Небесный замысел любви. Книга первая. Радужный мост

Милена Лакузье

Трилогия «Небесный замысел любви» – это необыкновенная история любви, похожая волшебным содержанием своим на сказку, задуманную самими Небесами. Возможно, вы – читатель, криво улыбнетесь? Подождите, прочтите до конца трилогию, согласитесь сами. «Необыкновенную» и «задуманную самими Небесами» – это не высокопарные слова, а реальная история любви, изложенная без прикрас, по дневникам героини. Прочитав эту историю, задумаетесь о том, так есть Судьба у человека?

Глава 2. Мила

В студенческой аудитории Библиотечного техникума за партами в основном сидели парами девушки, все скромно одетые. На последней парте сидели два парня. Около открытой двери еще один парень, худой в очках, прислонившись к дверной притолоке, листал тетрадь конспектов. Время от времени, выглядывая в коридор, высматривая кого—то, он заметно нервничал. Девушки весело переговаривались, кто—то припудривал нос, кто—то красил ресницы. Девушка, сидевшая у окна с заспанными глазами, рьяно начесывала волосы, вторая девушка, сидя перед ней на следующей парте, держала круглое зеркало, восторженно смотрела на подругу, наблюдая, как та дерет свои волосы. Еще одна пара девушек примеривала новую блузку, одна из них держала квадратное зеркало для другой, поправляя на блузке рюшечки.

Парень в очках вышел из аудитории, подошел к окну в коридоре. Посмотрел в окно, увидел Людмилу, за ней шел высокий стройный темноволосый парень с ее портфелем в руках. Мила подошла к подъезду техникума, повернулась к парню, протянула руку… немного постояла с протянутой рукой. Парень ей что—то говорил, она взяла портфель, улыбнулась ему и быстро вбежала по ступенькам крыльца, скрылась в подъезде техникума. Парень постоял немного, повернулся и быстро направился к метро.

В коридоре техникума появилась Мила, парень быстро подбежал к ней, поправляя на ходу очки: «Привет».

— Привет, — смущенно ответила Мила.

— Людмил, ты сделала конспекты работ по литературе?

— Конечно.

— Выручай, Людмил, дай списать.

Мила остановилась, подняла возмущенно брови, скорчила гримасу: «Опять? Сколько можно списывать?» — быстро пошла к аудитории.

Парень засеменил мелкими шажками за ней, моля: — «Пожалуйста, пожалуйста, спаси. Людмил, ну, дай. Ты же знаешь, если я не сдам ему сегодня эти работы, он мне закатит „неуд“ в семестре».

— Правда? И кто в этом виноват? Он? Я?

Парень смутился на некоторое время, потом продолжил атаку: «Умоляю, пожалуйста, пожалуйста, дай».

В конце коридора появился высокий худощавый, не красивый мужчина, преподаватель с ярко выраженной еврейской наружностью. Он нес под мышкой пару книг, в руках журнал и указку. Мужчина был сердит. Зазвенел звонок. Студенты сразу стали расходиться по аудиториям. К преподавателю подошла студентка, что—то сказала, мужчина ей ответил кратко, показав свои желтые прокуренные, некрасивые и не ровные зубы.

Парень увидел своего преподавателя, испугался: «Умоляю! Умоляю тебя! Не губи! Дай списать!»

— Ты ведь не успеешь, там много писать!

— Успею! Он же будет их собирать в конце пары, а сейчас будет опрос.

Мила, подумав, быстро открыла портфель и начала искать тетрадь, найдя, сердито отдала парню и стремительно вошла в аудиторию.

— Спасительница моя, спасибо, — прошептал парень, выхватил из ее рук тетрадь, посмотрел испуганно на приближающего преподавателя, вбежал вслед за Милой в аудиторию, быстро сел за парту, открыл тетради и стал судорожно переписывать конспект.

Мила, быстро войдя в аудиторию, прошла к первому, у окна, ряду, села на первую парту: «Привет», — кивнула соседке.

