши звать к себе Анну, чтобы познакомить с послами ее будущего мужа. Только после того, как она узнает о них от меня.
На этом они расстались.
На следующий день уже где-то в три часа после полудня печатник принес Ингигерде известие, что великий князь принял предложение франкского короля Генриха I, и она тотчас послала Любаву за дочкой. Та вскоре явилась в ее малую княжью горницу и прямо с порога спросила:
— Ты меня вызывала, матушка?
— Да, садись в кресло напротив меня для серьезного разговора о твоем будущем.
— Эти послы приехали сватать меня? — спросила Анна.
— Откуда ты знаешь? — удивилась Ингигерда.
— Видела с крепостной стены, куда ходила с Дариной и Любиславой. А откуда они приехали?
— Из Королевства франков. Послов прислал король Генрих I.
— Он молодой или старый? — спросила Анна, затаив дыхание.
Она знала, что для заключения брака возраст короля не имел никакого значения. И если батюшка прикажет ей выйти замуж, она выйдет за любого, которого он ей выберет. Тем не менее, ей хотелось, чтобы он был молодым и красивым, как Филипп, воевода дворцовой стражи.
— Ему сорок один год, — ответила Ингигерда.
— Такой старый, — разочарованно протянула Анна.
— Ты своего отца считаешь старым?
— Нет, батюшка любого молодого за пояс заткнет и силой, и сноровкой.
— А я ведь, когда выходила за него замуж, тоже посчитала, что он старый: ведь он был старше меня на двадцать три года. Король Генрих старше от тебя на двадцать четыре года. Так что, как видишь, разница не велика. А ведь мне, было всего восемнадцать, на год больше, чем тебе. Однако мы с твоим отцом прожили в ладу и мире тридцать лет, родив девять детей. Надеюсь, и вы с Генрихом проживете не меньше.
— А какой он? — поинтересовалась Анна. — Батюшка не рассказывал?
— Не знаю, милая. Приедешь на место — увидишь. Каким бы он ни был, ты должна быть ему хорошей и верной женой. Должна, если не сможешь полюбить, хотя бы уважать своего супруга. И, конечно, родить ему наследников.
— А почему мои сестры вышли замуж по любви, а мне это счастье не выпало? — огорченно спросила девушка.
— Уж так получилось, что их будущие мужья жили у нас при дворе долгое время, вот и они и полюбили друг друга. Но ведь я прожила без любви в супружеской жизни и не могу пожаловаться на свою жизнь. Твой отец всегда уважительно относился ко мне и ценил, и со временем я привязалась к нему как к родному человеку. И у тебя, надеюсь, это получится с Генрихом.
Главное — не забивай себе голову ненужным мыслями. А сейчас пойди в свою светлицу и красиво оденься. Скоро тебя и меня призовет к себе отец, чтобы познакомиться с франкскими послами.
Однако великий князь Ярослав не спешил спускаться из своих покоев, когда ему доложил печатник, что послов Всеволод провел в гридницу. Он не хотел предстать перед ними правителем, доступным для всякого, а потому решил появиться в особо торжественной обстановке, тем самым произведя на франков сильное впечатление. Кроме этого, о причине приезда послов ему надо было посоветоваться с пресвитером Иларионом.
А потому он призвал к себе сына и сказал размещать гостей для отдыха, поскольку сегодня с ними он встречаться не собирался. «Пусть подождут, — сказал он ему, отпуская. — Тем ценнее будут воспринимать каждое мое слово».
В тихой его опочивальне несмотря на лето, горел очаг и потрескивали в двух серебряных подсвечниках свечи, которые Ярославу привозили с Востока, чтобы он мог по ночам разбирать письмена.
Ложе его было узкое на четырех точеных позолоченных столбиках с пологом из тяжелой парчи. Стены были обиты золоченой материей. У одной из них стоял ларь, доверху наполненный книгами в переплетах из кожи, бордового, синего и коричневого бархата и сукна. Некоторые из книг были украшены разноцветными каменьями, вышиты жемчужинами, имели серебряные и золотые кованые застежки. Они представляли собой настоящее сокровище, поэтому великий князь бережно брал их в руки не столько ради высокой цены, сколько из уважения к искусству писца, ибо его труд считал святым. И так же он относился к книгописанию.
