Американская история

Кристофер Прист, 2018

В жизни независимого шотландского журналиста и телесценариста Бенджамина Мэтсона трагическое событие 11 сентября 2001 года оставило незаживающую рану – в одном из самолетов, врезавшихся в башни-близнецы, летела его невеста. Прошли годы, Мэтсон счастливо женат и занимается любимой работой, но тот давний кошмар по-прежнему не отпускает его, и Мэтсон начинает собственное расследование, то и дело натыкаясь на противоречащие друг другу факты, вопиющее манипулирование общественным мнением. Научное интервью с русским математиком, работающим на частную компанию, и странная находка в заливе Делавэр только подливают масла в огонь его гнева.

Глава четвертая

Тогда: 2001 г.

Начало

В то время, когда я познакомился с Лил, я считал себя англичанином, а в те дни быть англичанином означало быть британцем, а быть британцем — значит быть европейцем. Позже все это изменилось.

В качестве внештатного сотрудника я регулярно зарабатывал некоторую сумму, а также имел немало возможностей путешествовать, часто с возмещением расходов. На тот момент, когда я сблизился с Лил, у меня ни с кем не было постоянных отношений.

Я родился в 1966 году, в кирпичном таунхаусе на севере Лондона. У меня был младший брат, Сол.

Я ходил в местную начальную школу, затем в общеобразовательную школу Внутреннего Лондона. После медленного старта, поскольку лет до двенадцати я не воспринимал школу всерьез, я обнаружил в себе любовь к науке. Я обожал математику… я испытывал искреннюю радость, столкнувшись со сложной задачей, и глубокое удовлетворение от возможности ее решить. Когда мне было восемнадцать, я поступил в Сассекский университет, недалеко от Брайтона, и три года спустя получил диплом с отличием в области нейробиологии и когнитивных наук. Все это едва не было пущено псу под хвост, когда я отправился в длительную туристическую поездку по Центральной и Восточной Азии, которая завершилась великолепно расслабленным летом — с жарой, случайным сексом, ленью и запрещенными веществами на пляжном курорте в Квинсленде, Австралия. Вернувшись в Лондон, я дал себе зарок никогда больше не употреблять наркотики. Я был загорелым, умудренным жизнью, но без гроша в кармане, и мне позарез требовалось найти работу.

Журналистикой я начал заниматься более или менее случайно. Я нашел скромную должность помощника-стажера в лаборатории биохимических исследований. Полученное образование мне почти не пригодилось, но однажды моему боссу понадобился кто-то, кто составил бы описание одной из программ для оценки результатов тестов.

Я обнаружил, что могу неплохо выразить то, что нуждалось в выражении, что могу писать так, чтобы было понятно неспециалистам, и более того, мне это нравилось! Вскоре после этого я рискнул начать карьеру фрилансера и поначалу в основном занимался написанием пресс-релизов для фармацевтической компании, с которой у меня был контакт.

Мое интервью с Кириллом Татаровым, взятое в 1996 году, было одним из первых реальных заказов, которые я получил от журнала, и после этого моя карьера журналиста резко пошла на подъем.

В конце 1990-х годов я несколько раз летал в Нью-Йорк, один раз в рамках отпуска, но чаще в командировку. Именно во время одной из этих поездок я и встретил Лил на мероприятии в ее издательстве, и после этого для меня все изменилось.

Планы путешествий, разрушенные разъездами

После нашей поездки в Уитби мы с Лил начали вести счастливый, но дорогостоящий образ жизни, постоянно болтали по телефону или летали друг к другу через Атлантику.

В конце лета мы знали, что это скоро изменится, потому что нам предстояла пара длительных перелетов на западное побережье, возможно, по отдельности или же вместе, если мы сможем совместить наши графики. Я прожил с Лил в ее квартире почти две недели, задыхался в провонявших бензином каменных ущельях нью-йоркских улиц, замерзал, превращаясь в ледышку, в магазинах с кондиционерами, в ресторанах, театрах и так далее. Поскольку было начало сентября, Лил нужно было провести некоторое время в их лондонском офисе, где ей предстояло заняться продажей авторских прав на несколько осенних новинок ее издателя. Предполагалось, что я полечу обратно в Лондон вместе с ней.

Но до этого требовалось решить проблему с ее мужем Мартином. Он был в Калифорнии, жил в их доме в Венис-Бич и сказал Лил, что хочет, чтобы она приехала туда встретиться с его адвокатом и подписать кое-какие бумаги. Он также хотел обсудить список имущества в доме, которое она считала своим.

— Разве это нельзя обсудить и согласовать по телефону? — удивился я. — Или по электронной почте? Это всего лишь список. Тебе не нужно видеть вещи, которые принадлежат тебе.

— Да, но Мартин не такой. Он всегда работает только лицом к лицу, в том числе и со мной. Эту привычку он перенял у штабных генералов. В любом случае у меня есть одежда в Калифорнии, и я хотела пересмотреть ее и выбрать то, что хочу сохранить. Есть кассеты, видео и книги. Много чего.

— Они все тебе нужны? В самом деле?

— Возможно. — Она подумала и добавила: — Наверное, нет. Вероятно, в конечном итоге я почти все отнесу в комиссионку.

— Он мог бы сделать это вместо тебя, — сказал я.

— Мог бы, но не сделает. Он хочет, чтобы я решила сама. Я посоветовала ему нанять пару-тройку уборщиков и отправить все, что не его, сюда. Но это тоже не сработает. Он хочет, чтобы я прилетела.

— И ты полетишь.

— Да.

— А ради чего тебе нужно встречаться с его адвокатом? Ты говорила мне, что Министерство обороны выделило юриста. Они ведь в Вашингтоне?

— Думаю, это как-то связано с законодательством Калифорнии. Для развода за пределами штата должен быть местный поверенный.

Лил с самого начала заверила меня, что Мартин исключен из ее жизни, нисколько не мешает нам, и это во многих отношениях было правдой. Мне никогда не приходилось его видеть, избегать или даже принимать его в расчет. Но, несмотря на это, он каким-то образом находил способы манипулировать Лил. Как это ему удавалось, я не понимал и не мог обсуждать с ней. Всякий раз, когда она разговаривала с ним по телефону или пару раз после встречи с ним, и часто после того, как мы вновь встречались после короткой разлуки, у нее случались резкие перепады настроения, она бывала упрямой, уклончивой, что порой жутко раздражало.

Мы пару раз поссорились, и оба раза это было косвенно связано с постоянным присутствием Мартина в ее жизни. Я уговаривал ее как можно скорее завершить развод. Иногда она соглашалась, а иногда говорила, что с этим не стоит торопиться.

— Нам лучше подождать, — бывало, говорила она.

Или:

— Хорошо, я позвоню ему.

Или:

— Ты на меня давишь. Не делай этого!

Мы договорились: она улетит в Калифорнию и поскорее покончит с этой неопределенностью.