— Ты чего так долго сегодня? — спросила соседка Ира, — мы тебя уже заждались.

— А, так получилось, да еще Никита, придурок, задержал в коридоре.

— Опять конспекты клянчил? — улыбнулась Ира.

— Ну да, достал уже, — буркнула Мила, выкладывая на парту тетради и книги. Затем повернулась назад: «Привет, девчонки», — кивнула приветствие двум сидящим за ней девушкам.

— Привет. Ты чего так долго? — прошептали девушки.

Мила отмахнулась: «Потом».

В аудиторию стремительной походкой вошел преподаватель, на ходу осматривая студентов. Прошел к столу преподавателя, разложил на столе свои книги, журнал, молча взглянул на аудиторию. Студенты замолчали, встали, несколько минут преподаватель и студенты молча смотрели друг на друга. Преподаватель сделал жест рукой — садитесь, все сели. Прошел и плотнее закрыл дверь. Остановился около парты Никиты, тот, не видя преподавателя, продолжал быстро списывать конспект. Постоял немного молча у его парты, глядя то на него, то на студентов, опять прошел к столу. Подумал немного, держа все время руки в карманах брюк. Подошел к девушке, сидящей за первой партой у стены, что-то тихо сказал ей, та кивнула и быстро вышла из аудитории. Преподаватель подошел к окну и молча уставился в окно. В аудитории по—прежнему стояла тишина. Прошло несколько минут в полной тишине. Студенты начали переглядываться между собой, молча улыбаться, глядя на него. Преподаватель в задумчивости молчал, неожиданно посмотрел на Людмилу, молча смотрел на нее, приведя ее в полное замешательство, затем перевел взгляд в окно. Прошла минута, другая. Подошел к первой парте, где сидела Людмила с Ириной, вновь посмотрел на нее.

Мила смутилась, опустила глаза. В аудитории захихикали.

— Арон Соломонович, что не так? — тихо спросила Мила.

— Вы меня извините, я смутил вас. Все так, — ответил он.

Потом обратился к аудитории: «Вы меня тоже извините за столь долгую паузу, она вызвана тем, что я очень расстроен результатами вашего сочинения. Результаты очень плачевные и это перед окончанием семестра. Полученные оценки многим испортят итоговые семестровые результаты».

Подошел к столу, открыл ежедневник и произнес: «Итак, результаты вашего творчества таковы, из 28 работ: 12 — двоек, 11 — троек, 3 — четверки, 1 — пятерка по русскому языку, а по литературе этой же работы — четверка».

Ирина, сидевшая рядом с Милой, прошептала: «Не хватает еще одной работы, он что считать не умеет?»

— Что? Не поняла, — прошептала Мила.

Ирина протянула ей листок, на котором было написано: 12 — «2», +11 — «3», +3 — «4», +1 — «5» = 27, а где еще 1??

В аудиторию вошла девушка с первой парты, неся стопку тетрадей, подошла к столу, молча положила их на стол.

— Благодарю вас, — ответил преподаватель Арон Соломонович.

Девушка села на свое место.

Преподаватель подошел к первой парте, где сидела Мила.

— Позвольте, — взял листок, лежавший перед Милой, подошел к доске, переписал на доску, что было написано на листке, посмотрел на сделанную запись, — Да, вы правы, одна работа здесь не учтена. — Сделал поправку в записи, исправил 4 — «4». Подошел к столу и начал раздавать работы, — Могилев Никита — 2, Богданова Зоя — 2, Емельянова Ира — 2…» — преподаватель продолжал раздавать работы…

Студенты взволнованно обсуждали происходящее.

— С ума сойти, одни «неуды», репрессии в полном разгаре, а почему он так на тебя смотрел? — прошептала Ирина Людмиле.

— Не знаю, вначале думала, что он мне кол влепил, кол не назвал, значит «неуд» исключительный, — прошептала Мила.

— Брось ты, а почему «неуд», да еще исключительный? — не унималась Ирина.

— Тогда чего он так со мной экспериментировал взглядами? Ладно, тихо, посмотрим сейчас, что дальше, — Мила, нахмурившись, опустила глаза.

