Мертвая земля

Кристофер Джон Сэнсом, 2018

Англия, 1549 год. После смерти Генриха VIII сыщик-адвокат Мэтью Шардлейк поступает на службу к младшей дочери почившего короля, юной Елизавете Тюдор, которая даже не подозревает, что в один прекрасный день ей предстоит стать королевой Англии. Наконец-то Шардлейк, уже немолодой и порядком уставший от придворных интриг, может вздохнуть свободно. Однако наслаждаться спокойной жизнью ему суждено недолго: Елизавета просит его поехать в Норидж и помочь Джону Болейну, дальнему родственнику своей покойной матери, которого обвиняют в злодейском убийстве жены. Мэтью отправляется в путь, ничуть не догадываясь, что ему суждено стать свидетелем роковых для королевства событий… В мире литературных героев и в сознании сегодняшнего читателя образ Мэтью Шардлейка занимает почетное место в ряду с такими известными персонажами, как Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро, Ниро Вулф и комиссар Мегрэ. Впервые на русском!

Часть вторая

Норидж

Глава 10

Предполагалось, что мы прибудем в Норидж в четверг, тринадцатого июня, вскоре после полудня. Путешествие было длительным: сначала на север через Мидлсекс и Хартфордшир, а потом на северо-восток, в сторону Норфолка. Солнечная теплая погода благоприятствовала нам, но после холодной зимы и дождливой весны дороги пребывали в плачевном состоянии. Множество раз лошадям приходилось тащиться по колено в жидкой грязи. Как я и опасался, для моей горбатой спины длительное путешествие стало тяжким испытанием; к тому времени, когда мы наконец оказались в Норфолке, я весь уже извелся от боли. Николас сочувственно относился к моей немощи, в то время как Тоби Локвуд настаивал на том, что следует ехать как можно быстрее; моих мучений он, казалось, не замечал. Гордость мешала мне объяснить Тоби, что быстрая езда для меня губительна; однако на второй день пути Овертон поговорил с ним, после чего Локвуд несколько сбавил скорость. Теперь мы подстегивали лошадей, лишь завидев на дороге группу бродяг; таковых было предостаточно, и все они тащились на юг, в Лондон.

От моего внимания не ускользнуло, что Тоби и Николас, которым во время ночевок на постоялых дворах приходилось спать в одной комнате, не слишком хорошо поладили между собой. Они почти не разговаривали друг с другом; при этом со мной Тоби был неизменно вежлив и предупредителен, хотя и держался независимо. Впрочем, этого молодого человека никак нельзя было назвать разговорчивым, да и в любезных манерах его сквозил некоторый холодок. Свойственная Николасу джентльменская привычка свысока разговаривать с людьми, стоящими ниже его на общественной лестнице, даже если ему предстояло работать с ними бок о бок, отнюдь не помогала Тоби проникнуться к моему помощнику симпатией.

В Норфолк мы въехали через Тетфорд; дорога шла через лес, который лишь изредка сменялся полями и обширными землями, отданными под пастбища. В лесах преобладали древние дубы, покрытые свежей листвой, но мы так спешили, что не могли позволить себе отдохнуть под их сенью. Вскоре после того, как Тетфорд остался позади, Тоби указал направо и сообщил, что в нескольких милях отсюда находится Кеннингхолл, дворец леди Марии.

Длинная прямая дорога привела нас сначала в крохотный городок Эттлборо, а потом в Ваймондхем, несколько превышавший его размерами; оба этих названия ничего мне не говорили. Название второго города Тоби произносил как «Виндхам», что несколько сбило меня с толку, ибо на карте, с которой я постоянно сверялся, такого населенного пункта не было.

— Здесь написано «Ваймондхем», — поправил я.

— Мы в Норфолке частенько сокращаем названия, — пояснил Тоби. — Если слово слишком длинное, выпускаем средний слог. Жители Норфолка легко справляются с любыми трудностями.

Я улыбнулся, радуясь тому, что ему не чуждо чувство юмора.

После Ваймондхема местность вдоль дороги изменилась. Лесов стало значительно меньше. Вплоть до горизонта расстилались равнины; все они были возделаны, за исключением песчаных пустошей, поросших незабудками и изрытых кроличьими норами. Картина оказалась в точности такой, каковую я ожидал увидеть: лоскутное одеяло разрезанных на полосы полей, множество обнесенных оградами ферм, иногда довольно больших. Что меня удивило, так это размеры пастбищ; никогда прежде я не видел, чтобы столь значительные участки земли были отданы овцам. Животные эти выглядели весьма необычно: шерсть у них была куда длиннее, чем у тех, что разводят в окрестностях Лондона, и ниспадала вьющимися прядями чуть ли не до самой земли. Пастбища были огорожены плетеными изгородями высотой примерно футов в пять; порой эти изгороди тянулись вдоль дороги на несколько миль, а рядом с большинством из них были прорыты канавы. На полях то и дело встречались работники, пропалывающие посевы, которые поднялись вовсе не так высоко, как это обычно бывает в середине июня. Что касается пастбищ, там людей почти не было, лишь изредка встречался пастух с мальчиком-подпаском или же с собакой. Один из таких псов долгое время бежал за нами по другую сторону ограды, заходясь яростным лаем; он так перепугал овец, что бедные животные сбились в кучу, жалобно блея.

По пути нам встретилось несколько деревень. Через открытые окна домов можно было увидеть ткачей, сидевших за станками. Женщины и дети, стоя в дверях, пряли шерсть, проворно вращая деревянными веретенами. Люди смотрели на нас неприветливо; мало кто дал себе труд снять шапку и поклониться, как это принято среди крестьян при встрече с джентльменами. В одной из деревень путь нам преградила груженная сеном повозка, которую тащила дряхлая кляча. Возница, парень в блузе из грубой холстины, ехал по самой середине дороги, даже и не думая посторониться. Я решил, что он не видит нас, и крикнул:

— Эй, приятель, а ну-ка, позволь нам проехать!

Парень и ухом не повел. Николас, нахмурившись, рявкнул что есть мочи:

— Прочь с дороги, невежа! Мы спешим по делу государственной важности!

Возница, расправив плечи, продолжал упорно ехать по центру дороги.

— Здесь вряд ли стоит действовать грубостью, мастер Овертон, — сказал Тоби, бросив на Николаса холодный взгляд.

В обращении «мастер» прозвучала горечь, которой я никогда прежде у него не замечал.

— Прости моему спутнику его манеры, старина! — крикнул Локвуд с подчеркнутым норфолкским акцентом. — Будь так добр, позволь нам проехать! Нам срочно нужно в Норидж!

Возница оглянулся, кивнул и сдвинул свою телегу ближе к обочине.

Когда деревня осталась позади, Николас процедил, обращаясь к Тоби:

— Вот уж не думал, что при обращении со здешними фермерами требуются изысканные манеры.

— Изысканность, пожалуй, ни к чему, а вот приветливость и любезность никогда не помешают, — усмехнулся Локвуд. — Особенно людям в адвокатских мантиях. Да будет вам известно, мастер Овертон, в Норфолке законники не пользуются особым расположением.

Заночевали мы в Ваймондхеме, в одном из трактиров. Спина у меня так разболелась, что я не мог передвигаться без палки, которую предусмотрительно захватил с собой. Во дворе трактира, когда слуга отвел лошадей в конюшню, Николас сочувственно заметил:

— Вид у вас утомленный, сэр.

— Ничего, завтра приедем в Норидж, там у меня будет возможность отдохнуть. По крайней мере, от верховой езды, — сказал я и добавил, понизив голос: — Думаю, старина, ты поступишь разумно, если будешь обращаться с Тоби по-дружески. Он хорошо знает местные нравы и обычаи, и это чрезвычайно важно для нас.

— Да я бы рад, но этот парень сразу меня невзлюбил и не считает нужным скрывать этого. Вчера принялся читать мне мораль, словно мы с ним ровня, разъяснять, что алчность дворянства — причина всех бед в нашей стране. Выслушивать подобную ахинею я считаю ниже своего достоинства. Да и вообще, такие разговоры небезопасны — особенно сейчас, когда в западных графствах снова начались беспорядки.

Насчет беспорядков Овертон был абсолютно прав. В каждом трактире, где мы останавливались на ночлег, до нас долетали слухи о вспыхнувшем в Девоне мятеже, который перекинулся в Корнуолл и Хэмпшир. Никто не мог в точности сказать, что именно вызвало протесты — службы по новому английскому молитвеннику, злоупотребления землевладельцев или же и то и другое вместе.

— Со мной Локвуд никогда не заводит подобных разговоров, — пожал я плечами.

— Вы платите этому парню жалованье, и поэтому он с вами почтителен. А я теперь прекрасно понимаю, почему Копулдейк так грубо его третировал.

— Николас, судя по твоим рассказам, твой отец отнюдь не был примером истинно джентльменского поведения, — мягко заметил я.

— Я стараюсь не походить на него и вести себя сообразно своему положению, — не без гордости ответил Овертон.

— Тогда попробуй подружиться с Тоби. Поупражняйся в приветливости и любезности, которые, по его словам, так необходимы законникам в Норфолке, — с улыбкой посоветовал я.

Однако Николас не улыбнулся в ответ.

— Постараюсь, — мрачно буркнул он.

На следующее утро мы выехали спозаранку. Когда до Нориджа оставалось всего несколько миль, Тоби указал на песчаную дорогу:

— Она ведет в бриквеллские поместья.

Приглядевшись, я различил вдали очертания двухэтажного особняка, — вероятно, то был дом Джона Болейна.

В середине дня мы пересекли реку Яр. Впереди уже маячил величественный шпиль Нориджского кафедрального собора. Подъехав ближе к городу, мы увидели и другие шпили, а также зубчатые городские стены, расступавшиеся лишь в том месте, где несла свои темные коричневые воды пересекавшая город река Уэнсум, берега которой поросли камышом.

Дорога была плотно забита повозками, доставлявшими в Норидж провизию и прочие товары; подъехав к самым большим и пышно украшенным городским воротам, мы вынуждены были остановиться. В широкую арку ворот, по обеим сторонам от которой возвышались две круглые башни, могла въехать только одна повозка, а их перед нами стояло несколько. Лошади наши нетерпеливо переминались с ноги на ногу у деревянного моста, переброшенного через глубокий ров, тянущийся вдоль городских стен; подобно всем рвам за пределами Лондона, он был наполнен вонючими отбросами. На стенах, как водится, была устроена виселица, на которой болтались полусгнившие останки закованного в цепи злоумышленника; пара ворон клевала его почерневшую плоть. Я поспешно отвернулся и устремил взгляд в другую сторону, рассматривая стены, сложенные из темного камня и снабженные многочисленными бойницами. Я заметил, что во многих местах они начали разрушаться и, несомненно, требовали ремонта.

— Эти стены вряд ли могут служить надежной защитой, — сказал я, обращаясь к Тоби. — И они куда ниже, чем я ожидал. Не идут ни в какое сравнение с теми, что окружают Лондон или же Йорк.

— Эти стены построены для украшения города, а не для обороны, — кивнул Тоби. — Возвели их два столетия назад, еще до Великой чумы. Город был тогда значительно больше.

Наконец мы въехали в ворота и двинулись по Нориджу. Меня поразило множество незастроенных пространств: справа от нас тянулся поросший травой пустырь, где возвышался стрельбищный вал, на котором практиковались лучники, а слева — фундамент огромного дома, как видно недавно снесенного.

— Прежде здесь находился монастырь Святой Марии, — пояснил Тоби. — Правительство продало этот участок Спенсерам, одной из самых богатых семей в Норфолке.

Мы продолжали путь. Дома теперь стояли более тесно, за фасадами многих зданий угадывались внутренние дворы, на нижних этажах находились лавки. В одном месте дорогу пересек мелкий зловонный ручей. Множество лавок торговали кожевенными товарами; в воздухе висел густой запах свежевыделанной кожи. Толпа на улицах казалась далеко не такой плотной, как в Лондоне, и тем не менее народу хватало: ремесленники в кожаных или холщовых куртках, подмастерья в синих фартуках, домашние хозяйки в чепцах. Время от времени попадался джентльмен в расшитом дублете, с мечом на поясе. Про себя я отметил, что джентльмены здесь предпочитают расхаживать по улицам в сопровождении нескольких вооруженных слуг, а горожане выглядят еще беднее, чем в Лондоне. Многие местные жители ходили босиком, одежда их превратилась в лохмотья, а щеки запали от недоедания. Нищие, прислонившись к стенам домов, умоляюще смотрели на прохожих. Взгляды, которые они бросали на нас, были исполнены откровенной неприязни. Вспомнив о Джозефине и ее муже, я ощутил укол тревоги.

Слева, на вершине искусственно насыпанного холма, возвышался норманнский замок, гигантское сооружение из камня; снизу он был облицован кремнем, а сверху — потемневшим от времени известняком. Подобно большинству норманнских замков, он производил впечатление могущества и неприступности. И, разделяя общую участь подобного рода строений, ныне он служил тюрьмой. Тоби указал на небольшое здание, стоявшее неподалеку от замка:

— Это Ширхолл. Там будет происходить выездная сессия суда.

— А мастер Болейн, как я понимаю, сейчас заключен в замке.

— Отсюда вряд ли убежишь, — изрек Николас, озирая каменную громаду. — Единственный путь из этого замка ведет в суд.

— Вы правы, мастер Овертон, — подхватил Тоби. — Но вот из суда есть два пути — на свободу или на виселицу.

Я не стал вмешиваться в разговор, однако вспомнил, что в кармане у меня лежит просьба о помиловании, подписанная леди Елизаветой. Даст Бог, все сложится так, что пустить в ход эту бумагу мне не придется.

Мы поравнялись с самой большой рыночной площадью, которую мне когда-либо доводилось видеть; она имела форму прямоугольника и спускалась к реке. Проезжая мимо прекрасной старинной церкви, я заметил, что восточное окно украшает чудом уцелевший изысканный витраж.

— Это церковь Святого Петра Мэнкрофта, — сообщил Тоби. — В ней по воскресеньям собираются самые богатые и влиятельные горожане, так называемые отцы города.

У подножия поросшего травой холма, на котором стоял замок, устроили скотный рынок: покупатели, с озабоченным видом расхаживая вдоль загонов, разглядывали стоявших в них животных. Что же касается главного городского рынка, раскинувшегося на мощенной булыжником площади, он был закрыт; на дверях лавок висели замки, работники в кожаных фартуках выметали мусор из-под пустующих прилавков.

— Базарные дни здесь среда и суббота, — продолжил свои объяснения Тоби. — В субботу народу собирается столько, что яблоку негде упасть.

Свернув на рыночную площадь, мы пересекли ее. В центре возвышался огромный резной крест, высотой примерно с двухэтажный дом. На краю площади стояло впечатляющих размеров здание, облицованное кремнем и известняком, фасад его украшал узор из чередующихся черных и белых квадратов.

— Это ратуша, — сообщил Тоби. — Здесь вершатся все городские дела, устанавливаются размеры налогов и пошлин, проводятся собрания гильдий.

У дверей ратуши, в сопровождении вооруженных слуг, стояло несколько джентльменов в богатых дублетах. Озирая рыночную площадь, они о чем-то негромко беседовали.

— Члены городского совета и шерифы, — пояснил Локвуд. — Представители самых знатных семей в городе. Стюарды, Энгвиши, Сотертоны. А вот тот жирный коротышка в красной мантии — мэр города Томас Кодд собственной персоной.

Я заметил, что неподалеку от ратуши возвышается еще одна виселица, на сей раз без повешенного. Рядом находились колодец под навесом и невысокие здания городских складов.

