Приговоренная к любви

Лариса Джейкман

История любви невзрачной провинциальной девушки, а позднее преуспевающей бизнесменши к красавцу-журналисту, которую она пронесла через долгие пятнадцать лет. Их жизненные пути разошлись, но как при этом остаться верной своей любви, если повороты судьбы таковы, что ты оказываешься бессильным построить жизнь по своему сценарию? Какова в этом случае сила любви, на которую ты себя обрекаешь – разрушительная или созидательная? Моя героиня нашла ответ на этот вопрос, поплатившись долгим одиночеством.

8. Джоконда

На следующий день Лида опять пришла на работу в приподнятом настроении. Ей казалось, что все вокруг такие же счастливые, как она. Лида всем улыбалась и была настолько приветливой, что даже самые злоязычные работницы ее огромного цеха не судачили на ее счет.

Вообще говоря, Лида любила свою работу, и девушки, которые работали с ней в смене, ей нравились. Была у них, правда, одна парочка, Тамара и Алефтина — две подруги, которых все недолюбливали и даже побаивались. Называли их все по имени-отчеству, так как они были намного старше молоденьких мастериц, им было уже хорошо за тридцать, жизнь у обеих не сложилась, и были они потому суровыми, злыми на язык и охочими до замечаний и поруганий. Лиде тоже доставалось, больно уж шустра и «без мыла везде влезет», как утверждали они.

Но Лида не обижалась. Да, она любила пожаловаться появляющемуся в цеху иногда начальству на плохую наладку машин, из-за чего частые простои, на плохой раскрой или на неисправную шумоизоляцию в цеху, отчего после работы голова еще часа два гудом гудит. И как ни странно, к ее жалобам прислушивались и даже хвалили Лиду за проявление бдительности. Но Тамаре с Алефтиной это не нравилось.

— Ты бы, девонька, поумерила свой пыл. Тут таких, как ты, шустрых да умелых, хоть пруд пруди. Не высовывайся, без тебя найдется, кому начальству о наших недостатках докладывать, — говорили они ей не раз.

— А что такого? Я же как лучше хочу. Вот вчера сколько мы простояли? Почти два часа, наладчиков этих ждали. А они с бадуна были, делали все кое-как, еще чуть не час провозились. Это что по-вашему, хорошо? — не сдавалась Лида.

— А тебе-то что?! У тебя повременная оплата, а не сдельная. Сиди себе тихонечко, не делай ничего. Все равно за отработанное время заплатят.

— У меня зарплата повременно-премиальная, между прочим. Перевыполню план, премию получу. А сидеть без дела я не привыкла! — огрызалась Лида и наживала себе недоброжелателей.

Ее приятельница по работе, Оксана Снежко, советовала Лиде не ввязываться в дрязги с «тетками», как они называли за глаза Тамару и Алефтину.

— Если они взъедятся на тебя, из цеха выживут. Переведут тебя в другую смену, а там одни бабки предпенсионного возраста работают. И будешь там с ними как вечная пионерка, подай-принеси. Оно тебе надо?

— Оксаночка, да я же как лучше хочу. И начальство меня слушает, вон даже бригадир похвалил позавчера. Молодец, говорит, Лидия, что бдительность проявляешь и не равнодушничаешь, как остальные.

Лида упорно продолжала проявлять эту самую бдительность и однажды была отмечена на профсоюзном собрании, как самая активная в коллективе. На этом же собрании Лидию Щепкину выдвинули возглавить вновь созданное в цеху звено самоуправления.

— Будешь Щепкина вести активную работу по выявлению всех простоев и недостатков у себя в бригаде, фиксировать их и ежедневно докладывать начальнику цеха на пятиминутке. А мы будем контролировать, какие недостатки уже устранены, а какие еще предстоит устранить. И за работниками будешь следить, выявлять так сказать непроизводственные потери рабочего времени. Болтовни у нас пустой еще много, перекуров всяких, хождений в туалет по полчаса. Это никуда не годится, — наставлял Лиду бригадир, но это ей было не совсем по душе.

— Это что же получается, я должна теперь следить за всеми и ябедничать? Да они меня возненавидят, Николай Кузьмич! Не буду я следить, кто на сколько в туалет ушел. Это уже слишком! Увольте…

— Минуточку, что значит, «слишком»? Основная цель вновь созданного звена самоуправления — это повышение производительности труда за счет внутренних, так сказать, ресурсов. Не можем мы больше допускать разгильдяйства. Вот ты и будешь за это ответственная. Тебе поручили, будь добра, исполняй!

