Держись от него подальше

Ксюша Левина, 2023

Скорее всего, она меня просто использует, чтобы избавиться от своего недалекого бывшего. Она позлит его и испарится. Между нами все несерьезно. Мне не нужно ей верить, но очень хочется.

Глава 4

В магазинчике тканей на цокольном этаже всегда дышалось чуть хуже из-за нехватки свежего воздуха и плохой вентиляции, зато в жаркие июльские дни было прохладно. За два месяца я полюбила это место и, кажется, если никогда не стану переводчиком, на которого учусь, просто вернусь сюда — навсегда работать за гроши. Говорят, такое отчаяние охватывает многих перед дипломом. Спускаюсь в отдел, испытывая ностальгию, и перевешиваюсь через прилавок.

— Привет!

Незнакомая девушка близоруко щурится, достает из кармана очки, но не понимает, кто я и что я, даже изучив меня сквозь толстые линзы. Я работала, как раз когда она была в отпуске, и мы никогда с ней не пересекались.

— Ася. Работала тут два месяца вместо тебя, там мне должны были оставить бордовый поплин и два замка.

— А-а… — тянет девушка, видимо не совсем понимая, о чем речь.

Она шарит под прилавком, достает сверток поплина, из которого я собираюсь сшить постельное, и протягивает мне. Я караулила такой большой уцененный кусок все два месяца, что работала, и вот наконец дождалась. Руки чешутся сшить белье мечты цвета марсалы, хотя, может, это и бордовый, винный или просто темно-красный. Ткань покрыта затяжками, и прямо по центру развод более бледного оттенка, но плевать. За такие деньги я была готова купить что угодно.

С Егором у нас был совсем другой уровень жизни благодаря его слишком обеспеченному отцу и безобразно доброй матери, которая, чуть что, задаривала нас чем угодно: и постельным, и дорогими полотенцами. Я будто попала с семьей Колчиных в параллельный мир, где было можно все. Все для меня. Вернуться обратно немного сложнее, зато благодарить за все нужно только себя, что вообще-то в сотню раз приятнее. Даже неожиданно.

Смотрю на сверток и радуюсь, словно купила дорогущую и давно желанную люксовую сумочку. У меня кошмарная кровать, на удивление с приличным матрасом. Ножки скрипят при каждом перевороте с боку на бок, зато не болит спина. А вот с простынями напряг. Когда-то я забрала от родителей два видавших виды комплекта, которые так и не обновила, переехав жить к Егору.

Выхожу на улицу и тут же замечаю на парковке слишком знакомую машину. Не сразу придаю значение. В конце концов, мало ли похожих черных седанов. Но дверь распахивается, и на тротуар выпрыгивает Колчин. Разминает руки и шею — слишком знакомый жест, — поглядывает по сторонам, снимает и швыряет на сиденье солнцезащитные очки, прежде чем закрыть дверь.

Если сейчас уйти вправо, может, он и не заметит? Или спуститься и сидеть в магазине до темноты? Быть трусихой не хочется, даже берет злость, что я не могу ходить спокойно по собственному району.

Он ничего мне не сделает.

Смотрю по сторонам, и, как назло, ни одного прохожего. Прижимаю к груди свой поплин, торопясь свернуть к тротуару. Там пройти всего метров пятьсот, и можно спрятаться в подъезде, избежав неприятного разговора. Разумеется, Егор думает иначе. В веренице добрых воспоминаний никогда не было места для чувства уважения к чужому и личному пространству. Он в две секунды оказывается рядом, играючи ловит меня за талию и с самой добродушной улыбкой приподнимает так, что наши лица оказываются на одном уровне.

— Привет.

— Ну, что надо? — Я зла. Такими темпами во мне ни капли сострадания не останется.

— Да так, ехал, вспоминал все хорошее, что было, — улыбается он, щурясь от яркого солнца.

Было. Было много хорошего, и я не стану лгать, говоря, что это не так. Даже не попытаюсь сделать вид.

