Флорентийская блудница

Лана Ланитова, 2023

«Флорентийская блудница» – это седьмой роман из эротико-инфернальной серии о «Глаше и Владимире». Начало серии можно прочитать в романах «Глаша», «Царство прелюбодеев», «Блуждание во снах», «Михайловская дева», «Глаша 2» и «Тьма египетская». В новом романе автор продолжает свой рассказ о диковинных приключениях главного героя, сердцееда и сластолюбца, дворянина Владимира Махнева в «Царстве прелюбодеев». Но, помимо этого, мы с вами ненадолго заглянем в жизнь нашей любимой героини Глаши и выясним, как на ней отразилось её близкое знакомство с демоном по имени Виктор. Читая этот роман, вы вновь окунетесь в водоворот чувственных и таинственных приключений героев нашего удивительного романа. Вас ждёт путешествие Владимира во Флоренцию 17 века. Похоть, страх и мистические тайны сопровождают наших героев и в этих приключениях. Книга изобилует откровенными эротическими сценами и содержит ненормативную лексику. Категорически не рекомендуется юным читателям в возрасте до 18 лет.

Глава 3

Пробуждение давалось с трудом — глаза не хотели открываться. Они были мокрыми от слёз. В последнем сне ему привиделось огромное небесное гало. Сияющий обруч огибал ночную красавицу-луну. А ниже обруча — из стороны в сторону раскачивалось гигантское зарево. Горели три дома. И всполохи яркого пламени долетали до самых небес. А на земле, на снежном и бескрайнем покрывале, в лихорадке и тоске метались серые немые тени.

Он смотрел и смотрел на пожарище, а его сердце сжималось от необъяснимой печали. Казалось, что в дикой пляске огня и в сухом треске бревен тонет его последняя надежда. В этом пожаре гибнет часть его самого. Его любовь и его память о прошлой жизни.

Он все-таки проснулся и тряхнул головой, отгоняя от себя тягостное видение. За окном серел местный день, не сулящий ничего нового.

— Господи, как всё надоело… — прошептал он.

Не хотелось подходить и к шутовскому зеркалу. Ему было страшно даже представить те образы, кои могло сотворить противное зерцало, вникнув в его недавние приключения в неведомом темном городишке, где его вместе с друзьями чуть не изувечила мерзкая египетская ведьма. Владимир хотел было, проскользнуть мимо своего домашнего шута. Но в последний момент отчего-то передумал. Он решительно двинулся к трюмо и показал собственному отражению весьма характерный жест, крепко согнув в локте правую руку.

— Ну, ты меня понял, да?

Зеркало не возражало.

Махневу даже показалось, что по серебристому овалу поплыли нежные сливочные облака на фоне невинного голубенького неба, а ниже зацвели луговые ромашки. В комнате запахло цветами.

— То-то же! И не сметь злорадствовать. Иначе пойдешь в утиль. На задний двор.

Он спустился на первый этаж, прямо в столовую. Здесь царили чистота и порядок. Ничто не напоминало о том, что еще недавно здесь звучало фортепьяно, и сновали меж столами шустрые официанты. Ушел в небытиё его воображаемый ресторанчик, принесший ему помимо вкусных трапез, массу тревожных рандеву.

Полно, а был ли этот ресторанчик таким уж воображаемым? Ему не хотелось ныне вдаваться в какие-либо подробности своих недавних приключений. Он прошел и сел за обеденный стол. Есть вовсе не хотелось. Хотелось просто посидеть в тишине и посмотреть на пылающие в камине дрова. Дрова вспыхнули сами собой, уютно озарив мягким светом большую столовую. На мгновение Владимиру показалось, что он в комнате не один. Или как-то изменилась обстановка. Сначала он даже не понял, в чем дело. И только когда его взор скользнул по той стене, что находилась слева от него, он понял, что произошло.

В неглубокой нише, оклеенной шелковыми голландскими обоями, на которых висела рама с милым итальянским пейзажем, появилась беломраморная женская фигурка. Он вспомнил её. Это была скульптура из его недавнего миража. Впервые он заметил её по дороге в ресторанную уборную. Еще тогда эта скульптура поразила его пышностью женских форм, далеких от античных образцов, и живостью искусно исполненного мраморного лица.