Мои возражения начали ослабевать, как только я услышал от Ника Хаттертона, лондонского редактора, о прорыве в исследованиях стволовых клеток в лаборатории Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Он сказал, что мне желательно слетать в Лос-Анджелес, чтобы встретиться с командой исследователей и написать статью о том, что они там делают. Все расходы будут оплачены. Я попросил номер в хорошем отеле, а также в дополнение к оплаченным билетам компенсацию расходов на питание и напитки. Я должен был вылететь из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, затем из Лос-Анджелеса в Лондон. Ник согласился.

Чего я не сказал Нику, так это того, что я уже планировал выполнить еще один заказ для журнала, который он, вероятно, счел бы конкурентом своего. Контракт или нет, но я все еще считал себя фрилансером, и всякий раз, когда возникала возможность, я принимал другие заказы и публиковал их под другим именем. Я делал это уже несколько лет. Я так и не выяснил, знал ли об этом Ник или кто-то еще из журнала. Даже если это и было известно, никто ничего мне не говорил и никто не пытался мне помешать. Я знал других авторов, которые таким образом порой удваивали свою работу и свои доходы.

Другая халтурка предполагала поездку в Шарлотт, Северная Каролина, и две ночевки. Там теперь жил правительственный ученый на пенсии, некогда работавший в области освоения природных ресурсов. Звали его Барретт К. Дорнан, и он написал мемуары, которые через несколько месяцев должны были выйти в свет. Требовался материал о нем. Статья будет напечатана одновременно с книгой и, возможно, будет положена в основу телевизионного фильма о его исследованиях. Я слышал об этой халтурке от своих знакомых и очень хотел ее получить. Гонорар был весьма привлекательным.

Для Ника Хаттертона это не имело бы никакого принципиального значения. Он получит статью, которую хочет, а я потребую от него только фактические расходы, которые понесу во время поездки в Лос-Анджелес. Дополнительные расходы на поездку в Шарлотт легко перекроет гонорар за эту историю.

А вот Лил была разочарована и раздосадована, причем, на мой взгляд, совершенно иррационально. Изначально мы планировали, что она останется в Нью-Йорке, пока я слетаю в Шарлотт, а когда вернусь, мы вместе полетим в Лондон. Внезапная поездка в Калифорнию была неожиданной для нас обоих или, по крайней мере, для меня.

— Нам обоим нужно в Лос-Анджелес, — сказал я. — Мы полетим туда по отдельности, встретимся там, а потом вместе полетим в Лондон.

Это казалось простейшим решением, но Лил высказала свое мнение, и ее голос внезапно прозвучал уклончиво:

— Может, тебе слетать в Шарлотт, а потом вернуться сюда? Я полечу к Мартину одна.

— Ты не хочешь, чтобы я был рядом, когда ты будешь с ним? — сказал я. — В любом случае я уже купил билет из Шарлотта в Лос-Анджелес.

— Можешь его поменять.

— Это еще зачем? Ты же знаешь, мне нужно в Лос-Анджелес. В чем проблема, Лил? Почему вдруг мы не можем этого сделать?

— Никакой проблемы нет.

— А по-моему, есть. Дело в Мартине, верно? Ты просто не хочешь, чтобы я был рядом.

— Я не буду с ним.

— Это уже что-то.

— Мартин — не что-то. Он сидит на дорогой недвижимости, в которой я имею законную долю, и, по крайней мере, мне нужно быть с ним приветливой. Я приеду на побережье, вынесу из дома свои вещи, подпишу документы, которые ожидают моей подписи, и следующим рейсом вернусь в Нью-Йорк.

— Но к тому времени я буду в Лос-Анджелесе.

— Тогда слетай туда и возвращайся. Мы встретимся снова здесь.

— Почему я ни разу не встретился с Мартином? Что происходит, Лил? — спросил я.

— Тебе не нужно встречаться с ним, и я не хочу, чтобы ты с ним встречался. При одной только мысли об этом мне становится жутко. Для меня он сейчас — это сумма алиментов.

— Ты никогда не рассказывала ему обо мне, не так ли?

— Конечно нет.

Но, перед тем как она это сказала, возникла короткая пауза.

Возможно, она думала, что, если Мартин узнает, что у нее завелся любовник, это задержит развод или скажется на размере алиментов. Он наверняка знал: такая привлекательная женщина, как Лил, недолго останется одинокой после того, как он уйдет из ее жизни… или это она уйдет от него? Я никогда толком не знал, что произошло между ними, и Лил обходила эту тему. Она сказала, как говорила мне не раз, что в Мартине нет ничего такого, что имело бы для нее значение, помимо того что ей нужно оформить развод и начать новую жизнь. Меня устраивало то, что мне не нужно иметь к этому большее отношение, чем я уже имел, хотя это и делало меня пассивным исполнителем их решений, лишенным возможности оказывать на них какое-то реальное влияние. Это было частью удобной модели наших отношений: я был счастлив с Лил, любил ее искренне и страстно, но лишь в контексте того, что мне была известна только половина ее жизни. Пока я это принимал, все шло хорошо.

Мартин оставался той частью ее жизни, куда меня не допускали. Его внезапное настойчивое требование, чтобы она вылетела в Лос-Анджелес по бессмысленному поручению, усугубленное собственным упрямством Лил, что она, мол, должна довести дело до конца, и, наконец, то, что я не должен принимать в этом участия, — все это вызывало на поверхность напряжение, которое обычно мы держали под спудом. Мартин по-прежнему имел над ней власть, хотя она это отрицала или преуменьшала. От этой мысли мне стало не по себе — я начал задаваться вопросом, насколько хорошо я ее знаю или понимаю ее прошлое.

Мы все еще пытались решить, что нам делать, хотя лично для меня было очевидно, что нам делать, но тут позвонил Мартин. Она вышла к телефону в соседней комнате и закрыла за собой дверь.

Звонок был коротким — она вернулась минут через пять.

— Мне нужно в Лос-Анджелес, — сказала она. — Он от меня не отстанет.

— Я думал, все уже решено.

— Когда ты собираешься быть в Шарлотте?

— Я лечу туда в воскресенье, на две ночи. Весь понедельник у меня займет интервью с этим парнем, а затем я вылетаю из Шарлотта в девять утра во вторник.

— Прямо в Лос-Анджелес?

— Я не смог купить билет на прямой рейс из Шарлотта. Придется полететь стыковочным, через Детройт, и сделать там пересадку. Но к вечеру я уже должен быть в Лос-Анджелесе

— Понятно, а теперь послушай меня. Мартин хочет, чтобы я была там не позднее вечера в понедельник. Ничего страшного, потому что ты прилетишь следующим вечером. Он сказал мне не лететь во вторник.

— Он сказал почему? Вторник — хороший день для внутренних рейсов. Всегда можно занять наилучшее место.

— У Мартина никогда не возникало проблем с удобными местами. Он говорит, что ему, возможно, придется вернуться в округ Колумбия, и хочет к тому времени разобраться с домом.

— Но если он летит в Вашингтон, почему бы тебе не встретиться с ним там?

— Он хочет, чтобы я приехала к нему домой в Венис-Бич.

— Так все-таки в чем там дело? Почему ты не должна лететь во вторник?

— Он не сказал.