— Мартынова Ирина — 4, Анисина Татьяна — это ваша работа привела к неточности — по русскому 5, а по литературе не интересно, поэтому 4, — преподаватель отдал работы Ирине и Татьяне, сидящей за ними. Подошел вновь к окну и замолчал.

— Работы все розданы, а моей нет, — взволновано прошептала соседке Мила, — ничего не понимаю. Ты что-ни будь понимаешь?

— Арон Соломонович, а не всем работы раздали, вот Ланковой Людмиле работу не отдали, — громко произнесла Ирина.

Мила пожала плечами и растерянно спросила: «А у меня какая оценка и где моя работа?»

Арон Соломонович, держа руки в карманах брюк, вновь заходил от окна к столу, от стола к доске.

— Все увидели свои ошибки? И в соответствии с ними увидели свои заслуги в виде оценок? — обратился он к аудитории, не отвечая на вопросы девушек.

По аудитории прошел шепоток и волнение студентов: «ни фига себе», — «да уж, результатики», — «одни неуды», — «за что… двойка-то», — «у меня трояк с двумя минусами, это как, тройка или неуд?»…

— А теперь все слушаем меня. Да, вы правы, как вы изволили выразиться одни «неуды», тройки — это почти тоже «неуды». Плачевно, с работой вы не справились. Поэтому тему Островского будете переписывать заново, в виде исключения я дам вам шанс. Завтра будете переписывать на последней паре. А примером того, как надо писать сочинение является единственная работа вашей сокурсницы, — преподаватель вытащил из журнала тетрадь и подошел к парте Милы, — ваша сударыня, — обратился он к Миле.

— Моя? — Мила удивленно вскинула брови, расширив глаза.

— Да. Да вы талантливы, сударыня. У вас замечательная работа! Я и мои коллеги, преподаватели, получили истинное наслаждение, читая ее. Вы извините, но я не удержался и показал вашу работу своим коллегам. Вам надо и далее развивать ваш талант.

— Какой талант? — нахмурив брови, Мила удивленно посмотрела на преподавателя.

— Талант писать! У вас определенно большие способности к сочинительству и изложению ваших светлых мыслей на бумагу. И это мнение не только мое — кандидата педагогических наук, автора 30 работ, но и моих коллег. Я давно обратил внимание на ваши работы, на вашу интересную манеру излагать ваши мысли, еще на первом курсе, но молчал… Излагаете вы, сударыня, очень интересно, это определённо способности и их надо развивать. Вот так. У вас пятерка с несколькими плюсами и вот мое мнение, — он открыл тетрадь и положил перед Милой.

Мила прочитала: «Замечательно!!!!! 5+++ литература, 4/ русский язык. Поработайте над знаками препинания».

— Я ответственно заявляю перед всеми. Вам необходимо дальше развивать ваши способности, поступать в Литературный институт или на факультет журналистики или что-то другое, но вам надо писать, писать, сударыня. И если вы мне позволите, я прочитаю вашу работу вслух.

— Нет, не надо! — смущенно прошептала Мила.

— Жаль! Очень жаль, работа замечательная.

Прозвенел звонок. Преподаватель закрыл журнал, взял свои книги, указку и быстрой походкой вышел из аудитории.

Мила, ошарашенная, смотрела на свою работу. В аудитории несколько минут стояла тишина. Несколько девушек подошли к Людмиле и попросили прочитать ее работу.

— Девчонки, перестаньте. Он все преувеличил. Дам, потом, не сейчас, — она закрыла тетрадь, убрала в портфель, и смущенная вышла из аудитории.

— Ничего себе, — воскликнула Ирина, повернувшись назад к подругам — Татьяне и Наде.

Подруги переглянулись между собой.

— Вот так-то, — улыбнулась Татьяна, — для меня это не новость. Я читала ее дневник юности, где она описывала свои летние каникулы в деревне с 14-ти лет, получила удовольствие, она очень интересно писала.

