Электрический идол

Кэти Роберт, 2022

Он был самым красивым мужчиной в Олимпе… И самым беспощадным. В ультрасовременном городе Олимпе за все приходится платить. Психея знала, что рано или поздно ей предстоит столкнуться с яростью Афродиты, но никак не ожидала, что на карту окажется поставлено ее сердце… Как не ожидала и того, что приказ нанести ей смертельный удар будет отдан великолепному сыну Афродиты. Эросу легко дается проливать чужую кровь. Воспитанный, чтобы стать оружием своей матери, он привык считать себя монстром, а не человеком. Но когда приходит время уничтожить последнюю цель, он оказывается не в силах это сделать. Сбитый с толку реакцией, которую пробуждает в нем Психея, он прибегает к единственному пришедшему на ум способу ее уберечь: привязывает ее к себе и душой, и телом. Психея не ожидала, что окажется замужем за самым опасным убийцей в городе, но что-то в Эросе пробуждает в ней огонь, который она не ощущала никогда прежде. Когда границы стираются, а объекты привязанности меняются, она понимает, что Эрос все же может завладеть ее сердцем… и не уверена, что сумеет пережить эту утрату.

Глава 5

Эрос

Я прибываю на место встречи на час раньше, чтобы осмотреться. «Эребус» — небольшой захолустный паб на границе Складского района Верхнего города. Даже располагаясь на северной стороне Стикса, этот район разительно отличается от тщательно спланированной центральной части города, в которой живет большинство из Тринадцати. Близость к бизнес-центру Зевса, башне Додоны, считается показателем статуса, и все улицы в окружающих кварталах представляют холодное сплетение бетона, стали и стекла. Однообразное, но вполне привлекательное, если вам такое по вкусу.

Территория вокруг Складского района Верхнего города — место, куда люди отправляются, чтобы немного развлечься, когда у них нет сил или смелости перейти через реку, чтобы попасть в Нижний город. Здесь правит Дионис, и кругом порок. К тому же, находясь в этом районе, люди склонны смотреть на все сквозь пальцы и не совать нос в чужие дела, что соответствует моим целям.

Нужно действовать осторожно. Бар небольшой, но он втиснут в пространство между двумя зданиями, так что в нем достаточно углов и закоулков, в тени которых расставлены столики. Я занял один из них в задней части зала и щедро заплатил бармену, чтобы во время предстоящей встречи он делал вид, будто ничего не замечает.

Не имеет значения, что подразумевает это задание и чего хочет моя мать, у меня нет желания мучить Психею. Уверен, что Афродита хотела бы, чтобы я затащил ее в темный переулок и принялся за работу тупым ножом, но Психея почувствует лишь сонливость, а за ней ничего.

Это меньшее из того, что она заслуживает.

Я откидываюсь на спинку стула. Сейчас не время для сомнений, чувства вины и прочей ерунды. Я поступал хуже и с хорошими людьми, а все потому, что они мешали моей матери или она считала, будто они угрожают ее положению. Общественность может полагать, что убийство — большее зло, но люди не представляют, как у молодого, подающего надежды человека возможно отнять все. Красоту, статус, уважение сверстников. Так чертовски просто разрушить чужую жизнь, если обладаешь нужной информацией и ресурсами.

Но не могу убедить себя, что убийство Психеи — это милосердие.

Раньше такого со мной не бывало. Я преследовал тех, кто этого заслуживал, людей, которые угрожали моей матери. Я был охотником на монстров, которые намеревались причинить вред моей семье. Пока однажды не поднял взгляд и не осознал, что я — величайший монстр из всех. Я пожертвовал слишком многим, стер все границы, чтобы мораль стала для меня лишь словами.

Обратного пути не было.

Его и нет.

Я знаю, когда Психея входит в бар. Немногочисленные посетители замолкают и настораживаются. Даже в джинсах и черном пальто до колен она достаточно красива, чтобы все посворачивали шеи. Она неспешно идет через бар, осматривая каждый столик, пока ее карие глаза не останавливаются на мне.

Хорошо, что нас разделяет приличное расстояние, потому что я делаю глубокий вдох, оказавшись в центре внимания этой женщины. В ночь вечеринки я был слишком рассеян и не смог в полной мере оценить эффект ее присутствия. Но, даже страдая от боли и вне себя от злости, оценил, как серое платье облегало ее пышную фигуру и открывало соблазнительный вид на ее грудь.

Особенно когда она наклонялась, чтобы перевязать мои раны.

Сосредоточься.