При всей своей бережливости, из-за которой его прозвали Скупым, Ярослав тратил огромные деньги на покупку и переписку славянских и греческих книг, поэтому не удивительно, что ларь, окованный железом, он закрывал на хитроумный замок.
В углу висела икона с ликом Богоматери. Её написал молодой киевский художник не в мрачных красках, как это было принято в иконописании, а как бы освещенной нежностью утренней зари. Он нашел в ее лике скрытую прелесть, что и решило выбор Ярослава в пользу этого художника, когда обсуждался вопрос, кто будет рисовать княжескую семью на стенах Софийского собора.
Он читал «Притчи Соломона», умостив поудобнее больную ногу, чтобы не ныла, когда услышал шорохи за дверью и насторожился, прислушавшись. Впрочем, ему незачем было волноваться, поскольку на страже у двери стояли, бодрствуя, преданные отроки с мечами на бедре.
Заметив, что буквы стали расплываться, Ярослав потер уставшие глаза и лег на кровать. Сон не шел, а вместо него голову заполонили воспоминания о том, какую обиду он испытал, получив отказ на династический брак с Анной от Генриха Черного. Что ж, теперь, когда он выдаст дочку за короля франков, он будет отомщен.
Утешало также то, что другие достойные браки ему всё же удалось заключить и они укрепили дружбу и мир, которые воцарились на землях Руси.
Ингигерда в эту ночь тоже почему-то не спала. Возможно, через стену ей передалось внутреннее состояние супруга: ведь её опочивальня соединялась с ложницей Ярослава низенькой дверцей. Правда, он уже давно не открывал ее к ней.
Сердце беспокойно стучало, а в голове теснились мысли, мысли, мысли… Они гнали прочь сон, и, несмотря на тьму, разбавленную тусклым светом лампадки перед иконами, перед ее взором стали проноситься картины прошлого. И ничего в этом удивительного не было, так как ею уже почти полвека прожито. Много за это время повидала и передумала. Поэтому и сейчас ворочалась на постели, не найдя удобной позы для своего погрузневшего тела, которому было жарко на лебяжьей перине.
В углу опочивальни60 на кинутой на пол рогоже лежала шестнадцатилетняя служанка, которую звали Уна, в переводе со скандинавского «счастливая». И в чем ее счастье? В рабстве? Или в том, что должна спать в одежде и так чутко, чтобы в любое мгновение вскочить и побежать туда, куда ее пошлет хозяйка? А в бессонные ночи, как сегодняшняя, Ингигерда часто поднимала ее среди ночи, чтобы принесла ей то хлебный квас, то сладости, к которым питала слабость. Да и сейчас ей нечего спать, если хозяйке не спится.
— Уна, — повысив голос, позвала девушку Ингигерда.
Та тотчас вскочила и замерла в ожидании повеления. На девушке в темноте белела рубашка из грубого полотна, поверх которой был надет синий сарафан. Она их никогда не снимала, чтобы каждую минуту быть готовой выполнить приказание хозяйки. Её ноги проворно бегали по лестницам, она была лёгкой, как пушинка, перемещаясь из горницы в горницу, но Ингигерда никогда не хвалила ее за это, чтобы не возгордилась и не возомнила о себе.
— Принеси мне медовых пряников и кваса. Да побыстрее.
Девушка выбежала из опочивальни и вскоре вернулась, неся в руках миску с пряниками и кружку с квасом. Придвинув маленький стол к ложу хозяйки, она поставила на него принесенные кушанья и отошла на несколько шагов, застыв в темноте, как изваяние.
— Иди уже ложись и не мозоль мне глаза, — недовольно сказал Ингигерда, беря в руку медовый пряник.
И вновь она осталась один на один со своими воспоминаниями. На память пришёл Олаф. Наверное, что-то в сердце всколыхнул вопрос младшей дочери о том, что ей, в отличие от старших сестер, придется идти замуж без любви. Что ж, такова женская участь — подчиняться мужским прихотям и установленным ими правилам.
Олаф, конунг Норвегии, лишь один раз приезжал к ее отцу, но им оказалось достаточно бросить друг на друга один взгляд, чтобы влюбиться.
