Я всегда хотел тебя сделать своей

Лана Легкая (2024)

Мгновение — и четыре года брака превратились в пепел. Рассыпались на глазах. Нежные слова, обещания, признания в любви… все обесценилось.Я смотрела на мужа, но не узнавала. Злой, жестокий.Он не видел меня, сидел с абсолютно пустыми глазами, крепко держа брюнетку за затылок. Только вчера мы выбирали имена для будущих детей, а сегодня моя жизнь рухнула.

Глава 4

— Я не хочу с тобой разговаривать, — сказала я, обходя мужа.

Внутри все сжимается от обиды и страха. Теперь Никита по-настоящему пьян. Что бы он ни говорил на дне рождения Власова, тогда он был более трезв и прекрасно понимал, что происходило.

— Наташ, это же глупо, — прилетело мне в спину.

— Ничуть не глупее, чем иметь молоденькую девочку на юбилее друга, пока твоя жена корчится от боли, — хоть внутри все вибрировало от злости, а старалась говорить тихо.

— Наташа, ты куда? — он шел за мной. — Ты все рушишь.

Я закусила губу, чтобы не закричать.

— Я еду к маме, — сказала я, замечая такси, и быстро пошла к машине.

— У тебя есть дом! Наш дом! — Никита не дал мне сесть в автомобиль, перехватив дверь, и попытался ее закрыть.

Я смотрела ему в глаза и не видела сожаления, только злость. Он не привык, что всегда тихая и домашняя Наташа показывает зубки. Да у меня и повода не было для этого. Не было до сегодняшнего дня.

— Я вернусь за вещами, когда ты проспишься и протрезвеешь, — я говорила тихо, сгорая от стыда. Водитель слышал любое наше слово.

— Тогда мы едем вместе.

— Нет, Никит. Я еду одна! — я дернула дверь на себя.

— Эй, — прикрикнул водитель, — аккуратнее можно?

— Закрой рот, — огрызнулся Никита. — Едем вдвоем, — и теперь я в голосе слышала угрозу. Впервые за почти пять лет знакомства.

Мужчина, обещавший моим родителям оберегать и любить меня, оказался не тем, кем был на самом деле.

— Хребтов!

Я обернулась на окрик.

Вадим шел к нам быстрым размашистым шагом.

— Давай, Ник, отпусти жену, и мы пойдем ко мне. Выпьем, поговорим.

— Я не хочу с тобой разговаривать.

— А я хочу.

— Да мне плевать. Садись, — Никита открыл дверь, подтолкнул меня к сиденью и хотел сесть вслед за мной, но Вадим не дал, он перехватил его, словно провинившегося школьника за ворот рубашки, и вытащил на тротуар.

— Поехал! — Власов рыкнул на таксиста, хлопнув дверью

— Пожалуйста, поехали! — попросила я, задыхаясь от страха и ужаса.

Я по-детски зажмурилась, чтобы не видеть происходящего. Крики, оскорбления. Я вздрогнула от удара по крыше автомобиля, сильнее зажмуриваясь и закрывая уши руками.

Меня вдавило в сиденье — водителя сорвался с места.

— Блядь! — ругнулся он. — Я твоим козлам счет выставлю! Специально выехал поработать днём, пока мало упившихся долбоебов. Давай выметайся, — рявкнул он, выехав из ворот жилого комплекса и тут же паркуясь. — Выметайся! — повторил он, повернувшись лицом.

Я отрицательно потрясла головой.

— Вам оплатили поездку, — говорила я дрожащим голосом.

— Да плевал я, а вмятину на крыше кто будет оплачивать? Пошла отсюда!

— Я оплачу, — пообещала я. — Только отвезите меня по указанному адресу. Я честно все оплачу. Наличкой, — произнесла я, не в силах шевельнуться. Все мышцы словно скрутило спазмом. До боли.

— Десятку дашь — отвезу.

Я была готова отдать сколько угодно, лишь бы быстрее уехать отсюда.

— Хорошо, я согласна, — ответила я, ладонями стирая слезы со щек и сглатывая горечь, собравшуюся на языке. На руках оставались черные разводы туши и блестки помады.