Она подходит к столику и, не колеблясь, садится напротив. Как ни странно, мне нравится, что она не съеживается и не вздрагивает. Психея вошла сюда уверенно, и у меня возникает чувство, что во всех ситуациях она ведет себя так же. Чертовски жаль, что дерзость не поможет ей пережить эту ночь.

— Психея.

— Эрос. — Мгновение она задумчиво смотрит на меня. Вспоминая, возможно, как я выглядел, когда мы говорили тогда. Единственный раз, если не считать немногочисленных приветствий на различных вечеринках. Даже будучи детьми Тринадцати, мы едва ли чем-то связаны. Женщины Димитриу держатся особняком. Еще одна их особенность, которая приводит Афродиту в бешенство.

Психея неторопливо откидывается на спинку.

— Люди отправляют мне имейл, когда хотят встретиться. А ты настолько ловкий, что можешь раздобыть мой номер телефона. Зачем связываться с Гермес?

Потому что электронную почту могут взломать, а телефон отследить. Неважно, что остальные думают о Гермес, она серьезно относится к своему титулу и обязанностям. Если послание должно оставаться тайным, таким оно и останется. Даже обладатели наследного титула не могут заставить ее поделиться сообщением.

Если Психея будет убита, не хочу, чтобы что-то указывало на мою причастность.

Если? Какое, к черту, «если»? Ее судьба была решена, когда моя мать потребовала ее сердце. Нет, раньше, когда Психея проявила ко мне доброту, несмотря на то что все остальные на вечеринке отвернулись бы от меня. Даже мои друзья сделали бы вид, что не замечают ни крови, ни моей хромоты. Мы все делаем вид, что я всего лишь неуправляемый сын Афродиты. Слишком раскованный в своем обаянии и непостоянный, чтобы связать себя даже подобием обязательств.

Никто не говорит, что еще я делаю для своей семьи.

Или о том, кто за все расплачивается.

Нет никаких сомнений, какую мне сегодня придется заплатить цену. Есть лишь один путь. Хотя не скажу, что не делал чего-то хуже. Мои руки покрыты кровью врагов матери, как реальных, так и мнимых. Я давно примирился, что никогда не смогу их отмыть. И больше не собираюсь вести битву за святость. Меня ждет Тартар.

Я подаюсь вперед и ставлю локти на стол.

— Уверен, Гермес уже сказала тебе, что я предпочитаю поговорить лично.

— Она упоминала об этом. — Психея сбрасывает пальто, под которым оказывается тонкий черный свитер, идеально облегающий ее грудь. — Как твоя грудь?

Я моргаю.

— Что?

— Твоя грудь. Та, что две недели назад была усыпана порезами. — Она кивает в мою сторону. — Тебе удалось найти врача?

Не успев подумать, я тянусь рукой к груди.

— Да. Все было не так плохо, как казалось.

— Повезло.

— Конечно. Повезло. — Виной тому моя ошибка. Если бы не поторопился, чтобы вовремя прийти на вечеринку, то не ослабил бы бдительность и не позволил отцу Полифонты нанести мне так много ударов. — Но все же я вышел из боя живым. Это удалось не всем.

Психея медленно вздыхает.

— Например, красотке, которая задавала слишком много вопросов?

Точно. Я так ей и сказал, да? Я не стараюсь улыбнуться.

— Моей матери не нравятся многие красивые девушки в Олимпе. — Красивые люди, если быть точнее. Пол не имеет такого значения, как красота и внимание. Афродита хочет заполучить львиную долю и того, и другого.

— Кто это был?

— Не важно.

Психея отвечает мне печальной улыбкой.

— Сделай одолжение.

Я действительно имел это в виду, когда сказал, что это не важно. Это ее не спасет. Не изменит того, что произойдет этой ночью.

— Полифонта.

Психея хмурится.

— Мне незнакомо это имя.

— У тебя нет причин его знать. — Полифонта не поднялась по социальной лестнице настолько высоко, чтобы посещать вечеринки в башне Додоны. Но достаточно, чтобы подвергнуть себя опасности. Дурочка, которая думала, что сможет тягаться с Афродитой без всяких последствий. Даже если бы она не перешла дорогу моей матери, то довела бы до убийственной ярости кого-то другого. Она была слишком болтлива и неосторожна.

— Эрос… — Психея качает головой, выражение ее лица становится закрытым. — Ладно, думаю, это правда не важно.

