Переиграю шторм

Лариса Машкова

«…Любящая мама чётко понимает, что в одиночку ей не поставить на ноги своих чад. Нужны деньги. И надо продержаться ещё минимум два года, чтобы Стас окончил аспирантуру и немного оперился, а Варвара стала хоть чуть-чуть взрослее. Итак, необходимо продержаться два года! Только два, по минимуму. Она плюнет на свою гордость, обиды и будет терпеть два года.…»

Измена

1

Лето угасало. Оно отступало под натиском осени и щедро раздавало свои обильные дары — охапки астр и георгинов, корзины яблок, винограда и россыпи звёзд тихими вечерами.

Но не светлую грусть испытывала Татьяна, встречая свою осень. Всё её существо пронзило незнакомое прежде чувство, сродни тому, что называется местью! Да, она поставит на колени блудливого Львёнка! Она захлопнет за ним клетку, как дрессировщица, и он, укрощённый, станет есть у неё с руки. И она будет играть! Так играть с ним, как не позволяла себе никогда! Ведь она актриса, хоть и предпочла сцене дом, но лицедействовать наверняка ещё не разучилась.

Татьяна опять почувствовала прилив злости — состояние очень редкое для неё. «Нет-нет, только не это!» — приказала она себе, поглядывая на часы. Всему своё время. А сейчас она будет улыбаться! Ведь с минуты на минуту явится Лев. Дети поехали встречать его на вокзал.

Она ещё раз окинула взглядом стол, сервированный в гостиной. Всё, как обычно в таких случаях: свежая скатерть, приборы, напитки, холодные закуски.

Подошла к зеркалу. Поправила прическу и придирчиво посмотрела на себя. Не изменились её пышные белокурые волосы до плеч (правда, теперь чуть подкрашенные). Когда-то огромные серо-голубые глаза стали, конечно, меньше, чем в молодости, но блеск не потеряли, а только приобрели выражение спокойной уверенности. Разумеется, чтобы сделать макияж незаметным, пришлось потрудиться над ним гораздо больше, чем в былые времена. Результат Таню обнадёжил: ну кому придет в голову, что ей скоро полтинник? Даже талия почти сохранилась — её Татьяна подчеркнула трикотажной кофточкой, плотно облегающей фигуру. Глубокое декольте откровенно демонстрировало прелести зрелой, но ещё не увядшей женщины. Широкая, присборенная у бёдер юбка, создавала слегка небрежный, вызывающий образ вакханки, пленительной, манящей простолюдинки. С виду — всё по-домашнему незатейливо. Но сама-то она знала, сколько стараний и умысла кроется за этой небрежной простотой. Она впервые в жизни завоёвывала мужчину. И кого? Мужа!

За окном послышалось хлопанье дверец автомобиля, и почти одновременно раздались голоса семейства Варламовых. Вскоре Таня с Анной Дмитриевной наблюдали через стекло торжественную процессию: с чемоданами один за другим следовали к подъезду Стас и Юрик, замыкала шествие Варька с каким-то кульком в руках. Возглавлял их собственно Лев Станиславович Варламов. Он нёс перед собой большую красную розу в прозрачной обертке.

— Ты погляди-ка, твой Лев вышагивает, как гусь, — хихикнула тёща.

— Угу, наш гусь, похоже, на коне, — хмыкнула Таня. Но от её взгляда не укрылось и то, что при бравом шаге мужа голова его слегка втянулась в плечи.

Таковым благоверный и предстал перед ней.

— О, впервые ты из плавания — с цветами, — изумилась жена, принимая розу. — Радуешь! Спасибо.

— Извини, что не с букетом. — Лев распростёр руки для объятий. — Рубли закончились, а в обменник не заскочил. Домой торопился!

— Домой торопился, — сочувственно повторила она, кивая. Символический поцелуй не отличался пылкостью. Супруги приноравливались друг к другу, как боксёры, только что вышедшие на ринг.

Жена обратила внимание, что всё-таки первым словом, которое муж произнёс, едва переступив порог, оказалось «извини». То есть подсознательно оправдывается, а значит, готов к защите. «Нет уж, пусть расслабится», — решила она и весело провозгласила:

— Тебя ждёт твой любимый жюльен из белых грибов! Быстро всем мыть руки и — к столу!

— А когда подарки? — Варвара попыталась восстановить привычный ход событий, но папа неожиданно холодно заметил:

— По-моему, ты в курсе, что почти четыре месяца я провел в одном порту.

— Да, я в курсе! — многозначительно ответила дочь и отправилась мыть руки.

— Вообще-то я привез кое-что, — засуетился Лев и, пристыженный, направился к чемоданам. — Там рижские напитки — бальзам, ликёр…

— Оставь, — махнула рукой жена, — не к спеху!

— Так ты, значит, развёлся! — заключил Лев после двух тостов «за встречу» и «за здоровье». — И как она, холостая жизнь? — он явно поддразнивал Стаса.

— Жизнь? Ключом… — буркнул сын и нахмурился.

— Детей может сделать и дурак, а вот обеспечит семью только мужчина! Понимаешь, в чём разница? — наступал отец. — О чём думал, когда женился? А? Вот и оказался за бортом! Только не захлебнись теперь в водке. Со многими случается это. — Лев взял бутылку Камю и стал разливать коньяк в бокалы. Юрик тут же подхватил бутылку вина, чтобы наполнить бокалы женщин.

— Лев, ты же понимаешь, что рождение Глашеньки — не следствие брака, а причина. И слава Богу! — как можно мягче возразила Таня.

— И что? Стас автоматически стал мужчиной? — Лев рассмеялся.

— Больше не наливай, — Стас отодвинул свой бокал. — Мне ещё на работу. — Он поднялся и, захватив сигареты, вышел на балкон.

У Тани сжалось сердце. Хотелось выйти следом за сыном и обнять его. Чуть прищурившись, она незаметно разглядывала мужа. Желчный, самодовольный, безжалостный мужичишка с пустыми, лихорадочно блестящими глазами и изрядно похудевший — это её муж. Некое подобие её Льва. Запустить бы в него сейчас чем-нибудь! Но нет! Не сейчас.

В гостиную вошел Стас, натягивая на себя свитер.

— Короче, я пошёл, — сообщил он. — Работаю сегодня в ночь.

Стас подрабатывает в компьютерном салоне, поэтому свободного времени у него действительно не много. Татьяна вышла с сыном в прихожую. Провожая его, чмокнула и, улыбнувшись, сказала:

— Всё в порядке. Мы тебя любим.

Вернулась за стол под визг Варвары:

— Ну и что?! Любовь не бывает порочной! Она есть — или её нет!

Таня ещё не поняла, о чем спор, но почуяла неладное.

— Да, любовь святое чувство, но до него надо дорасти! — Лев стукнул кулаком по столу.

— Лев, пожалуйста, не так громко, — поморщилась жена. — Кругом соседи.

— Соседи? — Лев резко повернулся к ней, вытаращив глазки-буравчики. А разве тебе не всё равно, что скажут соседи? Иначе ты бы здесь не устроила то ли богадельню, то ли, простите, притон!

