Закрытые двери

Ксения Биличук, 2021

Что вы делаете, когда просыпаетесь утром с медным колоколом вместо головы? Наверное, пытаетесь вспомнить повод вчерашних приключений, последствиями которых и оказалось похмелье, гул и слабость всего тела. И, наверное, найдется друг, способный восстановить цепочку событий, приведших вас в незнакомое место. Я поступила бы также. Только не в этот раз, потому что оказалось, что все мои знакомые умерли или условно пережили странный катаклизм полтора века назад, но до моего пробуждения так или иначе не дожили. А вот меня он не коснулся. Меня вообще ничего не коснулось – ни катаклизм, ни его последствия, ни старение. Только память куда-то пропала. Почему? Это мне и предстоит узнать или вспомнить…

Пробуждение и вопросы

Когда приходишь в себя, не зная где ты и что произошло, а в голове гудит, как от удара в медный колокол, начинаешь чувствовать какой-то дискомфорт. И вовсе не оттого, что не можешь вспомнить вчерашний день и, уж тем более, его окончание, а оттого, что лежишь на твердой поверхности (возможно полу) и где-то за стенами, на самой границе слуха, доносятся голоса.

Я осторожно открыла правый глаз и попыталась оглядеться по сторонам. Но раз уж вокруг я никого не обнаружила, то открыла и левый, принявшись активно изучать обстановку.

Помещение оказалось светлой комнатой с одной дверью и несколькими лавками вдоль стен, а твердая поверхность под моей спиной — не полом.

«По крайней мере, почки не потеряю», — пронеслось у меня в голове ехидное замечание, и я приняла вертикальное положение. Вот только вертикальное положение не захотело принимать меня. Голова закружилась, а земля затребовала меня в свои объятия. Падать совсем не хотелось, и потому пришлось удовлетвориться лавкой под попой и стеной за спиной.

Хоть мышцы и ноют, словно меня лупили трое суток к ряду, а голова особо не соображает, сознание само выстраивает список вопросов, на которые хочется получить ответы.

Что случилось? Где я? Как здесь оказалась? Сколько времени я была без сознания? Но главный вопрос: Что было такого вчера, что мне так плохо сегодня?

«Так, начнем с простого, — принялась я успокаивать себя. — Имя помню, телом владею. Это из позитивных моментов. Место незнакомое, голоса, — я прислушалась к диалогу где-то за окном. — Тоже. Это из негативных.

Итак, сейчас голова перестанет бояться высоты и можно будет снова попытаться встать. А пока нужно успокоиться и все внимательно осмотреть.»

Хотя смотреть-то, как раз, и не на что — голые деревянные стены, одно окно, почему-то закрытое (но света пробивается достаточно) вокруг действительно лавки, только очень широкие, на них и спать можно, а под окном стол, словно выструганный из цельного куска дерева.

Аскетично, что еще можно сказать об интерьере.

Итак, осмотрелись, теперь думаем, как меня сюда занесло? Или занесли? Тот еще вопросец. Кому может понадобиться средняя (среднее некуда) девушка без выдающихся внешности, способностей и связей? Ну, вообще-то никому… или сутенерам, на самый крайний случай, если совсем уж некого клиентам предлагать.

Требование о выкупе отправлять некому — семьи нет, на работе даже не хватятся, решат, что устала танцевать в массовке. Требовать от меня влиять на кого-то под страхом смерти невозможно. Даже мой собственный кот не поддался влиянию и продолжает ссать за диваном, хоть я и перетащила его в другую комнату. Заставить меня делать что-то прибыльное не выйдет — мой звездный час длился ровно одну минуту, когда мне доверили диагональное жете, для отвлечения публики от солистов.

Вот и выходит — никто не вспомнит о размытом пятне на фотографии жизни.

Ну, тогда, вопрос о том, что я здесь делаю, остается актуальным.

За стеной прекратились разговоры, и по ногам резко потянуло холодом.

«Отлично! Я еще и босая, — констатировала я, подбирая ноги на лавку (берегите ноги, они ваш рабочий инструмент). — Может еще и голая?»

Но, видимо судьба решила меня пощадить, поскольку на мне все же оказалась долгополая рубаха, больше всего похожая на стилизацию Руси XII века.

Это уже что-то, наверное, меня похитили держатели гостинцы «под старину». Тогда понятна обстановка вокруг и моя одежда, и отсутствие явных источников света.

Но спокойней от этой информации не стало. Ладно, хватит сидеть и рассуждать, сиденьем цел не будешь. Пора бы подумать, как отсюда выбраться и решить проблему с доставкой моей драгоценной персоны домой или хотя бы до какого-нибудь населенного пункта. Вдруг это не гостиница, а община староверов. Я читала, что такие временами берут женщин со стороны, чтобы не довести свой род до дегенерации. Ну, тогда, вообще ноги в руки и бегом.

Ага, и все ворота и двери откроются передо мной, аки перед апостолами. Откуда столько наивности? Как в пятом классе, когда Колька Востриков, пригласил на дискотеку. Я тогда тоже думала, что все на полном серьезе.

Ладно, сидим и думаем. Я по привычке провела ладонью по волосам и удивленно остановилась, когда она оказалась в районе лопаток. Что-то я не припоминаю, чтобы мне волосы наращивали, меня ж именно поэтому никогда вперед и не ставили, для девушки слишком короткий волос, для парня слишком заметная грудь.

Может парик? Я аккуратно подергала волос, но сниматься он не собирался. По очень старой привычке руки сами перекинули его на плечо, чтоб завязать в косу.

Итак, подведем итоги. Нахожусь непонятно где, вокруг никого, только кто-то разговаривал за стенами, но теперь и они молчат. Из своих вещей… я провела свободной рукой по ушам, сережки не сняли, всего остального нет. Зато появилась модная рубашка средневековой хуторянки, и коса.

Я взяла косу за кончик, который нечем было завязать, и выпрямила руку. Локоть выпрямился, а коса немного натянулась, слегка отдав в голову. Хорошая, интересно, сколько сейчас за такой объем берут?

Отбросив косу назад, я заметила что-то черное на запястье и удивленно уставилась на металлический браслет. Странно, если меня похитили и забрали все мои вещи, зачем выдали другие, да еще и украшениями? Странные похитители нынче пошли.

Я всегда любила украшения, но ввиду рода своей деятельности могла себе позволить носить только серьги и только такие, чтобы не свисали с уха, иначе можно поранить партнера. Цепочкой можно себя нечаянно придушить, а браслетом (особенно металлическим) вообще поставить внушительный синяк, причем не обязательно себе. Если все снимать перед тренировками, можно забыть надеть обратно, а это все равно, что подарить уборщице. В общем, последний раз я позволила себе надеть браслет в возрасте шести лет при поступлении в студию танца.

А этот был очень интересным, к тому же, он плотно сидел на запястье, не перекручиваясь и не спадая. Латунный браслет в три пальца шириной украшали девять камней: посередине размещался большой черный опал (по крайней мере, очень на него похожий камешек), от которого в разные стороны расходились тонкие ложбинки, выдавленные в металле и заполненные маленькими черными, но прозрачными бриллиантами.

