Приключения Сони в картинной галерее

Ксения Андреевна Кабочкина, 2021

Обычный поход в музей может обернуться фантастическим приключением. Именно так случилось с ученицей четвёртого класса Соней Маус. Неожиданно для себя она попадает в параллельную вселенную, полную загадок и опасностей. Сможет ли школьница вернуться домой или останется навсегда в чужом мире? Кто виновник её злоключений, и зачем ему понадобилась девочка из мира живых?

Пролог

Соня не понимала, что происходит. Почему стало темно? И, самое главное, почему все посетители музея застыли и выглядят как тени? Она пыталась достучаться до учительницы, одноклассников, других людей… Но тщетно. Все словно стали частью музея. Соня была здесь единственным живым человеком. Девочку охватила тихая паника.

Вдруг в мёртвой тишине, где-то в соседних залах, в тех, куда Сонина экскурсионная группа так и не успела добраться, раздался грохот и короткий металлический звон. Это прозвучало так громко, как бывает только в пустых помещениях. Соня испугалась и обрадовалась одновременно: «Здесь кто-то есть!» — подумала она. И насторожилась: кто? Девочка поспешила к переходу из одного зала в другой, оттуда слышались шаги, сопровождаемые звоном.

«Шпоры?» — догадалась она. Поднесла к груди руку, сжала оберег. Даже если обладатель шпор — враг, волшебный кулончик, подаренный Дедом Морозом, защитит. Не может не защитить. Сделав глубокий вдох, она смело вышла из-за поворота, грянул выстрел…

Глава 1

Музей имени Звездочеева

— Здравствуйте, ребята! — Марья Ивановна, молодой классный руководитель 4 «А» вошла в класс, сразу запахло цветами.

Все, как один, встали из-за парт.

— Садитесь, — учительница тоже опустилась за свой стол у школьной доски.

— Ребята, прежде чем начать урок, я бы хотела сделать объявление. Откройте дневники и запишите…

Класс завжикал замками портфелей, зашуршал бумажными листами, застучал карандашами, ручками и затих.

— Итак, — продолжала Марья Ивановна, убедившись, что все готовы записывать, — в ближайшую субботу уроков не будет.

Класс взорвался радостными криками, в воздух полетели пеналы, карандаши, линейки.

— Тише! Тише! — повысила голос учительница. — Вместо уроков мы с вами идём в музей…

Ликование сменилось недовольным гулом.

Не обращая внимания, Марья Ивановна продолжала:

–…имени Глеба Юрьевича Звездочеева. Музей новый, недавно открылся.

— Марья Ивановна, зачем в музей? Кому это надо? — ныли самые отпетые противники просвещения 4 «А» класса — худой длинный Ромка, его закадычный дружок маленький кругляш Мишка и их компания из семи-восьми человек:

— Да! 21 век на дворе!

— Если это не музей продвинутых гаджетов и новых технологий, то это полный отстой!

— Тихо! Замолчите! — вдруг поднялась из-за первой парты маленького росточка девочка, тряхнув русыми до плеч волосами и сверкнув зелёными как изумруды глазами. — Если вам не интересно, не значит, что не интересно всем!

Девочку тут же стали обзывать подлизой, старьёвщицей, даже прозвище «любительница музеев» прозвучало у Ромки очень обидно.

— Спасибо, Соня Маус, — громко сказала учительница, — ты правильно говоришь.

— Рома, Миша и все, кому не интересно, — в её голосе послышались стальные нотки, — остаются в субботу учиться.

В классе стало тихо.

— Остальные едут на экскурсию.

— Ну, Марья Ивановна, — обескуражено выдохнул Мишка, а Ромка издал булькающий звук…

Учительница уже не смотрела в их сторону.

— Думаю, никто из вас, ребята, ещё не знает, что это за музей имени Глеба Юрьевича Звездочеева, и кто, собственно, это такой — Звездочеев?

Класс снова зашумел, уже без участия опальных Ромки с Мишкой. Одни кричали «Да», другие — «Нет».

Марья Ивановна обвела взглядом ребят, улыбнулась, подняла руку, класс затих.

— Я расскажу вам одну историю. Тем, кто её уже знает, думаю, будет интересно послушать ещё раз. Итак, история началась лет семь назад. Один богатый путешественник, собиратель сказок и предметов старины оказался в нашей Орловской области. Продвигаясь в глубинку, знакомясь с сельскими жителями, он набрёл на заброшенную деревеньку. Все дома в ней были полуразрушены, кроме одного, самого большого и на вид богатого. Так вот, наш путешественник обнаружил в доме настоящий клад…

Дети затаили дыхание.

–… уйму разных картин.

Вздох разочарования.

— Но… — продолжала учительница. — Дом этот с самого начала показался путешественнику странным. Окна не были забиты досками, как у большинства покинутых домов, а были просто занавешены изнутри, как будто хозяева задёрнули занавески и отдыхают. Однако на стук никто не отозвался. Путешественник толкнул дверь, она открылась, позвал — тишина. Перешагнул порог, воздух оказался спёртым, помещение холодным, словно погреб, хотя на улице было жарко. На столешнице и шкафах лежал толстый слой пыли, углы комнаты украшала вуаль из паутины, в паутине и пыли утопали разбросанные по полу банки из-под краски и картины, висевшие на стенах, стоявшие на мольбертах, прислонённые к мебели… Картины были везде, прекрасные картины, от которых гость не мог оторвать взгляд…

В доме явно давно никто не жил, но что-то смутно беспокоило гостя. Из выдвинутого ящичка измазанного краской секретера торчали бумаги, он вынул несколько листков, пробежал глазами — счета, деловая переписка, копии паспортов, свидетельств о рождении и смерти… Бегло изучив находки, он понял, что здесь когда-то проживали трое — муж, жена и маленькая дочь. Девочка умерла, потом умерла и мать. Свидетельства о смерти отца не было.

Из гостиной наш путешественник попал в детскую, из всех углов на него смотрели немигающие глаза кукол и пыльных плюшевых зверей. Похоже, отец оставил детскую такой, какой она была при жизни дочери. Вскоре обнаружился и сам хозяин дома, только…

Марья Ивановна запнулась. Дети, затаив дыхание, ждали продолжения.

— Только… Понимаете, он…

Толстячок Мишка нетерпеливо ёрзал на месте.

— Да что он? Мертвяк он был, что ли? — не выдержав, заорал шебутной Ромка, да так, что все вздрогнули, кто-то уронил карандаш, кто-то подскочил, а Мишка так вообще свалился со стула, никто не рассмеялся.

— Алиев, не кричи! — вздрогнув, повысила голос учительница.

— А что, не так? — притворно удивился мальчишка. — К тому же Вы сами кричите.

— Рома! — зашикали на него девочки.

— Замолчите все, наконец! — взывали ребята с последней парты.

Гвалт поднялся такой, что Марье Ивановне вновь пришлось повысить голос:

— Ти-и-хо! — скомандовала она.

И в воцарившейся тишине спокойно продолжила:

— Алиев прав, хозяин дома был мёртв…

— Пха, скукотища, — тряхнула белокурыми кудрями первая красавица класса Лиза, хотя Соня прекрасно видела, как красавицу передёрнуло.

— Ага, ну мертвяка нашли в деревне с кучей картин. И чо? — с готовностью поддакнул безнадёжно и давно влюблённый в неё Коля.

И понеслось. Класс вновь наполнился криками и спорами. Одни доказывали, что по новостям чуть ли не каждый день передают о подобных происшествиях и что в музеях сплошная скукота. Другие осаждали их упрёками, утверждая, что совсем не каждый день путешественники, забредшие в Орловскую область, находят заброшенные деревни и дома, полные картин, да ещё и с трупом.

— А от чего он умер, Марья Ивановна? — перекричал всех Ромка — От старости?

— Хм, от старости? Нет, — Марья Ивановна с загадочной улыбкой обвела глазами класс.

Никто учительницу, конечно, не услышал, но зато её загадочный вид заставил ребят умолкнуть.

— Не от старости, — повторила Марья Ивановна. — От ужаса…

Кто-то присвистнул, теперь все слушали во все уши.

Марья Ивановна снова улыбнулась: что же, заинтересованность — это хорошо, отличный шанс заманить детей века гаджетов в музей.

— А как это случилось, и что было дальше, узнаете на экскурсии, если, конечно, пойдёте. Сейчас ведь 21 век на дворе, и в устаревшие музеи никто не ходит, тем более в картинную галерею.

А класс уже снова шумел:

— Ну, Марь Иванна! Ну, пожа-алуйста, расскажи-ите!