— А что она там писала? — Ирина с любопытством смотрела на подругу.

— Свои впечатления о деревенской жизни у своей тетушки, как в нее там влюбились три брата, там много чего у них происходило, и Людмила так интересно все это описывала, мне понравилось.

— Три брата влюбились? Как интересно, дай мне тоже почитать, — взмолилась Ирина.

— Ира, ты что? Я не могу. Это ты у Людмилы спрашивай. Ко мне этот ее дневник случайно попал.

— А где этот ее дневник?

— Еще у меня.

— Таня, ну дай по секрету, она ничего не узнает, я тихонечко почитаю и верну тебе, на один денечек. Людмила, она же скрытная и не даст, отмахнется. А мне так интересно узнать про трех братьев.

— Нет, Ира, не обижайся, без ее разрешения я не могу дать. Это будет непорядочно, это же ее дневник. Сама проси у нее. Все, пошли выйдем, проветримся.

Девушки — Людмила, Ирина, Татьяна, Надя, вышли из подъезда техникума.

— Девчонки, а пошли в кафе? Посидим, поболтаем, мороженное поедим, тем более есть повод — отметим литературным триумф Людмилы. Кто за? — весело спросила Ирина, светловолосая девушка, среднего роста.

— Я за, — ответила Татьяна.

— Я тоже за, — засмеялась Надя, скромная девушка с заплетенной назад косой, ничем не примечательная русская девушка, она была выше своих подруг и немного сутулилась.

Девушки подняли руки, говоря этим, «за». Все посмотрели на Милу. Она не подняла руку, молча стояла с опущенными глазами. Девушки переглянулись и вновь дружно посмотрели на неё.

— Это, что значит? Что за протест? — спросила Таня.

— Людмил, ты чего? Пошли, — Ирина слегка толкнула подругу.

— Девчонки, извините меня, но я не пойду. Идите без меня.

Татьяна возмущенно воскликнула: «Нет, нормально? Она виновница торжества, а торжество будет без нее? Ты чего, пошли», — взяла ее под руку.

— Нет, Татьян, отпусти, я не могу и не уговаривайте.

— Ну, пожалуйста, пошли, — заныла Ирина, — не порть нам хорошее настроение, нас всех сегодня не коснулись литературные репрессии, все мы выжили, а ты вышла в этой схватке полным триумфатором.

— Скажите, девчонки, а классно было смотреть половина часа на его молчание, — Таня слегка усмехнулась, посмотрела на Милу, — на его пронзительный взгляд, направленный только на тебя. Представляю, что ты чувствовала.

— И не хочу вспоминать, — отмахнулась Мила.

— Ты же сегодня спасла половину группы, в том числе и меня. Сегодня же должен был быть опрос весь урок, — Надя посмотрела на Людмилу.

— И меня, — вставила Ира, — меня тоже должен был спросить.

— А почему ты такая расстроенная? — Надя тревожно смотрела на Людмилу. — Вроде причин для расстройства нет.

— Это чем же? Чем спасла—то? — удивилась Мила.

— Тем, что сегодня не было опроса! — смеясь сказала Ира, я так плохо выучила Маяковского, ну никак не идет в голову его поэзия. Надь, а ты выучила стихи?

— Да ничего я не выучила, ни одного. Отец вчера пришел пьяный, такой концерт нам закатил, пол ночи мать не могли успокоить. Так что было не до стихов. Я так тряслась, он меня должен был спросить, у меня же там между тройкой и четверкой, — Надя помолчала, справилась с волнением. — А тут так повезло, все внимание тебе было. Так что спасибо тебе, Люда.

Все девушки сочувственно посмотрели на Надю.

— Все хорошо, что хорошо кончается. Только мне как—то не по себе до сих пор, сделал из меня… не пойму кого, — сердито ответила Мила.

— Да все нормально, ты нас сегодня здорово выручила, завтра мы свободны от двух его уроков, он же оставил только тех, кто будет переписывать сочинение. И твой литературный успех надо отметить. Люда, пошли, столько поводов, — настаивала Ирина, взяв подругу под руку.

