Проект Эрешкигаль

Ксения Биличук, 2022

За вами когда-нибудь шли на край света или хотя бы в самую невероятную глушь? Вас когда-нибудь уговаривали о помощи пять вполне молодых мужчин? Вы когда-нибудь летали в большом стеклянном аквариуме, из которого можно видеть землю? Вам когда-нибудь обещали остров за услугу? На все эти и другие вопросы я могу ответить «да». Правда, если бы я знала, чем это все закончится, отправилась бы на миссию куда быстрее…

Честно говоря, когда на тебя накатывает теплый воздух с периодичностью в пару секунд, сложно продолжать делать вид, что ты все еще без сознания. Можно, конечно, попытаться лежать трупом и не открывать глаз. Но давайте не делать из других идиотов — веки все равно будут предательски вздрагивать от прикосновения воздуха. А если их сжать покрепче, то и вовсе становится ясно — ты уже давно в себе.

Что привело в чувства меня? Несколько вещей. Во-первых, тот самый воздух, про который говорилось выше. Во-вторых, некий сжимающий дискомфорт в районе груди, напомнивший, что я жива и могу страдать сердечными заболеваниями (например, тахикардией от которой ритм больше похож на бег бешеной белки по кривым веткам). Ну и в-третьих, запах — резкий, грубый, продирающий носовые пазухи до самого мозга.

Вероятнее всего последнее дало такой удар моему беспамятству, что сознание волей-неволей решило вернуться ко мне. Впрочем, эти же факторы сначала предложили провести пассивную разведку. Открывать глаза и выдавать себя сразу я не собиралась. Хотелось понять насколько безопасно вокруг прежде, чем увидеть все таким, какое оно есть.

Но веки выдавали меня сильнее, чем сбившееся дыхание. Отчего рекогносцировку пришлось проводить в ускоренном варианте. Запах не показался мне знакомым, но и особой опасности в нем не чувствовалось. Иначе внутренний тревожный звоночек заверещал бы так, что заложило бы уши. Тяжесть в груди показалась странной — болело снаружи. Наверное, кто-то на меня давил. Может, пытались сделать непрямой массаж сердца, чем и вернули к жизни? Как знать.

Вот и выходило, выдав себя веками и тяжелым дыханием, сейчас, продолжая претворяться без сознания, я подвергаюсь большему риску, чем мобильная и зрячая. Оттого, собрав волю в кулак, сжав зубы и настроившись на худшее, пришлось открыть глаза.

И встретиться с большими зелеными зрачками, окруженными золотым полем радужной оболочки. Мы изучали друг друга. Впрочем, можно ли так называть то, что сейчас происходило? Я ведь видела только глаза невероятной красоты, а их обладатель уже успел рассмотреть меня со всех ракурсов.

И будь я попугливей уже бы верещала, как резанная, пытаясь сбросить с себя чужака и скрыться в ближайших кустах. Но моей стойкости духа хватило на то, чтобы дождаться, когда глаза отдалятся, демонстрируя необыкновенную, узкую морду с ноздрями похожими на запятые, глядящие друг на друга, на кожистом носу, которым эта морда и заканчивалась. А вот вставать с меня ее хозяин не собирался, продолжая легко давить на грудную клетку, успокаивая тем, что пока мне сердечно-сосудистые заболевания не грозят.

— Здравствуй, — неожиданно для самой себя произнесла я и улыбнулась…

Никто

Я всегда считала, что при переезде предусмотрела все. Выбрала самый глухой угол планеты, где зимой холодно, а летом комары размером с корову, чтобы никто не бродил по тем лесам ни ради охоты, ни ради грибов. Заодно проверила, где проложены ближайшие дороги и примерные планы на их переразмещение, на всякий случай, чтобы не оказаться на пути прогресса.

Построила сруб (да-да, почти своими руками, между прочим) без всяких благ цивилизации, не забыв и про замечательный, старый добрый туалет на улице, но поближе к дому и со всеми возможными отводами, чтобы не лишиться обоняния к тридцати.

Вместо ограды — дремучий лес. Вместо охранной собаки — капканы на медведя в радиусе полукилометра. Правда, эта предосторожность мне все же казалась и тогда, и сейчас излишней — кто в здравом уме потащится к чуть ли не землянке посреди разросшейся чащи, где деревья так лупят по морде и рукам, что никакая заживляющая мазь не поможет, а кусты отлично маскируют кочки, ямки, что нарыли по лету грызуны и норные животные, а порой и небольшие затоны, образованные выходом грунтовых вод по тем или иным причинам? Но один заботливый человек при переезде настоял, а я не стала возражать. Пусть ему спокойней будет

Кстати, зверье тоже не очень интересуется моим присутствием в их лесу. Я для них то ли невкусная, то ли слишком злая, то ли наоборот — равнодушная к ним. Отчего сами они не обращают внимания на наличие среди деревьев относительной разумной жизни.

Хотя мне порой кажется, что местный медведь и лисы считают меня стоящей по интеллектуальному развитию в сравнении с ними ниже — осенью не запасаюсь, как потерпевшая, зимой шляюсь, вместо того, чтобы спать мирно до ледохода, не рою берлог, а наоборот прячусь от непогоды в какой-то странной деревянной штуке, не сильно похожей на дупло. В общем, тупая, странная скотина, живущая по соседству. Еще и одна, без своего самца.

Думаю, что все посчитали меня безобидной, а я и не возражаю. Будто они каждый день устраивают перекличку, чтобы убедиться — никто из белок, барсуков, тетеревов или рябчиков не сменил место жительства без оповещения местного населения. Поэтому не думаю, что кто-то воспринимал меня опасной или пытался опознать новую вялящуюся тушку под крышей сруба.

В любом случае, зверье на меня крестовый поход не устраивало, а я старалась не сильно влиять на их демографическую политику, отдавая предпочтение рыбе (за которой приходилось идти почти десять километров по высоченным кустам) или плодам своего собственного таланта агрария. Собирательством не злоупотребляла, особо за пределы своего хозяйства не выглядывала, чтоб не нарушать налаженную здесь за сотни лет экосистему.

В общем, предусмотрела все, как мне всегда думалось.

Но не учла один очень сильный и непредсказуемый фактор — человеческий. Как оказалось, эта странная, любопытная тварь пролезет везде, даже там, где ей и быть-то не надо. Я тому самый яркий пример. Но у меня есть оправдание.

А вот остальные…

Стоишь себе спокойно посреди огорода в позе истового идолопоклонника, мирно выкапываешь картошку, не мирно ругая проволочника и три клубня под кустом, одновременно возлагая надежды на следующий. А тут кто-то решает нарушить твое единение с природой жутким, душераздирающим криком. Будто ему причинное место моим капканом оттяпало.

И все! Прощай покой. Ясно ведь, как светлый день — лесной бедолага шел ко мне.

Интересно, кто ему дал мои координаты, но не предупредил про систему примитивной безопасности? Впрочем, если не истечет кровью, то в ближайшие двадцать минут гость нарисуется где-нибудь в кустах. Наверное, в районе запада — из малины выйдет.

Прикинув направление и время, которое потребуется несчастному, чтобы дойти к моей «фазенде», я вернулась к насущному — многострадальному картофелю, которому суждено кормить меня зимой. Если, конечно, до этого какой-нибудь мерзкий, сволочной грызун не найдет дорогу к погребу и не сожрет все раньше меня.

Следующие кусты тоже не собирались радовать высоким урожаем. Отчего я продолжала ругаться с ними и клясться, что в следующем году лучше посажу репу и морковь, они, вроде получше выросли и внимания требовали в разы меньше.

Что их не устраивало? В этой не видавшей никакой цивилизации земле. Ни тебе химических удобрений, ни отвода токсичных вод, ни распыления пестицидов (а стоило бы, чтоб раз и навсегда избавиться от проволочника). В общем, рай для овощей средней полосы.

Дойдя до конца рядка, я выпрямилась над наполовину заполненным ведром и вздохнула. Готовить картошку буду по большим праздникам. Хорошо хоть грибы в этом году устроили нашествие из-под земли, едва ли не прыгая под ноги по дороге к горной, отвратительной реке, полной нерестящейся рыбы.

За семь лет жизни в этом «райском», неотмеченном ни на одной карте уголке, мне приходилось зимовать по-разному. То выживать, не выходя из дому неделями, чтобы не отморозить конечности, то прохлаждаться, радостно пожевывая морковь, запасенную целыми мешками, в качестве профилактики авитаминоза.

А тут до морозов времени достаточно, чтобы тщательно подготовиться к бескортофельной зимовке. Ничего, и не такое бывало.

Первые признаки сознательного, но постороннего присутствия, появились раньше, чем я того ожидала. Зато слух меня не подвел — первыми зашуршали ободранные кусты малины, создававшие неплохую, колючую ограду с западной стороны участка.

Судя по звуку, гость оказался не одиноким путником, случайно нарушившим границы моего комфортного проживания. И был он не гражданским — топот военных ботинок по чавкающей от долгих дождей земле узнать не так-то и сложно, когда привык слышать шаги всякого зверья, куда более осторожного и внимательного.

Я ухмыльнулась, подхватила ведро с недоурожаем и отправилась к старому, местами подранному тенту, чтобы хорошо просушить картошку перед уборкой ее в деревянный короб, а потом и погреб.

Тут же раздался приглушенный стон — кому-то явно успели прикрыть рот раньше, чем бедняга вскрикнул. Значит, и старенькую растяжку нашли. А я думала, там уже нитки прогнили или медведь давно порвал. А нет — работает, родимая, спасибо старому другу за науку.

Странно, что вояки оказались такими неосторожными. Лично мне бы пришло в голову смотреть под ноги и вокруг себя после первого же капкана. Кто знает эту безумную особу, спрятавшуюся в глуши от любого намека на цивилизацию?

Хотя тут можно и поспорить, порой приходилось обращаться к благам человеческой изобретательности, чтобы разжиться солью, сахаром и прокладками (кое-чем еще, но чего уж тут перечислять?). Правда, каждое такое мероприятие больше походило даже не на крестовый поход, а скорее на шпионскую вылазку из фильма в стиле нуар. Только менее романтично и без плащей с модными шляпами.

Снова щелкнула растяжка. Я выпрямилась, ногой разровняла клубни, чтобы они легли одним слоем, и скрестила руки на груди, ожидая, когда же эти калеки покажутся мне на глаза.

По крайней мере, теперь точно можно было утверждать, что на прогулку вышел не спецотряд. И не ради охоты на неугодного персонажа. Раз за семь лет ни разу про меня не вспомнили.

Шуршание усилилось, усилился и стон — бедолагу с пробитой капканом частью тела не бросили в лесу, зато притащили с собой. А он, не желая думать о секретности или скрытности, ныл о своей потере — то ли крови, то ли собственного достоинства. Кто их разберет?

И тут я едва удержалась, чтобы не рассмеяться. Причем, так громко, что даже медведь, занятый ловлей рыбы, свалился бы с сердечным приступом.

Сначала из кустов показалась не голова, не руки и даже не носок ботинка. Уже изрядно подсохшие ветки, сохранившие самый минимум бледной зелени, раздвинуло дуло автомата. Видать на поиски моего «особняка» отправили идиотов… или идиоты. Отчего стало еще интереснее — как они меня нашли с такими выдающимися задатками интеллекта?

Явно не стали ничего узнавать у моего славного знакомого — единственного знавшего точные координаты места моего постоянного проживания. Или сильно обидели его, за что получили недостаточно точной информации, чтобы достичь поставленной цели чисто и без потерь.

До носа донесся запах крови — свеженькие калеки тоже добрались до малины и ждали, когда владельцы автоматов проведут разведку и выйдут на участок, показывая себя всему свету. И, возможно, угрожая мне тем, что есть у них под рукой.

Так хотелось умилиться их тупостью, что я не стала сдерживать улыбку. А только отошла в тень дома, чтобы усложнить им задачу.

Разведчики оказались либо неопытными, либо нетерпеливыми. Уже через пару минут, не обнаружив меня в поле своего зрения, первый вышел из кустов.

Обычный камуфляж типа лес, балаклава на морде, перчатки на лапах, нервно держащих банальный автомат Никонова. Не столь распространенное оружие, но мне уже встречалось и не раз. Глаза по своей глупости парень ничем прикрывать не стал, а из-за горячности крови не решился на каску. В общем, амуниция у бойца мне показалась странной, но критиковать из тени, чтобы не пугать первопроходца, я не стала. Пусть сначала освоится, осмотрится. А там, может, и поговорим.

Он внимательно оглядел мои владения (достаточно открытые для взора), не опуская Абакана. Все-таки ждал нападения или подвоха, чем вызвал легкое чувство одобрения — чему-то его то ли в школе, то ли на службе научили. А может, этот из отряда самый умелый, оттого его вперед-то и заслали.

Вот только высокий рост и крупное телосложение делали из него отличную мишень. И пожелай кто-то сейчас на него напасть, то хватило бы одного выстрела, чтобы не промахнуться по такой-то жирной точке на открытой местности. Отпрыгнуть обратно в мои малиновые кусты он бы точно не успел.

Я продолжила ждать развития событий. Боец же ждать устал, поднял левую руку, согнутую в локте и махнул ею, будто давая сигнал, что можно идти в атаку.

Кусты снова зашуршали. Вытаптывая корни и ломая ветки, щедро снабдившие меня сладчайшей, пусть и мелкой ягодой в этом году, на свет дневной вышло еще двое. Ну, честное слово, ноги бы им за такое варварство переломать.

Эти ничем не отличались от первого. Такие же здоровые лбы — мечта ленивого снайпера. Только свои автоматы они отчего-то перекинули назад. Видать, не ожидая никакого нападения или сопротивления, когда найдут хозяйку территории.

Троица распределилась по кустарной границе и принялась высматривать живых обитателей, нещадно топчась по грядкам. Душа моя все-таки сдалась, и я вышла из тени своей «фазенды», подавая голос и с наслаждением примечая, как опытные разведчики подпрыгивают от неожиданности:

— Я бы не стала так неуважительно относиться к плодам чужого труда. Вы хоть понимаете, сколько усилий было приложено для того, чтобы вырастить все это?

Бойцы застыли и медленно повернулись в мою сторону. Первый направил на меня ствол своего Абакана, который так и не выпустил из рук, оставшиеся принялись осторожно тянуть оружие к себе.

— Можете не волноваться, я никуда отсюда не уйду, так что не обязательно так осторожно себя вести. Не в лес же мне бежать. Ну, только если вы не ждете нападения или не пришли сюда, чтобы пристрелить меня, — я едва сдержала смешок от последних своих слов и спокойно развернулась к крыльцу. — Шли долго, наверное? Да еще и с потерями. Чаю не хотите? Хотя нет, чаю не предложу, его мало осталось. Могу заварить травы, малиновый и смородиновый лист. Тот же чай, только ароматней. Чего застыли? Ведите своих бедолаг, их же перевязать надо, обработать, да и земля уже холодная.

Я ловко поднялась по ступеням, еще раз оглядела ошалевших вояк и спокойно зашла в дом. Но тут же выглянула обратно и протянула:

— Слууууушайте, а вы случайно не все свои сухпайки съели? У вас там кофе и галет не осталось? Так давно ни того, ни другого не ела. Даже их вкус сейчас почувствовала.

Видимо, понимая, что не ответить будет верхом неприличия, первый из разведчиков все же подал голос:

— Не знаю, надо поглядеть в рюкзаках.

— А вы их там оставили? — уточнила я, тыкая пальцем им за спины.

Мой смелый собеседник утвердительно кивнул.

— Я бы не стала так разбрасываться едой. Вы же знаете, что здесь живут медведи, лисы, барсуки и прочая живность, обожающая все, до чего доберется? Наверное, уже встречались с этими воришками, пока до меня шли?

Троица переглянулась, пожала плечами. Блин, да сколько же им лет, что они ничего про местный лес не знают? Где их откопали, и кто?

— Ладно, я пошла за чайником, а вы не стойте — тащите своих товарищей, там вот у стены есть лавки, можете усадить и заняться перевязкой. У вас же есть с собой аптечки первой помощи? А для жертвы капкана что-нибудь придумаем после первичного осмотра, — я оглядела застывших от удивления бойцов и, вздохнув, сменила тон на командный. — Чего стоим?! Ты, — мой палец ткнул в сторону самого смелого. — Прекращай топтать мою морковку и тащи рюкзаки с едой, аптечкой, боеприпасами. Что там у вас еще есть. Вы, — палец перешел на остальных. — Хватаете раненных. Тех, кому досталось от растяжки, можете усадить на лавки у стола. Заодно разложите медикаменты. Беднягу с капканом тащите к дому, тут места больше, его можно будет положить. Что стоите? Двигайтесь! Земля холодная, почки не казенные.

Будто по щелчку выключателя парни резко развернулись и торопливо скрылись за малиной. Оттуда послышались стоны, нытье, шуршание и маты. Видать бедняги не готовились к тому, чтобы поскорее оказаться в более комфортных условиях.

Закатив глаза и вздохнув от бестолковости уцелевших, я все же отправилась в дом за чайником и травами. Заодно прихватила марлю, большую бутылку йода и вату. Пришли тут на мою голову, запасы разорять.

Во дворе уже стоял непривычный шум. Ходячие ныли и жалели себя (будто не военные, а дети малые), капканный подвывал, но держался. Уцелевшие растерянно метались между остальными, пытаясь понять, как поступить дальше. Распоряжений им никто не давал, отчего бедолаги, привыкшие к командам, просто растерялись от внезапной свободы действий.

Оглядев хаос на своем обычно спокойном и тихом дворе, я вздохнула, но торопливо вмешиваться не стала. Просто прошлась до одного из ходячих, вручила большое ведро, стоявшее рядом с крыльцом, и указала на старенький колодец с поменянными в прошлом году досками:

— Воды принеси.

Тот удивленно уставился на меня, то ли не услышав приказа, то ли не поняв, что это он и был.

Хорошо хоть остановился и уставился бараном, а не попытался продолжить свой бег по кругу, пытаясь оказать первую помощь марганцовкой и пластырем.

Я нахмурилась, выпрямилась и рявкнула:

— Исполнять!

Как и ожидалось, приказ подействовал молниеносно. Парень резко приставил руку к голове, развернулся в два шага и заспешил к колодцу. Второй же в это время удивленно уставился на меня, будто желая уточнить, какой магией мне пришлось воспользоваться, чтобы привести его товарища в чувства.

— Чего застыл? — тут же переключилась я на него. — Аптечку открывай. Тебя учили оказывать первую помощь?

— При порезах и легких ранениях, — на удивление нерешительно промямлил третий за своего соратника. — Но здесь…

— Порезы и легкие ранения, — перебила я его и прошлась до скулящего, придерживающего левую щеку бедолагу. — Я растяжки ставила не для того, чтобы убить кого-нибудь ненароком. И вообще, не рассчитывала, что они сработают. Руку убрал, — раненый послушался без споров и возражений, удивленно уставившись на меня, будто впервые поняв, что они добрались до цели.

Моя охранная система сработала отлично. Щеку оцарапало изрядно, местами старенький металл впился в мягкую плоть достаточно глубоко, но не распорол, не пробил до полости, а просто прошелся красивой, почти ровной бороздкой.

— Шрам останется, — с похвальбой заметила я и ловко открыла казенную аптечку, отставив личные запасы.

Пациент печально застонал, но стих, едва встретился с моим строгим взглядом. Не похож он все-таки на бойца, бледный какой-то и слишком уж пугливый. Ему от силы можно было дать лет двадцать, под плотной камуфляжной курткой пряталось тщедушное, пусть и жилистое тело, тонкие черты лица и робкие, едва ли не слезящиеся карие глаза глядели мирно. Парень не вписывался в компанию трех крепких ребят с Абаканами, бьющими по бедрам, когда им приходилось переходить от одного страдальца к другому.

В заветной пластиковой коробке бледно-красного цвета нашлись и йод в карандаше, и широкие пластыри, и узкие бинты. Все, для быстрой ликвидации мелких последствий.

Оттого уже через полчаса мы сгрудились над самым несчастным — любителем совать ноги, куда не надо. Мужчине было не больше тридцати, достаточно крепкий, но не атлет. Кровь от лица схлынула, видать, много потерял. В темных волосах редкая седина, а из-за бледности точеный нос и скулы превращали его в гипсовый бюст античного героя.

Самый смелый осторожно стянул с него штаны и с умным видом изучал перебитую зубастым капканом ногу и волосы, вставшие дыбом от прохладного воздуха позднего лета.

Правда самому бедняге было все равно — он старался даже дышать через раз, чтобы потреблять меньше кислорода и не гонять кровь так часто, как хотелось бы.

А мужик-то ничего. И внешне, и духовно. Вон, как стоически переносит ранение. Хоть сам и виноват, что не смотрит, куда идет.

Я скрестила руки на груди и огляделась. А у меня тут сбор бледных заключенных — вид ноги всех привел в какой-то детский ужас. Будто она сейчас отвалится и заживет своей жизнью, выискивая виновника ее страданий.

Лучше б они с собой хирурга взяли, военного. Эти молодцы всегда готовы и к обстрелу, и к операции, и к ампутации, и ко сну стоя. И никакой бледности, прикрытых ртов и испуга в глазах. Все хладнокровно, четко, по делу.

— Мда, — разочаровано заметила я и присела рядом с капканным. — Что скажете, больной? Может, сразу отпилим и дело с концом?

Позади раздался стон, кто-то из раненых не оценил юмора. Что ж, не для них стараюсь.

Мужчина тихо выдохнул, слегка подернул глазами и уставился на меня:

— Пили, — прошептал он. — Главное быстро.

— Ее ж не медведь откусил, — с усмешкой возразила я и прошлась пальцами по ране, чуть выше и ниже. — Перелома нет. Максимум трещина. Ходить будешь, но нескоро. Вам бы вертолет и транспортировку до ближайшей больницы, а не у меня тут на лавке лежать.

— На подобный случай инструкций не было, — робко заметил один из ходячих.

— А терять и гробить людей — были?

Участок погрузился в задумчивое и стыдливое молчание. То-то же, собрались тут истинные солдаты.

— Аптечку несите, — коротко скомандовала я и села на прохладную землю так, чтобы иметь возможность орудовать всем, что потребуется и не чувствовать стеснения в движениях.

Из-за левого плеча выплыла знакомая бледно-красная коробка. Я перехватила ее, раскрыла и сморщилась. Здесь нашлись и антисептики, и перевязка, но судя по характеру раны, бедолага сначала ничего не понял и от испуга дернул ногу, отчего сильно порвал кожу, а заодно и связки, выглядывавшие порой в кровоточащие дырки.

— Без профессионала и подсказки, могу просто зашить раны и все перевязать, — холодно озвучила я результат осмотра. — Внутренние повреждения все равно придется восстанавливать в больнице. Да и у меня тут не полевой лазарет. Нет ни операционного стола, ни инструментов. Правда, — я встала и задумчиво пошла к дому, не обращая внимания на тихий ропот за спиной.

Может, у меня и не найдется нужной аппаратуры, инструментов или лекарств. Но руки-то мои растут откуда надо и на полке хранится старенький швейный набор, которым приходится латать вещи. Вот они издержки и плюсы жизни вдали от цивилизации.

Но жемчужиной набора был и остается кетгут, прихваченный по совершенно безумной случайности и найденный на пятый месяц после прибытия в лес. Лучше б никогда не пригодился.

Забравшись на стол и встав на носочки, я достала небольшую пластиковую коробку со швейными принадлежностями, хранящуюся на дальней полке за ненадобностью использования каждый день. За нею нашлась и банка с кетгутом. До сих пор уверена, что точно знаю, кто упаковал ее в пупырку и запихал поглубже в мою сумку — сама бы и не задумалась о подобном. При необходимости обошлась бы простыми шелковыми нитками.

Во дворе послышался тихий шепот. Видать, решили устроить летучку с разбором диспозиции, пока меня нет. Дебилы, раньше думать надо было, а не когда на руках три калеки и три идиота.

А теперь, как ни крути, но у меня останется один заложник. Хоть он тут и не нужен.

Идеально, конечно, было бы связаться с базой, сообщить о происшествии и вызвать поддержку с воздуха, чтобы оперативно эвакуировать раненых. Но (каждый раз при этой мысли губы сами собой расплываются в злорадной улыбке) у них точно ничего не выйдет, даже если бы попробовали.

Оттого сейчас эти несчастные стояли под моим окном и проводили совещание, как быть дальше. Без инструкций, с ранеными на руках и со мной в качестве принимающей стороны.

Что ж, тут мы в одинаковом положении. Мне они тоже не нужны. Я их сюда не звала. Но придется проявить еще немного гостеприимства, чтобы в дальнейшем избавиться от них и снова зажить мирно, тихо, одиноко.

А эти пришли по своей воле (ну, или по приказу), и никто их тут не держит. Могут возвращаться домой, когда им захочется. В то время как мне их просто так не выпроводить.

Я спрыгнула со стола, подхватила коробку подмышку, банку в руки, чтобы ненароком не разбить, и тихо вышла из дома.

Молодцы тут же выпрямились по стойке, одновременно поглядели на меня и снова побледнели, заметив банку.

— Да ладно вам, — махнув свободной рукой, произнесла я и ловко прошлась до бедолаги. — Вас не зашивали что ли никогда?

Капканному лучше не становилось, но кровь больше не сочилась, начала сворачиваться, образуя темную корку по краю ран. Не знаю, хороший ли то был знак, но, если ничего ниоткуда не текло, значит, повреждения были не такими уж и глубокими. Видать, металл размягчился за столько-то лет. Повезло нашему пациенту несусветно.

И все же в доме не было медицинского справочника, чтобы свериться со своими умозаключениями. Так что оставалось надеяться, что простая штопка поможет им донести несчастного до ближайшего очага цивилизации. Кажется, в селе даже был медпункт с вечно пьяным фельдшером. Но говорили, что до того, как поселиться в этих краях, он неплохо справлялся со своей работой. Может, и тут чем поможет.

А пока остается делать то, что могу, чтобы потом не так стыдно было. И начну-ка я с вливания в пациента пары рюмок чистого спирта, для дезинфекции и обезболивания, так сказать.

Штопка вместе с прижиганием внутренних поражений, оставленных ржавыми зубьями в качестве сувенира, заняла времени больше, чем я ожидала. Несмотря на то, что в моих силах было только зашить дыры, сделать это хотелось аккуратно, но видно, чтобы врач смог все снять и добраться до травм без особых проблем и дополнительных повреждений ткани. Да и опыта вышивки по живому у меня прежде не было, отчего дополнительный бонус в виде нескольких взглядов в затылок отвлекал и жутко злил.

Дыхание бедолаги стало совсем слабым, но поднесенная к носу рука все же теплела — он спал после пережитого за пару часов. Значит, жить будет.

— Ну, — выпрямляясь и растирая онемевшие ноги, начала я. — Теперь остается только составить список богов, в которых вы все верите, и молиться им, чтобы все прошло удачно, — и чуть подумав, все же скомандовала. — Заносите пациента в дом. Нечего ему комаров кормить.

Замешкавшись, бойцы переглянулись, неуверенно кивнули друг другу и все же ухватились за лавку с двух сторон. После чего осторожно проследовали за мной, стараясь не уронить бедолагу, все еще слишком тихо дышавшего и бледневшего от любого неудачного движения.

Когда капканного вместе с лавкой поставили за печью, так, чтобы он не мешал мне ходить по дому, заодно все время находясь рядом с единственным источником тепла, я выгнала нежеланных гостей, не позволил оглядеться и оценить обстановку — нечего к девушкам в первый день знакомства в жилище ломиться.

Молодцы покорно вернулись к мирным и уселись рядом с ними на лавку. Я же заключила:

— Теперь можем, наконец, выпить чаю. Доставайте пайки свои.

Самый смелый удивленно уставился на меня. В глазах читалось смущение, недоумение и абсолютное непонимание.

— Только не говори, что вы пустые, — мрачнея, предупредила я. — Уверена, что вас снабдили всем необходимым не в одну сторону. Иначе это многое говорит о вашем командующем.

Второй боец осторожно поставил рюкзак на стол и принялся доставать оттуда заветную картонную коробку зелено-серых тонов. Остальные ловко выбрали себе места на лавке и принялись ждать дальнейших инструкций.

Удовлетворенно кивнув, я прошлась до печи, выложенной на улице лишь три года назад. Уж очень скучное лето выдалось, да еще и месторождение глины нашлось. Подкинула парочку куцых поленьев, открыла крышку чайника, забросила туда подсушенные листья смородины, пару веток малины и шиповника, дождалась, когда те станут мягче и закрыла все, оставляя на произвол разгорающегося огня.

Сама же вернулась к незваным гостям. Наконец, появилось время хорошенько их рассмотреть. Бойцы уже сняли тонкие балаклавы, показываясь во всей своей юношеской красе. Тот, что первым вышел в мои угодья, казался совсем мальчишкой с телом здорового мужика. Его большие голубые глаза глядели на меня с легким испугом и интересом, выше переносицы четко вырисовывалась морщинка. Такая обычно появляется у людей, часто удивляющихся происходящему. Светло-русый волос парень стриг очень коротко, отчего прическа сильно походила на жесткий ежик, просвечивающий у самых кончиков. Лицо ровное, без изъянов, шрамов, каких-то особых примет. Он казался необычным. Будто кукле Кену прикрутили голову пупса, да так и оставили, ничего не объяснив.

Второй не сильно отличался от своего товарища — молодой, с наивным взглядом, осторожно (будто я не вижу) хватающийся за ремешок Абакана. Только этого природа наградила смуглым оттенком кожи, карими, миндалевидными глазами, высокими скулами и темным ежиком волос. Но эти отличия становились незаметными, когда они так забавно глядели на меня.

Последний из уцелевших оказался чуть старше своих братьев по оружию. У этого во взгляде проскальзывали не только удивление, но и опаска, четкое понимание, что не все тут просто на моей земле. Его русый волос был собран в крепкий конский хвост, заправленный за воротник камуфляжной куртки, серо-голубые глаза внимательно изучали не только меня, но и обстановку. Нос порой раздувался, втягивая воздух с такой силой, будто хочет в один прыжок доставить его в легкие, а руки хоть и лежали на столе, все же не расслаблялись — в любой момент они могли подхватить автомат и попробовать выстрелить, посчитав ситуацию достаточно опасной.

Раненые казались так и вовсе мирными. Пусть какая-то добрая душа и нарядила их в соответствующие камуфляжи, а на ноги натянули берцы, но оружие у них не виднелось нигде, даже ножа на поясе никто не прятал. Глаза испуганные, не скрывающие тревоги, да еще и грустные от полученных повреждений. Хотя эти царапины даже ранами называть было бы стыдно. Шрамы красят мужчин, будет, что рассказывать потом девушкам в барах.

Мне стало смешно и немного обидно оттого, что сюда отправили какой-то подростковый отряд. Зато пришло понимание, почему они такие не приспособленные к действиям в лесу.

— Дети, лет-то вам сколько? — с насмешкой поинтересовалась я. — Вам оружие вообще доверять можно?

— Лейтенант Прокофьев, — представился раненый с рассеченным лбом, обработанным зеленкой (честно, ради смеху) и проклеенным парочкой пластырей, чтоб царапина дальше не пошла. — Мы пришли по приказу полковника Генадьева.

— И что?

Парень растерялся, огляделся по сторонам, надеясь получить поддержку от своих товарищей. Но те лишь удивленно глядели на меня и порой на чайник, начавший выпускать обильные клубы пара за моей спиной.

— Кружки доставайте, — скомандовала я и отправилась обратно в дом — за своей.

Заодно внимательно оглядела стол и не удержалась от возмущения:

— И это все? Вы сюда меня объедать приперлись? Один паек на пятерых вам что ли выдали? — моему негодованию не было предела, я остановилась от подобной «щедрости» юных вояк и уперла руки в бока.

Ответственный за провиант смущенно достал вторую коробку. На стол встали ровно такие же продукты — пара пачек галет, пакетики с кофе, чаем, сахаром, солью, перцем и сливками, касалетка со шпиком, еще одна с гречкой и тушенкой, сухое горючее, спички и витаминизированный напиток для разведения в воде. Мда, надеюсь, что это им выдавалось не на весь день. Учитывая размеры ребят, им такого хватит только перекусить перед обедом.

— И что, это все? Вы как собирались выживать в лесу? Неужели охотой решили спасаться? — не унималась я.

— Остальное съели, — неловко оправдался темноволосый и сдвинул коробки на край стола, ожидая моего решения.

Они все глядели на меня. Ждали, что я предложу, как решу вопрос с их питанием. В этом отряде не было главного. Или главный сейчас тихо дышал на лавке, без сознания и возможности руководить.

— Отлично. Хорошие бойцы, умелые, — буркнула я и отправилась в дом, бросив на крыльце. — Можете еще посовещаться, как вам быть. У меня тут не харчевня, гостям не рады. Так что не думайте, что буду вас кормить три раза в день и печенье на пятичасовой чай подавать.

Возмущение кипело во мне особенно ярким огнем. Пришли на мою землю, испортили пару моих ловушек (и пусть, что они вообще не нужны были), вытоптали мой огород, а теперь разевают свои варежки на мои припасы. Невиданная наглость!

Негодование росло по экспоненте. Кто их отправил сюда? Какой Генадьев? Не знаю и не знала такого.

Я раздраженно достала свою единственную кружку, все еще сохранившую белизну фона и черную яркость изображения шаманки со шлемом в форме птичьего черепа на голове. Заглянула в шкаф, достала оттуда прошлогоднее варенье из шиповника, которое ела с большой неохотой, заодно прихватила постные лепешки. Они хоть и выглядели не очень симпатично, но на вкус жаловаться нельзя — съедобные, соленые, сухие — лучшее, что можно придумать и приготовить из муки в лесу.

— Ну что? К общему знаменателю пришли? — поставив на стол небогатое угощение, а потом еще и закипевший чайник, спросила я. — Как будете отсюда выбираться и каким составом?

— Нам без вас нельзя, — решился, наконец, на честность тот, кто назвался Прокофьевым. — У нас приказ.