Застежки видно не было, как не было даже тончайшей щели, позволяющей расширить его до объема кисти. На попытку развернуть браслет тыльной стороной наверх меня существенно кольнуло под камнем и я, решив больше не экспериментировать, развернула руку, чтобы найти замок.

Но его нигде не было, зато опал смотрел на меня, как единственный глаз с ехидцей, изучая новую хозяйку в ответ. И вот что странно, чем больше я на него смотрела, тем больше он мне казался живым, словно мое продолжение.

Именно в этот момент меня и оторвали от созерцания милой и странной вещицы громким скрипом дверных петель.

Я резко подняла голову, и запястье снова неприятно кольнуло. На пороге стояла молодая девушка, лет двадцати, максимум двадцати пяти (почти моя ровесница), чуть худее и выше меня, с туго завязанным темным волосом и в рубахе, похожей на мою. Вот только на ней она смотрелась куда лучше, поскольку едва закрывала колени, и опоясывалась плетеным ремнем. Ее темные глаза, казавшиеся одним большим зрачком, внимательно смотрели на меня, а на губах блуждала рассеянная улыбка.

Так улыбаются только маньяки, когда уже придумали, что делать с жертвой и прокручивают это у себя в голове, не обращая внимания на окружающих, или старики, не знающие, как ответить на заданный вопрос.

На старуху она похожа не была, а вот сверток из ткани на ее руках выглядел достаточно подозрительно и опасно. Сколько раз я говорила сама себе, что когда-нибудь пожалею о том, что не научилась даже самым простым приемам самообороны. И вот момент настал — я действительно жалею об этом.

В голове забегали мысли, но видимо из-за огромного их количества, эти табуны спотыкались друг о друга и мешали вылезти на свет той одной-единственной, способной сейчас мне помочь разобраться со сложившейся ситуацией. Казалось, что время застыло, а сердце, наоборот, заколотилось в ускоренном темпе. В то время как девушка продолжала стоять в проеме, не представляя никакой возможности для побега.

— Арайа, — разорвал тишину и мои мысли мужской голос. — Ты где потерялась?

Вот он — момент истины. Сейчас их будет двое. Они будут в дверях. А я внутри, и, учитывая мое нынешнее состояние, отбиваться не имеет смысла, да и нечем.

«Прекратить панику! — вот и включилась та я, что отвечает за дисциплину, организацию и здравое размышление. — Если бы они хотели с тобой сотворить членовредительство, они бы уже сотворили. Зачем им ждать, когда ты придешь в себя? Если только они не маньяки-садисты. А вот если ты сейчас спокойно поздороваешься и максимально вежливо задашь вопрос — какого человеческого органа тебя сюда притащили в бессознательном состоянии — возможно, тебе дадут весьма вразумительный ответ. И получится конструктивный диалог. Возможно.»

В текущей ситуации особо не из чего было выбирать. Так что выравниваем дыхание, не делаем резких движений и стираем с лица испуг.

Казалось, что прошла целая вечность в моей голове, но только сейчас в проеме появился юноша, почти ровесник девушки, которую обозвали Арайа. Такой же темноволосый, но вихрастый молодой человек тоже облачен в что-то напоминающее рубашку из домотканого полотна и простые штаны. Ни оружия, ни даже намека на агрессию я не заметила у этой парочки. И дышать стало чуточку легче.

— Надо же, ты пришла в себя! — он в этой паре оказался более разговорчивым.

Парень бросил беглый взгляд куда-то в сторону и легко подтолкнул девушку внутрь:

— Мы не хотим тебе навредить. Мы просто нашли тебя без сознания и принесли сюда, чтобы помочь.

Я немного опешила от объяснения. К тому же из него ничего не становилось ясно. Где они меня нашли. Почему без сознания? Куда принесли? О какой помощи вообще идет речь? Но начинать знакомство с таких вопросов было как минимум грубо.

— Я — Олег, — молодой человек положил раскрытую ладонь себе на грудь и сделал шаг вперед. — Это моя сестра — Арайа, — он кивнул на девушку, и та тоже кивнула мне в знак приветствия или подтверждения личности. — Мы не причиним тебе вреда.

В их ногах послышалось какое-то цоканье, а потом шуршание. Колено Олега на мгновение согнулось, но он удержал баланс и снова выпрямился, пропуская внутрь большого пса — смесь мастиффа с овчаркой. Я таких прежде не видела и встреть на улице в вечернее время тут же забыла бы, что умею ходить, бегать и даже дышать. Но на его морде царило такое спокойствие, что не возникало ни малейшей причины или возможности испугаться.

— А это Бутс, — пояснил Олег. — Наш пес. Он очень добрый и послушный. Но хороший защитник. Это он нашел тебя.

Пес внимательно оглядел помещение, будто впервые тут находился и, увидев меня, направился к лавке.

— Он сидел с тобой пока ты была без сознания, — продолжил юноша. — Следил, чтобы ты дышала, и подкладывал голову под твою руку.

Я удивленно посмотрела на пса, который подошел и сел напротив меня. Он был огромным, мускулистым и очень красивым. Удивительно, как ему лишь одним глубоким выдохом удалось успокоить меня.

Его массивная лапа легла на мою колено, а следом за ней и голова.

И тут мне стало так хорошо, так безопасно, что я протянула левую руку, чтобы погладить его. Но удивленно уставилась на миниатюрный арбалет, удобно расположившийся на запястье. Откуда он взялся? Что за мистика здесь происходит? Я сплю еще?

Тут меня снова кольнуло и арбалет исчез, как трансформер из кино, просто сложился и спрятался в браслете.

Я удивленно подняла глаза на пса, который снова вздохнул, будто устал от моих глупых вопросов, потом на пару, все еще стоящую в проеме.

— Наверное, я повторюсь, — осторожно начал молодой человек. — Но мы не причиним тебе вреда. Мы просто хотим помочь.

— Да, — я кивнула и все же погладила пса — самого спокойного из находившихся в комнате. — Мне и в самом деле нужна помощь.

— Мама умерла пять лет назад, а отец прошлой зимой — не вернулся с Пристанища, медведь задрал, — Арайа рассказывала о своей семье очень спокойно, с толикой грусти, хранящейся где-то глубоко в душе. — А мы остались вдвоем. Имение, конечно, далеко от дорог и до поселений путь неблизкий, но мы справляемся. Держим скот, выращиваем овощи и даже посадили пару плодовых деревьев. Иногда отправляемся в Старый город на разведку. Знаешь, это так странно, его нет уже полтора века, а мы все еще находим вещи, которые очень хорошо сохранились. За них в городе иногда платят достаточно, чтобы закупить припасов на полгода.

Ты ешь, ешь. Тебе силы нужны. Мы так боялись, что ты не придешь в себя. Как ты вообще там оказалась? Мы так далеко в Старый город прежде не ходили. Говорят, там опасно, но Бутс сорвался с места, будто его позвал кто-то свой.

У нас времени не было подумать, что происходит. Надо было бежать за ним.

— А что такое старый город? — я отодвинула пустую тарелку и пошарила глазами по столу.

— Это руины города, который стоял полтора века тому назад на этом месте, — Олег поставил передо мной кружку с ароматным чаем и блюдо с нарезанным хлебом. — А у тебя хороший аппетит.

