Василиса Премудрая. Нежная жуть в Кощеевом царстве

Купава Огинская, 2019

В тридевятом царстве, в тридесятом государстве… а быть может, чуточку дальше жил Кощей Бессмертный. И не было у него проблем, окромя проклятого бессмертия, пока кривая тропка не вывела в его владения одну сумасбродную беглую княжну…

Глава 3 О царской службе и тяжкой судьбе

Как ни удивительно, но возможность вывалить на случайного человека все свои невзгоды обычной нечисти пришлась по вкусу. Больше того, они восприняли ее с ужасающим энтузиазмом.

Кощей, оправдывая звание главного злодея на все наши тринадцать государств, со скупой полуулыбкой выделил мне под это дело кабинет и отрядил помощницу — ту самую нервную и впечатлительную кикиморку с говорящим именем Бежана.

Мыш, решивший под шумок сбежать, попался Бессмертному на глаза не в срок и тоже был приставлен ко мне как помощник, наставник и главная жертва царского гнева, если с его подопечной что-нибудь случится…

Растерянная ключница так и не сумела понять, можно ли считать это повышением, или стоит искать в прошлом проступки, что могли подорвать доверие Кощея… Изводила она себя самоотверженно и со вкусом, отчего я и сама начинала нервничать и думать о грустном.

И сарафан у меня ворованный, и башмачки тоже: Тугарин самодовольно хвалился, что все выкрал из купеческого обоза, не потревожив охрану, а там, на минуточку, обходчики с волкодавами, которые нечисть со ста шагов способны учуять. Я печалилась, но одежки носила — других-то нет.

Только лишь нить жемчуга могла считаться моей по праву, так как являлась подарком от Милады, переданным озерной кикиморой, забегавшей поведать мне о своих злоключениях. Она единственная была не ворованной, но для меня предназначенной.

Братья Змеи наказ царя выполняли с присущим лишь для нечисти разрушительным старанием. Нежданно навязанную подопечную они одевали, обували, кормили и работой не нагружали, допуская до меня в день не больше полудюжины рассказчиков. И создавалось ощущение, будто Змеи сознательно растягивали срок моего пребывания в Кощеевом замке. Сам Кощей, кажется, это тоже понимал, по крайней мере с каждым днем лицо его преображалось все больше, и на смену смертельной скуке приходило злое веселье.

Странные и непонятные игры нечисти меня тревожили. Змеи знали, что происходит, и Кощей знал, что происходит, но никто из них даже не думал утрудить себя тем, чтобы приобщить к этому несомненно важному знанию меня.

Обидно, если честно.

И даже от прямого вопроса уходили, обещая, что я и сама все узнаю, когда придет время.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как мириться и ждать… хотя ждать было очень сложно.

Правдой о своей жизни делиться ко мне приходила не только безобидная нечисть, такая, например, как водянница, которая с охотой вылила на меня всю историю ее родника, по ходу дела с удовольствием жалуясь на проблемы и злоключения. История у нее вышла душещипательная, но несколько… водянистая, а от журчащего, порой неразборчивого голоска у меня разболелась голова. Но водянница была мелкой, слабой и неопасной для людей.

И переживать после разговора с такой нечистью я могла разве только о том, что Мыш не выдержит-таки непрекращающегося нервного бормотания Бежаны, и они сцепятся. А разнимать их, разумеется, придется мне.

Потому что Змеи скорее ставки возьмутся делать, чем драчунов разнимать, а к волкам-оборотням, что состояли на службе у Кощея и жили в казармах недалеко от замка, приближаться я все еще опасалась и попросить их о помощи была не в состоянии.

Целую седмицу моя жизнь была тиха и безоблачна, пока слух о безумной царевне, записывающей истории жителей Тринадцатого государства, чтобы после их людям понести, не добрался до самых мрачных, топких и опасных окраин Кощеева царства.

И пошли ко мне полуденницы со своими жизнеописаниями и ненавязчивыми предложениями выйти с ними в поле поплясать немного под полуденным солнцем; шишиги с жалобами на русалок наглых и злоязыких, на кикимор, дразнящих их за жабьи улыбки, и (неожиданно) на Варвару, с появлением которой Водяной перестал внимание уделять своим подчиненным, вспоминая разве лишь только о любимицах-русалках.

Берегини… берегини мне понравились, многие из них приходили с гостинцами: Земляниченка принесла лукошко, полное спелой сочной земляники, Березенница поднесла крынку березового сока, а совсем молоденькие смешливые Лиственницы-близняшки венком одарили.