Мне отчаянно хочется узнать, что она собиралась сказать. Хотела сообщить, что заметила, как я пялюсь на ее рот? В ответ на мой взгляд она прикусила губу. Думаю, она даже не осознала этого. Как и не осознала, что несколько секунд смотрела на мои губы, пока не опомнилась. Будь все иначе, я бы, возможно, ее поцеловал.

Быть может, усадил к себе на колени и развеял всю ее настороженность.

Поцелуем, а потом неспешным соблазнением, которое подарило бы нам обоим огромное удовольствие.

Мотаю головой. О чем я думаю, черт возьми? Даже если бы переступил эту черту, только усугубил ситуацию.

— Ты права. Это неважно.

— Как я и сказала. — Она прокашливается и выпрямляет спину. — Ладно, давай переходить к делу. Ты хотел встретиться, чтобы обсудить, как отвлечь от нас внимание прессы. От тебя, если говорить конкретнее. Уверена, Афродита не в восторге от этой ситуации, а ты разбираешься в подобных вопросах не так хорошо, как я. У меня есть пара идей.

Я моргаю.

— Что-что, прости?

— Мы же для этого встретились, разве нет?

Я, наверное, убью Гермес за то, что навела ее на такие мысли. Я сказал ей любыми способами заставить Психею прийти сюда, но не ожидал, что та использует доброту Психеи против нее же самой. У меня сводит живот.

— Ты пришла, думая, что мне нужна твоя помощь, чтобы заставить прессу переключить внимание на кого-то другого. — Будто я сам раньше этого не делал.

Она поспешила сюда, без раздумий бросившись в мою ловушку, потому что решила, будто мне нужна ее помощь.

Кажется, меня сейчас стошнит.

Психея замирает.

— А разве мы не поэтому встретились?

— Нет, — отвечаю я почти с нежностью. Боги, как сейчас себя ненавижу. — Мы встретились по другой причине.

Она прокашливается.

— Значит, ты здесь, чтобы выполнить задание.

— Да. — Это слово звучит как извинение.

Мгновение тишины. Еще одно. Она выпрямляется.

— Не может же она так злиться из-за одной фотографии?

— На самом деле…

Психея продолжает, будто я ничего не говорил.

— Хотя, с другой стороны, думаю, все не так просто. Они с моей матерью враждуют уже десять лет, и Афродите не нравится, что Деметра наступает ей на пятки. Полагаю, причины не важны. Суть в том, что у нее нет возможности сломать мне жизнь. У меня нет скелетов в шкафу. А значит, она их придумает. — Психея скрещивает руки на груди. — И каков план? Выдумаешь какой-нибудь секс-скандал? Может, попытаешься изгнать меня. Удачи с этим. Моя мама этого не потерпит.

Она не воспринимает происходящее всерьез, а мне это вдруг становится необходимо. Не знаю зачем. Когда она не думает, что это вопрос жизни и смерти, это значительно упрощает мою задачу. Я не замечаю, как говорю ей правду.

— Афродита не хочет ломать твою жизнь. Она хочет твоей смерти.

Я ожидаю, что она заплачет. Будет умолять. Может, попытается сбежать. Но она этого не делает.

Выдержав паузу, чтобы взять себя в руки, Психея расправляет плечи и смотрит мне в глаза.

— Эрос, ты производишь на меня впечатление умного человека.

— Спасибо, — сухо отвечаю я.

Знал, как пройдет этот разговор, но Психея повела себя не так, как ожидал. Вопреки здравому смыслу, любопытство грозит пробиться сквозь мою решимость довести дело до конца. Я понимал, что она не такая, как все, с кем прежде имел дело. Подозревал, что она не простая, но даже не догадывался насколько.

— Ты понимаешь, кто стоит на моей стороне. Если тронешь меня, Персефона разорвет тебя на миллион кусочков, а Аид встанет рядом, чтобы никто не помешал ей это сделать. — Она наклоняется вперед, и я, не сдержавшись, смотрю, как ее грудь выпирает через треугольный вырез свитера. — Я не говорю о том, что сделает моя мать. В отличие от Афродиты Деметра не боится испачкать руки, когда этого требует ситуация.

— Хочешь сказать, что твоя мать убила последнего Зевса?

— Нет, конечно, — фыркает она. — Это ничем не подкрепленный слух, и ты это знаешь. Давай не будем делать вид, будто твоя мать не ухватилась бы за эту историю, будь у нее какие-то доказательства.

Она права. И все же кажется странным, что она не стала прямо утверждать, будто Деметра невиновна. Официальная версия гласит, что Зевс случайным образом разбил окно в своем кабинете и случайно разбился насмерть, но все знают, что это выдумка.

