Ты моя пара!

Лана Морриган, 2022

У меня есть всё, о чем может мечтать каждая девушка. Красавец-жених, свадебные хлопоты и планы… которым сбыться не суждено. Мой принц оказался чудовищем в человеческой шкуре! Но спасаясь от него бегством, я попадаю в лапы самого настоящего зверя! Новый босс смотрит так, словно хочет меня съесть. Носит бороду, пытаясь скрыть свой возраст и держит в офисе волка, а я… Я забываю как дышать, стоит этому загадочному мужчине оказаться рядом.

Глава 11. Женя

— Женя, — начинает разговор Светлана Васильевна, усаживая меня на тот самый диван, где несколько часов назад была окончательно убита моя вера в любовь и дружбу. — Я не оправдываю поведение своего сына, но… — я невольно вскидываю голову. Какие могут быть «но»? — Прошу понять Геру.

Боль в теле отвлекает, я стараюсь сосредоточиться и уловить смысл сказанного.

— Не понимаю, — говорю честно.

— Он очень ранимый мальчик… мужчина, — поправляется и продолжает: — Ты, наверное, знаешь, что в детстве он был лишен моей любви. Свою жизнь я посвятила службе. Но меня нельзя обвинить, я обеспечивала себя и ребенка и создавала наше будущее. Возможно, отсутствие мужского воспитания наложило на него отпечаток. У него никогда не было достойного объекта для подражания. И поэтому его модель поведения отличается.

Если следовать логике этой женщины, то самого жестокого убийцу можно представить безобидным человеком, у которого есть незначительные проблемы.

— Единственным желанием Германа всегда была большая и крепкая семья. Еще в детстве он просил братика или сестричку, но я не могла себе позволить еще одного ребенка. Герман ориентирован на семью и заботу. Я понимаю, что это подсознательная компенсация детства. Но разве семья — это плохо, Женя?

— Нет.

Женщина улыбается одними губами:

— Поэтому его выбор пал на тебя. Ты замечательная девочка, красавица, любишь детей, уважительно относишься к окружающим, поддерживаешь отношения со своей мамой — все это говорит о том, что ты будешь верной женой и хорошей матерью.

Хочется кричать, срывая горло: «Я буду хорошей матерью! Я буду верной женой! Но не для вашего сына!» А оставалось лишь сохранять видимое спокойствие.

— За многолетнюю службу я видела множество семейных драм. И в большинстве случаев они случались из-за недопонимания между мужчиной и женщиной. Я не беру в расчет семьи, в которых оба алкоголики. Нужно понимать своего мужчину, — подытоживает свой монолог. — Знать, когда следует промолчать, когда поддержать и проявить ласку. И Герман, как никто другой, будет благодарен, никогда и никому не даст в обиду тебя и ваших детей. Вы не будете нуждаться, мои внуки получат хорошее образование и возможность реализовать свой потенциал. Хорошенько подумай над моими словами. Но я уверена, Женя, ты примешь правильное решение.

Светлана Васильевна поправляет воротничок рубашки. Не нужно быть мудрецом, чтобы понять истинный смысл ее слов. Только что мне указали место и перспективы на жизнь. Она не требовала от меня немедленного ответа, прекрасно зная, что я подчинюсь. Это был не душевный разговор матери жениха и невестки, это ультиматум.

Светлана Васильевна не задерживается и покидает квартиру, стоит мне услышать шаги Германа.

***

Уже двенадцать дней, как моя жизнь превратилась сплошь в ожидание.

На лице сошла гематома и зажила нижняя губа. Я больше не чувствовала боли в затылке, ложась на спину. Выполняла все указания врача, принимала выписанные препараты, но не тешила себя надеждой, что Милосердов когда-нибудь изменится. Не верила ни единому его слову. Казалось, звук голоса, все его жесты пропитаны ложью.