— И что? — я разлила чай, пахнувший из кружек ягодным ароматом, и села напротив, заметив, что бойцы интуитивно подобрались, готовые к прыжку или постановке блока. — Я никуда выходить до середины сентября не собиралась.

— У нас приказ, — настойчиво повторил лейтенант.

— А у меня — нет.

— Если потребуется, — начал самый старший из вооруженных. — Нам позволено применить силу.

— Ага, — увлеченно открывая пачку галет, произнесла я. — Стреляй. Можешь попробовать и потом тащить к людям двух раненых. Если автомат вообще сработает.

Над столом воцарилась тишина. Пять пар удивленных глаза уставились на меня, ожидая… понятия не имею, что они ожидали. Наверное, проводя брифинг, доблестный полковник предупредил о моей опасности для людей, но не стал углубляться в подробности. Отчего я отлично видела по глазам, что бойцы понятия не имели, какие приключения их ждут и потому возлагали огромные надежды на свои Абаканы.

Губы неудержимо расплылись в ехидной улыбке. Прокофьев положил ладонь на руку целившегося в меня старшего и попробовал воспользоваться своим талантом дипломата:

— Применять силу мы не собираемся. Но вы ведь знаете, что для нас важно исполнение приказа?

— А я тут причем?

Снова повисла пауза. Судя по всему, этот мирный с царапиной на лбу был отправлен с бойцами именно для наведения мостов. По крайней мере, учитывая его невнимательность, испуг и отсутствие всяческого оружия давали мне повод так думать.

Он опять переглянулся с остальными, не отпуская ладони с поднятой руки длинноволосого, попробовал улыбнуться, но сдался и покачал головой:

— Приказ касается вас. И мне не хотелось бы вам навредить и увести вас отсюда против вашей воли.

— А у тебя или них получится? — с насмешкой поинтересовалась я и с грустью посмотрела на оставшуюся половину пачки. — Эх, жалко, что они так быстро заканчиваются. Так надоели уже лепешки, а крекеры я съела еще в середине лета.

У Прокофьева блеснули глаза. Видать, придумал новый ход в переговорах и, не давая мне возможности поразмышлять над его идеями, тут же выдал:

— Может, мы сможем договориться?

— О чем? — делая вид, что не понимаю, куда он хочет меня завести своими предложениями, поинтересовалась я.

— Сделаем бартер. Вы отправитесь с нами из леса, а мы предоставим вам все необходимое для комфортного проживания здесь.

— Если бы кто-то из вашей структуры хотел организовать мой уют, они бы сделали это лет семь назад, — в моем голосе начал проскальзывать холодок, от которого у тех, кто обладал хоть какой-то длиной волос, прически слегка приподнялись у корней. — Они же благополучно забыли про мое существование, выдохнув от облегчения, и не особо переживали, как у меня получается жить так далеко от ближайшего населенного пункта. Так что давай не будем сейчас делать предложения и обещания, которые лично ты выполнить не сможешь, — заметив смущение и негодование в глазах незваных гостей, я продолжила свои обвинения. — Это вы пришли на мою территорию, вытоптали все, угрожаете оружием и требуете, чтобы я все бросила и пошла с вами. Вот только мне это совершенно не надо.

— Неужели вам не хочется вернуться в комфорт современной цивилизации?

Над столом, домом, огородом или даже ближайшим лесом раскатился мой искренний смех. Им и вправду не рассказали даже половины обо мне. Как они планировали уговорить меня выйти отсюда и ради чего?

Такой реакции гости явно не ожидали, рука светловолосого тоже дернулась к автомату, второй мирный резко дрогнул всем телом и принялся озираться, видать полагая, что из лесу кто-нибудь выйдет на шум.

Когда я отсмеялась, а бойцы перестали хвататься за оружие, мы смогли нормально познакомиться.

Миша Прокофьев и вправду оказался мирным. Свое звание парень получил за службу в штабе. И единственная его причастность к боевым действиям заключалась в том, что порой его привлекали к переговорам. Да и то за столом и в теплом кабинете. А учитывая, что он с детства не любил природу, отлынивал от школьных и студенческих походов, избегал дачной повинности и забегов по грибы, то удивительно, что это не ему достался капкан.

Второй совершенно небоевой персонаж представился именем Павел Хвостик. И он вообще никакого отношения к отряду не имел бы, если бы не тот самый бедолага на лавке. Именно Сергей Луншин был поставлен во главе отряда, как отменный стратег и тактик. И именно он настоял на том, чтобы взять с собой Пашку, который все равно болтался без дела по его родной военной части. По сути же, эта доблестная повинность легла на его плечи по наследству — перешла от деспотичного, властного отца, не знавшего ничего, кроме люка танка и вечной грязи.

Длинноволосого Витьку привлек к операции тоже Луншин, как и смуглого Андрея. Эту молодую парочку он знал и прежде, встречал на учебных полигонах и даже сталкивался в нескольких не очень крупных операциях на южной стороне. Несмотря на участие в боевых действиях, они по-прежнему оставались мальчишками. Только автоматы сменились с игрушечных на настоящие. В остальном же мышление не претерпело существенных изменений.

И только голубоглазый Костик оказался в отряде совершенно случайно. Просто потому, что нужно было «заткнуть дыру». Сергей решил, что смелый, отчаянный и немного безрассудный парень, неплохо справляющийся с разведывательными операциями, гармонично впишется в его команду. И, если не кривить душой, не прогадал. Не самый умный или осторожный боец довел их до моего домика живыми, и прими на себя Луншин стратегическое командование, сидя на верхней ветке, а не следуя за ним по пятам, то жертв было бы гораздо меньше.

— Я так понимаю, что пользоваться средствами связи у вас не получилось. И поэтому товарищ Сергей решил руководить непосредственно на поле?

— Да, — растерянно согласился Мишка, удивляясь тому, что все для меня настолько очевидно. — У вас тут техника барахлит.

Это самое частое выражение, которое произносят в моем присутствии. А как же! Чего бы ей не «барахлить»? Но объяснять сейчас, что на самом деле она не сбоила, а просто не работала, мне не хотелось.

Потому-то я соскочила с лавки, вооружилась чайником, сбегала до крыльца, под удивленными взглядами бойцов набрала воды из большой деревянной кадки, и поставила вторую порцию чая. А после просто села и продолжила расспросы:

— Ладно, с вашим юношеским отрядом отличников боевой подготовки мы разобрались. Теперь к более насущному — кто такой Генадьев? И какого бобрового хвоста он погнал вас ко мне?

Судя по молчанию гостей, они сильно оскорбились моим невежеством. Отчего просто глазели на меня, пытаясь подобрать самые простые и понятные слова, чтобы лаконично обозвать меня дремучей дурой.

Мишка возмущенно и даже оскорбленно выпучил глаза. Но после недолгой, а все же нелепой паузы подал голос:

— Как же. Полковник Генадьев — выдающаяся личность. Удостоен ордена за заслуги перед отечеством и вхож в высшие круги военной обороны.

— Думается мне, — вернувшись от печки с чайником и разливая его содержимое по кружкам, заметила я. — Что и у вас найдутся боевые награды. Которые ничего не говорят о настоящих заслугах или промахах.

Бойцы смущенно потупили взоры, приобняв обеими ладошками быстро нагревающуюся посуду. И лишь Прокофьев (вот уж и вправду дипломат) попробовал возразить:

— Но он является главнокомандующим стратегического отдела.

— А я с таким никогда дел не имела.

— Большинство операций согласуется через него, — продолжал настаивать переговорщик, надеясь, что я просто подзабыла за семь дет отшельничества.

Мои едва приподнятые брови и совершенное безразличие на лице сказали больше, чем смогли бы слова.

Мишка вздохнул и попытался найти другие подсказки, как мне объяснить, кто же такой этот полковник Генадьев. Но его перебил уставший от пустых разговоров Витька:

— Короче очередная большая шишка на маленькой жопе генштаба.

— Логично, — довольно произнесла я и принялась распаковывать вторую пачку галет, придвигая к себе сироп от варенья с шиповником.

Бойцы неплохо подчистили мои запасы. Заодно избавив меня от крупных ягод, которые своей шероховатостью жутко раздражали язык.

Костик осторожно взял с тарелки последнюю лепешку и вопросительно поглядел в мою сторону. Я добродушно улыбнулась:

— Бери-бери. Я завтра еще напеку, чего эти хранить. Вам, кстати, не давали инструкций по доставке муки, масла или еще чего-нибудь? А то приходить в гости с пустыми руками — плохой тон.

Молодцы потупили взоры, но лепешку на тарелку не вернули. А наоборот — Костик разломил ее на несколько частей и раздал всем, кто благодарно принял свою порцию. Я же только усмехнулась. Видимо этот парень тут за главного по провизии. Или именно он усвоил все пайки раньше срока.

— Ладно. Кто вас прислал понятно. Откуда меня знает, мы так и не выяснили. Идеи есть? — я отмахнулась от возмущенного взгляда Мишки и оглядела остальных.

Все молчали, давая слово дипломату. А тот, судя по выражению лица, знал недостаточно, чтобы убедить меня так, как того хотел пресловутый Генадьев.

— Этим вопросом должен был заниматься Луншин? — помогая всем выйти из ступора, уточнила я.

Пять голов синхронно кивнули.

— И рассказывать все истории тоже должен был он?

Снова пять кивков.

— А если бы с ним что-нибудь случилось, то кто обязан принять полномочия по переговорам?

Все молча уставились на меня, потом переглянулись, активно используя мимику вместо языка жестов, Прокофьев снова принял на себя удар:

— Полномочия никому не передавались. Мы не рассматривали подобной ситуации.

— А она взяла и случилась, — усмехнулась я и потянулась к пакетику крепкого растворимого кофе. — Теперь решать придется вам. Либо вы все выкладываете, как есть, — высыпая содержимое пакетика в чашку и вдумчиво размешивая напиток, отдающий смородиной, малиной, шиповником и забытым ароматом кофе, продолжила я. — Либо хватаете своего страдальца и отправляетесь обратно в цивилизацию своим устоявшимся составом. Так уж и быть, разрешу забрать лавку, чтобы не придумывать носилки, которых здесь вы точно не найдете.

Бойцы задумчиво уставились в свои кружки, порой водя носом от того, что получилось у меня. Я же с удовольствием отхлебнула ягодного кофе и прикрыла глаза от удовольствия. Эта ерунда в пакетике, как и должно быть содержимому военного сухого пайка, придала простому травяному чаю отличную крепость. Обладай мой организм хоть какой-то восприимчивостью к энергетикам, такое точно взбодрило бы меня на пару дней вперед. А так мне оставалось наслаждаться замечательным, позабытым вкусом.

— Жалко, что молока не принесли. Цены бы вам не было, — не удержалась я от замечания и оглядела пятерку балбесов, хранящих молчание. — Если вы дали клятву сохранить военную тайну любой ценой, то вытягивать из вас клещами ничего не буду. Мне-то никакого дела нет до того, что там происходит, — моя рука махнула куда-то в сторону леса, не особо задумываясь о направлении. — Но если хотите уговорить меня покинуть зону комфорта, то советую начать рассказывать сейчас, чтобы закончить к закату.

Мирные переглянулись друг между другом, но так и не решили, кто нарушит то ли клятву, то ли обещание, то ли приказ. Бойцы тем более не стали ничего говорить. Судя по всему, их инструктаж сильно отличался от остальных. Оттого они просто ждали разрешения вопроса, готовые в любой момент собраться и отправиться обратно — к точке сбора. А со мной или без меня — решать уже не им.

Устав от раздражающего ожидания, я придвинула к себе коробку от сухпайка и принялась спокойно складывать в нее пакетики:

— По сути, никто не исключает, что вам ничего и не рассказали, отправляя сюда. Просто дали задание привести меня, а больше-то вам знать и не надо. Но причина для того, чтобы отправиться к лосю на рога, изучать бобровые хатки, должна быть очень веской. Иначе выходит, что у вас в главнокомандующие затесалась парочка идиотов. В любом случае мне не очень хочется лишний раз выходить отсюда к людям, даже к ближайшему селу, не то что уж с вами куда-то топать. Поэтому не вижу ни единого основания для того, чтобы держать вас здесь, — я оглядела опустевший стол и закрыла коробку. — А это заберу в качестве оплаты за легкий перекус и порчу огорода. Когда еще такие красавчики забредут?

— Но нам же еще обратно идти, — неожиданно робко возразил Хвостик.

— Планируете добраться на чае, кофе, сливках и витаминах? Не думаю, что даже самые стойкие из вас продержатся на таком питании дольше одного дня, — я скрестила руки на груди и хмуро заметила. — Не понимаю, неужели за то время, что вы тут бродили, вам ни разу не пришлось охотиться? Даже грибы что ли не собирали?

— А какие из них съедобные? — осторожно спросил Мишка и тут же смутился под моим насмешливым взглядом.

— Выбрали бы кого-нибудь в качестве дегустатора.

— Я ведь серьезно.

— Ну, раз серьезно, то съедобные все, но лучше выбирать те, которые без юбочки.

Отряд снова переглянулся.

— Ладно, господа выживальщики, вы, как хотите, а я пойду проверю, как там ваш главный. Кстати, где его рюкзак?

Костик неуверенно глянул за спину, но указывать на место хранения поклажи Луншина не стал.

— Серьезно? — с насмешкой спросила я. — Что я оттуда упру? Мне просто нужна его кружка. У меня всего одна, — чашка с недопитым кофе поднялась вверх, демонстрируя свое одиночество. — И она сейчас занята. Или как вы предлагаете поить раненого? Думаете, ему пить не захочется?

Немного подумав, Витька встал из-за стола, прошелся до стены дома, где были сложены рюкзаки и вытащил из их горы один, совершенно не отличающийся от остальных. Только на краю, у самого донышка болталась кружка на карабине.

Парень ловко отстегнул посуду и протянул мне. А я вдруг в едва наступающих потемках приметила кое-что более полезное:

— А ну-ка дай мне рюкзак на минутку.

Парень с непроницаемым лицом продолжил держать перед собой кружку, а прочую поклажу отвел вправо, не приближая ко мне.

— Да мне на фиг ничего не нужно лишнего, — раздраженно произнесла я. — Дай проверить одну вещь, и я пойду помогать твоему командиру.

— Отдай уже ей рюкзак, — нервно приказал Мишка и фыркнул. — Иначе мы никогда тут не разберемся. А уже и вправду комары пошли, сожрут нас еще.

Помедлив, длинноволосый отдал мне рюкзак. Он оказался массивным, тяжелым, но главное прочным и с заметной трубочкой, выведенной по правой лямке. Значит, глаз меня не подвел.

Я поставила его на стол и принялась искать отсек, куда Луншин догадался спрятать гидратор. Руки помнили лучше, чем голова. Оттого скоро нашлось все необходимое — и карман, и петля для трубочки, и сам гидратор, в котором плескалось около литра воды.

— Отлично, то, что надо, — я ловко соскочила с лавки и направилась к дому, бросив своим гостям. — У вас есть десять минут, чтобы решить, кто мне расскажет причину вашего визита. А если так и не захотите ничего выкладывать, то выход там, — рука метнулась в сторону многострадальной малины. — Не потеряетесь.

В доме уже стоял легкий сумрак — солнце в окна почти не попадало. А потому стены принялись отпускать остатки тепла, остужая единственное помещение. Видать, придется растопить печь раньше времени, чтобы наш пациент не помер от переохлаждения.

Но для начала я решила проверить его бессознательное состояние. Сергей лежал на лавке в том же положении, в каком мы его сюда принесли. Губы стали едва розовыми, кожа перестала отдавать оттенками свеженькой побелки. Все-таки какой-то результат мои манипуляции дали. Уже приятно, хотя куда приятнее, чтобы они никогда сюда не приходили.

Веки бедолаги едва подрагивали, и можно было бы решить, что он притворяется. Но дыхание все еще рванное, даже с едва слышимой хрипотцой. Да и губы оказались совершенно сухими, с белесой коркой.

— Мда, дружочек, — присев рядом с Луншиным, произнесла я, надавила на трубку гидратора и дождалась, когда появится пара капель. — Не повезло тебе с отрядом, — немного подумав, приложив воду к губам пациента, добавила. — И условиями. Уж извини, но тут вообще ничего не работает. Судя по всему, даже головы у твоих ребят, — капли молниеносно впитались, я двумя пальцами приоткрыла рот и капнула внутрь, дождалась, когда он непроизвольно глотнет, и встала, оставив гидратор лежать рядом. — Но ты не переживай. Тебя они точно не оставят. А завтра посмотрим, чем еще можно тебе помочь, — моя ладонь ловко прошлась по лбу, на губах заиграла улыбка облегчения. — По крайней мере, жара у тебя нет. Так что выкарабкаешься. Думаю, ты и не в такие передряги попадал.

Так много я давно не говорила. Ни с ошалевшим медведем, случайно забредшим ко мне в гости, ни с наглым барсуком, решившим, что мой погреб — его сокровищница, ни с проволочником, считающим мою картошку своей. А с собой так и вовсе было говорить скучно. Оттого сегодня я сказала больше, чем за последние пять лет.

Даже как-то странно нарушать привычную тут тишину. Но эти бравые ребятки точно не умеют читать мысли. Так что молчать дальше не имело никакого смысла.

Я прошлась до печки, закинула туда несколько сухих поленьев, дождалась, когда спичка опалит краешек и огонь начнет свою вечернюю трапезу, а после встала, накинула на плечи старенький вязаный кардиган и вышла «в люди».

Не услышав моих шагов, бойцы продолжали свой тихий спор. Оказывается, несмотря на инструктаж и объявление моей персоны, как сверхопасной, только Прокофьев до сих пор сопротивлялся рассказывать, что происходит сейчас в мире. Остальные же убедительно шипели, что без меня им никак нельзя возвращаться.

Аргументов «за» оказалось больше и вскоре они сломили Мишкину оборону.

Дождавшись, когда его плечи чуть опадут, а голова согласно кивнет, я вышла к ним, сев напротив и выжидающе глядя в глаза каждого гостя.

— Что вы знаете о племенах Дасья, облюбовавших наши восточные границы? — долго раздумывая, с чего начать, спросил Прокофьев.

По его виду можно было точно сказать, что и этот вопрос дался ему тяжело. Пришлось снова подлить чаю всей пятерке, а после согласиться отдать остатки варенья, чтобы подсластить сложившуюся ситуацию.

В надвигающихся сумерках, наступающих в этих местах резко и внезапно, парень казался бледноватым, каким-то болезненным. Прочие выглядели куда лучше. Видать из-за того, что сильно посмурнели от одного упоминания кочевников в разговоре.

— А разве они так и не объединились в государство под точно таким же названием? — уточнила я, не очень-то и понимая, к чему ведет Мишка.

Парень удивленно поглядел на меня, прикинул что-то в голове и согласно кивнул:

— Верно, десять лет назад. Мне казалось, что вы не следите за обстановкой в мире.

— Я здесь живу только семь лет, — с насмешкой возразила я. — Или ты думаешь, что меня тут ребенком оставили?

Прокофьев переглянулся с Витькой, потом с Хвостиком, но те отрицательно покачали головой. Из чего пришлось сделать единственный вывод:

— Вы обо мне ничего не знаете.

Лица бравых ребят залились краской, которая неплохо бы осветила мой участок даже в самую темную ночь.

Я не удержалась и рассмеялась над ними:

— Ладно, не тушуйтесь. Не удивлюсь, если вас даже не предупредили, кого вы тут вообще встретите. В любом случае, возвращаясь к твоему вопросу — Дасья обитают на востоке континента, держатся небольшими племенами и перемещают свои становища четыре раза в год, в зависимости от сезона. Они достаточно воинственны, неплохо справляются со скотиной, но ничего не смыслят в технологиях. Поэтому у них до сих пор средневековье в наше-то время. Что мне еще нужно о них знать?

— Кроме того, что они организовали свое государство, у них ничего не изменилось, — почувствовав себя немного уверенней, произнес дипломат. — Все так же вместо городов становища, никакой отлаженной инфраструктуры. В общем и целом, остались дикарями. Но месяц назад они пришли к нам на переговоры с требованием отдать им нашу территорию от границы и до реки Эсты, а это…

— Порядка двухсот километров протяженности, — перебила я его, чтобы дать понять — у меня все очень неплохо с географией. — Не скажу, что много в масштабах этой страны, но существенно, учитывая, что там есть несколько городов средней величины, фермы, заводы и парочка промысловых участков. Не думаю, что дасья нужны чужие люди, им бы своих где-нибудь разместить.

— Они сказали примерно так же, — хмуро заметил Витька, до того внимательно слушавший мои изложения фактов.

— Да, — согласился Прокофьев. — Они хотят, чтобы мы отступили на двести километров, за реку, оставив им все — города, оборудование, технику, разработки. Но не людей. Им они предлагают найти другое место для проживания.

— Какие-то не очень выгодные условия, — задумчиво произнесла я, допивая сильно остывший и теперь противный кофе.

— С нашей стороны сказали более тактично, но смысл был тот же, — Мишка снова кивнул на мое замечание и продолжил, почувствовав в себе силы. — Когда переговоры зашли в тупик, поскольку никаких идей, как решить этот вопрос, от дасья не поступало, мы предложили им забыть об этом и вернуться домой. Но тогда они сказали, что имеют право на эти земли, потому что прежде проживали там.

— Только опустили факт, что жили там, как оккупанты, — ехидно заметила я.

Парни удивленно переглянулись и уставились на меня с немым вопросом в глазах.

— У вас уроки истории в школе вообще были? — поинтересовалась я, стараясь не смеяться над их дремучестью.

— Но не углубленные, — постарался оправдаться Костик.

— Блин, сколько ж вам лет, что вы это считаете материалами углубленной истории? Ладно, лет восемьсот назад, когда мы в пятый раз изобрели колесо и научились строить из дерева, дасья считались сильными, умными, можно даже сказать могущественными племенами. Так вот, когда им надоедало носиться по своим территориям, они предпочитали устраивать набеги на соседей. Сначала недалеко от своей земли — в лес могли забежать, пошуметь немного, спереть что-нибудь ненужное. Потом почувствовали, что отпора им не дают, а живется у нас лучше, решили объединить силы и забрать побольше.

— Золото, драгоценности и урожай? — предположил Хвостик, впервые самостоятельно подав голос.

— Зачем так усложнять? — усмехнулась я и пояснила. — Земли. Там ведь и найти все можно, и генофонд обновить, и жильем обзавестись и тот самый урожай к рукам прибрать. А всего и нужно, что напасть на деревню, сильных вырезать, слабых запереть или изнасиловать и потом уже запереть.

— Варварство какое-то, — возмущенно буркнул Мишка, но Витька понимающе кивнул, оценивая стратегию сильных и жадных дасья.

— Так и речь идет о давних делах. Не отвлекай лучше, я и сама собьюсь.

Парни послушно закивали, уставившись на меня внимательными глазами, будто у детей, слушающих страшилку на ночь.

— С их силой и числом завоевывать земли было легко. Многие деревни, по наивности своей, сами сдавались, думая, что их оставят в живых, — продолжила я. — И не удивительно, все они — люди, все надеялись на благоразумие. Только дасья не из тех, кто соглашается на полумеры. Потому они убивали мужчин, калечили детей, женщин насиловали для обновления крови, и двигались дальше на запад. За первый год кочевники неплохое расстояние преодолели. За собой оставили пожарища и калек, им хватало сиюминутного удовольствия, а о будущем как-то не думалось в пылу сражения. Но тут наша колоритная зима прибыла по расписанию, тогда-то их морозец за зады и укусил. Оказывается, жрать тут по холодам особенно и нечего, если ничего не припас по осени и лету. Еще и земля не самая гостеприимная — промерзает так, что стоять на ней невозможно. Ну, и снега первые внесли свою лепту. В общем, они решили, что тех деревень, которые остались за ними достаточно, чтобы разместить своих женщин, детей и наложниц, захваченных за время похода. А сами продвинулись еще немного вперед, чтобы завоевать побольше рабов, готовых батрачить на них до изнеможения.

— И им никто не дал отпор? — удивленно уточнил Андрей, все еще не снявший с плеча Абакан.

— Ага, дали, а потом им надавали по шее. Потому что оказалось, что дети, старики и женщины ничего не могут сделать против вооруженного отряда здоровых мужиков. А защитники с нашей стороны не очень-то научены уворачиваться от стрел или лупить врага оглоблей. Мечи все же эффективней вышли.

— И что дальше? Сейчас же их здесь нет.

— Ну, там все просто. Они примерно до Эсты и дошли. Обосновались. Решили переждать зиму в тепле и среди нормальной еды. А по лету продолжить брать территории еще большим составом. Обложили захваченных оброками, обязали отдавать ранее спрятанных девок и женщин. В общем, продолжили обновлять генофонд и строить планы на ближайшее будущее. Но за зиму разленились и остались жить там, пока новое поколение не подрастет. Правда оказалось, что пятилетние мальчики плохо справляются со взрослым оружием и не очень хорошо переносят походы. А сами дасья, пришедшие из степей стареют. Так что укоренились там, где успели все подмять под себя, и стали ждать, когда у сыновей начнут чесаться руки. Прочий же народ, наш, местный, так был запуган, что старался не поднимать головы. И все бы так и осталось, пока слухи с восточного берега о готовящихся походах не добрались до западных городов. Там люди оказались посмышленей. Поняли, что не горят желанием быть убитыми или прожить оставшиеся годы под гнетом каких-то варваров. Подумали хорошенько, собрались парочкой городов, объединились, созвали самых современных инженеров и изобретателей. А те за пару месяцев придумали катапульты и прочую оборонительную технику. Так и избавились от захватчиков — сначала закидали горящими снарядами, потом выживших добили, самые скудные остатки погнали обратно — на родные земли. А этих, освобожденных, взяли под крыло объединенного, новообразованного государства. Так все до сих пор и обстояло. Дасья — там, — я махнула в сторону востока. — А остальные — тут. И пока все всех устраивало. Отсюда и мой вопрос — как варвары хотят напугать тех, кто неплохо продвинулся на рельсах технического прогресса?

В вечерней темноте тишина казалась зловещей. В такой обязательно прячутся серийные убийцы, монстры из-под кровати и бешеные куклы, мечтающие захватить мир. Правда ребятам повезло — в этой глуши была только я. И уже становилось слишком поздно, чтобы бояться или пытаться скрыться в лесу.

Прокофьев снова соображал, как подать историю с его стороны, разочаровавшись, что мне оказалось недостаточно того, что дасья пришли со своими требованиями и не захотели уходить обратно в степь и становища.

Чтобы дать ему время и не замерзнуть в прохладе надвигающейся ночи, я соскочила с лавки, прошлась до крыльца, сняла старенькую керосиновую лампу и зажгла ее, водрузив в середине стола.

Удивленные бойцы посмотрели на отголосок средневекового прошлого, потом на меня. Костик не удержался, прогулялся до рюкзаков и достал темную трубочку, плохо различимую с места, где сидела я. Хотя и так было понятно, что задумал юный разведчик. И стало даже жалко, что его идея не даст нужного результата. Не столько из-за будущего удивления, смешанного с разочарованием, сколько от желания вспомнить — что такое электрический свет.

Костик вернулся к столу с тожественным выражением лица и, естественно, черным фонариком, походившим в темноте на металлическую трубочку или жезл.

— О, сейчас будешь показывать мне дремучей, чудо? — с насмешкой поинтересовалась я и скрестила руки на груди.

Парень ухмыльнулся и нажал на кнопку. Конечно же, попробовал нажать на нее еще пару раз. Постучал железным корпусом по столу, будто это что-то изменит, потряс, снова попробовал включить и бросил удивленный взгляд на Витька. Видать, хотел предложить ему тоже достать свой фонарь.

— Не трудитесь, — спокойно осадила я пылких бойцов. — Тут техника не работает, — и опередила их вопрос. — Автоматы тоже не сработают. Можете попробовать, конечно, мне не жалко. Кого тут пугать? Но зачем еще больше разочаровываться? — и пока парни продолжали изучать неисправный фонарик, обратила все свое внимание на Мишку. — Ну, давай уже отгадку, как дасья планировали отвоевать наши земли, и пойдем спать. Я и сама устала, а вы так и вовсе по лесу бродили в раздумьях, на какую ловушку наступить.

Прокофьев смущенно коснулся царапины на лбу, видать, надеясь, что ее там нет и все это глупые шутки, но убедившись, что события ушедшего дня не выдумка, вздохнул.

— После нашего отказа они дали координаты и предложили направить туда делегацию для очередной встречи и переговоров. Так сказать, чтоб на нейтральной территории все обсудить. Руководство снарядило целый отряд — пару генералов, боевую мощь для подстраховки и дипломатов, если все планируют разойтись мирно.

— Но мирно не получилось, — констатировала я.

— Вышло еще хуже, — кивнул Мишка и продолжил. — Когда отряд прибыл на место, оказалось, что это пустырь, точнее даже котлован. Никого там не нашлось — только какая-то башенка в центре установлена. Непонятного назначения. Дасья никто не увидел, поэтому спускаться в котлован раньше времени не стали. Решили подождать вторую сторону на безопасном расстоянии. Через полчаса башенка странно замигала, раскрылась с четырех сторон и на образовавшиеся площадки выступили турели. По крайней мере, они очень походили на современные турели. Сначала они пустили легкие очереди, потом поток стал кучнее, за этим последовал жар и пламя, которое спалило все. В том числе и наш отряд. А дасья на следующий день приехали на очередные переговоры с огромным металлическим сундуком и извинились, что не смогли разобрать в оставшемся пепле, где генералы, а где дипломаты. Просто высыпали на пол этот черный порошок и дали полтора месяца на размышления.

— Почему вы сразу им поверили? — спокойно поинтересовалась я, подливая в свой кофе кипяток.

— Не понимаю вопроса.

— Почему вы им поверили, что это останки вашего отряда?

— Вместе с делегацией отправили дрон. Он-то все и заснял.

— Разумно было перестраховаться с вашей стороны, а с их — проигнорировать его присутствие. Блин, хоть сухого молока бы принесли.

— Там сливки были, — услужливо заметил Хвостик, оторвавшись от разгадывания тайны не горящего фонарика.

— Это не то, — с грустью заметила я. — Ладно. Дасья выставили ультиматум и что дальше? Вы тут же побежали ко мне? Не стали пытаться расстрелять с неба?

— Их становище не определяется на радарах.

— Со спутника.

— Бесполезно. Они будто белый шум вокруг себя создают.

— Так по белому шуму и нашли бы — где не пробивает сигнал, там ребятки и стоят.

— Это небезопасно. Можно попасть по мирному населению.

— Ой, а с каких пор в нашей стране военные стали гуманистами?

Мишка и Пашка возмущенно уставились на меня, и даже бойцы замерли с фонариком, который прежде трясли так, что лично у меня бы точно мозги вылетели через уши.

Я ухмыльнулась удивлению гостей и уточнила:

— Вы сколько лет служите, что еще не растеряли веру в хорошее?

— Мы пришли туда, чтобы защищать, — отчеканил Андрей.

Остальные закивали на юношескую мудрость. Мне оставалось только сдерживать смех, чтобы не испортить торжественность момента.

— Ладно, защитники, — закатив глаза от их наивности, вернулась я к основной теме. — Вы все равно сюда не за советами пришли. Иначе вели бы себя по-другому и не мялись, раскрывая тайну своего появления. Так что давайте дальше. Вам принесли останки, дали время. Вы даже, наверное, попробовали сами решить вопрос, без привлечения сторонних сил. Но, что пошло не так?

— Кроме белого шума и расстрела с высоты? — подал голос Витька.

Он оказался единственным, кого не смущали ни мои насмешки, ни замечания об отсутствии гуманизма в военных рядах. И даже фонарик его скорее удивил, но точно так же, как удивил бы надувной шарик, пролетающий мимо в парке.

— Кроме, — подтвердила я, и с грустью допила остатки кофе.

Длинноволосый кивнул и, не обращая внимания на возмущенно глядящего на него Мишку, начал перечислять:

— Ни разведка, ни атака с земли не дали результатов. Вторая провалилась из-за невозможности провести первую. Место первоначальной дисклокации дасья мы нашли быстро, но вокруг обнаружили несколько подобных башенок с уже разложенными площадками и выехавшими турелями. В попытке обойти их потеряли отряд из пяти очень хороших бойцов — оказалось, что эти пушки реагируют на движение и не всегда лупят огнем по площади. Они могут и точечно ударить так, что никого не останется. Дроны также не помогли — их обстреляли раньше, чем мы смогли настроить картинку и вообще увидеть расположение лагеря, как снаружи, так и изнутри.

— А под землей пробовали?

— Согласно карт, там не обнаружено ни катакомб, ни подземных ходов, ни природных пещер. Дасья выбрали лучшее место, причем совершенно открытое со всех сторон.

— Демонстрируют, что вам до них не добраться и не решить вопрос силой?

— Наше начальство предположило так же. Поэтому последнее совещание проходило в бункере и в очень узком кругу.

— Думаете, что у вас там тоже шпионы развелись?

Витька пожал плечами:

— Кто их знает. Посовещались-то все равно бестолково. А потом появился подполковник Аверин.

Я приподняла брови от удивления, радуясь, что в потемках не видно моего лица. Вот и полезли призраки прошлого. Но задавать вопросы или радостно объявлять, что знаю, о ком идет речь, не стала. Если сами обо всем знают — скажут, если не знают, значит им это и не нужно.

Судя по тому, как Мишка шикнул на откровенного Витьку — они не знали. А Прокофьев так и вовсе считал, что это военная тайна, которую нельзя разглашать кому попало.

— Ладно, пришел подполковник и случилось чудо? Нашлось решение?

— Не знаю, — отрицательно покачав головой, ответил переговорщик. — Но после его визита полковник Генадьев собрал наш отряд и отправил сюда.

Над участком воцарилась тишина. Бойцы и мирные ждали моей реакции, а я просто сидела и думала, как много дядь Саша рассказал главному стратегу страны? И почему тот так неуклюже снарядил этих мальчишек?