— Папа! — Варька постаралась перекричать отца, но слёзы брызнули из глаз, и она умчалась на кухню. Юрик последовал за ней.

— Лев, ты сильно похудел, — сказала Татьяна, улыбаясь одними губами и прищурив глаза.

— Так на судне же повар не оставался.

— А в болдерайском кабаке плохо кормят? — Супруга изобразила простодушие.

— Ребята, да что же вы?! — вмешалась Анна Дмитриевна. — Сели — «за здравие», а теперь — вон чего!

Лев вытер салфеткой рот и принял независимую позу:

— Зря мы уехали из Риги. Там уютно и спокойно, как в тихой приморской провинции… — он мечтательно прикрыл глаза.

— А что там делать нам, «негражданам»? — Таня удивлённо посмотрела на мужа.

— Вам — не знаю, а мне — легко, — развивал тему муж.

— Ну, если только жениться на гражданке, — пожала плечами она.

— Не вопрос! Я подумаю, — Лев самодовольно рассмеялся и, в упор глядя на жену, добавил: — я не хотел сюда приезжать.

— Так, где же твой прайд? А, Лев? — Таня кокетливо посмотрела на него искоса из-под ресниц. Улыбка не сходила с её лица. Углублять тему она не собиралась.

Лев, сидящий напротив, пристально рассматривал жену. Не отвечая на её вопрос, он изрёк:

— Ты красивая. Какая ты красивая!

2

Таня и Лев остались вдвоём. Обиженная Варвара и Юрик уехали на такси к бабушке вместе с ней.

Неизбежным становилось то, чего больше всего сейчас не хотела и даже боялась Татьяна. Теперь она могла позволить себе играть его чувствами, но своими — никогда. Поэтому строить из себя любящую и вечно юную Джульетту, полную огня и страсти она не собиралась. О своей сопернице Татьяна только знала, что та: а) не интеллигентна; б) достаточно лёгкого поведения; в) не молода (судя по смеху). Таким женщинам не вскружит голову мужчина с внешностью и возрастом Льва. А значит, хорошо, если домой он вернулся хоть с какими-то деньгами. Счастье не в деньгах, разумеется. Но хоть в чём-то же оно должно быть!

Таня резко повернулась к мужу. Она постоянно ощущала на себе его тяжёлый оценивающий взгляд. Лев явно её сравнивал. Понятно, что эти сравнения будут продолжаться во всём. Она брезгливо поёжилась и вышла из комнаты.

Лев, в свою очередь, не испытывал никаких сложных, противоречивых чувств. Он хотел жену искренне и страстно. Он соскучился по ней! Она являлась частью его! Она — часть его прайда, наконец!

Без лишних экивоков он сгрёб жену в охапку и потащил в спальню. Она не сопротивлялась, но и активности не проявляла.

…Взбешенный Лев выскочил из-под одеяла и ринулся в гостиную. Через мгновение оттуда донесся грохот и жалобный диссонанс фортепианных струн, дребезжащих на разные лады. Испуганная жена выбежала на звук, на ходу надевая пеньюар, и в недоумении остановилась у двери: Лев, скрючившись от боли, дул на фаланги пальцев. Содранная кожа слегка кровоточила.

— У тебя йод есть? — процедил он.

— Конечно!

Татьяна смазывала йодом его ссадины и не находила в себе ни капли сострадания. Её муж спутал деку пианино с боксёрской грушей! Какая досада. А мог бы и головой! Видите ли, он не обнаружил у жены встречной страсти и самоотдачи. Ах, как он взбешён! Таня не без удовольствия злорадствовала в душе, хотя лицо её оставалось бесстрастным.

Она закинула ногу на ногу и незаметным движением стряхнула с коленки пеньюар. Таня знала, что у неё красивые коленки и ноги ещё достаточно хороши. Она беззастенчиво дразнила Льва и он, не мигая, впивался взглядом в её обнажённое бедро, совсем не замечая жжения от йода, которым жена так безжалостно врачевала его ссадины.

— Не больно? — участливо спросила Татьяна и наклонилась, чтобы подуть на его пальцы. Она как бы нечаянно щекотала его щёки своими пышными волосами. Лев не удержался — закопался в её волосы и поцеловал в макушку.

Таня тут же отстранилась, закрыла пузырёк с йодом.

— Варламов, а давай выпьем! — неожиданно предложила она.

— Конечно… Давай…

Она поставила на стол коньяк, бокалы, затем потянулась к полке над головой мужа за вазочкой с конфетами. Её грудь вроде бы невзначай оказалась перед лицом Льва и задела его. И снова Лев не устоял: он издал тихое утробное рычание и зубами слегка вцепился в грудь.

— Э-э!.. — осадила его Таня, удивлённо окинув взглядом строгой учительницы.

Обескураженный, он схватил бутылку и налил коньяк в бокалы.

Она подготавливала мужа к нелёгкому разговору: ждала, когда он выпьет ровно столько, чтобы чуть-чуть расслабиться. К третьему тосту он, кажется, почти созрел.

— За любовь! — подняла она бокал, отпила немножко.

Свои тридцать граммов Лев осушил одним глотком.

— Ах, да только есть ли эта самая любовь? — томно изрекла она, безразлично подкатив глаза. Поставила локоть на стол и оперлась щекой о руку.

— Любовь есть! — отрезал Лев.

— Да я уже забыла, когда влюблялась. Так давно это было. Какая она, любовь? — Татьяна устало махнула рукой. — А ты помнишь? — без особого интереса в голосе обратилась она к мужу.

— Понимаешь… — с готовностью откликнулся Лев. — Это такое состояние, когда ты, будто бы раскачиваешься на качели, аж дух захватывает! Это состояние полёта, радости! — Он говорил вдохновенно, глаза его блестели.

«Ах, ты, негодник! Ах, ты, Ромео чёртов! Я тебе покажу качели!» — думала жена, с безразличием тупой телушки глядя на мужа.

— Да-а, что-то вспоминаю, — протянула она. — Только у меня это были краски… Другие краски — яркие, сочные. Говорят, такими их видят наркоманы. Впрочем, любовь — это тоже наркотик.

— Да что ты понимаешь в любви! — перебил её муж и осёкся: понял, что перегнул.

Однако Танюша продолжала безучастно вертеть в руках свой бокал. Но в голове её зрели коварные планы: «Ах, ты, пакостник! Я тебе покажу любовь!» — думала она.

— Ты представляешь, Лео, вот бы сейчас влюбиться! Наверное, это счастье, которое мы уже не помним. Полёт, восторг!.. — она даже взмахнула рукой, но тут же осеклась и обречённо заключила: — Вот способны на это, увы, далеко не все. А только люди с молодой, светлой душой!

Лев самодовольно ухмыльнулся:

— Такие, как я!

— Возможно. Тогда я тебе по-доброму позавидовала бы, даже поняла б… Человек должен быть счастливым, и никто не вправе помешать ему. — Таня подняла бокал: — За счастье!