Как я сейчас появлюсь перед мамой в таком виде? В рваном платье, поверх которого мужская толстовка. Как объясню?! Не смогу соврать. Да и нужно ли? Зачем? Врут родителям, когда хотят сохранить брак. А я не хочу ничего сохранять. Не смогу простить.

Собрав распущенные волосы и скрутив их в жгут, я откинулась на сиденье, прикрыв глаза. Одинокие слезинки так и стекали по щекам и подбородку, я изредка вытирала их рукавом толстовки.

— Приехали, я жду тебя, — голос водителя грубый и требовательный. — Надумаешь сбежать, все данные тут, он постучал указательным пальцем по экрану смартфона, прикрепленного к приборной панеле. Сегодня же накатаю заяву ментам.

— Я вернусь, — пообещала я, сдвигаясь к двери. — Дайте мне десять минут.

— Засек время, — хмыкнул он и прикурил.

Я вышла из такси, взглянула на крышу автомобиля. Абсолютно ровная и без царапин, но у меня не было желания и сил сейчас спорить и доказывать — головная боль усиливалась, и перед глазами уже летали темные мушки.

Вошла в подъезд, поднялась на второй этаж, занесла руку над кнопкой звонка.

— А я заметила тебя в окно, — сказала мама, открывая дверь. Ее улыбка померкла. — Что-то случилось? — спросила она.

— Случилось, мам. Я все расскажу. Мне нужны деньги расплатиться за такси.

Я назвала сумму, мама нахмурилась.

— А почему так много?

— Я все верну.

Она пошла в спальню и вернулась с купюрами в руках.

— Держи.

Следила за мной в окно, когда я выходила на улицу и отдавала деньги водителю. Вновь встретила у двери. Очень встревоженная.

— Никита звонил, — протянула мне телефон. — Спрашивал, доехала ты или нет. Перезвонишь?

— Нет, — ответила я, снимая туфли и обнимая маму. — Я буду разводиться, мам. Можно пожить в своей старой комнате пару недель, пока не найду подходящую квартиру?

Я не сомневаюсь в своем решении.

Не смогу простить.

Никогда.

Перед глазами так и стояла мерзкая картина, как Никита держит девушку за волосы, как толкается бедрами в ее открытый рот.

В ушах словно на повторе ее сдавленные недовольные стоны и его хриплые приказы.

Нет.

Не прощу.

Не смогу.

***

— Тут опять Никита звонит, — мама зашла ко мне в комнату и показала телефон. На экране светилась надпись “Любимый зять”.

— Я не хочу с ним разговаривать, — ответила я. — Не бери.

— Так он приедет, — сказала мама очевидную вещь.

Никита всегда был упрямым. Именно упрямым. Он не знал слова “нет”. “Нет” означало для него стимул добиваться своей цели.

— Давай поговорю, — согласилась я, присаживаясь на диван и с шумным выдохом проводя по экрану пальцем. — Да.

Мама вышла.

Я ей все рассказала. Без подробностей. Мне просто было стыдно говорить о том, что я видела. Она не стала обсуждать случившееся. Спросила, хочу ли я чаю или поесть, и, получив отрицательный ответ, сказала, что могу оставаться у нее сколько угодно.

— Наташ, ты?

— Я, — от одного голоса мужа по телу пробежала дрожь отвращения.

— У вас с матерью так похожи голоса.

— Что ты хотел? — спросила я прямо, желая только одного: закрыть глаза и уснуть.

— Хотел узнать, как ты.

— Лучше всех. Что-то еще?

— Да. Я забрал твою сумочку. Телефон разбился. Хочешь, я сейчас заеду в салон, куплю новый и все привезу?

— Не хочу.

— Нат…

— Ник, я не хочу тебя видеть. Неужели ты не понимаешь, что ты сделал мне больно? Или считаешь, что я за пару часов забуду все. Не забуду, Ник. Не смогу. А знаешь почему? — спросила зачем-то. Я ведь могла сбросить звонок и отключить телефон.

— Почему?

— Потому что, пока я умирала от головной боли, которую терпела из-за лекарств, чтобы мы смогли зачать ребенка, ты трахал другую.

В трубке повисла тишина.

— Я ее не трахал.

— Ты ее имел в рот! Грязно и мерзко! Не стесняясь никого и не думая, что тебя могли застать. Тебе было на это плевать. Тебе было плевать на меня! На нашу семью!