— Ба! — воскликнул он. — А статую из ресторана-то, зачем я умыкнул? Чай, она числится на балансе приснопамятного питейного заведения. Как же так? Отчего она не улетела вместе со всем миражом?

Он приблизился к белому изваянию и вновь уставился на него. Это была не совсем обычная статуя. Она была полностью изготовлена из каррарского мрамора и изображала собой довольно молодую и стройную девицу с весьма пышными формами. Девица стояла на небольшом постаменте, похожем на усеченную колонну. Поза рукотворной красавицы казалась довольно стремительной. Тонкие фалды невесомой ткани, исполненные искусным скульптором, мягко огибали роскошные женские формы. Одета статуя была в драпированную тунику, открывающую высокие наливные груди с торчащими сосками и нежную шею девицы. Прекрасным выглядело и лицо каменой дивы — тонкие черты и густые, распушенные по плечам локоны, выдавали в ней породистую аристократку.

— Боже, как же она хороша! — восхищенно прошептал Владимир, вглядываясь в мраморные черты. — И кто же изваял такую потрясающую красавицу? Она словно живая.

Он отошел в сторону и полюбовался на статую.

— Какие формы! Кто же тот смельчак, дерзнувший изваять эдакую красоту?

Изогнувшись, он заглянул ей за спину. Плавные линии талии переходили в вызывающе оттопыренные ягодицы совершенной и весьма пленительной формы. От внимательного взора Махнева не ускользнули и узкие ступни изображенной девицы.

Он вновь отошел от статуи и присел на стул.

— Да, кто же ты? Венера, Афродита или Астарта? И кто же тебя такую изваял?

После того, как Владимир озвучил свой, как ему казалось, риторический вопрос, в воздухе его дома вдруг тонко запахло лимонами и какими-то южными цветами. Уши его заложило от едва заметного гула. Он сморщился и отогнал это наваждение. Но далее случилось нечто, что потрясло его еще сильнее. Ему показалось, что статуя повернула к нему свою изящную головку и едва заметно улыбнулась. Да, чёрт побери, она именно улыбнулась!

— Лучиана Росси, — услышал он звук, похожий на звон серебряного колокольчика. — Меня зовут Лучианой.

А после раздался девичий смех.

Владимир протер глаза и схватился за виски. Статуя назвала своё имя. Оказывается, её звали Лучианой!

А после ему почудилось, что пространство комнаты наполнилось каким-то хрустом. Это напоминало вскрытие весеннего льда на Неве. Владимир вскочил со стула и подбежал к статуе. Гладкий беломраморный покров из камня вдруг начал трескаться прямо на глазах. От тела скульптуры откалывались целые куски мрамора и со стуком падали на пол, разбиваясь на множество мелких фрагментов. За ними обнажались островки живого матового тела.

— О, господи, — прошептал Владимир и попятился. — Это кто же замуровал живую девушку в мраморный панцирь?

Статуя тряхнула плечами, и последние фрагменты монументальной скорлупы с треском опали на пол. А прямо к его ногам спрыгнула вполне себе живая девица, облаченная в тончайшую светлую тунику, и брызнула а на него синевой ярко-голубых глаз. Она ударила себя по широким бедрам, и в воздух полетели клубы мучнистой белой пыли, переливающейся перламутровой радугой. А пухлые губки растянулись в очаровательной белозубой улыбке.

— Buongiorno, signor Махнев! — раздался приятный девичий голосок.

Она тряхнула золотистыми кудрями, и от ее головы тоже полетели гипсовые клубы.

— Buongiorno… — растерянно ответствовал наш герой.

«Что за диво дивное, — лихорадочно думал он. — Из статуи вышла живая девица. Говорит по-итальянски. А я итальянский почти не знаю…»

— Вы не переживайте, господин Махнев, — вдруг отозвалась таинственная гостья. — Я умею говорить и по-русски. Давайте еще раз знакомиться. Меня зовут Лучианой Росси.

— Очень приятно, — Владимир, кивнув головой — А меня зовут Владимиром Ивановичем Махневым.

— И мне приятно, — кокетливо улыбнулась девица.

— Простите, а как это вы оказались под этим мрамором?

— Как? — она хмыкнула.

Она не стояла на месте. Она легко двигалась по комнате, поводя роскошными бедрами. Да, у этой чертовки была весьма аппетитная фигура.