— Вы сказали, тесть Джона Болейна является членом городского совета, — напомнил я.

— Да. Его зовут Гэвин Рейнольдс. Но после того как стало известно об убийстве их дочери, они с женой не выходят из собственного дома на площади Тумлэнд. Рейнольдс известен своим заносчивым и вспыльчивым нравом, но, если вы явитесь к нему в мантии барристера, думаю, он не откажется вас принять, — едва заметно улыбнулся Тоби. — Он выдал свою дочь за Джона Болейна, когда Анна Болейн собиралась стать королевой. Уж конечно, полагал, что, породнившись с этой семьей, прибавит себе весу в обществе. Но звезда Анны Болейн закатилась слишком быстро.

Прежде чем я успел ответить, нас окружила толпа оборванных детишек, неведомо откуда взявшихся. Протягивая к нам исхудалые ручонки, они жалобно канючили:

— Подайте на пропитание! Мы умираем с голоду!

К немалому моему удивлению, Тоби, грозно нахмурившись, рявкнул:

— Ну-ка, заткните глотки и убирайтесь прочь!

Мы продолжили путь, сопровождаемые хором оскорблений:

— Чертов горбун! Жадюги! Гореть вам всем в аду!

Я вопросительно взглянул на Тоби.

— С этим народом, сэр, необходимо держать ухо востро еще больше, чем в Лондоне, — вполголоса произнес он. — Стоит вам разок подать милостыню, и вас уже не оставят в покое. Конечно, непросто быть суровым с этими несчастными детьми, ведь в большинстве своем они действительно голодают. В прошлом месяце в городе был введен новый налог в пользу бедных, но средства, которые удалось собрать, слишком ничтожны, — добавил Локвуд дрогнувшим от гнева голосом.

На дальнем конце площади, за ратушей, теснилось несколько трактиров. У дверей их стояли люди, занятые оживленной беседой. Именно в этих трактирах будут жить законники, прибывшие на выездную сессию, догадался я. Когда мы подъехали ближе, крупный мужчина под сорок, отделившись от одной из групп, направился к нам. На нем были зеленый дублет и черные штаны, из-под широкополой красной шляпы выбивались каштановые волосы. Тоби изумленно вытаращил глаза, заметив, что у него отсутствует правая рука, которую заменяет металлический прут с крюком на конце, наполовину скрытый кожаным чехлом. При помощи этого крюка мужчина нес кожаную сумку.

— Джек! — воскликнул я, пожимая его протянутую левую руку. — Вот уж не ожидал увидеть тебя, едва въехав в Норидж!

— А я так вообще не ожидал увидеть вас здесь, — усмехнулся Барак. — Но когда я заметил джентльмена, окруженного толпой наглых попрошаек, сразу смекнул, что это вы. Привет, Николас! Как дела, верзила ты этакий?

— Превосходно! — ответил Николас.

Тоби, судя по всему, несколько шокировала подобная фамильярность. Но мой бывший помощник происходил из лондонских беспризорников и, естественно, не отличался изысканностью манер; к тому же Джек считал себя наставником Николаса, да и в опасную переделку, которая стоила бедняге правой руки, мы попали втроем.

— Это мастер Локвуд, — представил я Тоби. — Он житель Нориджа и любезно согласился помочь нам в деле, которое привело нас сюда.

Барак и Тоби обменялись рукопожатиями.

— Вы здесь по делу? — спросил Барак. — Это связано с выездной сессией суда?

— Да.

— Наверное, какая-нибудь земельная тяжба?

— Не совсем, — ответил я после недолгого колебания. — Если ты располагаешь временем, Джек, я с удовольствием расскажу об этом деле во всех подробностях. Но почему ты уже здесь? Если не ошибаюсь, заседания суда начнутся только на следующей неделе.

— Да, все судьи еще в Кембриджшире, — кивнул Барак. — Меня выслали вперед — разнюхать, какова атмосфера в Норидже, какие постановления лорда-протектора здесь выполняют, а какие посылают к чертям, насколько рьяно народ молится по новому молитвеннику, и все такое. Ну и конечно, надо приглядеть людей, которые сгодятся на роль присяжных. — Он бросил выразительный взгляд в сторону своих недавних собеседников. — Как раз этим я сейчас и занимался. Так все же какое дело заставило вас притащиться сюда? — прищурившись, поинтересовался он. — Неужели уголовное? Тогда вам не позволят представлять обвиняемого.

— Поговорим об этом позднее, — негромко произнес я. — Где ты остановился, старина?

— В трактире, что стоит на самом берегу реки, в дальнем конце Холм-стрит. Называется он «Голубой кабан». Отсюда далековато, но такова уж моя участь — не жалеть своих ног. А вы где собираетесь поселиться?

— На площади Тумлэнд, в трактире «Девичья голова».

— Неплохое местечко. Я проезжал мимо, когда прибыл сюда. — Джек помолчал, пристально глядя на меня. — Вид у вас, мастер Шардлейк, неважнецкий. Похоже, скверно себя чувствуете?

— Да нет, не так уж скверно, — не без раздражения бросил я. — Всего лишь адски болит спина, но мне к этому не привыкать. Слушай, Барак, а давайте сегодня пропустим по кружке пива в этом твоем «Голубом кабане»? Встретимся в семь.

— Заметано. Заодно расскажете мне, каких неприятностей вам вздумалось искать на свою голову на этот раз.

Барак подмигнул Николасу, отсалютовал Тоби своей железной рукой и, повернувшись, направился обратно к своим собеседникам.

Покинув рыночную площадь, мы оказались в центре города, который представлял собой лабиринт узких, запруженных народом улиц. Судя по беспрестанно доносившемуся металлическому лязганью, поблизости располагался квартал ремесленников, занимавшихся ковкой и резьбой по железу. Я заметил, что вокруг много новых домов.

— Лет сорок назад два пожара, вспыхнув один за другим, буквально выжгли центр Нориджа, — пояснил Тоби. — С тех пор деревянных домов здесь больше не строят. Видите, больше всего зданий из кремня. Прежде из этого камня строили только церкви, устоявшие во время пожара.

— В городе полно церквей, — заметил Николас.

— Говорят, в Норидже больше церквей и пивных, чем в любом другом городе Англии, — сказал Тоби, и губы его тронула улыбка, что случалось с ним крайне редко. — Я так понял, человек, с которым мы только что встретились, прежде был вашим помощником? — уточнил он, повернувшись ко мне.

— Да. Его зовут Джек Барак.

Мы проехали мимо впечатляющих размеров старинного каменного дома; в двери его то и дело входили ремесленники, тащившие тюки материи. Из рассказа Локвуда мы узнали, что прежде здесь находился большой доминиканский монастырь. После упразднения монастыря король Генрих продал его здания городу. Потом мы оказались на улице, вдоль которой тянулись новые дома, явно построенные уже после пожаров; в большинстве своем то были особняки состоятельных горожан. Тоби сообщил, что квартал этот называется Элм-Хилл. Неподалеку от очередной церкви, возведенной из кремня, улицу пересекала другая, более широкая. Свернув на нее, мы увидели мост, переброшенный через мутные коричневые воды реки. Тоби, однако, двинулся в противоположном направлении. Перед глазами у нас теперь маячил устремленный в небо шпиль величественного собора. В некотором отдалении возвышался поросший травой холм — редкость для плоского рельефа Норфолка; склоны холма были усыпаны бесчисленными точками, и, приглядевшись, я понял, что это овцы.

Локвуд остановился в самом конце улицы, на небольшой площади неподалеку от ограды собора.

— А вот и Тумлэнд, — провозгласил он.

— Но почему эта площадь так называется? — осведомился я. — Наверное, прежде здесь было церковное кладбище?

— Нет, — покачал головой Тоби. — Насколько мне известно, ничего такого тут никогда не было. Возможно, название Тумлэнд придумали еще древние саксонцы. На этой площади живут только самые богатые горожане. — Он указал налево, на открытые ворота огромного здания. — А это главный вход в трактир «Девичья голова», где вам предстоит жить.

Въехав в ворота, мы оказались в конюшенном дворе. Упитанный коротышка средних лет в красивом черном дублете, выйдя нам навстречу, расплылся в радушной улыбке.

— Добро пожаловать в «Девичью голову», сэр! — воскликнул он, пожимая мне руку. — Это лучший трактир в Норфолке, а я, Агустус Теобальд, имею честь быть его хозяином.

Ноги у меня так затекли, что отказывались повиноваться. Спешившись с помощью табуретки, которую принес расторопный слуга, я выяснил, что не могу сделать ни шагу. Николас поспешно подал мне палку. Ощущая нестерпимую боль между лопатками, я вынужден был прислониться к водокачке над колодцем. Мастер Теобальд встревоженно посмотрел на меня:

— Вы нездоровы, сэр?

— Говоря откровенно, я чувствую себя не лучшим образом. Переезд верхом из Лондона стал для меня серьезным испытанием. Но ничего страшного, все пройдет, стоит мне лишь немного полежать.

— Вы уверены? — с беспокойством спросил Николас; никогда прежде он не видел меня в столь беспомощном состоянии.

— Слишком много внимания моей скромной персоне! — отрезал я и повернулся к хозяину трактира. — Комнаты для нас троих заказал мастер Томас Пэрри.

— Боюсь, мы ожидали всего лишь двоих гостей, — смущенно пробормотал трактирщик.

— Все правильно, — подал голос Тоби. — Видите ли, несколько дней назад я написал вам и отказался от комнаты. Ферма моих родителей находится всего в трех милях отсюда. Они будут рады, если я поселюсь у них. А ежедневные поездки в город не отнимут много времени.

— Как видите, недоразумение уладилось, — кивнул я мастеру Теобальду. — Будьте добры, распорядитесь, чтобы поклажу доставили в наши комнаты, а лошадей отвели в конюшни, накормили и как следует вычистили.

— Все будет сделано наилучшим образом, — с поклоном ответил трактирщик.

— Николас, проследи за тем, как будут разгружать вещи, — распорядился я. — Мне надо перемолвиться парой слов с Тоби. Мастер Теобальд, где бы нам поговорить с мастером Локвудом, причем сидя?

Трактирщик провел нас в дом; указав на просторную уютную столовую, он упомянул, что в прошлом гостями его заведения были Екатерина Арагонская и кардинал Уолси. Оставив нас в хорошо обставленной гостиной, Агустус Теобальд с поклоном удалился. Через несколько минут появился слуга, который принес две кружки пива, а также хлеб и сыр, что оказалось весьма кстати. Я с превеликим облегчением опустился в кресло, получив наконец возможность дать отдых своей многострадальной спине.

— Если вы хотели остановиться у родителей, вам следовало заранее предупредить меня об этом, — пробурчал я, буравя Тоби суровым взглядом. — Времени у нас немного, а дел предстоит уйма. Я рассчитывал, что вы, с вашим знанием города, постоянно будете рядом.

— Прошу прощения, — ответил Локвуд, теребя своими крупными пальцами курчавую черную бороду; взгляд мой встретился с пристальным взглядом его умных голубых глаз. — Дело в том, что моя матушка серьезно больна и очень хочет повидаться со мной. Обещаю каждый день неукоснительно прибывать сюда к тому часу, который вы назначите.

— Ваша мать больна?

— Она никогда не отличалась крепким здоровьем, а в последнее время работа на ферме совершенно лишила ее сил. К тому же все хлопоты оказались напрасными — судя по высоте нынешних всходов, на богатый урожай рассчитывать не приходится.

— Боюсь, что так, — согласился я.

— Надеюсь, вы не слишком рассердились на меня, сэр, — добавил Тоби.

— Конечно, я понимаю ваши чувства, — вздохнул я. — Но завтра вы понадобитесь мне с самого раннего утра. Я намерен посетить Джона Болейна в тюрьме, а затем попытаюсь добиться встречи с родителями Эдит Болейн. Послезавтра я собираюсь поехать в Бриквелл. На нынешний вечер у меня намечена встреча с Бараком, так что вы можете отправляться на ферму к родителям. Кстати, далеко ли отсюда находится трактир «Голубой кабан»?

— Я нарисую вам план. — Собеседник с сомнением взглянул на меня. — Сэр, вы уверены, что вам не следует посвятить этот вечер отдыху?

— Ничего, я отлично прогуляюсь, опираясь на палку. — В голосе моем против воли опять зазвучали раздраженные нотки. — Разумеется, если прежде у меня будет возможность немного полежать.

— Возможно, вам стоит взять с собой мастера Николаса.

— Полагаю, я сумею дойти до «Голубого кабана» без посторонней помощи. — Я злился все больше и больше. — Тем более мне нужно кое-что обсудить наедине с мастером Бараком.

— Хорошо одетым путешественникам не рекомендуется разгуливать по улицам Нориджа в одиночестве, особенно по вечерам, — веско произнес Тоби. — Воров и грабителей здесь даже больше, чем в Лондоне.

— Печально, — пожал я плечами. — Похоже, несмотря на обилие красивых домов, многие жители Нориджа пребывают в крайней нужде.

— Так оно и есть, сэр. Уже в течение нескольких лет богатые купцы, которые занимаются торговлей шерстью, размещают ткацкие цеха за пределами города, дабы не следовать тем жестким правилам, что устанавливают для мануфактур гильдии. Все производство тканей сосредоточилось в руках нескольких человек. Зачастую они контрабандой переправляют ткани на кораблях в Европу, в основном в Голландию. В результате состоятельные семьи — мы видели их представителей сегодня у ратуши — становятся все богаче. Но бедным от их богатства не перепадает ни крошки. А теперь, когда цены растут как на дрожжах, а многие фермерские работники, лишившись своих мест, устремились в город, положение простых людей стало еще печальнее.

Голос Тоби, по обыкновению, звучал спокойно и ровно, однако взгляд его был полон горечи.

— Возможно, Комиссия по огораживаниям, которую собирается учредить лорд-протектор Сомерсет, сумеет исправить ситуацию, — предположил я.

— Вы и правда так думаете, сэр?

На память мне пришел разговор с Эдвардом Кензи в минувшую субботу.

— Боюсь, значительных перемен к лучшему ожидать не приходится, — осторожно заметил я. — У комиссии будет слишком мало времени, да и землевладельцы, вне всякого сомнения, станут чинить ей препятствия.

— Так считают многие, — кивнул Локвуд, откинувшись на спинку стула. — Мой отец полагал, что никто никогда не помешает ему пасти своих коров и волов на общинных землях. Однако три года назад землевладелец огородил значительную часть этого пастбища для своих овец и заявил, что имеет на это полное право. Теперь фермерский скот вынужден тесниться на крохотном лоскутке земли. В последнее время отцу удавалось сводить концы с концами, продавая зерно, — урожаи, слава богу, были щедрыми. Но как он выкрутится в этом году, невозможно себе представить… — покачал головой Тоби.

— Сочувствую вашему отцу.

— Я рассказал вам об этом, чтобы вы поняли, почему я так тревожусь о своих стариках. Прошу вас, ничего не говорите мастеру Копулдейку. В несчастьях моей семьи он видит лишь повод для насмешек.

— Вы можете на меня положиться.

— Благодарю вас.

— В качестве ответной любезности я попрошу вас об одной услуге.

— Сделаю все, что в моих силах.

— Постарайтесь поладить с Николасом. Спору нет, сознание того, что он джентльмен, заставляет Овертона буквально лопаться от гордости. Но во всех прочих смыслах он парень неплохой — порядочный, ответственный, умный и, как я имел возможность убедиться, смелый.

— Вы чрезвычайно наблюдательны, сэр, — слегка улыбнулся Тоби.

— Как и все опытные законники. И помните, я очень рассчитываю на то, что вы поможете мне разобраться в здешних обстоятельствах.