Бежана не одобряла подарки и совсем уж не одобряла того, что я их принимаю. Мыш негодовал, что для него ничего вкусненького беспечная легкомысленная нечисть заготовить не додумалась. Я не обращала особого внимания на их ворчание.

Мыш был вечно чем-то недоволен и ругался, и задобрить его не мог бы даже весь сыр, хранящийся в закромах у домовых.

После берегинь пошли волки-оборотни. Привлеченные задорной веселостью и весенней красотой лесных дев, и они заинтересовались-таки моим делом. На разведку со своей историей самым первым волком был послан Скуль, но он все больше робел, принюхивался и поскуливал, от стресса и страха линяя с поражающей старательностью. Толком ничего не поведав, ушел, оставив на память о себе клочья легкого мягкого подшерстка и несколько длинных царапин на каменном полу от мощных когтей задних лап.

Я еще не знала, как изменится моя тихая служба после этого короткого визита, когда провожала взглядом сутулую, чуть прихрамывающую фигуру Скуля, обряженного в посеребренную кольчугу и нагрудник со знаком Кощея — треугольником с вделанной в его середину руной жизни.

— А теперь иди к домовым да перца у них выпроси, — велел Мыш, стоило только двери за волком закрыться. Важно рассевшись на стопке чистой бумаги, он с подозрением принюхивался, чуя волчий дух и раздражаясь от этого.

— Зачем?

— Чтобы по следу этого сиволапого его други не сбежались. Про царевну, Кощеем на службу принятую, уже знаешь сколько сплетен по замку ходит? Это волчье стадо, если раньше к тебе издали принюхиваться осмеливалось, то теперича уже и в гости заявиться не постесняется.

— А тебе какая в том печаль? — удивилась я. Заботой о моем благополучии Мыш себя раньше что-то не утруждал, и сейчас веры не было в то, что он вдруг переменился.

— Тьфу ты, мавкино отродье. Умным советам следуй да вопросов не задавай! — в сердцах пискнул Мыш, хлопнув хвостом по столу.

— И чем это тебе мавки не угодили? — опешила я.

— Ты русалок знаешь?

— Ну.

— Красивые девки с хвостом. В голове у них, конечно, тина, но просто посмотреть на русалок приятно. А мавки — их сестрицы… Как говорится, в семье не без урода. Вот и эти не удались. Страшные, глупые, да ещё и злые.

От неодобрения и недовольства мордочка его презабавно сморщилась, и задать вопрос с серьезным выражением лица мне удалось с трудом:

— То есть я страшная, глупая и злая?

— Не, ты добрая, — утешил меня Мыш. — Но дура дурой.

А потом долго обижался и не понимал, почему я его слова всерьез не восприняла и рассмеялась. Ну а как ему объяснишь, что меня всю жизнь люди премудрой кликали, а какой-то вредный Мыш из нечистого рода за одну седмицу в глупости моей уверился?

Бежана была с ним полностью согласна, хоть и опасалась говорить об этом вслух. Мнительная и трусоватая, она не любила ввязываться в сомнительные мероприятия и очень грустила оттого, что ее ввязали насильно.

Но молчала.

***

Мыш оказался прав.

На следующий же день, потеснив рудянку и всех, кто пришел со своими историями, не обращая внимания на возмущение и проклятия, что лихо гасили защитные талисманы, ко мне наведалось сразу три волка-оборотня.

Буян, Разор и Жар — как они представились. Одинаково серые, наглые и лохматые, волки звенели серебряной кольчугой, будто насмехаясь над людской верой в то, что нечистой силе серебро вред приносит, и ничуть не смущались ни моего присутствия, ни вечно затравленного взгляда Бежаны, ни подчеркнуто неодобрительного выражения морды Мыша.

— Так ты и правда царева дочка? — спросил Жар, подбираясь сбоку к окну, обнюхивая шкаф, полный старых книг. Что это за книги, я так до сих пор и не узнала. Днями не было времени на то, чтобы ознакомиться с содержимым шкафа, а вечерами уже не было сил. После изматывающих дневных забот и ужинов в компании братьев Змеев и несомненно утомленного Кощея все, на что меня хватало, — добраться до моей комнаты, растолкать саламандру в очаге да забраться под пуховое одеяло, прислушиваясь к тому, как задорно трещит огоньками огненная стихия.

— А есть причины в этом сомневаться? — осторожно спросила я, стараясь отслеживать передвижение всех оборотней одновременно. Признаться, это было сложно.

Жар заходил слева, Буян — справа, в то время как Разор возвышался над столом, важно встав прямо передо мной.