— А в какой части я сейчас нахожусь? — мне было совершенно не понятно, где я сейчас, что за игры тут происходят и как далеко я от дома. Но спрашивать все напрямую было неудобно, как минимум, из-за их гостеприимства.

Брат с сестрой переглянулись, не понимая вопроса. А я понятия не имела, как им объяснить. К тому же меня смущало «их полтора века». Как это понимать? Они живут где-то недалеко от раскопок, кургана, старого поселения?

Слишком много вопросов. Но никакой возможности их задать так, чтобы не показаться сумасшедшей самой или не сделать сумасшедшими их.

— Ты в имении, — Олег пожал плечами, не зная, как еще объяснить кому-то свое местоположение. — Это на юге от торговых дорог, но на севере от центральной части Старого города.

— А можно увидеть, где вы меня нашли? — стоило начинать с малого.

Возможно, меня похитили, а эта милая пара меня просто нашла. Или я потеряла сознание где-то, и снова они пришли на выручку. Их действия и слова не выдавали в них ни похитителей, ни злоумышленников. Просто брат и сестра, живущие в отдалении от цивилизации. Ничего особенного для нашего времени.

— Завтра, — Олег встал из-за стола и отправился к выходу. — А сегодня мы попробуем привести тебя в норму. К тому же нам нужно перебрать находки, и сделать мелкие домашние дела.

Я проводила его взглядом и отставила пустую кружку.

— Я могу чем-то помочь?

— Если найдешь силы, — Арайа встала и убрала за мной посуду. — Ты проспала два дня у нас, а сколько ты была без сознания до того, как мы тебя нашли, я понятия не имею. Тебе нужны силы. И судя по аппетиту — ты их хорошо восстанавливаешь.

— Но это неправильно — пользоваться вашим гостеприимством и не помочь в меру своих сил в ответ, — возразила я, вставая, опершись о стол.

Девушка внимательно на меня посмотрела. Не знаю, что она подумала, но люди редко мне помогали. Поэтому я не привыкла оставаться в долгу. Сил было и вправду очень мало, но они возвращались достаточно быстро. Как и то тепло, что шло от выпитого чая.

Судя по всему, я действительно очень долго была без сознания. И это сказалось на моей физической форме. Возьмем, хотя бы, новое приобретение в виде длинной косы. Такая за пару ночей не отрастет. А вот ногти, как были коротко острижены, так и остались. Все это было даже не мистикой, а совершено невозможным фактом.

Остается только вернуться к месту, где меня нашли и начать поиски ответов оттуда.

А пока просто помочь по дому или не мешать. Еду и кров нужно отрабатывать тем, что тебе сейчас под силу, чтобы после не отдать в десять раз больше.

Арайа поставила передо мной на стол миску с какой-то крупой:

— Вот, руки у тебя уже действуют, так что перебирай зерно. Хорошее бросай сюда, — она поставила справа какой-то горшок. — А черные и просто порченные — сюда, — на скамью встал второй горшок, но весь в сколах.

Я кивнула и взялась за сортировку крупы. Надо же, я такой работой никогда в жизни не занималась. Всегда просто промывала и варила. А тут не просеивают, а отбирают. Хотя чему тут удивляться?

Ни канализации, ни электричества здесь не было. Никакого намека на блага цивилизации. Даже за окном не было слышно мотора или любого другого звука, относящегося к современности.

Наверное, староверы. Но как же они тут выживают?

Сколько вопросов и никаких шансов получить ответ сегодня.

Но как же тут спокойно, как же тут тихо. Просто остаешься наедине с собой и начинаешь думать о том, что прежде тебя не занимало. В повседневной суете даже не задаешься вопросом, как это сидеть в естественной тишине и перебирать зерно.

Просто механическая работа — лучшее средство для постановки мыслей в ряд и их сортировки. Но, как оказалось, за многие годы жизни в одиночестве, нахождение в одном помещении с человеком превращалось в испытание. И тишина становилась скорее гнетущей, чем благодатной.

И чем больше я об этом думала, тем сложнее становилось перебирать крупу.

Арайа села рядом и присоединилась к сортировке, поняв, что у меня что-то не выходит. Хотя тут скорее все складывалось так, чтобы я не чувствовала себя ненужной и нежеланной.

Вскоре горшок с хорошей крупой наполнился до краев, а миска опустела.

— У тебя хорошо получается, — Арайа поднялась и, взяв горшок, унесла его куда-то к печи. — У тебя очень хваткие пальцы. Да и зрение хорошее. Ни одного не пропустила плохого.

— Спасибо, — я улыбнулась ее похвале, будто мне медаль выдали. — Я раньше таким не занималась.

— Правда? А как же ты себе готовишь?

— Ну, покупаю полуфабрикаты, а если крупу варю, то промываю под водой.

— А что такое полуфабрикаты? — Арайа с любопытством присела рядом со мной посмотрела мне в глаза самым детским и наивным взглядом. — И как вода помогает в переборе крупы?

Я открыла и закрыла рот. Как объяснить то, что и сам не знаешь? Мама научила, что если поставить крупу под струю воды, то она промоется, а плохое зерно само всплывет. Но тут нет водопровода, не будет же она лить воду с ковшика. Эффект не тот.

А рассказывать про заморозку в вакуумной упаковке все равно, что про освоение космоса жителю средневековья. Не сожгут, конечно, но не поймут.

— Там, где я живу, все нужно делать очень быстро, чтобы не тратить время. Поэтому одни занимаются тем, что готовят, а другие зарабатывают, чтобы это купить.

Так, наверное, проще понять. Она сама сказала, что они иногда ездят куда-то меняться и покупать припасы. Значит, и они не все могут сделать сами в своем имении.

— Лучше расскажи мне про полтора века, о которых вы говорили. И что такое Старый город?…

Мы шли уже второй час по улочкам, где я провела последние пятнадцать лет своей жизни. Магазин нижнего белья, в котором мне оформили карту постоянного клиента, кондитерская, в которой я позволяла себе раз в месяц пирожное с масляным кремом. Все было родное, привычное, но пустое.

Над землей светило теплое летнее солнце, намекающее на август, первый сбор урожая, окончание каникул и возвращение в строй. Еще теплое, яркое, прогревающее потрескавшийся асфальт и клумбы с сорняками. Но в то же время уже немного печальное, прощающееся и извиняющееся за то, что большего дать не может.

Тишина, стоявшая на улице, давила. Казалось, что в городе объявили траур. Все заперлись по домам, а магазины закрылись на выходной или санитарный день. Даже редкие яркие вывески (там, где они сохранились) потускнели. И стали больше походить на ретро-постеры и афиши.

Мы шли молча, будто поддерживая всеобщий траур. Бутс бежал впереди, разведывая обстановку пустынных улиц. Следом — мы.

Старый город — теперь его зовут так. Это все, что осталось от места, где я жила. Где я работала, теряла, боролась, мечтала. Где я покупала кофе, читала книги и спала. Теперь эти улицы пустынны, теперь здесь живут призраки прошлого.

Я слышала все, что мне рассказали брат и сестра. О Забытье. О Помнящих. О новых городах. Но моя душа не принимала того факта, что я проспала сто пятьдесят лет. И все мои современники забыли или помнили, но в любом случае уже давно покинули не только эти места, но и эту жизнь.