Хотя все это не имеет значения.

Ситуация стремительно выходит у меня из-под контроля.

— Психея…

— Я не закончила. — Она смотрит на напиток, который я ей заказал, — тот, где содержится снотворное, способное вырубить ее так, что она не почувствует боли. — Есть еще один момент, который ты должен учесть, прежде чем мы продолжим. Моя мать устраивает мне брак с Зевсом. Не думаю, что он поблагодарит тебя за убийство будущей Геры.

Ко мне приходит понимание, принося такое жаркое разочарование, которого хватит, чтобы спалить меня дотла.

— Если бы это было решено, мое задание бы отменили. — Даже Афродита не посмела бы угрожать будущей Гере.

— Возможно, но риск все равно велик. Как я сказала, ты показался мне умным парнем, а значит, наверняка уже подумал об этом.

Двусмысленный комплимент. Вопреки здравому смыслу я восхищаюсь Психеей. Она пришла сюда, ожидая одного, но быстро перестроилась и теперь близка к тому, чтобы меня перехитрить.

— Я бы оказался не таким умным, если бы не сделал этого, верно?

— Именно. — Психея склоняет голову набок. — Учитывая все сказанное, у меня есть к тебе вопрос.

Выругавшись, откидываюсь на спинку стула и машу рукой.

— Ни в коем случае не позволяй мне прервать твой блистательный монолог.

— Спасибо. — Она одаривает меня легкой улыбкой, которая почти подавляет страх, скрывающийся в ее карих глазах. У меня было много предположений об этой женщине, когда ее семья только появилась на горизонте десять лет назад. И казалось, что за последующие годы эти предположения только подтвердились. Но после того, как она помогла мне на вечеринке, и этого разговора вынужден признать, что, возможно, был в корне неправ.

Она не бездарный инфлюенсер, чье единственное занятие — тратить деньги матери и делать красивые фотографии для подписчиков. В ее хорошенькой головке скрыт ясный ум, и она использует все его возможности, пытаясь выбраться отсюда живой.

Психея заправляет прядь темных волос за ухо.

— Если стабильность настолько важна, что Деметра, Аид и даже Зевс заинтересованы в ее поддержании, неужели ты правда думаешь, что они останутся в стороне и позволят твоей матери беспрепятственно вершить свою мелочную месть? Они могут смотреть сквозь пальцы, когда целью оказывается кто-то не из их ближайшего окружения, но я не бедная светская львица, о которой никто раньше не слышал. Я дочь Деметры. Если причинишь мне вред, они примут меры. Они уничтожат ее и тебя вместе с ней.

Она не ошибается. Когда большинство из Тринадцати объединяются, то становятся неудержимой силой. Чертовски жаль, что для сидящей напротив меня женщины это ничего не изменит.

— Занятная история. Даже если это правда, это не имеет значения.

От этих слов ее улыбка меркнет.

— О чем ты? Я только что перечислила имена ключевых фигур города, и полагаю, что Посейдон их тоже поддержит, потому что терпеть не может нечестную борьбу за положение. Итого все три наследных титула. Твоя мать достаточно умна, чтобы понимать, когда ее переиграли. Да и ты, конечно, тоже. Ни один здравомыслящий человек не пошел бы этим путем при таком раскладе.

Я сдерживаю вздох. В этом-то все и дело.

— С твоей стороны весьма смело предполагать, что моя мать в ладах со здравым смыслом. Ты ее вообще знаешь?

Психея открывает рот, похоже, обдумывая, что собиралась сказать, и хмурится еще больше.

— Я считала, что эта мелочность и мстительность — притворство.

Моя жизнь была бы гораздо проще, если бы так и было и моя мать жила не ради того, чтобы увидеть как все, кто перешел ей дорогу, падут.

— Она способна справиться с последствиями. — Так или иначе. Не знаю, как ей это удастся. Но не сомневаюсь, что она бы ответила, заикнись я об этом.

Твоя работа состоит не в том, чтобы думать, сын. А чтобы наказывать тех, кого я хочу наказать.

Убей девчонку и таким образом вырежи сердце и у Деметры.

Психея бледнеет сильнее.

— Ты всерьез.

— Да.

— Я только что сказала, что могу направить против тебя большую часть Тринадцати, но не имеет значения, что я предприму, потому что женщину, которая отдает тебе приказы, личная месть волнует больше, чем жизнь ее сына. — Она смотрит на меня, ища в моем лице что-то, чего никогда не найдет. — Это из-за нее ты так спешил на вечеринку, ведь так? Из-за нее не стал искать врача? Держу пари, она была в ярости, что ты опоздал.