— Я всё расскажу. Только постепенно. Хорошо? Если вы, конечно, не против?

— Я буду весьма польщен вашим доверием, — Владимир вновь кивнул.

— Скажите, у вас есть, — она на минуту замялась, будто подбирая верные слова, — метла?

— Господи, зачем вам метла? — забеспокоился Владимир. — Вы будете на ней летать?

— Нет, я хочу немного прибраться, — заявила она. — Вся ваша столовая усыпана камнями и белой известью.

— Да, не стоит беспокоиться… — начал было он.

Но гостья уже не слушала его. Она побежала в прихожую так, словно прекрасно знала устройство его дома. И через минуту вернулась оттуда с веником и большим металлическим совком.

«Надо же, — летуче подумал Владимир. — А я и не знал, что в моем доме хранится всё это добро».

Девица наклонилась, вызывающе оттопырив выпуклую попку, и принялась усердно подметать пол. Тонкая ткань туники плохо скрывала матовые полусферы совершенных по форме ягодиц. Владимир невольно залюбовался и роскошными бедрами своей странной гостьи, и ее стройными босыми ножками. Пока она собирала в совок мраморные осколки от собственного недавнего саркофага и подметала белую пыль, ее движения были настолько грациозными и волнительными, что Махнев ощутил знакомую тяжесть в паху. Он даже подумал о том, что, хорошо бы заставить девицу опереться руками за витую капитель полуколонны и задрать ей кверху тоненькую ткань туники. Но вместо этого он продолжал таращиться на гостью, мучительно соображая, как вообще возможно такое, чтобы статуя вдруг ожила.

«Чертовщина какая-то. Как бы опять в какую-нибудь скверную историю не угодить…»

Тем временем прекрасная Лучиана подмела пол и убрала куски битого мрамора. А после вновь отряхнулась.

— Владимир Иванович, могу я у вас принять ванну?

Она приблизила к нему нежную щечку, и он увидел, что ее лицо действительно покрывал тонкий слой белой пыли, похожий на рисовую муку.

— Конечно, — тут же засуетился Владимир. — Наверху у меня есть уборная, и в ней весьма вместительная ванна. Там вода, кувшины, простыни, полотенца.

Она радостно кивнула и понеслась вверх по ступеням, мелькая крепкими икрами стройных ног.

— Может, тебе чем-то помочь? — крикнул он ей вослед, внезапно перейдя на «ты».

— Не стоит. Я сама, — звонким голосом отозвалась Лучиана и рассмеялась в ответ.

Он не стал ей мешать. Он сел возле камина и уставился на пляшущие языки живого огня. Он слышал, как где-то за плотными дверями его уборной плескалась его милая гостья и напевала какую-то веселую итальянскую песню. Ее приглушенное пение казалось ему весьма чистым и мелодичным.

— Да, Махнев, — вздохнул он. — Похоже, что ты вновь вляпываешься в какую-то странную историю. Ладно, поживем-увидим. — Но, как же она хороша! Какие груди, какие бёдра…

Он не заметил, сколько прошло времени. Но наконец-то девчонка перестала шумно лить воду и петь песни. Хлопнула дверь в уборную. Раздался стук босых пяток по деревянным ступеням. И перед ним предстала его очаровательная гостья, обернутая в льняную простынь, с полотенцем на голове. Нежные щечки теперь розовели от недавнего купания. Золотистый локон выбивался на чистый, чуть смуглый лоб, а синие глаза сияли, словно два огромных топаза.

— Какой у тебя красивый носик, — неожиданно произнес Владимир и сам смутился от своей неуместной фразы.

— Да, у меня красивый нос, — легко согласилась она, повернувшись в профиль. — Правда, он вовсе не римский. Он слишком маленький для римского, — она хохотнула.

— Кто ты? — вновь глупо спросил он, рассматривая ее прекрасные черты и завернутую в простынь шикарную фигуру.

— Я же сказала. Меня зовут Лучианой. Я дочь торговца овощами. Я живу во Флоренции.

— А как ты оказалась в статуе?

— О, это слишком долгая история.

— Ничего, я готов ее выслушать целиком. Мне, собственно, вовсе некуда спешить, — иронично улыбнулся Владимир.