— Что там случилось, Марья Ивановна?

— Я пойду! Пойду с вами! Сколько денег с собой брать?

— А письменное согласие родителей нужно?

— Тише-тише! историю я вам сейчас досказывать не буду. Всё узнаете в своё время. Добавлю только, что путешественнику так понравились картины Глеба Юрьевича Звездочеева — умершего хозяина дома — что он вложил огромные деньги, терпение и труд, чтобы построить музей имени этого неизвестного никому до сей поры художника. Теперь этот музей стоит в Орловском районе. Записок от родителей брать с собой не нужно! Деньги берите только на проезд. Суббота — день открытия музея, в честь этого вход бесплатный. Можете привести родных и знакомых. Итак, записывайте: в субботу, в 10.00 собираемся у здания школы.

***

Соня Маус, та самая девочка, которая пыталась утихомирить класс, первой бросившись на защиту музеев, весело шагала по дороге домой, на свою родную Приборостроительную улицу. Как же это здорово, что в субботу вместо уроков — поход в музей. И главное, можно взять с собой и маму, и папу, и лучших друзей — Ксюшу, Сашку, Надю и Киру. Надя, правда, музеи недолюбливает, ей бы лучше на дискотеку, зато на Ксюшу и Сашку можно надеяться наверняка: Ксюша — любительница Советских и постсоветских фильмов, мастерит кукол, одевает их в модные по тем временам платья. А Сашка после зимнего приключения в Сказочной стране, когда ему пришлось побывать в шкуре собаки, внезапно увлёкся зоологией и таинственными историями, а музей Звездочеева хранит какую-то интересную тайну. И Кира, надеюсь, откликнется, она любит старомодный стиль платьев, а любой художник, даже самый современный, наверняка, хоть раз в жизни обращался к темам старины. Сделав такой вывод, Соня заставила себя прогнать все сомнения и в отличном настроении перешагнула порог подъезда своей пятиэтажки.

***

— Ох, Мышка, прости, мы с папой пойти не сможем. Я как раз в этот день еду в командировку, снимать репортаж. Ты же знаешь, наши спортсмены участвуют в соревнованиях в Москве, — телефонная трубка виновато вздохнула. — Ну, работа у меня такая, что поделаешь. А у папы на 8 утра предварительный заказ, поездка с клиентом в Ливны, вернётся к вечеру, — снова виноватый вздох. — Клиент заказал такси на весь день.

— Ну, ма-а-а-ам!

— Дорогая, мы сходим все втроём в следующий раз. Пусть не бесплатно, ну и ладно! Ты как раз пойдёшь и посмотришь, хороший музей или нет. Так сказать, в разведку. Ладно? Только не обижайся, пожалуйста.

— Эх, ладно, — вздохнула Соня и положила трубку.

Вот, здрасте, приехали. Родители не могут пойти с дочерью в музей, всего разок! В последние месяцы что-то совсем не получаются у них семейные вылазки. У Сони контрольная на контрольной перед летними каникулами, не расслабишься. У мамы, если не командировка, то интервью или важное мероприятие. А у папы — сплошные разъезды, хорошо, если просто обычный вызов такси: до вокзала довезти, или до поликлиники, но папа умудряется то иностранцев по достопримечательностям катать, то за рулём свадебного кортежа оказаться, то, как теперь, вообще на целый день уехать из города. И лето обещает быть у родителей жарким, в прямом и переносном смысле. Ну, ничего, папа обещал зимнюю поездку на отдых, на Новогодние каникулы. Вроде бы родителям обоим дадут отпуск.

До зимы далеко, пока только лето на подходе и вылазка в музей на носу.

— Эх, пожалуйста, пусть друзья, хоть кто-нибудь из них, поедет со мной, — взмолилась Соня и стала набирать номер Ксюши.

Но и тут ждала неудача. У Ксюши, самой старшей из компании, уже девятиклассницы, как раз в день открытия музея был «пробник» по математике. Попрощавшись, Соня набрала Надю, не слишком надеясь на согласие подруги, и оказалась права. Позвонила Сашке, но и у того оказались свои планы: в субботу в двенадцать начиналась выставка кошек, в которой участвовал и его перс Тишка:

— А я как раз собирался пригласить тебя, — растерянно сказал парень.

Что ж, осталась одна Кира, но Соня уже ни на что не надеялась.

— Привет, — прохрипел в трубку незнакомый голос, когда Соня набрала Кирин номер, — на меня напала ангина, слышишь, как «грохочу»?

— Ага, — убито проговорила Соня, — ладно, выздоравливай. Пока.

— Гуд бай. Не расстраивайся!

Соня положила трубку. Что за напасть? У одних работа, у других — контрольные, выставки, ангины или просто нет желания…

— Э-э-э-эх, ладно. В классе тоже ведь есть нормальные люди, с кем можно пообщаться, и картины пообсуждать. Ничего, переживём.

И Соня, достав дневник, тетради, учебники, села за уроки на завтра. А послезавтра — в музей к новым впечатлениям, интересным историям, а может, и к приключениям. Соня и сама не догадывалась, насколько она права.

Глава 2

Картина под чёрной шалью

—

Итак, все взяли деньги на проезд? — спросила Марья Ивановна у тех, кто пришёл без родителей.

—

Взя-а-ли! — послышалось из толпы.

—

Да!

—

Отлично. О, вот и наша маршрутка.

—

К остановке подъехала большая бело-чёрная машина и дети с гвалтом повалили в открытую дверь.

***

Ехать в переполненном транспорте было утомительно. Соня, как воспитанная девочка, уступила место незнакомой бабушке и поплатилась за это. Всю дорогу ехала, полусогнувшись, потому что стоявшая рядом дама, опасаясь грабителей, не упускала свою сумочку из поля зрения, задрав её вместе с рукой к верхней перекладине маршрутки. Сумка раскачивалась, норовя съездить Соню по голове. К тому же в маршрутке стояла невыносимая жара, воздух был тяжёлый и спёртый, приправленный запахом бензина. А открыть окно Марья Ивановна не разрешила, боясь, что кого-нибудь продует.

Единственным козырем Сони в её положении было то, что прямо перед ней оказались сидячие люди, и она свободно могла разглядывать убегающие назад весенние картинки. Нет, скорее, не смотря на весну, картинки были осенними: жёлтые листья, всюду лужи, хмурое небо, такие же хмурые здания… Соня извернулась, вытащила из кармана наушники, мысленно похвалила себя за то, что не оставила их дома и заткнула уши приятной музыкой. Что ж, не так уж всё плохо.

Вот уже позади МегаГРИНН, маршрутка несётся дальше по мокрой дороге. Теперь назад бегут уже не дома с супермаркетами и заправками, а только голые деревья и кое-где ещё заснеженные поля. Пейзаж навевал тоску. Внезапно маршрутку тряхнуло, сверху, снаружи, отклеилось какое-то объявление, залепило вид из окна прямо перед Соней. Стало ещё тоскливей.

«Сплошные неудачи, — возмутилась про себя Соня, настроение резко спустилось к нулю. — Надеюсь, хоть музей не разочарует. Она пробралась поближе к водительскому месту и стала смотреть в лобовое стекло.

Вот впереди слева на обочине показались четыре большие каменные буквы, завершающиеся каменной звездой. Буквы быстро росли. «ЛЁРО», — прочитала Соня. Маршрутка сбавила ход, буквы поравнялись. Соня знала, что потом, когда они окажутся сзади, можно оглянуться и прочесть их правильно: «ОРЁЛ», со звездой перед «О». Знала и что «ГОРОД ПЕРВОГО САЛЮТА» выбито ниже на пьедестале, поддерживающем название города. Но оглядываться не стала, потому что прямо за ней клокотала глухая пробка из пассажиров маршрутки.

Проехали ещё немного, у обочины показался низкий деревянный забор, собранный из кольев. По обеим сторонам ворот высились два деревянных богатыря, со щитами, мечами и в шлемах. «Богатырская застава» — было написано на воротах. Потом дорога разветвлялась. Широкая её часть продолжала бежать вперёд, более узкая заворачивала налево и чуть назад, по ней и двинулись дальше.

