И тысячу лет спустя. Ладога

Ксения Максимова, 2022

Марк Аристов назначен на необычное дело: молодая девушка и ее пёс падают на реке под лед, и их тела исчезают. Главный подозреваемый – ее муж, привезший писательницу в глухую деревушку на отдых в конце марта. Закрыть дело было бы весьма просто, но спустя сутки пес возвращается раненый и мокрый, а сама пропавшая кажется Марку очень знакомой…

Глава 4. Заячья губа

Синеус еще отхлебнул эля и стукнул кружкой о стол, возвращая ее на место тяжелой неуклюжей рукой. Он смотрел на ребенка уже второй час, но так и не смог принять решение. Голубоглазая девочка лежала перед ним на столе, и ее маленькое красное тельце разрывалось от слез. Она родилась еще утром, но ее матери так и не удалось подержать ее на руках.

— Иттан этого не переживет, — Утред битый час пытался отговорить брата от убийства младенца, и только этими уговорами девочка до сих пор была жива.

— Пока Рёрика нет в крепости, я здесь принимаю решения! — Синеус рявкнул в ответ, но от выпитого эля голос его звучал неуверенно.

— Так дождись Рёрика!

Крик ребенка усиливался до тех пор, пока не превратился в хрип и кашель. Казалось, тонкое горлышко младенца вот-вот надорвется и лопнет. Утред ходил кругами.

— Она тебя не простит, — он покачал головой и, скрывшись в тени, сел в дальний угол. — Сестра не простит тебя, брат.

— Почему ты так глуп? — процедил сквозь зубы средний брат. — Кто будет кормить и воспитывать эту девчонку? Помрет сама, если я этого не сделаю! Посмотри на ее уродливое лицо! Только лучше сделать это сейчас, чем дождаться, когда Иттан приложит ее к груди, а потом мы эту девчонку от этой груди же и оторвем!

— Конечно, — тихо ответил Утред. — Ты прав. Ты всегда прав. И мне никогда не быть тебе равным. Ни в твоей правоте, ни в твоей жестокости.

Синеус и Утред всегда плохо ладили и часто спорили, хотя никто не сходился характерами с первым. Единственное, что между ними было общего, — старший брат Рёрик. Тридцатилетний Синеус, которого на деле звали Харальдом, был викингом сильным и телом, и духом. Синеусом его стали звать местные славяне за густую черную бороду, отдающую синевой даже в солнечных лучах. Так новое имя и прижилось. Рёрик стал звать Харальда Синеусом в шутку, поддевая его хорошими отношениями со словенами, а Харальд стал представляться Синеусом, чтобы насолить Рёрику.

Он был выше остальных воинов на целую голову и потому смотрел на остальных сверху вниз не только в переносном смысле. Также многих удивляла его смуглая кожа — такой не то что среди викингов было не сыскать, а во всей Восточной Европе. Он не был красив собой и потому брал умом и силой все, что ему было необходимо.

Двадцатилетний Утред уродился викингом хоть и красивым, но неудачливым. Он был нежен и мягок по своей натуре, не любил ходить в бои, не спал с женщинами, и потому за его спиной о нем говорили как о трусе. Синеус оберегал младшего брата, потому как знал, что если он пустит его в бой, то тому не протянуть и часу: слишком слаб он был и ничему не обучен. Потому Утред с самого детства занимался ремеслом: мастерил и чинил лодки, оружие и другие мелкие вещицы. Руки у него были ловкие, пальцы длинные, тонкие и шустрые. Теперь, пока их старший брат Рёрик был в отъезде, Утреду жилось легче: не приходилось терпеть бесконечные упреки, издевки и грубость, которая часто не имела границ. Особенно если Рёрик прикладывался к бутылке, а зимой он делал это чаще обычного.