— Ты усложняешь.

— Усложняю?! — я не могла спокойно говорить. Я больше не испытывала стеснения, что меня услышит мама. — Да, я усложняю. Я хочу сложной жизни. Если для тебя верность слишком сложно, нам не по пути.

— На что ты намекаешь?..

— Я не намекаю, Никит, я говорю, что подам на развод.

— Наташа, — мое имя прозвучало с тяжелой интонацией, в которой слышалась угроза, — я понимаю, что ты сейчас на эмоциях, но я не понимаю таких шуток.

— Это не шутка, — ответила я. — У меня очень сильно болит голова. Не звони больше, — сказала я и сбросила вызов.

В висках пульсировало с такой силой, что я боялась сделать лишнее движение. Сидела неподвижно, глубоко дыша и борясь с накатывающей тошнотой.

— О боже. Какая же ты белая! — мама зашла в комнату сразу, как я закончила разговор, забрала телефон из рук. — Сейчас принесу таблетку. Точно давление. Сейчас.

— Нельзя, мам, — напомнила я на автомате.

Два года безуспешных попыток забеременеть. Десятки консультаций, литры слитой для анализов крови, бесконечные УЗИ, планирование, подсчеты. И это обесценилось за мгновение. Пшик — и ничего больше нет.

Нет доверия.

Нет любви.

Нет семьи.

Только сожаление. И чувство совершенно неправильной и пугающей радости, что у нас с Никитой ничего не получилось.

— Неси, мам. Очень болит.

Я старалась не думать ни о чем. Не перебирать в памяти случаи, когда Никита задерживался, когда слишком резко реагировал, если я брала в руки его телефон, когда забывал позвонить, уехав в командировку. Не получалось. Так можно было сойти с ума!

Хотелось выть от обиды. От боли. От злости и бессилия.

А еще я боялась.

Боялась, что Никита приедет к маме. При ней он не посмеет вести себя грубо, но он захочет поговорить со мной, постарается увезти домой.

Боялась понедельника, когда мне придется прийти на работу. Подняться на четвертый этаж, пройти в отдел кадров и отдать им заявление. К тому времени все коллеги будут знать о случившемся на юбилее Власова. Уверена, чаты уже кипели новой сплетней.

Вечер субботы и почти все воскресенье я провела в постели. Проваливалась в сон, просыпалась, смотрела расфокусированным взглядом в телевизор, ела, когда мама приносила что-то и вкладывала в руку тарелку, пила.

— Наташ, так нельзя, — сказала она, когда я, щелкнув пультом, легла на бок и накрылась одеялом почти с головой. — Я не могу на тебя смотреть. Сердце разрывается, — она присела на край постели и принялась гладить меня по голове. Нежно-нежно. Как в детстве. — Маленькая моя, жизнь не заканчивается на одном неудачном опыте.

— На двух? — спросила я, хмыкнув.

— Бывает и так. Ты уже взрослая, сама все понимаешь.

— Не хочу понимать, — ответила я.

В понедельник я смотрела на себя в зеркало и не узнавала. Я словно постарела лет на пять. Безжизненный взгляд, уголки губ, опущенные вниз, как бы я ни хотела улыбнуться — не выходило.

Я не нашла сил вернуться в ту квартиру, где мы жили с Никитой, переодеться и взять косметику, воспользовалась тем, что нашла у мамы. Она всегда была женщиной стройной, даже худощавой, и когда впервые Никита увидел ее, сказал мне на ухо: “А ты шикарно будешь выглядеть в любом возрасте. Я не прогадал”. Сказал так, чтобы это услышала и сама мама.

— Надень мои туфли. Тяжело весь день ходить на таких каблуках, — предложила она, когда я выбрала в ее гардеробе простую шелковую блузу и длинную юбку. Одежда была немного великовата, но не смотрелась на мне смешно.

— Я только отдам заявление и уйду.

Я так думала ровно до того момента, пока не вошла в отдел кадров и не протянула документ Татьяне Федоровне.

— Я не могу у тебя его принять, — сказала она, даже не посмотрев в написанное.

— Почему?

— Вадим Сергеевич просил не принимать.