— Буду рад всячески вам содействовать, сэр.

— Прежде всего я хотел бы поговорить с коронером, который расследовал убийство Эдит Болейн. Где его можно найти?

— В городской ратуше. Коронеры, как и судьи, должны присутствовать на заседаниях выездной сессии суда.

— Превосходно. И напоследок еще одна просьба. Два года назад служанка, проработавшая у меня несколько лет, вышла замуж и перебралась в Норидж. Девушку зовут Джозефина, а ее мужа — Эдвард Браун. Он был в услужении у пожилого барристера по имени Питер Хеннинг. Когда Хеннинг отошел от дел, они с женой решили вернуться в Норидж, откуда оба родом. Эдварду и Джозефине пожилая чета предложила сопровождать их в качестве слуг. Я был очень привязан к Джозефине. Когда-то я помог этой девушке выпутаться из одной неприятной переделки и радовался, что она нашла свое счастье. Кстати, и она, и Эдвард — оба круглые сироты.

Я рассказал Тоби о последнем письме Джозефины, в ответ на которое послал ей денег, и о том, что с тех пор она более не подавала о себе вестей. Завершив рассказ, я сообщил Локвуду ее адрес.

— Значит, она живет в Косни… Так простые люди называют Кослани, — с озабоченным видом пробормотал он. — Квартал самый что ни на есть захудалый. Сомневаюсь, что там поселился барристер, пусть даже удалившийся от дел. Возможно, старик уже покинул этот бренный мир.

— Не исключено. Если Эдвард и Джозефина бедствуют, я должен им помочь.

— Постараюсь выяснить, что с ними произошло, — кивнул Локвуд и при этом многозначительно прищурился.

Я догадался, какой оборот приняли его мысли, и резко бросил:

— Джозефина — всего лишь моя бывшая служанка, и ничего больше.

— Разумеется, сэр, — улыбнулся Локвуд. — Когда мне следует быть у вас завтра?

— В шесть часов утра. Позавтракать, если хотите, можете с нами.

— Удачного вам вечера, сэр, и да хранит вас Господь.

С этими словами он встал, поклонился и вышел из комнаты своей твердой уверенной походкой.

Я вздохнул и, опираясь на палку, отправился на поиски слуги, который мог бы проводить меня в комнату. Слова Тоби о том, что даже светлым июньским вечером путешествующим джентльменам не следует разгуливать по Нориджу в одиночестве, заронили в мою душу семена тревоги; я решил попросить Николаса составить мне компанию.

Путешествие верхом оказалось более мучительным, чем я соглашался признать, и, растянувшись наконец на пуховой перине, я испытал истинное наслаждение. Лежа на широкой удобной кровати под балдахином, я смотрел в окно, на церковь, стоявшую на углу Элм-Хилл, и на вяз, покрытый бледно-зеленой листвой. Лежать, бесспорно, было куда приятнее, чем сидеть в седле, однако последствия долгой верховой езды не могли пройти быстро; боль между лопатками никак не унималась.

Несколько лет назад, когда я повредил спину, мой друг Гай научил меня нескольким физическим упражнениям. Например, он советовал мне подложить под больное место нечто вроде свернутого из ткани валика и, лежа на спине, закинуть руки за голову. Постель была слишком мягкой для подобного упражнения, поэтому я не без труда растянулся на полу, пристроил валик на уровне лопаток и, пыхтя от напряжения, осторожно закинул руки за голову и замер.

В течение нескольких мгновений я ничего не чувствовал, но внезапно раздался громкий хруст. Охнув от испуга, я потихоньку перевалился на бок и встал. Вопреки собственным ожиданиям я не только не навредил себе, но, напротив, почувствовал облегчение.

— То, что нас не убивает, способно нас излечить, — пробормотал я и, снова устроившись на кровати, мысленно поблагодарил своего друга.

Некоторое время я лежал, погруженный в легкую дремоту; но вот удлинившаяся тень вяза подсказала мне, что настало время подниматься и отправляться на встречу с Бараком. Захватив с собой палку, я вышел из комнаты, намереваясь отыскать Николаса.

Глава 11

Над городом стояли теплые июньские сумерки. Благодаря палке я шагал довольно уверенно. Покинув постоялый двор, мы оказались на площади Тумлэнд. С трех сторон ее стояли добротные новые дома, в большинстве своем трехэтажные, фасады их были выкрашены в яркие цвета, перед каждым за решетчатой оградой зеленел небольшой садик. С четвертой стороны тянулась стена, отделявшая от площади церковь. Высокие, украшенные резьбой и изысканной росписью ворота в этот вечерний час были закрыты, как и две массивные двери по обеим сторонам от них. Величественный старинный храм, возвышавшийся за стеной, подобно Нориджскому замку, был сложен из известняка; его заостренный каменный шпиль устремлялся в темнеющие небеса. На улице то и дело встречались прохожие, судя по одежде слуги и лавочники. На углу стояли стражники с дубинками, в мундирах, на которых красовался городской герб: красный щит с изображением замка в верхней части и льва — в нижней. К одному из домов подъехала повозка, на которой лежали здоровенная говяжья туша и несколько ощипанных гусей; двое слуг в фартуках распахнули ворота, пропуская ее во двор.

— Кто-то задумал дать грандиозный обед, — заметил Николас. — Похоже, жить в Норидже не так уж плохо.

— Тому, у кого есть деньги, — добавил я.

Локвуд снабдил меня планом, нарисованным, впрочем, довольно грубо; покинув площадь, мы двинулись по оживленной улице, носившей, согласно схеме, название Холм-стрит. Вдоль одной ее стороны тянулась стена, ограждавшая территорию, которая прилегала к собору. Изредка попадались прохожие, в большинстве своем торговцы с корзинами; встретилась нам и повозка, груженная кудрявой шерстью местных овец. Как и повсюду в городе, здесь было полно одетых в лохмотья бедняков; внимание наше привлек человек в железном ошейнике, свидетельствующем о том, что он незаконно занимался попрошайничеством; богатая наша одежда притягивала жадные взгляды, однако, заметив меч, висевший на поясе у Николаса, прохожие поспешно отводили глаза.

— Как ваша спина, сэр? — осведомился Николас.

— Отдых пошел мне на пользу, — ответил я. — Отдых и упражнение, которому научил меня Гай. Но признаюсь откровенно, мысль о том, что вскоре придется вновь сесть на лошадь, не внушает мне особого восторга.

Перед нами вновь вырос силуэт огромной церкви. Дома вокруг были значительно меньше, чем на площади Тумлэнд, но по-прежнему отличались добротностью; за многими из них зеленели сады. Неожиданно улица совершила резкий поворот; теперь глухие стены тянулись по обеим ее сторонам. За одной из этих стен виднелась большая церковь прямоугольной формы; на плане Локвуда церковь значилась как «Большой госпиталь». Деревянные резные ворота вели в окруженный строениями двор; судя по всему, прежде тут располагался монастырь. С десяток нищих, как мужчин, так и женщин, сидели по обеим сторонам ворот с плошками для сбора милостыни на коленях. Завидев нас, они принялись на разные голоса взывать к нашему милосердию. Какой-то старик с изрытым оспинами лицом, поднявшись на ноги, тянул ко мне свою плошку.

— Я чуть жив от голода, сэр! — причитал он. — Не проходите мимо, совершите доброе дело!

Николас уже протянул руку, намереваясь оттолкнуть его, но я вытащил кошелек и протянул бедолаге шестипенсовик. Все прочие немедленно повскакали на ноги и устремились к нам. Николас бесцеремонно схватил меня за руку и потащил прочь.

— Ты обращаешься со мной как с пустым мешком! — посетовал я, когда мы оказались на безопасном расстоянии от попрошаек.

— Да они бы оставили от вас мокрое место!

— Вот и проявляй после этого христианское милосердие! — вздохнул я.

Таверна «Голубой кабан» располагалась неподалеку от большого каменного моста, переброшенного через реку, оба берега которой поросли плакучими ивами; около сторожевой башни у моста прохаживались часовые. За рекой виднелся высокий голый холм, на вершине которого можно было разглядеть один-единственный дом.

— Во время разговора глаз с меня не своди и, когда я кивну, скажи, что тебе приспичило в нужник, — распорядился я. — Мне надо кое-что обсудить наедине с Джеком.

— А вот, кстати, и он.

Николас указал на столики, стоявшие в саду трактира. Сидевшие за ними посетители, судя по холщовым блузам и кожаным курткам, принадлежали к сословию ремесленников.

Барак расположился чуть в стороне, перед ним стояла кружка эля. Отблески закатного солнца играли на его железной руке, мирно лежавшей на столе.

Завидев нас, он просиял от радости, встал и сделал несколько шагов нам навстречу. Я отметил, что за последнее время Джек заметно потолстел.

— Ну что, как вы устроились? — спросил он. — Богом клянусь, Николас, тебя и не узнать! Похоже, ты продолжаешь расти, юный балбес!

— Как твои дела, Джек? — спросил Николас.

— Откровенно говоря, я был счастлив вырваться из Лондона! — воскликнул Барак.

Однако, пристально взглянув на своего старого друга, я различил в его взгляде печаль и усталость, не свойственные ему прежде.

— Пойду принесу пива, — сказал Николас.

— Не откажусь еще от одной кружки! — жизнерадостно заявил Барак.

Овертон скрылся в трактире, а я опустился на стул рядом с Джеком и осведомился:

— Как продвигаются дела, которые привели тебя в Норидж?

— Как всегда, успешно. Вечерами ошиваюсь в тавернах, слушаю разговоры и мотаю себе на ус все, что нужно мотать. Судьи уверены: нельзя устраивать в городе выездную сессию, не разузнав прежде, какие настроения здесь царят. — Губы его тронула саркастическая усмешка. — А я пользуюсь репутацией человека, поднаторевшего в подобных дознаниях еще во времена лорда Кромвеля. Еще одна моя задача — ненавязчиво проследить, чтобы здешний шериф назначил присяжными подходящих людей. Правда, на этот раз мне придется якшаться с его помощником. Сам сэр Николас Л’Эстранже изволил отбыть в Сомерсет.

— Ну и какие же настроения царят в Норидже?

— Если говорить коротко, скверные. — Барак понизил голос. — В городе куча бродяг, пришедших сюда из деревень, работы на всех не хватает, люди терпят нужду, что, как вы понимаете, не делает их добрее. Прежде в честь прибытия судей здесь закатывали грандиозный праздник, а в этом году решили ограничиться лишь скромным обедом. Городские власти не хотят подливать масла в огонь. Понимают, что пышное празднество разозлит народ еще сильнее.

— Значит, того и гляди здесь вспыхнут беспорядки?

— Очень может быть, — кивнул Барак. — Во всех городах, где мы успевали побывать, обстановка паршивая, но здесь хуже всего.

Вернулся Николас с тремя кружками пива; мы выпили за здоровье друг друга.

— Джек, мне нужно кое-что выяснить, — начал я. — Когда будут слушаться уголовные дела? Как обычно, в начале сессии?

— Нет, — покачал головой Барак. — В этот раз лишь на третий день. Вначале судьи хотят разобрать пару крупных земельных тяжб. А слушание криминальных дел назначено на двадцатое июня.

— Значит, в нашем распоряжении целая неделя, — сказал Николас. — Больше, чем мы ожидали.

— Как я догадываюсь, вы намерены расследовать какое-то уголовное дельце? — спросил Барак, с любопытством переводя взгляд с меня на Овертона.

— Да, — кивнул я. — Дело Джона Болейна, обвиняемого в убийстве собственной жены. Ты что-нибудь слышал о нем?

— А как же. В судейских кругах это убийство вызывает определенный интерес — из-за фамилии подсудимого, разумеется. Ну и плюс еще эти жуткие подробности. От них просто мурашки по коже.

— Это еще мягко сказано.

Я поведал Джеку все, что мне было известно об обстоятельствах преступления, и о том особом внимании, которое проявила к этому делу леди Елизавета; упомянул я и о Тоби Локвуде, приехавшем с нами в Норидж. Единственным, что я утаил, был визит Эдит Болейн в Хатфилд. Когда я закончил рассказ, Барак некоторое время молчал, не сводя с меня прищуренных глаз.

— Мне казалось, сэр, что вы решили больше никогда не ввязываться в политику, — изрек он наконец.

— Но это дело не имеет ни малейшего отношения к политике, — возразил я. — Леди Елизавета желает лишь, чтобы расследование провели добросовестно, а вердикт, вынесенный присяжными, был справедливым.

— Возможно, к большой государственной политике это дело отношения и не имеет, но вот зато политики местной касается самым непосредственным образом, — заявил Барак. — Я уже успел выяснить, что фамилия Болейн не возбуждает здесь особых симпатий. Да и то, что Джон Болейн поселил в своем доме служанку из таверны, отнюдь не пришлось местному дворянству по нраву.

— Да, я тоже об этом слышал.

— Вы полагаете, он невиновен? — спросил Барак, буравя меня взглядом.

— Пока не знаю. Моя задача — выяснить это до начала суда, а потом добиться справедливого решения.

— Как ты считаешь, присяжные будут беспристрастны? — обратился к Джеку Николас.

— Вряд ли, — пожал плечами Барак. — Как я уже говорил, сама фамилия Болейн возбуждает в Норфолке неприязнь. И судьи заранее настроены на обвинительный вердикт. Надо сказать, приговоры год от года становятся все суровее — подозреваю, виной тому кальвинисты, которые получили теперь слишком много власти.

— Помню, ты упомянул, что один из судей отличается особой суровостью, — заметил я. — Судья Катчет, не так ли?

— Да уж, дай ему волю, он бы всех отправил на виселицу, — кивнул Барак. — Другой судья, Рейнберд, более мирного нрава. Со всеми приветлив, без конца улыбается. Иногда кажется, будто он спит на ходу, но на самом деле это не так. Он чертовски наблюдателен и умеет держать нос по ветру. Он тоже может проявить суровость, если сочтет нужным, но до Катчета ему далеко. В общем, во время выездных сессий они уравновешивают друг друга.

— Послушать тебя, так ты не слишком жалуешь судей, — усмехнулся Николас.

— Ты прав, старина, — вздохнул Барак, откидываясь на спинку стула. — Я их не жалую. Видел бы ты, с какой помпой они въезжают в очередной город: красуются на конях в своих красных мантиях, которые в народе называют кровавыми, а вокруг полно вооруженных стражников… А потом второпях пролистывают запутанные дела, не вникая в подробности. Они всегда спешат, так как до смерти боятся подхватить тюремную лихорадку. Быстренько вынесут несколько смертных приговоров и, прежде чем осужденных вздернут на виселицу, двинут в другой город. В гражданские дела они тоже вникать не желают. В прошлом году некий землевладелец затеял тяжбу против слепой вдовы с пятью детьми. Муж ее был арендатором, и после его смерти помещик решил прогнать вдову с детьми прочь, так как вести хозяйство на ферме они не в состоянии. Разумеется, исход тяжбы был предрешен. Суд решил, что вдова не сможет вносить землевладельцу арендную плату и, следовательно, он имеет полное право вышвырнуть ее с ребятишками на улицу. То есть закон всецело на стороне этой канальи.

— Увы, это так, — кивнул я.

— Печально, — проронил Николас.

— Не ожидал от тебя такого, Ник! — удивился Барак. — Я думал, ты всегда защищаешь богатых.

— Не всегда. Когда речь идет о столь вопиющей несправедливости…

— Сейчас настали такие времена, что справедливости не дождешься, — с горечью перебил Барак. — Беднякам платят за их труд деньгами, которые с каждым днем становятся все дешевле. Молодых крепких парней забирают в солдаты и отправляют на эту безумную войну с Шотландией.