Высокого роста, с широкими плечами и стройными узкими бедрами, норвежец сразу завладел ее девичьим вниманием. В каждом мускуле его тренированного тела ощущалась свобода. Черты его нордического лица были ярко выражены: лоб с легким наклоном назад, светло — голубые глубоко посаженные глаза, узкий прямой нос, выступающий подбородок, тонкие губы и почти вертикальные скулы — всё выдавало в нём смелость, силу и даже агрессивность. Белые волосы, густые и длинные, были связаны сзади кожаным шнурком. И она в своих смелых мечтах не раз распускала их и погружала пальцы в золотистый шелк, струящийся ему на плечи…
Сколько счастливых минут она провела, выходя в своем воображении за него замуж! А потом ее вызвал к себе отец и сказал собираться в поездку в далекий Хольмград, где она должна стать женой великого князя Ярослава, недавно воссевшего на престол всея Руси.
Только ее подушка знает, сколько слез она пролила, заламывая в отчаянии руки. Но не подчиниться отцовской воле не могла. Даже выйдя замуж за сурового и скупого на ласки Ярослава, Ингигерда продолжала любить своего Олафа, хотя он никогда её и не был. И как она завидовала сводной сестре Астрид, которая стала его женой, о том не мечтая. Ингигерда и Магнуса полюбила как родного только потому, что он был сыном Олафа.
Казалось, только начали рубцеваться ее сердечные раны, как Олаф прибыл к их двору, потерпев поражение в битве, когда хотел захватить датский престол, но потерял и свой. Это было время ее испытаний. Она старалась тайком любоваться им и вздыхать с сожалением, что этот мужчина не достался ей.
Ярослав заметил чувства своей жены к красивому гостю и постарался побыстрее от него избавиться, для чего два года спустя помог ему вернуться на родину, где верх взяли язычники. И Олаф начал борьбу за возвращение своего королевского трона, на который имел все права. Однако был убит в одной из битв, сражаясь с войском норвежской родовой знати и бондов. Его сразила смертоносная вражеская стрела.
Ингигерда болезненно переживала смерть любимого, но ее жизнь была связана с Ярославом, а потому пришлось смириться со своей участью. Спустя годы слюбилось — стерпелось. Супруг тоже любил ее без нежности, продолжая долго ревновать к норвежскому конунгу.
Но время, как убедилась Ингигерда, дарит забвение и залечивает сердечные раны, и рожала она мужу одного за другим здоровых детей. Сначала появился на свет Владимир, которому дали имя его известного всей Руси деда. Потом родилась Анастасия, а за ней Изяслав. На следующий год в их семье появилась Елизавета, а через два года Святослав. Не прошло и трех лет, как родился Всеволод. Не успела она отдохнуть, как в этот мир следом пришла Анна, а четыре года спустя — двойняшки Вячеслав и Игорь.
По настоянию Ярослава всем сыновьям были даны древнеславянские имена, а при крещении — греческие. Но них княжичи вспоминали только во время причастия да церковных служб.
И вот почти все дети выросли, стали взрослыми, и у каждого из них своя жизнь, не пересекающаяся с её, свои интересы, которые для нее чужие. Разве только Вячеславу и Игорю по тринадцать лет. Да и Анна скоро уедет, и вряд ли им придется в этой жизни когда-нибудь свидеться.
Уже тридцать лет как она великая княгиня Руси, но так и не привыкла к ее укладу. Ближе ее душе северный, в отчем крае, хотя в нём она прожила намного меньше. Ингигерда не смогла, хоть и пыталась, принять трогательные разговоры между мужчинами о книжных премудростях, которые считала бесполезными для жизни. И, будучи сама грамотной, в душе была глубоко патриархальной, считая, что назначение мужчин — война и охота, а женщин — деторождение.
Как её внутренне напрягало, когда она видела, что ее старый супруг не расставался с книгами ни днем, ни ночью; что ее младшая дочь не выходила из тесной комнатенки, переводя с греческого и латыни привезенные книги или переписывая манускрипты для других церквей, вместо того чтобы заниматься рукоделием или хозяйственными делами, как это надлежит делать каждой благонравной девице; что для старшего сына переписывал невесть откуда взявшийся странный жид какие-то пророческие книги; что дом Святослава был полон книг; что Всеволод постоянно читал латинские и греческие книги…
Что ж, Ингигерда видела, что наступили совсем другие времена. Теперь ни ее супруг, ни сыновья не стремятся на поля битв, а предпочитают сражениям чтение Псалтыри или беседы с пресвитером Иларионом.