— А я хочу есть, — жалобно протянула она. — Давай, я сначала поем, а всё остальное после.

— Идёт. Вот только я не уверен насчет еды. Собственно, я никогда не уверен в наличии провизии в этом лукавом царстве. А пригласить девушку в ресторан я пока тоже не могу, — он задумался. — Собственно ты и стояла еще недавно в моём ресторане. Я там тебя впервые и увидел.

— Да? Я не помню, — беспечно отозвалась Лучиана. — Я много, где бываю. Странно, если я была в твоей харчевне, то отчего же я голодная? — хохотала она.

— Наверное потому, что тогда ты находилась внутри мраморной скульптуры.

— Наверное, — она легко пожала плечами.

— А чего бы ты хотела поесть?

— Я? Я хочу курицу или цесарку, жареную на вертеле, — она плотоядно сглотнула. — Или рыбу с томатами. Например, макрель. Или жареного угря с луком и фасолью. Хочу оливок, зелени и пшеничных лепешек. Хочу спелых груш и плодов фигового дерева. Хочу козьего сыра и горгонзолы тоже… А еще…

— Так, погоди, — Владимир сделал останавливающий жест рукой. — Давай медленнее. Мне надо всё это представить, прежде чем…

Но ему не пришлось ничего представлять. Как только его гостья решительно перечислила всё то, чего бы ей желалось немедленно вкусить, так все эти яства с молниеносной скоростью стали появляться на его большом обеденном столе. Откуда-то сверху, прямо из воздуха, материализовалось огромное блюдо с жареной курицей. А рядом с ним очутилось блюдо с цесаркой и еще какой-то румяной дичью. Тут же появилась и заказанная макрель, обложенная спелыми томатами, маслянистый угорь, в пряной заливке с фасолью и зеленым луком, и пшеничные лепешки с пылу и жару. Здесь же в небольшом кувшинчике томилось ароматное и чуть зеленоватое оливковое масло. Были здесь и спелые фрукты — рассыпчатые груши, медовые абрикосы, влажные и холодные персики, пахнущие вином смоквы, а так же несколько щедрых кистей черного и янтарного винограда. Но больше всего Владимира удивило огромное серебряное блюдо, на котором аппетитными кубиками были весьма щедро представлены несколько сортов итальянского сыра. Были здесь и душистый пармезан, и моцарелла, и рикотта, маскарпоне, и наконец, заказанная Лучианой — горгондзола.

В довершении сего прекрасного натюрморта на стол мягко опустился кувшин с красным Гриньолино из Пьемонта, пахнущий фиалкой и розой.

Увидев всё это щедрое великолепие, Владимир посмотрел на потолок, а после усмехнулся и хлопнул в ладоши:

— Prego, signora! Мои смотрители, как всегда, щедры к моим гостям. Приятного аппетита!

Лучиана с удивлением уставилась на все гастрономическое великолепие, представленное в столовой Владимира. Она тут же подсела к столу и стала быстро и с аппетитом есть. Владимир, словно официант, едва успевал пододвигать к ней разные тарелки. С легким бульканьем лилось ароматное вино, разнося по комнате ароматы летней Италии.

— Великолепный букет, — с наслаждением произнес Владимир, отпив от своего бокала.

Он сидел напротив Лучианы и внимательно следил за тем, как жадно и в то же время очаровательно она ела.

— Древние говорили, что как женщина ест, такова она и в постели, — не стесняясь, произнес он.

Лучиана кивнула и посмотрела на него смешливым взглядом синих глаз. Она настолько энергично двигала руками, что простынь, прикрывающая ее большие груди, опала к талии, представив Владимиру картину настолько ошеломительную, что он чуть не подавился терпким Гриньолино. Прямо на него, словно круглые чаши, смотрели две великолепные и пышные полусферы, увенчанные темно-красными ореолами маленьких сосков. Лучиана невинно опустила глаза, но не стала поправлять опавшую к талии простыню. Наоборот, она сдернула еще и полотенце с головы, явив Владимиру целый водопад русых, с золотистым отливом волос. Они казались чуть влажными от недавнего мытья.

— Боже, как ты прекрасна, — прошептал Владимир, глядя во все глаза на девушку.

Она же лучезарно улыбнулась и, укусив грушу, зажмурилась от наслаждения.