Она смотрела на своего мужа и не узнавала его. Ей всегда нравились такие посиделки с ним наедине, когда он поражал её самобытностью мышления, неожиданными реакциями, весёлостью. Теперь перед ней сидел самодовольный, не умный, даже примитивный, желчный мужичок с пустыми лихорадочно блестящими глазами. «Влюблённый идиот», — с грустью думала Татьяна, глядя на него. Но сказала дружелюбно:

— Ладно, Лев, говори как есть. Ведь ты же знаешь, я умею читать по глазам. Ты влюблён?

Лев вначале испуганно взглянул на жену, затем растерянно — по сторонам и, откинувшись на спинку диванчика, кивнул:

— Допустим…

— Разумеется, не в меня.

— Угу.

— Ну и пусть так. Я уважаю твои чувства. — Татьяна проникновенно посмотрела ему в глаза. — Что у тебя на душе? Ведь трудно одному держать всё это? Так?

Лев, молча, кивнул и опустил голову. Сейчас он напоминал на беззащитного ребёнка, которого потеряли в толпе. Тане даже стало немного жалко Льва, и чтобы успокоить его, но не спугнуть, она почти шёпотом, предложила:

— Давай ещё по чуть-чуть… — и с лёгким звоном чокнулась своим бокалом о его.

И Варламова прорвало! Он стал взахлёб поведывать о своей непонятной любви к 42-летней женщине по имени Люда, говорившей с офигенным сексуальным латышским акцентом и кроме Льва имевшей молодого сожителя — амбала. Тот часто и подолгу пребывал в командировках, и тогда немолодой любовник Лев проводил счастливые ночи с ней — правда, зачастую в ресторанном угаре и плясках до утра. Его возлюбленная очень любила танцевать, но испытывала почти что равнодушие к сексу. Она позволяла себе скандальные выходки: средь бела дня бегать по пляжу обнаженной, ругаться на весь ресторан с более молодой проституткой. А то вдруг на глазах у свирепеющего Льва охаживала одиноких мужчин, за что и схлопотала как-то от незадачливого любовника прилюдно оплеуху. Лев страдал, любил, терзался!

Он говорил, как будто исповедовался — чистосердечно, пылко, вовсе не жене, а давнему другу, который поймет, поможет, утешит.

«Что я наделала! Зачем мне это знать?» — она мысленно задала себе вопрос, не желая превратиться из женщины в жилетку для слез. Но остановиться уже не могла.

Лев продолжал:

— Перед отходом судна я списался в отпуск и снял квартиру, чтобы жить вместе. Но она приходила очень редко, всего раза два-три. И тогда я уехал.

— Она хороша собой? — со вздохом спросила жена.

— Да ну! — покачал головой Лев. — Не красивая. И полноватая такая… — Он, слегка ссутулившись, выставил перед собой согнутые локти, изображая грудь. — Да и в постели ничего особого. Сам не знаю, что такое со мной!

«Когда всё хорошо, то некоторым людям не хватает дерьма! Вот что это! Таково их ощущение внутренней гармонии», — с раздражением подумала Татьяна.

Она представила себе его немолодую и полноватую любовницу, бегущую обнаженной по пляжу или отплясывающую до утра в кабаке, и почувствовала сначала брезгливость, а затем бешеный прилив злости.

Чтобы скрыть свои недобрые мысли, Татьяна тихонько рассмеялась. Вдруг хрустальный бокал, который стоял в полуметре перед ней, беззвучно раскололся на несколько частей! Никто к нему не прикасался.

— Что это?! — опешил Лев.

Жена пожала плечами, но заподозрила, что отрицательная энергия, которую она так тщательно скрывала в себе, вырвалась наружу. Таня где-то читала про такое. Хорошо, что в тот момент она посмотрела на бокал, а то ведь — чем чёрт ни шутит — бросила б свой взгляд на Льва!..

…Она долго не могла уснуть. Рядом мирно посапывал и похрюкивал муж. В неоновом свете уличных фонарей, струящемся из окна, четко обозначился профиль Льва: большой упрямый лоб, нос с горбинкой, усы над пухлыми губами, тяжеловатый подбородок с ямочкой. Никакие душевные терзания не могли нарушить его священный сон.

Татьяна впервые рассматривала мужа отстраненно, чужими глазами, будто бы изучая. Да, она не была его первой любовью, но никогда уже не станет и последней. Факт физической измены, конечно, мерзок, но он не ранит душу так, как четвертует её самый близкий человек, забирая свою любовь. Как дальше жить с этим ощущением? Простит она Льва или нет — это даже не так важно, как вдруг осознать: он любит другую женщину. В этом ли его вина? Другое дело, как он поведет себя с ней, женой! Готов ли он смягчить удар? Его поведение по отношению к жене последнее время отвратительно. А сегодня и с детьми был груб, жесток, несправедлив. И эти пустые, лихорадочно блестящие глазки пятидесятилетнего влюбленного придурка!

Она повернулась спиной к мужу. Ей не хотелось смотреть на него — чужого, сопящего, храпящего, хрюкающего. Влюблённого!

3

Если пристально смотреть на спящего человека, он, скорее всего, проснётся. Лев сидел в кресле и в упор смотрел на жену. Она открыла глаза внезапно и, встретившись с ним взглядом, вздрогнула. Обнаружив зрачки жены, Лев оживился:

— Чай? Кофе? В постель?.. — в его голосе игривые нотки.

— В чашку. И, пожалуйста, сок.

Последнее утро августа. Последний день лета. Вот бы умчались вместе с ними все неурядицы, тревоги, горестные мысли! Вот бы открыть глаза и вдруг понять: всё было сном, а за окном — цветущий май, буйство сирени, и комната залита ярким солнцем! Таня уже проснулась, но выбираться из постели совсем не хочется. На пороге спальни предстаёт сияющий Лев в трусах и с подносом в одной руке.

— Эй! Доброе утро, страна! — ликует его голос, но тут же Лев спотыкается и взлетает поднос с завтраком на две персоны. Танюша вначале взвизгивает, а затем заливается смехом. На пышном букете сирени красуются сыр и ветчина.

В комнату влетают Стас с Варварой, и все хохочут! Доброе утро! Доброе утро! Так было. Было…

Лев принес сок.

— Чего-нибудь ещё? — спросил он.

— Нет, спасибо. — Таня опустила ноги на пол. — Дети пришли?

— Нет. Всего-то 10 утра.

Запиликал мобильник Льва. Пришло сообщение. Он схватил телефон, заглянул в него, непроизвольно бросил настороженный взгляд на жену и поспешно удалился вместе со своим мобильником.

Минут через пятнадцать Лев вышел из туалета просветлённый. Глаза его опять бессмысленно блестели, на лице блуждала полуулыбка. СМС-переписка удалась!

Татьяна ещё не определилась, как ей вести себя в предложенных обстоятельствах. Ведь Лев вчера почти покаялся, был искренен и так несчастен. Она не станет сечь повинную голову. Но сейчас муж излучал флюиды вселенского счастья и непревзойдённой уверенности в себе. А она, Таня, оказалась растерянной, обезоруженной!