А я жива. И это еще более невероятно, чем факт глобального катаклизма, превратившего процветающие мегаполисы в руины былой цивилизации. Мне сто семьдесят пять лет! Так не бывает. Точнее не было до сегодняшнего дня.

Они просто забыли все, просто моргнули и в следующий момент оказались в незнакомом месте, с незнакомыми людьми. Они не забыли, как говорить, как ходить, как есть. Они просто забыли, как жить. И те, кто выжил в первые минуты после этого открытия, последовали за теми, кто помнил.

Эти Помнящие собирали потерянных и забывших, как маленьких детей в яслях. Они старались помочь тем, что помнят.

И они покидали города так спокойно, без разрушений, без вандализма и сбора того, что может пригодиться, что создавалось ощущение утра после глобального праздника.

Немного мусора на тротуаре, трещина в стеклянной витрине, которая удержала удар, брошенный на обочине велосипед и припаркованный автомобиль. Все спят, приходят в себя и скоро выйдут на улицу, чтобы глотнуть воздуха.

Но мы шли слишком долго, а солнце встало уже слишком высоко, чтобы сомневаться в пустынности города. Странно, что его не разграбили — ведь были продукты в магазинах, какая-то техника, которую можно использовать при первой необходимости, медикаменты и просто утварь. Но витрины целы, на некоторых все еще стояли принаряженные манекены, а где-то я заметила даже оружие. Не взяли ничего. Или столь мало, что при первом взгляде этого даже не видно.

Вторым вопросом был — почему они не остались в городе? Почему ушли из оснащенных всеми необходимыми коммуникациями домов с центральным отоплением? Ушли с мест знакомых, изведанных и понятных в неизвестность.

Как я поняла из рассказов молодежи — они расположились к Старому городу ближе всех. Никто другой не осмеливается подходить так близко к руинам, где случилось что-то настолько сильное, что смогло лишить памяти миллионы людей.

А ведь они жили почти на окраине моего района — в бывшем городском парке.

Остальные же ушли дальше. Причем не только от центра, но и от самого города. И если с одной стороны я понимала, что в домах ниже пяти этажей, где есть печь, бойлер и колодец на территории, выжить проще. То с другой все же мне было не ясно, почему не заняли дома-музеи и частный сектор поблизости. Ведь здесь тоже можно жить.

И судя по рассказам Олега, сюда никогда не ходили. О Старом городе распространяли всякие сказки, причем чаще всего страшные. Потому район и сохранился почти в том же виде, что и в последний день, что я помню.

Наконец, мы остановились возле того самого дома, где я жила и где меня нашел Бутс. Пес обошел здание по периметру и пробежался по подъезду, после чего мы услышали спокойное «Гав».

— Пойдем, — кивнув, пояснил Олег. — Там безопасно.

Я последовала за ним, уже не сомневаясь в их доброжелательности и простоте. Да и как город, пустующий уже полтора века и отпугивающий любую живую душу, может заставить сомневаться? Что с меня можно взять, если они сами меня перенесли к себе. Это не просто знак доверия — это нечто большее.

Мы поднялись на третий этаж. Подъезд был будто и не тронут временем. Даже алюминиевая баночка с окурками, стоявшая между первым и вторым этажом, где собирались подростки и молодая пара с одиннадцатой квартиры, была на своем месте. Все было, как всегда.

И даже тишина в родном подъезде казалась совершенно-естественной.

Мы подошли к моей квартире и я, открыв незапертую дверь, на ходу сняла сапоги, ощутив холодок, веявший от открытого окна, прошлась до единственной комнаты, заперла окно, и отправилась на кухню. Лишь тут, открыв кран и, не получив ни капли воды, я вернулась к реальности и обернулась к брату с сестрой.

Они стояли в проеме и удивленно смотрели на меня.

— Это мой дом, — пояснила я и печально села на табурет, стоявший у подоконника. И удивленно посмотрела на пластиковый выцветший от времени таз.

Вспомнила — в этот день я хотела помыть окно, даже придвинула табурет, набрала воды, но взяться за медитативную работу у меня так и не получилось.

Помню, что зазвонил телефон, помню, что ответила и мне сообщили, что что-то случилось в студии, мне отменили выходной и вызвали на срочную репетицию. Помню быстрые сборы, беготню по залам в поисках труппы, саму репетицию и сборы домой.

А что было дальше?

Я встала и прошлась до окна в комнате, открыла дверь и вышла на балкон, ни на секунду не усомнившись в его прочности. Даже перила не покрылись ржавчиной….

— Как же хочется кофе, — увидев с балкона старую кофейню через дорогу, где баловала себя ароматным напитком, а иногда и мучным бонусом за прилежное поведение или победу, я облокотилась о перила и уставилась в пустоту.

Будучи средней во всем, у меня и отношения с труппой были средними. Не было задушевных бесед о личной жизни, но и намеренно меня никто не игнорировал. И если все собирались куда-то, то приглашали скорее ради проформы, хотя приди я туда, никто бы не расстроился. Да и безумно обрадовавшихся не нашлось бы. Просто я пришла, просто я здесь в данную минуту. Ни тепло, ни холодно от этого факта.

Они собирались куда-то пойти поужинать, кажется, или это было просто решение выпить кофе вместе….

— Да, мы пропустили обед, — снова в пустоту подтвердила я свои размышления. — Поэтому кто-то предложил собраться где-нибудь, выпить кофе и обсудить следующий выезд. Через месяц основной состав отправляли в небольшой тур с новой постановкой.

Мне тоже предложили присоединиться. Но я не входила в тот основной состав, а была простым и ненужным дублером. В мои планы этот тур не входил. К тому же окно меня дома ждало, и еще было время, чтобы успеть его помыть.

Они ушли без меня. А я, аккуратно сложив форму, вышла из студии с черного входа. Парадный уже был закрыт. И наша вахтерша наотрез отказалась его открывать.

Я пробежалась глазами по улице. От студии до дома пешком идти всего тридцать минут, от силы сорок. Если же поймать машину, то вообще можно управиться минут за семь.

Я же решила прогуляться.

— Точно, время еще было, немного даже потеплело. Правда солнце заволокло плотными облаками. Хотя дождя по всем прогнозам не предвиделось.

Я подставила лицо лучам августовского солнца и закрыла глаза.

Тогда оно грело меня точно так же, как и сейчас.

В памяти отчетливо всплыл тот проулок, из которого я вышла. Шумная улица, машины, прохожие, спешащие по своим делам. Самый обычный день, ничем не отличающийся от других таких же.

Я только вышла в эту суету, как меня кто-то схватил за руку. Несильно, но существенно. Причем попытка дернуть рукой, чтобы высвободиться не дала никакого результата.

Я обернулась, полагая, что кто-то из знакомых меня позвал, а я не услышала. Но встретилась с незнакомыми выцветшими глазами, пристально глядящими на меня. Запястье стало холодить, и я опустила взгляд.

— Это подарок, — пояснил старичок, отпуская мою руку.

— Спасибо, — растеряно ответила я. — А я должна дать что-то взамен?

— Просто пообещай, что мы больше не увидимся. Это будет лучшим обменом.

Договорив, старичок развернулся и спешно затерялся в толпе, оставив меня наедине с новым браслетом, приятно холодящим еще неостывшую от тренировки руку.