Не стало у них потребности убить как можно больше врагов, захватить богатую добычу, в том числе пленных, чтобы затем продать её с выгодой для себя или разделить по-братски между своими дружинниками. Теперь же они помышляют о приобретении сёл, а не о славе, забыв о том, что под солнцем никогда не прекращалась борьба за власть и богатство…
Если бы она не была женщиной, то не сидела бы в горнице, устремив свой взгляд в книги. Но у нее другая участь, а потому она стремится строго следовать ей: слушает ежедневно утрени и обедни, раздаёт милостыню убогим и нищим, ибо так должна поступать супруга конунга61 в христианской стране, хотя сердце ее было чуждо милосердия, следит за княжеским хозяйством, чтобы в нем не было никаких сбоев.
Вот и переезжая в Ярославов двор, она в душе не согласилась с оформлением гридницы, которую по требованию Ярослава украсили живописью. Греческий художник изобразил на стенах не только христианские праздники, но и различные сцены охоты, корабли на море и пальмы… Разве такой должна быть пиршественная зала, в которой собираются дружинники вместе со своим князем? На стенах ее должны висеть военные трофеи, добытые на полях брани.
Однако когда Ингигерда увидела гридницу, такую величественную и красивую, ей вдруг стало до слёз обидно, что ни у ее отца, ни у Олафа, который несмотря на прошедшие годы все же продолжал оставаться глубоко в её сердце, не было ничего подобного, что жили они намного скромнее, хотя она понимала, что слово «беднее» в этом случае было бы правильнее.
Рядом в ее душе уживалась и другая обида, а может, горечь, от мыслей, что ее сыновья потеряли свою мужскую суть: Всеволод не любил охоту, ограничиваясь травлей жалких зайцев; Изяслав избегал воинских трудов; Владимир, если бы отец не посылал его в военные походы, так бы и сидел в своем Новгороде, строя соборы да монастыри… И лишь Святослав считал войну привычным делом и жил как воин, устраивая в промежутках пиры и радуя себя охотой.
Это он, хотя мать и противилась, брал с собой подросшую Анну охотится на оленей, проводить вместе с охотниками время у костра, жаря на нём тушу убитого зверя. Глядя на свою младшую дочь с пламенной и беспокойной душой, Ингигерда каждый раз вспоминала свою безвозвратно ушедшую юность, и на сердце становилось полынно горько: ведь судьба наделила ее смелостью и отвагой, ей часто приходилось бывать в опасных ситуациях, но в жизни это оказалось невостребованным. Да, она усердно помогала супругу не только словом, но и мечом в руке, была ему советчицей в житейских делах, когда он сталкивался с трудностями, тем не менее, она прожила не свою жизнь, точнее не ту, которую хотела.
Ворочалась на своем ложе в девичьем тереме и Анна. Узнав, что скоро ей предстоит занять трон франкской королевы, она стала мечтать о своем будущем, полном надежд и радужного очарования. Княжна представляла своего жениха пусть и не молодым, но мужественным и красивым рыцарем, у которого твердая и надежная рука, очаровательная улыбка и добрые глаза с нежным взором.
Девушка, испытывая внутреннее нетерпение, готовилась к дружеской встрече с королевским двором загадочных франкских земель, к беседам о книгах, которые читают придворные дамы и мужчины, к музыкальным вечерам, пыталась определить, насколько это далекое европейское королевство более развито, чем Русь.
Название его главного города вызывало у Анны внутреннее благоговение, и она с удовольствием произносила вслух слово «Париж», словно пробуя его на вкус, — и её воображение начинало рисовать необычные картины, поражающие своей красотой и сказочностью.
Анна почувствовала грусть, что ей придется оставить родные края ради далекой загадочной западной страны. Ей вспомнились детские и юношеские годы, которые она провела в Вышгороде, где раскинулись великолепные дубовые рощи. Там у отца находилось большое княжеское хозяйство, состоящее из многочисленных житниц, медуш и погребов, огородов, садов с яблонями и сливами, пахучих капустников, над которыми весело порхали белые бабочки… Весной лиственные дубравы благоухали ландышами, самым прекрасным и упоительным ароматом.