Лев не ходил, а порхал по квартире. Его переполняло ощущение «полета на качели»! Жену он почти не замечал. Он с энтузиазмом отпаривал на гладильной доске свои брюки, затем принялся отглаживать сорочку, демонстрируя абсолютную независимость и свободу, потому что прежде в присутствии жены он брался за утюг лишь, чтобы привести в порядок брюки, и это было священнодействием. Он долго полоскался и брился в ванной. Наконец, поигрывая ключами от автомобиля и благоухая мужским ароматом Givenchy, предстал во всём своем великолепии.

Не в силах удержаться от сарказма, Татьяна встала в позу «руки в боки» и, многозначительно разглядывая мужа, покачала головой:

— Хорош-ш-ш!.. Хоть замуж-ш-ш выдавай!

Пропустив мимо ушей оценку жены, Лев бросил на ходу:

— Я — за сигаретами и в банк! Что-нибудь нужно?

— Нет. Свободен! — ответила она, отвернувшись.

Тяжело хлопнула дверь. Таня подошла к окошку и увидела своего мужа. Начищенный, как медный пятак, он лёгкой походкой — одновременно чуть подпрыгивая и чуть повиливая бёдрами — направлялся к машине. От его «морской» походки вразвалочку не осталось и следа. Он и впрямь летал!

Где-то опять запиликал телефон Льва, возвещая об очередной СМС-ке. Таня нашла мобильник в прихожей. Прежде она никогда не заглядывала в его телефоны и карманы. Сейчас без малейшего зазрения совести прочитала: «Вааще то я падумаю. Ладна.»

«Неужели там есть, чем думать?» — пронеслось в голове уязвленной супруги, и она без колебаний сделала вызов автора сообщения.

— Приве-эт! — услышала она женский голос с сильным акцентом. Жена молчала. — Ну, говори, — капризно потребовал голос в трубке.

Татьяна прервала разговор, не раздумывая удалила СМС-ку, автор которой значился под грифом Яскевич. Таня усмехнулась: немолодая женщина советского происхождения с исконно русским именем, типичной белорусской фамилией и офигенным сексуальным латышским акцентом! Винегрет для лохов!

Она в сердцах швырнула телефон туда, откуда взяла. В это время послышался скрежет ключа в двери. Вернулся Лев.

— Телефон забыл, — бросил он, шаря взглядом по сторонам.

Она безразлично пожала плечами, но не удержалась и добавила:

— Экий ты рассеянный… стал…

Лев ушёл. Позвонила Варя:

— Мама, мы с Юрой в агентстве по недвижимости. Хотим снять квартиру. — Дочь старается говорить как можно солиднее: наверное, вокруг народ. Зато сердобольная мамочка с полуоборота впадает в панику:

— Ты что это придумала! Ведь мы же всё решили! Солнышко, Варенька, возвращайся домой.

— Нет, мама. Так будет лучше. — В голосе дочери звучат по-новому взрослые нотки. — Сейчас мы посмотрим квартиру, потом заедем домой.

Таня обречённо кладёт трубку и набирает номер сына. Последнее время, когда её захлёстывают тревоги или одолевают сомнения, ей неудержимо хочется поговорить со Стасом.

— Извини, не могу сейчас разговаривать, — слышит она в ответ.

— А где ты? Когда будешь?

— В университете. Буду ближе к вечеру.

— Ты же ещё не спал! — запричитала было Татьяна, но в трубке уже раздались короткие гудки.

…Таня потерянно бродит по квартире. Никакие здравые мысли и тем более хитроумные планы в её голову не приходят. «Блуждаю, как озабоченный Гамлет в потёмках замка Эльсинора. Мстить или не мстить? Дожила! Тупая хранительница очага!» — Эта мысль взрывает мозг. Волна злости вперемежку с отчаянием захлёстывает так, аж в глазах становится темно. К чёрту этот замок! К чёрту потёмки!

Она бросилась к шкафу. Распахнула его и, немного подумав, вытащила платье, достала туфли. Поспешно привычными мазками наложила макияж. Приталенный, с узкой юбкой платье-костюм цвета спелой сливы… Туфли тона платья на высокой шпильке… Лёгкий шарфик цвета точь-в-точь, как волосы… И — куда глаза глядят! На волю!

…По центральной улице города уверенной походкой шла женщина средних лет — элегантно одетая, с хорошей фигурой, стройными ногами, великолепной осанкой! Она иногда ловила на себе заинтересованные, даже восхищённые взгляды прохожих и впервые в жизни была благодарна им за это внимание.

В её памяти вдруг всплыл эпизод из далёкой-далёкой юности: студенческий показ в театральном институте. Она успешно сыграла свою роль. Сияющая от счастья, ещё в гриме она выбегает в зал и оказывается в окружении студентов. Её поздравляют, обнимают. В разгар этой феерии успеха перед ней предстаёт преподаватель по актерскому мастерству и насмешливо замечает: «Рано! Рано, Аверина, вышла за милостыней к зрителю!»

Что ж, тогда вышла рано, а вот теперь в самый раз! Любопытные взгляды прохожих она воспринимает сейчас, как аплодисменты, как крики «браво!» из зрительного зала. Ведь с каждым годом их всё меньше, а зачастую их и вовсе нет. Сейчас, сегодня, ей эта милостыня так необходима!

Но не долго Таня пребывает в состоянии триумфа. Вскоре она чувствует, как туфли на высоких шпильках предательски впиваются в стопы, а ноги наливаются ощущением тяжести. Она замедляет шаг и, стараясь не хромать, ковыляет к остановке. Что ж, пятьдесят — есть пятьдесят, хоть и без чуть-чутки.

Возвращаться приходиться на троллейбусе. Вышла у сквера. Зачем-то купила пачку сигарет (опять же — вспомнила студенческую юность, когда, повинуясь моде, пыталась пристраститься к никотину). Села на скамейку, достала сигарету и… закурила. Два-три вдоха — и закружилась бедная головушка, да не как на Лёвиных качелях от любви, а как на адской карусели от тоски! Да закашлялась ещё. Фу, гадость! Сломала сигарету — и в урну её, туда же и пачку всю.

Подходит дворник, немолодой усач в брезентовом переднике. На голове — армейская фуражка без кокарды, в руках — метла.

— Обеденный перерыв? — спрашивает галантно этак.

— Какой там перерыв! Пенсионерка я, — она говорит тоном простолюдинки.

— Да ну! Это вы шутите, — понимающе улыбается усач и тут же, многозначительно подняв указательный палец, продолжает: — А-а-а!.. Я знаю, вы балерина! Да?

«Пенсионерка» качает головой.

— Нет? — удивляется дворник. — Они-то рано на пенсию идут, — и, не оставляя намерения блеснуть проницательностью, восклицает: — Тогда вы артистка! Они такие же как вы, — делает он неопределенный жест рукой, но опять не находит подтверждения. Заметно разочарованный, он продолжает говорить, мечтательно подняв глаза и опершись обеими руками о метлу:

— А знаете, я как-то был в театре… Там бархатные шторы, кресла. Всё золотом покрашено. Красиво! И люди все такие важные, нарядные… Мне так понравилось там, очень.