Я опустила взгляд, внимательно посмотрела на браслет и улыбнулась.

— А я сдержала обещание.

— Какое? — оборвал мои воспоминания Олег.

— Тот, — я обернулась к брату с сестрой и подтолкнула их обратно в комнату. — Кто подарил мне этот браслет, взял с меня обещание, что мы никогда больше не встретимся. И мы не встретимся при всем моем желании. Поэтому, — достав из шкафа дорожную сумку и, начав складывать теплые вещи, продолжила я. — Никто мне не объяснит, почему я еще жива, а все вокруг умерли. Зачем мне этот браслет. И что вообще случилось.

— И ты будешь теперь жить с нами? — радостно предположила Арайа.

— Нет, — я застегнула сумку и выпрямилась. — Я останусь в городе. Но не здесь. Скоро зима, здесь будет холодно. Нужно найти себе новый дом. Поближе к земле и с действующей печью.

— И надолго мы здесь? — я спрыгнула с телеги, которую создали поклонники пыток опорно-двигательного аппарата человека, и оглядела ряд домиков, когда-то носивший гордое название таунхаус, расположенных вдоль улицы.

— Нет, — Олежка постучался в ворота дома, у которого мы остановились. — Сегодня же отправимся обратно. Но у тебя есть время осмотреться и поторговать, если будет желание.

— Чем? Я ничего не брала с собой.

— Возьми что-нибудь из сумок, — Арайа изящно спустилась с телеги, будто мы с ней ехали на разном транспорте. — Ведь все там твое.

— Надо оно мне, — я залюбовалась грациозной девушкой, которая даже садилась, как кукла.

— Тогда возьми немного денег, чтобы купить что-нибудь домой или еды, если проголодаешься, — она протянула мне небольшой мешочек и резко убрала руки, чтобы я не успела его вернуть обратно.

Раздался приглушенный скрип и Лежка завел Буранчика во двор. Передо мной открылась картина большого двора дома, ранее принадлежавшего бизнесмену или кому-то, чьи доходы очень превышали средний уровень. Просторный двор уже был изменен под текущие нужды — привязь для лошадей из старого бруса, перестроенный из колонки колодец, обложенный кирпичом и крыша-грибок над ним. Это уже был не особняк, а постоялый двор, где люди могли отдохнуть с дороги и дать воды своему скоту. Интересно, как время и интересы людей меняют окружающие вещи. Даже сторожка охранника перестроена в маленький домик, где теперь обитал конюх и еще какая-то прислуга.

Мы вошли, встреченные запахами, гомоном и молодым человеком, перехватившим у Лежки вожжи.

— Почистить, покормить и напоить, — отдал распоряжение глава семьи и перевел взгляд на Бутса. — Пса тоже.

— Комната нужна? — уточнил встретивший нас парень.

— Нет, только привязь, корм и вода.

Молодой человек кивнул и отправился с животными вглубь двора.

— Деньги Арайа тебе дала. Ни в чем себе не отказывай, но обязательно торгуйся. Тут иногда такие цены закручивают, что даже страшно становится, — Олег поправил перекинутую через плечо большую сумку с вещами, что мы привезли на обмен, и обернулся ко мне. — Мы с тобой не пойдем. Тебе нужно освоиться в этом обществе. Да и у нас есть дела. Как только солнце перешагнет зенит, возвращайся. Выступим обратно.

Я кивнула и внимательно огляделась. Коттеджный поселок стал для людей приютом и новым домом. Он располагался недалеко от города, можно даже сказать, что в его черте. Но теперь там, где прежде находился город стоят руины, а здесь — город, в котором живут, торгуют и ведут промысел люди.

Мне было интересно все. Но первое, ради чего я напросилась в город вместе с братом и сестрой — разузнать про браслет, про то, что случилось с Помнящими и есть ли еще хоть какие-то отголоски прошлой цивилизации. Лежка и Арайа жили вдали от общества и смогли мне поведать историю Нового мира лишь какими-то обрывками, и их рассказы больше походили на сказки, чем на реальность. Но даже если отпустить мои сомнения, и это действительно случилось, то все равно связать события и их последствия воедино не вышло бы и за год.

Стоит поискать рассказчиков постарше. К тому же мне сказали, что здесь есть долгожители — потомки Помнящих. Может быть, им что-то рассказывали или они сами еще застали конец начала новой жизни.

— Может, тебя проводить? — предложила Арайа. — Мы ведь все равно тоже отправляемся на площадь.

— Нет, спасибо. Попробую сама со всем разобраться, — я огляделась и, наметив для себя первую остановку, отправилась прочь от постоялого двора.

Это был настоящий город, а не тот коттеджный поселок, который я видела в рекламных роликах в свое время. Была предусмотрена площадь, где собирались торговцы. Были домики для людей разного достатка. В каких-то жили даже несколькими семьями. Где-то ворота и оградки сняты и дома уже не казались такими обособленными, как в мое время. А если присмотреться, то можно заметить, что даже здания, которые прежде использовались под инструменты или рабочий персонал, теперь тоже стали жилыми. В них жили те, кто не мог себе позволить большие площади, но кому требовалась крыша над головой.

Как и в любом городе, люди встречались разные — и побогаче, и победнее. Пару раз наталкивалась даже на попрошаек, которые протягивали ко мне трясущиеся руки и что-то жалобно выскуливали. Обычное разделение на классы, на достаток, на статус. Все это не меняется, какой бы век не стоял на дворе.

Только сейчас ко мне стало приходить окончательное осознание того, что мир, в котором я родилась и выросла, в котором я стала тем, кем меня встретили Арайа и Олег, исчез бесследно. Я никогда не вернусь туда, и он никогда не станет прежним. Те времена не просто прошли. Жестокая действительность просто стерла с лица земли, из памяти людей все, что было мне известно и дорого.

И если до посещения города пустые улочки, переезд в дом-музей и отсутствие соседей воспринимались, как временный феномен, то именно сейчас становилось понятно, что все это не сон, не отпуск и не игра. Реальность и современная жизнь со своими технологиями высокими и не очень, со своими телефонами, электростанциями и водопроводом развернулась на сто восемьдесят градусов полтора века назад и отправилась обратно вглубь средневекового прогресса.

Только сейчас в голове начали зарождаться вопросы, почему Помнящие не остались в городах? Почему не научили работать на станциях, вышках, водокачках других? Почему не попробовали имеющимся числом поддержать обычный порядок вещей?

И почему вообще среди всего этого мгновенного забвения оказались те, кто не потерял память? Слишком много вопросов, и совершенно некому на них ответить.

Арайа говорила, что вся история былых времен в их время сконцентрирована у старейшин и распорядителей городскими записями. Но к ним попасть сложно — так просто на улице их не встретишь, а в здание городского совета не пускают проходимцев.

Бюрократия вечна. Хотя я в этом не сомневалась и до слов Арайи. Поэтому стоит искать стариков и рассказчиков где-то на площади или в питейных заведениях.

Денег, что мне дали должно хватить на поесть и угостить, если в этом будет необходимость.

Солнце поднималось к зениту, и улица наполнялась людьми. Разворачивалась торговля. Попрошайки перебирались в тенек. А дети куда-то спешили…

Дети — лучший индикатор интересностей. Проверено еще со времен, когда мне самой было шесть. Туда, куда спешит большинство детей, стоит прогуляться и взрослому. Ибо там происходит одно из двух — либо случится насилие, которое необходимо пресечь, либо что-то очень хорошее, в чем стоит поучаствовать.