А сколько счастливых дней она провела в Берестове, который так любил отец! Там он построил церковь во имя Апостолов, в которой она постигала азы учения вместе с братьями Святославом и Всеволодом под руководством преподобного Илариона, где она прочитала свою первую книгу, называвшейся Псалтирь, и потом уже не расставалась с такими книгами ни на один день, потому что в них находила слова, которые волновали душу и заставляли звучать её лучшие струны.
Мысли перенесли Анну в Берестово, которое всегда встречало ее тишиной и покоем. Они по заведенному обычаю останавливались в Ольгиных палатах, в которых всё сохранилось так, как было при жизни великой княгини.
Тот летний вечер благоухал и манил на природу. Тем более, что близилась ночь Ивана Купалы. За ней прибежали местные подруги, опоясанные перевязями из цветов и с венками на головах, и забрали ее с собой на луг, где сплели перевязь и венок из трав и для неё.
Потом на огромной опушке вместе со всеми селянами они водили хороводы, пели песни, разводили костер, в середину которого хлопцы поставили шест с укрепленным на нем горящим колесом — символом солнца.
Каких только песен не звучало в ту ночь о Купале: в них он назывался и любовным, и чистоплотным и веселым… А потом, как только яркие звезды зажглись на небе, девушки пускали в воду свои венки, наблюдая, как и куда они плывут. Если венок тонул, значит, за суженого замуж выйти не судьба. А вот ее венок плыл и плыл, пока не скрылся с ее глаз.
Анна улыбнулась, вспомнив, как облила грязной водой сурового вида старика и испугалась, что он рассерчает на нее. Но он только улыбнулся и побежал к речке. Потом она узнала от Дарины, что люди на Иванов день нарочно подставляли себя под грязную воду, чтобы чаще бегать купаться, ибо считали, что от этого будет чище их душа. А потом ей сказали искупаться в речке на заре, поскольку в это время купание обладало целебной силой.
Эта ночь была самой веселой в ее жизни. Она вместе со всеми плясала вокруг костров, прыгала через них, а затем, напрыгавшись, принимала участие в шумных весёлых играх, потасовках, беге наперегонки…
С благодарностью вспоминала Анна, лежа в темноте на своем девичьем ложе, как братья брали ее с собой на охоту вопреки желанию матушки. Но их поддерживал в этом отец, поэтому материнский голос заглушался их дружными голосами, что сестре надобно научиться ездить верхом и почувствовать вкус охоты. И она научилась, да так, что сливалась со своей гнедой в единое целое.
А потом учили ловить зверя в лесах и охотиться. Правда, в этих занятиях ее привлекала не столько богатая добыча и охотничья удача, сколько переживания, которые вызывали в сердце захватывающее дух преследование мелкого зверя или погоня за оленем. И еще незабываемые ощущения, когда ветер шумит в ушах, дубовые ветки хлещут по лицу, а грудь с наслаждением вдыхает осенний воздух, пропитанный грибными запахами и горьковатыми оттенками тления пожухлой листвы.
Благодаря братьям, Анна стала не только ловкой наездницей, но и полюбила коней и охотничьих соколов. Не случайно один из приезжих греков, увидев ее на охоте, восхищенно воскликнул:
— Артемида!
Слово было для Анны новым и необычным, но почему-то его звучание ей очень понравилось. И она спросила у Всеволода, который знал все, что написано в книгах, что оно означает. Брат, с любовью глядя на неё, ответил:
— Наш гость сравнил тебя с древнегреческой богиней охоты.
Как она любила родные края! Выезжая в поле, забывала обо всем, запрокинув голову и следя за полетом сокола. В такие минуты ей самой хотелось стать птицей и взмыть высоко в бескрайнее голубое поднебесье. А в полях, усеянных ромашками, она плела венки и любовалась собой в прозрачной глади лесных озёр и, гуляя по опушке дубравы, вдыхала полной грудью запахи дубовых листьев и желудей…
Перед глазами появились овраги с поспевавшими в них ягодами рябины, радужные в лучах заходящего солнца липкие паутинки, летящие под дуновением озорного ветерка с пажитей, гумно, на котором смерды мерно ударяли цепями, молотя золотистый ячмень.
Есть ли такая красота в далекой стране, в которой проживают франки?