Лида расстроилась. Одно дело за неполадками следить, это она пожалуйста, а другое — за работниками. Тамара с Алефтиной даже смотреть в ее сторону перестали. Но она решила про себя, что будет делать все осторожно и по-человечески. Ябедничать она не собирается, если кто-то нарушит дисциплину, будет разговаривать с ними, объяснять, просить, чтобы впредь не допускали нарушений, а то ей придется, мол, доложить.

Так она приступила к своим новым обязанностям и даже газету их бригада стала выпускать. Хорошую газету, доброжелательную. Писали в основном о положительном в их цеху, об успехах и достижениях. А о плохом тоже говорили, хотя и кратко, но наставительно. Не заигрывали с нарушителями, короче говоря. Называлась газета «Мы за неделю», и она имела огромный успех среди работниц, которые каждый понедельник уже ждали новый выпуск. Газету вывешивали в комнате отдыха на общее обозрение.

Однажды Лида поместила туда собственную статью под названием «Учитесь мастерству». Там она говорила о том, что им, молодым закройщицам и швеям-мотористкам необходимо постоянно совершенствовать свои знания и умения. Нельзя стоять на месте и успокаиваться на достигнутом.

«Есть же в нашем цеху настоящие мастера, Тамара Анатольевна Кузьмина, Ольга Захаровна Першина, Алефтина Петровна Ивакина. Давайте равняться на них! Стопроцентное качество при ежемесячном перевыполнении плана свидетельствует о высоком мастерстве этих замечательных работниц. А мы, молодые и только что оперившиеся, порой общего языка с ними найти не можем! Да нам учиться у них и учиться! Помогите нам советом и делом, уважаемые старшие подруги. Давайте работать сплоченным, дружным коллективом!»

Так от души написала в своей статье Лида, и Тамара с Алефтиной оттаяли.

— Ладно, Щепкина. Бог с тобой, активничай, раз уж горит у тебя в попе береста, что с тобой поделаешь. А мы решили, давай наставничество организуем, каждая из нас возьмет себе по три самых молодых и неопытных. Ты к кому пойдешь?

— Вот же змеи, и тут ужалили, мол ты, Лидка, одна из неопытных, — шепнула Лиде Оксана Снежко, но та только отмахнулась.

— Да ладно тебе, Оксана, а что, не так что ли? Конечно я неопытная. Но знаешь, лучше плохой мир, чем хорошая война. Я за сотрудничество.

И пошла к Алефтине. Нравилась ей чем-то эта гордячка, высокая, статная, только больно уж молчаливая. Часами от нее слова не услышишь.

Так сумела Лида завоевать прочное место и авторитет на работе. С ней считались, ее уважали, и думала она, что нашла свое место в жизни раз и навсегда.

Ее личная жизнь, то есть жизнь вне работы, тоже была довольно благополучной. Через десять дней, как и обещал, вернулся Григорий, и они встретились вновь. Лида ждала этой встречи с нетерпением. Во-первых, к моменту его приезда у нее на работе как раз происходили очень важные перемены, было о чем рассказать, а во-вторых, Лида просто хотела опять быть рядом с ним. В нем она чувствовала какую-то силу, защиту, опору. Лида еще не понимала, что за чувства ею овладели. С ее точки зрения это не была влюбленность. В глубине души Лида считала, что влюблена она все же в Аркадия, хотя даже самой себе боялась в этом признаться. Она помнила, как терялась и робела в его присутствии, помнила, как нравилось ей его лицо, руки, фигура. И еще она помнила их мимолетную близость, которую сначала приняла за оскорбление, а потом и сама не заметила, как стала жаждать вновь.

«Если бы он снова решил сделать то же самое, как бы я себя повела?» — думала Лида порой, и ей казалось уже, что она знала ответ. — «Я обняла бы его за шею, прижалась бы к нему всем телом и сказала бы: я твоя…»

Потом Лида конечно же ругала себя за эти мысли. Ей было стыдно за свою слабость и испорченность. Но проходило время, и она вновь и вновь представляла себя в его объятиях и ощущала всепоглощающее чувство мало понятного ей, трепещущего где-то глубоко внутри желания.