— Девчонки, да не пойду я, — ответила Мила, высвобождая свою руку, — не обижайтесь.

— Да в чем дело? — воскликнули Татьяна.

— Ты хочешь, чтобы мы поссорились? — добавила Ирина.

— Нет, конечно.

— Тогда говори, — твердо сказала Татьяна.

— У меня совсем нет денег, — тихо произнесла Мила.

— О, Боже! Так бы и сказала.

— Я и говорю.

— Я угощаю, у меня есть. Пошли. Все. Идем, — Таня решительно взяла ее за руку.

Все девушки весело пошли в сторону кафе—мороженое.

Вскоре улыбающиеся девушки сидели за столиком в кафе, ели мороженое. Ирина и Надя непринужденно болтали, обсуждая фасон платья, которое хотела сшить Ирина на выпускной вечер. Ира рисовала фасон платья на салфетке. Татьяна задумчиво смотрела на Людмилу.

А Мила смотрела в окно, за окном парень целовался с девушкой, они смотрели влюбленными глазами друг на друга, отвела от них взгляд и увидела, что Таня внимательно смотрит на нее: «Что? Танюш, что ты хочешь сказать?»

Таня нагнулась над столом к Миле, тихо сказала: «Я прочитала твою работу, все предыдущие твои работы я тоже читала, как ты помнишь, спасибо за доверие. И я полностью согласна с Ароном Соломоновичем, что тебе надо и дальше развивать свои способности и поступать в ВУЗ в этом направлении».

— Не знаю, — пожала плечами, — не думала об этом всерьез, пишу, как—то легко, — так же тихо ответила Мила.

— Тем более, вот и хорошо, что легко пишешь, это и есть способности, их надо развивать. Поступать надо не в институт культуры, а на факультет журналистики.

— Нет. Не хочу быть журналистом, это не мое. В Литературный институт — это просто исключено, там огромный конкурс, да и… Тань, мне нужна твердая профессия, чтобы ежемесячно зарплату получать и быть не зависимой от родителей. Какой я писатель, смешно, право. Нет, я умру от страха. Нет, это не мое.

— А я знаю, что надо делать, — оживилась Таня. — У меня родственник, двоюродный брат Виктор, закончил в прошлом году ВГИК, режиссер—документалист. Хороший парень, без всяких там киношных прибамбасов. Я, кстати, как-то рассказывала ему о тебе, еще в прошлом году. — Увидев удивленный взгляд Милы, Таня продолжила: Помнишь, ты рассказывала о своих каникулах в деревне? О твоих там юношеских победах, ты тогда дала мне свой дневник. Так я зачитывалась им и в тот день, тогда у нас в гостях были родственники. Виктор застал меня, как раз за чтивом. Извини, но так получилось, что я дала ему прочитать. Ведь там ничего такого секретного не было. Это не красиво, я понимаю, но так получилось… извини.

— Понятно. И что?

— Что? Я сегодня же ему позвоню, все расскажу и можно покажу ему последнюю твою работу?

Мила достала из портфеля тетрадь и молча ее отдала.

— Замечательно. Я вас познакомлю. Он обязательно посоветует тебе что—то дельное. И потом… — Таня замолчала, опустила глаза.

— Что потом?

— Потом у него и у его отца, — тихо смущенно продолжила Таня, — большой круг знакомств. Они замечательные, грамотные, образованные люди. Виктор обязательно тебе поможет. Я это чувствую. Договорились?

— Танюш, как-то неудобно. Может не стоит беспокоить людей.

— Стоит. Все. Договорились. Знакомимся?

— Не знаю. Танюш, решай сама, доверяюсь полностью вам, синьорина, — улыбнулась Мила.

— Наконец—то улыбка появилась на твоем лице. Сегодня же ему звоню и вас знакомлю, — улыбнулась Татя, повернулась к девушкам. — А вы, девчонки, что там все рисуете? Покажите нам, — весело обратилась Татьяна к подругам.