— А может, мы после обеда сходим ко мне, наверх? — с легким вызовом произнес он.

–Va bene, только чуть позже, — тонкая кисть откинула пряди вьющихся волос.

Лучиана насытилась довольно быстро. В конце трапезы она допила бокал Гриньолино и грациозно откинулась на спинку стула.

— Мне нравится, что ты не стыдишься своей наготы, — произнес Владимир, все пристальнее рассматривая красотку.

— Нагота — это естественное состояние человека. Мы ведь приходим в этот мир совершенно нагими, — улыбнувшись, отвечала она.

— А ты очень умная девушка. Кстати, а сколько тебе лет?

— Мне восемнадцать.

— Ты совсем юная особа.

— Да, наверное. Время течет вокруг меня, а я застыла в нём. И это случилось вовсе не по моей воле.

— Вот как?

— Да. Я стала заложницей этой статуи.

— Но, как это?

— Часть своей жизни я бываю человеком, в своем родном теле, а частью нахожусь в оковах мраморного панциря.

— Бедняжка, как это возможно? И что ты чувствуешь, будучи статуей?

— Я почти ничего не чувствую. В эти часы я просто сплю… А время вокруг меня идет своим ходом. Кстати, скажи, какой сейчас год?

— Мне трудно ответить на этот, казалось бы, простой вопрос, — смутившись, отозвался Владимир. — В том мире, где я жил, сейчас должна идти вторая половина девятнадцатого столетия.

— Вот как? — она удивленно вытаращила синие глаза.

— А чем ты так удивлена?

— Чем? Да тем, что еще недавно я жила во Флоренции, в 1660 году.

— Да? — удивленно воскликнул Владимир. — Так ты у нас пришла из прошлого?

— Наверное. Только для меня мое прошлое — это самое что ни на есть — настоящее.

— Игры Хроноса…

— Владимир Иванович, скажите, у вас есть какой-нибудь кусок ткани? Я хочу обернуться в него. И потом мы с вами совершим небольшую прогулку. Я покажу вам свою родную Тоскану и саму Флоренцию. Я покажу вам великого мастера, изваявшего скульптуру Флорентийской девы.

— Ткань? Я даже не знаю… — Владимир немного растерялся. — У меня в шкафу хранится только мужская одежда. Сорочки, пиджачные пары, фраки.

— Я не знаю, что это за одежда. Я и названий таких не слышала. Но если вы позволите, то я там выберу что-нибудь для себя?

— Конечно. Там в уборной стоит большой шкаф. Выбирай все, что пожелаешь.

Лучиана сорвала с себя влажную простынь и на мгновение предстала перед Владимиром во всем великолепии своей роскошной фигуры. О, как же была сложена эта чертовка! У Владимира даже закружилась голова. Он стоял как вкопанный и смотрел на тонкую талию и широкие бедра итальянской красотки. Чуть смугловатое и ровное, словно морская галька, тело Лучианы источало какое-то неземное сияние. А может, это были блики огня, играющего в камине. Нежный живот, словно круглая чаша, возвышался над узкой полоской курчавых и золотистых волос, покрывающих выпуклый лобок. Полные бедра переходили в совершенные по форме колени и голени. Тонкие щиколотки венчались узкими ступнями с ровными и маленькими пальцами обеих ног.

— Я вам нравлюсь? — смущенно произнесла она.

— Ты красавица, — охрипшим голосом отозвался Владимир. — Как может не нравиться само совершенство? Теперь я понимаю, отчего один тосканец решил изваять из твоего образа статую.

— Это было его ошибкой, — опустив ресницы, тихо произнесла она. — Жди меня здесь.

И не успел он что-либо сообразить, как стремительная флорентийка вновь унеслась вверх по деревянной лестнице. Раздался стук двери. Её не было несколько минут, а после он увидел свою гостью уже одетой. Она надела на себя одну из его тонких батистовых сорочек с кружевным воротничком. Длинные рукава она закатала чуть выше изящных локотков, а пуговки застегнула так, что ее великолепная грудь была почти полностью на виду. Концы рубашки она подвязала узлом на талии. Ниже, вместо юбки, она приспособила какой-то огромный клетчатый платок с кистями, завязав его узлом на выпуклом бедре. Откуда она раздобыла этот платок, Владимир не знал. Но весь ее внешний вид теперь напоминал собою цыганку. Длинные русые локоны она слегка подоткнула черепаховым гребнем. Волнистые пряди теперь спускались на ее высокие груди и колыхались при каждом движении.