— О, я гляжу, ты тоже стал поборником всеобщего благоденствия, — улыбнулся я.

— Просто я вижу, что творится вокруг, — пожал плечами Барак. Два года назад я был здесь, в Норидже, на зимней выездной сессии. Бог свидетель, с тех пор жизнь тут стала еще хуже. Люди жалеют о временах короля Генриха. Пока нами правил этот старый хрыч, каждый хотя бы знал, на что можно рассчитывать.

— Каждый знал, что сидит по уши в дерьме, вот тебе и весь расчет, — вставил Николас.

— Думаю, что скоро пошлю к чертям эту волынку с выездными сессиями, — вздохнул Барак. — Уж лучше работать с лондонскими адвокатами. — Просветлев лицом, он добавил с улыбкой: — Представьте себе, я научился писать левой рукой. Каракули, конечно, выходят ужасные, но их вполне можно прочесть. Так что я снова могу записывать показания свидетелей.

— Замечательно! — воскликнул я, украдкой покосившись на его протез, из которого торчал зачехленный нож.

На пару мгновений повисло молчание. Я заметил, что несколько молодых людей, сидевших за соседним столиком, то и дело бросают на нас злобные взгляды. Все парни были в широкополых шляпах и кожаных куртках; глядя на их дочерна загорелые лица и длинные шесты, стоявшие у стены, я догадался, что это лодочники.

— А «Голубой кабан» становится шикарным местечком, — произнес один из них так громко, чтобы мы слышали. — Поглядите только на этих блаародных жентлеменов.

— Да, зна-атная подобралась шайка, — столь же громко протянул второй.

— Слепому видно, это подручные судейских, которые скоро сюда нагрянут. Будут решать, кому придется отплясывать, размахивая ногами в воздухе.

— И где они только отыскали такую славную компанию уродов: один горбатый, у другого вместо руки железная палка. Третий наверняка тоже калека, только вот никак не возьму в толк, чего ему не хватает.

— Наверняка у бедняги отвалился хрен.

Они хрипло расхохотались. Николас залился краской.

— Заткнитесь, вы, невежи! — взревел он, вскакивая и с грохотом отталкивая стул.

Барак сделал предостерегающий жест левой рукой, потом грохнул по столу второй, железной, и снял чехол, скрывающий нож. Лезвие оказалось коротким, но острым. Он бросил на балагуров угрожающий взгляд.

— Мы всего лишь малость пошутковали, сэр, — буркнул один из них с откровенной злобой в голосе, и все они вновь склонились над своими кружками.

— Теперь вы убедились, что я вас не обманывал, — процедил Барак, повернувшись к нам. — Джентльмены здесь не в чести, а манеры городских жителей не отличаются учтивостью.

— К тому же взрослые люди позволяют себе тупые шуточки, которые в ходу у малолетних оболтусов, — произнес Николас, по-прежнему не сводя глаз с компании за соседним столом.

Один из лодочников, обернувшись, метнул в него презрительный взгляд. Барак, заметив это, попытался отвлечь внимание Ника.

— И какие же шаги вы намерены предпринять в ближайшее время? — спросил он.

— Завтра пойдем в тюрьму, встретимся с Болейном, — ответил Овертон. — Потом переговорим с коронером и нанесем визит родителям убитой — если только они соблаговолят нас принять.

— А есть у вас какие-нибудь предположения насчет того, кто, если не Джон Болейн, мог прикончить эту женщину?

Я молча покачал головой.

— Выбор богатый, — заявил Николас. — Сыновья Болейна, его вторая жена, сосед, с которым Болейн ведет тяжбу.

«И еще сэр Ричард Саутвелл, — добавил я про себя. — Могущественный вельможа, который явно не прочь заполучить земли Болейна. Человек, которого нам, согласно предостережениям Сесила, следует остерегаться».

— Если бы у Болейна имелось крепкое алиби, все было бы значительно проще, — вздохнул Николас. — Его вторая жена утверждает, что во время убийства Джон якобы сидел в своем кабинете, изучал документы, имеющие отношение к земельной тяжбе. Но его никто не видел, так что алиби до крайности шаткое.

— Особенно если учесть, что документы эти оказались в Лондоне, — заметил я. — Купчие и все прочее. Я привез их сюда. Полагаю, в субботу мы вместе с Локвудом съездим в Бриквелл, посмотрим, как там обстоят дела, — добавил я, повернувшись к Николасу.

— Не будете возражать, если я к вам присоединюсь? — спросил Барак. — Завтра у меня полно дел, зато в субботу я свободен как птица. — Заметив мою удивленно вскинутую бровь, он пояснил: — Тамазин ведь далеко, верно? Она не узнает, что я провожу время в вашем опасном обществе.

— Будь по-твоему, дружище, — немного поколебавшись, сказал я и едва заметно кивнул, глядя на Николаса.

— Пойду-ка я прогуляюсь до нужника, — заявил он. — Вернусь через пару минут.

Когда он ушел, я негромко произнес:

— Неделю назад я случайно встретился с Тамазин.

Выслушав мой рассказ о том, что произошло в доме Гая, Барак сокрушенно покачал головой:

— Тамми никак не может вас простить, хотя прошло уже три года. Я пытался на нее повлиять, но она упряма как ослица.

— Тамазин сказала, что вспоминает обо мне каждый вечер, когда натирает маслом твою… ну, то, что осталось от твоей руки. Говорит, ты испытываешь сильные боли.

— Конечно, чертова культя просто адски болит! — вздохнул Барак. — Но боль — это неотъемлемая часть жизни, разве нет? Вам это известно лучше, чем кому-либо. Когда вы вошли, я сразу смекнул, что у вас разламывается спина. А Тамазин вечно разводит занудство: «Будь осторожен, милый, не делай того, не делай этого», — произнес он с внезапной досадой. — Дай ей только волю, она держала бы меня в пеленках, как малое дитя. Всякий раз, когда мне надо ехать по делам, между нами вспыхивает ссора. По совести говоря, мне это изрядно надоело.

Вспомнив, что однажды супруги уже едва не расстались, я с беспокойством взглянул на Джека.

— Вы не думайте, я не представляю себе жизни без Тамми и детей, — заявил он, догадавшись, что у меня на уме. — Далеко не всякая жена так заботится о своем муже, как она обо мне. Но Тамазин не понимает, что иногда эти заботы способны привести человека в бешенство. Женщины есть женщины, — глубокомысленно вздохнул он, покачав головой. — Кстати, о женщинах. Как успехи молодого Николаса по этой части?

— Он питает нежные чувства к одной юной особе, — улыбнулся я. — И вполне вероятно, эти чувства небезответны. Однако не могу сказать, что девица сия мне по душе.

Лодочники, шумно отодвигая стулья, поднялись из-за стола и принялись разбирать свои шесты. Один, приподняв шляпу, отвесил мне поклон, но вслед за этим громко выпустил газы. Оглушительно хохоча, он и его товарищи вышли из таверны.

Барак снисходительно улыбнулся. Несколько мгновений мы с ним не произносили ни слова. Я смотрел на сторожевую башню у ворот, верхушка ее терялась в сгущавшихся сумерках. В овальном оконце башни, расположенном на высоте двадцать футов, вспыхнул свет.

— Впечатляющее сооружение, — заметил я.

— Ее возвели для охраны Епископского моста, — пояснил Барак. — Это единственный мост, по которому можно попасть на ту сторону реки.

— А что это за особняк на холме?

— Дворец Суррея. Граф Суррей, сын герцога Норфолка, построил его всего несколько лет назад. С тех пор как графа казнили, дворец стоит пустой. Он передан Ведомству по делам конфискованного имущества, но в этих краях не имеется охотников приобретать такую громадину. Холм носит название Маусхолдского, сразу за ним начинается пустошь, огромное пространство, принадлежащее кафедральному собору. Почва там песчаная и годится только для пастбищ. Кстати, у этой пустоши любопытная история, — сообщил Барак, и в голосе его послышались печальные нотки.

— Какая же?

— Несколько столетий назад там был убит ребенок — маленький мальчик. В убийстве обвинили нориджских евреев, на которых обрушились жестокие кары. Что касается мальчика, он был причислен к лику святых как мученик. Рака с мощами Уильяма Нориджского стояла в соборе до тех пор, пока король Генрих не распорядился убрать из церквей все эти священные останки. Одно из немногих добрых дел, совершенных этим старым греховодником. — Рука Барака скользнула за ворот рубашки. Я догадался, что он нащупал древнюю мезузу, иудейскую реликвию, когда-то подаренную ему отцом. Предки моего друга были иудеями. — А во время крестьянского бунта там, на Маусхолдском холме, повстанцы разбили свой лагерь, — продолжал Барак, глядя на темнеющую в сумерках возвышенность. — Как-то раз я слышал, как люди в таверне говорили об этом восстании. Вспоминали Уота Тайлера и Пирса Пахаря. Такие вот здесь царят настроения, — завершил он и с беспокойством огляделся по сторонам. — Черт побери, куда запропастился Николас, хотел бы я знать? Этому парню нужно слишком много времени, чтобы помочиться!

— Я, кстати, и сам не прочь прогуляться до нужника. Да и поесть не помешало бы. У них здесь подают какую-нибудь еду?

— Да, вполне приличную похлебку.

— Надо будет заказать.

Я встал, хотя спине моей этого явно не хотелось, и двинулся в дальний конец сада, к деревянному сарайчику, над входом в который горел фонарь.

— Николас! — окликнул я, подойдя поближе. — Ты здесь?

Ответа не последовало. Я рывком распахнул дверь и тут же подался назад. Николас лежал ничком на загаженном полу, у самой выгребной ямы, над которой была перекинута укрепленная на двух кирпичах перекладина. Я схватил фонарь и осветил молодого человека. На разбитом затылке темнела кровь. Опустившись на корточки, я нащупал пульс на его шее, — к счастью, под пальцами ощущалось слабое биение. К спине Николаса была приколота какая-то записка. В свете фонаря я разобрал надпись, выведенную корявыми буквами: «СМЕРТЬ ДЖЕНТЛЬМЕНАМ».

Глава 12

Николас застонал и пошевелился. Я помог ему сесть и заорал во всю глотку, призывая на помощь Барака. Через несколько минут тот примчался в сопровождении нескольких посетителей таверны. К этому времени Николас, к великому моему облегчению, пришел в себя и затряс головой.

— Что произошло? — спросил я.

— Не знаю. Стоило мне сюда войти, как кто-то огрел меня по затылку. — Рука его потянулась к кошельку. — Деньги на месте, — с удивлением пробормотал он.

Джек, наклонившись, внимательно осмотрел голову пострадавшего.

— Рана неглубокая, — сообщил он. — Много крови, но никакого серьезного вреда. Судя по всему, ни убивать, ни грабить тебя они не собирались. Унизить джентльмена — вот их единственная цель. Ты никого не видел?

— Нет. Но мне кажется, их было несколько.

— Наверняка работа тех чертовых лодочников.

— Думаю, ты прав, — кивнул я. — Они хотели отомстить.

— За что? — сердито буркнул Николас. — Они первыми начали к нам цепляться.

— Возможно, за то, что ты назвал их невежами, — предположил Барак. — То есть подчеркнул их принадлежность к низшему классу. Такого рода оскорбления здесь не сходят с рук.

— Они оскорбили нас еще хуже, и без всякой на то причины, — напомнил я. — Давайте выйдем уже из этого вонючего сарая.

Под огнем множества любопытных взглядов мы помогли Николасу выйти на свежий воздух и усадили его на скамью. Он несколько раз моргнул и снова затряс головой.

— У него здорово кружится башка, — захохотал кто-то из зрителей.

— И вся его красивая одежда теперь в дерьме.

Надо признать, наблюдение было верным; от одежды бедняги Николаса исходила жуткая вонь. К нам подошел запыхавшийся хозяин таверны.

— Что здесь произошло? — спросил он, обращаясь к Бараку, своему постояльцу.

— На моего друга напали, когда ему приспичило заглянуть в нужник.

— Его ограбили?

— Нет, только ударили по голове.

Я протянул трактирщику записку, пришпиленную к спине Овертона:

— Вот что они оставили. За соседним столом сидели какие-то лодочники, все время пытавшиеся завязать ссору. Думаю, это они напали на моего помощника.

— Он сам сказал, что никого не видел, — раздался чей-то злобный голос. — Или джентльменам можно возводить на простых людей напраслину?

— И зачем они только вообще к нам приперлись, спрашивается? — подхватил кто-то еще. — Сидели бы в своем Лондоне.

По небольшой толпе прошел одобрительный ропот. Хозяин таверны отвел нас в сторону и произнес, понизив голос:

— Среди наших завсегдатаев много лодочников и рыбаков. Я очень сожалею о случившемся, сэр, но умоляю вас: не разбрасывайтесь здесь подобными обвинениями. Иначе нам не миновать крупных неприятностей. Сообщите обо всем констеблю, если считаете нужным. Но я очень сомневаюсь, что от этого будет хоть какой-то толк. Ведь нападение произошло без свидетелей.

Догадавшись, что оскорбившие нас рыбаки являются постоянными клиентами заведения, я метнул в собеседника суровый взгляд. Однако Барак, оглядев толпу, сказал мне почти шепотом:

— Думаю, вам с Николасом стоит побыстрее унести отсюда ноги.

— А ты?

— За меня не волнуйтесь. Меня можно принять за джентльмена, лишь когда я нахожусь в вашем блистательном обществе.

Трактирщик едва сдержал вздох облегчения.

— Я пошлю двух мальчишек с фонарями проводить вас до самого дома, — пообещал он. — Где вы остановились?

— В «Девичьей голове».

Хозяин таверны обернулся к зевакам:

— Ничего особенного не произошло. Все живы и здоровы. Возвращайтесь к своей выпивке, парни.

Зрители, поняв, что представление окончено, поплелись к своим столам.

— Ты можешь идти? — обратился я к Николасу.

— А что мне остается делать? — пожал он плечами. — Господи Исусе, мне нужно вымыться как можно скорее.

Глянув на людей, сидевших за столами, я получил в ответ несколько недоброжелательных взглядов. Тут, к моей радости, появился трактирщик в сопровождении двух дюжих юнцов, державших в руках факелы.

Вернувшись в «Девичью голову», мы объяснили плачевный вид Николаса тем, что в темноте он якобы наступил на кучу дерьма, поскользнулся и упал. Хорошенько вымывшись и переодевшись, Овертон почувствовал себя лучше, хотя и оставался бледным как полотно. Николас настаивал на том, что завтра утром будет сопровождать меня и Тоби. Припомнив поговорку «Утро вечера мудренее», я отправил его спать. Когда Николас ушел, я извлек из кармана записку. Один из четверых лодочников — я не сомневался, что нападение совершили именно они, — был обучен грамоте. Никогда прежде я не сталкивался с подобной ненавистью к джентльменам — ненавистью, толкавшей людей на самые рискованные поступки. Оказавшись в своей комнате, я первым делом тщательно запер дверь.

Назавтра я проснулся рано. Не было еще и шести утра, а мы с Николасом уже сидели за завтраком. Я с облегчением заметил, что к нему вернулся прежний румянец. Огромный синяк на затылке был скрыт под шляпой. Вчера, прежде чем лечь спать, я снова проделал упражнения, рекомендованные Гаем, и теперь спина беспокоила меня гораздо меньше. Садиться в седло, впрочем, у меня не было ни малейшего желания, но я чувствовал, что смогу обойтись без палки. Едва колокола собора прозвонили шесть, как в дверях появился пунктуальный Тоби Локвуд.