***

— Добро пожаловать! — поприветствовал вывалившуюся из маршрутки толпу медведеподобный охранник, подпиравший вход в трёхэтажное здание музея. Его кроме Марьи Ивановны, Сони и ещё двух-трёх примерных учениц никто из-за дикого гвалта не услышал, но охранник не обиделся. С добродушной улыбкой, не прибегая к голосовым или физическим усилиям, быстро помог Марье Ивановне построить ребят по парам. Каждой из своих огромных ручищ охранник молча подгребал к себе по одной ближайшей паре голов, особо не разбирая, кому они принадлежат, и ставил их рядом. Затем подгребал следующую пару и продолжал упражнение до тех пор, пока головы не закончились. Без пары осталась только одна голова (потому, что в классе был 31 ученик) и принадлежала она Соне. Охранник добродушно взъерошил ей волосы и подмигнул, Соня улыбнулась в ответ и, замыкая шествие, перешагнула порог музея.

У неё перехватило дыхание, так здесь было красиво. Поделенный на квадратики кафельный пол напоминал шахматную доску, только квадраты были не чёрные и белые, а золотые и серебряные. Потолок смахивал на перевёрнутый сказочный сад — по нему было разбросано множество ламп в форме цветов. Белоснежные стены украшали картины в позолоченных рамах. Над каждой были подвешены изогнутые, похожие на шляпку от буквы Т специальные лампы. Словно придавленные этим великолепием смолкли ребячьи вопли.

— Это первый зал, — с гордостью сказала подошедшая к группе школьников женщина с указкой в руке. «Экскурсовод», — решила Соня.

— Воу! А сколько их здесь всего? В смысле, залов? — громко спросил кто-то из ребят.

— Так, попрошу не кричать, — погрозила пальцем экскурсовод. — Сейчас всё увидите сами.

Потом вежливо обратилась к учительнице:

— Провести для вас экскурсию?

— Конечно! — обрадовалась Марья Ивановна.

— Тогда, прошу за мной.

Экскурсовод водила ребят по залу от картины к картине. Её рассказ был интересен, но ещё большее удовольствие Соне доставляло просто смотреть на открывшуюся ей красоту. Времена года, пейзажи, натюрморты, портреты… Дамы в пышных бальных платьях и вполне современная одежда, старинные кареты и современные автомобили, архитектурные шедевры дворцов и дома-коробки. Картины завораживали. Казалось, мастер, сотворивший их, жил вне времени сам и погружал во вневременье каждого, кто прикоснулся к его искусству.

Картины представлялись Соне не нарисованными, а живыми. И чем дольше задерживался взгляд на какой-либо из них, тем сильнее было ощущение, что не она, Соня, настоящая девочка, а там, за позолоченной рамой настоящая жизнь. Вот листья колыхнулись от лёгкого ветерка, вот кролик, заметив Соню, притаился на грядке в морковной ботве, как застигнутый врасплох воришка. У него чуть подрагивал носик. Конечно, это обман зрения. Но девочку не покидало ощущение, что стоит чуть отвернуться, и кролик удерёт. Соня даже специально зажмурилась, но открыв глаза, обнаружила воришку на той же грядке. Соседняя картина вообще ввергла девочку в лёгкий шок. Прямо из неё на Соню ехала машина. Конечно, она знала, что нарисованные автомобили не могут по-настоящему ездить, и эта машина, выезжая из перспективы, не увеличивалась, но… она ехала! И при этом Соня могла поклясться, что слышала звук автомобильного клаксона! Живые картины одновременно восхищали и пугали. Но страх этот был от благоговения, а не от ужаса.

К экскурсии 4 «А» иногда присоединялись другие посетители музея, с интересом слушали об истории создания того или иного шедевра, о людях и событиях, запечатлённых художником. Некоторые даже что-то записывали в блокноты, некоторые, послушав немного, отставали от школьной группы, предпочитая самостоятельно бродить по залам.

При переходе в третий зал, ребята начали уставать. Когда класс был уже на втором этаже, заскучавший Рома Алиев вдруг вспомнил, о чём им в четверг рассказывала учительница.

— Извините, что прерываю, Ирина Сергеевна, — обратился он к экскурсоводу, прочитав её имя на бейдже, — нам всё это очень интересно. Однако не могли бы мы прерваться от подробного изучения картин и послушать, что же случилось с самим художником, Глебом Юрьевичем Звездочеевым? Расскажите нам, пожалуйста.

Его тут же поддержало множество голосов:

— Да!

— Пожалуйста!

— Как он погиб?

— Расскажите!

Ирина Сергеевна была немного удивлена, однако чувствовалось, что хранительнице звездочеевской летописи приятен интерес подрастающего поколения. Поэтому она ответила:

— Ладно, хорошо. Думаю, нам это нисколько не помешает. Наоборот, будет даже полезно.

Она откашлялась.

— Расскажу всё, что знаю.

Экскурсовод помолчала, переводя дух и собираясь с мыслями. Соня тоже приготовилась слушать, ей было о-о-о-чень интересно. Она попыталась было протолкнуться вперёд, но не тут-то было: одноклассники вросли в пол как звенья бетонной стены. Пришлось навострить слух из задних рядов.

— Расскажу всё, что знаю, — повторила экскурсовод. — А знаю я о гибели художника и о его семье не очень много. Ровно столько же, сколько знают об этом все современные исследователи жизни Звездочеева. Исследования, кстати, ещё проводятся, интерес к персоне Глеба Юрьевича возрастает. Доподлинно известно сейчас только одно: в его семье произошла ужасная трагедия.

«Трагедия! Трагедия? Траге-едия…», — окрашенный в разные оттенки шёпот прокатился по залу.

— А какая трагедия? — спросила девочка по фамилии Сельдереева.

–У-у-у, это ужасная трагедия. Погибла дочь Глеба Юрьевича, Атлантида.

— Атлантида!?

Каждый в удивлении уставился на экскурсовода, полагая, что ослышался. Даже Марья Ивановна сняла очки, протёрла полой кофточки и водрузила их на место, чтобы лучше видеть рассказчицу.

— Да-да. Именно Атлантида, — подтвердила экскурсовод. — Директор музея Андрей Андреевич и основатель музея Николай Андреевич Крутиковы думают, что родители дали девочке такое имя из-за глубокого изумрудно-серого цвета её глаз. Картина с портретом девочки находится в конце зала. Хотите посмотреть? Хорошо, идёмте.

Толпа ребят двинулась за Ириной Сергеевной. Экскурсовод тем временем продолжала рассказывать:

— От классного руководителя вы, наверняка слышали, что Глеба Юрьевича нашли в доме мёртвым?

— Да-а, — подтвердили заинтригованные ребята, и тут же забросали экскурсовода вопросами:

— Почему его хватил сердечный приступ?

— Чего он испугался?

— Если о его смерти никто не заявил, значит, он был дома один?

— И вообще был одиноким, если о нем так долго никто не вспомнил?

— Расскажите! Расскажите!

— В подробностях! — перекричал всех Рома.

— Тише! — Ирина Сергеевна остановилась, виновато покосилась по сторонам на немногочисленных посетителей галереи. — Хорошо, слушайте. И давайте договоримся, что кричать в музее не будем. Глеба Юрьевича нашли в его собственной комнате, лежащим на полу рядом с перевёрнутым креслом-качалкой. Правая ладонь была прижата к левой стороне грудной клетки, как будто защищала сердце художника, взгляд был направлен на мольберт у стены, в глазах застыл ужас. На мольберте стоял тот самый портрет Атлантиды, который вы сейчас увидите. Никто так до сих пор и не понял, почему он с таким ужасом смотрел на свою картину. После гибели Атлантиды (известно, что её сбила машина), мать девочки заболела и вскоре тоже скончалась. Бедный отец и вдовец поседел, стал похож на старика (это объясняет, от чего в 47 лет у него были совершенно седые волосы). После того, как остался один, Глеб Юрьевич находил утешение в общении с портретом дочери, закрывался в своей комнате, часами сидел в любимом кресле и смотрел на картину, предаваясь воспоминаниям.

Вскоре он вообще перестал появляться на улице, отвечать на письма, принимать посетителей, реагировать на жизнь древни. Остались свидетельства, что одно время сердобольные соседи, немногочисленные и в основном преклонных лет, пытались справляться о его здоровье, приносили ему еду. Когда он грубо выставил за дверь очередного гостя, от художника окончательно отстали. Прошло пять лет, деревня опустела, художник в одиночестве, скорее всего, начал потихоньку сходить с ума.

И вот мы подошли к последней странице его жизни, самой загадочной, о развитии которой можем только предполагать. Однажды, когда Звездочеев, сидя в своём кресле, по обыкновению смотрел на портрет, ему что-то почудилось. Образы, порождённые воспалённым больным мозгом, испугали его так, что сердце художника остановилось.

— Ну, как вам такая история?