Остался в памяти и тот далекий день, когда в княжьем доме прозвучало, что на Киев напали печенеги. Она не понимала тогда этого слова, но то, как оно звучало в устах других, вызывало страх и мурашки по коже. Ей мало чего запомнилось в тот день, но то, как на княжьем дворе собирались дружинники, одетые в доспехи, которым, как ей казалось, несть числа, врезалось в память навечно. Как и отец, грузно сидящий на своем огромном коне в величественной кольчуге и сияющем, словно солнце, шлеме. Над ним развевался голубой шелковый стяг, на котором трепетал архангел с желто-красным огненным мечом в руке…
Она, четырехлетняя девочка, стояла, прижавшись к матери, вышедшей на крыльцо, чтобы проводить и благословить великого князя на битву со степными варварами, и ее маленькая душа трепетала в волнении, наблюдая, как норовистый конь отца, не слушая поводьев, пытается вырваться на простор, и слушая под крышами вой ветра, в котором были отзвуки надвигающейся беды.
Сколько раз Анна ловила себя на мысли, что жить на земле сладко и в то же время грустно. Но таилась в её душе и гордыня: ведь она принадлежала к роду, который вёл свое начало от героев, к семье, в которой явились мученики, стоявшие у престола Всевышнего. К тому же Иларион часто говорил о ложном благополучии сего мира и о тщете человеческого существования…
Её жизнь в Новгороде была простой и полной событий, хотя в то время и не понимаемых ею. Но она видела, что князь и рядовой воин жили как братья, спали в походах под одной овчиной, ели мясо из одного котла и имели одинаковые мысли о мире. В любой час, несмотря ни на день, ни на ночь, каждый мог войти в княжеские хоромы и просить суда. Но то время ушло в небытие.
Теперь же у ворот дворца стояли вооруженные мечами и секирами отроки, а отца стало так же трудно увидеть, как солнце в дождливую погоду за тучами. Его окружали большей частью разодетые пышно бояре, епископы, дворские и мечники…
Киев заполонили люди, коих никто не видел на улицах раньше: монахи и свечегасы, писцы и учителя церковного пения. В родительском доме появились не виданные раньше вещи — ароматное мыло, золотая и серебряная посуда, сменившая глиняную, книги, чернила, свечи, пергамент, лекарственные снадобья и сладкое греческое вино. Мир, который лежал за пределами Руси, уже не пугал своими тайнами и не казался таким неведомым, как прежде, и многие из тех людей, с которыми ежедневно общалась Анна, успели побывать в Царьграде и даже Иерусалиме, весело и без страха рассказывая об этих краях.
Так может и государство франков из таких стран, где люди живут весело, но и по законам божьим?
Мысли Анны перескочили на другой день, тоже запечатлевшийся в её памяти навечно. Она шла в свою комнатенку в Софийском соборе, чтобы начать переводить недавно привезенную книгу из Восточной Империи римлян. Во дворе она увидела незнакомого воина, стоявшего к ней спиной, и приостановилась, заговорив с Любиславой, которая ее сопровождала. Что она ей тогда говорила, уже и не вспомнить, поскольку ничего вокруг не видела, кроме золотистых волос, падавших по скандинавскому обычаю ему на плечи длинными локонами. Так их носили обычно молодые ярлы62.
По его горделивой осанке и стати она сразу же догадалась, что это знатный человек. На нём был дорогой голубой плащ, из — под которого виднелись желтые сапоги из тонкой кожи. Его лица ей видно не было, но ее девичьи мысли наделили его красотой черт. А разве могло быть иначе, видя, как он строен? И сердце ее почему-то тревожно забилось, напомнив ей голубку, попавшую в сети.
И вдруг он повернулся, почувствовав, наверное, её взгляд, и обжег ее своими голубыми глазами, которые с интересом остановились на ней. Потом, одумавшись, тряхнул головой, словно скидывая с себя наваждение, вежливо поклонился княжне и поспешил к своему белому рысаку, стоявшему неподалёку.
Филипп, красавец скандинав… он смутил ее чувства, о нем она грезила бессонными ночами. Однако Анна боялась даже заикнуться о том, что чувствовала при виде его, своим подругам и матушке, с которой была откровенна по многим вопросам. Боялась, что это дойдет до батюшки и он прогонит Филиппа прочь со двора.
Так она и любовалась им тайком вот уже почти год, мечтая оказаться в его объятьях. В таинственных глубинах ее женского сердца рождалась любовь, древняя, как пробуждение природы. Но она была дочкой великого князя Киевского, а он простым наемником. Но любви ведь все равно, кто король, а кто обычный варяг,63 и она упивалась ею в тишине своей девичьей горницы.