— Да ниспошлет вам Господь доброго утра, — произнес он, кланяясь нам обоим.

— И вам тоже, Тоби. Как поживают ваши родители?

— Матушка чувствует себя немного лучше. А отец очень озабочен видами на урожай.

Я выглянул в окно, на залитую солнцем улицу:

— К счастью, ненастная погода, похоже, закончилась.

— Да. Даже в такую рань уже жарко. День, судя по всему, будет знойный.

— И к тому же трудный. Я намерен сегодня повидаться с Джоном Болейном, с коронером и с родителями Эдит Болейн — конечно, если они нас примут.

— Вчера вечером мне удалось договориться с коронером. Он будет ждать вас в ратуше в полдень.

— Было бы лучше сначала поговорить с ним, а потом уже с Болейном, — задумчиво произнес я.

— Но к сожалению, сэр, встретиться с вами раньше он никак не сможет.

— Значит, первым делом мы отправимся в замок. Скажите, Тоби, а удалось вам что-нибудь узнать о моей бывшей служанке Джозефине Браун?

— Никто из моих знакомых не слышал этого имени, — покачал головой Локвуд. — И о Питере Хеннинге, адвокате в отставке, тоже пока ни слуху ни духу. Правда, один из моих друзей, помощник солиситора, пообещал навести справки. Даже если мастер Хеннинг оставил адвокатскую практику, он не мог провалиться сквозь землю. Конечно, если милостью Божией этот человек до сих пор жив.

— Спасибо, Тоби. Это очень важно для меня. Что ж, идемте. — Я внимательно посмотрел на Николаса. — Ты уверен, что после вчерашнего приключения сможешь выдержать все тяготы предстоящего дня?

— Уверен, — буркнул он не без раздражения.

— После вчерашнего приключения? — нахмурившись, переспросил Тоби.

Я рассказал ему о печальном происшествии в «Голубом кабане» и показал записку, которую оставили злоумышленники. Локвуд внимательно выслушал, теребя свою густую черную бороду.

— Напрасно мастер Николас назвал этих людей невежами, — заметил он. — Даже если они первыми затеяли ссору.

— В точности то же самое сказал мой друг Барак, — кивнул я.

— Вы совершили оплошность, явившись в трактир, в который редко заглядывают джентльмены, — продолжал Тоби, пристально глядя на Николаса. — Постарайтесь впредь не допускать подобных промахов и избегать ненужных стычек.

— Я думаю, стоит сообщить о случившемся констеблю, — процедил Николас.

— Это ни к чему не приведет, лишь создаст о вас не самое благоприятное впечатление, — возразил Локвуд, переводя на меня взгляд своих ярко-голубых глаз. — Согласитесь, сэр, выполняя свою работу, мы должны считаться с обстоятельствами, верно?

В семь часов утра мы уже покинули трактир «Девичья голова». Мы с Николасом облачились в мантии законников.

Тоби указал на один из домов, стоявших на площади Тумлэнд.

— Здесь живет олдермен Гэвин Рейнольдс, — сообщил он; дом представлял собой просторный особняк, недавно выкрашенный в желтый цвет. — Я уже предупреждал вас: нрав у старика скверный. Судя по запуганному виду его бедной жены, она трепещет перед грозным мужем. Прежде он был известен тем, что не пропускал ни одной смазливой служанки. Сегодня мы попытаемся к нему наведаться, утром у нас назначена встреча в замке, а это, как вы помните, на Элм-Хилле.

Мы вышли на широкую рыночную площадь, над которой возвышалась громада замка. Торговцы протирали свои прилавки, выметали мусор и убирали конский навоз, готовясь к завтрашнему базарному дню. У большого креста какой-то человек в одеянии проповедника ораторствовал, энергично размахивая в воздухе книгой Нового Завета. Ему внимала небольшая толпа, состоявшая главным образом из ремесленников и подмастерьев в синих фартуках.

— Апостол Павел говорит, что как тело едино, хотя имеет многие члены, и как все члены одного тела, хотя их и много, составляют единое тело, так и Христос един для всех, — долетел до меня голос проповедника, звучный и глубокий.

— Это правда! — воскликнул какой-то юнец. — Все верующие равны перед Господом!

Толпа встретила сие заявление одобрительным гулом.

Проповедник, долговязый молодой человек, вновь взмахнул в воздухе Новым Заветом:

— Именно так! Все верующие равны в глазах Господа! Но апостол Павел учит также, что в этом мире каждому из нас, подобно частям человеческого тела, уготовано свое служение. Господь, по милости своей, даровал каждому из нас способности, необходимые для того служения, к которому Он нас предназначил. Тот, кто наделен даром пророчества, должен пророчествовать…

— Предрекаю, что, когда к нам наконец прибудет Комиссия по огораживаниям во главе с Джоном Хейлзом, общины вновь воспрянут! — подал голос пожилой человек с окладистой седой бородой. — Вместе мы будем так же сильны, как левиафан из Книги Иова. — Все повернулись к нему, и он громогласно процитировал: — «Можешь ли ты удою выловить Левиафана и веревкою схватить язык его? Вденешь ли кольцо в ноздри его? Проколешь ли иглою челюсть его? Будет ли он умолять тебя и будет ли говорить с тобой кротко?» Мы, простые люди, и есть этот самый левиафан! — гремел над площадью его голос.

Ответом ему стал хор одобрительных возгласов. Проповедник горячо затряс головой:

— Не сомневайтесь, возлюбленные братья и сестры, в мире, которым управляет Господь, должна восторжествовать справедливость. И благодаря попечениям короля и лорда-протектора она неминуемо восторжествует. Но телу необходима голова, дабы управлять членами. Помните: апостол Павел учит нас с радостью подчиняться тем, кто управляет нами…

— К черту лордов! — заорал какой-то подмастерье.

Мы двинулись дальше.

— Этот проповедник ходит по острию ножа, — заметил я. — Он ежеминутно рискует возбудить гнев толпы. То же самое происходит в Лондоне.

— Именно поэтому разрешение проповедовать на улицах теперь дается далеко не всякому, — сказал Тоби. — Того, которого вы только что видели, зовут Роберт Уотсон. Он один из тех, кому покровительствует архиепископ Кранмер. Кранмер добился, чтобы Уотсона назначили каноником в собор. По слухам, он хотел досадить этим епископу Рагге.

— Рагге, я так понимаю, приверженец старых религиозных традиций?

— Да. К тому же он ленив и корыстен. Что до Уотсона, то вы сами видели, он пляшет под дудку лорда-протектора. Некоторым это не слишком нравится, например тому старику, что его перебил. Его, кстати, зовут Захария Ходж. Воображает себя пророком и вот уже лет двадцать проповедует на улицах Нориджа. Даже в тюрьме за это несколько раз сидел. Надо сказать, некоторые из его пророчеств и в самом деле сбываются.

— Ну просто кошмар, сколько в последнее время развелось прорицателей, — ухмыльнулся Николас. — И все они играют на руку какому-нибудь политику.

— Это верно, старина, — согласился я.

Мы посторонились, уступая дорогу худому оборванному подростку с копной спутанных каштановых волос, тащившему огромный тюк шерстяной ткани. Какой-то толстяк средних лет, стоя в дверях своей лавки, покрикивал на него:

— Пошевеливайся, Скамблер! Ты что там, уснул?

Мальчишка, изнемогавший под тяжестью своей ноши, ускорил шаг. Тут толстяка окликнули из лавки, и он исчез. В этот момент трое других подростков в блузах подмастерьев, ошивавшиеся у повозки, бросились наперерез мальчику с тюком. Один из них сбил беднягу с ног, так что тот упал. Тюк, несмотря на все отчаянные усилия мальчика удержать его, оказался в грязной луже.

— Грязнуля Скамблер снова отличился! — хором закричали подмастерья.

Лавочник вновь появился в дверях и, сердито сдвинув брови, бросился к месту происшествия. Сокрушенно взглянув на перепачканный грязью тюк, он поднял его из лужи и двинулся к мальчику, недоуменно озиравшемуся по сторонам. Подмастерья, устроившие эту проделку, с серьезными лицами наблюдали за происходящим. Один из них осуждающе покачал головой.

— Гляди, что ты натворил, безмозглая скотина! — взревел лавочник.

Николас подошел к нему и тронул за рукав:

— Послушайте, сэр! Вот эти три шельмеца сбили мальчика с ног, и мы тому свидетели!

— Нам нельзя терять времени, я уже говорил вам об этом, — недовольно вздохнул Тоби.

— Но допустить, чтобы эта шайка юных оболтусов осталась безнаказанной, тоже нельзя, — возразил я, подходя к Николасу.

Локвуд неохотно последовал за мной.

Лавочник, злобно зыркнув на Овертона, процедил:

— Не суйте свой нос в чужие дела, молодой крючкотвор! Я уже полтора месяца вожусь с этим недоумком Скамблером, и ныне моему терпению пришел конец! Убирайся прочь, дармоед! Если у тебя остались родные, я привлеку их к суду за порчу ткани!

— Простите, сэр, но мой помощник совершенно прав! — изрек я непререкаемым тоном. — Мальчика нарочно сбили с ног. Мы это видели, все трое.

— Вранье! — хором завопили подмастерья.

Злополучный Скамблер взглянул на своих обидчиков, и недоуменное выражение на его лице сменилось печальным.

— Это правда они? — едва слышно спросил он.

Я пристально посмотрел на мальчика, пытаясь определить, не страдает ли он слабоумием. Но взгляд его, хотя и растерянный, отнюдь не свидетельствовал о тупости.

Лавочник по-прежнему рвал и метал:

— Вы думаете, мы здесь, в Норфолке, такие недоумки, что не отличим дармоеда от хорошего работника? — Трясущимся от ярости пальцем он указал на троих озорников. — Эти ребята работают подмастерьями у городских ремесленников, достойных всяческого уважения. А Скамблер — безмозглый осел, не способный даже смотреть себе под ноги. Родные выгнали его из дома, потому что этот жалкий мешок с костями способен доводить людей до белого каления! А то, что его с детства прозвали Грязнулей, говорит само за себя!

Один из подростков поднял тюк, валявшийся на земле, и подал его лавочнику. Тот кивнул в знак благодарности. Скамблер, по щекам которого ползли слезы, пробормотал:

— Я смотрел под ноги, хозяин. Наверняка это они меня повалили.

Торговец вместо ответа закатил ему оплеуху:

— Убирайся! И чтоб глаза мои тебя больше не видели. — Он метнул в нас злобный взгляд. — Законники! Знаем мы ваши законы, черт бы вас всех побрал!

Смачно сплюнув, он скрылся в своей лавке и захлопнул дверь. Трое подмастерьев, хохоча, убежали прочь. Один из них распевал во весь голос:

— Ах ты, наш Грязнуля Скамблер, глупый маленький урод!

Несчастный Скамблер стоял, потупив голову и глотая слезы.

— Прости, парень, что не сумели тебе помочь. Но мы сделали все, что могли! — обратился я к нему.

— Вы были очень добры, сэр, благодарю вас.

Я вытащил из кармана кошелек и протянул бедолаге шиллинг.

— Почему эти мальчишки тебя изводят? — спросил я.

Скамблер покачал головой, слезы потекли по его щекам еще быстрее.

— Не знаю, — выдохнул он. — Но люди всегда надо мной издеваются. А почему — не знаю.

— Кончай лить слезы, парень, — нетерпеливо вмешался Тоби. — Будь мужчиной.

Скамблер взглянул на него, резко повернулся и припустил бегом в сторону замка. Мы с удивлением глядели ему вслед.

— Вот мерзавцы, — буркнул Николас. — То, что они устроили, — это уже не шутка. Мальчонка по их милости лишился работы.

— Все дело в том, что этот парень не походит на других, — задумчиво произнес я, вспоминая собственное детство. — Люди не любят тех, кто от них отличается, и дети в этом смысле еще хуже взрослых. Проповедники ныне орут на всех углах, что мир забыл о милосердии, и с ними трудно не согласиться. — Переведя взгляд на Тоби, я заметил: — А вы могли бы нас поддержать.

— Насколько я понимаю, сэр, нам следует по возможности не привлекать к себе внимания. Таково распоряжение мастера Пэрри, о котором мне сообщил мастер Копулдейк.

— Идемте, — велел я. — Нас ждут в замке.

«Судя по всему, сочувствие, которое Локвуд питает к обиженным и угнетенным, далеко не безгранично», — размышлял я по пути.

Глава 13

Прежде чем подняться на огромный, поросший травой холм, на котором стоял Нориджский замок, нам пришлось пересечь пустошь, где уже сколачивали загоны для завтрашнего скотного рынка. Перейдя по мостику мутный ручей, мы вступили сначала на извилистую тропу, а потом на широкую дорогу, которая вывела нас к воротам замка. Солнце стояло уже высоко, и к тому времени, как мы добрались до цели, я взмок от пота, а многострадальная моя спина буквально раскалывалась от боли. Что до моих молодых спутников, то они оба, несмотря на события вчерашнего вечера, выглядели свежими и бодрыми. Наконец мы оказались у главного входа, представлявшего собой огромную полукруглую арку. Массивные деревянные ворота были заперты, но у вделанной в них калитки стоял часовой — хорошо сложенный парень с начищенной до блеска алебардой в руках. На нем были круглый шлем и белый солдатский мундир. Буквы «ЕR»^[4], вышитые на мундире, напоминали, что превращенный в тюрьму замок находится в ведении короля, а не городских властей. Стражник внимательно наблюдал за человеком, который приколачивал к воротам какую-то бумагу, вероятно с официальным указом. Покончив с работой, тот кивнул стражнику, бросил: «Теперь пойду к ратуше» — и двинулся по дороге прочь.

Локвуд, подойдя к воротам, принялся читать. Пробежав объявление глазами, он потеребил свою длинную бороду и присвистнул.

— Очередное воззвание лорда-протектора? — осведомился я.

— А что же еще.

Мы с Николасом тоже изучили бумагу.

— Подумать только, герцог Сомерсет объявляет помилование всем бунтовщикам, выступавшим весной против незаконных огораживаний, — заметил Тоби. — Против богатых землевладельцев, вроде сэра Уильяма Герберта и ему подобных.

— И о чем Сомерсет только думает? — нахмурился Николас. — Очень подходящее время для подобного указа, ничего не скажешь. В западных графствах и без того беспорядки. Этот указ только придаст бунтовщикам пылу.

— Так оно и будет, — с непроницаемым лицом кивнул Тоби.

Я подошел к часовому и протянул ему верительную грамоту, которую Копулдейк вручил мне в Лондоне.

— Нам необходимо увидеть заключенного по имени Джон Болейн, — сообщил я.

Часовой кивнул и распахнул перед нами калитку. Поднявшись на каменное крыльцо и миновав богато украшенную арку, мы оказались в огромном пустынном зале с высокими узкими окнами, сквозь которые проникал тусклый свет. Как и во всех на свете тюрьмах, тут разило сыростью, мочой и потом. Несмотря на стоявшую за стенами замка жару, воздух здесь оставался холодным и влажным. Двое стражников играли в карты, устроившись у грубого деревянного стола. Один из них, оторвавшись от этого увлекательного занятия, устремил на нас вопросительный взгляд. Я изложил наше дело, и он крикнул: «Орестон!» Зычный голос эхом разнесся под сводами просторного зала. До меня долетел топот шагов по железной лестнице. Мгновение спустя одна из внутренних дверей распахнулась и перед нами предстал здоровенный детина в грязной блузе; на поясе у него висела дубинка.

— Тут целый отряд законников хочет увидеть Болейна, — сообщил ему часовой.

Тюремщик бросил на нас любопытный взгляд.