Синеус сделал еще глоток эля, вытер усы, положил свою огромную руку на шею младенца, но помедлил, так и не решившись сжать пальцы. Он взглянул на ее лицо. Девочка родилась с заячьей губой. Глубокая расщелина шла от левой части верхней губы до самой ноздри, и оттого крошечный носик казался вывернутым наружу. Она никогда не сможет самостоятельно есть и пить, и уж тем более выйти замуж или стать хорошим воином.

— Отнеси ее к реке, — Синеус повернулся к брату, сидящему в углу. — Оставишь там… главное, чтобы Иттан об этом не знала.

— Харальд, если тебе такое не под силу, то я… — Утред не успел договорить, как в дверь постучали и, не дождавшись приглашения, зашли внутрь.

То был правая рука Синеуса и его личный трэлл по совместительству. Молодой парень вспотел и запыхался, словно только что вернулся с охоты. Копна рыжих волос прилипла ко лбу. Щеки вспыхнули румянцем.

— Ее нашли, — не отрывая горящих глаз от вопящего ребенка на столе, он обратился к Синеусу. — Линн здесь.

— Веди ее сюда.

Парень нырнул обратно во двор и через мгновение вернулся с девушкой под руку. С ее головы сдернули серый мешок, и кудрявые огненные волосы рассыпались по плечам. Увидев двух бородатых мужчин перед собой, облаченных в одежды викингов, Мирослава на мгновение подумала, что теряет рассудок. По пути сюда у нее было достаточно времени, чтобы подумать обо всем, что с ней произошло за последние сутки с момента падения в воду.

Первой догадкой было то, что она попала в какую-то историческую реконструкцию, но жестокость мужчин, доставивших ее в крепость, опровергала эту догадку. Теперь Мирослава была почти уверена в том, что она не в своем уме и, возможно, уже давно лежит в больничной палате, подключенная к аппарату. Викинги, люди, говорящие на древних языках, — все это лишь одержимость книгой и кома в одном коктейле.

— Вы же ненастоящие, да? — Мирослава вдруг смело заговорила, и весь ее страх куда-то пропал.

Она повернулась к парню, который держал ее за локоть, и вскрикнула, подскочив на месте.

— Ты! Ты же…

Она смотрела в глаза своего захватчика и не могла договорить то, что казалось таким очевидным. Он выглядел таким, каким она его создала когда-то в своем воображении. Волосы того же цвета, что и у нее самой. Глубокие зеленые глаза. Острые скулы. Широкая мужественная челюсть и щетина, что так неестественна для викингов, ведь все они носили бороды.

— Райан… — прошептала она, убрав ладонь ото рта.

Услышав свое имя, парень перепугался, ослабил пальцы и выпустил девушку. Райан был совсем потерян: девушка, которую он привел сюда с мешком на голове, была точно не Линн. В темноте лесов он не мог ее рассмотреть, а после вел ее в крепость уже с мешком на голове. Она прочла это в его глазах и лишь убедилась в правдивости своих догадок. Мира была в коме. Все увиденное и услышанное было лишь плодом ее воображения.

«Если это все в моей голове, может, я тогда могу управлять тем, что происходит?»

Мирослава зажмурилась и представила, как в комнату входит ее муж. Ничего не вышло. Еще раз, а потом еще и еще. Ничего. Остальные мужчины смотрели на нее как на призрака, который вместо того, чтобы пугать других, устроил целое представление, будто королевский шут.

— Довольно! — Синеус ударил кулаком по столу, где до сих пор лежал охрипший ребенок. — Это не она! Что за полоумную девку ты сюда привел?! Где Линн? Ты что, слеп? Она же рыжая, как ты! Разве Линн рыжая? Разве тут есть хоть кто-то рыжий, кроме тебя?