Психея подобралась близко к истине.

— Это неважно.

— Конечно, важно. Ты был ранен. Даже моей матери со всеми ее махинациями и жестокостью было бы не все равно, если бы кто-то из нас пострадал.

Я одариваю Психею долгим взглядом.

— Я бы сказал, что это подтверждает мою позицию, а не твою. Но это неважно, потому что никто не обвинит меня. Ты об этом позаботилась. — Я достаю телефон, нахожу нужное приложение и открываю. Затем кладу телефон на стол между нами. Психея наклоняется, пролистывает несколько постов, бледнея все сильнее. Я знаю, что она увидит. Гермес с Дионисом и пышная брюнетка отрываются где-то в городе. Лицо брюнетки ни разу не попадает в кадр, но она достаточно похожа на Психею и фигурой, и прической, чтобы все поверили, что это она. — На всех фотографиях стоят тэги и отметка о времени. Никто не знает, что ты здесь.

— Гермес знает.

— Гермес ведет свою игру. Она не на твоей стороне. Она ни на чьей стороне, кроме своей собственной. — Я забираю телефон. — И не станет рассказывать правду по тем самым причинам, которые ты только что перечислила. Она так же заинтересована в стабильности, как Зевс и все остальные, и не выдаст информацию, которая может развязать войну. — Гермес настолько непостоянна, что в обычной ситуации я бы не стал делать вид, будто знаю, в каком направлении она двинется, но это знаю наверняка.

В конечном счете она служит Олимпу, как и все из Тринадцати.

У Психеи слегка дрожит нижняя губа, но она предпринимает попытку это скрыть.

— Ты заслуживаешь лучшего, чем быть оружием своей матери, Эрос.

— Не пытайся воззвать к моей человечности. Ее во мне нет.

Она наклоняется и понижает голос, ее карие глаза полны мольбы.

— Я помогла тебе две недели назад. Я была не обязана это делать, и мы оба это знаем. Возможно, в тебе нет человечности, но ты наверняка веришь в закон равновесия. Неужели ты готов отплатить мне за помощь жестокостью только потому, что что-то разозлило твою мать?

— Психея. — Черт подери, не стоило произносить ее имя. Слишком приятно это делать, и я начинаю желать то, что для меня не предназначено. — Перестань. Что бы ты ни сказала, это ничего не изменит.

Впервые с тех пор, как она присела за столик, в ее глазах пробуждается настоящий страх. Она пришла сюда, готовая помочь сыну врага, и предложила впечатляющие аргументы, которые сработали бы, если бы на моем месте был кто-то другой, а сама она не стала орудием собственной гибели, потому что доверилась мне настолько, что даже придумала себе алиби. Мне давно никто не бросал вызов, не пытался оказать сопротивление или переиграть меня.

И давно никто не проявлял ко мне доброты.

Неожиданно я тянусь через стол и накрываю ее ладонь своей. У нее поразительно теплая кожа.

— Должен сказать, что это была хорошая попытка. Ты сделала все, что могла.

— Удивительно, что мне от этого не легче. — Она смотрит на ладонь, к которой я прикасаюсь. — Лучше бы ты убрал руку. Едва ли мне нужно утешение от моего убийцы.

Ощутив непонятную боль, убираю руку и тру себе грудь, а чувство, которое испытывал, когда Психея заклеивала мои раны, становится сильнее. Что это, черт возьми? Конечно, не угрызения внезапно проснувшейся совести. Я не могу спасти эту женщину. Пускай я оружие своей матери, но далеко не единственное. Если откажусь сделать это, она пришлет кого-то другого, кому будет безразлично, что Психея напугана и умрет в муках. Ее убьют.

— Так ты и поступил с Полифонтой? Встретился с ней пропустить по бокальчику, а потом вывел на задний двор и убил? Она молодец, что оказала сопротивление, но, очевидно, безуспешно. Сколько раз ты это делал, Эрос? Неужели ты в самом деле хочешь так жить?

— Хватит. — Слово звучит резче, чем мне хотелось, но я знаю, что она делает, и это ничего не даст. Я не намеренно стал домашним монстром своей матери, но вот я здесь, и обратного пути нет. — Серьезно. Ты не сможешь отделаться болтовней.

Она проводит пальцами по волосам, выражение ее лица остается пугающе спокойным.