Таня встала и направилась по аллейке домой. Вдогонку ей донеслось:

— А вы всё-таки сходите в театр! Знаете, как там хорошо!..

4

Домой Татьяна возвратилась, не чуя ног. Единственный вывод, который она сделала, «вырвавшись из клетки», напоминал приговор: туфли на шпильках — это уже обувь на очень короткие дистанции. И впереди чудовищная старость, которая так некстати заявила о своём приближении именно сейчас, когда муж, не чуя земли под ногами, порхает на крыльях любви, а дети пребывают в переходных возрастах — каждый в своём.

А это ещё что? Она в недоумении прислонилась к стене. Лев скатал ковёр на полу и выдвинул пианино, из-за которого теперь торчал его бюст.

— И где тебя носило? — поинтересовался «бюст».

— Дышала свежим воздухом. — В голосе жены раздражение.

— Наверное, потому что в этой пыли, которую ты собрала за пианино, можно задохнуться! — наступал Лев.

— Да оставь ты уже в покое этот инструмент! — закричала Таня. — Что ты к нему привязался! То бьёшь его, то двигаешь! Чего тебе надо?

— Иди сюда! Иди, полюбуйся, — не утихал Лев.

— Да иди ты, куда подальше! — она в сердцах бросила на диван сумочку и вышла из комнаты.

Однако муж не унимался, и ей самой стало интересно, что же такое возмутительное он там обнаружил? На полу лежали: тонкая расчёска, читательский билет Стаса, какая-то квитанция, Варькина стартовая книжка по спортивным танцам — словом то, что могло нечаянно упасть за пианино в течение полугода. Конечно же, и пыль. Но отнюдь не критично.

«Ах, ты зануда грешный! Решил меня носом ткнуть. А мне только и дел было последние месяцы, как мебель двигать», — подумала она, но сделала над собой усилие, чтобы не сказать этого вслух и тем самым не ставить себя в положение жертвы, оправдываясь.

Вместо этого она как можно спокойней сказала:

— Лев, прежде тебя утомляла музейная чистота в нашей квартире (именно так ты её называл). На этот раз я решила тебя порадовать и оставила такой «оазис» специально для тебя.

— Как я счастлив, что случайно туда проник! — прорычал Лев и отправился за пылесосом.

Когда она вошла в гостиную в следующий раз, он уже двигал диван.

— Ты обедать будешь? — спросила Таня, не обращая внимания на хозяйственный пыл мужа.

— Если ты заметила, мне некогда, — как можно ехиднее ответил он.

— Передохни, драгоценный. А то пупок развяжется. И не забудь про свой радикулит, — с не менее ехидной улыбочкой «позаботилась» жена и строго добавила: — Через пять минут жду на кухне.

Пришли Варвара с Юриком.

— Мы за вещами, — торжественно объявила дочь.

Лев в это время находился на кухне и хорошо слышал разговор. Таня даже обеспокоилась: не сцепился бы он сейчас с Варькой.

— Ребята, вы вовремя! — воскликнула она бодрым голосом. — Папа как раз обедает. Присоединяйтесь.

За столом Лев вначале угрюмо молчал, затем задал свой сакраментальный вопрос:

— И на какие средства вы собираетесь жить? В том числе и снимать квартиру.

— Ну, во-первых, Юра работает поваром. — Варвара приняла независимую позу, закинув руку на спинку диванчика. — У него смены через неделю. Одну неделю он уже отработал и получил за неё зарплату. Но мы эти деньги потратили. — Варька вздернула подбородок. — В понедельник он опять выходит в смену и опять заработает.

— Пардон, а на что же вы потратили деньги, заработанные за неделю? — наигранно дружелюбно спросил Лев и многозначительно посмотрел на мать.

— Ну, сходили в клуб, в караоке. И потом Юрчик приготовил обалденные кальмары в соусе, вкусно было! Правда, мама?

— Да-да… Очень вкусно! — поспешила согласиться мама.

— Понятно, — кивнул отец. — А позвольте поинтересоваться: на какие деньги вы сейчас снимаете квартиру?

— Во-первых, бабушка дала. Но нам этого, конечно, не хватило, поэтому мы хотели у вас занять. — Варвара излучала невозмутимость. — А во-вторых, вы же, наверное, поможете мне, пока я учусь?

— Во-первых, занимают, когда есть возможность отдавать, — сказал Лев с издёвкой. — А во-вторых, я буду выдавать тебе ежемесячно сто евро. На большее не рассчитывай.

Варвара испуганно посмотрела на мать. Таня молча вышла из кухни.

В сущности, она согласилась бы ещё с тем, как рассматривает ситуацию Лев. Но форму, в которой он это делает, и тон она принять не может ни в коем случае. А что такое сто евро? Смешно! Да и Варька хороша. Ну нельзя же быть такой прямолинейной, категоричной. Себе только хуже делает!

Так и есть. Варвара выбежала вслед за мамой и разревелась.

— Он ведь нас с Юриком почти что выгнал из квартиры, — всхлипнула дочь, — да ещё почти что без денег оставляет. Теперь смотрит на меня как на амёбу!

— Варя, хватит прибедняться! — Татьяна нахмурилась и села на стул. — Сто евро — тоже деньги: почти две минимальные потребительские корзины. А уж коль скоро вы доросли до сожительства, значит, и обеспечивать себя должны сами. Здесь я не могу не согласиться с отцом.

— Ах, вот как?! — Варвара провела по лицу рукой, вытирая слёзы, размазала тушь и, проникновенно глядя в самые зрачки, сказала: — Мама, ну что же мне теперь делать? — Дочь выглядела абсолютно беззащитной, растерянной. И мама, конечно же, сдалась:

— Вы уже уплатили задаток?

— Да.

— Я дам тебе денег. Только папе не говори. Пока не говори…

Варька подскочила к матери и, присев рядом на корточки, уткнулась носом в её подол.

Вздохнув, Таня погладила дочь по волосам и спросила:

— Варя, ты не забыла, что завтра — 1 сентября? Твой первый день в университете.

— Да, мамочка, я помню.

Затем Варвара поспешно затолкала в чемодан необходимые вещи, вызвала такси, чмокнула на прощанье родителей, захватила набитую снедью сумку и вполне довольная укатила с возлюбленным в новую и, как ей казалось, самостоятельную жизнь.

Угрюмый Лев к тому времени водрузил на прежнее место диван и теперь, пыхтя, двигал холодильник. В это время пришел Стас. Он удивленно посмотрел на отца:

— Что — перестановка?

— Нет, сынок. Уборка! — демонстративно тряхнул шваброй папа.

— Нужна будет помощь — скажи, — бросил на ходу Стас.

— Спасибо. Я ещё и сам справляюсь! — ответил отец и взялся за швабру, чтобы протереть пол.