И был еще один памятный день в жизни Анны. Отец устраивал в гриднице пир и ей, шестнадцатилетней девушке, было дозволено на нем присутствовать. Она сидела за столом с пылающим лицом, опустив ресницы, и пыталась унять сердце, которое готово было выпрыгнуть из груди. Девушку волновало, что возле нее случайно оказался человек, о котором она мечтала много ночей.
Как она узнала у Всеволода, Филиппу уже было двадцать семь лет, и за эти годы он никого не полюбил. Она не находила в себе смелости поднять на него свой взор, только слушала с досадой, как рядом сидящие женщины шепотом переговаривались о его красоте.
Наконец она скосила глаза и увидела так часто снившееся ей лицо, золотистые локоны, словно бы в беспорядке упавшие на широкие плечи, обтянутые ярко синей рубахой, слегка выступавшие скулы, красиво очерченные губы и крепкий чисто выбритый подбородок.
Филипп тоже бросал украдкой взгляды на княжну, сидевшую рядом. Впрочем, зная суровый характер великого князя, он не решался заговорить с Анной, а она молчала. И ярл не стал рисковать, боясь потерять должность воеводы охранной дружины в Киеве, что давало ему много денег, села и рабов.
Норвежский ярл много пил, и вино разогрело даже его, как он всегда думал, холодное сердце, в котором вдруг пробудилась нежность к княжне с золотистыми, словно солнечные лучи, волосами. Но Анна ни разу не подняла на него глаза, боясь осуждения матери, сидевшей поблизости, а он думал, что дочь великого князя не считает его достойным своего внимания, а потому от безысходности пил кубок за кубком.
Перед тем как покинуть пиршественную залу, Анна все же набралась смелости и посмотрела с любовью на молодого ярла. От взгляда девушки его лицо залилось румянцем. Она улыбнулась ему, почувствовав счастье, которым наполнилось ее сердце, встретившись с его голубыми, как весеннее небо глазами, в которых горел огонь, и с горестным сожалением оставила пир.
И была в её жизни охота, память о которой она будет хранить глубоко в сердце до конца своих дней. Никогда еще Анна так не волновалась во время сборов, как в тот день, поскольку что-то в глубине ее души подсказывало ей, что она встретится с Филиппом.
Это чувство не обмануло её, ибо в тусклом свете серого утра она увидела, что рядом с Всеволодом ехал молодой ярл. Девушка ничего не могла с собой поделать, то и дело оборачиваясь и тайком поглядывая в ту сторону, где ехал скандинав. Временами она чувствовала спиной его взгляд, от чего в груди щемило. И вдруг неудержимая радость, словно факел, вспыхнула в её душе: хотелось смеяться без всякой причины, а потом вдруг становилось грустно до слез.
Охотники подъехали к речке, извивавшейся по долине узкой серебристой змейкой, и стали переправляться вброд. Неожиданно ее гнедая неловко поставила ногу на скользкий камень — и качнулась, чуть не скинув её в воду. И в этот миг Анна заметила, с какой тревогой Филипп посмотрел на неё, невольно подавшись вперед, чтобы поддержать. Она, выровнявшись, благодарно улыбнулась ему — и он облегченно выдохнул, положив руку на сердце. Это движение было для неё настолько красноречивым, что и слов было не нужно.
Анна догадалась, что Филипп не спускает с неё глаз, любуясь ею, и в порыве бессознательного кокетства плавно подняла руки и потрогала голубой платок, прикрывавший закрученные вокруг головы косы. Она была в синем сарафане, отороченном на плечах золотой тесьмой и сшитом специально для охот и верховой езды. Красные сапожки прикрывала золотая кайма подола.
Загонщики своевременно сообщили, что в дубраве за косогором замечена стая косуль, поедающих желуди на опушке. Анна скакала вместе со всеми, вдыхая полной грудью свежий осенний ветер, бивший в лицо, и терпкий запах жухлых листьев.
Вдруг непонятно откуда выскочила косуля, одетая в буро-оранжевую шкурку. Поскольку осенью самцы сбрасывают рога, трудно было на расстоянии отличить самка это или самец.