Мы вернулись к нашему досадному сочетанию спора/согласия, в основном приняв один и тот же план поездки после этих выходных, но так и не придя к общему мнению относительно того, почему и как. Меня продолжало беспокоить то, что Мартин, якобы полностью ушедший из ее жизни, за исключением дел с юристами и взаиморасчетов, по-прежнему мог влиять на ее решения. Она пыталась меня успокоить, но явно меня не поняла. Она сказала, что нет ничего, чего я не знал бы о Мартине и о ней — того, что она все еще спала с ним? — но это лишь ярче высветило недопонимание, существовавшее между нами.

Позже в тот же день она забронировала билет в один конец из аэропорта имени Кеннеди в аэропорт Лос-Анджелеса. Из Нью-Йорка она вылетала ранним утром в понедельник и прилетала в Лос-Анджелес во второй половине дня. Мы договорились связаться друг с другом вскоре после того, как я приземлюсь во вторник днем, на моем стыковочном рейсе из Шарлотта через Детройт, и встретиться позже, в среду или даже в четверг, в зависимости от того, как долго продлится моя работа и сколько времени у Лил займут ее дела с Мартином. Вскоре после этого мы встретимся и забронируем ночной рейс в Лондон.

Я прилетел в Шарлотт в воскресенье днем, поселился в отеле «Хилтон-Гарден Инн», в аэропорту, затем из номера позвонил Лил. Внезапно, к счастью, все снова вернулось в норму. Мне нравился звук ее голоса, ее смех, ее серьезность в отношении по-настоящему серьезных вопросов, ее легкомысленное отношение к несущественному, оригинальность ее ума. Мы проговорили больше часа, ничего особенного, просто разговор о том о сем.

День в Шарлотте, Северная Каролина

Посередине моего интервью с Барреттом Дорнаном, бывшим ученым на пенсии, мой мобильный телефон завибрировал, и на экране всплыл значок текстового сообщения. В 2001 году эсэмэски еще были непривычным явлением, особенно в моем кругу общения. Я не знал, как их отправлять, но Лил показала мне, что делать, чтобы прочесть входящую. Оглядываясь назад, я удивляюсь собственному странному невежеству. Теперь эсэмэска — банальная, заурядная вещь, но тогда это было не так, по крайней мере, для меня.

Я извинился перед мистером Дорнаном и вышел в его сад. Я нажал на кнопку, чтобы прочесть входящее сообщение, но солнечный свет был слишком ярким, и я ничего не увидел. По краю сада росли деревья, поэтому я пересек лужайку и встал в тени.

Я ПОМЕНЯЛА РЕЙС. СРОЧНЫЕ ДЕЛА В ВАШИНГТОНЕ. МАРТИН ТОЖЕ ЗДЕСЬ. ЛИЛ.

Я сразу же позвонил ей.

— Что случилось, Лил? Почему ты не прилетишь в Лос-Анджелес?

— Мы можем поговорить позже? — осторожно спросила она.

— Мне интересно, почему ты поменяла свои планы.

Вокруг нее слышался приглушенный фоновый шум.

— Ты в машине?

— Да.

— За рулем?

— Нет, Мартин забрал меня из аэропорта имени Даллеса. Давай я тебе перезвоню. Или напишу.

— Нет. Позвони мне, когда сможешь. Как можно скорее.

Я стоял и ждал еще минут пять, пытаясь понять, что произошло. Что могло изменить ее планы? Она знала, что я прилечу в Лос-Анджелес, чтобы увидеть ее.

В конце концов я вернулся к мистеру Дорнану, в приятную прохладу его дома, где работал кондиционер, и попытался возобновить интервью. Он явно понял, что что-то отвлекло меня от того, о чем он говорил. Сказав, что принесет мне что-нибудь выпить, он ушел за холодным чаем. Как только он вышел из комнаты, я вытащил телефон и сам, без посторонней помощи разобрался с тем, как набрать и отправить текстовое сообщение.

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? МАРТИН ТАМ? ПОЧЕМУ О-К? ДУМАЛ, ТЫ В Л-А. ПОЖАЛУЙСТА ПЕРЕЗВОНИ КАК МОЖНО СКОРЕЕ. БЕН

Я с великим трудом преодолел остальную часть интервью, уповая на то, что, оказавшись в своем офисе, смогу разобраться в том, что Дорнан говорил для записи. Неожиданное изменение планов Лил привело меня в замешательство. Когда накануне вечером мы разговаривали друг с другом, все было спокойно. Между нами было взаимопонимание. Мы даже строили планы остаться еще на пару деньков в Лос-Анджелесе. У нас обоих имелись знакомые, к которым можно было заглянуть в гости.

Я держал телефон в кармане рубашки, чтобы не пропустить входящий звонок или сообщение. Но телефон молчал.

Примерно через час Дорнан оставил меня одного в своем кабинете с мягким ковром и темными стенными панелями, и я попытался позвонить ей еще раз. На этот раз звонок был переадресован на голосовую почту, поэтому я оставил сообщение.

Через пять минут: ПОГОВОРИМ ЭТИМ ВЕЧЕРОМ. ИЗВИНИ НЕ МОЯ ВИНА. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ЛИЛ.

Наконец интервью с Барреттом Дорнаном завершилось. Меня представили его жене Алисии, после чего я согласился совершить с ней краткую экскурсию по их великолепному огромному дому, восхищаясь европейским антиквариатом и картинами, а также коллекцией бабочек, которую Дорнан собирал на протяжении многих лет. Когда подъехало такси, чтобы отвезти меня в отель, я уехал, как я надеялся, без излишней спешки.

У меня было смутное, но настойчивое чувство по поводу Лил: мне казалось, что я неким образом теряю ее. Она вела себя так только тогда, когда рядом был Мартин, а здесь это повторялось снова. Как долго этот мужчина будет отягощать ее жизнь, а значит, и мою тоже? Почему она всегда преуменьшала влияние Мартина на нее, хотя их брак якобы распался, но было ясно, что он все еще имеет над ней какую-то власть?

Я решил подождать ее нового звонка. Наконец после того, как я поужинал в гриль-баре отеля, она позвонила. Я уже вернулся в свой номер, где сбросил с себя одежду, принял душ и растянулся на кровати в одном полотенце. Я старался скрыть облегчение в голосе, но накопившееся за день раздражение и усталость вынудили нас обоих не сразу перейти к сути дела. Наконец я успокоился.

— Я останусь сегодня в Вашингтоне, — сказала Лил. — Заночую в отеле «Марриотт», в аэропорту имени Даллеса. Сюда меня привез Мартин. Я вылетаю в Лос-Анджелес, как мы и планировали, завтра — приеду в дом в Венис-Бич, разберусь со своими вещами, а как только ты прилетишь, мы вместе проведем время в Лос-Анджелесе, и будем делать все, что в голову взбредет.

Это было более или менее то, что я хотел услышать, но вопросы по-прежнему оставались. Почему она передумала? Почему Мартин внезапно улетел обратно в Вашингтон и почему она полетела туда, чтобы встретиться с ним?

— У него там что-то случилось в офисе, и он должен обязательно быть там завтра, — пояснила она. — Ему срочно понадобились бумаги, подписанные на поверенного, и он не хотел ждать. Он оплатил мой рейс сюда из Нью-Йорка и попросил одного из своих помощников поменять мой рейс в Лос-Анджелес на завтра. Я получаю повышение класса обслуживания.