Мирослава не понимала, о чем спорили мужчины между собой. Все ее внимание привлек плачущий ребенок. Она подошла к столу, чтобы взглянуть на младенца, и девочка тут же замолчала. Синеус, Утред и Райан обратили на это внимание. Уродливое лицо младенца не удивляло ее, не вызывало отвращения. Она знала, чей это ребенок. Она также знала, кто сделал этого ребенка таковым, и если и чувствовала отвращение, то только к самой себе. Мирослава вспомнила, как поздней ночью листала толстый и уже пожелтевший от старости медицинский справочник по болезням. Ей нужно было выбрать ту, что вызовет у читателя отвращение, а также будет веской причиной для викингов убить едва рожденное дитя.

— О, заячья губа, — она довольно ткнула пальцем в страницу, взяла карандаш и обвела название. — Или все-таки оставить ее без конечностей?

Как легко и весело она решила ее судьбу прежде, а теперь смотрела в красное и заплаканное лицо этой девочки. Она казалась такой живой и настоящей, будто Мирослава вовсе не была в коме и все это ей не снилось.

— Прости меня, — прошептала она.

Мира зажала рот рукой. Ужас овладевал ею. Девочка смотрела на нее большими и такими неподвижными голубыми глазами, будто спрашивала: «За что ты так со мной?»

— Она успокоилась, — удивился младший брат и вышел из темного угла.

Мирослава протянула руки, собираясь взять младенца, но Синеус преградил ей путь.

— Не смей! Она еще не стала человеком! И не станет!

Мирослава судорожно пыталась вспомнить отрывки из своей книги, чтобы предугадать его следующие шаги, и все, что она помнила, звучало так: «Иттан, сестра Рёрика, не могла вынести горя: ее едва родившееся с заячьей губой дитя оторвали от груди и забрали на верную смерть».

Райан не сводил глаз с Мирославы, застывшей в пространстве. В его ушах все еще звенело имя, произнесенное ею с акцентом.

— Райан! — Синеус позвал своего раба. — Возьми этого детеныша и утопи. Сейчас же! — и хотя Синеус кричал, чтобы казаться сильным, всем было понятно, как ему тяжело.

— Я не могу это сделать, — не сомневаясь ни минуты, твердо ответил ирландец, хотя перед ним стоял его хозяин.

Он знал, что Синеус не посмеет наказать его, так как трэлл был слишком дорог ему. И пусть Синеус был заносчив в обществе других, он любил Райана и прикипел к нему душой за десять лет, что тот у него служил. Но Райан исповедовал христианство с самого рождения, и потому его ответ был…

— Нет? — Синеус выходил из себя.

— Нет, — повторил Райан.

Мирослава продолжала смотреть в пустоту. Ее зеленые глаза стали красными от слез. В голове продолжали пробегать строчки: «Синеус выдернул из-за пояса огромный нож и подошел к младенцу…»

Мирослава вздрогнула. Опомнившись, она бросилась к викингу, чтобы остановить его, но было уже слишком поздно. Длинное рваное лезвие вошло в живот девочки, будто в тушку животного, по самую рукоять. Кровь потекла ручейками во все стороны, впитываясь в серые простыни на столе, пока не образовалось огромное алое пятно. В комнате повисла оглушающая тишина.

Мирослава сделала несколько шагов назад и столкнулась спиной с Райаном. Он поймал ее за локоть.

— Почему это в моей голове? — прошептала она вслух. — Еще никогда я не ощущала себя реальнее, чем сейчас. Пожалуйста, проснись.

Мирослава начала щипать кожу на запястьях до тех пор, пока не появились кровоподтеки, но ребенок никуда не исчезал. Он был настоящим. Кровь была настоящей. Хотелось накинуться на убийцу, закричать, заплакать, но тело перестало слушаться и просто застыло в пространстве. В ушах звенело.

Синеус выдернул из тельца нож и вытер лезвие простыней.

— Уберите здесь все, — холодно произнес он и в последний раз взглянул на Мирославу. — С этой делайте что хотите: верните туда, откуда взяли, оставьте себе… но чтобы завтра же Линн была здесь. Мне отвечать перед Рёриком.