Тусклый огонь, еле разгонявший густую темноту, нагло лез в мою голову. Он пытался напомнить мне, что были и хорошие времена. Еще и упоминание дядь Саши никак не выходило из головы. Оттого я громко поставила кружку на стол, рассеивая тишину и встала:

— Все, поздно уже. Спать пора. По ночам тут холодно, так что советую ставить одну палатку и укомплектоваться всем в нее. Если она, конечно, не одноместная у вас. Можете убрать стол в сторону — тут самое ровное место и земля не бывает влажной. Почти пятизвездочный отель получится.

— Но, — попытался робко возразить Хвостик и тут же сник, наткнувшись на мой взгляд.

Витька и Костик понимающе кивнули, Андрей уточнил:

— Что с Луншиным? Оставите у себя?

— Я — зверь что ли? — с насмешкой спросила я и скрестила руки на груди. — Пусть в доме остается. Там и печь есть, протопленная. И стены от морозов защитят. Да и мне сподручней. Если вдруг чего — руку протяну и проверю.

Бойцы понимающе кивнули и принялись сдвигать стол к дому, предусмотрительно перетаскивая все необходимое ближе к печи. Я улыбнулась их дальновидности и заметила:

— Дрова слева от крыльца найдете. Там же стоит колода, в ней топор. Не думаю, что вы решите использовать его не по прямому назначению, так что прятать не стану. Подмерзнете — растопите печь. В чайнике остался чай, где вода — знаете. В общем, спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — хором ответили мне ребятки и продолжили подготовку ночлега.

Лишь Мишка расстроенно стоял в сторонке и вздыхал так горестно, что даже медведю его стало бы жалко.

На меня же это никакого эффекта не произвело — я ловко поднялась на крыльцо, еще раз оглядела гостей и вошла в дом, закрыв за собой дверь на щеколду. Впервые за семь лет.

В единственной комнате уже становилось прохладно. А ведь еще даже не осень, что дальше-то будет?

Подбросив дров в печь и убедившись, что все разгорелось, я прошлась до Луншина и прислушалась к его хоть и мерному, но очень тихому дыханию. В темноте оценить его внешнее состояние было сложно, потому приходилось полагаться на прочие чувства.

Так и не подумаешь, что на лавке раненный лежит — разило от него спиртом так, что становилось странным, чего это на горизонте сельский фельдшер не маячит? Температура у тактика была вполне удовлетворительной, чуть теплее, чем моя. Потому надежда на отсутствие заражения крови утверждалась в своих позициях.

Немного подумав, я приволокла одно из трех своих одеял, накрыла его, подоткнув края так, чтобы не задуло сквозняком, передвинула лавку ближе к печке, чтобы жар обогревал «пациента», а после и сама нырнула под оставшиеся два одеяла, старательно крутясь, нагревая спальное место.

За окном стояли непривычные шорохи. Бойцы уже установили палатки, но продолжали тихое совещание. Интересно, как они собираются уговаривать меня теперь отправиться с ними, когда самый жирный козырь оказался в моих руках?

Стоило сразу догадаться о том, что к операции приложил руку дядь Саша. Вот только как глубоко и обстоятельно? Не думаю, что от одной беседы эту малышню погнали бы в такую глушь.

Луншин тихо дышал, создавая странный аккомпанемент ночной тишине. Во дворе шипел Мишка, требовавший меньше военных тайн раскрывать, а тихий голос Костика насмешливо замечал, что отсюда это никуда не разнесется.

Да и правда. Кто тут подслушает? А мне тем более это все не надо.

Утром стоит быстро собрать их в дорогу и отправить обратно. Надо только придумать носилки для капканного бедолаги и показать направление, чтобы они без навигатора не заблудились.

Ночь прошла издевательски быстро. Да и организм решил, что достаточно отдохнул задолго до рассвета.

Я высунула нос из-под одеял, проводя привычную разведку. Убедилась, что пора растапливать печь и, только раскрывшись, почти подпрыгнув с кровати, вспомнила, что вчерашний вечер — не сон.

Главным доказательством, разрушающим надежду, что все произошедшее — игра заскучавшего по общению разума — стала лавка и третье одеяло на ней. Луншин мирно спал. Его дыхание выровнялось, по комнате незаметно витал тонкий аромат перегара — последствия импровизированной анестезии.

Тихо подойдя к бедолаге, я приложила руку ко лбу и удовлетворенно кивнула — температура не поднялась и холодный пот не проступил. Жить будет. Значит, никто не попытается давить на вину за жизнь главного в отряде.

За окном стояла привычная тишина, которой хотелось радоваться. Но понимание, что на дворе, прямо перед домом расположились незваные гости, которым никто тут и не рад, сразу портила настроение.

Проснутся голодными, начнут ныть, что не местные, последнюю корку хлеба еще перед заходом в лес съели. Лишь бы не решили самообеспечением заняться за мой счет — выкопать урожай и сожрать его.

Я ловко накинула на плечи старенький кардиган, натянула шерстяные носки и отправилась к печке, чтобы разжечь огонь. Нашему бедолаге лучше не переохлаждаться.

С горечью и раздражением вспомнила, что чайник остался во дворе, и заполнила водой старый ковшик, в котором когда-то очень давно варила себе кофе. Такой роскоши в доме не водилось уже лет пять, а посуду ни под что другое приспособить не удалось — маленький он, ничего путевого в нем не приготовить. А тут и пригодился.

Треск сухих дров в печи настраивал на привычный ритм. Я потянулась, поглядывая на все еще холодную воду, вышла в сени, в потемках умылась, снимая остатки сна и бодрясь, как истинный морж, а вернулась ровно к тому моменту, как начали подниматься первые пузыри.

На деревянный придаток к печке, именуемый мной столом, встали две кружки — моя красивая и армейская Луншина. В одну посыпался кофе, в другую — содержимое двух пакетиков с жирной надписью «Сливки». Не думаю, что он сможет что-то съесть, но вот выпить, точно согласится. После травмы надо как-то восстанавливаться, чтобы держаться на носилках уверенно, а не как мешок с тряпьем. Так что пусть радуется тому, что его вообще собираются тут кормить. Ну, или поить.

Немного подумав, я все же поддалась собственному голоду и замесила тесто на пресные лепешки — единственный вид хлеба, который можно приготовить в диких условиях в отсутствии яиц, молочной продукции и дрожжей. Мука, соль, вода, немного сахара и капля растительного масла — вот и готово нехитрое тесто. Хочешь запекай на сухой сковороде, хочешь жарь, хочешь — отмывай печь и ставь в нее, как предки ставили.

Выбор пал на первое — разводить щедрый жирный стол для тех, кому не рада, мне не хотелось. А все равно же придется делиться — испечь одну не получится. Никогда не получается. Да и масло в дефиците — самой отжимать я не научилась, запасы подходили к концу. Раньше времени на вылазку идти не хотелось — никто меня там не ждал ни с заказом, ни даже с деньгами.

Потому будут есть, что дают. И я буду. Без вариантов.

Дом постепенно заполнился приятным ароматом запекающегося теста. Кофе и сливки ждали кипятка. На тарелку легли первые лепешки. Начало дня казалось обычным, если забыть про мир за стенами, передвинутый стол во дворе и лавку за печью, с которой раздался первый осознанный стон.

Сняв сковороду, я выглянула и ухмыльнулась. Луншин пытался разобраться, куда попал и как. Но тело его не слушалось, напоминая, что вчера ему перепало много увлекательных приключений с участием древнего, ржавого капкана.

Потому сил у командира детского отряда хватило только на то, чтобы приподнять голову, оглядеться по сторонам и снова простонать от тяжести — спирт давал о себе знать. А вот то, что в него вливали эту живительную влагу, он точно не помнил.

Решив, что дальше главному стратегу предпринимать попытки встать или хотя бы пошевелиться, не стоит, я залила кружки кипятком, тщательно перемешала, добавив все-таки в сливки немного сахара, и вышла:

— Рановато ты.

— А вы, — Луншин сморщился то ли от боли, от ли от попытки вспомнить.

Я не стала ждать продолжения, придвинула ногой табурет, сколоченный в пылу вдохновения еще в начале отшельнической жизни, уселась напротив и протянула ему кружку со сливками:

— Как себя чувствуешь?

— Будто меня бегемот прожевал и выплюнул, — Луншин сморщился, пытаясь приподняться, чтобы принять кружку, но отрицательно покачал головой.

— Хорошее сравнение, — кивнула я ему. — Лежи, сейчас попробую придумать что-нибудь для спины. Голову-то хоть держать можешь?

Парень (несмотря на явные признаки, что его возраст пересек тридцатилетнюю черту, иначе язык не поворачивался его назвать) прислушался к себе и дал утвердительный ответ.

— Тогда погоди, — я ловко поставила кружки на табурет, стянула с кровати свои одеяла, скрутила их в толстый, внушительный валик и помогла бедолаге приподняться, чтобы подоткнуть всю конструкцию ему под спину.

С его стороны порой раздавалось шипение и очень тихий мат, но в целом «пациент» держался весьма сдержано и достойно. Согласно положения в своем отряде.

Я снова села, чувствуя легкое удовлетворение, и снова протянула ему кружку. Луншин удивленно посмотрел на меня, на угощение и приподнял брови.

— Не уверена, что после той дозы спирта, что мы в тебя вчера влили, завтрак не выйдет тем же путем, что и вошел. Так что пока пей сливки и приходи в себя. А заодно расскажешь свою версию.

— Версию чего?

— Причин появления твоего отряда на моем огороде.

— А они, — Луншин встрепенулся от упоминания своих ребят, но прыжок на лавке вышел неуклюжим и заставил его пожалеть о поступке.

— Да нормально у них все, — я махнула в сторону окон. — Чаем вчера напоила, вареньем угостила, разрешила расположиться перед домом у печки, чтобы ночью сильно не замерзли.

— А почему не здесь?

— Ты дурачка-то не включай.

Командир пару раз моргнул и понимающе кивнул, после чего все же решился на глоток. Теперь он сморщился от вкуса. Хотя сливки были вполне съедобными, но без чая или кофе мало походили хотя бы на обезжиренное молоко. Оттого теперь понимающе кивнула я и пояснила:

— Пока всего тебе доступного из еды — это пойло. Как придешь в себя, я расскажу твоим ребяткам, где есть хорошая полянка, грибная. Они на обратном пути супчик тебе сварят. Правда, без картошки, у меня ее мало, делиться не стану. Жалко, конечно, что ваши жадные снабженцы не кладут в пайки сухое молоко, может, повкуснее вышло бы. Да и меня бы порадовали.

— А где я вообще? Мы добрались до точки?

— Ну, Мишка считает, что добрались. Вчера рассказал мне про дасья, башенки и требование земель, — я пожала плечами, отхлебнула кофе и блаженно потянулась, бросив взгляд на окна, за которыми стояла тишина — дрыхли малыши, как в тихий час.

— Хотите сказать, что лейтенант Прокофьев без проверки вашей личности, рассказал секретную информацию, имеющую статус военной тайны? — брови Луншина начали странную игру — они то поднимались вверх, выражая явное удивление, то резко начинали стремиться друг к другу, сигнализируя о серьезном недовольстве своего хозяина от услышанного.

— Фиг знает. Но не расскажи он этого, я бы вас сразу обратно отправила. Кстати, почему именно такой слабый и несуразный отряд отправили ко мне? Еще и с оружием. Я вдруг стала настолько сильно нужна?

Парень продолжил хмуриться, придумывая кары для своего подчиненного, но не забывал внимательно изучать и меня, будто что-то сопоставляя в голове. Снова человек столкнулся с системой и теперь пытался разойтись с ней по-хорошему, без ущерба для других.

Я скучающе оглядела бедолагу, у которого скоро должен повалить пар из ушей, и усмехнулась:

— Какая разница, что мне рассказали. Куда это может дальше-то пойти? Если ты изучал карту, прежде, чем отправиться сюда, то должен знать — здесь нет связи, интернета, телеграфа, радио и, самое главное, нет людей. Отсюда ничего и никуда не утечет, военную тайну мирные не узнают.

— Но знаете вы, — продолжая внимательно разглядывать меня, строго заметил Луншин.

— Ага. И буду знать дальше. Но мне до этого нет никакого дела. Я вам, ребятки, дорогу быстро объясню и благословлю на скорый выход к селу. А сама дома останусь. Мне еще картошку надо всю выкопать и подсушить смородинового листа на зиму. Так что сам понимаешь — дел невпроворот, не до болтовни с барсуками и медведями.

— Что за бред? — в голосе парня начали появляться нотки возмущения и раздражения.

Быстро он приходил в себя, что не могло ни радовать — быстрее уйдут и оставят меня в покое.

— Бред — это отправить в непроходимую глушь неподготовленный отряд, где есть только три бойца, не умеющих согласовывать действия, два гражданских, впервые зашедших за кусты, откуда не видно дороги, и стратег, умудрившийся наступить на старый, ржавый капкан, вместо того, чтобы руководить операцией с ветки. А все остальное — скучная данность.

Удивленный командир замер от услышанного. В его глазах читалось противоречие. С одной стороны, это все еще был бред. Какие барсуки, какие медведи? С другой же его собеседница, казалось, была права — их маленький отряд и вправду выбросили в какую-то глушь, где не работает даже навигатор, и поставили весьма странную задачу — добраться до точки и привести оттуда ее обитателя.

— Ты ведь, не знаешь, за кем тебя отправили? — уточнила я, устав ждать, когда мысли в голове Луншина определят свою очередность.

Парень сжал зубы от злости на самого себя и нехотя кивнул, соглашаясь с моей догадкой.

— А есть карта или координаты? Как вы искали нужный участок? Лес, ведь огромный, заплутать здесь ничего не стоит.

Он сжал зубы еще крепче, будто приготовился к пытке.

Я вздохнула, махнула на него рукой и отправилась к печи, где стояли и держали тепло свежие лепешки:

— Говорить ты мне ничего не обязан. Мне это совсем неинтересно. Твои парни уже рассказали достаточно, чтобы понимать всю глубину отчаяния вашего Генадьева, который додумался снарядить ко мне самый неумелый отряд.

— Почему это неумелый? — возмутился Луншин, не выдержав моего насмешливого тона. — Я подбирал бойцов с особой тщательностью. Каждый хорош в своем деле и отлично знает задачу, возложенную на него приказом.

— Особенно Хвостик, который пугается даже тени от ветки, — не выдержала я и рассмеялась, успев выудить до этого аппетитную лепешку и направиться обратно к своему «пациенту». — Вот уж и вправду полезные члены отряда — Мишка и Пашка. И если второй хотя бы север от юга отличит по мху, то первый побоится даже ширинку расстегнуть где-нибудь в кустах, чтобы отлить. Вдруг оттуда выпрыгнет зубр и насадит его на рога.

Представив картинку, достаточно ярко нарисованную моим буйным воображением, Луншин тоже не сдержал улыбки. Но тут же поправил себя, отхлебнул сладкие, остывающие сливки и постарался вернуть себе военную выправку, учитывая текущее положение тела и дел:

— Лейтенант Прокофьев — отличный переговорщик. У него есть все задатки для этого.

— И верность слову. Еле вытащила из него, зачем вы сюда вообще приперлись. Учитывая твое состояние, ему стоило быть чуть расторопнее в объяснениях и рассказах.

— Отчего же?

— Если честно, я хотела сразу вас отправить обратно. И если бы не твоя совершенно белая физиономия и прерывистое дыхание, так бы поступила, не раздумывая. И вместо благодарности за зашитую на время ногу, мне приходится выслушивать, что твои бойцы совершили ошибку, влекущую за собой военный трибунал за измену родине.

— Это военная тайна.

— Что именно?

— То, что он вам рассказал, не выяснив вашей личности.

— А чего ее выяснять? Вы много домов и участков видели по дороге сюда? Или хотя бы заимку какую, даже пустующую?

Луншин замялся, стараясь не терять лица, но задумавшись, что и вправду цивилизация им встречалась в последний раз очень давно.

— Тогда и чего тут разводить пустые угрозы? Парень дело сделал — помог тебе остаться при ноге и достоинстве. Учитывая, что и сам по лбу получил одной из моих растяжек.

— Он цел? — в голосе командира послышалась неподдельная тревога.

— Да все целы. Так немного щеку распороло одному, другому в лоб заехало. Ну серьезно, зачем лезть-то ко мне было? Не понимаю, без меня бы не обошлись? И почему молодежь, а не опытных бойцов? Мне даже как-то обидно за себя. Оскорбили чуточку.

— Подполковник Аверин сказал, что с солдатами группы Альфа вы разговаривать не станете, даже не подпустите к своей территории.

— Ну, тут он, конечно, был прав, не стала бы разговаривать. Но чего он вас о ловушках-то не предупредил?

— Не имею никакой информации по этому вопросу.

— А по-человечески разговаривать умеешь? Не хочу вспоминать ваш топорный, военный слэнг. Отвыкла уже и снова привыкать не собираюсь.

— Извините, привычка, — Луншин вдруг даже стал как-то мягче выглядеть. Черты лица перестали казаться острыми, плечи чуть опали, спина откинулась на валик из одеял, руки, крепко державшие кружку, опустились вместе с ней на бедро здоровой ноги.

Я улыбнулась и понимающе кивнула, вспомнив, как сама в первый год жизни здесь ловила себя на мыслях, далеких от гражданского быта. Вместо привычных забот и занятий по посадке и заготовке припасов на зиму, меня все время тянуло провести разведку, проверить работоспособность ловушек и глянуть, кто ошивается вокруг. Мышцы сами собой напрягались при каждом хрусте, а тело группировалось прежде, чем голова понимала — это ветка под моей же ногой.

— Нас предупреждали о том, что вы можете представлять для нас опасность, — аккуратно подбирая слова, начал парень. — Но также сказали, что вы не станете проявлять агрессии, если мы не начнем первыми. Подполковник Аверин посоветовал лишь вести себя осторожно, но не палить во все стороны, если вдруг что-то покажется нам подозрительным.

Эх, дядь Саша, заботливый ты мой человек. И про меня, вроде, ничего не рассказал, и пацанов привел, зная, что этих убогих трогать я точно не буду.

И все же дело обстояло уж очень серьезно, если он решился нарушить обещание и отправить сюда хоть какую-то живую душу.

Я вздохнула, посерьезнев, доела лепешку, чувствуя, что не хватает чего-то сладкого, и снова отправилась к печке за следующей, продолжая разговор:

— Ладно. Вам повезло добраться до моего участка, не получить заражение крови и не наткнуться на медведя. Это уже победа. Но уговорить меня не получается.

— Это работа лейтенанта Прокофьева, — строго заметил Луншин, стараясь рассмотреть, что я творю в своем углу.

Чтобы парень не свернул себе шею или не свалился с не самой широкой лавки, я вышла к нему и покачала головой:

— Он вчера уже попытался. Не вышло. Так что сегодня, как только все проснутся, отправитесь обратно.

— Без вас нельзя, — завел уже надоевшую мне шарманку Луншин. — У нас приказ.

— Это у вас приказ. А я им больше не подчиняюсь. Я на пенсии, так что оставьте меня в покое. Мне туда, к вам, не надо.

— Полковником Генадьевым дано разрешение на применение силы в случае крайней необходимости, — с нажимом заметил командир отряда, снова выпрямляя спину и придавая лицу окаменелый вид.

— Ага, особенно тебе, — усмехнулась я и вызывающе села напротив. — Давай, применяй силу. Хочу на это посмотреть.

Парень тут же стушевался, удивленно глядя на меня и понимая, насколько сильно его слова идут в разрез с возможностями. Попробовал скрыть удивление и поправился:

— Приказ дан отряду.

— Конечно, — согласно кивнула я и хищно ухмыльнулась. — А теперь раскинь мозгами — ты находишься в моем доме, твои бойцы — за его стенами. Особенности конструкции или его прочность никто из вас не знает. Пусть двое и заносили тебя внутрь. А значит, учитывая, что ты стал условным заложником, никто из них, — я кивнула в сторону окон. — Не осмелится брать мой дом штурмом, чтобы не навредить тебе. Думаю, тебя хотя бы о моей непредсказуемости предупредили?

Луншин отрицательно замотал головой, а после решил пояснить:

— Нам дали приказ — добраться до отмеченного участка, переговорить с его обитателем и привезти его в штаб. Подполковник Аверин добавил, что следует быть осторожными и не проявлять агрессии, без особой надобности. Но главное — без вас возвращаться нам нельзя. Просто потому, что, по мнению полковника Генадьева, на данный момент вы — наш последний шанс решить конфликт с дасья без существенных потерь.

Я молча изучала командира смешного отряда, уставшего от пешего хода по лесу, от пережитого попадания в капкан и от боли, которую сейчас мне даже представить сложно. Хитрое командование выдало ему и его ребятам ровно столько информации, чтобы отправить не пойми куда и не пойми за кем. Не позаботилось ни об их безопасности, ни об удобстве, ни о том, кто и что их будет там ждать.

Во мне не было кровожадности ни до, ни после отставки. Но не было и сострадания. Чего им всем, свободным в действиях и решениях людям сочувствовать? Сами навертели, пусть сами и разбираются.

И нечего меня в свои детские обидки втягивать. Я свое уже отработала с лихвой.

— А ты совсем освоился, — возвращая и лицу, и голосу непринужденный тон, заметила я. — Уже не делаешь вида, что вокруг тебя враги государства, выведывающие военную тайну ради своей выгоды.

Луншин удивленно посмотрел на меня, на опустевшую кружку, повел носом и иронично хмыкнул:

— А чего мне остается? Здесь я один. Где мои ребята знаю только с ваших слов. Немобилен, безоружен. Да и по вашей информированности ясно, что они все разболтали еще вчера. Патриоты, блин, зеленые. Так что отпираться не вижу смысла. Чем быстрее разберемся, тем быстрее решим, что делать дальше.

— Я и так уже все решила. Сейчас разбужу твоих молодцов, напою чаем, задам направление и дам пинка, чтобы скорее до села добрались. А там есть пьяненький фельдшер с хорошим хирургическим опытом за плечами, он с твоей ногой разберется. Так что в штаб вернетесь без меня, зато подбитыми героями.

— Без вариантов?

— Знаешь, вчера ты мне больше нравился, — ловко забрав кружку из уставших пальцев командира отряда, я снова отправилась к печи.

— Почему?

— Тверже мне показался. Без всяких скромных надежд на простое разрешение проблем.

Говорить про его серьезные глаза и согласие оттяпать ногу мне не хотелось. Раз парень этого не помнит, зачем лишний раз рассказывать. Вдруг еще сам собой загордится?

— А теперь что изменилось? — совершенно спокойно уточнил Луншин, громко ерзая на лавке.

— Если будешь так активно менять позу, обязательно навернешься, — заметила я, выливая остатки воды на кружки, чтобы отмыть их пока на стенках не застыли следы сливок и кофе. — А поднимать тебя и проверять, не разошлись ли швы, мне не хочется. Вдруг еще на одну ночь напроситесь. Так что сиди смирно и жди.

— И чего же мне ждать?

— Своих.

Я выглянула в окно и усмехнулась. Молодцы раненного командира мирно дрыхли в двух палатках, даже не додумавшись выставить дозор на случай, если у меня ночью начнется приступ паранойи или сомнамбулизма с жестокими наклонностями. И не смотря на внушительно поднявшееся солнце, однозначно говорившее о том, что время перевалило за девять часов утра, никто не то что не показался из тряпичного укрытия, но и не проявил хоть какой-то признак бодрствования.

— Они у тебя всегда такие, — я задумалась, пытаясь подобрать правильное, но не обидное слово. — Бесстрашные?

— В каком смысле? — удивленно поинтересовался Луншин, пытаясь вывернуться и поглядеть если и ни в окно, то хотя бы на меня.

— В прямом. Солнце на дворе лупит во все окна. А они спят и даже караула не выставили. Будто в турпоход пошли по тропе юного натуралиста.

Лицо командира посерьезнело, в глазах пробежали мысли о предстоящих карах нерадивому отряду. Ему явно не нравилось то, что он услышал, отчего теперь хотелось подскочить, отправиться во двор и устроить разнос. Вот только кое-что сильно мешало ему в этом.

Я усмехнулась, оперлась о подоконник задом и скрестила руки на груди:

— Могу поспособствовать.

— Чему?

— Быстрому подъему и развивающемуся чувству вины.

Возмущенное выражение на лице сменилось злорадным. Сразу видно — идея пришлась ему по душе.

Немного подумав (скорее для виду, чем серьезно), Луншин согласно кивнул.

— Какое у вас подразделение и номер? — тут же уточнила я.

Командир неохотно ответил:

— Отряд Каппа семь.

— Ну, не Фи пятнадцать, что уже неплохо для их возраста, — последовал равнодушный ответ. И я, оттолкнувшись от подоконника, направилась к двери, прихватив с печи тарелку с лепешками. — Могу приоткрыть окошко для твоего морального удовлетворения.

— Жаль, что не увижу все своими глазами, — благодарно кивнул он и искренне улыбнулся.

Усмехнувшись в ответ, я потянула на себя ближайшее окно и вышла, быстро выскочив на крыльцо. Чего бы человека ни порадовать?

Двор окутывала тишина. Мирная, добрая, привычная для округи. Отчего казалось, что если прикрыть глаза на минуточку, то все вернется на свои места. Исчезнут палатки, капканный бедолага, гора сваляных рюкзаков. На площадке снова появится стол и лавки. Все будет как прежде — одиноко, но душевно.

Жаль, что простым зажмуриванием не вернуть все в привычное русло. Оттого мне оставалось только вздохнуть, рефлекторно вытянуться по струнке, прижать тарелку поближе к диафрагме и поставленным голосом заорать:

— Отряд Каппа семь построиться для вынесения взысканий за нарушение дисциплины и несоблюдение правил в режиме боевой готовности!

В ближайшей к крыльцу палатке послышалось сначала медленное, потом ускоряющееся шевеление. Из-под полога показалась взъерошенная голова Костика, она повернулась влево, потом вправо, застыла, пытаясь понять, что вообще происходит.

Уже переполненная боевым азартом и обещанием порадовать Луншина, я продолжила:

— За каждую минуту опоздания на построение наказание увеличивается вплоть до увольнения со службы без права на восстановление!

Сборы в палатке ускорились. Кто-то дал пинка разведчику и тот вывалился во двор в чем и был — в первом слое. Вслед за ним на улицу, почти одновременно выскочили Витька и Андрей. Последний смачно пнул соседей, которые подали ленивый стон, но предпринимать попытки для быстрого появления на этот свет не стали.

Зато бойцы уже выстроились в шеренгу. Длинноволосый парень успел даже убрать свою шевелюру в конский хвост, одернул тонкую майку, служившую ему чем-то наподобие нижнего белья. На ноги он успел набросить штаны, не застегнув все пуговицы в ширинке. Берцы оказались не зашнурованы. Не хватило времени.

Андрей встал по левое плечо от старшего. Взъерошенный, еще не проснувшийся, но уже оделся в камуфляж, правда без куртки и босой. Отчего поджал пальцы на ногах, стараясь все же не подавать виду, что земля похолодела для подобного экстрима. Достаточно оперативно к нему присоединился Костик, все же не решившийся вернуться в палатку, чтобы одеться и привести себя в порядок. Зато глаза его больше не казались заспанными или растерянными. Тело быстро приходило в тонус, несмотря на жалкий вид и отсутствие чего-то теплого или скрывающего весьма приятный глазу рельеф.

Все трое вытянулись по стойке «смирно» и глядели вперед, в пустоту, ожидая дальнейших распоряжений.

Немного обиженная, что мирные проигнорировали приказ, я раззадорено продолжила:

— Опоздавшие на три минуты и более подлежат немедленному расстрелу без права на апелляцию!

Судя по оживленному шевелению в крайней от меня палатке, слова нашлись верно. А на губах бойцов вдруг заиграла злорадная улыбочка. Видать, эти недисциплинированные засранцы порядком им надоели.

Вскоре Мишка и Пашка присоединились к остальным — заспанные, взъерошенные, в камуфляже на голое, тщедушное тело. Выглядели они жалко и смехотворно одновременное. А утренняя сутулость и непонимание, что происходит вокруг, только добавляли комичности хвосту строя.

— Как вы на службе вообще держитесь с такой дисциплиной? — уже спокойно поинтересовалась я и, спустившись по лестнице, прошлась до стола, на который тут же поставила тарелку. — Вы на что надеялись, когда все вповалку отправились спать? Думаете, у меня не хватило бы смелости или силы перерезать вас по очереди, а то и оптом, пока вы мечтаете о звании, бабах и вкусной еде? У вас вообще мысль о карауле появлялась? Или чувство самосохранения атрофировалось на этапе присяги?

Бойцы все также смотрели вперед, выражая своими каменными лицами согласие и принятие моей критики в их адрес. Мирные зевали, понуро рассматривали площадку, занятую ими и их палатками, порой бросали на меня удивленный взгляд.

Наконец, в глазах Мишки появилась осознанность, понимание гипотетической опасности от того, что никто не остался дежурить ночью, когда в доме есть опасный субъект. Он обеспокоенно оглядел соратников, перевел взгляд на меня, надеясь прочитать в моих словах насмешку или хоть пару ноток сарказма. Но я говорила серьезно, без шуток и иронии. Потому что в отличие от него или Пашки отлично знала, что в незнакомой местности может случиться, что угодно.

— Хорошо, допустим, я сама дала вам разрешение встать здесь лагерем. И не особо горю желанием потом избавляться от ваших тел, учитывая Луншина, давно, кстати, проснувшегося и даже позавтракавшего. Хоть и абы как. У меня бы день ушел на то, чтобы вырыть могилы, перетаскать вас по ним, закопать. Это ж надо землю подготовить, урожай собрать, сообразить, кому такое удобрение больше подойдет, — теперь испуганно округлились и глаза Пашки. К парню запоздало приходило понимание совершенной всем отрядом глупости. — Но это же лес. Тут повсюду кусты, деревья и дикие звери. Не какие-нибудь запуганные лисы или зайцы. У меня и медведи имеются в округе. Вы об этом-то хоть подумали?

Витька сделал шаг вперед, не отрывая взгляда от видимой только ему точки, и отчеканил:

— Рекогносцировка местности показала, что данный участок можно считать самым безопасным во всем лесу. За время ночевки посторонних звуков не услышано, скрытой угрозы не обнаружено. Прямой — не выявлено.

— Это ты из своей палатки ночью рассмотрел? — с насмешкой уточнила я и присела перед печкой, чтобы развести огонь. — Ты у нас тут зоркий глаз, чуткий слух?

— Разведка проведена перед установкой лагеря с проверкой прилегающей территории.

— Ну да, еще скажи, что ловушек наставил, на случай если кто решит к палаткам подойти потемну.

— Нет, находясь на мирной территории, было принято решение не создавать потенциальную опасность как для хозяйки, так и для членов отряда, если, — Витька задумался, повел глазами в сторону Хвостика и Прокофьева, не поворачивая глазами, а после многозначительно посмотрел на меня.

— Если кто-то ночью решит выйти из палатки и отправится на поиски сортира, — закончила я за него и встала, удостоверившись, что огонь разгорелся, а печь постепенно нагревается. — Чтоб никому больше ногу не оторвало. Логично, но глупо. Нарушили минимум пять известных только мне правил. И если бы не недуг вашего командира, вас бы и правда уже выстраивали для расстрела. Кто-нибудь из вас задумался, что могло случиться за ночь? Вдруг мне бы приспичило прирезать Луншина, пока тот в бессознательном состоянии?

— Вы не производите впечатления опасного преступника.

— Поэтому вас отправили ко мне вооруженными?

Никто не нашелся, что ответить. Все стояли и продолжали смотреть в невидимую точку, соображая — оправдываться им или терпеть и дальше мои слова.

Выбор сделали в пользу второго. Я вздохнула, чувствуя, что первая троица будет молчать, а оставшаяся парочка продолжит тупить взор и ждать окончания экзекуции, махнула на них рукой и заключила:

— Не будь у вас на руках раненного командира, можно было бы обойтись и без выговора. Да и мне-то самой наплевать, живыми найду вас по утру или нет. Но сейчас уже глубокое утро, Луншин пытается развлечь меня безуспешными уговорами, а вы даже не следите за обстановкой. Как вы вообще выжили до этих дней?

Ответа не последовало и на это. Но в глазах прочитались нотки вины, осознания своей собственной глупости и даже готовность понести наказание.

— Жалко, что он при этом не присутствует, — заключила я и отмахнулась. — В бочке вода, можете умыться, туалет с торца дома. Собирайте палатки, возвращайте стол на место и оденьтесь уже. Прохладно сегодня.

Отряд рассыпался, как по приказу. Костик нырнул в палатку, Витька принялся шнуровать берцы, а Андрей торопливо натягивал свою обувь, активно шевеля замерзшими пальцами. Хвостик вздрогнул, отгоняя остатки сна и, как самый сообразительный, отправился в сторону туалета, ускоряя шаг, чтобы никто не обогнал. А Мишка все еще представлял себе все перспективы, о которых я тактично промолчала.

И судя по выражению лица, фантазия у парня была невоенная. Не из тех, кто думает по уставу. Отчего на моем лице заиграла зловещая улыбка — пусть еще попугается хоть кто-то.

На сборы куцего отряда времени ушло больше, чем на подготовку девушки к выпускному балу. Каждый, как оказалось, не готов идти в кусты, когда имеется хоть и деревянный, но сортир. Никто не горит желанием умываться в одиночестве — подавай ему помощника, чтобы воду лил из кружки. Искусством сборки и упаковки палаток так и вовсе обладали двое — Андрей и Витька. Костик же тактично самоустранился под предлогом переноски мебели на место и уборки рюкзаков.

Мирные, неумелые парни долго возились со шнуровкой на берцах, потом ходили друг за другом, как неприкаянные, поглядывая голодными глазами на лепешки, вполне ароматные для их состава.

Наконец, потратив не меньше двадцати минут общего времени, мы смогли усесться по прежним местам, занятым еще вчера вечером, и начать молчаливый, скудный завтрак.