— Значит, ты подписала бумаги и теперь можешь вылететь во вторник?

— Он сказал, что все будет в порядке.

— Почему он это сказал?

— Бен, я отказалась от попыток понять Мартина. Давай просто делать то, что мы с тобой хотим делать. Забудем его. Ладно?

Постепенно она успокоила меня, и мы еще немного поговорили. Однако дневное напряжение сказывалось на нас обоих, и мы рано пожелали друг другу спокойной ночи. Мы договорились поддерживать связь во время наших странствий на следующий день — звонки, если возможно, или эсэмэски, если позвонить не удастся. Повесив трубку, вскоре я уже лежал в постели и засыпал.

Утро вторника

Я проснулся рано, позавтракал в гриль-баре отеля и сел в маршрутный автобус до терминала. Первый самолет моего стыковочного рейса из Шарлотта в Лос-Анджелес до Детройта вылетал в девять утра. В автобусе я попытался позвонить Лил, но она не отвечала. Я не стал оставлять сообщения на ее голосовой почте.

Когда я входил в терминал, телефон в моем кармане завибрировал, поэтому я шагнул в сторону и прочитал то, что она мне прислала:

ПРИВЕТ. ВСЕ ОК. НО ОНИ ПОМЕНЯЛИ ВЫХОД НА 26. САМАЯ ДЛИННАЯ ПРОГУЛКА ПО АЭРОПОРТУ! НО СЕЙЧАС ЖДУ ВЫХОДА НА ПОСАДКУ. УВИДИМСЯ ВЕЧЕРОМ. ЛЮБЛЮ ЛИЛ.

Мой собственный выход на посадку уже загорелся на табло: «Северо-Западные авиалинии», рейс № 1757, беспересадочный до Детройта. Судя по объявлению, посадка уже началась. Я отправил Лил короткое текстовое подтверждение и поспешил туда.

Я с облегчением увидел, что пассажиров, ожидающих посадку, было немного. Мне никогда не нравилось летать в переполненном самолете. Я вместе со всеми двинулся вперед. Место, которое мне выделили при регистрации, оказалось рядом с окном в задней части салона, но, заняв его, я обнаружил, что места для ног почти не было. Я высокий, хотя и не слишком, и мне часто бывает тесно в самолетах. Полет в Детройт займет пару часов.

Когда большинство пассажиров заняли свои места, я подозвал одну из бортпроводниц и спросил, могу ли я поменяться с кем-то местами.

— В передней части салона есть незанятые места, — сказала она. — Пойдемте за мной.

Два передних ряда были полностью свободны, поэтому я занял одно из мест в первом ряду. Теперь я мог с удовольствием вытянуть ноги.

Прямо передо мной была приоткрыта дверь в кабину пилотов. Мне было видно, как капитан и его помощник сидят бок о бок в своих белых рубашках с погонами и в наушниках, проводя предполетную проверку; как они протягивают руку, проверяя положение тех или иных переключателей, показания приборов и так далее. Я наблюдал с интересом. Мне еще ни разу не доводилось сидеть так близко к кабине экипажа, и я был впечатлен той тщательностью, с какой они выполняли техническую процедуру, которую, должно быть, повторяли уже сотню раз.

Я взглянул на часы. Было около девяти утра, и мы уже должны были выруливать от телетрапа.

Рейс № 1757 «Северо-Западных авиалиний»

Внезапно прозвучало объявление, сделанное одной из бортпроводниц, она извинилась за небольшую задержку вылета. Некий пассажир опоздал на регистрацию и в данный момент проходил личный досмотр.

Как и все объявления, сделанные бортпроводницей, это звучало как обычная задержка, что, вероятно, так и было.

— Ждать осталось не больше пары минут, — сказала она. — Мы скоро взлетим, после чего, как только капитан отключит табло «пристегнуть ремни безопасности», вам будут предложены напитки и закуски. Устраивайтесь поудобнее и наслаждайтесь полетом.

Мое место было рядом с главной дверью салона, к которой вел посадочный трап. Внезапно я услышал голоса, а затем появился довольно молодой мужчина, нетвердой походкой бредущий к самолету. Через его плечо был переброшен рюкзак. Это был дюжий парень, высокий и широкоплечий. Его живот выпирал из-под свободной гавайской рубашки, ниже которой торчали широченные шорты. Он был загорелым, весь в цепях и пирсинге, на шее висели наушники. Его прическа представляла собой спутанный ворох светлых кудрей.

— Мы все еще собираемся вылететь вовремя? — спросил он, протягивая стюардессе у двери посадочный талон. У него был сильный австралийский акцент, который ненадолго напомнил мне о моей прошлой жизни. — Никаких задержек?

— Мы сейчас запустим двигатели, сэр. Будьте добры занять свое место…

— Разве вы не слышали, что случилось? Боже мой, это невероятно! Я только что видел это по телевизору, у выхода на посадку. Вы не поверите — в одну из башен Всемирного торгового центра врезался самолет! Серьезно!

Восходящая интонация звучала как вопрос, но это не было вопросом. Стюардесса ничего не сказала, но я увидел, что она резко повернула голову в сторону открытой двери пилотской кабины.

Услышав это, первый пилот оглянулся на нее, затем повернулся к капитану. Один из них закрыл дверь. Другие пассажиры тоже услышали, что сказал австралиец.

— Ага, я прочел это в новостной ленте! — крикнул кто-то.

Я повернулся на своем сиденье и увидел, что двое из них наполовину привстали в тесном пространстве перед своими местами с мобильниками в руках.

— Это был легкий самолет? — спросил я у австралийца. — Или что-то побольше?

Каждое утро небеса над Нью-Йорком пересекали десятки небольших летательных аппаратов. Отслеживающие уличное движение и погоду самолеты радио — и телестанций, полицейские и пассажирские вертолеты, стрекоча винтами, зигзагами носились туда-сюда между небоскребами. Иногда я пытался представить себе невообразимое: что будет, если один из них случайно врежется в здание?

— Думаю, это был коммерческий авиалайнер. Во всяком случае, большой самолет.

Я оторопел.

— Что еще вам известно?

— Больше ничего, приятель. Я видел это всего несколько секунд, затем меня заставили подняться на борт.

Стюардесса легонько завела руку ему под локоть, подталкивая его от меня к его месту дальше по салону.

— Мы отруливаем от рукава, сэр.

Кто-то позади меня громко сказал:

— Это был самолет «Американских авиалиний». «Боинг-757». Пока не известно, был ли это несчастный случай.

Другая стюардесса подошла к двери салона, захлопнула ее и заперла. Она коротко поговорила по внутренней связи, проверила, плотно ли закрыта дверь кабины экипажа, и прошлась по салону. Через несколько секунд самолет отъехал от стоянки, а затем запустились двигатели. Мы покатили к главной взлетно-посадочной полосе. Стюардессы тем временем проверяли, пристегнуты ли на пассажирах ремни безопасности, приведены ли спинки сидений в вертикальное положение. Затем, как то положено, выполнили стандартную процедуру, проинформировав пассажиров о том, что делать в случае чрезвычайной ситуации: как надеть кислородную маску и спасательный жилет, где в салоне располагались выходы. Все как всегда. Ничто не отличалось от обычного полета, выполнялись все знакомые процедуры, и самолет готовился ко взлету.