Притихшие слушатели, количество которых, как выяснилось, значительно прибавилось, потихоньку зашевелились, одобрительно загудели. Марья Ивановна вздохнула:

— Боже, несчастный человек.

Стоявшие рядом молодые женщины, с интересом выслушавшие историю, согласно закивали.

— А теперь, пожалуйте к портрету. Та самая Атлантида.

Экскурсовод торжественно указала на покрытую чёрной шалью картину, возле которой толпились ребята.

— Судя по сохранившимся документам, сегодня Атлантиде должно было исполниться двенадцать. Не стало её в пятилетнем возрасте. Выстраивайтесь в ряд, подходите к картине по одному, аккуратно приподнимайте шаль. Ребята недоумённо загалдели.

— А почему нельзя снять шаль и показать её всем сразу? — спросила за всех учительница.

— Потому, что так сказал директор, — непререкаемым тоном ответила экскурсовод.

Толпа быстро перетрансформировалась в длинную ленту. Соня опять оказалась в хвосте. «Ну, вот, как всегда», — выругалась она про себя.

Очередь двигалась довольно быстро.

«Ну?» — спрашивали очередного счастливчика, насмотревшегося на Атлантиду. — Какая она?

Каждый отвечал по-разному. Кто-то пребывал в восхищении: «Она прекрасна!», кто-то был разочарован: «Ничего особенного, девчонка, как девчонка». Наконец, дошла очередь до Сони. От чего-то волнуясь, она приподняла кружевную ткань. С портрета, весело улыбаясь, смотрела девочка лет пяти с большими глубокого изумрудно-серого цвета глазами. В густых золотистых кудряшках, разбросанных по плечам, свистел ветер. Бордовое платье с розовой лилией на груди, развевалось, словно флаг. Качели, на которых она сидела, взмыли высоко-высоко, так, что у Сони сердце замерло от ощущения полёта, свободы и страха за эту смелую малышку.

— Кстати, — услышала Соня голос Ирины Сергеевны, — среди искусствоведов, которым довелось столкнуться с этим портретом, сложилась легенда о том, что Атлантида может менять выражение лица. Конечно, это всего лишь сказка или оптический обман, явленный переменой в освещении.

В музейный зал заглянуло солнце, до того скрытое тучами, и снова укрылось за серой пеленой. Соне вдруг показалось, что золотые локоны на картине шевельнулись, а румяное беззаботное личико глянуло по-другому. Лишь на миг. Изумрудно серые глаза стали ярко зелёными, как у кошки, и очень серьёзно, оценивающе посмотрели прямо на Соню.

— Ой! — испуганно выдохнула Соня и непроизвольно прижала руку к груди, к тому месту, где под белой блузкой висел её волшебный оберег, подаренный в своё время Дедом Морозом.

— Что такое? — спросила экскурсовод. — Неужели и тебе почудилось?

— Не-не-нет. Я… Не знаю, — с трудом выдавила Соня, не в силах оторвать взгляд от картины, с которой теперь смотрело весёлое личико.

— Что же, вернёмся к другим картинам, — объявила Ирина Сергеевна.

И класс двинулся за ней.

Соня немного задержалась. Ещё раз отодвинула кружевной полог, внимательно взглянула на Атлантиду. Картина по-прежнему показывала выхваченный из жизни застывший фрагмент — развевающееся платье, золотые локоны, смеющееся лицо…

«Хм… Показалось», — успокоилась Соня и кинулась догонять одноклассников.

Из-под чёрной накидки сверкнули ей вслед холодным светом зелёные глаза.

Глава 3

И грянул выстрел

Экскурсия продолжалась.

4 «А» прошёл второй этаж, побывав во всех залах, и поднимался уже на третий, когда Соне всё-таки удалось протиснуться к Ирине Сергеевне. «Хоть в чём-то сегодня повезло», — девочка иронично улыбнулась.

Вот и третий этаж. В первом зале были уже не картины, а полки с куклами.

— Игрушки Атлантиды, — пояснила экскурсовод. — Андрей Андреевич подумал, что несправедливо будет, если куклы девочки, которая так много значила для талантливого художника, останутся пылиться в каком-нибудь чулане. Он вообще относится к портрету Атлантиды, как к живой девочке, в этом Андрей Андреевич сам не раз признавался. Это звучит несколько странно, однако на самом деле директору просто жаль погибшего ребёнка, он любит детей.

— Что поделать? Сбрендил, — услышала Соня за спиной и оглянулась.

Это был незнакомый мальчик — друг Ромы, которого тот притащил с собой.

— Почему сбрендил? — вступилась она в защиту директора. — Тебе же сказали, он детей любит, и ему жаль Атлантиду.

— Ой-вой-вой, — стал кривляться мальчик, — защитница нашлась. — Какой нормальный человек будет относиться к неодушевлённой вещи, как к живому существу? Рома, это у вас умственно отсталая, или как?

Рома прыснул в кулак, но вслух сказал:

— Владик, зачем ты так? Лучше не лезь, а то получишь в глаз.

— О кого? От неё? Я?

— Да. Ну, в крайнем случае, от её старших друзей.

— Друзей? — с сомнением изрёк Владик. — С чего ты взял?

— Да уж знаю. Сам получал, — неохотно пояснил Рома.

— В глаз?

— Не. По затылку. От рыжей фурии. А она, между прочим, лет на пять старше.

— Алиев, тише! — шикнула на него Марья Ивановна.

Кукольный зал кончился. В следующем зале кукол больше не было, но не было и картин. Зал был пуст. Вся левая его сторона, наверное, была окном, потому что стену целиком, от потолка до пола, закрывали плотно задвинутые шторы.

— А сейчас прошу отойти на середину зала, — попросила Ирина Сергеевна.

4 «А» с родителями, учительницей и присоседившимися к ребятам другими посетителями музея повиновались, недоумённо переглядываясь и вертя головами по сторонам.

— Сейчас вы увидите одну из самых больших картин в творчестве Звездочеева, — торжественно объявила тем временем экскурсовод. — Эта картина — лучшее творение Глеба Юрьевича. Наряду, разумеется, с «Атлантидой». Итак, внимание, перед вами…

Она взялась за свисавший с карниза шнурок

–… картина «Полуночный мир Мечты»!

И дёрнула за шнур.

Шторы разъехались, по залу прокатился восхищённый вздох. Картина была огромна — занимала всю стену 80-меторового зала, и действительно, хороша. На первый взгляд на ней всё было просто: обычная полночная дорога, освещённая фонарями и обрамлённая по обеим сторонам деревьями. Но приглядевшись, Соня стала замечать светлячков, мелькающих меж деревьев. Через минуту поняла, что это не светлячки, а феечки. Луну на миг перекрыла тёмная фигура и быстро заскользила дальше, выхватываемая из темноты светом фонарей. Да это же Баба Яга на метле! В лунной дорожке пруда, вырытого недалеко от дороги, мелькнул большой рыбий хвост, потом высунулась длинноволосая девичья голова…

— Эту картину Глеб Юрьевич начал рисовать ещё в детстве, — пояснила Ирина Сергеевна, довольная реакцией экскурсантов. — С годами картина становилась всё полнее и насыщеннее, сюжет обретал всё новые детали. Исследователям удалось найти дневник художника, в котором он описывал все метаморфозы, происходившие на этом холсте с годами. Глеб Юрьевич сам…

Не понимая, почему экскурсовод умолкла, Соня, взглянула на Ирину Сергеевну, с которой теперь стояла совсем рядом. То, что она увидела, её потрясло. Женщина застыла, вдохновенным взглядом взирая на картину, застыл взмах её руки, застыло движение губ, с которых вот-вот готовы были сорваться слова, застыли внимавшие ей экскурсанты…

— Что с вами? — беспомощно пробормотала девочка, хватая за руку ближайшую к ней одноклассницу, которая остановилась на одной ноге, не успев сделать шаг.

Рука была тверда и холодна. Одноклассница не шелохнулась. Зал стал похож на застывшую картину, сложенную из реальных людей-манекенов. Застыли все, кроме Сони. Девочка почувствовала себя принцем из детской сказки, очутившимся в спящем королевстве. Оказывается, это очень страшно, когда вокруг нет живых людей. «Нет живых», — эта невольная мысль испугала её. Захотелось услышать хоть какой-то звук, хотя бы свой собственный голос.