Мишка сначала попробовал заикнуться о варенье, которое так замечательно дополнило угощение еще вчера, но тут же подавился и словами, и куском, едва натолкнулся на мой строгий взгляд. Бойцы же ели с большим аппетитом, отчего я только и ждала, когда затрещит у них за ушами. Хвостик, как интеллигент в первом поколении завтракал аккуратно, сдержанно, отламывая от лепешки небольшие кусочки и тщательно пережевывая каждый из них.

Удивительно, сколь разными могут оказаться люди, объединенные в один отряд. Парни, эстеты, привереды — выбирай и изучай любого. Но никто до момента, когда опустела тарелка, не произнес ни слова. То ли ожидая, что первой начну я, то ли возлагая надежды на соседа.

Когда же была съедена последняя лепешка, на меня посмотрело пять пар грустных глаз. Сытость в них читалась столь мелким шрифтом, что мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не возмутиться и не рассмеяться над ними.

— Я предупреждала, — спокойно заметила я. — Тут вам не гостиница, полный пансион. Поели? Можете собирать своего командира и отправляться обратно — домой. Там накормят, напоят, даже душ дадут принять, если будете хорошо себя везти. Только карту дайте глянуть, чтоб я вам маршрут проложила. Компас-то у вас найдется?

Все одновременно переглянулись, молча переспросили друг друга и пожали плечами. Впрочем, чего-то подобного и стоило ожидать — дети прогресса.

— Ясно, давайте карту. Попробую на пальцах объяснить.

— Мы не можем вернуться без вас, — снова заметил Мишка и грустно поглядел в опустевшую кружку.

— Чай на печке, — игнорируя возражения, произнесла я и скрестила руки на груди. — Вы думали, что ко мне ночью придет озарение, и оно заставит изменить мнение, собрать вещи, урожай, носилки для вашего Луншина, а потом отправиться непонятно куда и непонятно зачем? Только потому, что у вас приказ?

— Нет, — протягивая кружку Прокофьеву, ответил Костик, прежде не подававший признаков склонности к общению. — Потому что это спасет множество людей и поможет вашей стране остаться целой.

— А мне какое дело до людей и страны? Я, если ты не заметил, живу посреди глухого леса, где до ближайшей деревни идти пять суток по пересеченной местности, да еще и бегом. И меня совершенно не волнует, кто станет моим соседом, если случится война, захват территории или банальная оккупация. Потому что до этого места если кто-то и дойдет, то не найдет ни единого соблазна, чтобы остаться пожить. Это не просто какая-то там перспективная глушь, где можно проложить дорогу и построить парочку домов для санатория. Здесь ничего не выживает. Даже картошка.

— А вы?

— А я тот еще сорняк, меня на скале оставь — выживу. Потому что сама так хочу. А умные люди сюда не пойдут, не ради чего.

— Но как же другие? Как же мирное население? Они ведь не виноваты ни в чем. И теперь, если придется принять условия дасья, они все потеряют — дома, землю, привычный образ жизни, — от второй кружки смородинового чая у Мишки прорезался голос и проснулись зачатки дипломата.

Парень старался давить на жалость, чувство сострадания, а потом еще и на то, что ценю именно я — устоявшийся порядок вещей. Только он забывал главное — мне не было дела ни до чего, покуда это что-то не начинало топтать мою морковку и ломать мою малину. И даже тогда не стоило ждать от меня никакой помощи, кроме поиска обратной дороги. Потому что это — мое место, мой дом и меня это устраивает. А человеколюбие во мне отбили так давно, что даже слово кажется не просто чужим, а совершенно незнакомым.

— А как же я? Вы ведь не интересовались моим мнением или желаниями. Просто пришли и начали настоятельно требовать отправиться из своего дома решать ваши проблемы. А мне оно надо?

— Это дела государственной важности, — возмущенно заметил Мишка, тут же округлив глаза от неожиданной экспрессии, но мгновенно успокоился и продолжил более рассудительно. — Если бы мы могли справиться своими силами, никто бы не решил отправить за вами. Это крайняя мера.

— И что?

Все снова удивленно уставились на меня. Да и правда, после признания их бессилия мне, наверное, стоило выпятить грудь, приподнять нос и, прикрыв глаза, медленно кивнуть, выражая согласие на участие в государственной афере. Вот только я отлично знала, как оно там — внутри. Тебе потом даже спасибо не скажут, что уж говорить о большей благодарности? Да и неужели ни у одного из этой пятерки не возникло вопроса — почему двадцатилетняя девушка добровольно согласилась уйти в лес, подальше от всех благ цивилизации?

Следование приказу можно было бы назвать похвальным в их возрасте. Но незнание объекта и его истории явно не работает на них. А скорее еще больше заставляет усмехаться как над ними, так и над всем командованием.

В нависшей тяжелой грозовой тучей тишине вздох Хвостика показался слишком трагичным. Будто его вынуждают сделать то, что в других обстоятельствах он бы делать не согласился. Медленно, осторожно поглядывая на меня, как на вооруженного до зубов боевика, Пашка запустил руку в карман куртки, достал оттуда в четыре раза сложенный листок и протянул мне:

— Это и правда самая крайняя мера.

С артистично поднятыми бровями и нарастающим интересом я приняла листок, покрутила его в руках и аккуратно развернула под пристальными взглядами всех присутствующих.

«Обещание забыть навсегда продержалось каких-то семь лет, девочка моя, — гласила помятая записка, испещренная мелким, четким и безумно знакомым почерком. — Прости меня за это. Я виноват.

Но ты ведь знаешь, что без веской причины не рассказал бы о тебе даже под самыми жестокими и изощренными пытками. Поэтому буду надеяться на твое понимание и веру, что я не выжил еще из ума.

Не могу быть уверен, что мальчики поведали тебе всю правду о приближающейся угрозе. Не столько потому, что верны службе и приказам. Сколько потому, что им рассказали так мало, что это больше походит на сказку, чем на действительность, расположившуюся совсем недалеко от нас.

Пока прошу тебя поверить мне на слово — все очень серьезно и только из-за этого я решился на подобный шаг. Я встретился с местным идиотом Генадьевым, главным стратегом страны (чтоб его) и очень сдержанно объяснил, что у нас есть одно решение проблемы, но оно может обойтись нам очень дорого.

Мне не хочется заставлять тебя возвращаться к нам даже ради одной операции (пусть и такой важной). А ты знаешь, как только они увидят тебя, то обязательно призадумаются о том, чтобы оставить при себе подольше и привлечь к другим, менее лицеприятным делишкам.

Вот этого мне точно не хочется. Я уже не в том возрасте, когда легко расправляешься с теми, кто встает против тебя и твоих принципов, — почерк немного изменился, стал мельче, наклонился вправо. — Да, что-то меня накрыла волна негодования. Прости.

Вернемся к сути проблемы. Надеюсь, что в общих чертах тебе рассказали и о дасья, и об их планах по захвату земель, и об оружии, которым обзавелись эти выходцы из современного средневековья. Поэтому ты должна понимать, что ситуация достаточно серьезная, чтобы отправить к тебе послов доброй воли, отчаянной просьбы, — я непроизвольно подняла глаза и хмыкнула, глянув на своих гостей. — Конечно, мне пришлось кое-что рассказать о твоих талантах и предоставить единственное свидетельство твоего существования — мой личный научный дневник с выкладками по последним операциям. Только его моя рука не поднялась уничтожить. О чем я уже пожалел. И не раз.

Но без него этот идиот не стал бы меня слушать и тем более не поверил бы, что у нас есть шанс. Ты, наверное, сейчас рассмеешься, но он думает, что лучшее решение — согласиться на условия дасья и дать им все, что они требуют. Ему даже в голову не приходит, что подобная уступка станет началом. И этот ненасытный народ таким образом только утвердится в уверенности, что всесилен и может оттяпать от нас еще больше.

Знаю, что ты не доверяешь никаким обещаниям со стороны подобных Генадьеву. А тем более, когда встреча начинается так, как у тебя. Этот трус не решился отправиться вместе с теми малышами, которых я одобрил. Уверен — ты уже не меньше пяти раз спросила — почему именно они? И даже пару раз обиделась или даже оскорбилась. Но, учитывая твой характер, только эти мальчишки и не стали бы жертвами бездумной зачистки домашнего пространства. И да, я специально не стал ничего говорить про оружие — решил, что тебя это позабавит.

Но меня снова унесло куда-то от темы. Слишком много хочется сказать, а листок уже заканчивается.

Итак, у нас есть проблема. Ее сложно (но не невозможно) решить своими силами. И потому, лучшее, что могу предложить я — ты. А поскольку ты давно в отставке и нынешнее командование вообще не знает о твоем существовании. Они, скорее всего, посулят тебе горы всякого добра, что только придет вам всем вместе в голову. Ну, и конечно же, не поторопятся все это выполнять.

Зато лично я кое-что еще могу. Например, дать тебе гарантию, что на время переговоров у тебя будет крыша, мягкая постель и доступ к свежему воздуху. Обещаю вкусный кофе, хорошее домашнее питание и кое-какие сладости, которых там ты точно не найдешь. Но главное, и самое приятное, что я точно могу исполнить или не запретить — это трофеи. Если ты решишь прийти на переговоры, получишь приятную мелочь, но если согласишься пойти дальше, то никто не сможет отобрать у тебя сувениры, которые только приглянутся твоей озорной душе.

Жаль, что не смог приехать сам. И дело не столько в здоровье, сколько в компрометировании (надеюсь, правильно написал?) тебя и твоего статуса. Ну, и чтобы не сболтнуть чего лишнего — возраст берет уже свое. Если же ты дашь согласие хотя бы приехать в штаб, то первый человек, которого встретишь, буду я, чтобы разместить, накормить и рассказать все в подробностях. Большего, увы, пообещать не могу. Но знаю, как надавить на Генадьева, чтобы он сдержал свое слова. Хотя бы частично.

Прошло семь лет. И ты уже стала взрослее, степеннее, разумнее. Мне бы хотелось увидеть тебя новой, чтобы вспомнить ту девчонку, что скрылась в лесу очень давно и все же совсем недавно.

Всегда твой, дядь Саша.»

Рефлекторно сложив листик в первозданный вид, я внимательно посмотрела на Пашку, который почему-то непроизвольно съежился. Парень прибег к действительно крайней мере, но судя по его виду, даже не знал, из чего она состоит.

Видимо, это было тем самым ответственным поручением, которое можно дать конкретному человеку. И доверили ему нечто подобное по веской причине. Отчего тут же стала ясна роль мирного, неприспособленного к полевым условиям парнишки, который старается держаться достойно, но не может даже вовремя встать на построение — доставить ко мне едва ли не скомканный листочек. Причем, есть подозрение, что никто ни в штабе, ни в отряде не знал об этой записке.

Каждый за столом застыл в ожидании и напряжение, повисшее во дворе, можно было уже даже увидеть.

Дядь Саша не рассказал никаких подробностей и не стал углубляться в наше совместное прошлое. Видимо все же не доверяя парню без оглядки. Но кое-что он сделал очень точно — пообещал. Этот старик (сколько ему сейчас? Шестьдесят три? И все еще подполковник?) знает на что нужно надавить, чтобы разжечь во мне интерес и понимание серьезности ситуации. Получится ли у него на этот раз?

Я зажала листок с письмом между средним и безымянным пальцем, постучала ее ребром по столу, взвешивая все услышанное и прочитанное. Мне не было дела ни до штаба, ни до Генадьева, ни до страны, ни до дасья. Меня не волновало, что происходит за пределами моего участка. Пусть хоть атомный взрыв случится — переживу и не расстроюсь.

Но встретиться с дядь Сашей, вспомнить прошлое, каким бы оно ни было для нас обоих — вот это что-то более соблазнительное. А обещание трофеев… да, я питаю слабость к сувенирам. И тут мне этого не достает — клыки и когти разных хищников не в счет. Непрактично, глупо и даже вредно иногда.

Оттого на горизонте забрезжило развлечение, такое, каким тут и не пахнет. Но здесь мой новый дом, еще и осень на носу, нужно собирать урожай, каким бы скудным он ни был. И правильно все заготовить надо, не тащить же мне все оттуда, из цивилизации. На себе много не притащишь, а техника… ну, в общем, на себе неудобно. И лень.

А тут еще и не ясно, сколько потребуется времени, чтобы уладить внешний вопрос. Может, хватит пары дней, и жизнь вернется в свое русло. Но зная все, что есть там, могу быть уверена, запланированная операция и за месяц может к концу не подойти. Это же международное противостояние, конфликт за территорию. Одну меня не отпустят, а остальным нужна подготовка, наработка навыков… хорошо бы за полгода управиться со всем. Даже если уже начали.

Слишком много минусов и лишь один явный плюс. Что перевесит? Лень, практичность и отстраненность от общества? Или же все-таки возможность в последний раз встретиться с дядь Сашей?

Последний раз…. Я думала, что он был семь лет назад. Когда уже тогда подполковник отдавал мне помятую, будто кто-то хотел использовать ее в качестве бумаги в сельском туалете, карту. Когда давал советы, как и где расставить растяжки, капканы, мелкие ловушки. Когда устроил диверсию и дал уйти от всех под красивый, почти киношный взрыв.

Сюда я добиралась уже одна, на перекладных. То пешком, то бегом. И не жалею о том, что не уговорила его присоединиться к этому миленькому турпоходу. Уже тогда он мне казался пусть и поджарым, а все же стариком. С уставшими глазами, порой пробивающимся лицевым тиком и тремором от нелегкого прошлого. Дедом, которому пора нянчить вторую смену внуков, а не возиться с подобной мне, устраивая мою новую, отшельническую жизнь.

Тогда-то на прощание дядь Саша и пообещал никому и никогда не рассказывать, что я вообще существовала. Стереть меня из истории, памяти и лица земли. И держал обещание целых семь лет. Что пришлось для этого сделать? Я не знаю. Но благодарна ему за каждый прожитый здесь день. И, может, из этой самой благодарности и стоит еще раз встретиться с ним? Сделать что-то хорошее для своего спасителя. И попрощаться теперь уже навсегда.

Мальчишки замерли в напряженном ожидании. Мишка удивленно изучал чрезмерно выпрямившегося Пашку, который готовился не столько к отказу, сколько к любой моей реакции вплоть до мгновенной казни за плохие новости. Бойцы же не испытывали чего-то приближенного к чувству страха. Но и до их непробиваемой психики доходило некое легкое беспокойство, отчего они то поглядывали на меня, то на мирных, то в опустевшие кружки. В общем, делали все, чтобы не казаться встревоженными от воцарившейся тишины и атмосферы. И в то же время не сидеть столбами.

— Мне надо подумать, — заключила я, вставая из-за стола.

— У нас мало времени, — робко заметил Прокофьев, однако же вполне явно выдохнул, почувствовав, что переговоры вышли из тупика.

— Не мои проблемы. Если попробуете на меня давить, выход там, — я махнула в сторону замученной малины и отправилась в дом, подхватив опустевшую тарелку и свою кружку, заодно сунув записку в вытянутый карман кардигана.

Весьма удивленные эффектом, который дала какая-то бумажка, ребятки остались сидеть за столом, лишь провожая меня взглядом.

И только когда я вошла в дом, они принялись что-то очень тихо обсуждать. Но мое внимание уже занял шестой из них.

Луншин беспокойно поерзал на лавке и откинулся на валиках из одеял, чтобы увидеть меня в проеме:

— Все-таки я надеялся на более суровое наказание, — тут же произнес он, но на губах играла достаточно довольная улыбка.

— Не расстреливать же их за то, что проспали, — пожав плечами, ответила я и, оставив посуду в кухонной зоне, прошлась до лавки с пациентом, где тут же уселась на все еще стоящий рядом табурет. — Готов к возвращению в цивилизацию?

— Все зависит от вашего решения.

— Нет. Твой отряд уйдет отсюда в любом случае.

— Может, подумаете еще раз?

— Пока аргументов за то, чтобы не помогать вашему Генадьеву, куда больше. Поэтому повторюсь — не стоит на меня давить. В моей натуре нет такого свойства, как податливость. На напор я отвечаю еще большим напором. Лучше опиши свое состояние.

Луншин немного удивленно, но сдержанно посмотрел на меня, задумался над чем-то и кивнул:

— Удовлетворительное. Нога не сводит с ума, хоть и болит, зато нет больше ощущения, что меня кто-то пережевал. И, — он замялся, но все же решился на честный ответ. — Мне бы по малой нужде отлучиться.

— Ну, мил человек, отлучиться у тебя не выйдет. Так что могу только поспособствовать, — я встала с табурета и нависла над ним.

— Это как? — глаза командира отряда изумленно округлились и, судя по всему, желание сильно сократилось в своей силе, будто мочевой пузырь выдал дополнительный объем для большей вместительности.

От его вида я тут же рассмеялась — громко, задорно, искренне. И впервые при всей честной компании. Отчего за окном тут же стихли шушуканья, а на лице Луншина прочиталась новая форма удивления.

— Даже не думай, что я полезу к тебе в штаны, — отсмеявшись, произнесла я и отправилась в сени, где хранилась всевозможная хозяйственная утварь.

Недавняя уборка всякого бесполезного полезного хлама позволила мне вспомнить о нескольких тазах, использовавшихся для глобальной стирки и прочей ерундовой бытовой деятельности. Сейчас, с похолоданием и отсутствием потребности так часто плескаться на свежем воздухе среди стиральных пузырей или замоченной ягоды, они стояли кособокой стопкой в дальнем углу, не мешая другим, более нужным вещам.

Оттого погромыхав немного, споткнувшись о бочонок, приготовленный для засолки несчастных пяти кочанов капусты, а также внезапно обнаружив старенькую, но еще достаточно острую косу, мне удалось добраться до цели, вытащить самый низкий таз и вернуться к Луншину, все еще терпящему весьма видимые неудобства. Даже уши слегка покраснели. То ли от смущения, то ли от натуги — спрашивать не хотелось.

Я молча протянула ему быструю имитацию ночной вазы и только уточнила:

— Утками пользовался? Справишься?

Командир отряда молча кивнул, стоически выдерживая хладнокровное выражение лица, и лишь взглядом указал на выход.

Будто мне самой хотелось становиться свидетелем его унижения.

— Вот и отлично, пойду пока поищу тебе носилки.

— Спасибо, — очень тихо произнес Луншин мне вслед, и я прикрыла дверь, оставляя его один на один с той самой «малой нуждой».

Во дворе же жизнь бурлила только за столом. Эти гаврики даже поз не изменили — сидели на одной лавке, спиной к дому и что-то горячо обсуждали, не поворачивая головы.

— Говорю же тебе — не знаю я, что в той записке, — раздраженно произнес Пашка, внезапно показывая себя с новой стороны. — Александр Анатольевич вручил мне ее в последний момент и дал строгий наказ отдать только если другие уговоры и аргументы не сработают. И предупредил, что это очень важное письмо, его нельзя терять или давать кому-то на прочтение, кроме объекта.

— И ты послушался, — не спросил, а констатировал Мишка с каким-то пренебрежением, будто Хвостик нарушил тем самым несколько законов против всего человечества.

— Еще бы, я еще десять лет назад уяснил, что Александра Анатольевича нужно слушать.

— Чего так? — с насмешкой поинтересовался Костик и как-то ловко крутанул свою кружку на столе, успев поймать ее в движении.

Пашка обреченно вздохнул и склонил голову то ли к столу, то ли к посуде — с моего угла плохо просматривалась вся картина:

— А того, что я ему жизнью обязан, — решился он на ответ, давшийся с большим трудом.

Все тут же повернули к нему головы, выражая крайнее удивление и задавая немой вопрос. Но парень не торопился рассказывать все в подробностях, будто снова погружаясь в то время и переживая то, за что он оказался обязан.

— Когда это было? — очень спокойно спросил Витька, не требуя детального рассказа, а позволяя Пашке самому выбрать с чего начать.

Хвостик помолчал еще немного, поставил на стол кружку и ухватился за нее обеими руками, как за единственную опору:

— Десять лет назад.

— Тебе же тогда было…

— Ага, двенадцать исполнилось.

— И как так вышло? Что случилось? — Витька говорил спокойно, отлично зная, как наводить собеседника на нужные ответы и не закрываться в себе.

— Похитили.

— Ребенка? — едва сдержав праведное негодование, уточнил Мишка. — Зачем?

— У преступника нет ограничений. Если он похищает, то не ребенка, старика или женщину, он похищает объект. И после диктует свои требования, зная, что они будут исполнены.

— И какие были требования? Чтобы ты жвачкой поделился? — стараясь перевести в шутку короткое заключение товарища, поинтересовался Костик.

Но на него посмотрел не мирный Пашка, который боится один идти в сортир или тревожится, что в палатке будет холодно. Сейчас свою историю рассказывал парень, переживший не только похищение и самый глубинный страх — страх смерти — а еще и облегчение от освобождения, открытие новой жизни и благодарность за подобный подарок.

Я же попробовала сопоставить услышанное и едва не треснула себя по лбу. Если чуть прищуриться, снять с лица Хвостика пару килограмм и сантиметров, очертить скулы более острым уголком и глазам придать немного раскосый разрез, то в нем отлично узнается мальчишка, которого попросил выручить дядь Саша. Как раз десять лет назад.

Воспоминание так резко ударило в голову, что тело еле удержалось на крыльце, все же не скрипнув ни единой доской, чтобы не оборвать нить повествования парня, пережившего такое потрясение в подростковом возрасте:

— Вы ведь все знаете, кто мой отец, — он не спрашивал, а утверждал, прекрасно понимая, что Хвостик — фамилия достаточно редкая. А если попробовать найти еще одного такого же в силовой структуре, то придется уйти очень далеко от этих мест.

— Танкист, — пожав плечами, ответил Мишка.

— Ну да, — уклончиво согласился Пашка. — Вот похитителям что-то и понадобилось от него. А нет лучшего рычага воздействия на человека, чем угроза жизни его ребенку.

— Он же простой вояка, — удивленно заметил Костик. — Что от него требовать-то можно?

— Кто их знает, — теперь плечами пожал уже Хвостик. — Если они решились на это, значит, было чего требовать. Я никогда после похищения не спрашивал — трусил услышать правду.

— И все же, если взять с него нечего, а тебя все равно захватили, то почему отпустили?

— А меня и не отпускали, — Пашка усмехнулся и, выдохнув переживания, пояснил. — Меня спасли, — заметив приподнятые брови, он продолжил рассказ. — Когда похитители вышли на отца, они сразу же объявили все свои требования. Все шло по их сценарию — захват, изоляция, выжидание, контакт, доказательство совершения действия, угроза, требования. Будто с них потом учебники писали. Затем настала темнота — на голову надели мешок и держали так несколько дней, даже еду просовывали через низ. Удобного мало, но есть хотелось, так что терпел и ждал, когда за мной придет отец. И когда уже привык ко всему этому, даже размеренному гулу генератора, отдававшемуся эхом по всему вокруг, как наступила тишина. Я честно тогда сильно перетрусил. Ничего не вижу, а теперь еще и слуха лишился. Думал — все, пришел конец. Отец не выполнил требований и меня убили. А мысли эти — остаток от меня, душа отходит. Но потом послышались какие-то крики. Очень далеко, будто в другой реальности. И снова тишина. Так и перемежалось все — крик, тишина, возглас, звук удара, опять тишина. В общем, думал уже от напряжения помру. Потому что понимал — идут либо ко мне, либо за мной. Без вариантов. А потом и правда, кто-то осторожно взял меня за руку, прошептал что-то тихое, успокаивающее и повел за собой.

— И ты пошел? — приподняв брови от удивления и недоверия, уточнил Андрей.

— Выбор-то невелик. Если это похитители, то могли и там убить, тогда чего сопротивляться, может, хоть в последний раз дадут на небо посмотреть. А если спаситель, значит, выведет оттуда. Но в любом случае, все это закончится. И я тогда ничего больше и сильнее этого не хотел. Потому пошел. Без вопросов и просьб.

— И кто все-таки это оказался.

— Понятия не имею. Просто в какой-то момент услышал голоса, через мешок стал пробиваться свет, меня подтолкнули вперед и там подхватили крепкие руки. И знаете, я впервые услышал, как плачет мой отец. До этого дня думал, что он и не умеет. Даже на похоронах бабушки ни слезинки не проронил. А тут рыдал в горло. Обнял, запричитал. Кто-то снял с меня мешок, и он тут же давай разглядывать меня. Ругаться, молиться, благодарить. Очень много всего я тогда услышал.

— А причем тут Аверин-то? — напомнил Костик о начале разговора.

— Это я уже потом, почти через месяц узнал, что именно он организовал операцию по спасению. Александр Анатольевич тогда в гости зашел, узнать, как у меня реабилитация проходит, да и так, рюмочку коньячку со старым другом опрокинуть. И отец попробовал ему конверт какой-то сунуть. А тот отказался, даже обиделся. Сказал, что это долг — спасти ребенка. Так я и понял, что это он все сделал, подарил мне вторую жизнь. И тогда же понял, что его надо слушать, потому что теперь он — мой второй отец.

— Он же отправил потом служить? — с насмешкой поинтересовался Мишка.

— Нет. Я после того случая вообще все ориентиры потерял. Ничего не хотел особо, вот меня отец и засунул туда, где сам все знает, — лицо Хвостика посветлело, он улыбнулся то ли на вопрос, то ли на ответ, но язвить не стал, возвращаясь в привычное состояние.

Дядь Саша знал, кому поручить записку. И не только потому, что Пашка был ему обязан, а еще и затем, чтобы напомнить мне, что наша служба не только приносила людям боль и слезы, но порой еще и настоящее, человеческое счастье.

Наверное, даже хорошо, что юный Хвостик не знал, каким на самом деле танкистом был его отец. Не знал, какой ценой его оттуда вытащили. И главное — не знал, почему во все это ввязался дядь Саша. Иначе чувство долга привело бы парня в такую глубокую яму ответственности и обязанности за свою жизнь, что простой службой не отделался, а то и вообще куда-нибудь не туда скатился бы.

Мало кто знал, что так подполковник спасал не чужих детей, а каждый раз спасал свою собственную дочь, которая не дожила до тринадцати лет. Потому что на тот момент не было технической оснащенности у военных, не было сообщения, не было, на крайний случай, меня. А вот у похитителей все было — и технологии, и оружие, и оборудование. И даже таких, как я, могли бы сделать, если бы додумались до подобной концепции. Но на удачу многих — не додумались.

А вот маленькую для своего возраста, бойкую, милую, добрую Машу убить додумались. Потому что правильно Пашка сказал — у них нет детей, стариков и женщин, у них есть объект, который служит инструментом для достижения цели. И если все идет не по плану, то зачем этот инструмент? А с ненужными вещами разговор короткий — все в утиль, чтоб вниз не тянуло.

И мало кто знал, что вслед за дочерью из жизни ушла и жена — не выдержала потери, навалившегося горя и осознания собственного бессилия. Через год тогда еще майор Аверин остался один. Наедине со своим горем, службой и намерением найти этих тварей.

Но не нашел, зато создал что-то новое. Подспудно помогая остальным жертвам похищений, терактов, нападений и иных форм насилия. Потому что не знал, как иначе искупить свою вину перед собой, дочерью и женой, которым, как по мне, уже и все равно.

Почувствовав одиночество дядь Саши и то, что он переживает каждый день, отпустив от себя даже меня, я вдруг поняла, что тот самый единственный плюс действительно способен перевесить все минусы. Когда он помог мне… или спас. Так почему бы тогда и мне сейчас не согласиться сделать что-то доброе?

Не ради Генадьева, который трясется за свое положение и статус в штабе, не ради этих мальчишек, стоящих следующими на очереди для разведки в стане врага, не ради мирного населения, еще незнающего, что где-то совсем недалеко разворачивается смертельное оружие массового поражения. А ради одинокого, уставшего старика, так и не поднявшегося выше подполковника и просящего за всех, чтобы в их лице в очередной раз спасти маленькую, смышленую не по годам Машу.

Вот только просто так, безусловно я соглашаться не стану. Кажется, Прокофьев тоже пытался уговорить меня подкупом? Значит, стоит начать составлять список, чтобы потом не было претензий.

Что он там предлагал? Блага цивилизации? Пока можно не делать таких широких жестов, а ограничиться мелочью…

— Ну что, бойцы! — громко оборвала я беседу отряда Каппа семь и ловко спустилась с крыльца, выискивая старую лестницу. — Если хотите отправиться обратно до обеда, да еще и со мной, то стоит не сидеть на месте, а начинать собираться.

— Так вы согласны? — обрадованно уточнил Мишка, едва ли ни подпрыгивая на месте.

— Все будет зависеть от того, как вы справитесь с первым моим условием…

— Чего стоим? Вещи проверили? Рюкзаки, носилки, командира? Все готовы? — я закрывала дом на два замка, вдобавок навешивая третий (скорее ради вида).

— Может, сначала поедим, а потом уже в путь? — осторожно поинтересовался Мишка, пытающийся найти удобную хватку.

Четверо из отряда уже стояли по разным углам старой, но крепкой лестницы, застланной давно не использующимся, истончившимся матрасом, и прилаживались, чтобы приготовиться к не самому короткому марш-броску с раненым в команде.

— Если бы вы ловчее орудовали лопатами и граблями, мы бы уже дошли до той грибной поляны, про которую я вам еще утром говорила. Но у вас, почему-то не хватило ума распределиться по участку, чтобы ускорить процесс сборки урожая. Вот теперь и вините себя, что обед переносится на полдник.

— Ну, хоть чаю бы попили на дорожку, — предложил Костик.

Я по-детски спрыгнула с третьей ступени крыльца и усмехнулась его простоте:

— Там и попьете. Здесь вам не санаторий с трехразовым питанием. Или вы хотели мои зимние запасы сожрать?

— Ну, — смущенно улыбнулся голубоглазый солдат. — Не оскудеет рука дающего.

— И не лопнет пузо жрущего, — добавила я и тщательно осмотрела отряд, который обещала вывести из своего леса до точки высадки.

Бойцы подготовились достаточно хорошо. Оперативно собрали свои вещи, подвесили Абаканы на бок, чтобы те не мешали двигаться по лесу, но на всякий случай оставались под рукой. Палатки распределили друг между другом, переложив мелкие, но объемные вещи в рюкзаки мирных Мишки и Пашки. Которые попытались что-то возразить, но на предложение забрать тогда палатки и остатки сухпайков себе не согласились.

В целом, отряд оказался готов к походу, учитывая, что, если следовать карте, которую мне все-таки согласились показать, идти нам не больше трех дней. Лишь мирные все никак не могли найти самый удобный способ крепко держать ручку лестницы, чтобы нести импровизированные носилки на одном уровне с Костиком и Андреем.

Я вздохнула, понимая, что разношерстная компания будет замедлять, но все же скомандовала:

— Отряд Каппа семь! Встать в строй, развернуться в направлении запада и следовать за проводником.

— А где запад? — робко уточнил Прокофьев, которого поставили вперед в пару с Андреем.

Остальные хмыкнули, Костик шутливо закатил глаза, Луншин осуждающе покачал головой.

— Запад там, куда я пойду, — коротко пояснила я и встала в голову строя. — Пошли уже, юные скауты, блин.

И отправилась прочь с поляны, служившей мне домом последние семь лет, отлично зная, что это не на пару часов и даже не на день, как бывало, когда подходило время для пополнения запасов из ближайшего села. За спиной послышался стройный шаг, из которого иногда выбивались двое. Тут же раздавался тихий мат и отряд снова возвращался к заданному впередиидущими ритму.

Наше построение закрывал Витька, как самый опытный и подготовленный. Именно на него легла главная, ответственная функция — следить за всем, что происходит позади нас. И такое решение оказалось одним из немногих, что не вызвало во мне ни насмешки, ни возражений и язвительных замечаний.

Этот длинноволосый парень умело оглядывал окружающий ландшафт и без опасения делал несколько шагов спиной вперед, следя, чтобы никто не выскочил там, где мы уже прошли. Отчего лично мне все же становилось спокойней… за Луншина и еще двоих мирных неумех.

Несмотря на мои опасения, мы продвигались достаточно бойко. И даже носилки не мешали бойцам держать темп. Что начало зарождать во мне мелкие намеки на уважение, переросшее из первоначального удивления.

— А разве нам не надо повернуть на юг? — осторожно поинтересовался Пашка, когда я продолжила идти в западном направлении, отлично ориентируясь по тропам, вытоптанным тут не столько мной, сколько разнокалиберной живностью.

— Зачем? — тут же раздался мой удивленный вопрос, окончательно разрушивший магию лесной тишины.

— Мы к вам так шли, — ответил Хвостик с такой интонацией, что стало ясно — он плохо читает карты, отчего доверился старшим и считал, что путь до моего участка и должен занимать пять дней.

— Через село и заброшенное поле? — уточнила я, чувствуя, что еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза и пожалеть его тугодумие вслух.

— Ну да, — констатируя очевидное, подтвердил мою догадку Мишка.

— И что вы забыли там? Тут же по прямой можно было пройти.

— По приказу командования, — сухо буркнул Луншин.

По его интонации и очень короткому ответу все стало ясно. В селе они планировали нанять проводника, чтобы не плутать самим. Вот только никто не учел, что местные это место недолюбливали и всячески избегали, предпочитая охотиться и собирать грибы с ягодами либо южнее, либо за рекой.

— Никто не согласился? — с насмешкой и нотками понимания, спросила я, даже не оглядываясь.

За спиной повисло молчание, на которое мне оставалось только кивнуть. Кто ж признается в таком? Особенно если просили военные, а не какие-то туристы, не знающие, где запад, а где север.

Несмотря на жгучее желание подтрунить над ними еще больше и начать рассуждения, что тут и дети не плутают, а проводник не нашелся, потому что они рожей не вышли, я все-таки сдержалась. Чего дразнить бедолаг? Им и так досталось.

Потому дальше путь мы продолжили в тишине. Если исключить редкие недовольные перешептывания.

— Хватит ручку опускать, скоро по земле волочь будем.

— За собой следи, а у меня рука устала.

— Эй, передние, хорош ругаться, держите крепче, мы тут вдвоем не справимся.

— Заткнитесь уже все, не слышите, что за нами кто-то в кустах следит.

В общем, детский отряд на летней прогулке. Зарница, как я ее помню.