Когда Стас вышел из душа, подсушивая полотенцем волосы, холодильник уже стоял на месте, а на столе ждал ужин. Как всегда после долгих отлучек из дома, сын поглощал всё, что мать ставила перед ним. Таня же в эти счастливые минуты радовалась, что может наконец ли-цезреть и кормить своё ненаглядное чадо.

По ходу насыщения Стас становился более разговорчивым.

— Сейчас залягу спать, — сообщил он. — Завтра рано вставать. Первое сентября — сумасшедший день. К тому же завтра вечером с преподавателями едем на университетскую турбазу, чтоб на следующий день встретить там первокурсников — их на выходные привезут.

— То есть, завтра вечером ты отмечаешь первое сентября на турбазе. Так? — догадалась Татьяна.

— Не без этого, — кивнул он.

— Главное — без фанатизма, выражаясь твоим языком. Ладно? — она обеспокоенно посмотрела на сына. Её и впрямь тревожило, что Стас в последнее время частенько стал «употреблять».

— А что, есть проблемы с этим? — неожиданно подключился Лев.

— Да нет… — замялась она.

Стас, оставив без реакции родительские волнения, выкладывал последние новости:

— Преподаватель с нашей кафедры, Пряхин, уезжает по контракту в Ирландию, пока на год. Оставляет мне ключи от его квартиры с собакой. Что очень кстати! Поживу у него.

Таня всплеснула руками:

— Тебе жить негде, что ли?!

— Пусть живет самостоятельно! Пусть набирается ума, которого до сих пор не нажил. Нечего держаться за маменькину юбку, — вставил своё веское слово Лев и тем самым окончательно выбил жену из колеи. Она прислонилась лбом к панели холодильника — хотя бы так остудить поток её разгоряченных мыслей, готовых вырваться наружу.

Стас тоже предпочёл не замечать колкости отца. Он, как ни в чём не бывало, продолжал:

— Ещё Пряхин срочно продает продуктовую лавку на очень выгодных условиях. Деньги за оставшийся товар отдавать ему по мере реализации. В середине недели он уезжает в Москву за визой и с прочей бумажной волокитой. Сразу оттуда — за кордон. Если до понедельника я не определюсь, значит, не успею. — Стас посмотрел на отца. — Папа, ты займешь мне денег?

— Нет, — отрезал отец, ни секунды не колеблясь. — У тебя есть прекрасная возможность доказать, что ты мужик. Са-мо-сто-я-тель-ный! — произнёс он по слогам так, будто каждым слогом хлестал сына по щекам.

Стас даже слегка покраснел, но сказал легко, без тени обиды:

— ОК! Извини. Я что-нибудь придумаю. Считай, что я тебя ни о чём не просил.

Он допил молоко и отправился спать.

Татьяна вошла в комнату сына и присела рядом с ним на краешек кровати.

— Стас, у меня, к сожалению, нет таких денег, которые тебе нужны, — начала она. — Но и у папы, я думаю, тоже нет тех, которые бывают обычно, поэтому он старается экономить. Я ещё не говорила с ним на эту тему, но скорее всего, так и есть.

— Мама, не думай об этом. Всё нормально!

— Но ты ведь не станешь брать в долг у бандитов, Стас?

— Конечно, нет.

Наверное, и мама, и сын вспомнили, как он в 18 лет открывал свой шоу-бизнес и сходу влетел в такой минус, что папе пришлось полгода выплачивать немалую сумму. Вот тогда Стас и хотел влезть в долг к бандитам, чтобы скрыть свою несостоятельность. Слава Богу, Татьяна почуяла неладное и успела вмешаться.

Сейчас Стас успокаивал её:

— Мама, я уже большой мальчик, поэтому возьму кредит.

— Высокие проценты?

— Это уже не важно.

— Стас, у меня есть убеждение, что у тебя всё получится.

— Спасибо, мамуль! Я тоже так думаю.

Позвонила Варвара. Она пребывала в полном восторге.

— Мамочка, мы уже устроились! Всё классно! Вся бытовушка работает: стиралка, холодильник, телек, микроволновка, — тараторила Варька. — Да, запиши номер домашнего телефона…

— Варенька, вы поужинали?

— Да, мамочка. Но ты столько нам всего положила, что мы и за два дня не съедим.

— Варенька, ты свои вещи на завтра приготовь с вечера.

— Хорошо…

— И позавтракай, как следует!

— Хорошо…

— Мы с папой завтра вечером заедем.

— Ой, мамочка, у нас гости будут.

— Уже?

— Ну, да. Ко мне придут девчонки из нашего класса начало студенческой жизни отмечать.

— Смотри, чтоб тебя опять чем-нибудь не напоили.

— Да ну!

— Будь умницей. Целую, солнышко!

— Целую, мамочка!

Утомлённый домашней работой Лев возлежал на диване с пультом от телевизора. Он только что посмотрел детектив и теперь, видимо, искал следующий.

— Ужинать будешь? — спросила Татьяна.

— Угу, — ответил муж и добавил: — Только давай здесь.

— Как хочешь. — Она выкатила передвижной столик и поставила его у дивана.

— Почему ты целый день не ешь? — Лев заметил, что стол опять накрыт только для него. — Ты меня игнорируешь или объявила голодовку?

— Ни то, ни другое. У меня свой режим.

— Ну-ну… — Лев открыл бар, плеснул в бокал виски. — Будешь? — Он поднял бокал.

— Нет.

— Побудь со мной.

Она села в кресло и выжидательно посмотрела на Льва. Её поражало, как он может так браво, даже высокомерно держаться. Он не испытывает ни раскаяния, ни неловкости. Чувствует себя хозяином положения! Вот и сейчас: сидит безучастно эдакий сам себе на уме. Будто бы и не просил только что её, Татьяну, посидеть с ним.

— «Он в черепе сотней губерний ворочал, людей носил миллиардов до полутора, он взвешивал мир в течение ночи…» — продекламировала Татьяна из Маяковского после затянувшейся паузы и затем насмешливо спросила:

— Эй, Варламов, похоже, ты и впрямь задумался о судьбах мира?

— И ты не далека от истины, — оживился Лев. — Мы и в самом деле живем как-то не так. Надо жить по-другому — в кайф, в удовольствие! Хочется любить — люби! Хочется веселиться — развлекайся! Нужен драйв — получай его! Ты понимаешь, о чем я?

— Конечно! — Татьяна тоже изобразила воодушевление. — Это примерно, как ты — нынешним летом. Да?

— Отчасти — да! — Лев ничуть не смутился.

— Ну, ты-то мог себе это позволить. А у меня кое-какие проблемы случились в семье. К сожалению, надо было справляться с ними, — развела руками жена и, доверчиво глядя на мужа, неожиданно спросила: — А ты колоться не пробовал?

— То есть?.. — не понял он.

— Ну, наркотики употреблять. Говорят, такой кайф!

— Хм! — задумался Лев. — Это уж, конечно, слишком.

— Почему? Кому-то — слишком, а кому-то в самый раз. Может, понравилось бы! — продолжала наступать она.