— Что проис…

Не успела она договорить, замигал свет. Взгляд Сони упал на картину, единственную, казавшуюся живой и тёплой в мёртвом пространстве зала. Девочке непреодолимо захотелось подойти к этой нарисованной художником жизни, она сделала шаг, другой. С каждым шагом притяжение к картине становилось всё сильнее и сильнее. Соня почувствовала неладное и начала сопротивляться. Куда там?… Ноги поехали по кафелю, будто картина была магнитом, а она, Соня, железным гвоздиком.

— Помогите! — закричала Соня, но никто не отозвался, что при данных обстоятельствах было естественно.

Картина быстро приближалась, сейчас Соня стукнется о её застеклённую поверхность! Девочка инстинктивно протянула вперёд руки, но они… прошли сквозь стекло. Ноги зацепились за нижнюю часть рамы, и Соня ухнула в темноту…

***

В голове — туман, в глазах — муть. Соня, только-только пришедшая в себя, пыталась сфокусировать зрение, чтобы понять, где находится. В какой-то момент ей почудилось, что над ней кто-то стоит, внимательно её разглядывая. Девочка моргнула, видение исчезло.

Зрение, наконец, сфокусировалось. Соня увидела высоко над собой тёмный потолок, с которого свисала огромная люстра в виде букета огромных лилий. Люстра не горела, но было не темно, просто сумрачно. Соня попыталась теперь сфокусировать память: чтобы понять, где она оказалась, нужно вспомнить, что произошло. У неё получилось. Точно! Её же затянуло в картину! Но это значит…

Соня резко вскочила. Глаза уже привыкли к темноте, и девочка, оглядевшись, поняла, что она всё ещё в музее Звездочеева. В том самом зале, в котором по-прежнему стояли застывшие фигуры одноклассников, Марьи Ивановны, других незнакомых Соне людей. Ирина Сергеевна всё так же безмолвствовала с открытым ртом, не договорив фразу о дневнике художника. Вот только что-то с ними было не так. Соня пригляделась и поняла: вокруг стояли не сами люди, а… словно — их тени!

«Да что же это?» — мысленно воскликнула Соня. Взгляд её упал на ту самую, поразившую её огромную картину. Она тоже изменилась. Теперь на холсте не было ничего. Лишь чёрная пустота зияла внутри золотой рамы. Притяжения не было тоже.

Соня решительно шагнула к картине, протянула руку. Чернота оказалась на ощупь неприятно склизкой и податливой. Она, как живая, тут же начала обволакивать Сонину руку. Девочка, испугавшись, резко подалась назад, слизь чмокнула, выпуская добычу, и ушла обратно в черноту.

«Туда не стоит лезть», — подумала девочка с содроганием.

Оглядела зал и… растерялась. Она до сих пор не понимала, что происходит. Что случилось? Почему здесь темно? И, самое главное, почему все посетители музея застыли и выглядят, как тени? Она попыталась достучаться до Марьи Ивановны, Ирины Сергеевны, одноклассников… Всё тщетно. Люди словно стали частью музея. И лишь она, Соня, была здесь единственным живым человеком.

Вдруг где-то в соседнем зале, куда её группа ещё не успела дойти, послышался грохот. Словно кто-то спрыгнул с высоты на кафель. Звук неестественно громко отозвался в «пустом» помещении. Соня вздрогнула, но обрадовалась: «Здесь кто-то есть!» Она рванулась было на звук шагов, но, добежав до дверного проёма, шмыгнула к стене, прижалась к ней спиной. Теперь её терзали сомнения. Кто? Друг? А если нет? Странные метаморфозы с картиной, людьми, меняющий выражение лица портрет маленькой девочки. И сами шаги, которые с каждой секундой приближались, были странными. Размеренные, чёткие, неторопливые, сопровождаемые звяканьем, они напоминали ход метронома, довольно большого и тяжёлого.

— Шпоры! — догадалась Соня.

И это было тоже странно.

Соня прижала руку к груди, где под кофтой угадывался рельеф оберега. Конечно, волшебный кулончик, подаренный Дедом Морозом во время её прошлого путешествия в Сказочную страну, защитит её. Соня сделала глубокий вдох, смело шагнула через порог. Грянул выстрел.

Дальнейшее было словно в замедленной съёмке. Соня могла поклясться, что видела, как пуля, увеличиваясь по законам перспективы, приближается. Неведомая сила потянула девочку назад, за стену. Она повиновалась, движения её были до странности медленными, но двигаться по-другому не получалось. Пуля задела Сонино плечо. Сначала она ощутила только сильный толчок и удивилась, почему рука стала непослушной. Через мгновение всё тело пронзила острая боль, и время вернулось в свой ритм.

Соня снова выглянула из-за угла и увидела своего врага. Медленно, в развалку к ней шёл ковбой, очень странный, (впрочем, девочка уже начала привыкать к здешним странностям). Он был как будто не настоящий, а словно… нарисованный, что ли.

— Нарисованный ковбой? — Соня на миг даже забыла про боль.

И тут она сообразила, что ковбой тоже её видит. Он шёл, медленно поднимая руку с нарисованным пистолетом. Рана у неё на плече была вполне настоящей, поэтому Соня не строила напрасных иллюзий. Задвинувшись обратно за стену, она затопала на месте. Вначале намеренно громко, потом тише, тише. По её расчётам, у нормального человека, который услышал бы её топанье из другого зала, могло сложиться впечатление, что Соня убежала. Как воспринимают звуки нарисованные люди, она не имела понятия, поэтому затаилась, даже постаралась не дышать.

И тут же услышала, как позвякивание шпор из соседнего зала звучит всё ближе, громче, быстрее. Нарисованный человек бежал, приближаясь к залу, в котором пряталась Соня. Девочка сползла по стене, села на корточки, сжалась. Она очень надеялась, что ковбой пробежит мимо, не заметив её. Вбежав в зал с чёрной картиной, ковбой вдруг остановился, будто раздумывая. Нарисованный человек стоял прямо над Соней, дуло нарисованного пистолета почти касалось её головы. Соня понимала, что с минуты на минуту будет обнаружена и, сделав неимоверный прыжок за спину ковбоя, что есть мочи, толкнула его ногой в зад (человек оказался неожиданно лёгким). Отправив ковбоя в полёт по залу, она дала дёру в другую сторону — в ту, откуда он пришёл. Но не успела преодолеть и трёх метров, как кто-то схватил её за здоровое плечо. Не успела она опомниться, как её втащили в какое-то окно в стене. Через минуту Соня поняла, что это не окно, а… картина! Её рот открылся, чтобы закричать, но оказался зажат нежной, словно сделанной из бумажной салфетки, рукой. А в ухо заполз едва слышный шёпот: «Ради Бога, тихо, а то услышит».

В этот момент Соня увидела, как мимо рамы прошёл тот самый ковбой. Он остановился, нервно оглянулся, сердито рыкнул что-то неразборчивое и исчез из поля зрения обитателей картины.

Ещё некоторое время Соня и её неизвестный спаситель не решались пошевелиться. Потом девочка услышала, как кто-то за её спиной облегчённо вздохнул, и мелодичный женский голос сообщил:

— Всё. Ушёл.

Бумажные на ощупь руки, зажимавшие рот девочки, отпустили её.

Соня быстро оглянулась. Прямо за ней стояла дама в красном платье, в её глазах читалось любопытство. Дама казалась такой же, как ковбой, нарисованной.

— Вы-ы-ы, — протянула вконец обалдевшая Соня, — Вы-ы-ы… Простите, Вы-ы-ы…

— Да, я — картина. Если быть точнее — «Дама в красном».

— Но Вы… живая! И тот ковбой…

— Да, а что? — спросила дама так, будто в том, что она — живая картина, не было ничего необычного.

— А… Ничего. Извините. Спасибо, что спасли.

–Ах, да не за что! — улыбнулась дама и только теперь обратила внимание на раненое плечо Сони.

— Ах, деточка! Он всё-таки тебя зацепил! Вот поганец!

Соня вспомнила про полученную сегодня рану, и сердце девочки словно ухнуло в бездонную пропасть. Только сейчас она поняла страшную вещь. Оберег, который должен был защитить её, заморозив дуло пистолета, не сработал. «Но от смерти-то он меня спас!» — подумала девочка, вспомнив о неведомой силе, затянувшей её в укрытие, когда она вышла навстречу пуле.

«А что было бы, если бы пуля всё же попала мне в грудь? — продолжала размышлять Соня. — Я бы не умерла, а мучилась?». Она совершенно отчётливо поняла: да, это так. Её прошиб холодный пот.

— Сейчас я тебя подрисую, — говорила между тем дама, у которой в руках невесть откуда уже были краски и кисть.

Она оглядела Соню глазом художника и протянула руку с кисточкой к Сониному плечу.