Вскоре дорогие сердцу сосны стали разбавлять редкие березы. Мы выходили к нашему первому привалу. И я перестала вслушиваться в пререкания бойцов, внимательно разглядывая землю на предмет грибов и следов живности.

Когда появились первые подосиновики, ноги сами сделали резкий шаг с дорожки, а тело ловко присело, успев быстро вытащить нож из поясных ножен. Да, вот он, наш будущий суп, ждет моего прихода.

Остальные внезапно замолкли. Позабыв про рассказ о нерабочих автоматах, кто-то из парней все же дернулся к оружию. Послышался тихий мат Луншина, импровизированные носилки покосились, меняя положение командира и доставляя достаточно серьезную боль в ноге.

— Отставить тревогу, — осознав, что все оказались не готовы к моей тихой охоте, произнесла я и выпрямилась, демонстрируя первый урожай. — Лучше под ноги смотрите теперь внимательно. Чтоб суп наваристей вышел. Скоро уже привал.

— Ох, неужели, — счастливо простонал Мишка.

— Ужели, — только и ответила я, возвращаясь на тропу и продолжая путь в видимом только мне направлении.

До самой поляны мы шли в полной тишине. Парни настолько увлеклись поиском грибов, что позабыли про усталость и споры, кто как держит носилки. И это оказалось единственной пользой — никто из них ничего не нашел, зато хоть перестали переругиваться, досказывая всему лесу, где нас найти.

На поляну мы вышли чуть позже полудня. Солнце едва переступило зенит. И это не могло ни радовать — несмотря на носилки и двух неприспособленных к походам парней, отряд все же двигался вперед. И делал это достаточно быстро.

— Привал, — объявила я, оглядев открытое пространство, спугивая зайцев и полевок, попрятавшихся в высокой траве на границе между поляной и лесом. — Луншина несите к бревну. Витька, оставь уже свой автомат в покое и набери веток по дороге. Надо развести костер.

Немного поколебавшись, еще не привыкнув, что отрядом командует кто-то похожий на меня, парни все же отправились к бревну, которое притащили сюда несколько лет назад какие-то охотники. Да так и бросили. Но я тут совершенно не причем.

Расположившие поудобней своего командира парни уставились на него в ожидании дальнейших поручений. Но ему оказалось достаточно прекращения мучительной тряски. Потому он блаженно прикрыл глаза, приподнялся на руках, стараясь придвинуться к бревну поближе, и откинулся на него.

Остальные же принялись разглядывать поляну, не понимая, как быть. Будто и не устали вовсе, а всю дорогу ныли ради приличия.

— И что ждем? — я решила взбодрить их за Луншина, который пока пытался поменять позу, чтобы затекшие мышцы перестали ныть. — Костер сам себя не соберет, котелки по воду сами не сбегают.

— А что нужно? — Костик быстро переключился, подбираясь и чуть подпрыгивая на месте в ожидании действий.

Я обернулась на хруст и махнула на Витька, принесшего целую охапку веток:

— Займитесь костром. Заодно сообразите какой-нибудь подвес, чтобы было на чем суп варить. А вы, — я повернулась к уставшим мирным, сосредоточенно разминавшим руки. — Берете рюкзак с провизией и чистите картошку с морковкой, можете еще и луковицу одну взять, чтобы повкуснее было.

— А почему мы? — обиженно поинтересовался Мишка, не горящий желанием заниматься готовкой.

— Не вопрос, — я протянула ему три котелка и махнула в неопределенном направлении. — Пойдете по воду. Ручей где-то там. На звук идите.

— Сколько картошки чистить? — тут же услужливо уточнил дипломат, ныряя в ближайший рюкзак.

Я невольно усмехнулась быстрой покладистости парня и, оглядев горку грибов, сложенных в оттянутую футболку, прикинула:

— Трех хватит. Пашка, берешь на себя нарезку овощей на суп. А мы с Андреем сходим по воду, — и аккуратно ссыпала свой улов рядом с севшим Хвостиком.

Смуглый боец лишь приподнял бровь, но вспомнив договоренность, что на время похода на меня возлагается функция командира, согласно кивнул, подхватил котелки и последовал за мной, так ничего и не сказав.

Ручей нашелся быстро. Эта поляна была мне знакома достаточно хорошо, чтобы не плутать в поисках всего необходимого. Оттого назад мы вернулись прежде, чем Витька и Костик смогли соорудить что-то похожее на подвес для котелков.

— Чему вас только учили? — вздохнув, поинтересовалась я и быстро выстругала две рогатины из веток потолще, которые после вбила в твердую, истоптанную землю.

— Полевой кухней обычно занимаются снабженцы, — чуть недовольно буркнул Витька и протянул мне третью ветку, подлиннее. — Мы больше по разведке и бою.

— Лучше все уметь, чтобы потом в лесу голодным не остаться. Чем надеяться на каких-то там снабженцев, — спокойно заметила я и, подвесив на ветку один из котелков, тут же положила ее, как перекладину на рогатины. — Ну что, будем все дружно готовить супчик?

Процесс пошел бойко. Пока мирные Пашка и Мишка на удивление ловко справлялись с овощами, я чистила грибы, тут же отправлявшиеся в котелок, где постепенно закипала вода. Костик вызвался организовать запас хвороста, а Андрей, уже знавший, где бежит ручей, периодически менял воду, чтобы все перемыть.

Когда котелок на перекладине сменился, все уже довольно расположились, где нашли себе место. Бойцы, нетребовательные к условиям, расселись на земле, закинув автоматы за спину. Мирные предпочли использовать бревно в качестве мебели. Я же благополучно достала спальный мешок, свернутый в плотный валик, и села на него, как на пуфик, подобрав ноги под себя, будто начинающий йог.

Суп получился наваристый. Отчего поздний обед прошел в полном молчании — все радостно стучали ложками по мискам. А когда приборы перестали справляться, Костик просто допил бульон и довольно вытер рот рукавом:

— Никогда так вкусно не ел.

— Это усталость и свежий воздух, — усмехнувшись искренности парня, заметила я. — И растущий организм. Ладно, раз наелись, пять минут на чай и дальше в дорогу. Нужно затемно дойти до реки. Чтобы успеть добраться до точки к высадке.

Андрей лишь согласно кивнул, разлил заварившийся во втором котелке напиток по подставленным кружкам и вернулся на свое место. Остальные все так же молча продолжили обед, не возражая и не задавая никаких вопросов.

Но через пять минут никто не оказался готов к походу. Мирные грустно разглядывали опустевшие кружки, бойцы ждали дальнейших распоряжений.

— А додуматься помыть посуду, закидать костер и закопать отходы вам трудно? — уточнила я, наблюдая безмолвную картину полного замешательства и лени.

— В каком порядке? — вставая, спросил Костик и снял котелок с чаем с перекладины.

— Лучше уж распределите обязанности и сделайте все одновременно, — я сложила посуду по котелкам и махнула Андрею. — Пошли, пока остальные будут убирать следы нашего пребывания, наведем чистоту.

Никто не стал возражать на мое предложение и на поляне, наконец, забурлила жизнь. А через десять минут все снова встали в строй, благоразумно поменявшись местами, чтобы равномерно распределить нагрузку на тело.

Заметив мой одобряющий взгляд, Костик ухмыльнулся и зычно запел старую военную песенку про молодого солдатика и его зазнобу, следовавшую за ним по всему миру. Вскоре напев поддержали остальные, и лес озарил дружный ор, вызвав улыбку на моих губах.

Идти стало веселее, задорнее, да и Витьке больше не нужно было следить за хвостом — вся живность давно разбежалась по кустам и норам, чтобы не слышать, как фальшивит детский отряд.

Зато это прибавило парням сил и до реки бы добрались засветло, чего я никак не предполагала, учитывая долгие сборы у дома и на привале. Но внезапно отряд Каппа семь решил удивить меня своим задорным настроем и быстро ускорившимся темпом.

Даже мирные, увлеченные пошлыми песенками, забыли про нытье и шли в ногу, не жалуясь на усталость.

— Остаемся на ночь здесь, — я остановилась за пару метров до речного берега, скрытого от нас высокими кустами.

— Еще успеем реку перейти и дальше отправиться, — возразил Костик, отлично видевший то, что я со своим ростом могла только слышать.

— Мостик узкий, идти нужно очень осторожно, а минут через десять, максимум пятнадцать начнет резко темнеть, — возразила я, не поворачиваясь к отряду. — Фонарики и прочая осветительная фигня здесь по-прежнему не работает. Как палатки будете в темноте ставить?

— Не впервой, — согласно поддержал предложение Костика Андрей. — Ведите. Кто знает, что нас завтра ждет.

— На звук идти сможете? — поинтересовалась я, опасаясь, что бойкие парни перевернут носилки с командиром и искупают того в уже достаточно холодной воде.

— Если неспешно и с хорошими инструкциями, то вполне, — развернуто ответил Костик, не обращая внимания на перепуганные взгляды Прокофьева и Хвостика.

Вот уж кто точно оказался не готов к переходу через реку в надвигающейся темноте. Еще и по узкому, хлипкому мостику.

Но возражать решению боевой части отряда они не решились. Просто вздохнули и приготовились к очередному испытанию то ли на ловкость, то ли на внимательность, то ли на выносливость.

— Ну, ладно, — я повернулась к Луншину и хищно улыбнулась. — Готов проверить своих ребят на прочность?

Командир постарался сохранить каменное лицо и достаточно уверенно кивнул.

— Тогда пошли.

Дорога, занимающая от силы три минуты, затянулась на все пятнадцать. Парни передвигались мелкими шажками, максимально близко прижавшись к носилкам и пытаясь хоть что-то разглядеть у себя под ногами. Выходило у них это плохо, а отсутствие нормальных перил регулярно грозило одной из сторон оступиться и нырнуть в темнеющий горный поток.

Оттого передвижение сильно походило на прогулку по минному полю под инструкции далекого диспетчера, наблюдающего за всем из безопасного места. Правда, в нашем случае точность была куда лучше, а погрешностей и вовсе никаких. Своевременное предупреждение о хлипкой доске или давно зияющей дыре заставляло быстро перестраиваться, не теряя равновесия и благополучно перенося носилки без особого крена.

Но даже я устала к тому моменту, когда ноги Хвостика, Андрея и Витьки коснулись противоположного берега. Впрочем, то же самое можно было сказать и обо всем отряде. На удачу мирных на землю спустились легкие сумерки, отчего рассмотреть раскрасневшиеся лица становилось достаточно сложно. Как и взмокшие лбы.

Бойцы справились лучше, их выдавало только глубокое дыхание. Но и их хотелось уже отпустить, освободить от ноши в виде раненного командира. Потому-то, дав им не больше минуты на отдых, я бойко зашагала в сторону:

— Все, передохнули и пошли.

— Куда? — застонал Прокофьев, практически падая на Луншина, тут же получив пару подзатыльников и пинок от жертвы ржавого капкана.

— На привал, — усмехнувшись, пояснила я, даже не остановившись, и ловко нырнула в кусты, точно зная, что за ними прячется отличная поляна.

— Да погоди ты, — громко пробурчал впереди идущий Костик, но на дорожке все же послышались шаги, а после и шуршание.

Бойцы-молодцы уставшие, замученные веселым марш-броском вышли на поляну, оглядывая открывшийся вид.

Хотя смотреть в темноте было особо-то и не на что. Обычная поляна, окруженная с трех сторон кустами и граничащая с мирным речным потоком с четвертой, ничем не выделялась среди кучи таких же по оба берега. Пара сосенок, да толстенная береза создавали отличную тень, закрывая все от тусклого звездного и лунного света. Отличное место для того, чтобы хорошо отдохнуть в абсолютной темноте.

— И чего стоим? — оторвала я всех от любования. — Тьма тут наступает очень быстро. Не успеете пот стереть, как уже вообще ничего видно не будет. Так что располагайте своего командира и ставьте палатки.

Слушаясь вольных приказов в моем исполнении, бойцы все же пришли в себя. На великую радость Мишки и тихий облегченный вздох Пашки искать место приземления для Луншина не стали — опустили носилки прямо в центре. Тут же Андрей снял с мирных парней груз в виде двух палаток и, заручившись поддержкой Витьки, принялся обустраивать ночлег. Остальные разбрелись по поляне в поисках мелких ветвей и хвороста, надеясь, что не придется снова нырять в кусты.

А Костик с интересом принялся разглядывать меня, будто только сейчас сообразил, что с ними в отряде идет девушка. Судя по его насмешливому взгляду, мысли у парня в голове проснулись самые обычные.

Но у меня не было никакого желания выяснять, что задумал разведчик. И потому я лишь приподняла бровь, а после принялась заниматься сборкой костра, чтобы приготовить остатки припасенных грибов и овощей.

Вскоре поляна озарилась светом костра, палатки встали на свои места — выходами к единственной открытой стороне, бойцы притащили откуда-то толстые бревна и расположились на них сами, поднеся поближе к лагерю Луншина. Все ждали ужина и отдыха, но старались не жаловаться на усталость или ненормированный забег по лесу.

Когда хитрое рагу из грибов, тушенки и последней морковки было разложено по мискам, молчание стало сосредоточенным. Сначала из-за изучения странного ужина, а после от того, что каждый распробовал угощение и, судя по тихому мычанию, остался весьма доволен моим талантом полевого кулинара.

Я же не устала настолько, чтобы отбирать порцию у парней. И просто сидела с кружкой в руках, пожевывая припрятанные галеты.

— Как планируем размещаться? — доев свой ужин и перейдя к чаю, поинтересовался Костик, снова изучая меня хитрым взглядом.

— А что у вас какие-то трудности? Прошлой ночью подушку не поделили? Или кто-то к кому-то в спальник влез? — с насмешкой уточнила я.

— Ну, — разведчик слегка смутился моим ответным вопросом и попробовал пояснить уже с меньшим количеством намеков. — Палатки по-прежнему две, а людей семь, да еще и, — он совсем замялся, но все же выдавил. — Вы.

— И что я?

— Не побоитесь спать с кем-то из нас?

— А с чего ты взял, что я вообще строю планы на ваши спальные места?

Костик округлил глаза, неготовый к чему-то подобному. Видать, он полагал, что я чинно захихикаю и отшучусь, уговаривая мальчиков подвинуться и ночью держать руки при себе. Но, будь у меня такой характер, мне бы не понравился нынешний образ жизни. И только завались они на мой участок всей своей бойкой толпой, как на крыльце стоял бы уже собранный рюкзак.

— Тогда какие планы? — более официально уточнил Андрей, уже допивший чай и собиравший посуду вместе.

— Да никаких. Спать пойдем, а завтра снова в дорогу, — я пожала плечами. — По идее, если не будем сбавлять темп, то доберемся до точки высадки за полтора дня. Кажется, они как раз к этому времени и должны прибыть?

— Если все идет по плану, то да, — согласился Луншин и тоже не удержался от вопроса. — Как планируете спать все-таки?

— Чего вы ко мне пристали? Я-то как-нибудь переночую. О себе лучше позаботьтесь. Вон, как тебя будут затаскивать и в спальник упаковывать? Швы на добром слове держатся и ногой лучше лишний раз вообще не двигать.

— Разберусь, — только и ответил командир куцего отряда, отдавая Андрею свою посуду.

Темноволосый боец кивнул и добавил протянутое к своей стопке, а после вопросительно глянул на меня:

— Составите компанию?

— А что, все поели? — я окинула взглядом кружок и ухмыльнулась беспокойству в глазах мирных. — Тогда ждем самых слабых, чтоб по два раза не ходить.

Андрей согласно кивнул предложению и вылил в кружку остатки чая, предложив поделиться с командиром и Костиком. Те тактично отказались, погружаясь в свои мысли и пытаясь выглядеть максимально отрешенными после смутившего их разговора.

Но ведь и правда — есть вопросы поважнее, чем дележка меня по палаткам. Нашли тут маркитантку. Хотя я где-то читала или слышала краем уха, что боевое ложе те как раз и не делили, а больше походили на современных сестер милосердия. Но нашлась парочка более раскрепощенных, которые и попали в анналы истории, создав искаженный образ благородных боевых подруг.

Кто сказал, что я в своем лесу не найду ночлега? О себе б подумали — страдальцы.

Благодаря молчаливому Андрею, мы быстро справились с уборкой вокруг костра. А после оставалось только разобраться с размещением всех по палаткам. Но и тут проблем не оказалось — бойцы решили собраться в одной, а вторую отдали в распоряжение Хвостика и Прокофьева, выделив тем самым больше места Луншину. Что мне казалось самым логичным — эти тощие мальчишки могли и для еще двоих таких же потесниться.

— Ну все? Разобрались, наконец? — дождавшись выяснения спальных мест, уточнила я и, получив шесть утвердительных кивков, встала. — Тогда и я пошла спать.

— Куда? — удивленно поинтересовался Костик, собирая посуду по котелкам и выставляя где-то на границе в качестве импровизированной сигнализации.

— Туда, — я махнула в сторону деревьев и закинула рюкзак за спину.

— Как дитя волков что ли спать будете?

— Как дитя белок.

Больше вопросов не последовало. А я ловко вытащила толстую веревку, закинула ее на нижнюю ветку и взобралась на старую, крепкую березу. Там, на стволе, чуть повыше, очень давно кто-то из живности сделал дупло для хранения своего добра. Но со временем про него забыли одни, поселились другие, съехали из-за увеличения семейства, третьи расширили жилплощадь, но тоже вскоре ее оставили. Потом и я нашла это место в толстенном стволе векового дерева и, проведя пару тестов, запомнила его на вот такие случаи.

Внутри пахло соком и свежей древесиной. Несмотря на огромную дыру, ее сложно было разглядеть с земли, оттого порой я прятала здесь всякие мелочи, когда не могла все донести сразу, или ночевала, если намеревалась устроить долгий поход, чтобы не смущать местных жителей странной брезентовой фигней на их территории.

Наконец, и меня накрыла усталость от пережитого за один день. Еще и эта встреча с далеким прошлым в виде повзрослевшего Хвостика добила окончательно. Оттого, я затащила веревку внутрь, быстро достала тонкий спальный мешок, сложила под голову куртку и штаны, оставшись в коротких шортах и длинной, растянутой футболке, закрыла глаза и провалилась в сон…

Обычно в подобных полевых условиях день начинается с рассветного солнца, пробивающегося сквозь ветки и добирающегося до дупла примерно в шестом часу. К этому времени в лесу уже достаточно светло и тепло, чтобы двигать дальше. Заодно и решаются вопросы завтрака, быстрых сборов, ускорения шага.

Когда тебе некуда спешить и часы давно стали чем-то весьма номинальным, жизнь начинает идти по правилам природы и собственного тела, оттого-то я и удивилась тому, что проснулась, не обнаружив ни единого признака рассвета.

И в дупле, и за пределами толстого ствола царила темнота. Как раз та, в которой ветки смахивают на руки маньяка, тянущиеся к твоей тонкой шее. А любой огонек скорее доведет до инфаркта, чем до логического объяснения и ожидания живой души.

В таких потемках, особенно после резкого пробуждения, прочие органы чувств обостряются до предела. В первую очередь, конечно же, слух, на который и приходится полагаться, когда глаза подводят.

И на этот момент я не стала предпринимать даже попыток высмотреть хоть что-то за пределами моего убежища, отдаваясь на волю своих ушей.

В лагере слышались чужие голоса — глухие, чуть пьяные и явно настроенные очень серьезно. Но достаточно тихие, чтобы расслышать что-то из глубин дупла или разбудить уставший отряд.

Соблюдая все правила осторожности и не нарушая мнимой тишины, я выглянула из своего укрытия и молча перебралась на ветку, где и уселась, ожидая развития событий. А заодно зло отметила, что доблестный отряд не поставил караула, создавая весьма опасную ситуацию.

У крайней палатки, где должны были спать мирные и командир всея отряда, стояли две мужских фигуры. Один гость оказался высоким, широкоплечим, укутанным в толстую куртку не по сезону. Второй — приземистый, полноватый, с ружьем, упертым в землю — стоял по левую руку от первого и больше кивал, чем говорил.

— Может, пойдем? Вдруг они какие-нибудь крутые или больно натренированные? — предложил он глухо, но достаточно громко, чтобы я смогла разобрать слова.

— Ты чего? Обоссался что ли? — с насмешкой произнес высокий и в тусклом свете луны сверкнуло второе ружье.

Ага, охотники ночные, может, браконьеры. Не из трусливых, если решились так близко подойти к реке, но местные — знают берег, да и говор знакомый. Не спутаешь с другими, более отдаленными от меня селами.

Значит, решили поживиться за счет туристов. Вполне логично, когда ни у кого не хватило ума оставить кого-то в дозоре. Вот и второй промах со стороны отряда Каппа, который может оказаться последним.

Где-то слева от моего дерева, но ближе к палаткам послышалось очень тихое шуршание. На благо Мишки, который занял там то ли оборонительную, то ли спасительную для себя позицию, ночные гости ничего не услышали. Или просто списали на дичь, интересовавшую их теперь куда меньше, чем потенциальная добыча.

— Да что тут взять-то? — снова попробовал убедить высокого приземистый, но отступать с поляны не стал. Видать первый был заводилой в их компании и имел какую-то власть над товарищем.

— Ты совсем слепой? На палатки только глянь — дорогие же, даже в потемках видно, — зло прошептал высокий.

Ясно, будут грабить. А еще более вероятно — убивать. Конечно, бойцы дадут отпор, когда их разбудят крики. Но точно потеряют мирных и командира. Ни один из обитателей первой палатки не сможет быстро собраться или скрыться в кустах.

Значит, надо тихо менять свою дислокацию. Не бросать же этих беспомощных идиотов в такой неприятной ситуации.

Я тихо спрыгнула с ветки, бесшумно миновала кусты и зло глянула на укрытие, в котором спрятался Мишка. Этот парнишка явно пробзделся уже не один раз и понятия не имел, что теперь делать. На меня он уставился такими большими глазами, что можно было бы подумать — напрягся на третий заход, не иначе.

Ну, пусть лучше и дальше сидит тут, чем мешается под ногами. И тише будет, и проще.

Я отрицательно покачала ему головой и махнула, приказывая оставаться на месте. Толку от него и так никакого, все, что можно было просрать, она уже просрал. Так пусть хоть не мешает.

А вот наши гости продолжали тихо препираться.

— Слушай, мы уже полночи тут бродим, а добычи никакой, — раздраженно заметил высокий. — Ты что собираешься своей Маньке тащить? Себя красивого и подранные штаны?

— Грибов наберу, — тупо протянув, ответил приземистый.

— Еще пойди ягод у медведя отбери, — зло съязвил его товарищ.

— А вдруг их потом разыскивать будут. И на нас выйдут?

— Кто, дебила ты кусок? Кто будет их искать? Очередные туристы без компаса и рации. Забрели в глушь и потерялись. Таких тут по три пачки за сезон попадается. Их уже не ищет никто.

— Ну, вдруг какие вещи из подобранных.

— Ты вообще мозги пропил или дома оставил на полке, под присмотром жены? Брать будем только деньги и что-то полезное. На остальное даже не смотри.

— А если денег нет?

— Кто сейчас вообще без денег? Даже у тебя в кармане чего-нибудь найдется.

— Но эти-то туристы.

— Короче, хватит мне мозги мять. Ты либо идешь стоять на стреме, либо берешь вторую палатку.

На поляне воцарилась тишина. Приземистый думал, мне же пришлось остановиться в пяти шагах от них и дождаться, когда они опять заговорят.

Низкий оказался достаточно тупым, чтобы поддаться приказному тону товарища и согласно кивнуть:

— На счет три стреляем?

— Какой стреляем? — возмущенно прошипел высокий. — Ты вообще, чем думаешь? Только все добро заляпаем их кровью. Бросай в кусты, ножами обойдемся.

Его послушный товарищ опустил ружье в указанное место, за ним последовало и второе. В свете тусклых звезд блеснули широкие лезвия охотничьих ножей:

— Тихо открываешь, ныряешь и сразу бьешь в бок, а лучше в грудь, — инструктировал высокий. — До куда дотянешься.

— А мне что делать? — я уже дошла до гостей и выглянула из-за правого плеча лидера компании.

Не ожидавшие никого третьего на поляне, мужики попытались резко развернуться, атакуя меня оружием. Испуганный приземистый и совершенно не боевой болван от первого же удара по руке выронил нож и потерял его в кустах. Куда мгновенно убежал, чтобы вернуть себе свое.

Я же ловко вырвала нож у второго и вскочила на его спину, обвив ногами в районе живота и жестко надавив пятками на место, где у здоровых людей имеется пресс. Локтевой сгиб лег на горло, приподнимая подбородок, кончик лезвия его же ножа, схваченного правой рукой, аккуратно ткнулся в кадык.

Он испуганно застыл, напрягая все мышцы, о которых даже и не знал никогда.

— Молодец, — похвалила я его, приближаясь к уху так, чтобы губы чуть не касались раковины. — Так и стой. Дернешься и сразу сдохнешь. Это ясно?

— А, — подал сдавленный звук еще минуту назад казавшийся грозным мужик.

— Хорошо. Теперь я чуть-чуть отдалю от твоего горла нож, и ты позовешь своего друга, чтобы он перестал искать оружие. А потом вы очень тихо уйдете домой, где забудете обо всем, что тут случилось. Ясно?

— А, — утвердительно простонал заложник.

— Умница, — я на пару миллиметров отодвинула лезвие и сдавила пресс мужика так, что он ойкнул, хрюкнул и подал тихий голос, сдобренный шипением:

— Фанька, прекращай искать этот чертов нож. Пошли отсюда. Здесь нам ловить нечего.

— Хороший же нож, — тихо промямлил его товарищ, поднял голову из кустов и застыл, увидев нас.

Я хищно улыбнулась, выглядывая из-за левого плеча своего пленника, и снова надавила на пресс.

— У тебя целое полотно от плуга сперто. Еще пятьдесят таких наделаешь.

— Но этот же…

— Ты тупой? Нас тут прирежут и нож тебе уже не понадобится.

Приземистый послушно встал, рефлекторно смахнул широкими ладонями мусор с колен и ловко для своей фигуры засеменил к нам.

— Стоять, — тихо прошептала я на ухо высокому.

— Стой, придурок, — тут же повторил за мной он.

Низкий товарищ остановился в ожидании новых команд. В глазах читался испуг и непонимание, а заодно и жалость — видать, нож был действительно хорошим.

— Чего застыли? Теперь мы все дружно разворачиваемся и уходим туда, откуда пришли. Возвращаемся домой, под бочок к своим бабам и навсегда забываем о том, что тут случилось. Ясно?

— Ясно, — проблеял высокий и, помявшись, тихо уточнил. — А как нам идти?

— Как пришли, так и уйдете.

— Но…

— Ну да, я провожу, — снова приближая лезвие к кадыку, заметила я. — Чтоб раньше времени память не отшибло.

Высокий отчетливо почувствовал холод металла на шее, осторожно сглотнул, поводил глазами в поисках тропки и остался на месте.

— До рассвета хочешь стоять? Пока весь лагерь не проснется?

— Не, — проблеял он.

— Тогда вперед, — приказала я и с удовольствием сдавила пятки.

Он снова ойкнул и двинулся к кустам, где скрывалась едва видимая в потемках тропка. Движения высокого мужика, достаточно крепкого для того, чтобы перебороть не то что худосочную девушку, но даже Витька, казались механическими, сильно скованными, будто его заморозили и заставили идти, не дав отогреться.

Перед ним, послушно прокладывая путь, шел приземистый товарищ. Этот не так сильно испугался моего присутствия, как расстроился от того, что пришлось оставить оружие на поляне.

— Через двое суток заберете, — грозно произнесла я, заметив горестный взгляд низкого мужичка. — Если не побоитесь вернуться.

— А, — снова подал голос высокий.

— Ага, — согласилась я и, как коня, подстегнула его пятками. — Давай, не тормози, а то до рассвета домой не вернешься. Там-то, наверное, тебя уже потеряли.

Пленник послушно прошел кусты, осторожно ступая по земле, вышел к тропинке и снова остановился, ожидая приказов.

— Топай, давай. Оба топайте.

Они пошли. Приземистый семенил, порой оглядываясь на нас. Высокий никак не мог избавиться от скованности мышц, отчего больше походил на грубо собранный механизм.

А во мне разгорался давно позабытый азарт. Чувство собственного превосходства над более сильным противником. И что-то подсказывало, что дядь Саша порадовался бы за меня, узнай он, что этот огонь не потух, а лишь чуть убавил пламя.

Жутко хотелось так и дойти до окраины села, понукая поверженного противника, как покорную лошадку. Но тут же здравомыслие возвращало меня к лагерю, который останется под присмотром трижды обосравшегося Мишки, засевшего в кустах до первой побудки.

Потому, чувствуя какую-то слишком уж ненормальную ответственность за спящий недалеко отряд, я все же приказала:

–Тпру, лошадка, стой.

Высокий тут же застыл, практически окаменев от близости все еще холодного и острого металла у самого его кадыка. Удивительно, что при стольких годах мирной жизни, моя рука до сих пор сохраняла твердость в подобных делах.

Я ловко соскочила с мужика, нож аккуратно скользнул по его правому плечу, чувствительно пробежался по спине и остановился чуть ниже лопаток:

— Теперь слушай инструкции и запоминай.

Ощутив, что клинок упирается ему в позвоночник и отлично натягивает полотно плотной куртки, высокий послушно кивнул, даже не думая хамить или угрожать. А заодно забыв, что сама я дышу ему в шестой позвонок.

— Сейчас берешь своего друга в охапку и быстрыми шажками топаешь в сторону родного дома. И забываешь про все, что приключилось этой ночью.

— А ружья? — тихо подал голос приземистый, слушая мой инструктаж.

— Ты уверен, что хочешь вернуться туда ради двух пороховых трубок? — угрожающе поинтересовалась я.

— Они хорошие, — пролепетал тот.

— Он у тебя вообще как? С головой дружит? — уточнила я у высокого. — Оружие дороже жопы?

— Фанька, не беси, — грозно прошипел пленник.

— Но она сама сказала.

— Я слышал, что она сказала. Это ж баба, потом взяла и передумала.

— Короче, — оборвала я спор. — Меня не волнует ценность ваших ружей и не волнует ваша личная безопасность. Хотите рискнуть и вернуться за своим добром? Вперед, приходите послезавтра. Может, повезет и все будет на месте.

— А завтра?

— А завтра кто-нибудь обязательно пальнет по вам. Или хотите при дневном свете со мной еще раз встретиться?

Высокий тут же резко напрягся и отрицательно покачал головой.

— Вот и молодцы. Хорошее решение, — я убрала нож от его спины и скомандовала. — Дорогу знаете, до дому доберетесь. Пошли уже. И не оглядывайтесь. А если кому расскажете о том, что здесь произошло — найду и прирежу вашими же ножами.

Охотники понимающе кивнули и торопливо зашагали прочь, даже не оглянувшись на прощание. Хоть спасибо бы сказали, что остальных не разбудила. Тогда бы точно так легко не отделались.

Мишка вылез из кустов лишь тогда, когда увидел меня, вернувшуюся на поляну. Он огляделся по сторонам, бросил на меня испуганный взгляд и застыл в ожидании ответа.

— Ничего не было, — только и произнесла я, направившись к дуплу, отлично зная, что поспать уже не получится — силуэты начинали приобретать большую четкость деталей.

— Ага, — послушно согласился со мной Прокофьев, быстро добежал до палатки и скрылся в ее темноте, заставив матернуться Луншина, уложенного в середине для большего тепла.

Вот и молодец, вот и умничка, мальчик Миша. Не надо никому знать, на что я могу быть способна. Особенно, когда все это делается скорее ради забавы, чем по-настоящему.

Я снова забралась в дупло, надела поверх шорт брюки, накинула на футболку куртку, скрутила спальный мешок до размеров толстого термоса времен моего детства и вылезла наружу со всем своим добром, отвязав веревку от ветки.

День обещал быть хорошим и ясным. И если никто не будет ныть по дороге, до следующего привала мы доберемся без проблем и без приложения особых усилий.

Оставалось только стереть следы пребывания ночных гостей и приниматься за готовку из давно съеденных продуктов. Интересно, как они теперь будут выкручиваться, когда в запасах осталась горстка чая, пять пакетиков черного перца, три соли и шесть сахара?

Трава, в которую приземистый визитер уронил свой нож, оказалась высокой и густой. Простым прогулочным шагом, не нагибаясь и не вглядываясь, мне ничего найти не удалось. И оттого я все же села, чуть прикрыла глаза и принялась водить руками по земле. Если хорошо сконцентрироваться, то металл сам меня найдет — так всегда говорил дядь Саша. Правда, убедиться на практике в этом утверждении мне прежде не удавалось.

Холодная после ночи земля чуть подмокла и пачкала пальцы, медленно продвигающиеся сначала от меня, потом в стороны, очерчивая большой круг. В голову лезли мысли, на которые совсем не хотелось отвлекаться. Отчего порой приходилось открывать глаза, ругаться с самой собой и, чуть успокоившись, возвращаться к поискам.

Нож нашелся чуть дальше от места, где я села с самого начала. Он оказался таким же широким, как и тот, что уже спрятался на дне моего рюкзаке, хорошо заточенным, правда неумело сбалансированным — лезвие сильно перевешивало рукоять, отчего сила его могла быть и отличной, но рука быстро бы уставала при ведении ближнего боя.

Я ухмыльнулась, покрутила находку на ладони и огляделась. Палатка бойцов уже открылась и оттуда вынырнула голова Костика. Парень сонно моргал, осматривая округу, и зевал, будто мог сожрать весь мир.

Не обнаружив никого в поле своего зрения, разведчик вернулся в укрытие и почти сразу снова показался — с одеждой в руке.

На моих губах заиграла непроизвольная улыбка — аппетитная фигура все-таки у этого парнишки. Ярко выраженный рельеф, крепкие ноги. Первый слой отлично обтягивал его мышечный каркас, не давая и шанса усомниться в развитости мускулатуры или ложности вчерашних представлений о физической подготовке бойца. А в своей выносливости он убедил меня во время похода, ни разу не подав голоса о тяжести своего командира.