— Как я смотрю, кого-то из важных людей сильно интересует мастер Болейн, — пробормотал он.

— Его адвокат живет в Лондоне и не смог приехать. Он передал мне свои полномочия, — пояснил я и кивнул в сторону Тоби. — А это его помощник, мастер Локвуд.

Вслед за тюремщиком мы спустились на один пролет по железной лестнице и оказались в коридоре с каменными стенами и узкими окнами; в коридор выходило несколько дверей с зарешеченными оконцами. Звук наших шагов гулко раздавался под сводами замка; заслышав его, заключенные подходили к оконцам своих камер и провожали нас тоскливыми взглядами. Остановившись возле одной из дверей, тюремщик выбрал ключ из связки, висевшей у него на поясе, и отпер ее.

Камера Джона Болейна оказалась совсем крохотной; свет проникал туда только через маленькое окошко, расположенное под самым потолком. Я догадался, что мы находимся под землей. Пол покрывали грязные циновки; вонючая бадья, табуретка и деревянная кровать с соломенным тюфяком составляли всю обстановку камеры. Заключенный, сидя на кровати, читал Евангелие при тусклом свете, падающем из окна. Когда мы вошли, он поднял голову.

Я ожидал, что Джон Болейн, подобно своим сыновьям, окажется светловолосым и дородным. И действительно, высокий рост и широкие плечи близнецы явно унаследовали от отца; однако волосы и борода у него были черными как смоль. Изборожденное морщинами чумазое лицо выглядело до крайности изнуренным, в глазах застыло выражение безнадежности. Трудно было поверить, что перед нами один из крупнейших землевладельцев Норфолка. Впрочем, еще в Лондоне Тоби Локвуд утверждал, что Болейн пребывает в удручающем состоянии.

— Что, мастер, хотите примириться с Господом до того, как вас повесят? — жизнерадостно осведомился Орестон.

Болейн промолчал, ограничившись презрительным взглядом.

— Оставьте нас, — повернулся я к тюремщику.

Он пожал плечами и вышел, закрыв за собой дверь.

— Сержант юстиции Мэтью Шардлейк, — представился я, протянув Болейну руку. — Приехал разобраться в вашем деле. Это мой помощник, мастер Овертон. Полагаю, с мастером Локвудом вы знакомы.

— Да, — сдержанно ответил Джон. — Надо же, сержант юстиции! Никак не ожидал, что сюда пришлют адвоката, занимающего столь высокое положение.

— В этом мире есть люди, которые хотят вам помочь, мастер Болейн, — улыбнулся я. — Я не имею полномочий представлять ваши интересы в суде, так как дело относится к разряду уголовных. Однако намерен собрать все факты, проливающие свет на случившееся. С вашего позволения, я сяду. В последнее время спина доставляет мне много неприятностей.

— Вы уже встречались с моей женой Изабеллой? — спросил Болейн, и голос его неожиданно потеплел.

— Пока еще нет. Надеюсь, завтра мы сможем съездить в Бриквелл и поговорить с ней.

— Они заявляют, что теперь Изабелла не считается моей законной женой. Здешний священник не разрешил ей навещать меня, — вздохнул Болейн, и лицо его исказилось от злобы. — Меня повесят, в этом можно не сомневаться. Им ненавистно мое имя, ненавистна моя жена… И соседи давно мечтают прибрать к рукам мои земли.

— На суде имеют значение лишь факты, а чувства не играют никакой роли, — заметил я, пытаясь его приободрить. — Если вы не возражаете, я задам вам несколько вопросов. У меня с собой ваши прежние показания, — сообщил я, вынимая из сумки бумаги.

— Как вам будет угодно.

— Прежде всего давайте поговорим об исчезновении вашей покойной супруги девять лет назад. Насколько я понял, Эдит покинула ваш дом внезапно, без всяких объяснений.

К моему удивлению, Джон отрывисто расхохотался.

— Именно так. Хотя, надо признать, ее исчезновение не слишком меня удивило, — бросил он с горечью.

— Почему?

Поколебавшись несколько мгновений, Болейн начал свой рассказ:

— Двадцать лет назад, когда я женился на Эдит Рейнольдс, она была очаровательной девушкой, с пышной грудью и чудесными белокурыми волосами. При этом Эдит была на редкость робкой и застенчивой — полагаю, потому, что отец держал ее в ежовых рукавицах. Впоследствии я догадался, что она вышла за меня замуж лишь для того, чтобы избавиться от отцовской власти. Но тогда я любил Эдит. Очень любил. — Джон прикусил губу и погрузился в молчание. Когда он заговорил вновь, голос его был едва слышен. — Как только мы поженились, Эдит точно подменили. Свои супружеские обязанности она исполняла до крайности неохотно. Даже самую главную из них. — Залившись краской, Болейн бросил на меня вызывающий взгляд. — Мужчины обычно не признаются в подобных вещах, но мне уже на все наплевать. Произведя на свет близнецов, жена заявила, что больше не желает иметь детей. К сыновьям она не питала ни малейшей привязанности, даже когда они были совсем малютками. Иногда я думаю, что именно поэтому Джеральд и Барнабас выросли такими варварами. В общем, жизнь с ней превратилась в сущий ад, — продолжил он дрожащим от застарелой обиды голосом. — Эдит постоянно устраивала скандалы, прислуга боялась ее как огня — за исключением горничной по имени Грейс Боун, к которой моя супруга благоволила. Но даже Грейс в конце концов не выдержала и попросила расчет. К тому же у моей жены имелись странные привычки. Как я уже сказал, когда мы поженились, она была цветущей девушкой с пышными формами. Однако порой Эдит принималась морить себя голодом и доходила до того, что от нее оставались кожа да кости. Причины столь дикого поведения были совершенно мне непонятны. Садясь за стол, она заявляла, что не голодна, и не брала в рот ни крошки. Я пытался действовать добротой, пробовал вразумить ее бранью. Но все оставалось по-прежнему. У меня даже возникли опасения, что у Эдит помутился рассудок.

— А потом вы встретили свою нынешнюю супругу, Изабеллу?

Во взгляде Болейна вновь сверкнул вызов. Про себя я отметил, что подвижное лицо выдает в нем человека, обуреваемого страстями.

— Да, это случилось примерно за год до исчезновения Эдит, — кивнул Джон. — Изабелла работала в таверне, куда я частенько заглядывал. Она обладает всеми достоинствами, которых была лишена моя первая жена. Иными словами, она добра, приветлива, жизнерадостна и молода. И самое главное — я пришелся ей по душе. Это было упоительно — после стольких лет ненависти ощущать себя желанным. Изабелла стала моей любовницей. А какой у нас еще был выбор в подобных-то обстоятельствах? — спросил Болейн, и в приглушенном его голосе неожиданно зазвенела злоба.

— Вскоре соседи начали чесать языками, и Эдит узнала о ваших отношениях с Изабеллой, — подсказал Тоби.

— Да, когда это произошло, Эдит не сказала мне ни слова, но нрав ее стал еще невыносимее. Незадолго до этого Джеральд порезал Барнабасу лицо. Эта кошмарная выходка не только рассердила Эдит, но, полагаю, и всерьез напугала ее. Она вновь перестала есть. Времена тогда были трудные, лето выдалось жарким и засушливым, а значит, неурожайным. Я опасался, что останусь без денег. Если вы помните, именно в тот год пал лорд Кромвель. Признаюсь, я был с Эдит груб и не раз давал волю вспыльчивости.

«То, что этот человек подвержен приступам вспыльчивости, не вызывает никаких сомнений, — подумал я. — Но вот мог ли он до такой степени выйти из себя, чтобы убить бывшую жену предельно жестоким и изощренным способом?»

— И вот в один из зимних дней, в начале декабря, Эдит исчезла, — продолжал Болейн. — Не взяла с собой ничего, ушла в той одежде, которая на ней была. Поднялась суматоха, мою жену искали повсюду, но не удалось обнаружить ни малейшего ее следа.

— После исчезновения Эдит Изабелла переехала к вам? — уточнил я.

Болейн сдвинул брови, лицо его стало непроницаемым.

— Она перебралась в мой дом только год спустя, — процедил он. — После того, как нам стало ясно: Эдит не вернется. Вы читали мои показания, сэр, а значит, вам должно быть известно — я не пытался скрыть свои отношения с Изабеллой. Наше чванливое норфолкское дворянство было этим до крайности скандализировано. Многие местные болваны были убеждены, что я убил Эдит и закопал ее тело в укромном месте. При встрече со мной они воротили нос и утверждали, что безнравственность — фамильная черта Болейнов, а отсутствием моральных принципов я похожу на Анну Болейн, свою дальнюю родственницу. «Ну и черт с ними», — думал я. А что мне еще оставалось?

— И все эти девять лет вы не получали от Эдит никаких вестей?

Он устало покачал головой:

— Нет, и это меня вполне устраивало. Как и все прочие, я считал, что она мертва. Полагал, жена покончила с собой.

— У нее имелись какие-либо знакомые за пределами Норфолка? — спросил я и после недолгого замешательства уточнил: — Например, в Эссексе, в Кембриджшире, в Хартфордшире?

Николас метнул в мою сторону предостерегающий взгляд. Упомянув про Хартфордшир, я слишком приблизился к Хатфилду. Однако на лице Болейна не дрогнул ни один мускул.

— Нет, никаких знакомых в других графствах у Эдит не было. Она родилась и выросла в Норидже.

— Насколько мне известно, ее отец — богатый купец.

— Да уж, денег у него предостаточно. — В голосе Болейна вновь зазвенела злоба. — Гэвин Рейнольдс торгует тканями, так же как его отец и дед. Они нажили состояние, нелегально продавая камвольную шерсть в Данию. Характер у старика скверный. Впрочем, мне не стоит об этом распространяться. Олдермен Рейнольдс — один из тех, кто правит Нориджем. Жена его — урожденная Сотертон. Рейнольдс жесток и хитер. Можно не сомневаться, он способен добиться своего любой ценой. Сейчас он залег на дно — видно, боится, что шум вокруг этого дела повредит его положению в городе. — Болейн усмехнулся. — Старый хрыч мечтал стать мэром Нориджа. Теперь с этой мечтой пришлось проститься. Думаю, он не будет слишком горевать, когда меня вздернут на виселицу.

— Прямо отсюда я намерен отправиться к нему.

— Сомневаюсь, что он станет с вами разговаривать.

— Когда это необходимо, я умею проявлять настойчивость.

Тоби почесал голову, и Болейн, заметив это, грустно улыбнулся:

— В здешних тюфяках пропасть блох.

— Мастер Болейн, наша цель — доказать, что вы не убивали Эдит, — веско произнес я. — А значит, мы должны найти, у кого еще имелась причина лишить жизни вашу бывшую жену. И кто при этом мог подстроить все так, чтобы подозрение упало на вас. Прежде всего необходимо определить, у кого была возможность спрятать в конюшне грязные ботинки и молоток. Это правда, что ключи от конюшни были только у вас и у конюха?

— Да. — Лицо Болейна смягчилось. — Мой любимый жеребец по кличке Полдень — отличный скакун, но норов у него крутой. Меня этот зверюга слушается беспрекословно, а ко всем прочим относится с недоверием. Даже сыновьям я запрещал подходить к нему, потому что конь не раз их лягал. Я боялся, что он лягнет Изабеллу или кого-нибудь из работников. Кроме меня, он слушался только мальчика-конюха. Но конюх тут ни при чем, уверяю вас. — Болейн грустно усмехнулся. — У этого мальчишки не все в порядке с головой, но с лошадьми он ладит отлично. Я нанял его в начале года. Честно говоря, поначалу сомневался, стоит ли брать на работу парня, которого все считают малость чокнутым. Но меня заверили, что лучше конюха не найти. И правда, он подружился с Полднем, и тот полюбил его. Мне кажется, этот парень, Саймон, предпочитает общаться с лошадьми, а не с людьми. Близнецы вечно его изводили, и бедняге приходилось это терпеть. В общем, поверить в то, что Саймон убил человека, так же трудно, как и в то, что он улетел на Луну. Ключи от конюшни малец всегда держал при себе, я сам на этом настаивал. После убийства он вручил их мне и скрылся в неизвестном направлении. Я так полагаю, что Скамблер чертовски испугался. Удивляться этому не приходится, этот парень из тех, кто боится собственной тени.

Мы с Николасом переглянулись.

— По пути сюда мы встретили в городе мальчика по фамилии Скамблер, — сообщил я. — Подросток лет пятнадцати, худой как жердь.

— Наверняка это он.

— Он тащил здоровенный тюк ткани, и какие-то подмастерья подставили ему подножку, так что бедняга уронил свою ношу в лужу. Лавочник, у которого он работал, тут же его уволил. Все называли его Грязнулей — насколько я понял, это его прозвище.

— Так его зовут с детства, — кивнул Болейн. — Он постоянно таскается по городу и вечно попадает в переделки, придурок безмозглый.

— Сегодня Скамблер угодил в переделку не по своей вине, — уточнил Николас.

— Мальчишки — жестокий народ, — пожал плечами Болейн. — Но повторяю: к смерти Эдит Скамблер не имеет никакого отношения. Можете о нем забыть.

— Нет уж, забывать о нем не стоит, — решительно возразил я. — Если мы действительно хотим разобраться в этом деле, то должны поговорить с каждым, кто имеет к нему хотя бы отдаленное отношение. Вы сказали, что, кроме вас, ключи от конюшни были только у Скамблера. Насколько я понимаю, где он живет сейчас, вам неизвестно?

Болейн вновь пожал плечами, на сей раз с откровенным раздражением:

— Откуда мне знать? Родители его давно умерли. Вроде у него есть какая-то тетка, которая живет на Бет-стрит. А впрочем, найти его не составит труда. Грязнуля Скамблер — известная в Норидже личность, и вам наверняка подскажут, где он сейчас обретается. Но предупреждаю, вы только зря потеряете время.

— Доказать вашу невиновность возможно, лишь узнав, кто подкинул в конюшню основные улики против вас, — веско произнес я. — Необходимо собрать как можно больше фактов. Чем мы и займемся на этой неделе.

— Адвокат Шардлейк известен тем, что раскрыл немало запутанных убийств, — с гордостью сообщил Николас.

Во взгляде, который бросил на меня Болейн, мелькнуло откровенное недоверие.

— Я очень признателен вам за хлопоты, — буркнул он.

— Давайте подумаем, у кого еще была причина убить вашу супругу, — предложил я. — Как это ни печально, на ум мне первым делом приходят Изабелла и ваши сыновья.

— Разумеется, у Изабеллы имелся веский повод избавиться от Эдит. Как, впрочем, и у меня самого. — Голос Болейна звучал спокойно и размеренно, однако видно было, что он с трудом сдерживает досаду. — Но спрашивается: зачем ей глумиться над трупом? С какой целью она стала бы выставлять тело на видном месте? Для того, чтобы навлечь подозрение на себя и на меня?

— Согласен, — кивнул я. — Это ваш самый сильный козырь. Кстати, Изабеллу допрашивали?

— Да. И коронер пришел к выводу, что она непричастна к убийству.

— Однако официально она не давала показаний. Как и Джеральд с Барнабасом. При этом, насколько я понимаю, они никогда не питали к матери сыновнюю любовь. Ее возращение вряд ли доставило им радость.

— Я хорошо знаю своих сыновей, — процедил Болейн, глядя мне прямо в глаза. — Это парочка бессердечных мерзавцев, в чем нет ни малейших сомнений. Но они не убивали Эдит.

— Мастер Шардлейк уже имел случай познакомиться с этими молодыми джентльменами, — вставил Тоби. — В вашем лондонском особняке.