— Нет! — в замешательстве отстранилась Соня. — Я же не картина!

— Не волнуйся, — сказала дама. — Как только выйдешь из моей картины, всё, что я нарисую, приживётся.

— Точно?

— Даю слово.

— Ладно, — Соня, поколебавшись, доверила даме плечо (всё равно блузка испорчена) и та стала его «подрисовывать».

Было не больно, скорее приятно, немного щекотно. И вообще Соня заметила, что как только она оказалась внутри картины, рана перестала болеть.

— Почему ковбой собирался меня убить? — спросила Соня, чтобы скоротать время за светской беседой.

— Ой, девочка, откуда же я знаю? У нас вообще странные дела стали твориться.

— Да? И какие же?

Дама вздохнула и начала рассказывать.

Глава 4

Очень странные дела

—

Это началось, когда ТОТ человек нас нашёл. Нас вынесли из старого хозяйского дома. Мы попали в очень большое помещение, куда более объёмное, чем это. Думаю, что это был дом ТОГО богатого человека. Вначале всё было спокойно. Потом… потом начались очень странные дела. Некоторые из НАШИХ, как будто сошли с ума!

—

И в чём это выражалось?

—

Ну, во-первых, они стали выходить из своих рамок, как знакомый тебе ковбой, — пояснила дама. — Видишь ли, картины, подобные мне, могут лишь высовываться из рамки. Вот смотри.

Дама коснулась застеклённой части рамки, её рука прошла сквозь неё, словно там не было стекла. Вслед за рукой по ту сторону рамки оказалась и часть туловища, до пояса.

— Но и это не вполне нормально. Обычно картины не умеют выходить за пределы отведённых им границ. Однако… — дама многозначительно посмотрела на Соню. — Благодаря тому, что я не совсем в порядке, я смогла тебя спасти.

— Хм. Я так понимаю, те картины, которые могут выходить из своей рамы, стали творить что-то невразумительное. Так?

— Именно. Умная девочка. Кстати, как тебя зовут?

— Соня.

— Прекрасно. Так вот, Соня. Чуть раньше, чем обнаружилось, что некоторые из нас умеют покидать рамки, случилось ещё кое-что.

Когда мы оказались у богача дома, он сразу стал распоряжаться нами: одних грозился продать, других — оставить у себя, развесить по стенам и выдать за свои творенья. Как только он озвучил свои угрозы, в первую же ночь, всё и началось.

Мы, картины, не спим, можем лишь задремать ненадолго. И вот я проснулась от грохота. Тогда я ещё не могла выглядывать из рамки, поэтому не увидела виновника шума. Зато стояла я напротив двери, уже расчехлённая, поэтому прекрасно видела, что происходит прямо перед моими глазами. А случилось вот что. Дверь отворилась, вошёл какой-то человек, наверное, из обслуги.

«Кто здесь?» — спросил он, направив на нас фонарь.

Внезапно лицо его исказилось, в глазах мелькнул ужас. Поначалу я не поняла, чего он испугался. Но это поначалу. Далее произошло нечто ещё более странное. С той стороны, откуда до этого слышался грохот (его источник всё ещё был вне моего поля зрения), послышались громкие чавкающие звуки. Человек сделал в их направлении несколько шагов и, судя по грохоту, уронил сначала фонарь, потом упал сам. Мне было его уже не видно. Зато слышала я всё очень хорошо.

По тому, как изменился тон рассказчицы, Соня поняла, что дальнейшие события или чрезвычайно чудовищны, или очень важны. А может, и то и другое.

— Так что же Вы слышали? — поторопила она Даму.

— Я услышала голос, от которого по мне, хотя я всего лишь картина, побежали мурашки. Он как будто состоял из нескольких голосов.

«Приведи своего хозяина!» — приказал голос.

«Хозяин спит!» — работник почти срывался на крик.

«А разбудить?» — спросил голос.

«Он разозлится! А-а-а! Кто-нибудь!»

Эхо от этого крика, разнеслось, наверное, по всему дому. В общем, сбежались все обитатели дома. Работник стал рассказывать, что с ним приключилось, но ему, понятно, не поверили.

После этого каждую ночь в нашей комнатке случался погром, очевидно, обладатель страшного голоса пытался привлечь внимание хозяина дома. Я не понимала, зачем ему понадобился хозяин? И до сих пор не понимаю, почему он не сделал даже попытки покинуть пределы комнаты, чтобы самостоятельно найти того, кто ему был нужен?

Как бы там ни было, богатый господин забеспокоился. Да и как было не беспокоиться, когда твои люди в один голос твердят о необъяснимых событиях, творящихся в его доме.

Однажды ночью он сам наведался к нам. Вначале всё было тихо. Постояв, хозяин собрался было уже уйти, как вдруг из темноты, протянулись две чёрные тонкие змеи (впрочем, вместо голов у них на концах были странные пальцевидные отростки, похожие на рожки улитки), схватили его и утянули за пределы моего поля зрения. Снова зазвучал страшный двойной голос: «Как ты посмел присваивать картины Глеба Юрьевича Звездочеева и продавать их? — гневно вещал он. — Ты поплатишься за это, если сейчас же не откажешься от своей затеи!»

Богач плакал, и умолял, и обещал рассказать всему миру о том, что он — лжец. «Пощади!» — вопил хозяин дома, и вопли становились всё истеричнее, видно, место, куда его волокли, было страшным, и хозяину не хотелось приближаться к нему.

«Не убью тебя, — пообещал голос, — если построишь музей для творений этого великого художника. Построишь?»

«Да! Хорошо! Я всё сделаю!»

«Оформление делай, каким угодно, только чтоб красиво! Понял?»

«Да! Отпусти! Задыхаюсь!»

«И чтобы то, что сейчас произошло, осталось в тайне! Не надо пугать людей. Надо, чтобы они пришли в музей, особенно дети! Глеб Юрьевич любил детей. Ты всё понял?»

«А-ага! — поспешно ответил богатый господин. И вдруг закричал: «Этого не может быть! А-А-А!!!»

«Убирайся! И помни: нарушишь договор…» — нависла устрашающая пауза и руки-змеи выбросили его из комнаты.

— Да, забыла добавить, — дама внимательно посмотрела на Соню. — Как ты уже, наверное, поняла, картины живут своей жизнью, той самой, которую в них вдохнул художник. Но для людей в обычном мире, мы, даже если двигаемся, остаёмся неподвижными. Однако, после того случая вокруг нас словно бы открылся другой мир. Вот этот как раз, — она указала в зал музея.

— Ага… Это, как бы,… другая реальность, да? — догадалась девочка.

— Да, примерно так. И теперь мы одновременно находимся в этих двух реальностях. Только в одном мире мы неподвижны, а другом — наоборот. О, я закончила, — Дама придирчиво осмотрела Сонино плечо. — Что ж, вроде бы всё хорошо. Как ты думаешь?

— Да. Как будто ничего и не было, — Соня с удивлением посмотрела туда, где совсем недавно была рана. — Спасибо, э-э-э, Дама в Красном.

— Не за что, — Дама улыбнулась. Соня потопталась на месте, что-то обдумывая.

— Эм… А-а-а у Вас нет никаких предположений, откуда мог взяться тот обладатель страшного голоса?

— Эх, к сожалению, нет. Но зато я точно знаю: то, что он сотворил с нами, ни к чему хорошему не приведёт. После ТОГО случая богач сразу же взялся за строительство музея. И как только нас перенесли сюда,… некоторые из нас сошли с ума.

— Хм, видимо этому… обладателю голоса… нужно было отдельное здание. И чтобы здесь были посетители. Причём… с детьми. Зачем, интересно, ему это понадобилось?

— Вопросы, вопросы, вопросы, — вздохнула Дама.

— Ну, ладно, — сказала Соня. — Спасибо ещё раз, что спасли, и спасибо, что вылечили. Я пойду. Мне нужно выбираться.

— Да, да. Иди, — согласилась Дама.

А Соня, помедлив, добавила:

— И я попытаюсь разобраться, что тут происходит.

— Ну… Попытка не пытка. Но смотри. Это, наверняка, очень опасно. Береги себя.

— Хорошо. Спасибо за помощь.

Девочка шагнула к раме и уже приготовилась перекинуть через неё ногу, чтобы вылезти, но стукнулась о стекло…

— В смысле! — не поняла Соня и ощупала руками стекло, почти как мим на подмостках. — Почему я не могу вылезти?

Она с удивлением и подозрением повернулась к Даме, но, та, растерянная не менее Сони, лишь развела руками.