А Григорий, казалось, очень обрадовался их встрече.

— Ну здравствуй, Лидочка! Вот я и вернулся. Как ты? — спросил он, когда Лида буквально подбежала к нему.

Она не удержалась и чмокнула его щеку.

— Видишь, как я рада тебя видеть. Я в порядке, а ты? — сказала она, чуть-чуть запыхавшись.

Григорий ничего не ответил, он взял Лиду под руку, и они пошли вдоль по улице все тем же, знакомым им уже маршрутом. Лида болтала без умолку, ей хотелось рассказать Григорию все, и про работу, и про свои успехи и достижения, и про Аркадия даже, но мысли ее путались, перескакивали с одной на другую и в конце концов она остановила себя.

— Что это я все про себя да про себя. Расскажи, как ты съездил, где был, что видел. Мне все интересно! — сказала она Григорию в запале, но он только улыбнулся в ответ.

— Да нечего рассказывать, обычная деловая поездка. К родителям, правда, заехал на обратном пути. Старенькие они совсем, а от помощи отказываются. Мама плохо видит, отец плохо слышит, беда с ними.

— Да, жалко стариков. Их всегда жалко. Они такие беспомощные порой бывают. Как все же интересно жизнь устроена. Вот смотри, сначала родители выхаживают своих малышей, нянчатся с ними, растят, заботятся. А потом сами становятся как дети малые и им уже нужен уход и забота. Все повторяется. Только мы, взрослые дети, не нянчаемся со своими старыми, никому не нужными родителями. Некогда нам, у нас своя жизнь…

Лида погрустнела, произнеся свою трогательную речь, а Григорий слегка обнял ее за плечи.

— Такова философия жизни, Лидочка. Так она устроена, и мы ничего с этим поделать не можем.

— Григорий, ты хотел что-то обсудить со мной перед отъездом, помнишь? — спросила Лида, немного помолчав.

— Помню! — тут же ответил он. — Вот сейчас и обсудим. Но прежде я хотел бы рассказать о себе немного. Пойдем, посидим в кафе, кофе или чай попьем и поговорим. Согласна?

— Еще как согласна, особенно на чай! И даже пирожные есть буду, ни одного не оставлю, — сказала она и звонко рассмеялась.

— Хорошо мне с тобой, Лида. Ты веселая такая, естественная, хорошая, — сказал ей вдруг Григорий, когда они уселись за столик и сделали заказ.

— А что, у тебя был плохой опыт? Тебе всегда попадались грустные, искусственные и плохие девушки?

Теперь рассмеялся Григорий, правда рассмеялся он невесело, устало как-то.

— Да нет, не то, чтобы… Но ты особенная. Ты воплощаешь в моем сознании некий образ, который придумал не я, но который я безгранично люблю, боготворю. Этот образ — мой идеал, и до селе, мне казалось, недостижимый.

— Ой, вы меня пугаете. Я боюсь, что вы ошибаетесь, Григорий. Ну какой же я идеал? Некрасивая, необразованная простушка, провинциалка. Да я…

Лида не договорила. Григорий положил свою мягкую, теплую ладонь на ее маленькую руку, которая теребила бумажную салфетку, и тихо сказал:

— Никогда не говори так о себе. Во-первых, это не так. А во-вторых, Лидочка, каждый человек, особенно женщина, должен очень любить себя и уважать, как личность. А в-третьих, почему это вдруг на «вы»? Ни с того, ни с сего, мы так не договаривались.

Девушка смутилась, покраснела и, высвободив свою руку, сказала ему в ответ:

— Да, ты наверное прав. У меня очень низкая самооценка, но… понимаешь, окружающие меня люди, и мужчины, и женщины, они порой так нелестно отзываются обо мне, что я… что мне… ну в общем кажется, что… Да ладно, бог с ним. Извини, дурацкие комплексы.

У Лиды в горле стоял комок. Она поняла, что не должна была так говорить о себе, открывать душу перед мало знакомым мужчиной. Что он теперь подумает? Хорошо еще, что про Аркадия не рассказала. Но Григорий сразу же как бы забыл о неприятном разговоре и с удовольствием придвинул Лиде вазочку с пирожными.

Конец ознакомительного фрагмента.