— Вот знаешь, — Лев проникновенно посмотрел на жену, — я танцевал всю ночь напролет, до самого утра! Практически, через день.

— В кабаке, что ли?

— Да. Я в жизни своей столько не плясал. И в этом тоже был кураж, драйв!

— Ах, Лев, — вздохнула Татьяна. — Я думала, ты летал, как орёл, а ты скакал, как стрекозёл. — Она встала и, направляясь к двери, добавила: — Что ж, коль лето красное ты проплясал, так теперь иди и пой! — И вышла из комнаты, хлопнув дверью.

5

Впервые за последние почти два десятка лет в семье Варламовых осень начиналась не с букетов для школьных учителей, не с ученических хлопот и фотографий на память, а с одиночества вдвоём. Стас, чмокнув маму, умчался в университет. Татьяна, помня о своём обещании «подстраховать» дочь, позвонила ей и поняла, что у Варьки сейчас полный цейтнот.

— Ой, мамочка, некогда — некогда! Всё, пока. Целую.

Лев безмятежно спал. Трогательно беззащитный и невинный, он подпирал щёку ладошкой, а лицо его выражало умиротворение и покой.

Таня, сидя на пуфике, разглядывала этого грешного ангелочка и не ощущала в себе ни злобы, ни обиды, а только грусть. Но грусть глубокую, острую, как нож, не вынутый из раны. И вдруг — такое же острое, внезапно нахлынувшее чувство одиночества, незнакомое, пугающее.

Лев открыл глаза:

— Гипнотизируешь?

— Нет. Замышляю убийство.

— Э-э! Ты так не шути!

— А почему ты решил, что я шучу?

Лев всунул ноги в тапочки и, нахмурившись, сказал:

— С добрым утром!

— С добрым! Дитя порока! — ответила она.

Вскоре из кухни потянулся запах кофе — Лев завтракал опять в одиночестве. Таня задремала. Проснулась она от того, что рядом на кровать завалился Лев.

— Может, погуляем? — предложил он.

— Давай, — вяло согласилась она.

Лев с воодушевлением принялся «чистить пёрышки». Похоже, что последние месяцы сам процесс подготовки к встрече с возлюбленной стал его маленькой страстью, с которой он предвкушал вожделенное свидание и уже от этого был счастлив! Наверное, и сейчас, подогреваемый приятными ассоциациями, он порхал по квартире, мылся, брился, тщательно чистился и гладился, мурлыча себе под нос легкомысленный мотивчик с двусмысленными слогосочетаниями: «Пара — па — барам, пара — па — бабам! Пара — па — барам, пара — па — бабам!»

«Ну, точно, из ума выжил, — молча косилась на него Татьяна. — Пятьдесят лет! А он „по барам, по бабам!“ Ох-хо-хо…»

Поскольку Лев заметно похудел, то и гардероб его слегка обновился, а кроме того — видоизменился: теперь в нем преобладали молодежные тенденции. Собираясь на прогулку с женой, он облачился в джинсики Levi’s, приталенную сорочку в синюю клетку и модную стального цвета ветровку. В тон ей кепка с известным брендом прикрывала заметно обозначившуюся проплешину.

Таня для пешей прогулки предпочла туфли на устойчивой платформе, а к ним — пончо и брюки, обтягивающие бедра.

Лев и Татьяна очень старались произвести друг на друга потрясающее впечатление: жена — тем, что она ещё достаточно молода и хороша, муж из последних сил преподносил себя удачливым сердцеедом в расцвете лет и сил.

Они шли не под ручку, не за ручку, а в полушаге друг от друга, занятые больше своими мыслями, чем общением. Лев виртуально парил высоко над тротуаром, над верхушками деревьев, крышами домов, демонстрируя вновь приобретённую, небрежно-раскованную походочку с лёгким повиливанием бедер. На его челе, как нимб, угадывалась надпись «Lucky man!» Счастливчик! Он даже не останавливал взгляд на встречных красотках, поскольку упивался исключительно собой. Но ещё больше ему хотелось, чтоб жена сполна оценила его в таком новом и неожиданном для неё образе.

Она и оценила. Через некоторое время насмешливо заметила:

— Прекрати вилять бедрами, как уличная девица. Ты что, походку у своей Биатричче перенял?

Лев хмыкнул, вжал голову в плечи, но промолчал.

В скверике Таня вспомнила дворника в армейской фуражке и сказала:

— Вчера мне дворник посоветовал в театр сходить. Как ты на это смотришь?

Лев с любопытством взглянул на жену.

— Дворник, говоришь? Тогда надо идти!

В этот же вечер они отправились на гастрольный спектакль заезжего театра. Давали «Мастера и Маргариту», овеянного ореолом мистики и популярного далеко не у всех режиссеров. Удивительно, что хоть и на галёрке, но билеты ещё оставались.

Учитывая короткую дистанцию — от автомобиля до зрительного зала, Татьяна позволила себе туфли на шпильках. Смирившись с местами «на задворках», платье она надела строгое и скромное. Лев предпочёл костюм и галстук.

…На сцене дефилировала, как на подиуме, Маргарита — высокая длинноногая девица с белыми волосами до пояса. Ежеминутно она проделывала со своими волосами замысловатые манипуляции: перекидывала их резким кивком через плечо на грудь, затем ещё одним хитрым кивком переправляла половину волос на спину. Потом она повторяла то же самое через другое плечо и так далее. Таня попробовала прикрыть глаза и слушать текст. Не тут-то было! Со сцены стенала Маргарита, пленяя несчастного зрителя своим гламурно-зековским произношением примерно так:

— Щто жь! Я-а, я-а, я щеньщина, я щена!.. — Понятно, что Маргариту никогда не учили актерскому мастерству и она понятия не имела о технике речи. А актриса?

Разумеется, при такой игре и творческих откровений режиссера не последовало: ни новаторства, ни находок, ни попыток поиска, ни даже приличного тиражирования накатанных схем. Зачем говорить, когда сказать нечего?

Таня повернулась к Льву:

— Пойдём отсюда!

Лев поднялся, и они, извиняясь, стали пробираться к выходу. Вслед за ними потянулись и другие зрители. Галёрка на глазах пустела.

Неудачный культпоход в театр на некоторое время вогнал Таню в депрессию. Ожидала хоть чего-то для души.

Ах, как бы она, Татьяна, сыграла Маргариту!

Однако она не могла себе позволить вселенскую хандру, потому что состояние противостояния супругов никто не отменял. Чем холоднее и отчужденнее на брачном ложе становилась жена, тем яростнее её желал Лев. После его очередной попытки артиллерийского наскока Таня недовольно заметила:

— Послушай, у тебя только что окончилось лето любви, а ощущение, что ты вернулся из колонии строгого режима.

Лев, не упуская завоеванной позиции у груди жены, промямлил:

— У нас было мало интима. Она боялась забеременеть. А презики она не любит.

Жена почувствовала, как её лицо бросило в жар.

— Старая шлюха боится забеременеть! Ха-ха-ха! — Таня нарушила своё правило не говорить плохо о женщинах в присутствии мужчин. — А ты уверен, что твоя Чио-Чио-Сан так же незаразна, как и неопытна?!