— Говорю же, — пробормотала она только, — очень странные дела.

— Я что, картиной становлюсь? — предположила Соня.

— Не знаю. Здесь до тебя был ещё один человек, но он ушёл дальше, так, что я не знаю.

— Ещё один?

— Да. Старше тебя. Это был мужчина. И поскольку он не заходил ко мне, я не знаю, почему ты не можешь даже высунуться из картины, как я, например.

В доказательство своих слов, Дама высунулась из рамы по пояс. Соня протянула руку и снова наткнулась на стекло.

— И что… Я здесь останусь? — испугалась девочка.

— Уж лучше здесь, чем пойти в лабиринт, — сказала Дама и тут же, спохватившись, прикрыла рот ладонью.

— Что ещё за лабиринт? — тоном дознавателя спросила Соня

— А, да так. Ляпнула, что попало, — занервничала Дама и натянуто засмеялась. — Привычка такая: говорить ни к селу, ни к городу. Забавно, правда?

— Что за лабиринт? — продолжала наступать Соня.

— Это страшное место, появившееся вместе с этим, другим, миром, где мы с тобой сейчас находимся. Вход есть в каждой картине. Но туда лучше не лезть.

— Откуда ты знаешь, что там? Сама побывала?

— Нет, — растерялась Дама. — Я не знаю, откуда. Просто — знаю, и всё.

— Покажи, где вход.

— Нет! Я же сказала, там опасно! Там тоже ходят обезумевшие картины. И те, что Глеб Юрьевич нарисовал, и какие-то другие…

— Дама, понимаешь, мне нельзя здесь оставаться! Мне нужно вернуться домой. И если я не могу выйти тем же путём, каким пришла сюда, значит, должна рискнуть. Ты говоришь, что вход в лабиринт есть в каждой картине этого музея, так?

— Так, — загнанно произнесла Дама в Красном.

— Значит, я пройду по лабиринту и выйду через другую картину, где-нибудь у выхода из музея.

— А почему ты уверена, что выйдешь? Через мою раму ты же не можешь пройти?

— Знаю. Но вдруг через другую смогу? Может, это потому, что ты потихоньку… — Соня запнулась.

–… схожу с ума? — закончила за неё Дама грустно. — Да, ты, наверное, права.

— Простите, — сконфузилась Соня.

— Ничего. Лучше горькая правда, чем сладкое неведение. Верно? Пойдём, я открою тебе дверь.

Дама в Красном подошла к стене напротив рамы. В её руке появился ключ, дама приставила его к пустой стене и повернула. Соня совсем не удивилась, когда ниоткуда появилась тёмная дверь, которая тут же распахнулась, обнажив такой же тёмный коридор, тускло подсвеченный нарисованными свечами.

— Тебе понадобятся с собой две вещи, — сказала Дама, посмотрев на Соню. — Карта и краски.

Она протянула девочке материализовавшийся из воздуха кусок раскрашенной бумаги и те самые краски, которыми подрисовала Сонино плечо.

— Спасибо, — с благодарностью тихо произнесла Соня и взяла предметы, которые немедленно растворились в воздухе.

— Они появятся, как только ты подумаешь, что они тебе нужны, — успокоила Дама.

— Спасибо. Спасибо за всё! — Соня вдруг подалась вперёд, порывисто обняла женщину.

— О! Не за что, девочка, — растроганная дама погладила Соню по волосам.

— Ну, я пошла.

Соня развернулась к двери и с содроганием шагнула в тёмный коридор.

Дама грустно посмотрела ей вслед, потом бесшумно прикрыла дверь, которая тут же слилась со стеной.

Глава 5

Хитрая карта

Идти по незнакомым, едва подсвеченным, коридорам было жутко. Время от времени девочка останавливалась под очередным фонарём, в её руке появлялась карта. Соня постоянно оглядывалась, ожидая нападения из-за каждого угла. Но было тихо и пустынно. Пару раз Соне попадались рамы на стенах, но и они были пусты. Что делают и куда пропали обитатели рам, было неизвестно. На память приходили рассказы Дамы о сошедших с ума картинах. Волосы шевелились на голове, кровь холодела, девочка шла всё медленнее. И вдруг остановилась. Что-то изменилось впереди. В полумраке виднелась дверь, в которую была вделана картина. По бокам от неё ещё две двери, тоже с картинами. Рисунки на них были разными, это девочка определила сразу по неясным очертаниям линий, но пока не разобрала, что же такое на них изображено. Подошла ближе.

На двери слева красовалась «Восточная Дева», которую Соня уже видела во время экскурсии. С картины насмешливо смотрела застывшая в изящном изгибе темноокая красавица в фиолетовом наряде с пером в густых волосах. На второй двери, которая была посередине, девушка в современной одежде собирала цветы. «Цветик», — флуоресцентными чернилами было написано на ярлыке. На третьей двери, на которую из коридора падал тусклый свет, был изображён мужчина во фраке с цилиндром на голове. Он сидел в кресле, сжимая во рту трубку, вальяжно откинувшись на спинку, при этом продолжая опираться на трость, и с подозрением смотрел на Соню. Девочке стало не по себе, но она продолжала рассматривать картину. Под прямым тонким носом мужчины были лощёные, как и весь он, чёрные усы. «Сама элегантность», — значилось на дощечке под рамой.

Куда двигаться дальше? Соне захотелось заглянуть в карту, и карта появилась в её руке. Конец лабиринта утопал в путанице туннелей, образующих причудливый узел. А с того места, где Соня сейчас стояла туда тянулись три дороги: наверное, те самые, которые начинаются за этими дверьми. Но… на карте не были обозначены сами двери.

«Очень подозрительно», — подумала девочка и сложила карту, которая сразу же исчезла. — Но раз уж эти двери ведут к одной цели, можно рискнуть и войти в любую». Соня выбрала самую, как она думала, безобидную картинку с беспечной танцовщицей. Протянула руку к двери, но тут же отдёрнула её, испугавшись голоса с картины.

— Думаешь, можно так просто пройти? — игриво спросила Восточная Дева.

— А вот и нет, — весело подхватила Цветик.

— Тебе нужно выбрать ПРАВИЛЬНУЮ дверь, — важно заметил элегантный господин.

— Правильную? Но разве все вы не ведёте к одной и той же цели?

— А вот и нет, — задорно улыбнулась Цветик.

— С чего ты взяла, девочка? — спросил элегантный господин.

— Ну-у-у, на карте так показано.

— Карта ошибиться может, — серьёзно сказала Дева. — Ну, что, попробуешь отгадать загадку?

— Или пойдёшь искать другую дорогу? — подхватила Цветик.

Господин просто взглянул на Соню вопросительно.

— Эм… — Соня колебалась. — А что за неправильными дверями?

— Смерть, — кровожадно сказали все трое.

— Мда… Как я сама не догадалась? — буркнула Соня и, вновь достав карту, решила всё хорошенько обдумать. На её пути, пока она шла сюда, встречалось много поворотов, ответвлений, которые тоже вели к конечной точке, то есть в тот самый неразборчивый клубок. Может быть, дело в клубке? Не разобрать, что там и с чем переплетается. Может, к настоящему выходу ведёт только одна из этих ниточек?

— А какие смерти за неправильными дверями? — вновь задала вопрос Соня.

— Мы не знаем, — замотали головами нарисованные люди. — Ну, так что, будешь решать загадку?

— Да, — твёрдо сказала Соня, а про себя подумала: будь, что будет.

— Хорошо, — вздохнула Дева.

Все трое застыли с траурными лицами. Соня сжалась. Загадки она любила, но… неизвестно, чем закончатся её разгадки в таких странных и не самых приятных обстоятельствах…

— Человек с трубкой не лжёт, — монотонно сказала Дева.

— Я врунья, — также бесцветно произнесла Цветик, Соня перевела взгляд на неё, — а девушка с пером всегда правдива.

Цветик замолкла, Соня посмотрела на элегантного господина, ожидая следующей фразы от него, и не ошиблась:

— Я прав, а девушка с цветами врёт, — обронил он.

Повисла тишина, Соня осталась в недоумении. Что за галиматья?

— И как мне это понимать? — спросила девочка, надеясь, что настоящая загадка ещё впереди.

— Ты должна отгадать, кто из нах троих прав, — произнесла Дева.

И Соня стала думать.

«Хм… Что там они говорили? «Человек с трубкой не лжёт». Это ни кто иной, как «Сама Элегантность». Он и сам подтверждает это: «Я прав», при этом обвиняя Цветика во лжи. А та, в свою очередь, подтверждает, что она врунья, и что Восточная Дева всегда правдива. Значит, Дева не солгала насчёт Элегантности. А это значит… За ним и есть правильная дверь?»