Все-таки куколка, а не парень заключила я и, спрятав нож в высокое голенище ботинка, а после спустив на него брючину, вышла из травы.

— С добрым утром! — тут же радостно произнес Костик и улыбнулся мне, как любому члену отряда.

— Ага, с добрым, — только и ответила я, проходя до своего рюкзака, размышляя, как спрятать туда добычу, не привлекая лишнего внимания.

— Отличный день для марш-броска.

— В тебе проснулся талант дипломата?

— Почему?

— Ищешь заезженные темы для светской беседы.

Он смущенно улыбнулся и принялся одеваться, оглядывая поляну:

— Давно не спишь?

— Тебе предоставить отчет, что я успела сделать за утро, пока вы все отдыхали?

— Просто поддерживаю беседу.

— Ну, поддерживай дальше. Можем даже обсудить вопрос вашего завтрака.

— А что с ним?

— Нет его, — ухмыльнувшись, ответила я и принесла всю посуду, оставленную разведчиком на краю, но так и не выполнившую свою функцию ночной сигнализации.

— Это как?

— Это так. Вчера все съели, а сухпайки и вовсе закончились до выхода в обратный путь. Так что можешь предлагать.

Костик удивленно наблюдал за моим спокойствием. Как я вытащила всю посуду из одного котелка, составила ее возле костра и отправилась прочь с поляны:

— Ты куда?

— По воду. Чай-то есть, вот попьем и двинем дальше.

— Лучше бы поесть чего, чем воду гонять.

— Налови и будет еда, — лукаво прищурившись, ответила я и шагнула в кусты. Где-то выше по течению точно был родник с чистой питьевой водой, надо только поискать.

Наконец, трава и прочая растительность перешли в камушки. Шум воды здесь слышался отчетливей, отчего сложно было ориентироваться — где тут река, а где источник. Но я старалась не столько искать, сколько внимательно думать, где бы начать поиски.

У самой реки на меня удивленно посмотрела семейка барсуков. Эти серожопые засранцы проводили меня равнодушным взглядом и продолжили заниматься своими мохнатыми делами, приняв двуногое за часть ландшафта.

Возмущаться подобным отношением я не стала, а лишь обошла их компанию и тщательнее вслушалась в журчание. Теперь, когда течение реки стало еще более ярким и бьющим по ушам, удалось различить и побочные звуки. Оттого звонкая песня ручейка, бегущего через высокую траву к берегу, превратилась в отличный ориентир.

Минут через десять тонкий, с мой мизинец толщиной, поток привел меня к источнику. Такому же скромному, но зато с лужицей, из которой оказалось несложно набрать воды в котелок. А заодно умыться и промочить волос, чтобы отросшая и обрезанная как попало грива не мешала убрать ее в тугой хвост на затылке.

К моменту моего возвращения в лагерь, боевая палатка уже держала совет, как бы им раздобыть еды. Мирные делали вид, что не при делах и занимались костром — выискивали ветки у кустов и складывали их чуть поодаль. Луншина тоже вытащили на совет, но он не особо в нем участвовал, понимая, что не станет примером.

Распрямившийся Мишка вздрогнул, увидев меня, но тут же взял себя в руки и приветственно кивнул. Я улыбнулась его самообладанию, кивнула в ответ и направилась к костру, где тут же повесила котелок на перекладину и оглядела засидателей:

— И чего вы тут высиживаете?

— Думаем, что делать с завтраком.

— И считаете, что если подольше подумаете, то высидите по парочке съедобных яиц?

Костик ухмыльнулся, оценив мою шутку, но говорить ничего не стал — отдал слово Витьку.

— А у вас какие предложения? — поинтересовался длинноволосый, более спокойно реагировавший на критику с моей стороны.

— Поверните голову налево, — вспоминая голос гида, услышанный когда-то очень давно, начала я. — И обратите внимание на горную реку, сбавляющую течение на данном участке. Хочу заметить, что сезон позднего лета совпадает с нерестом красной рыбы. И потому ни для кого не составит труда выловить несколько на завтрак, — к концу мой голос изменился с дружелюбно-пафосного на саркастически-жесткий.

Парни удивленно посмотрели на меня и развели руками.

— Можете руками ловить, если такие ловкие, — не дожидаясь вопросов, тут же ответила я.

— Мы вам не мастера восточных единоборств, чтобы сливаться с потоком и двигаться, как рыба, — с легким раздражением заметил Андрей.

— Ну так, придумайте другой способ. Ветки есть, веревка найдется или бредень поставьте.

— Что поставить? — приподняв бровь, уточнил Костик.

— Блин, идите уже. Три здоровых бойца стоят и думают, как ловить рыбу. Вам самим не стыдно?

Парни смущенно посмотрели на Луншина, но тот лишь растерянно кивнул, понимая, что сам ничего в данной ситуации сделать не может. Немного подумав, Витька махнул остальным рукой и три весьма соблазнительные для женского глаза фигуры отправились к реке.

— А нам что делать? — тихо подал голос Хвостик, оглядывая опустевшую поляну.

— Можете грибов пойти пособирать, видела тут недалеко, — предложила я, но заметив жалостливые глаза парня, вздохнула. — Или собрать все вещи из палаток, чтобы потом время не тратить.

Эта идея Пашке понравилась больше и, подхватив Прокофьева, он торопливо зашагал к палаткам, пока я не передумала.

— Неплохо справляетесь, — заметил Луншин, провожая мирных удивленным взглядом.

— А смысл? — я порылась в рюкзаке и выудила оттуда моток капроновой веревки. — Все равно шансов на вылов у твоих молодцов мизерный. А эти, — рука махнула в сторону остальных. — Просто не будут мешать.

Командир ухмыльнулся и принялся наблюдать за тем, как мои пальцы начали завязывать узелки, формируя сетчатые ячейки размером не больше двух сантиметров по каждой стороне.

— Что это? — не стал брезговать вопросами он.

— Веревка.

— В смысле, что вы плетете?

— Сеть. Надо ж как-то рыбу вылавливать. Что-то я не верю, что твои бойцы принесут хоть какой-то улов кроме простуды.

— А чего сразу не дали им сеть?

— И рыбу заодно, — насмешливо ответила я и продолжила плести.

— Ладно, согласен. Надо же им хоть чему-то научиться, — примирительно произнес Луншин и, чуть помолчав, спросил. — А можно мне попробовать?

От удивления я остановилась, подняла глаза на командира отряда и внимательно посмотрела, просто потеряв дар речи.

— Все равно сижу балластом, — пояснил он. — Если получится, будет хоть какая-то польза.

— Ладно, пробуй. Порядок узлов запомнил?

— Вроде да, — Луншин медленно повторил мои движения, хорошенько затянул результат, отступил, завязал, остановился и посмотрел на меня в ожидании оценки.

— Вполне неплохо, — изумленно заключила я и встала. — Тогда на тебе сеть. А на мне собирательство. Видела тут недалеко кусты какой-то ягоды — не успела рассмотреть.

— Хороший план, — уже не отвлекаясь от плетения, ответил парень.

Я же, убедившись, что все при деле, направилась к кустам, где и вправду видела пару кустов рябины. Эта ягода еще не созрела достаточно, чтобы просто есть, зато могла придать кислые нотки чаю, чтобы нам хватило его еще на несколько раз.

Чуть поодаль от рябины, висевшей густыми, бледно-красными гроздями на ветках, нашелся и куст голубики — каждая ягода с ноготь моего большого пальца. А в траве нога наткнулась на злосчастные ружья, которые я тихо оттолкнула вглубь густой травы, чтобы ночные гости подольше их поискали, когда осмелятся вернуться.

К возвращению в лагерь Лушнин успел сплести приличного размера сеть, а Мишка и Пашка умудрились даже собрать палатки, прицепив их к рюкзакам на карабины. На втором бревне сидели взмокшие и промокшие Костик с Витькой, а более сухой Андрей стягивал ботинки, чтобы просушить у костра.

— Все в сборе и без улова? — насмешливо уточнила я и ловко высыпала ягоду с третий котелок из оттянутой футболки. — Ну, это меня не удивляет.

Угрюмые бойцы измерили меня недовольным взглядом. Даже Костик показался слишком обиженным за отправку его на реку, но говорить или укорять никто не стал. Они просто продолжили гипнотизировать воду в котелке, будто она от этого станет сытнее.

— Ладно, — сжалилась я и забрала у Луншина отлично сплетенную сеть. — Вы, — снасть полетела в сторону Мишки и Пашки. — Пойдете на второй круг. Только найдите две прочных палки, чтобы удобней было держаться по сторонам. Андрей, как самый сухой, поможет принести улов в лагерь. Остальные могут греться и ругать себя за неумелость.

Командир одобрительно кивнул, подтверждая мой приказ и отряд снова разбрелся, бросив грустный взгляд на ягоду. Которую им предстоит еще заслужить.

Снова в лагере оставались люди, и нож за голенищем начинал меня немного раздражать. Но приходилось терпеть, думая, как бы обыграть его появление на свет.

Сценарии выходили не самыми удачными, но ждать пока все перестанут надеяться на чудо в моем исполнении придется долго. Оттого мне оставалось только заниматься мелкими делами, рассчитывая на пару минут без внимания, когда начнутся сборы и возложение Луншина на носилки.

У костра велся тихий разговор. Уставшие с самого утра Костик и Витька обсуждали с командиром перспективы продвижения к точке высадки. Бойцы уже стянули с себя промокшие футболки и рылись в рюкзаках, в поисках сменной одежды. А я пыталась прекратить пялиться на них и закрыть рот, из которого ненароком могла потечь и слюна.

Вот он — единственный недостаток отшельничества. Попадись мне такой же ладный паренек семь лет назад, мне бы и в голову не пришло задуматься о его физической притягательности. Оценила бы тело, может, прицокнула бы, в качестве похвалы, и продолжила бы заниматься своими делами. А тут — застыла, как озабоченная дура, и смотрю во все глаза.

Спасибо умному телу, которое сообразило скорее меня, что столь хищное и открытое изучение парней может привести к сопутствующим проблемам. Голова отвернулась и ноги понесли меня обратно к кустам, на край поляны, чтобы найти парочку лопухов для будущей рыбы.

Во мне просыпалось что-то женское. И это было плохим звоночком, особенно в присутствии боевого отряда. Пусть и такого нелепого. Потому, в попытке взять себя в руки, я чуть больно прикусила язык, шикнула на себя и ловко вытащила нож из-за голенища, используя его в качестве топорика, чтобы аккуратно срубать толстые стебли лопуха, на удачу разросшегося в этом сезоне.

Не смотря на весь мой скепсис, мирные парни оказались куда более умелыми рыбаками. Впрочем, сеть сильно помогла им справиться с задачей, в которой бойцы потерпели поражение. Но все же, важен не процесс, а результат. И пять толстых, больших рыбин говорили в пользу Хвостика и Прокофьева, ранее не замеченных в чем-то полезном.

Андрей следовал за ними молча и чуть угрюмо, видимо ощущая их превосходство или свое поражение. Но поведением отношения к сложившейся ситуации не выказывал.

Он спокойно присоединился к остальным, снял ботинки, повесил их на две ветки, вбитые рядом с костром, и принялся сушиться. А Мишка и Пашка ждали похвалы, гордо протягивая мне улов.

— Неплохо, — считая нужным подбодрить добытчиков на будущие подвиги, заметила я, забрала сеть, и повернулась к уже достаточно подсохшему Костику. — Хватит рассиживаться, бери котелок и пошли.

Удивленный разведчик не стал задавать лишних вопросов. Он спокойно встал, поправляя сухую футболку, и отправился вслед за мной, с интересом разглядывая меня со спины.

В молчании мы дошли до берега, где прежде были замечены барсуки, и я бросила сеть на каменистый берег, указывая на самое расчищенное место бойцу:

— Копай здесь.

Парень удивленно уставился на меня, видимо начиная задумываться над моей адекватностью, и приподнял брови в ожидании пояснений.

— Слушай, чем больше мы с тобой будем сомневаться в действиях друг друга, тем более голодными станем. Поэтому бросай свои вопросительные взгляды и копай, — отправляясь к реке, произнесла я.

— Но зачем? — громко уточнил Костик мне вслед.

Ответа не последовало, поэтому по возвращении меня ожидал все такой же нетронутый кусок берега.

— Вот что сложного-то? — вздохнув, спросила я. — Хочешь завтрак превратить в обед?

— Нет, но чем копать-то?

— Ты без ножа что ли?

— С ножом.

— Тогда за чем дело стало? — не отрываясь от процесса подготовки к чистке рыбы, поинтересовалась я, ставя рядом с сетью наполовину заполненный водой котелок. — Копай, будем землю удобрять.

— Чем? — присаживаясь и прилаживаясь к земле, уточнил Костик.

Его нож вошел в рыхлую землю по самую рукоять. Он немного подумал, вытащил его наполовину и принялся отрезать пласты кусками:

— И зачем все это?

— Чтобы все с пользой было, — садясь рядом и контролируя процесс рытья ямы, ответила я. — Почистим рыбу, а отходы в землю, чтобы не портить воду.

Больше вопросов понимающий боец задавать не стал. Он вырыл яму нужного размера и неуверенно присоединился к чистке рыбы, внимательно следя за моими действиями и повторяя их.

Немного подумав над первой, я уточнила:

— Любишь головы?

— Чьи?

— Человеческие, блин, — закатила я глаза и тут же пояснила, заметив легкий испуг на лице помощника. — Рыбьи, естественно.

— А, — понимающе затянул Костик, расплылся в улыбке и отрицательно покачал головой. — Нет, не ем такого. А вот капитан Луншин уважает.

— Ясно, тогда головы тоже в яму, — коротко скомандовала я и завернула первую выпотрошенную и почищенную рыбину в лопух.

Но немного подумав и взвесив все еще раз, подняла руку:

— Молоки в котелок, туши в лопух.

Разведчик решил больше вопросов не задавать и молча углубился в работу. Но уже через пять минут не выдержал:

— Не скучно так жить?

Я подняла глаза, выражая непонимание заданного вопроса, и вернулась к чистке.

— Ну, в одиночестве жить не скучно? — тут же пояснил парень, полагая, что не очень корректно задал первый вопрос.

— Я и с первого раза тебя поняла, — ехидно ответила я и завернула следующую рыбину в лопух, тут же положив его на тщательно выстиранную сеть. — Но отвечать не собиралась.

— А чего так?

— А зачем?

— Чтобы лучше друг друга узнать.

— И что тебе это даст? Тебя всего лишь отправили привести какой-то объект в штаб. Ты с каждым заводишь душевные беседы?

— Нет, конечно, — смущенно ответил Костик, замешкавшись на секунду. — Но вы же не враг, да еще и девушка, а живете, как какой-то повидавший жизнь старик — в глуши, без всех благ цивилизации.

— У меня сортир деревянный и печь каменная. Чем тебе не цивилизация?

— А электричество, водопровод, связь какая-никакая?

— Зачем?

— Чтоб удобно было.

— Кому?

Парень снова поднял удивленные глаза, не найдясь, что ответить. Я усмехнулась и решила увести разговор в другое русло:

— Вот тебе не скучно на службе?

— Как тут может быть скучно?! — чуть не подпрыгнув, спросил разведчик. — Каждый день, как открытие. Вон, никогда прежде не отправлялся в такую глушь, чтобы привести девчонку.

Я усмехнулась, услышав не самую лестную свою характеристику, но вслух лишь продолжила расспросы:

— А как тебя вообще в армию занесло?

— Сложилось так, — с улыбкой ответил парень.

— И мать не возражала?

— Ее давно уже нет, но, думаю, что она бы все равно не была против.

Легкая грусть в голосе Костика едва слышалась, но мне отчего-то стало неудобно за вопрос. И это учитывая, что я в подобных соревнованиях все равно бы выиграла.

— Так тебя отец отправил служить?

— Не, — снова становясь беспечным юнцом, ответил боец. — Скорее поддержал мое решение. Мы с моих двенадцати лет живем без мамы. Отец все время на работе, на меня сил уже не оставалось. Мне весь этот быт с учебой радости не доставлял. Слишком много надо решать самому, чтобы быть и накормленным, и одетым, а еще и в школе не последним оказаться. Я не справлялся, от отца помощи мало. Тут, будто по заказу, предложили поступить в средний класс Вилковского училища. А что — накормлен, одет, обут, жопа в тепле, школьная программа, как для идиотов. Чего не попробовать? Взяли туда на стипендию по спортивным заслугам. Так что столько вопросов решилось одним заявлением.

— А как тебя в отряд Каппа занесло?

Костик смущенно улыбнулся, но все же продолжил рассказ:

— Ну, меня в Каппы зачислили неделю назад. Перед самой операцией. До того я в Сигме служил.

— Неплохо перепрыгнул, — с уважением заметила я.

— Ага, неплохо. Правда, мне и там было хорошо. Сам себе хозяин на поле. Никого не надо подстраховывать. Всегда на передовой. Весело.

— Одиночка, значит?

— Наверное, — он пожал плечами. — Не люблю быть за кого-то ответственным.

— Тогда чего вообще после училища в армию пошел? Нашел бы работу поинтересней.

— А зачем? Мне военное дело легко далось еще на учебе. А потом пришло распределение на срочную службу в Южные рубежи. Как свое отработал, уже и не думал, что можно жить по-другому.

— Значит, разведчик от природы?

— Не знаю. Но нравится то, что делаю. Тогда зачем что-то менять?

— Разумно. Но как ты в Вилковское попал? Там же конкурс почти сотня на место.

— Не знаю, говорили, что по рекомендации.

Я задумалась. Парень без матери с работягой-отцом. Сам сказал, что в учебе не выделялся. Может, какой-нибудь спортсмен? Но этого мало, чтобы поступить, еще и на стипендию. Кто же тогда его рекомендовал?

Чтобы убить время и не оставлять вопрос незакрытым, я спросила:

— Чьей?

— Вроде подполковника Аверина, — заворачивая вторую рыбину в лопух, ответил Костик.

Дядь Саша подбросил новый сюрприз, напоминая, что хорошего служба сделала столько же, сколько и плохого. Он часто помогал мальчишкам с неудачной судьбой вставать на ноги. Часто компенсировал этим свои промахи или восстанавливал справедливость.

— А как ты лишился матери? — я решила убедиться в своей догадке.

Парень поднял на меня свои голубые глаза и улыбнулся так, что мне стало грустно вместо него:

— Помните теракт в торговом центре Радуга?

— Это который двенадцать лет назад случился?

— Он.

— И что?

— Так она и погибла.

Над ямой и рыбой воцарилась тишина. Все встало на свои места. Ведь именно с этого и началась моя деятельность. Точнее, началась бы, если бы дядь Сашу послушали раньше, чем какие-то придурки начинили детские горки пластидом и взорвали их в самый час пик выходного дня. А так к нему обратились уже потом, когда все случилось и нужно было срочно подчищать хвосты, объявляя всему миру, что виновные найдены и наказаны по справедливости и закону.

И все же в центре погибло много людей. И уж тем более женщин. Но всем их выжившим детям помочь бы никто не смог, не хватило бы сил. Значит, мать Костика была какой-то другой, например, негражданской.

— А кем она при жизни работала? — осторожно, как бы невзначай, поинтересовалась я, все еще пытаясь понять мотивы дядь Саши.

— Секретарем в военном штабе, кажется. При ее жизни я был не самым лучшим сыном и больше интересовался дворовыми играми. А после случившегося отец надолго ушел из этой реальности и говорить ничего не стал. Только все ее рабочие документы сжег на заднем дворе и фотографии тоже.

Я грустно улыбнулась, чувствуя, что парень уже больше не скорбит о потере, а в свою службу не вкладывает намерение мстить всем, кто стоит по другую сторону баррикад. Но все же продолжила расковыривать заскорузлую душевную рану.

— Как ее звали?

— Ирина Ветрова, — Костик пожал плечами, совершенно не понимая, какое это имеет значение, но надеясь, что сможет получить чуть больше доверия с моей стороны.

У меня все, наконец, сошлось. И причина прихода этого веселого разведчика сюда, и мотивы дядь Саши при его зачислении в Вилковское, и быстрое продвижение по службе. Потому что у него было слишком много совести для одного человека, и он не умел ее глушить или затыкать, когда та начинала грызть.

Хорошо хоть, что Дюжин Константин и правда был способным парнем и занимал свое место заслужено, а не потому, что кто-то решил замолить свой грешок.

Я бросила последний лопух в сеть и, подхватив котелок, заполненный молоками, отправилась к реке:

— Закапывай и пойдем уже обратно.

— А зачем имя мамы спрашивала? — удивленно спросил Костик, все же начиная засыпать потроха землей.

— Просто так, для общего развития, — бросила я через плечо и продолжила заниматься другими делами, чувствуя, что этот парень тоже не просто так сюда попал.

Когда мы вернулись с заготовками, остальные только что не прыгали на месте от голода, из последних сил сдерживаясь при виде ягоды. Дисциплина в отряде в дневное время суток оказалась отменной. То ли сказывалось присутствие командира, то ли мои грозные интонации.

Свежая рыба стала по-настоящему отличным решением для оголодавших за ночь парней. Честно разделив друг между другом завтрак, они едва не постанывали от удовольствия, еле сдерживаясь, чтобы не начать хвалить Мишку и Пашку за улов и меня за приготовление. Впрочем, как по мне, так достаточно было и того, что если все так, то будь рыба хрустящей, треск стоял бы на весь лес.

Пока все ели, сварились и молоки. Которые я тут же переложила в отдельную миску и укутала в пакет, грозно глянув на страждущих.

— Дальше реки не будет. И еды тоже. Так что рот не разевать.

Бойцы улыбнулись, мирные покорно кивнули и продолжили обсасывать самые крупные косточки.

Наконец, трапеза подошла к концу, Андрей вместе с Витькой отправились мыть посуду, Костик принялся помогать мне складывать оставшиеся припасы. Мирные парни притаптывали костер, проверяя, чтобы не осталось ни одного уголька.

И мы снова отправились в путь за пару часов до полудня, несмотря на ранний подъем. Отчего мне хватило хладнокровия встать во главу строя с жестким объявлением:

— Никакого привала и обеда. Идем вперед без перерывов до самого вечера.

Позади раздался стон Мишки, из-за которого пришлось немного подбодрить бедолаг:

— Не будете сбавлять темп, дам перекур через пару часов.

Костик прочистил горло и радостно завел новую песню, открывая себя с весьма творческой стороны. Я улыбнулась, предчувствуя веселый поход, и двинулась вперед, больше ничего не говоря.

Благодаря музыкальному сопровождению, а точнее весело горланящему отряду, до первого перекура мы прошли бойко, после тоже не сбавили темпа. Никто даже не заикнулся о перекусе, несмотря на возраст, который так и хотелось обозвать подростково-прожорливым.

Стойкость бойцов и терпение мирных позволили нам добраться до следующего ночлега раньше, чем солнце ушло за горизонт. И на этот раз мы ставили лагерь посветлу, правда вид у Мишки с Пашкой был такой, что впору замотать их в спальники и спрятать в палатки до самого утра.

Потому, сжалившись над ними, я раздала заботы по организации костра и заготовке дров, воды и сидячих мест бойцам. А Хвостик с Прокофьевым получили задание попроще — разместить командира поудобней и разобрать рюкзаки с остатками припасов.

— Завтра предложите нам охотиться? — осторожно уточнил Мишка, помогая мне нанизывать сваренные молоки на тонкие веточки для обжарки на костре.

— Захочешь жрать и не на такое согласишься.

Парень смущенно улыбнулся и продолжил помогать уже молча, украдкой поглядывая на мои ловкие пальцы, рассекавшие в три движения молоки и пересыпавшие заготовки перцем, смешанным с солью.

— Как у вас вышло ночью справиться с теми мужиками? — решился он все же на вопрос.

— Ты о чем? — не отрываясь от работы, спросила я.

— Ну, я про ночь.

— Спал плохо что ли? Кошмар приснился?

Прокофьев замолк, испуганно посмотрел на меня и наткнулся на спокойный, но таящий легкую угрозу взгляд. Он тут же согласно кивнул, подтверждая, что ему все приснилось, и продолжил помогать, больше не задавая глупых вопросов.

Опыт предыдущего ночлега помог отряду быстрее справиться с подготовкой. И уже через двадцать минут мы потягивали горячий, ягодный чай и довольно жевали молоки, обжаренные на костре не хуже шашлыков.

Костик огляделся по сторонам, изучая тощие деревья, окружавшие поляну, и поинтересовался:

— Как сегодня собираетесь спать?

— Как убитая, — коротко ответила я, облизывая пальцы, перепачканные перцем.

— А где? — продолжил расспросы разведчик, чувствуя, что стал ко мне ближе после утренней беседы.

— Места полно, где-нибудь пристроюсь.

— Холодно по ночам, как-то неудобно, что мы в тепле, — подключился к разговору Андрей, снова выступая в качестве ответственного по грязной посуде.

— Вот и радуйтесь, что в тепле, а я сама себе место найду. Не замерзну, — и уже на самом краю поляны добавила. — А еще подумайте насчет караула. Тут вам не мои земли, тут народ по ночам иногда шарится. И не всегда мирный. Попадаются и отпетые засранцы.

Не дожидаясь расспросов или пугливого вздоха Мишки, я шагнула в темноту, приступая к поиску деревьев покрепче. На этот раз мне не светило хорошего и уютного дупла. Зато Луншин расстарался и сплел просто отличную сеть, которая в одно движение ловких рук превращалась в неплохой, прочный гамак. Как я и собралась его использовать сегодня ночью.

Удача улыбнулась мне на первом же круге, да еще и недалеко от самой поляны. Отчего под тихие разговоры отряда, обсуждавшего мое странное поведение и размышлявшего, зачем пресловутому полковнику Генадьеву понадобилась тощая, оборванная девчонка со скверным характером, я приступила к обустройству ночлега.

Сетки хватило на одно достаточно уютное спальное место, куда я нырнула, укутавшись в спальный мешок не хуже, чем в свои домашние одеяла. А погружение в сон оказалось столь молниеносным, что мне не удалось дослушать до конца весь перечень жалоб, который Прокофьев составил с момента их высадки в моем лесу…

На этот раз причиной ночного пробуждения стал банальный табачный дым. Ни тебе угрозы от браконьеров, ни хищников, порой шастающих в этих местах в надежде поживиться беззащитной дичью. И даже холодок от луны шел недостаточный, чтобы заставить мой организм проснуться раньше рассвета. А сигареты легко справились с этой задачей. Хотя прежде моему носу было плевать на подобные раздражители.

Лесная темнота всегда казалась мне чем-то поглощающим. И эта ночевка на ветках не стала исключением. Вокруг сомкнулось что-то настолько плотное и густое, что даже подъем глаз к небу не дал ясности — как скоро ждать рассвет.

Спальник давал достаточно тепла, чтобы поворочаться и предпринять попытку уснуть. Но дым раздражал нос, выманивал меня из гамака, требовал действий. Пришлось слушаться этого привереду, вдруг не свои курят, а я пропустила.

Еще немного полежав, давая глазам привыкнуть в темноте и начать различать хотя бы силуэты, я расстегнула спальный мешок, раскачала гамак и практически вывалилась из него, все же ловко приземлившись на ноги. Руки быстро нашли припрятанный рюкзак, а в нем старую, повидавшую виды темную толстовку, защищавшую меня и от более суровых морозов, а заодно и посторонних глаз, порой встречавшихся в ночное время даже в этой глуши.

Быстро нашлись и ботинки, которые пришлось шнуровать в густой темноте наощупь, еще и сидя на холодной, отсыревшей за ночь земле. Но если курит не кто-то из своих, то времени на приведение себя в порядок у меня не будет. Так что придется довериться пальцам, отключая на время другие органы чувств.

Вскоре, перекатившись с задницы на колени, я осторожно, обходя более густые кусты и выбирая самый тихий путь, добралась до края поляны и внимательно всмотрелась за тусклый огонь костра.

На бревне, защищая спиной две палатки и вглядываясь в самую черную темноту, смыкавшуюся вокруг единственного источника света, курил смуглолицый Андрей. Он изучал округу, отдаваясь туннельному зрению, умоляя преимущества периферии. Рядом покоился Абакан, которому парень уж слишком доверял, несмотря на то, что до сих пор не появилось возможности показать свое стрелковое мастерство.

Самый сдержанный из всех бойцов отряда спокойно курил сигарету. Но это зрелище переполнялось напряженностью не меньше, чем вид надвигающейся волны. По факту, парень не просто беззаботно сидел на бревне в тишине ночного леса. Он вслушивался в звуки, пытаясь разглядеть хоть что-то за пределами крохотного круга, очерченного огнем лагерного костра.

Я одобрительно кивнула, мысленно похвалив выбор Луншина, и отправилась обратно в глушь, на поиски хоть какой-то снеди для завтрака.

В этой темноте сложно найти что-то съедобное быстро на ветках или в кустах. Уж слишком густые тени они создавали. Но пока я крутилась на месте, как маленькая собачка, ищущая свой хвост, небо сделало маленький подарок — разогнало пару туч, позволяя звездам осветить совсем крохотный участок.

Зато теперь мне стало проще — зрение смогло сфокусироваться на окружающей обстановке, выискивая тени на земле, которые могут стать грибами, если приблизиться к ним.

Но, как оказалось, местная живность уже собрала дневной урожай, а ночные грибы не торопились выглядывать из-под земли, понимая, что их ждет на поверхности. Зато, на мое удивление, нашелся небольшой участок, с торчавшими палками, слишком сухими и жесткими для этой поры.

Немного подумав, я решила проверить свою догадку и еле сдержала радостный писк — под этим сухостоем обнаружились кривые клубни, а не корни. Судьба за этот недолгий поход подкинула мне новую удачу в виде топинамбура, который здесь я найти вовсе не ожидала.

Нож подкопал еще пару жесткий палок, а ловкие пальцы вытащили на свет отличный будущий завтрак. Недолго думая, куда прятать находку, я распихала добычу в карман-кенгуру, неудобно и бесполезно расположенный на животе толстовки. А после снова огляделась и хищно улыбнулась. Кажется, гостеприимный на сегодня лес, подкинул кое-что еще.

Чуткий нос, начавший, наконец, игнорировать тонкий аромат сигарет, которые Андрей курил одну за другой, привел меня к тощей березе, в которой на уровне третьей ветки нашлось дупло, а в нем заначка какой-то белки.

Обычно я вела себя более прилично и не посягала на чужие запасы, уважая выработанную природой систему питания. Не думаю, что мне бы понравилось не найти зимние заготовки на месте. Но, как говорили ученые в каком-то старом журнале, белки обладали девичьей памятью и часто забывали места, где прятали свои запасы на зиму. Те потом гнили или давали ростки, выращивая новые деревья, обновляя растительный фонд.

Вот и сейчас сделаем допущение, что это не заготовка текущего года, а забытая еще в прошлом. Надо же как-то успокаивать некое подобие человеческой совести.

В дупле нашлось немного, и преимущественно орехи, но для десерта и в качестве дразнилки желудка этого будет достаточно. Поэтому брезговать подобным богатством я не стала и тоже бережно сложила в карман.

В темноте теперь меня можно было принять за слегка беременную мадам, затерявшуюся в лесу в приступе очередной истерики. Но что ни сделаешь, чтобы поскорее уже прекратить этот школьный пикник с забытой дома корзинкой?

Не найдя по дороге больше ничего полезного, я чуть пошуршала кустами, привлекая внимание караульного. Андрей отреагировал мгновенно. Его задумчивость и вправду оказалась мнимой, а слух сработал лучше любого радара.

Он резко встал с бревна, ловко подбросив ногой автомат и тут же перехватив его руками, принимая боевую стойку. Глаза шарили по границе темноты, выискивая источник потенциальной угрозы, напряженный палец лег на тугой курок.

Все это произошло так быстро и отточено, что мне не оставалось ничего другого, кроме как медленно выйти из кустов, не сдерживая довольной улыбки на губах.

— Отличная подготовка, — подала я голос, зная, что с этого расстояния, еще и в темной толстовке, Андрей меня не разглядит. А в очередной раз давать ему понять, что техника здесь не работает, желания не возникло.

Распознав мой тихий голос, караульный сначала неуверенно опустил ствол, вглядываясь в силуэт, а после и совсем отставил оружие, отступая назад, ближе к костру:

— Спасибо.

— Давно уже дежуришь? — я оглядела небольшой участок вокруг его ног, где нашлось не меньше семи окурков, приконченных почти до самого фильтра.

— Не могу сказать точно, — снова садясь на место, сдержанно ответил парень, Абакан опять лег по правую руку от него. — Часы тут как-то странно работают.

— Точнее не работают?

Боец сморщился и утвердительно кивнул.

Я потянулась к стопке вымытой посуды, достала котелок, высыпала в него свою добычу и села на бревно рядом с Андреем, принимаясь перебирать находку, сразу очищая орехи и уже изрядно подсушенные грибы от мелких иголок, налипших на них в естественной среде обитания.

— Тогда можешь пойти отдохнуть, пока солнце не встало.

— Нет, спасибо, — Андрей достал очередную сигарету, прикурил ее от костра и искоса глянул на мое занятие. — Что это?

— Будущий завтрак, — сосредоточенно счищая мусор, ответила я и предложила. — Можешь тогда воды принести, два котелка.

Расспрашивать о моей задумке боец не стал. Опыт прошлых дней доказал, что мне можно доверять, и парень решил не подвергать сомнениям очередное решение, чем кормить отряд. Или посчитал, что ничего другого им самим найти тут не удастся.

Докурив восьмую сигарету, он подхватил котелки и отправился прочь, ориентируясь на звук ручья, пробегавшего достаточно близко к поляне.

Вскоре послышались шлепки, плеск, звук наполняемой металлической посуды. И ни одного слова. Мне нравилось работать со сдержанным Андреем — ни вопросов, ни бесед. Только осторожное наблюдение на случай, если решу оставить их посреди ночного леса и уйду домой.

Губы непроизвольно растянулись в ехидной улыбке — а ведь могла бы вернуться домой. Оболтусы явно никогда никого не конвоировали. Или стали слишком мне доверять.