Мне не нравились их улыбки и взгляды, от них веяло недобрым волчьим весельем.

— Давненько у нас царевны не гостили, — широко улыбнулся Разор, задорно сверкая желтыми глазами.

Бежана тихо предостерегающе заскулила:

— Беду чую. Беду…

— Захлопнись, кликуша! Не ровен час, и правда беду приманишь! — рыкнул на нее Буян.

— Беду-то, поди, она от вас чует, — смелости Мыша хватило ровно на одну фразу, после которой, впечатленный взглядом Разора, он проворно шмыгнул со стола под стул и схоронился в складках моего сарафана.

— Мы ж разве царевну обидим? — оскорбился Жар, уже почти подобравшийся ко мне сбоку. — Всего-то познакомиться пришли да правду о себе рассказать.

— О себе рассказывать принято по очереди и по одному, — заметила я, как бы невзначай опустив руку подле чернильницы. — Таковы у нас правила.

— Правила… — негромко фыркнул Буян, и на морде его отчетливо читались все мысли, что он имел касательно моих правил.

Дожидаться, пока они подступят вплотную, я не стала. Запустила чернильницей в Жара, проскочила мимо, пока он размазывал по морде чернила, все больше втирая их в мех, поднырнула под лапой у Разора, вздумавшего меня перехватить, и под вой кикиморы выскочила в коридор.

В том, что зла бы они мне не причинили, я не сомневалась, но не было во мне уверенности, что игры их мне понравились бы. Волки, дикое племя, что с них взять?

И оттого, что они к Кощею на службу пошли, мирными псами не стали.

Убежать далеко я бы, конечно, от тройки волков не смогла, да на мое счастье Мыш со мной оказался.

— Куда несешься, дурная? — сдавленно пропищал он, с трудом пробираясь по подолу выше. — Тут не скоростью, а хитростью брать нужно.

— Мне бы до Змеев добраться, тогда-то я этих волков силой возьму, — запыхавшись, огрызнулась я, даже не думая останавливаться или сбавлять скорость, неустанно прислушиваясь к звукам погони. Ни воя, ни рыка, ни даже цокота когтей — ничего не было слышно, и от этого становилось только страшнее. Раз не дают себя услышать, значит, не настроены порезвиться и погонять жертву.

— Заворачивай! — рявкнул Мыш, стоило мне только поравняться с нешироким полутемным коридорчиком. Не раздумывая, я подчинилась: уж что-что, а замок он всяко лучше меня знал. — Эта дорога нас прямиком к спасению выведет.

— К Тугарину? — воодушевилась я.

— К Кощею.

И встала я как вкопанная.

— Догоняют, — пропыхтел Мыш, сунувшись носом мне прямо в ухо. — Чего встала, убогая? Бежим!

— К Кощею? — с издевкой спросила я.

Мыш решительно кивнул:

— К Кощею!

— К Тугарину меня веди, — велела я, сделав первый пробный шаг.

— А если не ведет этот путь ни к одному из Змеев?

— Значит, открой мне другой.

— Вот дурная, они ж за тобой бегут, я им без надобности, — вызверился Мыш, убедившись, что я решения своего менять не намерена.

— А Тугарину без надобности твои оправдания. Если волки меня обидят, спрашивать он с тебя будет.

Мыш тихо ругнулся и сдался:

— Твоя взяла, бесовка, пошли.

Я могла быть собой горда: шантажом и угрозами выманила у Мыша то, что мне было нужно.

До Тугарина мы добраться успели, нажаловаться — нет. Змей вместе со своим братом были мною выловлены в библиотеке, над какой-то большой книгой, с задумчивыми, непривычно серьезными лицами.

— Каждый день над нею сидят, будто от этого в книге листы новые появятся, — осуждающе проворчал Мыш.

— А что за книга? — спросила я хрипло, переводя дыхание после быстрого бега.

— Да про проклятия всякие.

— Василиска! — с неудовольствием отметил мое появление Горыныч.

Тугарин в кислости рожи не отставал от брата:

— Ты здесь откуда?

— Спасаюсь, — это все, что я успела сказать, потом была озадачена радостным воплем, раздавшимся позади:

— Попалась! — быстро переросшим в трусливое: — Ой-ей…

Волки меня настигли… на свою беду.

— Как интересно, — протянул Горыныч, медленно поднимаясь из-за стола. — И что же вы теперь делать будете? Раз уж царевну поймали.

— Так ить… — Жар замялся. На морде его, все еще чернилами украшенной, было написано такое мучительное сожаление, что мне захотелось смеяться.