Через несколько минут мы вылетали из Шарлотта, держа курс в Детройт.

То, что случилось с башнями-близнецами в Нью-Йорке утром 11 сентября 2001 года, и то, что случится чуть позже с Пентагоном в Вашингтоне, теперь настолько хорошо всем знакомо, что эти события едва ли нуждаются в описании. Все, кому в то время было больше шести лет, до сих пор отлично помнят, что они видели и пережили по телевизору в то кошмарное утро, когда три пассажирских самолета внутренних авиарейсов были угнаны и протаранили Всемирный торговый центр и Пентагон.

То, что пережил в то утро я, происходило в основном в моей голове. Рядом со мной или сразу за мной не сидело никаких других пассажиров. Никого из бортпроводниц не было видно. Я смотрел на глухую стену передней переборки салона и закрытую дверь кабины экипажа. Я чувствовал себя оторванным от всех, подавленным, мои мысли были полны страха и тревоги.

Когда вы летите сами или когда летит кто-то, кого вы любите, внезапные новости о воздушной катастрофе ужасают. Вы мгновенно стремитесь узнать о ней больше, начинаете переключать новостные каналы, телевизионные сводки, но это досужее любопытство, попытка преодолеть пугающую мысль о том, что в числе жертв могут оказаться ваши близкие. На самом же деле вероятность того, что вы знаете кого-то, кто стал жертвой угона самолета или авиакатастрофы, бесконечно мала. Но вы все равно тревожитесь, все равно испытываете навязчивую потребность узнать факты.

Я чувствовал себя совершенно одиноким. Вылетев из Шарлотты, самолет «Северо-Западных авиалиний» ненадолго угодил в зону турбулентности тонкого облачного слоя. Затем, как только втянулись закрылки, а двигатели после взлета сбросили обороты, полет стал более плавным. Я изо всех сил пытался осмыслить услышанное. Я и понятия не имел о гораздо более масштабных событиях, которые в тот момент люди по всему миру видели на экранах телевизоров. Все, что я слышал, — это что самолет врезался в Нью-Йорке в какое-то здание.

Все во мне было сосредоточено на Лил. Кто-то позади меня крикнул, что это был самолет «Американских авиалиний». Неужели Лил в то утро летела рейсом АА? Она не упомянула, на рейс какой авиакомпании у нее билет. Я знал, что она летела из Вашингтона в Калифорнию… Зачем бы ей лететь через Нью-Йорк? Каждый день между побережьями совершалось множество прямых рейсов, десятки рейсов в это время утра. По логике вещей, волноваться мне не было причин. И тем не менее…

Мое сердце внезапно учащенно забилось, и я вытащил из кармана рубашки мобильный телефон. Он все еще был включен, потому что я забыл его выключить. Я нажал кнопку быстрого набора, но почти сразу же, как только телефон принял номер, раздался звук «нет сигнала». Я повторил попытку — результат тот же. На крошечном экране высветился маленький значок «x», что подтверждало отсутствие сигнала или Сети.

Как я выяснил позже, в 2001 году использование мобильных телефонов в самолетах было спорным вопросом. Авиакомпании установили общее правило, согласно которому запрещалось звонить, принимать звонки или отправлять текстовые сообщения, когда самолет находится в воздухе. Утверждалось, что это может негативно повлиять на навигационные приборы. На самом деле, как только самолет достигал высоты более десяти тысяч футов, было почти невозможно поймать устойчивый сигнал. Тогда я не знал об этом ограничении, но хорошо помню, как после того, как попытался связаться с Лил, я выглянул в иллюминатор сбоку от меня. Из-за утренней дымки земли не было видно. В любом случае мы, похоже, уже превысили эту высоту в первые две минуты после взлета.

Я поерзал по сиденью и расстегнул ремень безопасности. Затем встал, повернулся и посмотрел на ближайших ко мне пассажиров. У многих в руках были мобильные телефоны, но никто ни с кем не разговаривал. Они в ответ посмотрели на меня, как будто у меня была для них информация, поэтому я снова сел. Знак «пристегните ремни безопасности» все еще был включен. Я пристегнулся.

В основной части салона никого из бортпроводников не было видно. Дверь кабины пилотов оставалась закрытой. После угонов этого дня были приняты федеральные и международные законы, согласно которым дверь кабины пилотов должна быть надежно заперта сразу после того, как самолет получил разрешение на взлет, но в сентябре 2001 года большинство экипажей держали дверь кабины закрытой, но незапертой.

Борт продолжал полет, уверенно рассекая спокойный воздух. Все вроде было нормально, но в моей голове мельтешили ненормальные мысли. Думаю, большинство других пассажиров чувствовали то же самое. Я отчаянно пытался связаться с Лил, чтобы убедиться, что она в безопасности.

Затем я вспомнил про радиотелефон — передо мной на стене было крепление для трубки, но сам аппарат отсутствовал. Я проверил подлокотники своего кресла, тоже безрезультатно. Какое-то время на самолетах многих крупных авиакомпаний США имелись аппараты радиотелефонной связи, которые позволяли пассажирам общаться с людьми на земле. Но из-за ненадежного сигнала и высокой стоимости звонков они не получили широкого распространения. Большинство комплектов было снято.

Я снова попробовал свой мобильник, но сигнала по-прежнему не было. Стюардесса быстро прошла по проходу и открыла дверь кабины экипажа. На несколько секунд я смог заглянуть в кабину пилотов — стюардесса закрывала от меня капитана, пока говорила с ним, но первый пилот был мне хорошо виден. Он быстро двигался, пытаясь подключить или задействовать какой-то инструмент, расположенный слишком низко, чтобы я мог разглядеть, что это такое. У меня возникло ощущение срочной, целенаправленной деятельности, но не паники. Яркий свет неба слепил меня.

— Все в порядке? Что происходит? — спросил я у бортпроводницы, когда та закрыла дверь

— Пожалуйста, оставайтесь на своем месте, сэр, и пристегните ремень. Капитан скоро сделает сообщение.

Она поспешила прочь, но я слышал, как другие пассажиры позади меня тоже пытались привлечь ее внимание. Минут через пять в динамике раздался голос капитана. Он сразу перешел к делу:

— Народ, я знаю, что некоторые из вас слышали известие об инциденте в Нью-Йорке. Похоже, пара рейсов из Бостона угодила в переделку. Мы все еще ждем подробности, но ничего из того, что нам сообщили, не влияет на этот рейс. Мы продолжаем наш полет в Детройт, как и планировали. Тем не менее убедительная просьба всем оставаться на своих местах с пристегнутыми ремнями безопасности. Мы будем обновлять для вас информацию по мере ее поступления. Пока что мы планируем вовремя приземлиться в Детройте, примерно через полтора часа…

Самолеты прилетели из Бостона! Услышав это, я ощутил почти пьянящее облегчение.