Впрочем, чего уж душой кривить? Никуда я не пойду, кроме как до точки высадки. Обещала же.

Парень поставил передо мной один из котелков, второй, не задавая вопросов, подвесил на перекладину над костром. Вернулся на свое место, коснувшись правым бедром автомата, будто так ему сразу станет спокойней посреди глухого леса.

Я ухмыльнулась, но расспрашивать или ехидничать не стала. У бойца есть свои причины для осторожности и скрытности. От меня ведь тоже не так уж и много услышали, несмотря на попытки завязать разговор.

Так в молчании мы и просидели, занятые своими мыслями и делами, пока за спиной не послышался звук молнии. Кто-то из бойцов открыл свою палатку и высунулся, чтобы оценить обстановку.

— Доброе утро, — сонно произнес Костик, громко зевнул и зашуршал тканью, выбираясь наружу. — Блин, что ж так холодно? Лето же еще!

— Не спи в трусах, не замерзнешь, — не оборачиваясь, ответила я и, домыв клубни, принялась выкапывать небольшую ямку под самым костром.

— Так в спальнике же, — только и заметил разведчик, но тут же перешел к сборам.

Ловко натянул первый слой, на него камуфляж, ноги нырнули в высокие военные ботинки, тут же зашнурованные сноровистыми к этому делу пальцами. Наконец, Костик окончил сборы и присоединился к нашей компании, оглядывая светлеющее небо:

— Рано встал.

— К рассвету, — коротко заметил Андрей и протянул соратнику пачку.

–Не, спасибо. До завтрака стараюсь не курить.

Темноволосый боец усмехнулся пояснению, но говорить ничего не стал. Только убрал пачку в нагрудный карман, отказав себе в удовольствии прикурить девятую.

К тому моменту, когда клубни отправились запекаться, а в кипящую воду нырнули ягоды и остатки чая, у костра собрались все.

Более медлительные Мишка и Пашка выползли из своих палаток раньше Витьки, чем сильно меня удивили. Тут же Андрей и Костик помогли Луншину выбраться на воздух. И двое мирных сразу организовали ему воду для умывания, лишь потом отправившись на ручей, чтобы привести в порядок себя.

Витька вышел из палатки уже одетым и весьма помятым. Видать дежурил до Андрея и не стал раздеваться, так и уснув в чем был. Он оглядел поляну, уже неплохо освещенную рассветным солнцем, молча кивнул всем, приветствуя отряд, и сел на бревно рядом с Костиком, изучая свежий бугорок у костра.

Из жалости к его состоянию я протянула ему кружку со свежим чаем:

— Идти сможешь?

— Куда?

— Ну, для начала хотя бы к ручью, чтобы умыться, — я не смогла сдержать грубую насмешку, хоть и обещала себе лишь минуту назад, не дразнить парня, заступившего в караул в самой середине ночи.

— Позже, — не обращая внимания на мой тон, ответил Витька и отхлебнул еще горячий чай так, будто это вода.

Все спокойно посмотрели на старшего из бойцов, понимающе кивнули и продолжили заниматься своими делами, ожидая дальнейших распоряжений от командира или меня.

Вскоре я выкопала клубни, которые должны были уже хорошо пропечься в костре, и выкатила их тонкой веточкой подальше, после чего поймала одной миской и принялась разламывать, как картофель, проверяя на готовность. Парни наблюдали за процессом, как завороженные, удивленно разглядывая угощение.

А когда каждый получил по собственному клубню в отдельной миске, так на меня и вовсе посыпались расспросы:

— А откуда картошка посреди леса?

— Мы же всю еще позавчера в супе съели.

— Это точно можно есть?

— Вдруг это какой-то ложный картофель.

Моего загадочного выражения лица хватило ненадолго. Но все же я успела поднять руку в затыкающем рты жесте, взять одну из половинок топинамбура и демонстративно откусить от нее приличного размера кусок.

Все замолкли, наблюдая, как их объект довольно жует завтрак, не решаясь приступать к своему.

— Можете подождать два часа, чтобы проверить помру ли я от «ложной картошки», а можете рискнуть и поесть сейчас, чтобы не пропустить приземление вашего воздушного транспорта, — я покачала головой, осуждая их знания дикой природы, и добавила. — Натуралисты-любители, блин.

Опешившие от моей смелости бойцы прекратили выражать свои сомнения и покосились на миски. На мое удивление, самым смелым оказался Мишка, который не мог отличить крапиву от полыни. Именно он поставил посуду себе на колени, разломил клубень, как это прежде сделала я, и, втянув аромат горячего топинамбура, сделал первый укус.

Все следили за вдумчивым жеванием дипломата, ожидая ответа. А Прокофьев совершенно спокойно продолжил есть, задав лишь один вопрос:

— У нас соль осталась?

Я рассмеялась его совершенно детскому поведению и нырнула в рюкзак, куда сложила последние пакетики со специями, нашла нужный и протянула ему.

А парень совершенно спокойно оглядел остальных членов отряда, потом их нетронутый завтрак и добавил:

— Если не будете, я заберу. Не гордый.

После подобной угрозы и другие решились на снятие пробы. Причем, каждый после первого укуса сначала изучал дымящийся клубень, потом переводил изумленный взгляд на меня. Но никто не выплюнул и не отдал свой завтрак соседу.

— Разобрались, наконец, — укоризненно покачав головой, заключила я и села напротив, приступив к поеданию орехов. Чуть прогорклых от хранения в нелучших условиях, но вполне съедобных, если больше нечего есть.

Когда все наелись, точнее доели все вплоть до кожуры и остатков моих орехов, отряд принялся слажено сворачивать лагерь. Пока бойцы разбирали палатки, а мирные убирали следы нашего здесь пребывания, Луншин тихо произнес:

— Спасибо.

Удивленная услышанным я обернулась к командиру и приподняла брови, но он не решился повторить громче, лишь одарив меня сдержанной улыбкой. Ладно, будем считать, что он сказал то, что сказал.

Я вернула на поляну свой рюкзак, убрала в него сеть-гамак, спальник, и толстовку, сменив ее на более удобную в походных условиях куртку. А после оглядела поляну. Следы нашего пребывания, конечно же, остались, но не столь явные, чтобы отругать нерадивых туристов. Потому я просто хлопнула в ладоши, привлекая внимание бойцов, и объявила:

— В установленный порядок становись!

Все понимающе кивнули, закинули за спину рюкзаки, помогли Луншину занять почетное место на носилках и встали по сторонам от него. Уставший, не выспавшийся, но немного взбодрившийся Витька закрыл странную колонну, оставив Абакан на боку.

— Ну все, подкрепились, выспались, теперь мелкой трусцой до точки высадки без перекуров и жалоб, иначе развернусь и пойду домой.

Кто-то всхлипнул за спиной, но голоса подавать не стал. Я улыбнулась такому послушанию и ради забавы нырнула в кусты, проверяя, последуют ли моему примеру остальные.

Послышался шум ломающихся под ногами веток, шуршание листвы и тихий мат, видать Луншину прилетело пару раз если и не в глаз, то очень близко. Вот остолопы, могли же и обойти.

Дальнейший путь продолжился в тишине. Костик не стал заводить песню, несмотря на то, что именно сейчас это помогло бы остальным не заснуть на ходу.

Впрочем, взятый мною темп после того, как мы выбрались из кустов, не дал бы никому даже попробовать прикрыть глаза больше, чем на секунду. Возможно оттого разведчик и не стал петь — не хотел сбивать дыхалку раньше времени.

В этой части леса звериных тропок было куда меньше — люди заходили чаше, порой даже заезжали на вездеходах. Потому-то местная живность старалась избегать этот участок, предпочитая близость к моему дому и всему, что располагается по ту сторону реки.

Вот так и получается у нас взаимовыгодное сосуществование. Я не трогаю их (обычно), они не лезут ко мне (в большинстве своем). Все счастливы и спокойны.

Через пару часов бойкого шага мой слух уловил намек на посторонний звук. Пока еще очень высоко и далеко от нас. Но придавать значения не стала, все равно этот участок они облетят стороной, если следуют инструкциям дядь Саши.

Ради интереса я все же оглянулась, якобы проверяя боевой задор отряда, и приметила — вертолет услышали Андрей и Костик, остальные не заметили никаких изменений, продолжая покорно следовать за мной. Зато эти бойцы бросили на меня вопросительный взгляд и понимающе кивнули, когда мои глаза сделали простое движение к небу и обратно.

Убедившись, что все пока держатся на ногах, я чуть ускорилась, но не более чем через сотню шагов остановилась, оглядываясь по сторонам.

— Привал? — робко предложил Мишка, как только его легкие расправились настолько, чтобы иметь возможность подать голос.

— Даже не думай, — коротко ответила я и тут же сошла с едва приметкой тропки. — Чего застыли? Пошли, срежем тут немного.

Прокофьев что-то простонал, но никто не стал ждать, пока у парня появится желание идти дальше. Оттого отряд двинулся за мной, не следя за дорогой и покоряясь воле той, кто еще два дня назад и не планировал покидать свой дом ради спасения целой страны.

Когда мы дошли до очередной поляны, звук вертолета услышали уже все. Хвостик беззаботно закинул голову, изучая небо, и улыбнулся, видать, почувствовал, что мы близко к цели. Я же оглядела местность, мысленно представила карту, испещренную пометками и жирными красными точками, по которой отряд шел в мою сторону, и согласно кивнула.

— Ну все, пришли.

— Куда? — Мишка принялся вертеть головой, будто не заметил огромного вертолета, приземлившегося на поляне и до сих пор пытается его найти.

— Куда надо, туда и пришли.

Я сбросила рюкзак, прошлась до небольшой коряги, о которую местный медведь пол-лета точил зубы, и села.

Остальные продолжили стоять, ожидая пояснений или приказов. Но, не получив ни того, ни другого, Костик подал голос:

— Так куда пришли-то? До точки высадки, судя по пролетевшему мимо вертолету, еще идти и идти.

— Ну, не так-то и много идти, не больше двух километров. Так что, — я встала, прошлась вдоль отряда и продолжила. — Дальше идете сами, а здесь оставляете одного бойца, чтоб за мной присмотрел.

Мирные подняли брови от удивления, а Луншин осмелился уточнить:

— Мы договаривались дойти до точки высадки вместе.

— Нет, мы договаривались, что я пойду с вами. И что встречусь с вашим Генадьевым. А как это будет происходить, никто не уточнял. Поскольку при моем сопровождении вы руководствуетесь протоколом для задержанных преступников, то я предлагаю вам самый простой вариант. Кто-то из боевой части отряда остается со мной, чтобы убедиться, что я не мылю пятки и не планирую вернуться домой. Остальные идут к вертолету, контролируют, чтобы тебе оказали первую помощь и отправили в больницу. Потом инструктируют по поводу отключенной техники, и кто-то один возвращается сюда, чтобы мы уже втроем вышли к встречающему отряду.

— А зачем так усложнять? — поинтересовался Костик, перехватывая ручку или ножку бывшей лестницы, уже третий день исправно выполняющей функцию носилок. — Можем же вернуться все вместе.

Я оглядела парня, его простой взгляд и напряженные плечи. Разведчик явно устал от переноски своего командира, но держался и не жаловался.

— Давай не будем задавать вопросов. И сделаем все так, как предлагаю я. Потому что пока еще у меня есть право раздавать приказы. И мне лучше знать, как обезопасить вас всех. Поэтому выбирайте, кого оставите со мной и топайте туда, — я махнула рукой в западном направлении. — Через полтора или два километра выйдете к поляне, где вас уже будет поджидать вертолет и принимающий отряд.

— А вы?

— А мы посидим, полюбуемся пейзажами и просто отдохнем.

Недолго думая, Витька вышел вперед, предлагая свою кандидатуру в качестве личного охранника.

Никто не стал спорить или задавать вопросы. Оставшийся отряд просто развернулся и отправился в указанном мной направлении, больше не произнеся ни слова. И вскоре скрылся за деревьями, будто его никогда и не было тут.

Длинноволосый боец оглядел поляну, не нашел ничего удобного для сидения, скинул с плеч рюкзак и бросил его на землю, усевшись на него, как на косой табурет. Я же вернулась на корягу, но, немного подумав, сползла на траву, закинув голову на деревяшку, как на подушку.

— Будем сидеть молча? — удивив меня, спросил Витька и похлопал по карманам.

— Можем молча ходить, если не надоело еще.

Парень хмыкнул и продолжил поиски. Вскоре достал небольшую коробочку, нажал на кнопку и принялся ждать. Правда, почти сразу же покрутил ее в руках, удивленно приподнял брови и, не удержавшись, заметил:

— Разрядилась что ли?

Я усмехнулась, но пояснять, что здесь электронные сигареты работать не будут, не стала. Чего расстраивать бойца, так мечтавшего красиво покурить.

Витька же как-то грустно вздохнул, вернул коробочку на место и принялся изучать меня. Его спокойный взгляд не выражал каких-то ярких эмоций, но прочитать в нем легкое удивление мне все-таки удалось. Создавалось такое ощущение, что только сейчас парень разглядел, кого они так уважительно и осторожно называют на «вы» и за кем были отправлены в составе трех боевых единиц (Луншин не в счет, он быстро провалил тест на внимательность).

Впрочем, чего еще можно было ожидать от отшельника, живущего в глуши, где не бьет даже спутник? Неужели кто-то из отряда думал, что его встретит здоровый амбал под два метра ростом и примерно такой же в обхвате? Или, может, готовились к радушному приему пышногрудой девицы, расхаживающей по грядкам в шикарных сапогах выше колена с каблуком не меньше семнадцати сантиметров?

Тогда его удивление и разочарование можно понять. Сто шестьдесят пять сантиметров слабо дотягивают до роста мощного и потенциально опасного бойца или убийцы, каким его обычно представляют в фильмах или военных программах. А грудь… никакие носки и пуш-апы мира не превратят меня в желанную красотку. Уж простите, мои нолики можно прикрывать крестиками.

Да и пусть высокие, но все же военные сапоги никак не могли сойти за сексапильные, в которых обычно и представляют себе роковых женщин подавляющая часть мужского населения, когда фантазирует об опасной близости.

И уж точно никто не мечтает о тощей, хамоватой девчонке с взлохмаченным хвостом, приглаженным мокрой ладошкой, еще и наряженной в старую, растянутую футболку с каким-то выцветшим принтом, на котором ни надписи, ни рисунка уже не разглядеть. Хорошо хоть штаны пусть и повидавшие виды, а все же целые… почти. За столько лет я научилась зашивать следы поношенности и дырки так, что сразу и не найдешь.

Так что до модели или супер-разведчицы с идеальным макияжем, маникюром и фигурой мне еще то ли расти, то ли проще сразу замотаться в два одеяла и забиться в дальний угол.

Отчего и вправду становится странно, что все поголовно в отряде так и не решились перейти в общении со мной на «ты».

Я уставилась в красивое поздне-летнее небо, звенящее своей великолепной синевой, и прикрыла глаза. Но наше молчание не продлилось долго. Витька все же решился вызвать меня на диалог:

— Как считаете, сколько им потребуется времени, чтобы добраться до точки и вернуться?

— Ну, вообще, это скорее я тебя должна спрашивать, на что способны эти ребята.

— А вы лучше знаете местность.

— Не эту, — ухмыльнулась я и выпрямилась, сев с подобранными ногами так, чтобы лучше видеть Витька.

— И все же.

— Давай прикинем. До точки тут шагать не больше двух километров. Обычно для преодоления подобного расстояния достаточно двадцати минут, если идти не торопливо. Но у вас есть обременение в виде Луншина и двух парней, которые даже на ровном месте способны ногу подвернуть. Так что предлагаю закладывать не меньше получаса. Потом потребуется время, чтобы все рассказать, уговорить отвезти вашего командира в какое-нибудь медучреждение или хотя бы до села к местному фельдшеру на осмотр, а заодно напомнить про отключение всей прочей техники. И если обратно отправится только один боец, причем любой, хоть Костик, хоть Андрей, он доберется самое долгое за восемнадцать минут. Так что, — я подсчитала в уме и заключила. — Меньше, чем за полтора часа не управятся. Никак.

Парень молча посмотрел на меня, оценивая адекватность моих расчетов, и кивнул, будто в его голове калькулятор лучше. Но тут же как-то совершенно несвойственно его виду горестно вздохнул:

— И что тут делать почти два часа?

— Вариантов куча, — усмехнулась я и снова откинулась на корягу, укрывшись курткой.

— Что-то я кроме двух не вижу.

— Ну, два — это уже куча, если накидать.

Длинноволосый боец помолчал, изучая меня, а потом усмехнулся:

— А чем вы обычно занимаетесь, когда становится скучно?

Теперь уже усмехнулась я такому странному вопросу. Последние семь лет проживания в лесу не оставили мне ни одного дня и даже часа для скуки. Ни метель, ни дожди, ни редкий, влажный, переполненный комарами зной не дали времени, чтобы задуматься — чем же заняться?

А парень, видать, привык, что за него решают все, вплоть до количества пасты на зубной щетке. Отчего теперь замер от непонимания, что нужно занять себя самому, чтобы не скиснуть, пока ждешь остальную команду.

— У меня дом, огород и маленькая банька, окруженные глухим лесом, в котором живут далеко не сказочные зверята, прибегающие помогать, если спеть им правильную песенку. Зато они просто обожают проводить разведку в погребе, на грядках и даже рядом с сортиром, надеясь найти легкую и вкусную наживу. Как думаешь, мне бывает скучно?

Длинноволосый боец искренне улыбнулся и отрицательно мотнул головой. а через минуту снова завел разговор:

— Но вы же как-то отдыхаете? Вам же бывает тоскливо в этой глуши.

Я вздохнула, чувствуя, что подремать не удастся (что, кстати, не мешало бы самому Витьку), снова выпрямилась и задала встречный вопрос:

— Зачем тебе это?

Парень опешил, немного подумал и произнес то же, что совсем недавно говорил Костик (будто их там под копирку социализируют):

— Чтобы лучше друг друга узнать.

С губ слетел пренебрежительный смешок, а после снова вздох:

— Ты меня видишь в последний раз. Передашь принимающему отряду и забудешь, что вообще такая операция была. Зачем тебе узнавать меня получше?

— Чтобы убить два часа ожидания, — недовольно буркнул Витька и принялся оглядываться по сторонам. — Я-то думал, что дело легкое, нехитрое. Дойдем до точки, заберем объект, передадим альфам и вернемся на базу. А тут…

— А тут я, — закончила я за него и ехидно улыбнулась. — Планировать надо было меньше, а подполковника Аверина слушать лучше. Не думаю, что он пропустил такую важную вещь, как вредный характер объекта.

— Так вы знакомы?

— Сталкивались иногда, — уклончиво ответила я.

Незачем парню знать, какие у нас с дядь Сашей отношения. Ни ему, ни мне от этого никакой выгоды. А если инцидент семилетней давности так тихо прошел для него, то не стоит сейчас все это ворошить, чтобы потом последствия совковой лопатой не разгребать.

Витька многозначительно хмыкнул, но продолжать расспросы не стал. А просто перевел тему:

— А как вас занесло так далеко?

— Далеко от чего? — приподняла я брови и развернулась к собеседнику, понимая, что теперь уже от него не отделаюсь.

— От всего. Тут же ни телефонной связи, ни дорог, ни электричества. До ближайшего населенного пункта пять дней марш-броском, а техника так и вовсе не пройдет — глушь.

— И что?

Этот вопрос всегда был моим любимым, потому что каждого второго он ставил в тупик так же быстро, как сворачивал любой диалог, а порой даже допрос. Правда, выставлял меня в не лучшем свете, но быть хорошей мне никогда и не хотелось. Оттого в последние дни он стал отличным помощников в уходе от ненужных ответов.

Нечего копаться в моей жизни, там, между прочим, столько мин наставлено, что ногой Луншина никак не обойтись.

Но Витька мое «и что?» не впечатлило. Или он был тем самым одним из немногих, кого не так-то просто поставить в тупик. В любом случае этот парень просто пожал плечами, усмехнулся услышанному и принялся отвечать:

— Большинство людей, особенно гражданских, стремится окружить себя комфортом. Унитаз с подогревом, теплый пол, мягкий матрас, коттедж в три этажа и огороженный участок с личным лесом и озером.

— Ну, у меня тоже есть личный лес, а вот с озером, — я весело улыбнулась и сделала грустный вид. — Озеро подкачало, оно ближе к селу разлилось. У меня только участок горной реки. Зато угодья какие, живности сколько, охоться не хочу.

— Ну да, я когда туда шел, тоже думал, что поохочусь. И никак не ожидал, что будут потери.

— Ты хоть и Каппа, а все же военный. Неужели вы не закладывали вероятный урон?

Витька оглядел меня, слегка приподняв брови (видать, не ожидал услышать обвинение, вместо извинений), и все же покачал головой:

— Задача стояла простая — прийти, поговорить, отвести до точки высадки. На брифинге и слова не было о растяжках, отпоре и том, что навигатор не будет работать. Никто не заикнулся, что придется по солнцу ориентироваться.

— Вы в лес шли, тут что угодно может случиться. Неужели не могли какой-нибудь хоть старенький, а все же компас взять? Или хотя бы под ноги смотреть, когда идете? Блин, не надо сейчас спихивать свои провалы на руководство. Вам дали достаточно информации, вы же как-то до меня добрались.

Парень уставился в пустоту, прищурив взгляд, и замолк. Ну, иссяк у него словарный запас, пусть подумает пока.

Я же огляделась по сторонам, принюхалась и с легким рывком вскочила на ноги. После чего отправилась на край поляны, чем тут же вызвала обеспокоенное:

— Вы куда?

— На горшок, блин. Штаны мне хочешь подержать, чтоб не обмочила?

Длинноволосый боец быстро закачал головой в отрицательном ответе. Ну вот и нашлось хоть что-то, что приведет этого парня в смущение. Его щеки, несмотря на легкий загар (видимо от участия в предыдущих операциях), залились едва заметным, но румянцем. А я победоносно скрылась в кустах, где для виду пошуршала листвой.

Оказывается, от прилипчивых не так-то и сложно избавляться. А я все ответы придумывала.

В действительности же, несмотря на наносную стойкость и ярое издевательство над остальными, голод подступал ко мне не хуже, чем к этим бойким парнишкам. И оттого, едва успев отойти чуть подальше от поляны, мой желудок предательски заурчал. Скотина такая, не мог еще часа четыре потерпеть.

А теперь мне придется искать этот одинокий, замаскированный под ветки-палки куст голубики, все это время, стойко спасавшийся от нападок прочей живности. Но тут появился голодный человек и пришел конец всем его трудам. Что ж поделаешь, всем хочется кушать, а выживает сильнейший.

Голубика нашлась скоро — десять шагов от поляны и нырок в какую-то прогалину оказались для меня просто мелким испытанием. А там в лучах собранного ветвями высоких деревьев света стоял он — одинокий куст, усеянный красящей все вокруг ягодой, от которой невозможно оторваться.

Еда, конечно, не самая сытная, но радовать Витьку азартом охоты на барсуков или тетеревов, которых найти здесь все же можно, если долго побродить, мне совсем не хотелось. Оттого я просто уселась перед богатой веткой и принялась есть прямо с нее, не собирая куда-то почти лопающиеся в руках плоды.

И лишь когда желудок перестал возмущенно урчать, напоминая, что есть во мне что-то живое и довольное, я решила порадовать своего сторожа хоть чем-то приятным, раз разговор не клеится. Нам тут еще не меньше часа сидеть, глядеть друг на друга.

А так хоть рот ему займу, чтоб не расспрашивал попусту.

Не придумав ничего более практичного и рассудив, что там-то ее можно будет отдать в прачечную, я оттянула футболку перед собой и принялась собирать пачкающий урожай в свою одежду. И когда на кусте осталось не больше половины, моя совесть напомнила про правило соблюдения установленной системы. А оно в первую очередь гласило о том, что в этом лесу человек жить не должен и местные дары на него явно не рассчитаны.

Оттого я сорвала последние ягоды, закинула их в рот, аккуратно прижала к груди край футболки и вернулась на поляну.

Витька все еще сидел на своем рюкзаке. Но взгляд его начинал приобретать нотки явного беспокойства. Видать, для него мое отсутствие показалось слишком долгим.

— Ну что, заскучал? — подходя к нему, поинтересовалась я и кивнула в сторону кружки. — Подставляй.

— Зачем?

— У начальства ты тоже всегда причины и объяснения спрашиваешь?

— Вы — не начальство.

— Правильно, я полезней и нужней. Так что давай свою кружку.

Парень поколебался не больше полуминуты и все же отстегнул посуду, подвешенную за ручку к лямке рюкзака простым, но крепким карабином.

— Что это? — наблюдая, как в кружку ссыпается ягода, спросил он.

— Голубика, дитя цивилизации, — с усмешкой ответила я и стряхнула с футболки остатки мелкого мусора, а, заметив пару красных разводов, сморщилась. — Эх, жалко, придется замачивать, иначе не отстирать даже с вашей химией.

— Это сок?

— А ты думал, что я потом и кровью тебе ягоду доставала?

— Кто ж знает, какие у вас тут порядки, — Витька осторожно достал из кружки одну ягодку, оценивающе оглядел ее и закинул в рот.

Видать, она сразу лопнула у него на языке, вызвав улыбку на лице длинноволосого бойца. Какая-то скучная голубика превратила парня в совсем мальчишку.

— Как в детстве? — не удержалась я, несмотря на то, что сама мечтала заткнуть его хотя бы на полчасика.

— Нет, — отрицательно покачал головой Витька. — В детстве мне столько за один присест не доставалось. Бабушка клала голубику только в мороженое, творог или молочную кашу, чтобы придать им ягодный вкус. Иначе мог часами сидеть над тарелкой.

— Даже с мороженым?

— Особенно. Всегда ждал, чтоб хорошо подтаяло. А потом ел эту жижу.

Я усмехнулась. Сложно поверить, что когда-то этот крепкий парень с Абаканом наперевес ковырялся в тарелке с творогом, ожидая, когда бабушка насыплет ему туда ягод и перемешает, чтоб он сразу их все не съел.

— А ты был привередливым ребенком.

— До сих пор молочку ем только с ягодой или шоколадной крошкой.

— Еще и лакомка.

— Мужчины тоже имеют право на слабости.

— А никто и не спорит. Зато вот тебе пример, что не все на вид то же, что и внутри. ты любишь сладкое, а я — одиночество.

— Странное сравнение.

— Простейший пример, — я пожала плечами и уселась на корягу, оседлав ее, как коня. — Что тебя с такими «слабостями» вообще привело в армию?

— Спецподразделение, — поправил меня Витька, многозначительно взглянув со строгим выражением лица.

— Ой, станешь хотя бы Гаммой, тогда и будешь строить из себя серьезного хрена, а пока даже не пытайся.

— Откуда такие познания в нашей структуре? — парень, наконец, решился на вопрос, который прежде только проскакивал во взгляде.

Ну вот он снова пытается убить время беседами со мной. А мне совсем не хочется выкладывать перед ним всю свою правду. Оттого я безразлично пожала плечами и ответила:

— Были кое-какие знакомства.

— Мастер допроса, — заключил он и высыпал в рот остатки ягоды, тщательно похлопав по донышку кружки.

— А ты чего ожидал? Что я перед тобой всю свою автобиографию выложу, чтобы развлечь или поплакаться в жилетку?

Витька смутился, но все же отрицательно покачал головой:

— Нет, не ожидал.

Я удовлетворенно кивнула и перенесла вес на выставленные перед собой руки:

— А ты? Как попал во всю эту петрушку?

Боец замолк, думая, что рассказывать, а о чем стоит умолчать. Но, видимо, понимание, что в первый и последний раз видимся, решился на откровенность:

— С детства мечтал о военной карьере. Не той, когда сидишь в штабе и командуешь, а той, когда можно нырять в окопы, участвовать в спецоперациях и чувствовать, что живой.

— Ну, много кто о таком в детстве мечтает. И редко у кого желание остается после школы.

— Но не у меня. Я после выпуска сразу вступил в ряды срочной службы. Год оттрубил, как полагается, и понял — хочу остаться. Только не так, чтобы марш на параде стал главным событием. А так, чтоб и в окопы с головой, и на секретное задание. Или хотя бы туда, где стреляют не холостыми.

— Самоубийца что ли? Или патриот?

— Экстримал, — с усмешкой ответил Витька и продолжил. — Ну вот. Отслужил. подал документы в спецподразделение. И оказалось, что не пригоден по здоровью.

— А траншеи копать пригоден был? — с насмешкой уточнила я.

— Видать.

— Но, судя по тому, что мы с тобой разговариваем, тебя все-таки взяли.

— Счастливый случай.

— Так не бывает.

— Бывает, когда на тебя рекомендацию пишет сам подполковник Аверин.

Вот оно что, значит. Опять дядь Саша расстарался. Интересно, а у этого что за плечами, что его пропихнули в Каппы?

Задавать вопросы, показывая свой интерес, я не стала. А лишь чуть подняла подбородок, предлагая продолжать историю.

— Все просто. Документы я подавал в несколько отрядов, учитывая свои силы и возможности. Все отказали. По одной и той же причине — сердце слабое.

Вот и очередное доказательство, что книгу по обложке судить не стоит. Кто бы мог подумать, что у парня с таким телосложением есть какие-то проблемы со здоровьем, да еще и с сердцем?

— Сдаваться я никогда не умел, — продолжил Витька. — Так что отправил заявки повторно. Но сам же чуть все ни перечеркнул, — заметив мои удивленно приподнятые брови, парень сразу перешел к пояснениям. — Шел как-то с тренировочного полигона для соискателей. Подобрали веселые ребята на белом джипе. Предложили подвезти. Мы разговорились, рассказал им грустную историю о том, что не нужен своему государству. А они вдруг так обрадовались. Расспросили, где служил, кого знаю, чем хочу заниматься. В общем, обычная болтовня. И тут вдруг резко как-то машину повело, закрутило, думал голову оторвет. Но просто выкинуло с дороги, причем с такой силой, что один я только и уцелел.

— Это как? — начиная вспоминать, уточнила я.

— У меня одного хватило мозгов пристегнуться, как только водитель потерял управление. А потом еще и сгруппировался, перепрыгнув в середину, между сиденьями.

— Хорошая реакция.

— Спасибо.

— Когда это случилось? — я уже знала ответ, была уверена в нем процентов так на девяносто, но не решила делать ставку на свою самоуверенность.

— Семь лет назад. В марте. Намного позже я узнал, что эти ребятки там часто катались и подбирали таких, как я — боевых, но ненужных. Располагали к себе, узнавали подробности. А потом вербовали в свою группировку. Мол, раз с одной стороны отпихнули, к другой притянут.

— И что было дальше?

— Честно говоря, у меня такие провалы в памяти были в тот день. Помню, как полетели куда-то, как сгруппировался, а пришел в себя уже в раскуроченной машине среди трех трупов. И знаете, что самое странное?

Я лишь вздернула подбородок. Витька усмехнулся и продолжил:

— Самое странное, что все всмятку, в стекле и крови. А на мне ни одной царапины. Даже испугаться порядком не успел, ни пока летел, ни когда очнулся. Потом правда меня какая-то рука вытянула из машины, и я снова провалился в сон. Второй раз пришел в себя, когда на носилках грузили в машину скорой помощи. Пришлось согласиться на обследование, иначе угрожали привязать. В общем, ничего никто не нашел — легкие ушибы и синяк под глазом не в счет. Даже сотрясения не заработал. А вот, кто меня из джипа вытащил, не сказали. Говорят, просто приехали по вызову какого-то неравнодушного автолюбителя, заметившего аварию с дороги.

— Это не объясняет, как тебя потом в Каппы занесло, — стараясь не выказывать, что продолжение знаю сама, заметила я.

— Говорю же — счастливый случай, — весело хмыкнул парень. — Через пять дней после происшествия, про которое я даже забывать начал, пришел вызов на конечный тест в Каппы.

— Подписанный самим А.А. Авериным, — заключила я за него.

— Верно. Именно подполковник его и подписал, надеюсь, что лично. В любом случаем, на тот раз все у меня получилось, прошел полосу препятствий, хорошо ответил на тестировании, а обследование проводить не стали. Сказали, что взяли справку с первичного досье, которое на срочке оформляли. Я сам своему счастью не поверил.

— И вот уже семь лет не веришь?

— Теперь уже верю. Почти сразу как-то погрузился в службу, в тренировки. Новый быт, новые казармы, новые отряды.

— Ты на базу что ли переехал?

— Ага, там веселее и добираться проще и всегда под рукой. Так что в отличие от других Капп у меня самый высокий процент привлечения.

— Нашел, чем гордиться.

— Я доволен.

На поляне снова воцарилась тишина. Витька вертел в руках испачканную кружку, я же думала о превратностях судьбы или дядь Саши, который собрал отряд из своих подопечных. Не знаю, был ли он уверен в том, что такой состав повлияет на мое решение или просто передал таким образом привет, но отчего-то сейчас затаилось в душе подозрение — остальные, не успевшие рассказать свою историю, тоже не просто так здесь оказались.

А ведь как все символически вышло — открыл мою карьеру в Миден Костик, почти сразу же за этим делом следует независимый поход за Пашкой, а теперь, как заключительный аккорд в моей боевой песенке, передо мной сидит Виктор Чайка, который не знает большую часть истории.

Забавно, что его присутствие здесь и вправду можно было бы назвать счастливым случаем. Потому что я не планировала его спасать, да и в принципе, не собиралась в машину заглядывать. Моя задача на тот момент ограничивалась устранением мобильного отряда вербовщиков из террористического подразделения Ияз. То есть просто избавиться от парней, иногда приезжающих к полигону и привлекающих не самых удачливых ребят на свою сторону. Этих, не прошедших полную программу боевой подготовки, такие, как те, что сидели в белом джипе, обзывали однодневками. Потому что бросали их на передовую, как хомячков, обмотанных взрывчаткой.

И если бы ни счастливый случай, Витька стал бы еще одни таким вдохновенным самоубийцей. Или погиб бы еще раньше — в случае отказа от предложения вступить в ряды Ияз.