Детоубийца вышел в дверь напротив и скрылся в других комнатах. Утред еще раз взглянул на малышку, уже ничем не отличающуюся от разделанной тушки кролика или петуха, что лежали у кухарки на столе, покачал головой и последовал за братом. Мирослава смотрела на окровавленное тельце и задавала себе один и тот же вопрос: «Кто здесь все-таки убийца?»

Райан завернул младенца в чистые ткани, но они тут же снова пропитались кровью и стали алыми. Он что-то сказал Мирославе, вероятно, просил подождать его, и вышел с ребенком наружу. Его не было около получаса. По крайней мере, так показалось Мирославе. Какая-либо связь со временем давно была потеряна, и она не ориентировалась ни в днях, ни в часах. Мира села на лавку, на которой прежде сидел Утред и прятался в тени.

— Итак… ты только что видела Райана… ты только что видела этого ребенка… ребенка, которого ты убила сама… своими руками… которые это написали… Из следующего можно заключить, что ты видишь вещи из своей собственной книги… Тот идол в славянской общине… Лада… Это определенно моя книга…

Она рукавом утерла слезы и вздохнула, чтобы собраться с мыслями.

— Итак, ты видишь вещи из собственной книги, что, в свою очередь, значит, что они нереальны… они существуют лишь в твоей голове… Я действительно в коме… О боже. Но нет, это не сон… точно нет! Сны так не ощущаются! Они не настолько реальны, осязаемы и ощутимы! Запах! Конечно!

Мирослава соскочила с лавки в поисках того, что можно было бы проверить на вкус и запах. Она металась из стороны в сторону, трогая то один, то другой предмет. На глаза попалась кружка с недопитым элем Синеуса. Она жадно сделала несколько глотков, поморщилась и закашляла. Начались рвотные позывы, но Мирослава сдержалась.

— Мерзость…

Она вернула кружку на место, сделала еще несколько кругов по жилищу, попыталась открыть двери, но они оказались заперты снаружи на засов. Тогда Мира вернулась к столу и снова посмотрела на кружку.

— Так и быть, напьюсь в коме от горя… Интересно, у меня там берут кровь на анализы? — она пыталась шутить сама с собой.

Когда Райан вернулся, Мирослава уже еле стояла на ногах.

— Что ж, теперь по всем законам романов о викингах ты должен изнасиловать меня, — почти нараспев она громко обратилась к Райану, который молча вытирал кровь со стола. — Но ты этого не сделаешь, верно?

Он многозначительно посмотрел на нее и снова задал какой-то вопрос на своем языке.

— Потому что ты… Райан, — она ходила вокруг ирландца, заглядывая в его лицо то с одной стороны, то с другой. — Ты знаешь, я именно таким тебя и представляла. Хотя как может быть по-другому? Ведь ты и есть плод моего воображения, но все же… необычно видеть тебя вот так. Интересно, как я выгляжу сейчас со стороны? Как думаешь, когда я говорю здесь, я говорю и там тоже? В настоящем мире. Или это все только в моей голове?

Райан закончил со столом и повернулся к Мирославе.

— Откуда ты знаешь мое имя?

— Хм, — она грустно улыбнулась. — Единственное, чего я не понимаю… Если ты в моей голове, почему ты говоришь не на моем языке? Я не знаю твоего! Значит, и мой мозг не знает… тогда откуда… все эти слова… Прежде я узнала древнерусский, на котором говорили те странные люди в общине… но на каком языке говоришь ты?

Мирослава говорила быстро. Язык заплетался, и она глотала многие слова.

— Как же ты много разговариваешь, — Райан бросил окровавленную тряпку в угол комнаты и почесал лоб.