Мне оставалось изображать покорность и выжидать. У меня не было связи с внешним миром, беседы с мамой проходили только в присутствии Германа. На остальные звонки он отвечал сам, рассказывая о несчастье, произошедшем со мной. Просил некоторое время не беспокоить и проявить понимание. Обещал, что я обязательно свяжусь с каждым, как только буду чувствовать себя «сносно». В переводе с языка Милосердова: когда я перестану вызывать у него опасения. Такие ограничения объяснялись заботой, ведь моему организму, пережившему стресс, нужен «исключительно покой».

Банковские карты были изъяты и тоже не просто так: Герман решил сменить банк, условия прежнего его не устраивали.

С особой тщательностью я перетрясла сумочки в поисках наличности, и теперь у меня есть семь рублей. Я напоминаю себе неудачливого воришку, стоя в гардеробной и проверяя карманы пиджаков. Моей добычей оказался мятный леденец и скомканная бумажка с цифрами, набросанными крупными корявыми буквами.

Единственное мое богатство — паспорт, который я перепрятываю каждое утро.

Я ни минуты не оставалась одна, на следующий день, как мне наложили гипс, Герман нанял домработницу. Она приходила до того, как Милосердов собирался на работу, и уходила с его возвращением.

Герман перенес торжество на зимние каникулы, а вот регистрацию не отменял.

— Так даже лучше, — он лежит рядом со мной. — Будут прекрасные снежные фотографии. Мне посоветовали шикарное место для фотосессии — небольшой поселок в старорусском стиле. Только представь: избы, сани, запряженные тройкой лошадей, никакой жары, мух и комаров.

Создавая иллюзию прежних вечеров, проведенных вместе, я пролистываю ленту в соцсети и ставлю сердечки новым фото своих знакомых. Неужели и в их внешне благополучных жизнях происходит что-то ужасное? Все невероятно успешные, красивые, здоровые, они демонстрируют своих идеальных мужей, детей и питомцев.

— А почему бы тебе не выложить наше совместное фото? Пусть и твои подружки позавидуют, — Герман перехватывает мой телефон, включает камеру. — Улыбайся, родная, — он целует меня в щеку, уголок губ и волосы, каждый раз делая кадр. — Какое тебе нравится? — листает фото. — Мне вот это, — останавливается на том, где мое лицо озаряет широкая улыбка. Я научилась улыбаться с болью в душе. — Мы отлично смотримся. Выкладывай, — протягивает смартфон. — Не сомневайся.

Я поступаю, как он просит, и уже через несколько секунд отвечаю на комментарии под фото. Нам шлют «сердечки» и «поцелуйчики». Пишут, что мы идеальная пара, а в наших глазах светится искренняя любовь.

Положив подбородок мне на плечо, Милосердов читает и улыбается.

Господи, до чего же мерзко!

***

С каждым днем Милосердов позволяет себе все больше и больше. Он уже не ограничивается осторожными объятиями и легкими поцелуями. Ласки становятся настойчивее и продолжительнее.

До сих пор мне удавалось ссылаться на мигрень, боль в руке. Но не получится же вечно отказывать в близости, а мне жизненно необходимо изображать покорную игрушку. Добиться хоть немного доверия, а значит, и свободы.

В течение двух недель по вечерам Герман играет по моим правилам, проявляя терпение.

Но не сегодня. Я вижу в его глазах похоть, и никакие отговорки мне не смогут помочь.

Он наблюдает за мной, пока я разговариваю с мамой. Садится так близко, что наши бедра соприкасаются. Его руки ложатся на талию и плотно притягивают к себе.

— Прощайся, — шепчет он на ухо.

— Мам, мне пора. Созвонимся завтра, — не без сожаления я прерываю разговор.

— У тебя точно все хорошо? — интересуется она не в первый раз.

Как любая мать, она чувствует изменения в поведении своего ребенка, спрашивает, здорова ли я и не ссорились ли мы с Герой. На что я, не задумываясь, отвечаю: «У меня все отлично, мамуль».

— Да, мамуль. Меня Герман зовет.

— Умница моя.