Тут уж вопрос еще, кто из нас попался…

Два других волка, застывшие в дверном проеме, обреченно прижали уши, а я была довольна. Вот они, голубчики, пускай теперь Змеям объясняют, зачем меня окружали и стращали, а я постою послушаю.

— Ну, — поторопил Тугарин.

— Хотели Вою ее снести. Кощей-то все равно царевной не заинтересуется. Мы ж это уже не раз проходили, а вожаку нашему жена давно нужна.

Лицо Тугарина надо было видеть.

— Я для твоего вожака ее из Гиблой реки вылавливал? — тихо, недобро спросил он.

Жар замялся и был облагодетельствован Змеиным гневом:

— Отвечай!

— Мог бы и для него, — проворчал волк нахохлившись. — В благодарность за то, что он твоего брата от Добрыни уберег, не дал богатырю мерзкому его сгубить.

И Тугарин как-то присмирел, в затылке почесал да рукой махнул:

— Уйдите, чтоб я вас не видел. А коли Вою невеста нужна, так мог бы и сам царевну себе украсть.

— Так мы мигом его… — воодушевился Жар, но был грубо оборван:

— Не нашу!

— Ну так ты ж знаешь, к людям он не пойдет.

Змеи переглянулись. Тугарин приподнял бровь, Горыныч пожал плечами, потом они кивнули друг другу и Жара обнадежили сухим:

— Сам лично ему царевну принесу, — пообещал Горыныч.

Оборотни заулыбались, Жар и вовсе расцвел весь да на своих товарищей обернулся победно.

Мыш негромко фыркнул мне в ухо, опасаясь, что его услышат, но не имея сил не выказать свое пренебрежение.

Волки ушли довольные, Змеи вроде бы тоже не сильно печалились из-за взятых на себя обязательств.

А я не могла никак отделаться от нехороших мыслей:

— И как часто вы людей похищаете?

— Бывает, — выжидательно прищурился Горыныч.

Я молчала, совсем даже не удивленная его ответом, — ну что еще с нечисти взять? И точно знала, что об этом людям рассказывать я не буду. Ни к чему им такие знания.

Спокойствие мое Змеев разочаровало:

— И что, не будет криков и обвинений? Не будешь нас бесовскими отродьями звать? — полюбопытствовал Тугарин.

— Если очень хотите, то могу, — серьезно предложила я.

Горыныч засмеялся.

— Пойдемте-ка лучше чаю попьем, — предложил он, решительно захлопнув книгу.

Чаевничать со Змеями мне совсем не хотелось.

Радости это предложение во мне не вызвало.

— Знаете, я, пожалуй, вернусь в кабинет. Бежану пустырничком отпою… сама приму успокоения ради. Да и…

Договорить мне не дали, Змеи оказались страшнее оборотней, действовали они быстрее, слаженнее и сокрушительней. Тугарин оказался рядом раньше, чем я успела осознать его движение, Горыныч за плечи меня приобнял, не дав Мышу даже пискнуть.

— К тебе сейчас Вой нагрянет, — зловеще пообещал Тугарин. — Прощения за своих подчиненных просить. Надо оно тебе?

Сжавшись в руках Горыныча, я опасливо спросила:

— Зачем ему прощения просить? Да и как он узнает, что случилось? Я ему точно ничего рассказывать не собираюсь.

Глупая я, что ли, добровольно к волку в пасть идти?

— А ты думаешь, куда эти трое побежали? К сотнику своему, благую весть до него донести, — Горыныч фыркнул. — Им-то, остолопам, кажется, будто Вой только и думает о том, где бы ему женку себе сыскать.

— А это не так?

Змеи переглянулись, сраженные моей наивностью. А я-то что? Я их Воя в глаза не видела, откуда мне знать, что у него на уме?

— Да если бы так было, я б в тот же час ему любую из царевен принес! — горячо заверил меня Горыныч.

— Потому что спас вас?

— Потому что спас, — кивнул он и зачем-то крепче меня обнял, даже над полом чутка приподнял, отчего Мыш едва чувств не лишился.

— А как это случилось? — спросила я, в панике пытаясь нашарить пол под ногами, носки сапожков едва касались холодного камня. — Важная информация, это следует записать да людям потом поведать.

— Ну пойдем, — улыбнулся Горыныч, — за чаем я тебе все и расскажу.

Я б и рада была пойти, да только Змей меня не отпустил и не позволил своими ножками до кухни путь преодолеть — так и дотащил, зажатую под мышкой, глубоко несчастную и смирившуюся. Мыш, цеплявшийся за мои волосы и крепко сидевший на плече, лишь раздосадованно сопел, но протестовать не решался.