— Вот наши платья на выпускной вечер, — Ирина, смеясь протянула рисунки, нарисованные ею на салфетках, — вот мое, а это платье Нади, — показала Ирина.

— Какие красивые. Ирин, ты художница, так красиво рисуешь. Молодчина. А я вот совсем рисовать не умею, — Мила с интересом рассматривала рисунки.

— Ой, не умеешь рисовать! Ах—ах! Зато ты играешь на пианино, хорошо поешь, да еще красиво пишешь. Вон какие восторги вслух выслушиваешь. А мне никто восторгов не высказывает по поводу моего рисования, — Ирина укоризненно посмотрела на Милу, — если ты еще будешь и рисовать, то это будет уже слишком, — добавила она.

— Перестань завидовать. Зависть — это самое низкое чувство, — одернула подругу Татьяна.

— О каких талантах ты говоришь, прекрати. Способности — это еще не талант. Я вот не знаю в какой институт поступать. Татьяна, молодец, четко знает куда поступать — на искусствоведческий. Вы с Надей определились — в институт культуры. А я со своими способностями плыву не знаю куда, — Людмила вздохнула и вновь посмотрела в окно, — в голове какая—то пустота и отсутствие желаний.

— Не наговаривай на себя. В твоей голове пустота? Что ты болтаешь? Просто в твою голову поселились другие мысли. В последнее время тебя что-то занимает помимо учебы, ты эти мысли гонишь, но они все равно лезут в голову. Так? Влюбилась? Признавайся, — Татьяна шутливо подмигнула девушкам.

— Что? Влюбилась? Ты, о чем, в кого?

— В Володю! Непросто же так, он из Люберец несколько лет к нам на Щелковскую мотается, провожает тебя.

— Людмил, колись, ля—мур? — таинственно спросила Надя.

— Такая скрытная. Никогда ничего не рассказывает. Ну, расскажи хоть нам, — взмолилась Ирина.

— Разочарую вас. Рассказывать нечего. Мы с Володей просто друзья, учились вместе, он мне стал симпатизировать где-то в 7—м классе, по-моему. В общем, замечать я стала в 7—м классе, в 8—м как—то хихоньки да хаханьки, все вместе компанией общались, а после 8 класса я поступила сюда. Он стал настойчивей в своих ухаживаниях, стал зачем—то провожать, встречать.

— Просто вы повзрослели, вы столько лет вместе, а он за тобой все ухаживает… уже 6 лет, разве это о чем-то не говорит, — тактично заметила Татьяна.

— И что у тебя к нему ничего не екает, — спросила Ира.

Людмила пожала плечами и скорчила гримасу: «Нет, ничего».

— А вы целовались? — наклонилась и тихо спросила Надя.

Мила улыбнулась, смутилась, промолчала.

— Людмил, ну ладно тебе, скажи, целовались?

— Один раз, — с улыбкой ответила Мила.

— И что? Как? Понравилось? — Ирина затаила дыхание.

— Нет. Не понравилось.

— Как? Совсем?

— Совсем. Не понравилось, я попросила его больше этого не делать.

— И что? Что он послушался и даже больше не пытался тебя еще поцеловать? — продолжала допытываться Ирина.

Мила смущенно молчала, опустив глаза. Ирина шутливо с улыбкой толкнула ее в плечо, все девушки смотрели на нее и ждали ответа.

— Пытался, — с усмешкой ответила Мила.

— И что? Потом понравилось? — Таня, затаив дыхание, не сводила глаз с Милы.

— Нет, было легкое неприятное ощущение, и я его тогда оттолкнула и, по—моему, даже поморщилась, — Мила вздохнула. — Всё, больше не целовались. Все? Удовлетворили свое любопытство? — Мила хитро улыбнулась.

— А потом? Что было потом? Он больше не пытался тебя поцеловать? — спросила громко Ира.

— Тихо ты. Что ты кричишь? Пытался. Хватит на эту тему. Я все рассказала.

— И после этих двух поцелуев он перестал тебя интересовать? — не унималась Татьяна.