— Ну… Я перед отъездом… тестировался… — выдавил Лев.

— Да? — она встала с кровати и бросила убийственный взгляд на Льва. — Жаль, что не кастрировался!

6

Звякнул телефон Льва, равнодушно возвещая о новой СМС-ке. Таня дотянулась до тумбочки, с полузакрытыми глазами нащупала мобильник и окончательно проснулась. Не воспользоваться отсутствием мужа теперь оказалось выше её сил: она быстро схватила его телефон и прочитала под грифом «Яскевич»: «Небыла связи, была на хутари». Разъяренная супруга на секунду задумалась: предъявлять это ему, усилив комплекс вины, или прервать порочную связь не самым благородным способом? Поскольку особого чувства вины Лев не испытывает, то и комплексы, наверняка, его не беспокоят. Значит, остается второе. Жена спокойно удалила СМС. Затем она привела себя в порядок и вышла на кухню.

Лев, судя по всему, проснулся давно.

— Доброе утро, — безразличным тоном сказала Таня.

— Доброе, — буркнул он, склонившись над мойкой, в которой чистил сушилку для посуды. Стеклянные тарелки и чашки теперь сгрудились на обеденном столе, а Лев ожесточенно занимался явно не своим делом.

— Если ты хочешь довести эту несчастную сушилку до блеска, то у тебя ничего не получится, — еле сдерживаясь, сказала Татьяна. — Проще купить новую.

— Странно! — воскликнул Лев. — Почему же ты до сих пор этого не сделала? У тебя ведь достаточно и денег, и времени! Так в чём дело? Почему же мы заросли грязью?

— Ты хочешь сказать, что пока ты в поте лица занимаешься зарабатыванием денег, я баклуши бью и транжирю заработанное тобой? — опешила она. — И мы заросли грязью? Какое нелепое и мерзкое враньё!

— Оставь! — скривился Лев. — Вот когда я приходил к Людмиле, я отдыхал! Там действительно комфорт, уют! Там рай!

— Нет… Ты не кобель… — прошипела жена. — Ты — сука! И место твоё — у мойки!

Она резко смахнула со стола посуду. Тарелки, чашки со звоном стукались о стену, плиту, падали на пол, превращаясь в груду осколков. Не глянув на мужа, Татьяна выскочила из кухни.

Лев потерял дар речи. Когда пришёл в себя, заорал ей вслед:

— Дура!!!

Чтобы успокоиться, она положила под язык валидол. Чтобы отвлечься, включила телевизор, остановилась на концерте какого-то пианиста, который играл Ф. Листа, «Размышление». Благозвучная, исполненная умиротворения музыка уводила из мира повседневной рутины, пошлости. Мелодичные арпеджио обволакивали своей сладостной паутиной. Таня плюхнулась на диван и уткнулась лбом в подушку.

Она понимала, что её игры хватило не надолго, что она стала срываться и тем самым загонять себя в ослабленное положение. Встряска, конечно, периодически нужна этому сукиному сыну, но зачем посуду разбила?!

Под раздумчивую мелодию Листа из кухни доносился звон осколков, которые Лев сгребал веником в совок, а затем с грохотом сваливал в мусорный бак.

Татьяна лихорадочно вырабатывала тактику поведения: «Всё! Решено: больше не расслабляться. Взять себя в руки. Ещё посмотрим кто кого! Не ты меня кинешь, а я тебя! Но вначале верну. Я тебе покажу рай, паршивый, выживший из ума кобель! Я буду играть с тобой! Играть! Я устрою тебе ад!» — Таня жаждала мести немедленно, не успев остыть. Во-первых, надо с достоинством выйти из ситуации на кухне. Для этого придется пустить в ход всё женское оружие — слёзы, упрёки, эмоции, любовь. Это истерика! Только надо придумать, что говорить. Это важно. Да, сейчас ему нужен стресс! Муженёк должен получить то, чего не ожидает. Он получит!

Пианист тем временем перешёл к следующему произведению Листа. Звучала «Венгерская рапсодия». Бравурные аккорды разносились по комнате, создавая напряжённость под стать тяжёлым мыслям Тани. «Нет, это уже чересчур. Надо выключить телевизор», — успела подумать она. Но тут вошёл Лев.

Жена срочно пустила слезу.

— Ты в своём уме? — Он вплотную подошел к дивану.

Она, утирая слезы, распахнула глаза и сказала чуть слышно, с лёгкой хрипотцой:

— Что ты творишь, Лео?! — В этот момент из телевизора донеслись кокетливые триоли в верхних октавах рапсодии: тьям-пам, тара-ра, тьям-пам. Подавив в себе досаду от неуместного сопровождения, Татьяна продолжала: — Ведь ты понимаешь, что я не заслужила тех упрёков, которые ты предъявляешь, но тебе важно, чтобы я их глотала. А меня уже тошнит! Тошнит! — слёзы хлынули из её глаз с новой силой, а сама она перешла на крик: — Пока ты, очертя голову, кобелировал в Болдерайе, я утрясала проблемы детей и справлялась с собственными, которые подбрасывал мне ты! Ты даже не утруждал себя, чтобы скрыть свои половые увлечения на стороне! Ты вёл себя так же нагло, как и сейчас! Но я больше не стану этого терпеть! Всё! Я больше не могу! Не могу — не могу — не могу! — всхлипывала жена, упиваясь своей игрой. Она в душе аплодировала себе — как она точна и органична в своей истерике, как изящны и трогательны её придыхания и стоны, как убедительны эти переходы от вскриков к шёпоту, как красноречивы паузы! Её растрепавшиеся волосы прилипли к мокрым щекам, взгляд то воспламенялся, то потухал. Лев был обескуражен. А искрометная рапсодия в телевизоре чаровала своим многообразием ярких красок. Чёрт бы её побрал! — Я не могу больше мириться с тем, что позволяешь себе ты! — продолжала монолог Татьяна. — Пусть ты выбросил из своего сердца меня, но ты разогнал из дома наших детей, и этого я тебе уже не прощу. — Свою угрозу она произнесла шёпотом. А дальше… Дальше Танюша потеряла контроль над собой, едва речь коснулась детей. Незаметно для себя она вышла из образа, вышла из игры, и её понесло! — Ты, похотливый сукин сын, ради своей старой жирной шлюхи разрушил то, что мы создавали всю жизнь, а сам превратился в тощего придурка с пустыми глазами. Твоей жизненной ценностью стал культ удовольствий! Кайф! Драйв! — Она расхохоталась. — Да посмотри на себя, плешивый пёс! Ты смешон! Смешон… И жалок… — прошептала она. А рапсодия тем временем подошла к финалу. Фееричная кода фонтанировала букетами виртуозных аккордов от басов до верхних регистров. И Татьяна окончательно сорвалась. Она заорала не своим голосом так громко, что муж вздрогнул. — Выключи телевизор!!! К чёртовой матери!!!

Конец ознакомительного фрагмента.