Что бы ни случилось в Нью-Йорке, это не касается Лил. Ее самолет вылетел из Вашингтона, из аэропорта имени Даллеса. Мне страшно было представить, какова на самом деле «серьезная ситуация» для тех двух самолетов, но, по крайней мере, я знал, что Лил нет ни на одном из них.

Мой мобильный телефон оставался нем, но я продолжал сжимать его в руке.

Еще несколько минут полет продолжался в обычном режиме, но на сиденьях позади меня многие пассажиры начали громко разговаривать друг с другом. Я чувствовал себя отрезанным от них, и мне было трудно разобрать, о чем они говорят. Я смотрел в иллюминатор на пустое небо вокруг нас, пытаясь представить или понять, что могло произойти в Нью-Йорке.

Внезапно звук двигателей самолета изменился, корпус тряхнуло, как будто мы сбрасывали скорость, готовясь идти на снижение. Резко заложило уши.

Затем снова заговорил капитан. Судя по тону, на сей раз это уже не было похоже на рядовую проблему:

— Дамы и господа, хочу сообщить, что нам приказано прервать наш рейс. Мы собираемся совершить посадку в Питсбурге. Скоро мы будем на земле. Просьба ко всем оставаться на своих местах и ждать дальнейших инструкций.

Самолет уже накренился, меняя курс. Солнечный свет падал в иллюминаторы под неожиданным углом.

Почему из-за авиакатастрофы в Нью-Йорке мы должна совершить экстренную посадку? Я впервые начал нервничать из-за того, что нахожусь в самолете. Неужели нам тоже грозит опасность? Что-то не так с этим самолетом? Иначе с какой стати нам совершать аварийную посадку?

Через несколько минут капитан снова вышел на связь, в третий и последний раз. Его голос звучал напряженно, и говорил он торопливо, почти глотая слова:

— Аэропорт Питсбурга сейчас закрыт из-за еще одной авиакатастрофы. Детройт тоже закрыт. Мы ищем альтернативный пункт назначения, который нам приказано выбрать как можно скорее. Воздушное пространство США закрыто для всех полетов. Мы попытаемся сесть в Колумбусе, штат Огайо. Оставайтесь на своих местах и держите ремень безопасности застегнутым. Ждите дополнительные инструкции. Бортпроводникам занять свои места.

Еще одна катастрофа? Рядом с Питсбургом?

Внезапно снова появился персонал. Бортпроводницы забегали туда-сюда по проходу, проверяя, все ли пассажиры пристегнуты и все ли незакрепленные предметы надежно закреплены. Затем они расселись по местам: две из них сели на откидные сиденья, лицом к салону, через проход от того места, где сидел я. Не глядя мне в глаза и ничего не говоря, обе пристегнулись. Самолет совершил несколько резких маневров, двигатели нарастили обороты, затем снова замедлились. Солнечные лучи продолжали скользить по салону, своеобразные свидетельства резких изменений, которые пилоты вносили в наш курс и высоту. В моем иллюминаторе попеременно мелькала земля, высокое небо и снова земля — мы летели низко.

Наконец самолет стабилизировался. Прильнув к иллюминатору, я увидел, что, хотя сейчас мы были на меньшей высоте, чем если бы выполняли полет в штатном режиме, мы летели ровно, следуя, как мне показалось, прямым курсом. Меня охватило какое-то нервное спокойствие. Через проход я увидел, что две женщины-бортпроводницы держатся за руки. Они опустили их вниз, спрятав в узком пространстве между телами. Обе смотрели прямо перед собой, по всей длине салона, демонстрируя профессиональные улыбки, но я сидел достаточно близко к ним и видел, как крепко они сжимают друг дружку за руки.

Около получаса мы летели низко и медленно. Напряжение не отпускало. Я был уверен, что с нашим самолетом вот-вот произойдет что-то ужасное. Остальные пассажиры молчали. Из кабины экипажа больше не поступило никаких объявлений, и никто из бортпроводниц не сдвинулся со своих мест. Я старался не думать о том, что может случиться с самолетом, пока мы пересекаем закрытое воздушное пространство. Что это значило? Если мы задержимся в воздухе чуть дольше, нас перехватят военные самолеты? Сколько топлива осталось в баках? Что, если Колумбус закроют до того, как мы долетим до него?

Я навязал себе ощущение квазинормальности, пытаясь строить планы. Моим приоритетом оставалась Лил. Как только мы приземлимся, я смогу ей позвонить. Я представил, что ее самолет, как и мой, получит приказ совершить где-нибудь посадку. Как только мы с ней снова свяжемся, сможем принять собственные решения, как нам присоединиться друг к другу и как можно быстрее забронировать рейс из США. Я предположил, что временно запрещены полеты только внутри США, а международные рейсы выполняются в штатном режиме. Я надеялся, что в аэропорту, где мы должны приземлиться, Колумбусе или каком-то другом, в зависимости от того, что произойдет в следующие несколько минут, будет международный терминал, где можно забронировать рейс в Британию.

Самолет внезапно покачнулся, звук двигателя изменился, и у меня снова отложило уши. Теперь мы летели близко к земле: я видел дороги, фермы, кварталы жилых домов.

Самолет накренился влево, затем взял еще круче вправо. Казалось, мы полетели еще быстрее. Гул двигателей усилился, знакомое бывалым воздушным путешественникам ощущение, когда самолет заходит на взлетно-посадочную полосу. Я услышал скрежет выпущенных закрылков, громкое жужжание и два глухих удара, когда раскрылось и зафиксировалось шасси.

Мы летели уже довольно низко. Можно было разглядеть отдельные деревья, плоские крыши заводов, легковые и грузовые автомобили, движущиеся по широкой дороге. Мы пронеслись над ними к аэропорту, располагавшемуся где-то неподалеку. А чуть дальше были видны сверкающие башни города. Земля неслась под нами на бешеной скорости.

Мы пролетели над какими-то низкими зданиями и странными механизмами, которые нередко можно увидеть по периметру аэропорта, и я был мысленно готов к удару шасси о взлетно-посадочную полосу, когда гул двигателя снова усилился. Весь корпус самолета вздрогнул и пугающе накренился. Мы были не более чем в пятидесяти футах от земли. Самолет резко поднялся выше, наклонился влево, и в иллюминаторе я увидел участки боковых взлетно-посадочных полос. Трава была ужасающе близко, многие самолеты уже стояли на земле. Затем, к моему ужасу, я понял, что мы на самом деле летим над крышей аэровокзала. Мы пронеслись над ней на высоте менее двадцати футов. Я успел заметить даже медленное вращение лопастей вентилятора!

Покачивая крыльями, самолет выровнялся, двигатели сбавили обороты, самолет вздрогнул. Каким-то чудом или, что более вероятно, благодаря блестящей летной технике пилотов мы совершили виражную и ухабистую посадку на второй взлетно-посадочной полосе. За моей спиной послышались ликующие возгласы пассажиров.