— Да. Вы очень проницательны, девушка, — вздохнула Мила.

— А ты ему сказала об этом? — не успокаивалась Ирина.

— Ну, нет, конечно, — нахмурилась Мила.

— А почему? Почему ты ему не сказала, — Надя хитро смотрела на Милу.

— А напрасно, — засмеялась Ира, — надо было сказать, может он бы стал учиться, как надо целоваться с девушками.

— С кем? — удивилась Таня.

— Да с кем угодно, это его проблема.

— Ты что говоришь, Людмиле это совсем не надо, пусть учится вместе с ней, — засмеялась Надя, — правда, Людмил?

— Нет, мне это совсем не надо. Все! Тема закрыта! — Мила нахмурилась.

— Хорошо, эту тему закрыли, а давай откроем другую тему? — Ирина, улыбаясь, смотрела на подругу.

— Какую?

— Расскажи нам о своих летних каникулах в деревне.

— Почему я? — нахмурилась Мила.

— Потому что ты сегодня у нас героиня дня.

Девушки переглянулись между собой, и все дружно рассмеялись.

Мила жила в двухкомнатной квартире, в «хрущевке», смежные комнаты, крошечная прихожая, совместный санузел и ванная, маленькая шестиметровая кухня. Их квартира скромно, но уютно была обставлена всем необходимым, в первой комнате — книжный шкаф, диван-кровать, на которой спали родители, рядом стоял красивый торшер с большим абажуром, платяной шкаф, прямоугольный стол со стульями, тумбочка с телевизором. Во второй, смежной комнате, у окна стоял большой письменный стол, за которым в основном занималась Мила. У окна стояла тумбочка с красивой вазой, девушки следили, чтобы там всегда стояли цветы, диван-кровать, на которой спала Валентина, платяной шкаф, за дверью стояла железная кровать, с большими мягкими подушками на которой спала старшая сестра Лида, а когда она вышла замуж, то на нее перебралась Мила, чем была очень довольна. За занавеской находилась кладовка, маленькая комнатушка, в которой от пола до потолка были сделаны полки, уставленные банками с соленьями и вареньем, коробками и стояла односпальная кушетка. На кушетке долгое время спала Мила, до замужества старшей сестры.

В кухне мать Милы, Мария Федоровна — женщина не большого роста, полноватая, русые, не густые волосы зачесаны назад и собраны в пучок, маленький курносый носик, круглые большие, уставшие глаза, жарила большую сковороду картошки с луком.

Старшая сестра Лида — стройная, среднего роста молодая женщина, темно русые густые волосы, прическа «каре» с легким начесом, нарезала за столом салат из овощей и зелени.

— А Люся скоро приедет? Совсем ее не вижу. Как у нее дела? — спросила Лида.

— Да мы сами ее не видим, крутиться, как белка в колесе, рано уезжает, приезжает поздно. Если приедет пораньше, бежит в библиотеку, то еще куда—то, потом занимается до поздней ночи… Одни глазищи остались…

— Ничего, — улыбнулась Лида, — последний год остался, самый трудный — окончание техникума, да еще и окончание музыкальной школы. И у нас у всех троих будет специальное среднее образование.

— Дай-то Бог, что бы все хорошо было.

— Валентина в институт-то готовится?

— Да вроде занимается, ездит на подготовительные курсы со своей Анькой.

— Только вот зря она в педагогический, — сморщила нос Лида.

— Да в какой же еще поступать, закончила педагогическое училище, работает воспитателем, пошла по своей специальности. Дети ее любят. Да и заведующая с методистом ею довольны. Замуж ей пора выходить, уж 21 год.

— А у нее кто-то есть?

— Да толком не пойму. Гуляют с Анькой по вечерам, а с кем не знаю, никого не видела… Ты бы, как сестра, у нее спросила, тебе быстрее скажет.

— Попытаюсь выведать. А Володя Разумов продолжает за Люсей ухаживать? — продолжала расспрашивать Лида.