У Болейна глаза на лоб полезли.

— Что им там понадобилось?

— Думаю, решили проверить, можно ли в доме чем-нибудь поживиться, — сказал я.

— Эти парни меня терпеть не могут, — пробормотал Болейн. — Я давно это понял. Но поверите ли, после исчезновения матери они просто места себе не находили. Несколько недель глаза у обоих были на мокром месте. Думаю, мать они как раз любили — на свой собственный манер, разумеется. Хотя я и довожусь этим молодчикам родным отцом, однако не испытываю на их счет ни малейших иллюзий, — продолжил Джон, вперив в меня пристальный взгляд. — И все же я не могу поверить, что они убили Эдит.

— Тогда остается ваш сосед Леонард Вайтерингтон. У него тоже имеется свой интерес. Вы вели тяжбу относительно границы между вашими владениями. Если вас признают виновным и передадут ваши земли в казну, он сможет их выкупить.

— Если только этот пройдоха сумеет опередить сэра Ричарда Саутвелла, — мрачно усмехнулся Болейн. — Земли Саутвелла с двух сторон примыкают к Бриквеллу. Думаю, в схватке с таким противником Вайтерингтон обречен на поражение. Возможно, границы его владений действительно изменятся, да только совсем не так, как ему того хотелось бы.

— А у вас были какие-нибудь столкновения с сэром Ричардом?

— Я слишком мелкая сошка, чтобы такой вельможа обращал на меня внимание. Вайтерингтон — другое дело. Он считает, что если расширит свои владения, это поможет заткнуть глотки арендаторам, которые возмущаются огораживанием пастбищ. Наверное, он предполагает отдать вновь приобретенные земли под общинные пастбища или что-нибудь в этом роде. Но мои арендаторы никогда не смирятся с утратой своих наделов.

— Насколько мне известно, дело уже доходило до драки.

— Да. В марте. Управляющий Вайтерингтона собрал толпу крестьян, и они попытались силой захватить мои земли. Я узнал об их планах заранее — от одного из арендаторов Вайтерингтона, которому приплачивал за подобные сведения. Так что я приказал своему управляющему Чаури тоже собрать парней покрепче, включая моих сыновей. В том, что они будут рады поработать кулаками, я не сомневался. Близнецы привели своих друзей, таких же головорезов, как и сами. В тот день они повеселились на славу. Вышибли прихвостней Вайтерингтона прочь, а одному из них проломили голову. Кажется, после этого он тронулся умом. Думаю, теперь любезный соседушка хорошенько подумает, прежде чем соваться на мои земли.

— Полагаю, тот человек, которому проломили голову, всего лишь хотел получить клочок земли, дающий ему средства к существованию, — подал голос Тоби. — А Вайтерингтон использовал его желание в своих целях.

Болейн повернулся к говорившему, и лицо его впервые за время нашего разговора приняло надменное выражение.

— Арендаторы, создающие проблемы своим землевладельцам — или соседям своих землевладельцев, — заслуживают самого жесткого наказания, — отчеканил он. — Тем не менее ныне Вайтерингтон угрожает обратиться в суд. Но я сомневаюсь, что он на это решится.

— Насколько мне известно, мастер Болейн, в Норфолке у вас есть и другие владения, — заметил я.

— Прочие мои поместья расположены довольно далеко отсюда, — пожал он плечами. — Я был бы не прочь отдать их под пастбища. В нынешние времена разведение овец — единственный верный способ получить доход. Никакой арендной плате не поспеть за ростом цен. Но на этих землях находятся фермы, которые я не могу уничтожить. Попробуй я только заикнуться об этом, арендаторы непременно подадут в суд. — Он испустил тяжкий вздох. — Новых судебных издержек, вдобавок к тяжбе с Вайтерингтоном, мне не выдержать.

— Я полагаю, ваш дом в Лондоне стоит немалых денег, — произнес я.

— Вы намекаете, что для меня он слишком дорог? Но я давно мечтал купить приличный дом в Лондоне и жить в нем с Изабеллой, вдали от косых взглядов и пересудов. Хотя Бриквелл я продавать не собираюсь. Здесь жили все мои предки.

— Позвольте спросить вас еще кое о чем, мастер Болейн, — сказал я, понизив голос.

— О чем же?

— Из ваших показаний явствует, что в тот вечер, когда было совершено убийство, вы провели два часа в своем кабинете, просматривая документы. Да, именно два часа, с девяти до одиннадцати. Приходится только сожалеть, что в это время вас никто не видел — ни ваша жена, ни слуги.

— Мне нужно было поработать в тишине. И я попросил Изабеллу проследить, чтобы меня никто не беспокоил.

— А какие именно документы вы просматривали?

— Старинные купчие и прочее в этом роде. Я знал, что Вайтерингтон намерен обратиться в суд, и собирался нанять адвоката. Но прежде необходимо было хорошенько изучить все бумаги самому.

До этого момента Болейн говорил только правду, в чем у меня не было ни малейших сомнений. Теперь он начал лгать, и поведение его сразу изменилось. Он избегал встречаться со мной взглядом и беспокойно ерзал на табурете.

— Дело в том, что все эти документы находятся у меня, — негромко сообщил я. — Мы обнаружили их в вашем лондонском доме.

Болейн резко вскинул голову.

— Да, я отвез некоторые бумаги в Лондон, — заявил он после недолгого замешательства. — Как я уже сказал, хотел нанять адвоката. Теперь я отчетливо вспомнил: в тот вечер я просматривал старые приходно-расходные книги, расписки от арендаторов и тому подобное.

Он явно лгал, однако я решил до поры до времени оставить всякие попытки вывести его на чистую воду. Прежде следовало побывать в Бриквелле, предоставив Болейну возможность хорошенько подумать.

— Понятно, — кивнул я, намеренно придав своему голосу оттенок сомнения. — Боюсь, мы слишком утомили вас, мастер Болейн. В самом скором времени мы вновь посетим вас. Но полагаю, завтра нам необходимо съездить в Бриквелл. Попробую побеседовать с мастером Вайтерингтоном.

— Не уверен, что этот старый дикарь согласится встретиться с вами, — пожал плечами Джон. В следующее мгновение неприязненное выражение его лица сменилось умоляющим. — Вы ведь не откажетесь передать Изабелле, что я люблю ее? Что я думаю о ней дни и ночи? Да, еще поблагодарите ее за то, что она присылает мне еду. Хотя добрую половину всей снеди забирают тюремщики, будь они трижды прокляты.

— Непременно все передам вашей жене.

— Во время своего прошлого визита Тоби сказал, что леди Елизавета проявила ко мне интерес, — почти шепотом произнес Болейн. — Это правда?

— Правда.

— Это она вас наняла?

— Она хочет, чтобы справедливость восторжествовала. Но прошу вас, держите это в тайне.

— Можете не сомневаться, я умею держать рот на замке.

Я поднялся с табурета со всей возможной осторожностью, но все же спина моя жалобно затрещала. Тоби ударил кулаком в дверь, призывая тюремщика, который незамедлительно выпустил нас. После холодной, промозглой атмосферы замка приятно было вновь оказаться на свежем воздухе и ощутить тепло солнечных лучей. Несколько минут мы постояли на холме, озирая раскинувшийся внизу город. Никогда прежде я не видел такого количества церковных шпилей одновременно.

— Ну, что скажете? — обратился я к своим спутникам. — Какое впечатление на вас произвел Болейн?

— Он явно кривит душой, рассказывая, чем занимался в вечер убийства, — заявил Николас.

— Несомненно. Нам следует выяснить причины этого.

— Подобная ложь наталкивает на мысль, что он таки имеет отношение к убийству, — заметил Тоби.

— Это вполне возможно, — кивнул я. — Не сомневаюсь, Джон Болейн подвержен приступам ярости. Но вот настолько ли он жесток, чтобы совершить чудовищное надругательство над трупом, это другой вопрос. Из его рассказа о драке в Бриквелле можно сделать вывод, что он суров и безжалостен. Тем не менее порой он производит впечатление человека слабого и неуверенного в себе. Боится, что арендаторы привлекут его к суду, опасается происков Вайтерингтона. Но как бы то ни было, в самом главном вопросе Болейн лжет. И мы должны понять почему. А еще нам необходимо отыскать Грязнулю Скамблера.

— Никогда прежде не был в тюрьме, — содрогнувшись, признался Николас. — Тоскливое местечко.

— Прежде вы не занимались уголовными делами? — осведомился Тоби.

— В основном мы специализируемся на земельной собственности, — пояснил я. — Впрочем, у меня самого имеется изрядный опыт посещения тюрем.

«И не только в качестве адвоката», — добавил я про себя. Два раза я попадал в Тауэр в качестве арестанта. Правда, оба раза заключение длилось недолго.

Я поднял голову. Солнце стояло почти в зените.

— Ну а теперь идем в ратушу, — скомандовал я. — Нас ждет встреча с коронером.

Глава 14

Проповедник, витийствовавший на рыночной площади, уже ушел. Я заметил одного из подростков, изводивших Скамблера. Что касается злосчастного Грязнули, то его и след простыл.

Мы направились к ратуше, трехэтажному зданию впечатляющих размеров. У дверей стояло двое стражников в ливреях. Я заметил, что кремниевые плиты, которыми были облицованы стены, покрывают многочисленные зазубрины; в швах раствора, скрепляющего плиты, торчали мелкие осколки. Я уже собирался провести по стене пальцами, но Тоби, заметив мое намерение, предостерег:

— Осторожно: пораните руки.

Откуда-то из подвала донесся приглушенный крик. В решетку крохотного оконца, распложенного у самой земли, вцепились грязные пальцы.

— Добрые господа, смилуйтесь, подайте на хлеб, — долетел до нас жалобный голос.

— Здесь тоже есть тюрьма, — пояснил Тоби. — Те заключенные, которым предстоит предстать перед городским судом, сидят тут. В замок помещают только тех, чьи дела будут слушаться на выездной сессии суда присяжных.

Я просунул сквозь прутья решетки несколько мелких монет. В то же мгновение кто-то схватил их, и из мрачного подземелья появились новые руки. С трудом выпрямившись, я испустил тяжкий вздох, повернулся к Тоби и спросил:

— Здесь ведь проходят заседания городского совета?

— Да, разумеется. Это самая большая ратуша в Англии. За пределами Лондона, конечно. Ее возвели примерно сто сорок лет назад, причем горожан насильно заставляли работать на строительстве. Среди этих горожан были и мои предки.

Локвуд поднялся на крыльцо и что-то сказал одному из стражников. Тот поклонился и распахнул дверь, пропуская нас.

Внутри было достаточно света благодаря большим окнам; возможно, когда-то окна украшали витражи, но ныне их сменили простые стекла. Стражник подвел нас к лестнице.

— Коронер ожидает вас в оружейной палате, господа, — сообщил он.

— В оружейной палате? — удивленно переспросил Николас.

— Никакого оружия вы там не увидите, — улыбнулся Тоби. — Это зал, в котором проходят заседания городского совета. Но там устроено подобие чердака, где действительно хранится оружие — на случай, если в городе вспыхнут беспорядки.

— Такое уже бывало? — спросил я.

— Пока нет.

Стражник провел нас наверх и постучал в массивную резную дверь. Раздался голос, приглашавший войти, и дверь распахнулась. Слуга, отвесив поклон, пропустил нас. Мы оказались в просторном зале, где полукругом стояли скамьи и стулья. За столом, заваленным бумагами, восседал дородный мужчина средних лет, седобородый и с выцветшими голубыми глазами. Он встал, приветствуя нас:

— Сержант Шардлейк?

— К вашим услугам. А это мои помощники: мастер Овертон и мастер Локвуд.

Коронер вперил в нас пронзительный взгляд:

— Позвольте представиться: Генри Уильямс, коронер Нориджа. Бриквелл расположен на территории, находящейся в моем ведении. Мне не часто приходится встречаться с законниками столь высокого ранга, сэр. Вы знакомы с сержантом юриспруденции Фловердью, представителем Ведомства по делам конфискованного имущества?

— Нет. Но уже немало о нем наслышан. Например, мне известно, что он хочет выселить семью Джона Болейна из имения, не дожидаясь решения суда.

Уильямс поджал губы:

— Возможно, он намерен приобрести эти земли для себя или для кого-то другого. Он человек, который… э-э-э… Скажем так, фамилия не слишком ему подходит. С росинкой на цветке он, чего уж греха таить, не имеет ничего общего^[5]. — Коронер невесело усмехнулся и, прищурившись, вновь метнул на меня пронзительный взгляд. — Насколько мне известно, мастер Шардлейк, вы прибыли к нам, дабы заняться делом Болейна, которое вам передал мастер Копулдейк?

— Да, именно так.

— Копулдейк работает на Томаса Пэрри, управляющего леди Елизаветы, — продолжал он, не сводя с меня глаз.

Я сделал вид, что пропустил эти слова мимо ушей. И заверил собеседника:

— В мои намерения входит всего лишь собрать факты и взглянуть на них свежим взглядом. Я отнюдь не собираюсь доказывать невиновность Болейна во что бы то ни стало. Как, впрочем, и его виновность.

— Виновен он или нет, решит суд.

— Разумеется.

Я ободряюще улыбнулся, прекрасно сознавая, что коронер заинтересован в подтверждении собственного вердикта.

— Вы будете давать показания на суде? — осведомился я.

— Разумеется. Ведь именно я провел дознание, что называется, по горячим следам. И вынес вердикт, согласно которому Эдит Болейн была убита своим собственным мужем Джоном, — произнес он многозначительно.

— Понятно. Решающими уликами оказались ботинки Болейна и окровавленный молоток, найденные в конюшне?

— Заметьте, ключи от конюшни имелись только у самого Болейна, не считая, разумеется, слабоумного мальчишки-конюха. Никто другой проникнуть в конюшню не мог. К тому же стоявший там жеребец обладает крутым нравом — об этом упоминается в показаниях Болейна. Наверняка конь огрел бы чужака копытом.

— Согласен, улики против Болейна весьма серьезны. Но может быть, кто-то проник в конюшню, обойдясь без ключа? Например, подлез под дверь? Или, скажем, воспользовался дырой в крыше?

— В отчете констебля о дыре на крыше не говорится ни слова, — нахмурился Уильямс. — Как и о том, что под дверью имеется широкая щель.

Я счел за благо сменить тему:

— Вопрос о том, по какой причине Болейн надругался над телом убитой жены столь чудовищным образом, напрашивается сам собой. У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет, мастер Уильямс?

Коронер пожал плечами:

— Кто знает, что творилось тогда у него в голове? Одно ясно как день: внезапное возвращение Эдит привело Болейна в ярость. У него имелись веские причины убить ее.

— Согласен. И все-таки мой опыт доказывает: все, что лишено смысла, как правило, оказывается неправдой.

— Мой опыт доказывает другое, — проворчал Уильямс. — Чем старше я становлюсь, тем сильнее убеждаюсь: сплошь и рядом человеческие поступки вообще лишены здравого смысла. — Он устало улыбнулся и вновь вскинул на меня внимательный взгляд. — Вы уже побывали в Бриквелле?

— Пока нет. Собираюсь поехать туда завтра. Меня очень занимает один вопрос. Неужели никто не имеет понятия, где Эдит провела последние девять лет?

Коронер вздохнул.

— Никто, — ответил он; я видел, что он не кривит душой. — Я уже пробовал выяснить что-нибудь относительно местопребывания Эдит два года назад, когда Джон Болейн обратился с просьбой признать его жену умершей. А мой предшественник пытался найти ее следы еще в тысяча пятьсот сороковом году, когда она исчезла. Но эта женщина словно сквозь землю провалилась.