В машине, припаркованной в двух метрах от того места, где мы стоим, прошла сотня наших вечеров. Мы оба обожали кататься по ночному городу. Ели фастфуд, кричали из окон. Я даже пыталась Егора убедить пересесть со мной на мотоцикл. Но он сказал, что я непременно убьюсь, и был в этом вопросе категоричен, а вот на машине кататься любил. Там же порой эти вечера и заканчивались, и даже сейчас от воспоминаний об этом розовеют щеки. Егор явно замечает, потому что его глаза начинают нехорошо и азартно сверкать.

— Прокатимся? — Он ставит меня на место, подпрыгивает, как боксер перед ударом, и кажется совсем юным пацаном, в которого я когда-то влюбилась.

Тот пацан встречал меня из кинотеатра в полночь и вез домой. Не настаивал на первом поцелуе и долго красиво ухаживал.

— Я не хочу.

Это нечестно, но правильно. Нечего давать шансы. Пытаюсь уйти, но Егор ловит меня за плечи.

— Сядь в машину.

— Нет.

Я его не боюсь, конечно, но в горле что-то нехорошо першит. Егор не полный идиот, но он очень импульсивен. Из тех, кто может начать швырять телефоны в стену или бить посуду. Он может взорваться и за секунду превратить день в адреналиновые горки. Всякий раз, спускаясь с них, я чувствовала себя почему-то невероятно счастливой. Сложно объяснить, но каждая ссора казалась концом света, а в момент примирения становилось настолько хорошо и легко, что появлялось ощущение крыльев за спиной. Вседозволенности. Человек, которого нельзя было обнять, вдруг обнимает тебя сам, а ты думаешь, что оно того стоило. Почему-то.

Я ненормальная, должно быть. Или была малолеткой, обожающей истории про вампиров и героевабьюзеров.

— Сядь. В машину.

— Это ни к чему.

— Сядь! — очень громко рявкает Егор.

Я вздрагиваю и жмурюсь от неожиданности, всплеск адреналина и страха прокатывается по телу. Это ненормально, и он не имеет права так себя вести.

— Ты правда хочешь все испортить? — тихо спрашиваю его, пытаясь поймать взгляд, но он будто специально смотрит куда угодно, но не в глаза.

Раньше я очень быстро сдавалась и никогда не умела успокоить Егора. Да и особо не хотела. В его шумном, вздорном характере было что-то привлекательное. Он часто говорил: «Я сложный, меня не каждая вытерпит!» А я думала: «Я особенная, черт возьми!»

— Егор, я не хочу с тобой ехать. Нет — значит нет.

Он сжимает пальцами мои плечи:

— С кем ты теперь?

— Одна.

— Почему мне иначе написала? — Он бегает взглядом по моему лицу, ищет, в какой момент совру.

— Потому что имею на это право.

— Нет, блин, не имеешь! — Он повышает голос на каждом слове, а я все сильнее втягиваю голову в плечи. — НЕТ. БЛИН. НЕ ИМЕЕШЬ!

А вот и та самая истерика, которая никогда не заканчивалась ничем хорошим. Я точно знаю — мне нельзя сейчас оказаться в машине Колчина. Я очень быстро вырываюсь; разозлившись, он теряет концентрацию. Делаю два шага, и он тут же ловит меня за руку.

— Пожалуйста, — шепчет он, уткнувшись мне в волосы. — Не говори так, это же неправда, Ась! Пожалуйста. — Он прижимается лбом к моему затылку. Клонит голову то вправо, то влево, как нашкодивший и устыдившийся кот, молящий о ласке. — Пожалуйста.

— Отпусти, люди смотрят.

— И что?

— Я закричу.

— И кто тебе поможет?

— Я не знаю. Просто отпусти.

И уже смирившийся со своей потерей, как будто расслабившийся и осознавший все, Егор опускает руки. Но стоит только сделать шаг в сторону, вдруг хватает меня и тащит в машину.

— Егор, блин, да что ты за псих! — Я царапаюсь, а он не реагирует. — Хватит! Что ты собираешься со мной делать?