— О, ты чем-то озадачен. Я знаю, — радостно подметила она. — Ты всегда так делаешь. Я имею в виду, чешешь свой красивый лоб, когда чего-то не понимаешь. Конечно я это знаю! Ведь это я так решила…

Мирослава снова принялась ходить по комнате и ломать пальцы рук. Она была похожа на обезумевшего человека. Ее глаза были округлены и блестели, как два изумруда. Каждый раз, когда Райан бросал на нее взгляд, ему казалось, что девушка одержима бесами.

— Возможно, я сейчас умираю. Но я рада, что умираю именно так. С тобой. А если я уже умерла, то для меня нет лучшего рая, чем остаться здесь…

Она подошла к Райану вплотную, почти касаясь головой его груди, и ощутила его ровное горячее дыхание. Мирослава вдруг сделалась спокойной и умиротворенной.

— Хочу тебя потрогать. Узнать, какой ты… Пока я здесь… Пока ты здесь… — она осторожно коснулась кончиком указательного пальца его груди и тут же отдернула руку. — Мне страшно, Райан.

— Ты что, напилась эля? — трэлл сморщил нос, ощутив ее горький хмельной запах изо рта.

Его дыхание участилось. Грудь начала вздыматься. Можно было услышать, как бьется его большое сильное сердце.

— Ну конечно… — прошептала Мирослава. — Ты никогда не был с девушкой. И не будешь, пока не встретишь Марну. А она еще та красотка, можешь не переживать. Я постаралась, — она самодовольно ухмыльнулась. — Сначала, конечно, я тебя так и оставила девственником, но в издательстве меня убедили в том, что…

— Марну? — повторил Райан с акцентом.

— Марна, — кивнула Мирослава.

— Марна… У тебя очень красивое имя. На языке норманнов оно значит «из моря»… Откуда у тебя такое имя? Ты не похожа на датчанку… Кто ты?.. Почему девушка с датским именем меня не понимает?

Райан вытащил из-под лавки сундук и принялся что-то искать среди тряпок. В тесной комнатушке, согнувшись в половину, он выглядел нелепо со своим массивным телом и длинными ногами.

— Тебе нужно чистое платье, — он протянул Мирославе кусок серого полотна. — Я вижу, что на тебе рубашка словенов, но ты не одна из них. Ни словенка в словенских одеждах, ни датчанка с датским именем. Из какого же ты племени?

Он вышел наружу, дав Мирославе переодеться. Когда все было готово, ирландец отвел ее в соседнюю комнату, чтобы переждать ночь. Он дал ей лечь на деревянную лавку, устланную соломой и шкурами, а сам устроился на полу.

Ночь казалась бесконечной. В ушах до сих пор звенел крик младенца, мерещился запах крови и железа. Мирослава не смогла сомкнуть глаз. Если она видела то, что сама когда-то написала, то убийство младенца на ее глазах… было лишь наименьшим кошмаром, который ее ждал впереди.

— Как же так! — она вдруг закричала, разбудив Райана, и села на лавку.

От испуга, вырванный из крепкого сна, он и сам вскрикнул.

— Меня нет в книге! — она кричала, повернувшись к нему, будто он мог понять ее. — Меня нет в книге!

— Женщина…

Райан что-то недовольно пробормотал на своем, поднялся с пола, чтобы подойти ближе и проверить, все ли в порядке.

— Почему ты кричишь?

— Если меня нет в книге, значит ли это, что я просто наблюдатель? Со мной все будет хорошо? Могу ли я как-то влиять на события? Или я просто теперь их вижу? Но как? Как это возможно? Я вижу те вещи, которые не были написаны мной… Однако события все-таки следуют некоторому порядку… хронологии… О боже! Та девушка! Линн! Она… она… Это была Линн! В лесу! Вы приняли меня за Линн!

Райан сел рядом с Мирославой, пытаясь слушать ее и узнать хоть какие-то знакомые слова, понять, на каком языке она говорила, из каких краев была и какому племени принадлежала.

— Райан! — Мирослава схватила его за руку чуть выше локтя. — Ту девушку, Линн, убьют!