Я последовала за шумной оравой, бежавшей не очень быстро, но растущей на каждом углу. В итоге, когда они добрались до пункта назначения, их насчитывалось не меньше двадцати. И мальчики, и девочки были облачены в какие-то простые штанишки и рубахи, кто-то обут, кто-то бос, у кого-то я приметила даже аккуратно убранный волос. Видимо детство и здесь не имеет разделений на классы и достаток семьи. Здесь свои критерии отбора.

А впереди на старом деревянном ящике сидел пожилой мужчина и что-то рассказывал.

— И тогда они отправились в путь. Долгий и полный опасностей. Они собрали всех, кто остался в живых, рассказали им, что знали, и отправились на юг. Ведь каждый угол, каждая улица, каждый дом тут хранил опасность. И нужно было выбираться отсюда прежде, чем вернется Забытье и заберет тех, кто спасся.

Я постаралась подойти поближе, насколько позволяла детвора, и, подперев плечом стенку, продолжила внимательно слушать рассказчика.

Мужчина был в ударе. И дети, разинувшие рты от интереса и любопытства, смотрели на него во все глаза.

Для них это было сказкой, некогда случившейся, но невероятной. Просто сказкой, не реальностью, не историей.

— Еще стояло лето. Земля грела и дарила свои плоды. Дома, в которых останавливались люди, отправившиеся в далекий и опасный путь, защищали от ветров и дождей. И вот, через столько дней в пути они нашли Город! Тот, в котором их приняли и дали им кров. Их покормили и рассказали, как теперь жить. И они остались там вместе с другими.

Жизнь налаживалась. Теперь они всем городом выращивали себе пропитание, охотились в лесах и учились шить одежду. В преддверии зимы они готовили запасы и утепляли дома.

Время шло и жизнь вошла в новое русло. Текла своим порядком, устоявшимся и уже привычным.

Но одной темной, осенней ночью в городе появилась одинокая девушка. Она вошла в ворота с северной стороны и направилась дальше на юг.

Она шла по ночным улицам бесшумной походкой, заглядывая в дома, где еще не спали, и выискивая что-то. Ее приглашали переночевать и угощали, как и полагается гостеприимным хозяевам. Но она отказывалась, пытаясь собрать всех на площади.

Она принесла страшные вести о том, что на севере больше никого не осталось. Но она знает, как спасти их и хочет научить их этому.

Люди, уже забывшие о страшных бедах Забытья, уже начавшие новую жизнь, не поверили ей, но предложили остаться. Предложили ей кров и еду. Чтобы она завершила свой путь в покое и уюте.

Однако девушка не желала этого. Она взывала к памяти о том страшном дне, когда погибли и пропали сотни, а то и тысячи людей. К тем временам, когда их покинула память, и они приняли решение отправиться в путь на поиски новой жизни. Она хотела заставить их вспомнить то страшное, что случилось с ними и их отцами.

Люди отвернулись от нее. Им не хотелось вспоминать то, что приносило страх и боль где-то глубоко в душе.

А она несла в себе все то, что Помнящие желали забыть.

Никто не мог успокоить ее или заставить замолчать. Она все кричала и требовала помнить.

И тогда город выгнал ее за свои ворота, чтобы защитить ту жизнь, что они обрели, тот покой, к которому они так долго шли.

Вот только пока ворота закрывались перед девушкой, она сказала две вещи, которые навсегда изменили привычный ход вещей жителей Города.

А через несколько дней после ее ухода в городе началась болезнь. Гиб скот, а дети метались в страшной агонии, не способные прийти в себя. Люди в ужасе пытались спасти их, но становилось все хуже. Вскоре в городе остались лишь те, кто пережил Забытье. А рожденные после этого были похоронены в братских могилах. Вокруг города сутками горели костры, на которых сжигали скот, чтобы напасть не перешла на других.

За неделю город стал Призраком. Те, кто выжил, отправились на юг, чтобы предупредить о девушке, которая и принесла эту страшную болезнь. А дорога в этот город была навсегда забыта.

Но до сих пор, если глубокой ночью выйти в большое пшеничное поле, растущее на севере, внимательно вслушаться в вой ветра, то можно услышать детский плач детей, погибших в том городе. Это Город-Призрак зовет к себе, чтобы угомонить свое одиночество. Чтобы к нему вновь вернулись люди. Чтобы его земли вновь вспахали, а в домах вновь зажегся свет…

Повисла гробовая тишина. Дети еще переживали услышанное, а рассказчик ждал их реакции. Страшилка в его исполнении вышла очень хорошая… для детей. Но все ли в ней выдумка или есть и толика правды?

Я оглядела всю детвору, которая смотрела на мужчину, разинув рты, и скрестила руки на груди. Им было не просто интересно, для них это страшная сказка. И сегодня многие отправятся посреди ночи, пока не поймали родители, в поле — слушать детский плач Города-Призрака.

Я ухмыльнулась, обратив тем самым на себя внимание рассказчика.

Он бросил на меня беглый взгляд, но вдруг, развернулся в полный оборот, испугано уставился на мою руку и потом поднял глаза на меня.

Я же в ответ вопросительно подняла брови, стараясь не нарушать ту атмосферу, что он создал своим рассказом.

Мужчина снова перевел взгляд на руку, его дыхание участилось, как, впрочем, и сердцебиение. Побелевшими костяшками он схватил плащ, на котором сидел и, резко вскочив, прошмыгнул в какую-то узкую улочку, выходившую сбоку от ящика.

И тут же тишина взорвалась детскими криками и смехом:

— И не страшно вовсе!

— Сказки все это!

— Вот трусишка! Еще же день!

— А пошли сегодня слушать ветер! — предложил кто-то из детей постарше, — Надо же проверить слова Бродяги.

И гомон прекратился так же резко, как и начался. Все задумались.

И не над тем, как это может быть опасно. А над тем, как прошмыгнуть мимо родителей этой ночью.

Здесь мне больше нечего получить. Лишь вспомнить, как все же интересно и бесстрашно детство. Но оно прошло, так и не начавшись.

Я развернулась и отправилась прочь, пытаясь сориентироваться на местности. В какой угол, и в каком направлении привела меня детвора?

И все же что напугало рассказчика в моем виде? Ведь не может быть такого, что он убежал лишь из-за того, что в детской аудитории встретил взрослого. Его история достаточно безобидна, хотя, возможно, в этих краях ее расценивали, как запрещенную или опасную. И он побоялся, что я на него донесу?

Но почему тогда, он так уставился на мою руку? Его испугала не я, а то, что он увидел. А это уже две совершенно разные вещи.

Я бросила беглый взгляд на руку и в очередной раз столкнулась с тем, что браслет — это уже не просто милая бижутерия, подаренная старичком в последний день, который я помню из прошлой жизни. Этот браслет — коробочка, переполненная загадками и тайнами, на которые никто не в силах пролить хоть какой-то свет.

— Я бы на твоем месте убрал его с руки, — послышалось где-то снизу, а перед самыми ногами рассыпалась горстка мелких косточек.