Он усаживает меня на переднее сиденье, даже пристегивает и, хлопнув дверью, блокирует замки. Я колочу по окнам, прохожие только закатывают глаза.

— Мне страшно! — кричу Егору в лицо, как только он садится за руль и выезжает на дорогу. — Это ненормально! Ты с ума сошел?

— Да, сошел. Поговори со мной нормально, и отпущу.

— Господи, да единственный разговор, который ты воспримешь, — это если я скажу, что мы снова вместе!

Он добавляет скорости и летит на красный под мой визг и гудки машин.

— Тормози!

Он молчит. Проезжает мимо дома, сворачивает на широкую центральную улицу, и я уже представляю дальнейший маршрут. Через мост к красивым домам из стекла и бетона — в параллельную жизнь, где я провела последние два года.

Он резко выворачивает на кольцо, пересекает две полосы, практически не глядя в зеркала, и почти устраивает аварию под мой визг.

— Почему для тебя ничего не значит то, что я этого не хочу? — Плохо вижу дорогу сквозь пелену слез и не свожу взгляда с напряженного Егора. Я не кричу, потому что это бесполезно. Единственное, что может остановить машину, — адекватность, а чтобы привести Егора в чувство, нужно его успокоить.

Касаюсь его локтя, он отдергивает руку в попытке избавиться от моих пальцев.

Ясно, сейчас лучше без прикосновений. Взяла на заметку.

— Потому что ты сама не знаешь, чего хочешь, — зло усмехается он, прибавляя газу.

— А ты знаешь?

Странно говорить спокойно, когда сердце бешено колотится — близко к предельной скорости. Машина разгоняется так сильно, что превращается в капсулу смерти. Если сейчас кто-то выйдет на дорогу, Егор его даже не заметит.

— Я знаю! — прикрикивает он, неловко входя в поворот.

Жмурюсь, но сдерживаю крик, чтобы казаться спокойной.

— Верни меня домой. Ко мне домой. Пожалуйста. С чего ты взял, что я…

— Все это знают! Все знают, что ты хочешь вернуться. — Он смеется, резко обгоняя стоящие на светофоре машины. Думаю, они не успевают заметить, как машина Егора превращается в точку на горизонте. Я даже не успеваю узнавать улицы, по которым мы едем.

— Ты такая обманщица! Лискина, ты просто маленькая трусливая стерва, которая ждет, что к ней приползут.

Это так страшно, когда человек верит только в то, во что хочет. У меня мурашки по коже оттого, насколько это жутко.

— Я ушам не поверил, когда ко мне подошла Оля. Серьезно? Поговорить с ней, а потом меня отшить? — Он отворачивается от дороги и смотрит на меня. — Ты дала мне гребаную надежду, а потом посмеялась?

— Егор, следи за дорогой.

— А что такое?

— Егор. Следи. За дорогой.

Меня тошнит от страха. Кажется, никогда так не боялась.

— Давай, Ася, скажи мне, что это неправда.

— СМОТРИ ЗА ДОРОГОЙ!

Если вцеплюсь в руль, машина точно потеряет управление. Слышу гудки, вой сирен. Это или правда, или игры сознания, которое подсовывает иллюзии, что с нами может произойти минуты через две, когда на дороге окажется очередная машина.

— ТЫ ХОЧЕШЬ ВЕРНУТЬСЯ!

— СЛЕДИ ЗА ДОРОГОЙ!

Во рту скапливается слюна, меня вот-вот вывернет: чувствую волну за волной, и голова кружится.

— Да. Да, ты во всем прав! Просто смотри на дорогу, умоляю тебя!

Он улыбается, как настоящий дьявол, и медленно поворачивает голову к лобовому. Новый резкий поворот — я, как кукла, падаю на дверь и прижимаюсь щекой к холодному стеклу. Тошнота не отступает, как и страх. Закрываю глаза, чтобы не видеть, что происходит. Волна адреналина окатывает, и меня начинает бить крупной дрожью, как после прыжка с тарзанки.