— Продолжает, — Мария Федоровна с улыбкой повернулась к старшей дочери, держа нож в руках, — хороший парень, нравится мне, воспитанный, скромный, симпатичный, из хорошей семьи. Только наша как-то не серьезно к нему относиться.

— Да ладно, он за ней столько лет ходит, она просто привыкла к нему. Да она еще молодая, восемнадцати еще нет. Пусть гуляет, сама разберется. Меня Валентина больше беспокоит, — участливо говорила старшая сестра, — она какая-то грустная в последнее время, я ее спрашивала, она ничего толком не говорит.

— Да нет, вроде ничего такого я не замечала, — пожала плечами мать, — она вон больше с Анькой шушукается.

— Ну и ладно, значит мне показалось, — улыбнулась Лида.

А в дальней комнате средняя сестра Валентина с подругой Анной сидели на диване и тихо беседовали.

Анна — девушка еврейской наружности, с длинными черными, волнистыми волосами, похожими на химию, нос слегка с горбинкой, верхние зубы несколько выпирали, выше среднего роста, слегка небрежно и скромно одетая.

Валентина — полная противоположность Анне: среднего роста, красивая девушка, зеленые миндалевидные глаза, черные, правильной формы брови, черные густые волосы до плеч, прямые ровные зубы.

— В пятницу, на танцы идем? Мы с Тиграном договорились на 20 часов. Там будут все ребята… и твой красавчик Грант, — улыбнулась Анна.

— А он и вправду красавчик, правда?

— Да, хотя они все красавцы, вся пятерка, только вот Гарик худенький, по-моему, он чем-то болен и всегда бледный, и грустный.

— Нет, Гриша все—таки очень симпатичный парень, обрати внимание на его глаза, у него удивительно красивые глаза. Они у него разные — то серые, то темно голубые, то серо—голубые… нет правда.

Аня улыбнулась: «Не спорю. Только он какой-то молчаливый, не компанейский, то ли мой Тигранчик — веселый, легкий, одно слово грузин — добрая душа, всегда в настроении, легкий он человек, мне хорошо с ним и легко».

Валентина мечтательно тихо произнесла: «Да молчаливый, но он какой—то особенный… не такой, как все парни. Нет, мне он нравится. Мне так нравился только один парень в школе Преображенский и все, но это было как бы детство, а это совсем другое… По-моему, я влюбилась».

— Тем более бери все в свои руки! Как я с Тиграном, я ведь сделала первый шаг и все замечательно получилось, мы любим друг друга. А ты что? Маешься только… Мне кажется он сам никогда первый шаг не сделает… не решительный он потому что. Бери все с свои руки, я тебе говорю!

— Ой, я не знаю, — вздохнула Валентина, — как-то неудобно мне… я всегда теряюсь, когда его вижу.

— Да я это уже заметила, ты мямля, он, мямля, да вы и наедине то не бываете, с ним все время Борис.

— Это так, они прям не разлей вода.

— Вот что, — решительно заявила Аня, — Борису надо найти какую-нибудь девушку, — помолчав она посмотрела на подругу, — с кем бы его познакомить?

— Что он сам не может познакомиться, тоже мне сваха.

— Валя, ты не понимаешь, когда он там познакомиться, а нам надо что? Нам нужно Гришу с тобой как—то соединить, а для этого у вас должна быть какая-то возможность быть наедине, чтобы понять, как он к тебе относиться, а для этого надо Борю куда-то деть. Их надо разъединить, надо чтобы Борис увлекся кем—то, на свидания ходил ну и все такое прочее.

— Ну да. Я с этим согласна. И что для этого мы можем сделать?

— Надо подумать. Я знаю точно, что Борису надо найти девушку.

Ладно, идем сегодня на танцы и будем думать и искать ему девушку, а там посмотрим. Все, я пошла встречаемся около ДК, около восьми вечера.

Аня встала, поцеловала Валентину в щечку: «Не дрейфь, подруга, прорвемся и все будет нормалек. Пока. До встречи».

— Ладно. До встречи, — улыбнулась Валентина.