Эрагон

Кристофер Паолини, 2003

В волшебных лесах родной Алаганзии деревенский мальчик по имени Эрагон находит удивительной красоты голубой камень. Он собирается продать его, чтобы помочь своей семье пережить зиму. К его изумлению, камень оказывается яйцом, из которого вылупляется прекрасный дракон, которого он называет Сапфира. В одну из ночей жизнь этого простого мальчишки полностью переворачивается – с его семьей жестоко расправляются темные силы, которые обитают в королевстве. От старика сказочника Брома Эрагон узнает о своем особом предназначении: он наездник драконов. Однако об этом знает и могущественный и вероломный король Галбатроикс, в прошлом также наездник драконов, который готов утопить все живое в крови, чтобы остаться властелином плененной им Алаганзии. Эрагон и Сапфира – последняя надежда королевства на спасение от власти зла.

Открытие

Эрагон опустился на колени: жесткая примятая трава явственно свидетельствовала, что олени были здесь, на лугу, всего полчаса назад. Охотился он, впрочем, только за молодой оленихой, которая явно хромала на левую переднюю ногу, но все еще паслась вместе со стадом. Странно, удивился он, что ее до сих пор не задрал ни волк, ни медведь.

Ночное небо было безоблачным, дул слабый ветерок. Над горами медленно проплывало серебристое облако, и края его сверкали в свете полной луны, которая, точно из колыбели, выглядывала из округлого просвета между двумя вершинами. Ручьи, сбегавшие по склонам гор от вечных льдов в предгорья, таинственно поблескивали. Мрачноватый туман расползался по долине, настолько плотный, что Эрагон едва различал собственные ступни.

Эрагону исполнилось пятнадцать, ему всего год оставался до посвящения в мужчины. У него был внимательный взгляд опытного охотника, над темными глазами чернели густые брови. На нем были старая куртка и штаны, а на поясе в ножнах висел охотничий нож с костяной ручкой. Чехол, сшитый из бычьей шкуры, надежно предохранял от сырого тумана тисовый лук. За спиной — удобный самодельный ранец с деревянной основой.

Та олениха завела его далеко в Спайн, горный хребет, протянувшийся через всю Алагейзию. Это были дикие края, и отсюда в Карвахолл часто приходили странные люди, рассказывавшие странные истории, и обычно их приход предвещал несчастья. Но Эрагон этих гор не боялся — он, единственный из местных охотников, осмеливался в поисках добычи заходить глубоко в Спайн.

Охотился он уже третий день подряд, запасы еды кончались, и он понимал, что если так и не завалит эту олениху, то придется возвращаться домой с пустыми руками. А ведь зима была уже на носу, пора было запасать солонину, но покупать мясо в Карвахолле им было не по карману.

Эрагон немного постоял под темными, залитыми лунным светом небесами и решительным шагом двинулся к той лощине, где, как ему казалось, должны были устроиться на ночлег олени. Вскоре он вошел в лес. Там было гораздо темнее, пушистые сосновые лапы отбрасывали на землю неровные перистые тени. Эрагон лишь время от времени поглядывал на землю, проверяя след: путь в лощину он и без того знал прекрасно.

Осторожно подобравшись к спящим оленям — луна хорошо освещала десятка два неподвижных холмика в траве, — он уверенным движением натянул тетиву и, вытащив из колчана три стрелы, одну вложил в лук, а остальные зажал в левой руке. Олениха, за которой он охотился, лежала с краю, неловко вытянув левую поврежденную ногу.

Эрагон медленно подполз поближе, держа лук наготове. Три дня непрерывного преследования все-таки сказывались, и он боялся промахнуться от усталости. В последний раз глубоко вздохнув и затаив перед выстрелом дыхание, Эрагон приготовился и… вдруг словно какой-то взрыв разорвал ночную тишину.

Олени вскочили. Эрагон бросился вперед, спотыкаясь в траве, и поспешно выпустил стрелу в неловко скачущую олениху. Он промахнулся совсем чуть-чуть, стрела со свистом улетела во тьму, а Эрагон выругался и мгновенно вложил в лук вторую стрелу, но выстрелить не успел.

У него за спиной, где только что паслись олени, горел лес. Многие сосны уже лишились хвои, трава вокруг выжженного пространства скукожилась. В воздухе висел густой запах гари. А в самой середине пепелища, где все сгорело дотла, Эрагон заметил крупный и блестящий синий камень. Пожар уже затухал, и туман, наползая на выгоревшую поляну, тянул к камню свои колдовские щупальца.

Эрагон, всем своим нутром чувствуя близкую опасность, выждал еще несколько мгновений, но единственным движущимся предметом в обозримом пространстве был туман, и, вынув из лука стрелу, он шагнул к синему камню. В лунном свете юноша казался бесплотной тенью. Он осторожно поддел камень концом стрелы и отскочил, но ничего не произошло, и только тогда он поднял камень.

Природа не в силах так замечательно отполировать камень — это Эрагон понял сразу. Поверхность темносинего самоцвета была безупречно гладкой и вся опутана, точно паутиной, беловатыми прожилками. На ощупь камень был холодный и скользкий, как атлас. Овальной формы, большой — ладони две длиной, — он весил, должно быть, не меньше нескольких фунтов, хотя казался значительно легче.

Камень был одновременно прекрасным и пугающим. «Интересно, откуда он взялся? — думал Эрагон. — И нет ли в его появлении какого-то злого умысла? — Ему вдруг стало не по себе. — А что, если камень попал сюда не случайно, что, если он предназначался специально для меня?» Эрагон не слишком верил старинным сказкам, но не сомневался в справедливости утверждения о том, что с магией и с теми, кто магией занимается, следует быть очень осторожным.

«Ну, и как же мне с этим камнем поступить? — ломал себе голову Эрагон. — Мало того, что он довольно-таки тяжелый, так еще и опасным запросто оказаться может. А не оставить ли его здесь?» Он уже почти решил бросить камень на землю и уйти, но его остановила мысль о том, что можно, наверное, попробовать расплатиться этим самоцветом за продукты на зиму, которые были им так необходимы. И Эрагон, пожав плечами, сунул камень в ранец.

Устраиваться в лощине на ночлег он не стал — слишком уж местность была открытой — и снова вернулся в лес, устроив себе постель у вывороченного с корнями дерева. Поужинав всухомятку сыром и хлебом, он завернулся в одеяло и долго еще размышлял над случившимся, пока не заснул.