— Линн? — громко повторил Райан.

— Линн! Да-да! Ты понимаешь меня?

Мирослава думала, как можно было заставить Райана ее понимать. В комнате было темно, и она не могла хорошо рассмотреть его лицо. Она кусала большой палец, пытаясь найти решение.

— Линн… — она повторила имя девушки и провела рукой по шее Райана, словно перерезая ее. — Линн.

— Что это? Что это значит? — прошептал Райан прищурившись.

Мирослава еще несколько раз повторила это движение.

— Ты хочешь сказать, что Линн умрет? Но как… Откуда ты это знаешь?

— Ох, — Мирослава вздохнула и поджала колени к груди. — Конечно, ты говоришь на древнескандинавском… Нужно было учить его.

Она отвернулась от Райана и перешла на шепот, уже говоря сама с собой.

— В моей книге Линн убили… но в моей книге она и не убегала… а все потому, что появилась я… и дала ей такую возможность. Меня схватили вместо Линн по ошибке. Я все-таки влияю на события? А ты? — она снова посмотрела в сторону Райана, хоть и могла различить в темноте лишь его силуэт. — Ты ведь тоже скоро умрешь. И что мне теперь делать? Просто наблюдать? Могу ли я здесь умереть? Могу ли я тебя спасти? Но есть ли в этом смысл? Ведь ты ненастоящий… а вот эль… он был настоящим… значит, это не сон… не сон…

Бормоча себе под нос, Мирослава легла на бок и закрыла глаза. Изрядно измотав себя, она уснула, и Райан вернулся на свою подстилку на пол. Незнакомка по имени Марна не давала ему покоя. Она была так непохожа на остальных женщин, что он видел в своей жизни. Ее кожа была ровной и белой, будто она никогда не знала работы и болезней. Рост выдавал неместное происхождение. Пока все женщины-викинги были не выше ста шестидесяти сантиметров, в Мирославе были все сто семьдесят. Она была хороша собой, говорила на чужом языке, знала о будущей смерти рабыни по имени Линн, а также знала его имя.

— Кто же ты и из какого племени?.. — прошептал Райан и повернулся на бок.

Быть может, он и казался смиренным христианским рабом, но то было лишь временной уловкой. Мирослава приготовила для него иную судьбу.

В то утро он проснулся раньше, чем обычно. Еще до рассвета и до первого петуха. Райан кожей почувствовал на себе чей-то взгляд. И действительно, когда он открыл глаза, он увидел девушку, сидящую рядом с ним на полу. Мирослава, не стесняясь, таращилась на него.

— Прости. Просто теперь тебя лучше видно, — вздохнула она. — Ты и впрямь как живой… видно каждую пору и волосок.

Райан привстал и огляделся. У ног девушки лежал небольшой перевернутый бочонок с брагой. Правда, пива там больше не было.

— Ты рылась в чужих вещах?.. — выругался Райан, агрессивно потирая веки, он совсем не выспался. — Это последнее, что у меня было!

Мирослава поняла, что находится в спальне трэлла, когда чуть посветлело и пришли утренние сумерки. Синеус позволил ему над своей лавкой повесить католический крест в виде двух скрещенных веточек березки. Видимо, Райан смастерил его сам, сорвав те веточки неподалеку от крепости. В остальном комната была абсолютно аскетична. Ни одежд, ни еды, ни свитков. Все, что она нашла, — крест на стене да бочонок пива под столом, который тут же высушила, еще не отойдя от эля. На трезвую голову Мирослава не смогла бы вынести то, что теперь видела. Этот бочонок подарил Райану Синеус. В отсутствие старшего брата в крепости можно было расслабиться и позволить себе немного больше.