Домовые были нам… рады. Вернее, рады они были мне, Змеев же встретили с почтительным равнодушием. Как у них это выходило, я до сих пор понять так и не смогла.

Но вот могли же!

Если на кухню влетала Бежана — равнодушие их было ленивым, если Змеи — почтительным, а когда Кощей заглянул — разочек, всего на минутку, чтобы выдать мастеру домовых недовольное указание прекратить, в конце концов, подкармливать его ворона: не хотел, видимо, чтобы птица казалась более откормленной, чем ее хозяин… — так его все домовые встречали с раболепным равнодушием: в смысле, они вроде бы и готовы ему в ноги броситься, но крепятся, виду не подают, что вообще заметили своего царя, обед готовят…

— Чаю нам, — велел Горыныч, не думая даже меня отпускать. — И сладкого чего-нибудь.

— И сыру, — слабым, умирающим голосом проблеял Мыш. Будто бы не меня, а его сейчас крепкая Змеева рука за плечи обнимала.

— Пустите, пожалуйста, я сама могу идти, — попросила я тихо, когда вместо того, чтобы свободу мне вернуть, этот желтоглазый потащил к столу в уголке кухни, расположенному аккурат рядом с окном. Хорошее это было место, уютное. Не единожды я тут душевное спокойствие свое поправляла, любуясь из большого окна диким, заросшим садом и заливая горести чаем, душистым, щедро сдобренным медом. Самым лучшим, какой мне только доводилось пивать.

— Нет у меня к тебе веры, — ответил Горыныч. — Ты верткая да прыткая, раз даже от Жара сумела сбежать. Кто тебя знает, вдруг и от меня сейчас попытаешься? Глупостей наделаешь, Кошу на глаза попадешься… Как мы ему после объясним, с чего ты от нас бегать вздумала?

— Ну так нервная потому что, впечатлительная. С этой… — выпалила я. Покатала на языке непривычные, странные слова и неуверенно их выплюнула, — нежной натурой.

— Была бы с нежной натурой, в обмороке бы спасение искала, а не честную нечисть по всяким пустякам от дел отвлекала, — беспощадно заметил он. — Придумала тоже, от оборотней бегать…

— Это вы, что ли, честная нечисть? — огрызнулась я, задетая за живое. Если бы я поступила так, как Змей считал должным поступать царевне, то я бы сейчас не здесь сидела, а в логове волчьего вожака, неожиданным предложением озадаченная. Не факт, конечно, что он действительно взялся бы ко мне свататься, но… а если бы взялся?

— А что, не похожи? — Тугарин оскалился.

Похожи-то как раз они были. Друг на друга. Как братья, которыми, собственно, и являлись. А вот на честных совсем не походили, встретила бы я такого честного вечером в темной подворотне, да была б при мне дядькина палица… уж не скалился бы Змей тогда. С выбитыми зубами особо не поскалишься.

Домовые подали чаю, свежих ватрушек и тонко нарезанного сыра на блюдце — специально для Мыша.

Сыр Горыныча озадачил. Он недоверчиво смотрел на то, как Мыш деловито сполз с моего плеча, протопал к блюдцу и с важным видом выбрал себе ломтик из середины.

— И ты будешь это есть? — не поверил чешуйчатый, когда Мыш на полном серьезе потащил сыр в пасть.

— А что делать? — вздохнул уныло тот. — Кощей велел соответствовать, вот я и соответствую. Ты даже не представляешь, как мяса хочется!

— А что велел Кощей? — осторожно полюбопытствовала я.

— С полгода назад его еще Филимоном звали, — поведал Горыныч. — Пока он по своей крысиной глупости в дом к одной уважаемой ведовке не нагрянул. Та какое-то колдунство творила, куриное яйцо заговаривала, а этот недоделок из темного угла по привычке выскочил и, не разбираясь в том, где оказался, бросился пугать. И ладно бы ведовка одна была, так у нее в ту пору ученица случилась, зеленая совсем. Испугалась «мышки-норушки», яйцо и разбила.

— Что ж она, дура, трусиху себе в ученицы выбрала? — вызверился Мыш, отшвырнув сыр в сторону. — Для того меня Темный Бог и выправил, чтобы я девок стращал да страхом их упивался! Это природа моя!

— Была твоя природа, да сплыла, — хохотнул Тугарин. — И вернется она только через девять с половиной лет, когда наказание Кощеево спадет.

Конец ознакомительного фрагмента.