Девочка подошла к третьей картине и уже протянула руку, чтобы толкнуть дверь, но тут…

«Цветик врёт! Цветик врёт!» — голос звучал в её голове и был очень знакомым. Низкий, бархатный, от него на сердце стало спокойно и тихо, а под футболкой вдруг кольнул морозец, как раз там, где на груди висел кулон.

«Оберег! Дед Мороз!» — догадалась девочка.

А голос продолжал сигналить: «Цветик врёт! Цветик врёт!» Постепенно сигналы становились тише, и, наконец, растворились в тишине.

«Так, Цветик врёт, — повторила про себя Соня. Надо подумать. Я и так знаю, что Цветик врёт, она сама в этом призналась…

— Сама призналась… — медленно повторила Соня, пристально глядя на девушку с цветами. — Хм… Так, повторим загадку. Дева говорит, что Элегантность не лжёт, Элегантность это подтверждает и говорит, что врёт Цветик. И Цветик соглашается с обвинением и утверждает, что Дева всегда правдива… Стоп!

Внезапно Соню озарила догадка:

«Цветик врёт! Она врёт, что Дева всегда говорит правду! А та, значит, лукавит, что Элегантность всегда честен! В свою очередь он тоже врёт, когда говорит, что прав, но подтверждает патологическую лживость Цветика! Дверь с Цветиком и есть правильная!»

Соня смело шагнула к средней двери, распахнула её, не давая себе времени на сомнения, шагнула в такой же тёмный коридор. «Надо же, справилась!» — услышала она прежде, чем дверь за её спиной захлопнулась.

Соня хмыкнула и зашагала к ближайшему фонарю, такому же нарисованному и тусклому, как прежние, достала карту, развернула её. Если бы в этот момент кто-нибудь наблюдал за Соней, то увидел бы, как её брови стремительно поползли вверх, краска сползла с лица. «Спасибо тебе, Дед Мороз!» — пробормотала Соня, разглядывая карту. Два из трёх коридоров за дверями, которые она только что прошла, укоротились и заканчивались тупиками с сюрпризами: левый коридор по всей длине был утыкан чем-то острым — толи длинными шипами, толи короткими саблями, а правый наполнился зелёной водой — может, бассейн с затухшей водой, может, болото со смертельной трясиной.

— Ничего себе! — возмутилась девочка. — Вот так значит? Во время не показываешь опасность, а стоит её благополучно миновать, так демонстрируешь, что там подстерегало? Как же теперь тебе доверять?

Она хмыкнула, убрала карту и направилась дальше.

Глава 6

Опасные коридоры

И опять потянулись едва подсвеченные коридоры. И вновь Соня шла, зорко глядя вперёд и по сторонам, время от времени сверяясь с картой. Зная теперь, по какому принципу функционирует карта, девочка действовала вдвойне осторожно. Иногда ей встречались двери, похожие на ту, через которую Дама в Красном выпустила Соню из картины. Многие из них почти сливались со стеной, но Соня угадывала их очертания. Логично было бы предположить, что эти двери тоже принадлежали картинам, и через них, если удалось бы выйти по ту сторону рамы, можно попасть в музей и добраться до выхода. Но Соня не решалась открыть ни одну из них, или просто постучать. Вдруг попадётся бешеная картина?

Пока всё было тихо, и Соня подрасслабилась. Она не представляла, сколько прошло времени с тех пор, как она решила задачку с дверями и картинами. Впереди была полная неизвестность и, что самое неприятное, разгребать неизвестное количество последующих шарад ей придётся в полном одиночестве, надеясь только на себя.

Задумавшись, Соня не обратила внимания, как изменилась левая стена коридора. На уровне её бедра на стене появилась череда маленьких квадратных рамочек. Едва Соня поравнялась с первой рамкой, раздался щелчок, что-то тёмное, длинное и тонкое промелькнуло, задев Сонину юбку, врезалось в противоположную стену. От неожиданности Соня вскрикнула, тут же вылетев из своих раздумий. Оглядев себя, обнаружила в юбке свежую дыру. И тут увидела «снаряд»: им оказался обыкновенный чёрный остро заточенный карандаш. Соня с опаской покосилась на вторую рамку. И как раз вовремя. Из рамки уже высунулся фиолетовый карандаш, взяв прицел на Соню. Девочка рванулась вперёд, фиолетовый вылетел, оторвал клочок её юбки и тоже врезался в стену. Соня бежала, не останавливаясь и не оглядываясь, слыша за спиной щелчки и дробные удары, словно кто-то лущил семечки и швырялся сухими горошинами.

Наконец, рамки кончились. Тяжело дыша, Соня остановилась. Только теперь позволила себе оглянуться. За ней тянулась длинная дорожка из разноцветных карандашей. В дальнем её конце, как поверженный флаг, валялся нанизанный на сиреневый карандаш клочок клетчатой юбки. Соня с сожалением оглядела подол свой школьной формы: юбка была испорчена.

— Хоть сама жива, и то ладно, — философски изрекла она и вдруг подумала про краски: а что если…

Мысль показалась ей логичной. Девочка, словно фокусник, достала из воздуха краски и только приготовилась нанести первый мазок, как сверху что-то громко треснуло. Она быстро подняла голову и увидела, что прямо над ней из потолка торчит нижняя часть огромной рамы. Треск повторился, рама опустилась ниже. Отложив починку юбки, Соня сделала шаг вперёд и в ту же секунду на место, где она только что стояла, в пол врезалась гигантская застеклённая рама. Стекло не разбилось, рама не рассыпалась. Соня ещё раз посмотрела наверх и заметила, что точно такие же куски рам торчат из потолка и дальше по коридору, только не вплотную друг к другу, как карандаши, а с интервалами.

В таком интервале, окрещенном Соней «местом для передышки» и стояла сейчас Соня. Рама, которая осталась позади девочки, стала медленно возвращаться на исходную позицию. Рама, которая была перед ней, в тот же миг резко вонзилась в пол. Затем, когда и та начала подниматься, Соня увидела через её стекло, как резко пришла в движение третья рама. Поняв принцип движения рам, Соня начала проходить и это испытание. Шаг, остановка, шаг, остановка. Девочка старалась пройти под рамой в момент её подъёма, если не успевала, то останавливалась, ждала, когда рама опустится вновь и только после этого продолжала путь. Оживали, как разбуженные ото сна механические чудовища, только те рамы, через которые Соня ещё не успела пройти. Позади девочки воцарялась абсолютная тишина. Соне иногда хотелось оглянуться, но отвлекаться было некогда: всё внимание поглощала задача встроиться в ритм тяжёлого танца рам.

Как только последняя рама оказалась позади, Соня, первым делом, оглядела стены и потолок — насколько хватало взгляда впереди. И правильно сделала, что осмотрела пол тоже — на нём покоились необычные по форме камни. Они напоминали буквы, разбросанные хаотично. Соня некоторое время настороженно их разглядывала. Поняв, что камни не собираются вылетать с мест, чтобы её убить, она перевела дух. Похоже, можно было немного отдышаться и, наконец, дорисовать юбку. Этим Соня и занялась.

Дорисовывать на себе было неудобно. «В конце концов, я здесь одна, не считая картин», — подумала Соня и решительно скинула юбку. Дело пошло веселее. Оказалось, что быть художником-реставратором не так уж и сложно, по крайней мере, с чудо-красками, которые ей вручила нарисованная Дама. Цветовая палитра была более чем разнообразна, кисть легко парила, смешивая нужные цвета, Соне даже не приходилось сильно напрягаться: краски сами повиновались её желаниям. И ещё у Сони появился шанс дорисовать на юбке кружевные карманы и пуговичку в виде ромашки. Ей всегда хотелось, чтобы эти вещи присутствовали в её школьной форме, но мама говорила, что форма должна быть строгой, а не «ромашковой».

Вот и всё, юбка, как новая. Соня с удовольствием надела её на себя и посмотрелась в стекло последней в ряду и ближайшей к ней рамы, которая, тяжело врезавшись в пол, так и не поднялась на место, перекрыв Соне дорогу назад. Отражение было мутное, Соня едва различала себя, похожую в стекле на прозрачное привидение, юбка на привидении была целая, без дыр и прорех.

— Просто замечательно, — сделала она вывод. — Ну, всё. С этим покончено. Переходим к загадке.

Конец ознакомительного фрагмента.