Я же, можно сказать, мимо проходила. Точнее подошла, чтобы удостовериться, что выживших нет. И даже оскорбилась, заметив шевеление. Оказалось, что Витька и вправду умудрился за доли секунды сгруппироваться и найти самое удачное место для того, чтобы переждать падение с дороги в куске металла, получившем ускорение в двести километров в час. Как по мне, так это то еще чудо.

По идее, не надо было сомневаться и доставать парня из машины, больше походившей на шарик из скомканной фольги. Но мне почему-то стало жутко интересно, кто же из вербовщиков оказался настолько везучим. И потому еще больше удивилась, когда прочитала нашивку на старенькой военной куртке, гласившую, что в салоне оказался бывший солдат Виктор Чайка с третьей группой крови и отрицательным резус-фактором. И был он в машине четвертым, в то время, как по внутренним инструкциям Ияз на вербовку выезжают по трое.

В общем, выжившего пришлось вытащить, проверить на повреждения, которые оказались совершенно смешными. Многие больше получают при падении со стула. А после я вернулась в точку сбора. Где отрапортовала об удачно проведенной операции командованию, заодно предупредив дядь Сашу о единственном выжившем, тогда еще мирном Витьке.

Он-то как раз и вызвал медицинскую помощь, прикинувшись проезжавшим мимо автолюбителем.

Не знаю, что послужило ему окончательной каплей в решении привлечь парня к своей работе — неудачная судьба, хорошая реакция или досье из срочки. Но не сомневаюсь — у дядь Саши были причины помочь потерянному и едва не оступившемуся бывшему солдату.

А ведь именно он стал последним. То ли спасенным, то ли спасшимся? Что-то тогда в душе переключилось и мне стало так обидно, что приходится работать чужими руками. Что сама ничего не выбираю, кроме способа убийства или метода выполнения операции. Но цель должна быть достигнута любой ценой. Даже если на весы поставят жизнь кого-то мирного. Витька просто подсел к этим нелюдям, считающим, что остальные — расходный материал. И чуть не погиб, потому что мне никто не передал о четвертом.

Несмотря на свое равнодушие к другим, я предпочитаю иметь выбор — наказывать только тех, кто этого и вправду заслуживает. А все побочные потери меня всегда раздражают и злят. Потому-то после спасения Витьки мы и разработали план по моему собственному убийству.

Я оглядела бойца отряда Каппа, который пришел к своей мечте не самым легким путем, и ухмыльнулась:

— Ты б ее помыл, пока сок внутри не застыл. Потом ведь только кислотой пятно вывести получится, вместе с кружкой.

— Воды нет, — совершенно спокойно ответил парень.

— За кустами, чуть на спуске, есть ручей. Мелкий, конечно, но на такое дело хватит.

— Нельзя, — Витька строго посмотрел на меня, пристегивая кружку на карабин.

— У меня было не меньше десятка возможностей избавиться от всех вас и вернуться к привычной жизни. Но я до сих пор здесь, — мои руки поднялись в жесте, демонстрирующем присутствие. — И до сих пор жду, когда за мной вернется кто-нибудь из твоих соратников.

Испытующий взгляд парня выдержать было несложно. Хотя, конечно, уже и забылось, каково это, когда на тебя смотрят с подозрением. Но едва он принялся изучать меня, будто обладает встроенным детектором лжи, как ко мне вернулись старые привычки.

Отчего я лишь усмехнулась и полезла в рюкзак:

— В общем, иди, мой кружку.

— А вы?

— Один не справишься что ли? У меня теперь другие дела есть.

— Какие? — все еще не встав с рюкзака, поинтересовался Витька.

— Футболку, например, сменить. Или ты хочешь остаться и посмотреть?

Парень на мгновение задумался. Уже прогресс. Не подскочил, не покраснел, а задумался. Значит, есть в нем что-то мужское, невоенное.

Чтобы доказать ему, что мои намерения вполне серьезные, я достала чистую, давно выцветшую футболку, почти близняшку той, в которую была облачена, и принялась стягивать одежду, не обращая внимания на присутствующего парня.

Тут же послышалось шуршание — Витька сдался первым, ретировался с места позора раньше, чем я осталась в одном спортивном лифчике, трижды зашитом по швам. Мне же было совершенно безразлично — останется он до конца или уйдет. Все женские тела одинаковы. Просто у одних грудь побольше, у других — складки на животе, у третьих — шикарный пресс. А так — анатомия не сильно отличается. Потому-то я не понимала, что он там ожидал увидеть и что увидеть побоялся.

Видимо полагая, что на смену одежды мне потребуется не меньше десяти минут, длинноволосый боец намывал кружку очень долго. Мог бы и до дыр затереть за столько времени.

И все же он нашел в себе силы вернуться, сохраняя на лице спокойное, даже немного строгое выражение. Парень прошел до рюкзака, сел на него и снова пристегнул кружку, покосившись на меня.

В его взгляде читалось разочарование. Видать, он думал, что мой следующий наряд будет более… соблазнительным? Или приличным? Ну, мы в лесу балы и приемы не устраиваем, а потому вечерних платьев не держим.

Молчание затягивалось. Витька не мог придумать новой темы, а к старой возвращаться явно не хотел. Мне же все эти разговоры и даром были не нужны. Если уж на то пошло, то семь лет одиночества помогают полюбить тишину и покой. А заодно учат слушать.

Внутренний будильник сделал первый пробный звоночек. Судя по личным ощущениям и наклону солнца, слабо видневшегося над деревьями, все еще обряженными в густую, богатую и зеленую листву, время близилось к обеду. А это означало, что мы пытаемся составить друг другу компанию не меньше часа. И если в мои подсчеты не прокралась существенная ошибка, то через полчаса, от силы сорок пять минут мы услышим уверенные шаги кого-то из солдат.

Снова захотелось есть — ягода не дала нужного, должного и долгоиграющего чувства сытости. Скорее просто усыпила желудок своим объемом, обманула ненадолго. Но организм умнее и потому ловко разбирается, когда его пытается наколоть мозг.

На мою удачу первым заурчал Витька. Он округлил глаза от смущения, чем вызвал у меня ехидную улыбку. Но корить парня за то, что скоро будет звучат и из моего желудка, я не стала. Лишь понимающе кивнула.

А вот длинноволосый боец вдруг мечтательно уставился в небо и вдруг протянул:

— Интересно, они догадались пожрать привезти с собой?

Неожиданно для самой себя я обрадовалась предложенной теме. Но вида не показала, а лишь привычно усмехнулась:

— Зачем им это? Они же не планируют идти вслед за вами. Если вы пропали, никто даже маленький поисковый отряд не организует. Тогда для чего им запасы еды с собой таскать?

Витька опустил голову, в его глазах проскользнула едва заметная обида:

— Почему искать не будут?

— Вы — Каппа, да еще и семь, — не удержалась я от смеха. — После вас еще восемь отрядов есть, а до вас шесть и они куда лучше, сильнее, опытнее вас. Поэтому такие потери и потерями не считаются.

— Вообще-то будь мы такими бесполезными, нас бы не выбрали для операции.

— Дураки вас отбирали, другого объяснения я не вижу.

— То есть подполковник Аверин — дурак?

— Я ему тесты на уровень интеллекта не проводила.

В очередной раз объяснять, что у дядь Саши был свой мотив выбрать относительно слабый отряд, мне не хотелось. Да и в целом, какое это сейчас имеет значение?

Длинноволосый боец поиграл желваками, будто попытался прожевать обиду, чтобы после выплюнуть ее мне в лицо, но решился на новый аргумент:

— С нами отправился Хвостик.

— Вы же все сами орали, что его отец банальный танкист, а он бесполезный член отряда. Как его присутствие может повлиять на решение командования снарядить поиски, если вы всем отрядом пропадете?

Витька открыл было рот, но вовремя остановимся, поджал губы, пристально поглядел на меня, видать, мечтая пристрелить спорщицу, и отрицательно покачал головой.

— И о я том же. Никому вы не нужны. Вас таких еще полбазы наберется, а то и больше.

Парень фыркнул на приговор, но возражать не стал — аргументы кончились, наверное.

Это красноречивый, но пугливый Мишка начал бы сейчас на ходу придумывать новые причины их ценности и важности, приправляя все патриотизмом и гуманизмом. А бойцы все по натуре реалисты и отлично знают, что цена им три патрона в кармане.

На нашу удачу, мои подсчеты оказались верными почти до минуты — не успели мы снова устать от тишины и присутствия друг друга, как на границе слуха раздались тихие шаги и шуршание высокой, уже высыхающей от недостатка влаги в земле травы.

Мы оба явно расслышали приближение третьего, но никто из нас не подал виду. Лишь Витька чуть напряг мышцы и едва заметно коснулся своего Абакана, сложенного справа от рюкзака. Годы тренировок и готовность к любым неприятностям вымуштровали его настолько, что тело работало независимо от головы.

Оттого, когда шаги стали слышаться настолько явно, чтобы их мог различить и не спутать с ветром любой, длинноволосый боец переложил автомат себе на правое колено, а левое чуть отставил назад, слегка приподнимаясь со своей имитации стула. Это движение вызвало во мне чувство уважения. Пусть и Каппа, а все же не балбес этот Витька Чайка. И его спасение в джипе семилетней давности — не случайность. Есть в нем что-то природное, пришедшее в мир вместе с его рождением, а не натренированное грубыми дядьками на плацу.

Вот только наблюдательность или слух его немного подвели. Костик вышел чуть левее от места, на которое все это время пристально глядел Витька. И потому, для смены позиции и быстрого вступления в бой ему потребовалось бы сделать рывок, а это потеря драгоценных секунд, от которых может зависеть жизнь.

Я же только улыбнулась появлению разведчика, вышедшего к нам с перекинутым за спину Абаканом, и ловко соскочила с коряги:

— Проблемы были?

— Никаких, — не удивляясь моей или Витькиной реакции, ответил голубоглазый боец и растянул губы в довольной улыбке, поняв, что в случае нападения, смог бы одержать верх. — Луншина отправили в село. К тому фельдшеру. Чтобы оказал первую помощь. С ним же оправили Прокофьева с Хвостиком, чтобы не мешали. Заодно поедят по-человечески, — последнее замечание прозвучало завистливо и смешно.

— Что с техникой?

— Сами все выключили, даже напоминать не пришлось.

— Отлично, — я забросила рюкзак за спину, походя похлопала Витьку по плечу, только и успевшему убрать Абакан за спину, и скомандовала. — Тогда пошли.

В полном молчании и без завышенных ожиданий мы дошли до точки за смешных шестнадцать минут. Прыткости нам, конечно, добавляло отсутствие обременения в виде носилок и двух мирных парней, непривыкших к высоким нагрузкам или даже просто долгой ходьбе. Теперь же мне не хватало этого грустного, тоскливого аккомпанемента в виде тихих стонов и жалоб за спиной.

Зато благодаря их отсутствию шаг стал бодрее и осторожность существенно убавилась. Любой из нашей троицы мог быстро отреагировать на внезапную угрозу и без того, чтобы оглядываться по сторонам на каждый шорох. Даже кусты, ветки и высокая трава нас больше не тормозили.

Вспомнились тренировки с другими отрядами, когда парней отправляли вперед на разведку, но так, чтобы они добрались до точки назначения в кратчайшие сроки. Ох, как же сверкали подошвы ребят, старавшихся побить свой собственный рекорд. И как же порой они удивлялись, заставая меня уже на месте.

А ведь секрет всегда был прост — зачем проходить полосу препятствий, когда ее можно просто обойти?

Здесь же так и вовсе прямая тропинка, грубо вытоптанная, с тянущимися по обочинам кустами, а всех забот — под ноги смотреть, чтоб не споткнуться. Праздник души какой-то, идешь, птичек слушаешь, на небо порой глядишь, воздухом свежим дышишь. Красота, одним словом.

И даже напряженные провожатые по обе руки не могут испортить настроение. В то время как их лица почему-то темнели с каждым шагом. Видать, поняли, что приключение заканчивается и снова будет скучно.

Кто ж им еще организует поход с ловлей рыбы самодельной сетью, сбором грибов и переносом раненного командира на старой лестнице?

Когда среди веток, расположенных на уровне моих глаз, замаячил свет, я остановилась. Внимательно оглядела бойцов, прислушалась к происходящему на поляне, и кивнула:

— Ну что? Готовы передать объект принимающему отряду?

Парни буркнули что-то невнятное, но не вызвали повторного вопроса. Лишь усмешку, после которой я поправила рюкзак и бойко отправилась вперед.

У вертолета маялся от скуки и ожидания мужчина лет сорока, а может даже сорока пяти (излишек веса разглаживал кожу на лице, не позволяя определить возраст с точностью до года) в форме майора. Как обычно в штаб и командный состав берут людей более… неумелых? Неподготовленных? Может, сказать честно? Более грузных!

Вот и этот невысокий, слегка округленный, с начинающей проявлять себя лысиной чуть выше висков мужчина чувствовал себя главным. Несмотря на четырех амбалов габаритами два на полтора, с модифицированными Абаканами под правой рукой, способных скрутить его в одно лицо меньше, чем за минуту.

Впрочем, рядом с майором, по правую и левую руку (прям, как у меня) стояли только двое. Как близнецы, не иначе. Оба высокие, с чрезмерно развитой мускулатурой, которую видно по натянувшимся на плечах рукавам, безучастным взором и отсутствием каких бы то ни было эмоций на лице.

Вторая пара бойцов мирно общалась с Андреем, стоя радом с внедорожником, припаркованным (а так можно говорить?) у дальнего края поляны. И наш смуглолицый парень казался рядом с ними совсем ребенком. Высокий, худой, с тонкими чертами лица и одеждой по размеру он выигрышно выделялся на их фоне. Фоне таких же высоких и широкоплечих, как и первые, мужиков с наносным хладнокровием на физиономиях.

— Не люди, а роботы эти ваши Альфы, — тихо пробубнила я, а потом вздернула нос. — Ладно, думающие в вашей структуре всегда в дефиците. Пошли знакомиться что ли?

— У нас протокол, — строго подал голос Витька, останавливая меня от первого шага.

Я развернулась, оглядела спокойного парня, смотревшего на меня уверенно и даже решительно, усмехнулась и все же махнула рукой, вспоминая порядок передачи пленников:

— Тогда просто пошли. Первая начинать не буду.

И не дожидаясь согласия, отправилась вперед, навстречу майору, только сейчас заметившему наше появление и напряженно выпрямившемуся по вольной стойке «смирно». За спиной послышался топот двух пар сапог — парни решили не сопротивляться моему своеволию и последовали на небольшом расстоянии от меня.

Строго, хоть и с легким задором, следуя протоколу, я остановилась за пять шагов до принимающего отряда и сложила руки за спиной, расставив ноги на ширине плеч. А потом бросила быстрый взгляд вправо, давая понять, что Витька может начинать процедуру передачи.

Почти сразу же за спиной раздалось громогласное:

— Лейтенант Чайка и лейтенант Дюжин прибыли для исполнения заключительной части операции «Лес».

Судя по тому, что майор вяло отдал честь, а на лицах Альф заиграла ухмылка, Витька сделал паузу и приставил вытянутую ладонь к своей смешной шапочке. А после продолжил:

— Согласно приказу полковника Генадьева отрядом Каппа семь в точку высадки приведен запрашиваемый объект. В процессе операции возникли существенные потери в количестве одной боевой единицы и мелкие ранения еще двух, — длинноволосый замялся, но продолжил. — Мирных участников. Боевой состав отряда не пострадал.

На поляне воцарилась тишина. Майор с интересом разглядывал меня, особо и не слушая устный рапорт, а его амбалы так и вовсе едва ли ни давились от смеха. Видать, никто не верил, что за мной посылали.

— Вольно, лейтенант, — наконец, проговорил мужчина. — Можете отправиться к оставшейся части отряда. Принимаем объект под свое наблюдение.

Вот так без должного официоза, уважения к проделанной работе и даже с легким пренебрежением и закончилось боевое задание отряда Каппа семь. Оба парня отдали честь, но почему-то остались на месте. Вызвав тем самым новую волну удивления в глазах майора и Альф.

— Я, кажется, внятно сказал, что вы можете быть свободны.

— Верно, — согласился Витька. — Поэтому мы вольны находиться там, где сами считаем нужным.

Я ухмыльнулась. Обещали же, что проследят за моей безопасностью, вот слово и держат. По телу растеклось приятное чувство уважения к парням. И это несмотря на мои подначки, ехидные замечания и издевки. Альфы так не смогли бы, это точно.

— Ладно, спасибо вам за компанию и веселый поход, — я с широкой улыбкой повернулась к бойцам и кивнула. — Дальше тут сама разберусь. Не думаю, что возникнут проблемы, — Витька чуть сощурил глаза. — Но если что, свистеть умею, позову.

Длинноволосый боец понимающе кивнул, чуть расслабился, хлопнул по плечу Костика, и они вдвоем направились к Андрею, все это время наблюдавшему за представлением.

Я же еще раз окинула поляну беглым взглядом и кисло улыбнулась. Кое-что дядь Саша сохранил еще, кроме дневника. И это значит, что не получится пожать плечами, посетовать на невозможность моей транспортировки и со спокойной совестью вернуться домой — к огороду, наглым барсукам и сортиру на улице.

Чуть правее хвоста вертолета стоял высокий параллелепипед, прикрытый огромным куском черного полотна. С любого ракурса он походил на столп тьмы, возвышающийся над землей и поглощающий весь свет, что на него падает. А еще он привлекал любопытные взоры не хуже оголенной красотки на пляже. Все бойцы, не только из Каппа семь, едва пришедшие и ничего не знавшие о продолжении операции, глядели на задрапированную штуку с нескрываемым интересом. А вот я смотрела с легким разочарованием — позаботились все же о главном.

Но делать нечего, раз обещала, надо выполнять. Да и дядь Саша все равно сюда не прилетел бы, а встретиться с ним теперь хочется еще сильнее. Должен же он рассказать, зачем прислал ко мне своих подопечных.

Потому не оставалось ничего более умного, как начать знакомство с принимающей стороной, брезгливо изучающей мою скромную особу.

— Вы не собираетесь следовать протоколу до конца? — ощущая, что молчание слишком уж затягивается, поинтересовалась я.

— А ты откуда знаешь, что следует после передачи? — хмыкнул майор, глядя на меня с усмешкой во взгляде. — Да и нет никаких доказательств, что ты тот самый объект. Может, пацаны не нашли нужное и привели первую попавшуюся девчонку.

— Возможно, — пожав плечами, огласилась я. — Тут таких под каждым кустом по трое сидит.

Мужчина недовольно скривился моей иронии и фыркнул.

— А где свидетельства, что это именно ты?

Меня начинало раздражать хамское, недоверчивое панибратство военного. Мало того, что Альфы еле сдерживали смешки на счет моего внешнего вида. Так еще и этот хмырь разговаривал так, будто к нему на ковер провинившуюся школьницу привели. И ей теперь нужно доказать, что не она горшок с фикусом опрокинула.

Благостное настроение, которого с трудом удалось достичь с тех пор, как на моем участке появились бойцы, улетучилось так быстро, что стало чуточку обидно. Захотелось расслабить каждую мышцу тела и каждую клеточку своего сознания, но пока стоит подержать себя в руках, чтобы не подставить дядь Сашу с его заочными обещаниями о встрече с ним, а потом и Генадьевым.

— Мы с тобой за одним столом не ели, из одной рюмки не пили, — копируя интонацию и даже взгляд одного хорошего человека, сухо произнесла я. — И на «ты» не переходили.

Мужчина мгновенно округлил глаза от услышанного, резко выпрямился, состроил каменное выражение лица, оставляя легкий испуг во взгляде, и тут же вспомнил весь протокол от начала до конца.

— Майор Вихляев в сопровождении малого отряда Альфа три на точку передачи прибыл. Готов приступить к транспортировке по первому приказу, — отчеканил он, как по бумажке, и в ожидании уставился на меня.

— Ты разве это не управлению должен доложить? — с ехидцей поинтересовалась я, скрестив руки на груди и перенеся вес на левую ногу.

— Все техническое обеспечение, согласно инструкциям подполковника Аверина, отключено до вашего согласия, — отрапортовал майор, глядя поверх моей головы.

— Хорошо, что вы такие послушные. Упрощает общение. Но у меня есть свои условия до того, как вы заведете вертушку и, — я раздраженно дернула носом. — Отправитесь со мной на свою базу.

Брови всей троицы удивленно поднялись вверх. Судя по всему, в их представлении, объект сам должен запрыгнуть в вертолет, приковать себя к поручню и нетерпеливо ждать, когда его отконвоируют по месту назначения. Или же они ожидали, что я поведу себя, как обреченные на казнь военнопленные, смирившиеся со своей судьбой?

Ну, это не мое дело, что там в голове людей творится. Мне просто нужно обеспечить себе максимальный комфорт как во время полета, так и по приземлении на одной из военных баз нашего отечества.

Не дожидаясь вопросов со стороны принимающего отряда, все еще не сумевшего скрыть свое негодование от услышанной наглости, я принялась перечислять:

— Во-первых, мне нужны координаты базы, на которую мы отправимся.

— Это секретная информация, — заученно возразил майор, а Альфы согласно закивали своими пустыми головами.

— Я туда все равно попаду, значит, не такая уж она и секретная. Давайте карту или что там у вас есть, хочу знать, куда мы полетим.

— Они вбиты в навигатор, — уклончиво ответил военный.

— И по памяти никто мне ничего не нарисует? — я приподняла правую бровь, прекрасно зная, что у всех штатных пилотов отличная память на случай отказа техники.

Майор замер, прикинул что-то в уме, скривился от недовольства, видать, тоже не понимал, за что мне такая честь — вертеть всеми, как в голову взбредет. Но все же кивнул и призывающе махнул в сторону вертолета.

— Птичкина ко мне!

А фамилия у их парня со смыслом. Я усмехнулась такому милому совпадению и посмотрела на тощего, угловатого солдата с взъерошенным волосом на непокрытой голове, торопливо идущего к нам. На вид скорее Воробушкин, а не пространный Птичкин. Но судьба та же.

Подошедший пилот остановился в пяти шагах и тоже принялся с любопытством изучать меня, недоверчиво оглядывая то ли телосложение, то ли лицо, то ли наряд. Вот все встречают по одежке, как ни требуй другого.

— Нарисуй ей карту с координатами базы, — приказал Вихляев (надо же какая характерная фамилия у мужика, прям судьба с такой в принимающем подразделении служить).

Птичкин-Воробушкин удивленно застыл на секунду, задумался, но все же нехотя достал из кармана карту, сложенную не менее, чем в десять раз, и карандаш. Быстро развернул большой лист, пробежался по нему глазами и положил на раскрытую ладонь, отметив в том месте какую-то пока невидимую мне точку. А после передал эту карту, смахивающую на пожеванный парус, майору.

Тот тоже на мгновение замешкался, внимательно изучил все пометки на предмет секретности, и все же сдался — протянул мне.

— Не будь вы такими нудными, — принимая карту, заметила я. — Мы бы уже взлетали.

Судя по пометкам, нас ждали на военной базе под небольшим городком Видольск. Сердце кольнуло от воспоминаний и благодарности, что придется недолго ждать встречи с дядь Сашей. А заодно оно еще и сжалось, внезапно испугавшись, вдруг это ловушка и лаборатория все еще работает? Или построили новую? Или только проектируют? А дядь Сашу заставили подтвердить всю эту ересь про дасья с их невиданным оружием, просто чтобы вернуть меня себе?

Я мысленно перечитала все письмо, отданное мне Хвостиком в доме, и успокоилась. В нем не было шифра и предупреждения об опасности. Наверное, дядь Саша сам выбирал, куда меня везти и решил, что рядом с его домом все будет спокойней.

А заодно и привычней.

Раз в три месяца меня награждали за хорошее поведение суточной увольнительной, которую дядь Саша разрешал провести у него. Мы ехали на его дачу, где самым высокотехнологичным можно было считать панцирную кровать (на которой, естественно, я, здоровая лошадь, скакала до упаду), и проводили время в покое.

Там не было охраны, ученых, исследователей, измерительных приборов за перегородкой. Только простор, природа, тишина и компания добродушного старика, взявшего меня под крыло, а не ставшего очередным вредным, постоянно что-то требующим руководителем проекта.

И тогда, в этот единственный день мне казалось, хотелось верить, что лаборатория, работа, задания и жертвы — просто сон. А крыльцо, чашка крепкого, вкусного кофе, сваренного на выбеленной печи, мармеладные конфеты и разноцветное драже, привезенные специально для меня — реальность. И она будет всегда, если никогда не ложиться спать.

Но поутру к кривому забору приходили трое крепких военных, дожидались уставного подъема и возвращали меня обратно, суля, что, если буду хорошо себя вести, через три месяца снова буду сидеть на этом крыльце. Главное — исполнять приказы и следовать инструкциям, не ставя под сомнение и не высмеивая тугодумов, руководящих наверху.

И потому ни через три, ни через шесть месяцев мне не позволяли вырваться на один единственный день туда, где их нет. Потому что я никогда не характеризовалась, как послушная девочка. Даже ради кофе на дачном крыльце дядь Саши, пока тот сам не организовывал мне долгожданный выходной в обход требований к безопасности и моему поведению.

На губах все же заиграла улыбка. Тревога отошла на задний план. Но, не желая сильно радовать Вихляева и его амбалов, я вернула себе привычное выражение лица — примесь ехидства, недоверия, равнодушия и абсолютного непослушания.

— Ладно, Видольск — не худшее место на земле, где найдется, чем заняться.

Майор удивленно приподнял брови и принял возвращаемую карту, тут же на уровне рефлексов отправив ее дальше — в руки одного из Альф, а тот — Воробушкину.

— Так можем запускать двигатели? — осторожно уточнил Вихляев.

Куда же так споро пропали твои надменность, скепсис и наглость, дружочек? Ты ж целый майор, должен командовать, а не разрешения у какой-то задиристой девчонки спрашивать. Два амбала за его спиной не выражали столь же явной осторожности вперемежку с угодливостью, но и усмешка с их губ совершенно неожиданно куда-то сползла.

— Рано, — не обрадовала я их и бросила быстрый взгляд на свой, уже ставший каким-то родным, а теперь еще сильно урезанным, отряд Каппа семь.

Несмотря на то, что парни держались достойно. Вели беседу расслабленно, отвлеченно. Костик даже облокотился о внедорожник, делая вид, что подпер его ради забавы. А все же в каждом из них читались усталость, и (неожиданно для меня) настороженность.

Они то и дело поглядывали на меня, на майора, на сопровождающих его Альф. Вроде разговаривали с другими, но по очереди — все время отстраняя одного от беседы чтобы тот прислушивался к нам. Будто ожидали какого-то подвоха от тех, кто сильнее и выше их по карьерной лестнице влияния.

Бойцы все еще держали обещание, данное Мишкой на моем участке. Следили, чтобы со мной ничего не случилось.

По сердцу разлилось тепло — эти мальчишки, не знающие самых простых правил выживания в лесу средней полосы, следующие приказам (причем, порой бездумно, не разбираясь в нюансах), сейчас беспокоились обо мне. Той, кто знает здесь каждую норку и куст. Кто сможет быстро справиться даже с Альфами, если у кого-то хватит ума выступить против моих решений или пожеланий.

— Они летят с нами, — я ткнула пальцем в сторону Капп и весело улыбнулась, поймав на себе три пары удивленных глаз.

— Невозможно, — тут же возразил майор. — Грузоподъёмность вертолета не позволит.

— С чего бы? В нем предусмотрено место для четырех пассажиров и пилота.

— Именно, — Вихляев многозначительно посмотрел по сторонам, демонстрируя мне присутствующих Альф, не отлипающих от него.

— Ну вот, — все так же простодушно кивнула я ему. — Твои мальчики сами доберутся, а Каппы полетят с нами. Между прочим, они втроем куда меньше места займут, чем твои Альфы. Как по размерам, так и по весу. Но если тебе так важен извращенный эскорт в виде мускулистых красавчиков, то я пойму и никуда не полечу, оставлю тебя с ними наедине.

Рот троица открыла практически одновременно. Немой вопрос, возмущение, негодование на лицах скрывать они и не собирались. Альфы вдруг осторожно опустили взгляд на майора, потом так же медленно поглядели друг на друга и отрицательно покачали головой.

Я же продолжила сохранять безразличие, перемешанное с вредностью. Раз уж они должны выполнять все мои пожелания (про пределы разумного речи не шло), то пусть стараются лучше.

— Это нарушение протокола, — сухо заметил Вихляев, будто мне было до этого дело. — Мы приняли объект в новом составе.

— И доложили об этом командованию, — усмехнулась я и чуть наклонила голову к правому плечу. — Слушайте. У вас нестандартная ситуация и нестандартный объект. Вокруг ни одного свидетеля. Все свои. У меня только два требования, причем, первое уже выполнено. А второе не предоставит никаких неудобств, — устав от разумных аргументов, читая на лице абсолютное непонимание, я махнула рукой. — Короче. Либо летим указанным мной составом, либо я иду домой. Не собираюсь тут с вами до заката развлекаться.

Судя по лицу майора, мое раздражение и озвученный ультиматум подействовали быстрее, чем попытка донести все по-человечески. Как обычно, среди подобных этим.

Вот оно — действие черствого пряника в реальных условиях. Грызите вкусняшку пока зубы не обломаете.

Вихляев еще немного помялся, делая вид, что взвешивает все мои и его аргументы. Но, наконец, кивнул, развернулся к парням, все еще поочередно прислушивавшимся к разговору и крикнул:

— Отряд Каппа семь, приготовиться к вылету, — а после повернулся к своим сопровождающим. — Отряд Альфа три, следуйте на базу наземным транспортом. По прибытии в пункт назначения можете сдать амуницию и получить увольнительную на два дня.

Опешившие от майорских щедрот амбалы сначала кивнули не по уставу и лишь потом спохватилась, выпрямились по стойке «смирно», приложили жесткие ладони к голове и одновременно рявкнули:

— Есть! Разрешите идти?

— Идите уже, — опередила я Вихляева и торжественно махнула им рукой.

Бойцы элитного отряда замешкались, снова посмотрели на майора, стоявшего к ним спиной, а потом и на меня.

— Блин, говорю же роботы, — пробурчала я и обратилась к мужчине, — Отпусти ты их уже. А то у них программа барахлит, на меня странно реагируют.

Вихляев удивленно посмотрел на меня, потом обернулся и, увидев застывших бойцов, вздохнул:

— Приступить к сборам и возвращению на базу разрешаю

Те, будто у них в голове кто-то на нужную кнопочку нажал, снова отдали честь, резко, отточено развернулись в один шаг и направились к внедорожнику.

Костик что-то тихо спросил у подошедших, его брови плавно приподнялись, он хмыкнул, тут же понимающе кивнул, перекинулся парой слов со своими соратниками и зашагал к вертолету так праздно, будто гуляет. Витька и Андрей последовали за ним молча, не вдаваясь в подробности происходящего.

Лишь облегчение, царившее на их лицах, выдавало парней с потрохами. Они не ожидали такого поворота событий и даже подумать не смели, что полетят на базу, чем ускорят возвращение домой. Но чувствовали не столько благодарность, сколько радость, что не придется трястись на ухабах и выйдет сдержать свое обещание до конца.

Видать, слово «честь» для этих ребят имеет больший вес, чем для тех же Альф, недовольно забирающихся на заднее сиденье своего нового транспортного средства.

Когда же все заняли свои места, я обратила внимание на майора. Вот уж кто и вправду был не доволен всем происходящим вокруг него. Да и чего он хотел? Неужели думал, что человек, забравшийся в такую глушь, обрадуется изъявленному военными желанию забрать его обратно в цивилизацию?

У меня, конечно, тут много чего не было. Например, молока или новой, крепкой одежды, но за семь лет я лишь раз пожалела о своем решении и затосковала по дядь Саше с его добрыми словами и уловками. Ровно на пять минут. И то за книгой по анатомии человека, на заднем форзаце которой стоял именной штампик.

В целом же, принимая решение спрятаться от других так далеко и надолго (а, может, и на всю жизнь) каждый имеет право пожалеть себя только однажды. Когда провалится в медвежью яму где-нибудь в середине осени. В ином случае, о какой жалости может идти речь?

— Ну что, готов? — поинтересовалась я у Вихляева.

— К чему? — удивленно уставился он на меня.

Вот вам и очередное доказательство, что даже высшие чины в нашей доблестной, порой вообще не следят за нитью происходящего вокруг.

— К волшебству, блин, — раздраженно ответила я и направилась к задрапированному столбу. — Только тебя ждут.

Не было ни единого сомнения, что ему-то уж точно объяснили, для чего к вертолету прицепили эту бандуру, сильно уменьшающую маневренность воздушного судна. Но, судя по неуверенному топоту за спиной, не стали углубляться в подробности, рассказывая, что и мне все известно. Оттого майор до последнего моего слова полагал, что дальнейшее для меня будет неожиданным и очень неприятным сюрпризом.

А вышло наоборот, это я сделала Вихляеву сюрприз, отобрав у него торжественный момент появления чувства собственного превосходства над «объектом».

Ну что ж, есть люди, созданные природой для разочарований. Кто-то разочаровывает, а кто-то разочаровывается. Майор относился ко вторым. Судьба такая.

Под любопытными взглядами всех присутствующих, высунувшихся и из вертолета, и из внедорожника, я ловко ухватилась за край полотна и принялась отходить, обнажая таинственный предмет, доставленный сюда непонятно зачем. В отличие от прочих, мне удивляться было нечему — аквариум остался таким же, как был в годы моей «светской» жизни. Те же высокие, полупрозрачные стенки из толстого стекла, в состав которого при изготовлении добавляли неизвестный никому полупроводник. То же мягкое, массивное кресло внутри, прикрученное ножками к полу. Тот же кодовый замок на двери, открывающийся только снаружи. Полки с книгами, шкафчик на примитивном шпингалете, повешенный за креслом. И только внушительная стопка журналов стала новым пятном в старенькой, привычной обстановке.

Конец ознакомительного фрагмента.