Я остановилась и внимательно огляделась в поисках источника голоса.

У стенки, в самой тени, сидел странный старик, смахивающий на сумасшедшего бродягу. Его пепельный волос, местами припорошенный белоснежной сединой, некогда был собран в пучок, но давно потерял ту форму и аккуратность, что ему придавали. Нос, когда-то вырисовывавший гордый греческий профиль, давно поменял свою форму и больше походил на вороний клюв, а глаза…. их, словно заволокло тонкой пеленой поверх голубого моря. И все же невозможно точно сказать, сколько же лет этому старику. И старик ли он? В этом времени с этими условиями жизни люди меняются быстрее, чем взрослеют.

Мужчина подался вперед и внимательно посмотрел на косточки, разбросанные перед моими ногами.

— Лучше никому не показывать его, — выбирая одни и оставляя другие, продолжил он некое подобие гадания. — Это может нехорошо кончиться. И не обязательно для тебя.

Закончив свои странные действия, мужчина повернул несколько косточек в мою сторону, и ткнул в них длинным пальцем, больше походящим на палочку бамбука с узелками на местах фаланг.

— Ты все помнишь, но так глубоко, что сейчас твоя голова кажется пустой, — он вернулся к стенке и сел, глядя на меня снизу вверх. — Но это не так. Вся твоя память, она на дне, осела, как ил. И если ты начнешь трясти головой, то этот ил начнет подниматься и мутить все вокруг. Сначала кусками, какими-то обрывками, а потом, когда поднимается самый старый осадок, все вокруг окрасится в его цвета.

— Я не понимаю, как это все связано?

Мужчина говорил даже не загадками, а какими-то бессвязными и совершенно непонятными мыслями. Какой ил? Зачем трясти головой?

— И что это за косточки? Ты гадаешь?

— Нет, я читаю твое прошлое и подглядываю в твое будущее, — старик отрицательно покачал головой, убрал все косточки обратно в мешочек и затянул его покрепче. — Но ты к себе не пускаешь. Даже щелочки не оставила. Зато задняя дверь за тобой не прикрыта, и там все отлично видно.

— И что же там видно?

— Слеповат я уже, — ухмыльнулся старик и подставил лицо слабому солнцу. — Мутно все.

Я пошарила в мешочке и вытащила пару монет.

— Это мне зрение не исправит, — он улыбнулся и отрицательно покачал головой. — Но вот, что я тебе скажу, убери браслет, он опасен для окружающих.

— Я тебя не понимаю.

— Если кто-то увидит его, — вздохнув, пояснил он. — Может случиться что угодно. И массовая паника — самая малая расплата за такое смелое украшение. Думаешь, он просто так резко сбежал?

Я оглянулась на проулок из которого вышла, пытаясь понять, как старик мог это увидеть отсюда. Выходило, что никак. Но говорил он настолько уверено, что не возникало ни малейшего сомнения — его слова не выдумка или смелое предположение.

— Это близко к твоей незакрытой двери, — пояснил он. — Это и без них видно, — мужчина встряхнул мешочек с костями и вновь бросил их мне под ноги.

Теперь мне удалось разглядеть среди них несколько маленьких птичьих косточек, и даже черепок. В этой горочке нашлись и скелетики совсем маленьких птичек, то ли воробьев, а может, и еще меньше. Но выяснять, как он добыл их, мне не хотелось.

Мужчина снова внимательно рассмотрел расположение косточек, и вновь начал подбирать их по одной обратно:

— Если не можешь снять, то спрячь его. Замотай или опусти рукав пониже. Не показывай его никому. Это к беде. Его носили и в те времена, когда я был мальчишкой. И когда мать ходила мной. И когда она сама была девчонкой. Их было мало, и все они несли страшные вести.

Так думают люди. Так думает тот, кто только что рассказывал историю, — он кивнул в сторону проулка и продолжил. — Но это не так. Беды шли за ними, если люди отказывались им верить. Тех, кто носит такой браслет зовут Предвестниками. Они приходят перед бедой. И если люди успеют их разглядеть в толпе, прислушаются к их словам, то не будет беды. Она не придет. Но этого никто не знает.

— А почему ты им не скажешь? — я присела над оставшимися косточками, и встретилась глазами со стариком.

Он залился таким ярким, таким чистым, таким звонким смехом, что невозможно было поверить, что он стар.

— Кто поверит бродяге, читающему историю на птичьих костях?

Я смущенно опустила глаза и перебралась к стене, у которой и сидел мужчина.

— Тогда почему я тебе поверю? Может, и ты рассказываешь сказки.

— А ты и пришла за сказками. Ведь в них кроется правды не меньше, чем в тех книгах, что спрятаны в подвалах Старого города. Но о той истории тебе все известно, а сказки тебе повествуют о новой, той, что началась, когда ты заснула. Сейчас тебе нужно запомнить две вещи — браслет никому не показывай и не рассказывай никому о себе и о том, что будешь вспоминать.

— Но я помню только то, что было до всего этого, — я пространно махнула рукой и откинулась на стену. — А кто поверит, что я это не выдумала, а застала?

— А вот этого вообще никогда не упоминай, — строго заметил он. — Уже то, что это знают те дети, плохо. А если они расскажут кому? Или ты? Начни жизнь заново. И живи так, как хочется тебе. Придет время, ил поднимется со дна и перемешается в твоей голове с новыми мыслями. Ты все вспомнишь и начнешь новую жизнь. А пока просто учись тому, что видишь. И убери браслет подальше от человеческих глаз — он дает тебе силы, а людям дарит страхи.

Старик пошарил рукой в мешочке и достал оттуда маленький черепок какой-то длинноклювой птички.

— Возьми, — он потянулся и вложил его мне в руку. — Он не убережет тебя, и не будет охранять. Но он будет напоминать тебе об иле, что в тебе есть. И когда придет время, он поможет его поднять.

Я растерянно сжала черепок в кулак и кивнула.

— Иди, — старик подтолкнул меня к улице, уже переполненной людьми и звуками. — Мне больше нечего тебе сказать. Мое зрение уже не то, что было прежде.

Убрав черепок в мешочек с деньгами, я вновь достала пару монет и протянула их старику.

— Это не милостыня, — насильно вкладывая их ему в ладонь, пояснила я. — Это плата за рассказ.

И пока он не нашелся, что ответить, пошла прочь.

Чувства вновь стали смешанными. В мыслях вихрилось недоумение, негодование, удивление и непонимание. Снова разум отказывался принимать тот факт, что прошло полтора века и люди не просто живут новой жизнью, а даже и не знают другой. Они пользуются привычными для меня вещами совершенно не по назначению. Они меняют реальность под себя, стараясь выжить.

И если, живя у себя там, в Старом городе, в доме с каменной печью, со свечами и остатками газа в баллонах, я воспринимала это, как эксперимент, как что-то простое. То теперь, выйдя в город, встретив странного старика с птичьими косточками, меня снова окунуло в чужой, чуждый мне быт. В мир, где никто не знает о телефонах, о электричестве и вакцинации.

Удивительное средневековье, выстроенное на руинах моего мира. И я — последний свидетель прежней жизни. Той, что текла до Забытья, которое лежит где-то в моей памяти, как ил, и со временем обязательно поднимется на поверхность.