— Я хотела иметь детей. Теперь это кажется такой глупостью. Зачем желать принести детей в этот мир? Но я хотела. Думала, что у меня больше времени. Мне всего лишь двадцать три.

Черт.

— Хватит, — повторяю я.

— Почему? — Сквозь ее спокойствие прорывается резкость и злость. — Тогда я становлюсь больше похожа на человека? Так сложнее спустить курок?

Да. Мне и раньше все это стоило титанических усилий.

— Не имеет значения, чего я хочу. — Не собирался это говорить, впрочем, много чего не хотел говорить ей. Она чертовски отважная, и становится невыносимо оттого, что мне приказали погасить ее свет. Но другого выхода нет.

Хотя существует способ отплатить за ее доброту…

Нет. Ужасная идея и вряд ли надежная. Мать одержима местью. Она не допустит, чтобы что-то помешало мне наказать Деметру и Психею, устранив последнюю. Если попытаюсь помешать ей, она пойдет другим путем и все равно убьет Психею.

— Пообещай, что не причинишь вреда моим сестрам.

Я вырываюсь из этих предательских размышлений и смотрю на нее.

— Ты же знаешь, я не могу этого сделать. — Когда она прищуривается, я продолжаю: — Персефона защищена, насколько это вообще возможно, потому что замужем за Аидом, а никто не хочет, чтобы призрак Олимпа появился на пороге. Каллисто, скорее всего, в безопасности по той же причине — никто не станет иметь дела с этой свирепой девушкой. Она не играет по установленным правилам, и уже этого достаточно, чтобы заставить большинство ее врагов призадуматься. А Эвридика… — Я пожимаю печами. — Если она обоснуется в Нижнем городе, останется совсем немного тех, кто сможет до нее добраться. Вряд ли Персефона с Аидом позволят людям моей матери пересечь реку, чтобы те могли причинить ей вред.

— И мне должно стать от этого легче? Ты мог просто пообещать, что не тронешь их.

Я отвечаю ей многозначительным взглядом.

— Ты бы мне не поверила.

— Ты мог бы дать мне слово.

Знаю, что она все еще пытается предстать передо мной более человечной, задеть мою несуществующую совесть, но когда в последний раз кому-то было не плевать на мое слово? Эта работа втоптала мое имя в грязь, пусть и заслуженно. Мне никто не доверяет, потому что стоит разозлить Афродиту, и ее воля возобладает над моей. Она указывает, и я делаю. Мое слово ничего не значит.

Быть может, именно поэтому вдруг спрашиваю:

— А если бы дал тебе слово, ты бы мне поверила?

— Да.

Возникает чувство, будто она потянулась через стол и ударила меня в грудь. В ее голосе не кроется и тени сомнения. Если бы дал ей слово, она бы мне поверила, так просто. Я смотрю на женщину, бросившую вызов всем моим ожиданиям. Отчасти я убедил себя, что ее забота обо мне в тот вечер была случайностью, чем-то несущественным. Но это была не случайность. И то, что она пришла сюда сегодня, это доказывает.

Психея — действительно хороший человек, которому удалось выжить среди лжи и жестокости Олимпа.

И моя мать хочет, чтобы я погасил ее пламя.

Я с трудом сглатываю.

— Серьезно?

— Да, — повторяет Психея. Она перестает дергать волосы и сосредотачивает на мне все свое внимание. — Так ты даешь мне слово?

Я медленно качаю головой.

— Я ничего не могу тебе обещать.

— Ох. — Разочарование, отразившееся на ее хорошеньком личике, пронзает меня, словно нож. Я не хороший человек. У меня никогда не было возможности им стать, и не могу сказать, что боролся с судьбой, когда передо мной развернулся этот путь. Но убить Психею? Мне и раньше было не по себе от этой мысли, но после нашего разговора становится физически плохо.

Я… не могу это сделать.

Возможно, у меня есть душа, пусть и запылившаяся, ведь мысль, чтобы оборвать жизнь Психеи, настолько отвратительна, что я готов совершить нечто непростительное. Делаю глоток водки с тоником, но обжигающий алкоголь не помогает рассеять мою решимость.

Безумный план, совершенно безрассудный. Бросить вызов моей матери — это риск, но я готов на него пойти. Психея уже дважды рисковала собой ради меня. Значит, могу пойти ей навстречу? Хотя я не такой хороший, как она. Во мне говорит вовсе не доброта. А настоящее, эгоистичное желание.

— Возможно, есть другой способ.