Мы вынуждены были приземлиться далеко от края взлетно-посадочной полосы, где обычно совершали посадку самолеты регулярных рейсов. Мы уже пронеслись почти вдоль ее половины. Резко включились тормоза, давая обратный ход, взревели двигатели. Самолет дернулся и покатился по взлетно-посадочной полосе, агрессивно сбрасывая скорость, чего за весь мой опыт полетов еще не случалось ни разу. Когда он наконец остановился, мы были на дальнем краю аэродрома. Как только двигатели заглохли, ожила система оповещения.

— Убедительная просьба к пассажирам оставаться на своих местах, пока не погаснет знак «пристегнуть ремни безопасности». Башня приказала нам ждать здесь, пока для нас не будет найдено место у выхода в терминал. Спасибо.

Долгое ожидание

Самолет застыл у периметра летного поля, и в салоне с каждой минутой становилось все жарче и неприятнее. Солнце нещадно палило. Двигатели были отключены, и без дополнительного источника питания вентиляция не работала. Я неоднократно пытался отправить сообщение или позвонить Лил, но безуспешно.

Сотовая связь была отключена или заблокирована — многие пассажиры жаловались на это. Я оставался сидеть на своем месте, правда, ремень расстегнул. Самолет больше никуда не летел. Внезапно дверь кабины пилотов открылась, и летный экипаж быстро зашагал по проходу. Они не проронили ни слова. Оба — сильные, крепкие парни, их глаза скрывали темные очки. Многие пассажиры проигнорировали распоряжение оставаться на местах и стали двигаться по салону. Пока оба пилота шли по проходу, их забрасывали вопросами. Мне хотелось похлопать им за их летное мастерство — они благополучно посадили самолет в чрезвычайных обстоятельствах. Но, как и все остальные, я хотел знать, что происходит, а у них наверняка было больше информации, чем у нас. Двое пилотов скрылись в задней части самолета, за ними последовали бортпроводники. Один из членов экипажа задернул занавеску.

Австралиец сидел в сторонке от других пассажиров. На нем были наушники, и он держал в руках портативную игровую консоль. Сотовая связь по-прежнему не работала. Внешне он был само спокойствие, похоже, единственный из нас, кого ничуть не волновало наше положение.

Между тем уже ходили самые невероятные слухи о том, что происходило в Нью-Йорке. Кто-то сказал, что там были взорваны бомбы, что там действовали вооруженные террористы, возможно даже, террорист-смертник. На самом же деле никто не мог знать больше, чем я сам. Мы услышали, как открылась и захлопнулась задняя дверь.

Какая-то женщина в задней части салона громко сказала, что видела, как увозили экипаж — их забрал грузовик с передвижным трапом.

Мы обливались потом и возмущались. Несколько человек воспользовались туалетом, у которого теперь не работал слив, и в салоне висел неприятный запах. Я все так же смотрел в окна, надеясь, что передвижной трап вернется, чтобы забрать нас, или приедет тягач, чтобы подтянуть нас к терминалу. Сотовая связь не работала. Это жутко раздражало часть пассажиров, они были в ярости от невозможности войти в Сеть.

Наконец за нами приехал грузовик с передвижным трапом. Еще через несколько минут вспышек возмущения и жалоб со стороны самых нервных пассажиров нам разрешили сесть в автобус. Некоторые из мужчин, проложив себе путь плечами, протолкнулись впереди всех.

Пока мы ехали к зданию аэровокзала, я поражался тому, сколько самолетов стояло на приколе. Большие и маленькие, грузовые и пассажирские, все мыслимые крылатые машины США. Много бортов международных компаний, большинство которых я не узнал. Все выходы терминала были открыты, поэтому другие самолеты парковались свободно, в любом месте, какое только им удалось найти. Я вспомнил статью, которую читал несколько лет назад в одном из журналов, для которых я писал: в ней говорилось, что сейчас так много гражданских самолетов, что отрасль может успешно работать только тогда, пока большинство из них находятся в воздухе. До меня вдруг дошло: каждый аэропорт в Северной Америке сейчас забит севшими самолетами, и высказанные в той статье опасения у меня на глазах стали реальностью.

Как только мы вышли из автобуса и двинулись к терминалу, водитель резко развернулся и на огромной скорости покатил через летное поле обратно.

Терминал

У меня не было багажа, о котором стоило бы беспокоиться, потому что я всегда путешествую налегке, но нескольким другим пассажирам пришлось протискиваться к багажной ленте (зал был битком забит тысячами людей), где им предстояло долгое и томительное ожидание. К счастью, я был свободен от этого. В терминале царил хаос: никаких сотрудников службы безопасности или информации не было, поэтому я прошел через вестибюль прямиком туда, где висел огромный телеэкран. Там уже собралась толпа, во все глаза смотревшая на него.

Австралиец тоже был там — я видел его уже знакомую рослую фигуру, рюкзак лежал на полу у его ног. Я протиснулся сквозь толпу и встал рядом.

— Привет, — сказал я, как будто был знаком с ним сто лет.

— Привет, приятель, я видел тебя в самолете. Гляди, разве это не нечто?

Мы посмотрели на телеэкран. Кадры сопровождал комментарий, но из-за гула голосов в терминале ничего не было слышно. Картинки и титры говорили сами за себя. Это был своего рода непрерывный монтаж кадров важнейших событий: самолеты таранят небоскребы и взрываются внутри зданий, наружу вырываются гигантские языки пламени, тщетные попытки спасения людей с земли, жуткие кадры оказавшихся в ловушке на верхних этажах несчастных, которые падали или совершали прыжок навстречу смерти, внезапное обрушение сначала одной башни, затем другой.

— Господи, они обе рухнули! — воскликнул австралиец. — Да этого просто быть не может!

Страшное зрелище повергло меня в шок. Даже толпа вокруг нас в терминале примолкла. Я подумал о людях, которые все еще были внутри, о пожарных, о полиции и машинах «Скорой помощи», сгрудившихся вокруг входов в здания. Это была беспрецедентная катастрофа, кошмарная, даже если бы обрушилось только одно здание, но два…

Ужас того, чему мы были свидетелями, лишил меня дара речи.

— Черт, мы только что увидели невозможное! — воскликнул австралиец. — Башни построены таким образом, чтобы выдержать столкновение с ними большого самолета.

— Но вы видели, что произошло! Самолеты с горючим…

— Этого недостаточно, чтобы их обрушить. Башни-близнецы были спроектированы с большим запасом прочности, все заложенные в расчеты коэффициенты были вдвое, а то и втрое выше обычных. Они не могут взять и вот так запросто рухнуть, осесть прямо вниз.

— Но мы видели, как это произошло, — повторил я, ничего не понимая. Пока я говорил, по телевизору повторно транслировали видео, на котором одна из башен на наших глазах оседала и рушилась, стальные колонны торчали с обеих сторон, а к земле устремлялось огромное облако обломков.

— Они падают, но это не обрушение. Это просто невозможно. Башни были построены так, чтобы выстоять, даже если в них врежется полностью заправленный топливом «Боинг 707».

Огромная пелена пыли застилала вид улицы и здания Нижнего Манхэттена.

— Вы говорите так, будто что-то об этом знаете, — заметил я.