— Господи, да откуда ты только взялась, вот такая? — вновь прошептал Владимир. — Ну, до чего же ты красива, девушка из Флоренции.

Она загадочно улыбнулась и протянула к нему тонкую, чуть смугловатую ладонь.

— Закрой Глаза, Володя. Я покажу тебе моего мастера. И то место, где я родилась.

Как только ее горячая и сухая ладошка дотронулась до его ладони, Владимиру почудилось, что его повело куда-то в сторону. Лица коснулся порыв теплого ветра, пропахшего кипарисами, платанами и магнолиями. Еще запахло речной водой и чем-то неуловимым и таинственным. Так издавали аромат нагретые на солнце камни древнего города. Босые ноги ощутили влажный песок. Он открыл глаза, но тут же вновь зажмурился. Яркое солнце на миг ослепило его. На синем тосканском небе не было ни облачка. Недалеко от себя он услышал плеск воды и чью-то заливистую итальянскую песню. Владимир осмотрелся. Он стоял возле незнакомой реки, по обоим берегам которой, тянулись бесконечные каменные дома — средневековые серые строения с небольшими прямоугольными окнами, похожими на бойницы с решетчатой вязью. Их основания настолько близко громоздились к воде, что казалось, будто эти дома утопают в струях тихой реки. Эта картина напомнила ему Венецию.

— Это Арно, — прозвенел голос Лучианы. — Мы перенеслись с тобой в моё время. Это мой любимый город. Моя Флоренция. А Арно — это местная река. Её воды текут в Лигурийское море.

Звонкая, чуть гортанная песня летела из небольшой гондолы, которой управлял худенький темноволосый паренек. Тут же до уха Владимира донеслись и прочие звуки. В распахнутых окнах он увидел двух женщин, напоминающих по виду кухарок. Они бойко переговаривались меж собой, яростно жестикулируя руками. В каждом окне или на каменных террасах, уходящих целыми галереями от дома к дому, он видел каких-то людей, занятых своим делом. На самой верхней террасе, похожей на палубу корабля, полоскались на ветру окрашенные в пурпур, охру и синеву тканые полотна.

— Это мастерская по изготовлению материи, — пояснила Лучиана. — Здесь живут купцы Романо. Они торгуют тканями не только во Флоренции. Они возят их на продажу в Рим и за пределы Италии.

Владимир сделал несколько шагов к каменному парапету древней набережной. А после присел на горячий серый валун. Только тут до него дошло, что он босой и одет в домашнюю одежду.

— Лучиана, я так засмотрелся на тебя, что оказался в твоей Италии в полном неглиже. И отчего-то босиком.

— Не волнуйся, — она кинула к его ногам опойковые мягкие сапоги. — Надевай. Я их прихватила в твоей гардеробной.

— Спасибо, — он удивленно посмотрел на неё. — Но прочее…

— Пока, до поры, мы будем с тобою невидимы. Поэтому — не переживай. Если понадобится, мы раздобудем тебе красивую одежду. Надевай сапоги, и мы отправимся в город.

— Ты точно знаешь, что нас никто не увидит?

— Точно. Владимир Иванович, ты находишься в прошлом. В этом прошлом тебя просто нет. Ты еще не родился. Как тебя здесь кто-то может увидеть?

— И вновь какая-то чертовщина, — усмехнулся он. — Чует мое сердце, что я опять попаду в какую-нибудь авантюру.

— Неужели мой славный сеньор так сильно трусит?

Она стояла напротив, и сквозь её золотистые волосы просвечивало яркое солнце, а синие глаза девушки напоминали высокое тосканское небо.

— Я? Да, нисколько.

Он решительно натянул на ноги яловые сапоги, заправил в них домашние брюки и, тряхнув головой, произнес:

— Ну, и куда мы теперь?

— Идем, я покажу тебе мою Флоренцию.

Наш герой сделал несколько шагов по пологой насыпи в сторону мощеной дороги. Она вела к серым каменным домам. Но не удержался и ухватил Лучиану за локоток.