Анна, недолго думая и не отдавая отчета в своем поступке, повернула Пламенную и помчалась в погоню за ней. С нею не было ни оружия, ни псов, но об этом она даже не вспомнила. Косуля сменила направление и что есть духу помчалась к дубовой роще. Девушка не отрывала взгляда от небольшого тела на коротких стройных ножках с острыми копытцами, которые выбрасывали комья земли, покрытой пожелтевшей травой. Косуля периодически скрывалась среди папоротников. До слуха княжны донесся глухой топот чьих-то копыт — и она оглянулась: это был Филипп. Он несколько отставал от нее, выдерживая расстояние.
Его зелёный плащ развевался по сторонам. Девушка оглянулась снова, и ей показалось, что в голубых глазах ярла плещется любовь… и любование ею. И ее девичье сердце возликовало. Во время скачки косы расплелись, и волосы рассыпались по её плечам, вздымаясь от встречного ветра, словно золотое руно.
Пока Анна оглядывалась на молодого ярла, косуля исчезла в роще. Она пристально всматривалась перед собой, но нигде не находила её. И в какую-то минуту почувствовала Филиппа рядом. Тепло волной разлилось по её телу.
— Где косуля? — спросила девушка, лишь бы не молчать.
Ярл придержал коня.
— Теперь бесполезно преследовать её среди дубов, — ответил он тихо, не сводя с княжны горящего взгляда, от которого она чуть не задохнулась.
Их лошади поехали рядом. Куда? Анна не знала, да и не хотела знать, поскольку ей было все равно, куда ехать, лишь бы с ним. Но Филипп, видимо, одумался и несколько отстал, следуя за ней и зная, что ему не следует приближаться к княжне.
Анна же в это время спрашивала себя: что она творит? Она ведь дочь могущественного князя. И ей не должно быть никакого дела до этого варяга — наёмника, не имеющего собственного пристанища. Но разве сердце способно слышать голос разума? Девушка повела плечом, как бы отгоняя от себя непрошеные мысли, и снова оглянулась. И опять ее поглотила сладкая грусть.
Они остановились возле прозрачного ручья, журчащего среди небольших камней. Напившись воды, никто из них даже не попытался сесть на своего коня. Видимо, им было здесь хорошо вдвоем. Ни Анна, ни Филипп не предпринимали поисков дороги, которая привела бы их к охотникам, словно забыв об этом.
Послышался шорох, и девушка поискала глазами его источник. Из дупла на стволе большого дуба вылезла желна.64 Посмотрев на Анну, она недовольно издала высоким голосом свое мелодичное «крю-крю-крю-крю», закончив более низким по тону долгим «клии», и, резко вспорхнув, улетела, громко хлопая крыльями.
Анна рассмеялась, звонко и заливисто, но резко оборвала смех, заметив, каким жадным взглядом смотрит на ее губы норвежский ярл. Что-то томное обволокло девушку — и она покачнулась на ослабевших ногах. И вдруг почувствовала крепкую руку, которая подхватила ее, чтобы она не упала. То место руки, за которое он удержал ее, неожиданно вспыхнуло огнем — и девушка тяжело вздохнула, закрыв глаза.
И тут на выручку пришла резко изменившаяся погода. Ясное осеннее утро прямо на глазах потемнело, и солнце закрыли серые тяжелые тучи. Анна посмотрела на них и поняла, что скоро пойдет дождь. И только в этот момент она вспомнила о Святославе и прислушалась, не трубят ли рога. Но вокруг стояла зловещая тишина, какая бывает только перед бурей.
Вскоре листья дубов зашумели под крупными каплями дождя, и они были вынуждены спрятаться в дубраве. Филипп поехал впереди, пытаясь отыскать дорогу к охотникам, но безуспешно: они ездили по кругу. Видно, покровительница влюбленных специально плутала их, чтобы они могли подольше побыть наедине друг с другом.
Филипп выехал на опушку и скрылся в густой роще. Анна за ним. Подав девушке знак рукой оставаться на месте, он спешился и натянул свой плащ между ветками.
Молодой ярл помог княжне сойти с коня и повел под укрытие, где они смогли спрятаться от дождя и грозы, которая стала сотрясать небо и воздух. Она вздрогнула и беспомощно посмотрела на ярла, задрожав то ли от холода, то ли от страха.
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Анна – королева франков. Том 1 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