Райан скрутил в рулон тряпки, на которых спал, и бросил их на лавку. Мирослава все так же таращилась на трэлла, разглядывая теперь его тело и сравнивая с тем, что нафантазировала когда-то сама. Он был около ста девяноста сантиметров, широкоплеч. Выглядел старше своих девятнадцати лет (если ему и впрямь было девятнадцать, как в ее книге). Мускулы под его рубахой перекатывались от каждого движения, как и полагалось рабочему человеку. Волосы вьющиеся, нечесаные, пыльные. В некоторые кудряшки вплелись соломинки. Ногти плохо срезаны, будто откушены. На носу черные точки. Но зубы светло-кремовые, и изо рта не пахло дурно. Два передних зуба — самые крупные, и их было видно, когда Райан расслаблял губы. Тогда он выглядел не так маскулинно и даже нежно.

Трэлл снял тряпичную сумку с крючка на стене, порылся в ней, вытащил что-то небольшое и светло-желтое, кинул в рот, разжевал, посмотрел на Мирославу и кивком спросил, хочет ли она. Девушка пожала плечами. Тогда Райан достал еще жвачки из сумки и протянул ей на своей широкой мозолистой ладони.

— Пчелиный забрус? — она понюхала его ладонь, но все же отказалась.

Теперь стало ясно, как именно этот трэлл чистил зубы и почему его губы пахли медом и пчелиным воском, когда он приближался к ней при разговоре или сидел рядом.

— И что же мне с тобой делать?.. — он сел на корточки напротив девушки, которая все никак не могла протрезветь. — Ты слишком красива. Они разорвут тебя на кусочки, когда увидят. Знать бы, из какого ты племени, да вернуть тебя туда. На скандинавском не говоришь. На словенском не говоришь. Что делала в лесу? Явно не из древлян, не словен и не кривичей. Ты на меня похожа…

Мирослава вдруг протянула руку. Она хотела коснуться груди Райана, почувствовать биение его сердца и убедиться, что ничего за ночь не изменилось. Он все такой же живой, а значит, она, скорее всего, теперь мертвая. Девушка выставила руку перед собой так, что Райан мог видеть ее ладонь. Он нахмурился и покачал головой, пытаясь сообразить, чего она хочет. Смешок слетел с его красных губ. Она позвала его ближе той же рукой, развернув ее, а затем снова выставила ее ладонью к нему. Райан подался вперед, и его обнаженная у ворота грудь нашла холодную ладонь девушки. Рубашка была расстегнута так, что Мирослава могла видеть очертания его груди, но не соски, и треугольник мягких, редких волос между ними. Она изучала его кожу своими пальцами, а он только повиновался ей, как ребенок, сидел смущенно и не двигался. Его нижние веки приподнялись, и вместо глаз остались одни только щелочки. Она слушала его пульс через пальцы.

— Ты и впрямь настоящий, — прошептала Мирослава и отдернула руку от груди Райана, как от горячего утюга. — Я чувствую твое сердце.

— Я ни слова не понимаю из того, о чем ты говоришь, — улыбнулся Райан и перекинул медовую жвачку языком с одной стороны зубов на другую. Его щеки горели.

— Райан МакДауэлл… — прошептала Мирослава, провоцируя и проверяя ирландца. Ей нужны были ответы. Еще больше ответов. Она была рада, что назюзюкалась в стельку. Иначе оцепенела бы от страха и ужаса.

Трэлл облизнул губы, громко сглотнул и поднялся в полный рост. Никто не знал его фамилии здесь. Ни другие слуги, ни сам Синеус.

— Кто ты такая? — хрипло спросил он, но его вопрос нашел только тишину.

Голова Мирославы вдруг скользнула по стене и упала на плечо. Она засыпала. Райан помог ей вернуться на лавку, накрыл куском ткани, служившим одеялом, и подложил такой же под голову. Теперь была его очередь смотреть на нее. Но он не стал. Лишь оглянулся, когда уходил к Синеусу за новыми поручениями, и улыбнулся, любуясь ею, сопящей и похрапывающей от выпитой браги.