— Я инженер-строитель, — сказал он. — Я работаю с архитекторами. Здания со стальным каркасом не могут обрушиться, это в принципе невозможно.

— Но огонь?..

— Без разницы. Никакое пламя, даже самой высокой температуры, не способно расплавить конструкционную сталь.

— А как насчет авиационного топлива?

— После первых нескольких секунд это мало что значило. Авиационное топливо сгорает слишком быстро, чтобы оказать какое-либо серьезное воздействие.

— Но это случилось! — Я махнул рукой в сторону телевизора. — Самолеты врезались в башни, повредили их, взорвались, устроили пожар.

— То, что вы видите, — это не обрушение, — сказал он. — Эти здания были взорваны. Это единственное объяснение. Кто-то, должно быть, заложил взрывчатку.

Я собрался было возразить, заявить, что это совершенно невероятно, но картинка на экране телевизора внезапно изменилась.

Еще одно здание было охвачено огнем, и клубы дыма растекались по голубому небу. В нижней части экрана красными буквами шли титры.

— Пентагон? — сказал я. — Они попали и в Пентагон?

— Этого я не знал, — ответил австралиец. — Что еще, черт возьми, подверглось атаке?

Мы молча стояли в толпе, время от времени продвигаясь вперед, по мере того как другие люди покидали терминал.

Шли минуты. Телеканал продолжал повторять одни и те же кадры — самолеты врезаются в башни и те начинают обрушиваться. А вот кадров о том, что случилось с Пентагоном, не было, что мы оба заметили.

— Это место — одно из самых охраняемых в США, — заявил австралиец. — Но почему нет записей с камер видеонаблюдения? Это смешно. Рядом с федеральными зданиями просматривается каждый дюйм пространства. У них должны быть записи. Что они пытаются скрыть?

Я согласился, но мы больше не говорили об этом. Шок от увиденного блокировал нормальные мысли. Мы сосредоточились на том, что нам показывали. Еще больше людей говорили перед камерами, пытаясь объяснить, что произошло, и сделать эти нападения хотя бы отчасти понятными. Медленно продвигаясь вперед, мы узнали больше из того, что говорилось, чему способствовали субтитры.

Новостные станции опрашивали свидетелей. Большинство были обычными людьми — офисные работники, туристы, водители такси или автобусов. Все они или стали свидетелями случившегося с улицы или же находились на тот момент внутри зданий, но сумели выбраться наружу. Да, они были там, но не всегда соглашались с тем, что говорили все остальные, хотя все, по их словам, были в шоке, увидев, как самолеты таранят башни.

Несколько свидетелей категорично заявили репортерам, что слышали громкие взрывы еще до того, как в башню врезался первый самолет. Один даже заявил, что за несколько минут до того, как появился первый самолет, он услышал и почувствовал мощный взрыв в подвале одной из башен. Это подтвердил водитель «Скорой помощи», который ехал по срочному вызову во Всемирный торговый центр в восемь тридцать, более чем за четверть часа до нападения на Северную башню. Некоторые свидетели описали самолет как не имевший опознавательных знаков. Один утверждал, что он был серебристо-белый, без иллюминаторов. Полицейский сказал, что слышал несколько взрывов внутри башен, когда те рушились, — это подтвердили двое пожарных, один из которых был сбит с ног взрывом в вестибюле Северной башни, когда спасался бегством. Одно интервью взяли у начальника пожарной команды. Белый от пыли, запекшейся на его волосах, лице и одежде, он хрипло выкрикивал ответы с улицы, где в окружении обломков и извивающихся пожарных шлангов стояли аварийно-спасательные машины, часть из них пострадали от упавших сверху обломков бетона. Он предупреждал о новых взрывах.

Политики выходили вперед, чтобы выразить свое соболезнование, ужас или принести людям слова утешения. С заявлением выступил вице-президент, поскольку сам президент Буш в тот момент возвращался президентским бортом из Флориды. Мэр Нью-Йорка. Сенатор. Еще один сенатор. Эксперт по строительству. Эксперт по терроризму. Эксперт по взрывчатым веществам. Эксперт по полетам. Представитель «Американских авиалиний» и еще один — сотрудник «Юнайтед Эйрлайнз», двух компаний, чьи самолеты были угнаны.

Картинка постоянно менялась, репортажи в прямом эфире из студии или с улиц перемежались записями предыдущих атак. Свидетели на улице, офисные работники, которым удалось спастись бегством, родственники и друзья пропавших без вести. Бесконечные повторы леденящих кровь кадров. Все люди, которых мы видели, были в истерике, некоторые плакали, многие растеряны, другие возмущены и взывали к мести.

Большая часть того, что мы видели, было репортажами о Нью-Йорке. Кадров о крушении самолета над Пентагоном в Вашингтоне пока не было. Там продолжал полыхать огромный пожар, но операторов не подпускали близко, а значит, камеры не могли выхватить какие-либо детали. Крупных разрушений не было, как не было и видимых обломков самолета рядом со зданием.

— Это то, что вы видели, когда садились в самолет? — спросил я у австралийца. В тот момент на экране появился, как я теперь знал, ранний кадр, вскоре после начала этого ада: верхние этажи Северной башни пылали, и из них валили клубы дыма. Южная башня еще не пострадала. Обе все еще выглядели практически целыми, без намека на грядущие катастрофические обрушения.

— Тогда это показывали в прямом эфире, — сказал он и через несколько минут зашагал прочь.

Я был в Колумбусе, штат Огайо. Я не знал никого, кто жил в этом городе или даже где-то поблизости. Мне негде было остановиться, я очень быстро обнаружил, что все отели в радиусе двадцати миль забиты под завязку. Воздушное пространство оставалось закрытым, все рейсы временно отменены. Я пытался взять напрокат машину, но ни одной свободной не осталось. Остаток дня я провел в аэропорту, пытаясь найти номер в отеле, ел нездоровую пищу из киоска, а когда все было распродано, купил себе еды в торговом автомате. Каждые несколько минут я пытался дозвониться до Лил. В трубке стояла гробовая тишина, но я заметил, что некоторые другие люди вокруг меня вновь начали выходить на связь. Значит, недосягаемым был не я, а Лил. Батарея в моем телефоне почти полностью разрядилась.

Примерно через час после посадки, пока я, по-прежнему стоя в толпе из нескольких сот человек, все еще смотрел на телеэкран в терминале, в моей голове начали складываться воедино все пугающие известия о рейсе АА 77. Борт вылетел из Вашингтона, из аэропорта имени Даллеса, в 8.20 утра и взял курс на Лос-Анджелес. Незадолго до девяти часов угонщики атаковали экипаж и проникли в кабину пилотов. Один из них взял управление на себя и развернул самолет обратно на Вашингтон. Сразу после девяти тридцати самолет на высокой скорости спикировал и на уровне земли врезался в западную часть Пентагона.

Хотя ее тело так и не было найдено или опознано среди руин и обломков, тогда или в последующие долгие и мучительные месяцы, я в конце концов пришел к выводу: Лил наверняка была в числе пассажиров этого самолета.

В ту ночь, когда я с трудом мог представить себе последствия этого дня, я урывками спал на полу терминала в Колумбусе, штат Огайо.