— Я подожду. Сколько ты выдержишь свое одиночество, а? Каждый раз, когда ты будешь одна, рядом буду я. А ты всегда одна. — Он пожимает плечами, объясняя мне эти простые истины. — Все знают, что ты не сможешь долго быть отверженной, ты же центр гребаного мира.

Все знают. Все знают. Все знают.

— Ты думаешь, скажешь, что я тебя пугаю, и кто-то тебе поверит? Это же смешно, Ась!

Никто не поверит. Никто не поверит.

— Ты действительно думаешь, что тебе нужна от меня защита?

Защита. Неужели мне от Егора теперь нужна защита?

— Все же было хорошо! Что тебя не устраивало? — кричит он так громко, что хочется сделать потише, будто звук доносится из стереосистемы и мне нужно просто повернуть колесико.

— Да я жить без тебя не могу! Что тебе еще нужно?

Жить не может. Жить не может. Жить не может.

— Все знают, что ты ко мне вернешься. Так и будет, потому что люди, Ася, не меняются. Ты можешь вернуться к своим дружкам и ходить по своим играм. Можешь наряжаться во что захочешь и жить где захочешь, но ты — это всего лишь ты. — Он начинает говорить тише, а я понимаю, что все это время по моему лицу катились слезы — и, кажется, по его лицу тоже. — Через месяц соберешь вещи и как миленькая вернешься. И по девочкам ты своим соскучишься, и по магазинам с безлимитной картой, и по нормальной компании. Но самое главное, Ася, ты соскучишься по мне.

Он тормозит. Я оглядываюсь и понимаю, что это мой двор. Егор сделал крюк по району и вернулся, пока я сидела и ничего не видела.

— Я дал тебе время отдохнуть, все обдумать. — Он глушит мотор, я тут же тянусь к ручке трясущимися руками, но замки по-прежнему заблокированы. Значит, разговор еще не окончен. — Два месяца пытался забыть, потом увидел — и все, как будто ничего и не было. Все так просто не закончится.

Егор тянется ко мне, я отшатываюсь, но скрыться негде. Его пальцы зарываются в мои волосы, сжимают их до боли — он пытается меня к себе притянуть.

— Ты сумасшедший. — Мы так близко, что я шепчу это ему прямо в губы.

— А ты одна, — улыбается он. — Девочки от тебя отвернулись, потому что без меня ты им неинтересна.

Я его не узнаю. Или меня просто больше не цепляет вся эта абьюзерская романтика?

Егор все еще держит меня так, что наши носы соприкасаются. От боли в затылке из глаз по-прежнему бегут горячие слезы.

— Твоя команда тебя обратно примет не скоро, потому что ради меня ты от них ушла. — Он тянется и мягко целует меня в щеку. — Твоя Анечка тебя не примет, потому что ты ее предала.

Меня качает на волнах страха и тошноты. Нет, все-таки таким жестоким он раньше не был. Или я не помню? Ну неужели мне отшибало память всякий раз после наших ссор? Или я так сильно любила и ничего не видела? Или я и правда ему нужна, чтобы быть адекватным? Без меня он становится просто опасен.

— И кто у тебя, кроме меня, есть?

Он ловит мой взгляд, я ищу в его лице хоть что-то знакомое, но вижу только болезненную одержимость и бесконечную печаль.

— Я. У меня есть я! — выдавливаю слова из последних сил. — Этого недостаточно?

— Не знаю, как тебе, а мне всегда тебя было достаточно. — Он смотрит в глаза, чего-то ждет, потом пару секунд молчит и тихо-тихо продолжает: — Я был хорошим. Правда. — Теперь его губы практически касаются моих, я слушаю каждое его слово не ушами, а кожей. — Кажется, пора прекращать?

Слышу, как открываются замки. Пулей вылетаю и мчусь к своему подъезду, но не успеваю дойти, как желудок сжимается и меня тошнит в ближайшую мусорку. Отдышавшись, сажусь на лавочку и с удивлением замечаю, что все это время держала в руках сверток поплина.