«Только нужно тряхнуть головой, — я улыбнулась такому простому объяснению. — И он поднимается со дна.»

Все так просто звучало из его уст, но так сложно и запутано было на самом деле. Возможно, он имел в виду, что нужен толчок, какое-то событие, которое все вновь поставит на свои места. Говорят, что при амнезии, так и бывает, чтобы вспомнить, нужен стресс. Может, у меня то же самое?

Но это все равно не объясняет тот факт, что меня выкинуло из моего времени на целых сто пятьдесят лет. И если к памяти мне оставили ключи под ковриком, только не сказали, где этот самый коврик лежит, то о билете на обратный маршрут в родное время не озаботились.

За этими мыслями я даже и не заметила, как оказалась на площади, залитой волшебной трелью. Над людьми в разные концы улицы, будто лучики, расходилась музыка, создаваемая какой-то примитивной дудочкой. Звук был чистый, но такой простой, будто кто-то дул в тростник с несколькими просверленными в нем дырочками. Но этот звук казался таким родным, что я вернулась к реальности и отправилась туда, где люди уже образовали круг.

Они обошли мальчишку, сидевшего на перевернутом ящике и совсем маленькую девочку, кружившуюся под музыку, лившуюся от него. Она совершенно не умела танцевать, а скорее просто скакала вокруг него, наслаждаясь мелодией и тем, что она несла в себе. Но это и было то самое самобытное культурное открытие, которого я не видела с самого момента пробуждения.

И только сейчас ко мне пришло осознание, что прежде нигде не играла музыка, не пели люди, и даже не встречались клетки с певчими птичками. Никто не декламировал стихи, а на площади не было балагана с актерами. Никто не играл на примитивных инструментах самые простые мотивы, и никто не танцевал.

Даже сейчас люди с интересом смотрели на детей, не понимая, что они видят и слышат. Никто даже не притопывал в такт музыке….

Только я…

Когда мое тело поддалось музыке, мне не известно. Но толпа внезапно образовала новый круг, больший по диаметру. Она расступилась, не просто давая мне воздуха и места для танца, а испуганно отходя от того, что им никогда раньше не встречалось.

В какой-то момент круги объединились и маленькая девочка, скакавшая вокруг музыканта, остановилась, глядя на меня. Даже она не понимала, что означают движения, шедшие от меня с такой естественной плавностью.

Я просто текла, я следовала за музыкой, я наслаждалась ею и тем, что могла забыть обо всем. Не было сейчас ни полуторавекового сна, ни миллионов погибших людей, ни Забытья, ни новых городов. Были только музыка и я, мелодия и танец.

Мальчик чувствовал это не хуже меня, а может, даже и лучше. Темп увеличивался, музыка становилась быстрее. Я следовала за ней, за ним, за своим собственным телом.

Разум перестал властвовать надо мной, меня приподняло и швырнуло обратно в те первобытные времена, когда для общения не требовались слова. Когда тело говорило красноречивее, а движения объясняли больше.

Новые, ранее не выдававшиеся па смешивались с классическими и давно устоявшимися. Тело существовало отдельно от меня. Оно было свободно, оно летело. Оно просто жило.

И остановилось оно также резко, как закончилась музыка. Мы чувствовали друг друга, словно на пару минут превратились в единое целое. И смогли видеть каждый следующий поворот, каждое желание. Мы понимали все и читали друг друга, как раскрытую книгу.

А мир застыл. Люди затаили дыхание в ожидании нового поворота, что будет дальше? И что было прежде? На их лицах читались интерес, восторг, непонимание. Они видели и слышали все впервые.

И они просто не понимали, что теперь нужно делать? Как поступить, когда представление закончилось.

Я улыбнулась и поклонилась любопытной публике. За спиной послышался скрежет — мальчик тоже встал и последовал моему примеру. А девочка, уже пришедшая в себя от удивления, подхватила фартук, повязанный поверх длинной, уже несвежей юбки, и побежала вдоль первого ряда зрителей, что-то тихо щебеча.

Кто-то тут же отворачивался и, пробираясь через плотную толпу, уходил прочь. Кто-то шарил в карманах, находил монетку, и бросал девочке в фартук. Людей становилось все меньше, фартук очень медленно, но тяжелел.

Когда же вокруг нас осталось не больше пяти человек, я увидела удивленную Арайю — она внимательно и восхищенно смотрела на меня, на мальчика, на девочку с приподнятым фартуком. И просто молчала, пытаясь понять, что она видела еще несколько минут назад.

Я улыбнулась ей и, погладив девочку, радостно побежавшую с заработанными деньгами к музыканту, отправилась прочь.

— Постой, — мальчик подбежал ко мне, осторожно ухватившись за сарафан.

Я обернулась и внимательно посмотрела на него. Ему было от силы двенадцать лет. Сухопарый, белесый, с веснушками на щечках и с глубокими васильковыми глазами. Как же сильно заворожила и вернула к жизни дудочка, что прежде мне не удалось его рассмотреть получше. Теперь же, когда музыка прекратилась, и мир вновь погрузился в тишину, переполненную лишь возгласами, бытовыми шумами и передвигающимися телегами, мальчик показался таким простым, невзрачным, что без дудочки и ее волшебной мелодии, я бы его не приметила ни в толпе, ни как одинокого путника.

— Что это было?

— То же, что и у нее, — я кивнула на девочку и улыбнулась. — Просто танец.

— Никогда такого не видел, — он продолжил удивленно смотреть, на меня лишь мельком глянув на девочку, осторожно пересчитывавшую монеты из фартука. — Но все равно спасибо. Теперь нам не страшна зима.

— Разучи еще пару мелодий, и ты никогда не будешь голоден, — я погладила мальчика по его белесой голове и пошла навстречу к Арайе.

Как иронично это звучало. Ведь история идет по спирали. Сначала новое, что прежде никто не видел и не слышал, заставляет тянуться к этому. Люди готовы последние портки отдать, чтобы прикоснуться к неизведанному. Но время идет и это новое приедается. Становится старым и уже неинтересным. И те, кто еще минуту назад собирал вокруг себя сотни, а то и тысячи зрителей, остается ни с чем.

Эти дети были первыми, кто открыл для людей мир музыки и танца. Но насколько хватит интереса публики? Когда закончится эта возможность зарабатывать искусством, невиданным прежде?

Я прошла все стадии. От любви к танцу, до роли вечного статиста в толпе таких же средних танцоров. Были и взлеты, и падения, ушибы, растяжения, триумфы. Были полные залы и три зрителя в последнем ряду. Были овации и сжимающая сердце хула. Все это пройдено.

А здесь все только начинается…

— Что это было? — повторила вопрос мальчика Арайа, когда я сровнялась с ней.

— Танец, — немного печально от своих мыслей ответила я. — Разве у вас тут не принято танцевать?

— Я не знаю, — девушка пожала плечами и внимательно посмотрела на детей. — Я такого прежде не слышала и не видела.

— Вернемся домой, я тебе и не такое покажу, — я похлопала ее по плечу и огляделась. — А где твой брат?

— Он еще не со всеми делами разобрался. А мне сказал отправляться на постоялый двор, нужно заказать еды и припасов, чтобы отправиться обратно засветло.

Я кивнула. Мне тоже нечего здесь больше получить…