— Не так быстро, егоза. Ты так красива, что я не могу оставить тебя без поцелуя.

Он крепко обнял горячее тело Лучианы, привлек ее к себе и впился в упругие девичьи губы. Она ответила на поцелуй, обхватив руками его голову.

— Может, мы поспешили? И нам все-таки нужно было немного задержаться в моей спальне? — с жаром прошептал он.

— Не торопись, милый, — она отстранила от него лицо и посмотрела прямо в глаза.

— Ну, что за глаза у тебя, плутовка? Они, как это небо. Так и льют в мое сердце сумасшедшую васильковую синь. Голова идёт кругом.

Но его голова шла кругом не только по этой причине. Дело в том, что в этой реальности, куда его привела Лучиана, все выглядело чуточку иначе, нежели там, где он жил, и даже иначе, чем в мире Яви, куда он любил неоднократно наведываться. По иному ощущались все звуки и запахи. Каждый звук, доносившийся до его ушей, рассыпался на дробное множество небольших фрагментов, уходящих в пространство гулким эхом. Плеск тихой реки Арно казался идущим из-под земли или глухой арки. Он оглянулся. И в этот миг ему почудилось, что солнечные протуберанцы, подобно стайке мотыльков, влетели в его голову сквозь прищур ослепленных светом глаз.

Владимир, жмурясь от яркого солнца, приставил руку ко лбу и увидел несколько продолговатых эллиптических арок с массивными каменными опорами, соединяющими собою оба берега Арно.

— Это наш знаменитый мост Санта-Тринита, мост Святой Троицы, — вежливо пояснила Лучиана. — Его начали строить еще в шестнадцатом веке.

— Да? А мы сейчас в каком?

— В семнадцатом, — с важным видом сообщила она.

— А… — дурашливо протянул он. — Это же решительно всё меняет. Слушай, девочка моя беломраморная, мне что-то расхотелось идти дальше. Все странствия в этом чудесном царстве и его пределах еще ни разу не принесли мне простого обывательского счастья открытия новых земель. Поверь мне, милая Лучиана, я еще ни разу не насладился лёгким уделом путешественника. Любое попадание в иные времена и страны заканчивалось для меня почти трагически. А потому, пока не поздно, верни меня в мой домик, в вотчине моего патрона. Наверное, я старею, раз начинаю так искренне ценить покой, тишину и уют. Верни меня домой, пока не поздно.

— Поздно… — с усмешкой отвечала Лучина, глядя невинным взором синих глаз. — Ну, хватит тебе ворчать. Пойдем. Сейчас я тебя немного познакомлю со своей Флоренцией, в которой я родилась. А потом я отведу тебя к мастеру.

В ответ Владимир лишь протяжно вздохнул и сделал несколько шагов по пологой песчаной насыпи. Затем он перемахнул через невысокий гранитный парапет и очутился на мощеной улочке, ведущей в гору. По обеим сторонам улочки высились остроконечные средиземноморские кипарисы. Рядом широкими кронами покачивались могучие пинии. Ниже пестрели заросли розовых и белых олеандров. Легкий ветер принес нашим путешественникам их терпкий аромат.

— Ого, как тут красиво, — восхищенно произнес Владимир.

— Это еще что, — улыбнулась Лучиана. — Чуть позже я покажу тебе и другие цветы. За городской стеной их великое множество. А здесь, в городе, их разводит семья Гвидичи. У них вся крыша покрыта лиловыми бугенвиллиями, а во дворе растут белые магнолии.

Сразу за деревьями показались каменные двух и трехэтажные дома с небольшими провалами темных окон. Рядом с домами фланировали редкие прохожие, одетые по моде семнадцатого века. Мимо Владимира и Лучианы, словно Венецианская гондола, проплыла полная женщина, одетая, словно кухарка. Её широкие бедра были облачены в шерстяную юбку грубой выделки и белый передник. Могучие плечи украшал цветастый платок с кистями. Лицо женщины выглядело загорелым, а по красноватым щекам обильно струился пот. Голову женщины покрывал льняной чепец. Она несла корзину, полную овощей и зелени. Рядом с зеленью пестрели синие и зеленые перья убитых фазанов, чьи спящие головы свисали за плетеный край корзины.

Конец ознакомительного фрагмента.