Гера обнажает мою шею, собирая волосы и перекидывая через одно плечо. Я чувствую на своей коже влажный горячий поцелуй. От бессилия зажмуриваю глаза до белых мушек. Мужские пальцы гуляют по хорошо изученному телу, лаская, помня каждую точку, каждое местечко, что вызывает во мне дрожь и желание.

— Убери телефон, он нам не понадобится, — шепчет Гера. Я кладу смартфон на покрывало рядом с собой. — Соскучилась? — я невнятно мычу, отвечая на поцелуй, глубокий и требовательный, пожирающий в моих легких кислород.

Этот человек разрушит меня. Не оставит ничего, подчинит, полностью сотрет мое «я». Уже сейчас я себя ненавижу. Ненавижу свое тело, которое меня предает.

Телефонный звонок прорезается в сознание, настойчивый, не прекращающийся.

— Гер, тебе нужно ответить.

— Перезвоню, — мужчина нависает надо мной. Бросает взгляд на тумбу, где, не переставая, звонит телефон. — Черт, — отталкивается ладонями от матраса. — Ложись спать, не жди меня, — бросает через плечо, принимая вызов. Я слышу беседу на повышенных тонах. Герман кричит, он в бешенстве, спустя мгновение возвращается и прямиком идет в гардеробную. — У меня проблемы. — Натягивает брюки, доносится металлический звон пряжки ремня. — Наталья будет через двадцать минут, она составит тебе компанию, пока я не вернусь.

А я не верю своему везению. У меня двадцать минут, чтобы удалить из жизни Милосердова.

— Надеюсь на твое благоразумие. Рука еще полностью не зажила, — напоминает он, выглядывая из-за двери и ища мой ответный взгляд. — Не дожидайся меня, Жень, ложись отдыхать.

Герман выходит из гардеробной полностью одетый. Несмотря на спешку, не забывает небрежным жестом забрать с кровати мой телефон.

— Отдыхай, — целует в губы и торопливо уходит.

Я не шевелюсь. Прислушиваюсь к каждому звуку. Когда слышу хлопок двери, срываюсь с места и бегу в гостиную, где из окна можно видеть выезд из жилого комплекса.

Ну где же он? Встаю на носочки, выглядывая за угол дома. Белый автомобиль хищно проезжает по территории и замирает на мгновение перед шлагбаумом.

— Пожалуйста, пожалуйста, — я молю сама не знаю кого. Дорога открыта, и автомобиль срывается с места, огни задних фар теряются в темноте.

Я бегу обратно, на ходу снимая ночную сорочку, стягивая тонкие лямки, и выскальзываю через ноги. Надеваю темные штаны на резинке, не хочу терять время на молнию и пуговицу, с травмированной кистью нелегко справляться даже с такими простыми заданиями. Я не надеваю бюстгальтер, просовываю голову в свободную мужскую футболку белого цвета, заправляю ее. Накидываю ветровку, надеясь хоть как-то скрыть такую явную примету, как гипс. Все это занимает слишком много времени…

Одной рукой я закидываю в спортивную сумку несколько комплектов одежды, не разбирая, что попадается мне под руку.

Еще тринадцать минут до приезда домработницы.

Разбираю постель и на своей половине кровати из двух банных халатов делаю подобие спящей человеческой фигуры, укрытой одеялом.

Забираю паспорт из зимней куртки, куда я его перепрятала сегодня утром, бережно складываю во внутренний карман ветровки.

У меня есть все, кроме денег.

В спешке Герман не надел часы, так и оставил их лежать на тумбе рядом с кроватью. Никогда бы не подумала, что смогу украсть и не испытывать при этом угрызений совести. Спрятав часы между одеждой, застегиваю сумку.

Все остальные драгоценности убраны в сейф.

В ушах серьги с мелкими изумрудами, не представляющие ценности по мнению Милосердова, а на безымянном пальце правой руки красуется обручальное кольцо.

В ломбарде за него не дадут и десятой части стоимости. Но и этой суммы хватит, чтобы уехать максимально далеко от города, в котором нет ничтожного шанса на жизнь, о которой я мечтала.