— А ее родители? Они тоже ничего не знают?

— Нет. Эдит не подавала им никаких вестей. Впечатление такое, словно она забилась в нору и просидела там девять лет. — Мгновение помешкав, он добавил: — Помню, когда я принимал дела у своего предшественника — теперь он уже покинул этот бренный мир, упокой Господь его душу, — тот рассказал мне об этом случае. И упомянул, что хотел бы хорошенько расспросить одну женщину. Но и она тоже бесследно исчезла.

— И кто же это такая?

— Грейс Боун, горничная Эдит Болейн.

— Да, мастер Болейн упоминал это имя. Сказал, что Эдит вечно скандалила со слугами. И даже ее любимая горничная в конце концов не выдержала и уволилась.

Коронер покачал головой:

— Судя по тому, что рассказывал мой предшественник, здесь все не так просто. В тысяча пятьсот сороковом году, когда Эдит исчезла, мысль о том, что дело нечисто, напрашивалась сама собой. С мужем они жили скверно, и у Болейна имелась любовница. Так вот, бывший коронер допрашивал всех слуг и выяснил, что Эдит и Грейс были привязаны друг к другу, как только могут быть привязаны госпожа и горничная. Узнав о том, что муж ей изменяет, миссис Болейн часто запиралась в своей комнате и рыдала, а Грейс пыталась ее утешить. В эти месяцы они сблизились между собой еще теснее. Когда Грейс вдруг неожиданно уволилась, все прочие слуги ушам своим не поверили. Эдит после ее ухода окончательно свихнулась, а вскоре и сама исчезла. — Уильямс задумчиво посмотрел на меня. — Мой предшественник даже предполагал, что горничная была убита, так же как и ее госпожа.

— И предполагаемый убийца, разумеется, Джон Болейн?

Уильямс пожал плечами.

— Могу сказать одно: с тех пор о Грейс Боун не было ни слуху ни духу. Как и ее госпожа, она словно сквозь землю провалилась. Говорят, в Норидже у нее есть брат, но его тоже не удалось найти. Разумеется, сейчас проводить дознание уже поздно.

— Вы хотите сказать, что практически одновременно с Эдит пропала еще одна женщина, живущая в Бриквелле, однако никакого дознания, связанного с этим исчезновением, не проводилось? — недоверчиво уточнил я.

Коронер нахмурился:

— Напротив, сэр. Я хочу сказать, что мой предшественник провел дознание, однако ему не удалось ничего выяснить. Возможно, Грейс Боун было известно, что Эдит намерена уйти от мужа. Поэтому она решила оставить их дом прежде, чем поднимется шум, связанный с исчезновением ее госпожи.

— Не исключено, что так оно и было. Но почему эта женщина исчезла бесследно? — Я в упор взглянул на Уильямса. — Вполне резонно предположить, что она убита.

Уильямс покачал головой:

— Нет никаких фактов и улик, подтверждающих подобную гипотезу. А это означает, что мы не можем считать ее убитой. Что касается убийства Эдит Болейн, тут фактов и улик более чем достаточно. И все они изобличают Джона Болейна.

— Я читал показания отца Эдит Гэвина Рейнольдса. Он утверждает, что в последние девять лет ни разу не видел свою дочь. Вплоть до прошлого месяца, когда его вызвали на опознание ее тела.

— Это все, что он счел нужным сообщить, — пожал плечами Уильямс.

— Меня удивило, что в деле отсутствуют показания Саймона Скамблера, который работал у Болейна конюхом.

Уильямс внезапно расхохотался:

— Вы о чокнутом Грязнуле Скамблере? Этот парень и цыпленка не сумеет зарезать — как говорится, кишка тонка.

— Тем не менее я намерен побеседовать с ним. А также с мастером Гэвином Рейнольдсом.

— Будьте осторожны с этим стариканом, — предостерег Уильямс. — Он не из тех, кого можно взять голыми руками.

Мы вышли из ратуши.

— Ну, какое впечатление произвела на вас встреча с коронером? — обратился я к своим спутникам.

— В его интерпретации исчезновение горничной предстает в совершенно ином свете, чем в рассказе Джона Болейна, — ответил Николас.

— Хотя вполне вероятно, Болейн ничуть не кривил душой. Ему самому так опостылела Эдит, что он не сомневался: Грейс она тоже осточертела и служанка уволилась, потому что устала от выходок хозяйки. Надо поговорить с ним еще раз. И попытаться выяснить, где он все-таки был в вечер убийства.

Мы двинулись в сторону площади Тумлэнд. Солнце палило вовсю, но высокие дома, стоявшие в центральных, богатых и процветающих кварталах города, давали желанную тень. Внимание наше привлек впечатляющих размеров особняк в итальянском стиле; двери его были заперты на массивные деревянные засовы.

— Это бывший дворец герцога Норфолкского, — пояснил Тоби.

— Ныне он является собственностью короля? — уточнил я. — Или вместе с другими владениями герцога был продан леди Марии?

— Думаю, пока он принадлежит королю.

— И следовательно, им распоряжается Ведомство по делам конфискованного имущества.

Дом Гэвина Рейнольдса на площади Тумлэнд выглядел необитаемым: ставни на окнах опущены, двери, ведущие во внутренний двор, заперты. Однако, после того как Тоби громко постучал в дверь, до нас долетел звук шагов. Дверь открыл мужчина лет тридцати, весьма привлекательной наружности — хорошо сложенный, с густыми каштановыми волосами, короткой бородкой и умными зелеными глазами. На нем были ярко-красный дублет и зеленая шапка. Увидев наши с Николасом мантии, он подозрительно прищурился.

— Это дом мастера Гэвина Рейнольдса? — осведомился я.

— Олдермена Рейнольдса, — не сводя с меня настороженного взгляда, уточнил он. — Я — его управляющий. Мастер Рейнольдс и его супруга сейчас не принимают посетителей: они недавно понесли тяжкую утрату.

— Именно в связи с этой утратой мы и позволили себе побеспокоить мастера Рейнольдса, — заявил я, назвал свое имя и звание, после чего представил своих спутников. — Мы расследуем обстоятельства трагической гибели дочери вашего хозяина.

Управляющий не сдвинулся с места.

— По чьему поручению вы проводите расследование, сэр? — спросил он, бросив взгляд в сторону дома, стоявшего в глубине внутреннего двора.

— Подобные вопросы я буду обсуждать только с вашим хозяином, — отрезал я. — Он дома?

Из дома донесся мужской голос, громкий и злобный:

— Господи Исусе, Воувелл, кто там еще приперся? Гони их прочь!

Управляющий замешкался.

— Прошу вас, подождите здесь, — обратился он к нам и закрыл дверь.

— Старикан явно не рад гостям, — усмехнулся Николас.

— Думаю, любопытство все-таки пересилит, — заметил я. — От мантии законника тоже иногда бывает толк.

«Хотя в этой мантии, даже летней, шелковой, сегодня чертовски жарко», — вздохнул я про себя.

Через несколько минут управляющий вернулся.

— Вы можете войти, — сообщил он. — Прошу, подождите в холле.

Вслед за ним мы вошли в дом, просторный и хорошо обставленный. В центре холла стоял стол венецианской работы, несомненно очень дорогой, а на нем — огромная ваза с цветами. Управляющий скрылся за одной из внутренних дверей. До меня донеслись приглушенные голоса, затем дверь приоткрылась, из нее выглянула горничная и, увидев нас, тут же исчезла.

Оглянувшись, я слегка вздрогнул. На лестнице стояла пожилая женщина, худая как тень. Она появилась так бесшумно, что мы не услышали ее шагов. Мы поспешно сняли шляпы и склонились в почтительном поклоне. Старая дама стояла на нижней ступеньке, буравя нас ледяным взглядом. Глаза ее, несмотря на возраст, сохранили ярко-голубой цвет, руки были сложены на подоле черного платья, белоснежные волосы убраны под черный чепец. Лицо ее имело желтовато-бледный пергаментный оттенок.

— Зачем вы пришли? — Голос ее был так тих, что мало чем отличался от шепота.

— Мы занимаемся расследованием обстоятельств смерти Эдит Болейн.

— Моя дочь мертва, и тут уже ничего не исправишь, — проронила старуха, словно превозмогая усталость. — Ее мужа вскоре вздернут на виселицу. Что вы намерены расследовать?

— Олдермен Рейнольдс примет вас, господа! — возвестил управляющий, входя в комнату. — Но предупреждаю, смерть дочери повергла его в глубокую скорбь.

Когда мы двинулись к двери, управляющий вскинул руку, преграждая путь Тоби:

— Мне очень жаль, мастер, но мой хозяин примет только законников. Вам придется подождать здесь.

Тоби пожал плечами. Миссис Рейнольдс по-прежнему стояла у подножия лестницы, вцепившись рукой в перила.

Управляющий проводил нас с Николасом в просторную приемную. В комнате царил сумрак, так как ставни на окнах были плотно закрыты; на массивном столе горели свечи. У стола стоял высокий тощий старик в глухом черном дублете. На вид ему было лет семьдесят; длинные седые волосы, на старомодный манер, почти касались плеч. Изборожденное морщинами лицо, длинный нос, квадратный подбородок, жесткий рот с опущенными уголками; темные глаза полыхали неприязнью. С первого взгляда было видно: Гэвин Рейнольдс относится к числу людей, с которыми не слишком приятно иметь дело. Его жена стояла в дверях, на лице ее застыло настороженное выражение. Управляющий переминался с ноги на ногу за спиной хозяйки.

Рейнольдс махнул рукой в их сторону и произнес исполненным досады голосом:

— Моя супруга Джейн и мой управляющий Майкл Воувелл. Они будут присутствовать при нашей встрече, которая, надеюсь, окажется недолгой. Что привело вас ко мне?

Старик сделал несколько шагов, и я заметил, что он сильно хромает и вынужден опираться на палку с золотым набалдашником.

— Мы расследуем обстоятельства убийства вашей дочери и надеемся, что вы сообщите нам некоторые факты, ибо… — начал я.

— Расследование уже было проведено, — бесцеремонно прервал меня Рейнольдс. — На кого вы работаете?

— Поручение приехать сюда мне дал мастер Томас Пэрри.

— Это что еще за хрен, черт бы его побрал?

Я глубоко вздохнул, пытаясь сохранять невозмутимый вид. И пояснил:

— Казначей и управляющий леди Елизаветы.

Рейнольдс поджал губы:

— Все ясно. Разумеется, Елизавета пытается спасти от виселицы своего родственничка Болейна. Только слишком поздно вы спохватились, господин горбатый адвокат. Вина Джона Болейна доказана, и через несколько дней ему предстоит дрыгать в воздухе ногами.

Последнюю фразу старик произнес с нескрываемым удовольствием.

— Нам поручено проверить все обстоятельства дела, — спокойно ответил я. — Никаких иных целей мы не преследуем. Вы согласны побеседовать с нами, сэр?

— О чем тут беседовать? — процедил Рейнольдс дрожащим от злобы голосом. — Я вынужден сидеть взаперти, чтобы скрываться от любопытных взглядов. Мне пришлось распрощаться с надеждой стать мэром.

«Да, если этот человек и скорбит о чем-то, так только о крахе своих честолюбивых планов, а не о смерти дочери», — подумал я.

Однако Николас произнес сочувственно:

— Мы догадываемся, сэр, что вы пережили страшное потрясение.

— Догадываетесь? — возвысил голос Рейнольдс. — Девять лет назад моя единственная дочь бросила мужа и детей и скрылась в неизвестном направлении. Эдит не обратилась за помощью ко мне или к кому-либо другому. Она просто ушла неведомо куда. — Он злобно махнул рукой. — А в прошлом месяце ее труп обнаружили в Бриквелле. И после этого вы строите догадки по поводу того, были мы потрясены или нет?

— Никаких догадок мы не строим, — отрезал я. — Сэр, мы понимаем, что такого страшного исхода вы не ожидали. Все эти девять лет вы надеялись на лучшее.

— Девять лет, целых девять лет, — повторил Рейнольдс. Голос его по-прежнему дрожал от досады.

Я повернулся к его супруге, рассчитывая, что с ней будет проще найти общий язык:

— Скажите, миссис Рейнольдс, помимо вас, у вашей дочери имелись родственники в Норидже? Или где-нибудь в другом месте? Возможно, у нее были друзья, у которых она могла найти приют?

Вместо жены ответил муж.

— Родственники, друзья? — процедил он. — Сразу видно, вы не знали мою дочь, мастер горбун. Эдит всегда была чокнутой, с самого детства. Она не любила общаться с людьми, потому что ненавидела всех вокруг без исключения. Когда она была маленькой, ее невозможно было заставить играть с другими детьми. А когда она выросла и превратилась в красивую девушку, то ни в какую не хотела бывать на званых вечерах и балах. Я наделся, что замужество смягчит ее дикий нрав. Но она сразу возненавидела этого болвана Болейна, а потом и своих несчастных сыновей. — Внезапно он разразился каркающим смехом. — Признаюсь откровенно, все мы были чертовски рады, когда Болейн проявил интерес к Эдит. Анна Болейн была тогда в фаворе, и мы рассчитывали, что у нас появятся связи при дворе. Но Джон Болейн никогда не умел пользоваться моментом. Приехав в Лондон, он повел себя как настоящий пентюх и даже не сумел встретиться с Анной Болейн. Что до Эдит, она вообще наотрез отказалась ехать в столицу. А кончилось все тем, что Болейн убил ее! — Голос старика вновь задрожал от ярости. — И вместо законной жены привел в свой дом потаскуху из грязной харчевни! Мне осталась одна-единственная отрада — посмотреть, как эта шлюха будет побираться на рыночной площади.

Лицо Рейнольдса исказилось от злобы, а глаза метали молнии. Бросив взгляд на его жену, я заметил, что она еще сильнее побледнела от испуга.

На несколько мгновений в комнате повисло молчание, которое нарушил женский визг, долетевший из дальних комнат. Миссис Рейнольдс нахмурилась.

— Чем сейчас заняты мальчики? — обратилась она к мужу.

Тот зашелся лающим смехом.

— Судя по визгу, забавляются с этой девчонкой Юдит, — ответил он.

Его супруга поспешно вышла из комнаты. Несколько мгновений спустя до меня донеслись знакомые нахальные голоса:

— Смотри-ка, опять Локвуд притащился!

— Какой черт тебя принес, недоумок? Лучше бы ты оставил деда в покое, пока цел.

Мы с Николасом многозначительно переглянулись. Итак, снова близнецы, Барнабас и Джеральд.

— Что вам понадобилось в кухне? — раздался голос управляющего.

— Да вот хотели посмотреть, высоко ли у Юдит задираются юбки, — ответил один из близнецов. — А она, дуреха, принялась верещать как резаная!

— Ваша бабушка просила вас не приставать к служанкам!

— Отвали, если не хочешь щеголять с расквашенным носом!

В комнату ввалился Барнабас, юнец со шрамом. Завидев нас, он на миг замер от неожиданности и нахмурился, однако уже в следующее мгновение к нему вернулась прежняя наглость.

— Гляди-ка, Джерри, у нас гости, старые знакомые! Горбун и его подручный, долговязый рыжий ублюдок!

Взгляд Джеральда, вошедшего в комнату вслед за братом, не предвещал ничего хорошего.

— Вы знакомы с моими внуками? — удивленно спросил Рейнольдс.

— Да. Мы имели удовольствие встретиться с этими молодыми джентльменами в Лондоне, на прошлой неделе. В доме их отца.

— Куда эта компания крючкотворов приперлась, хотя их никто не звал, — вставил Барнабас.

— Внуки — это все, что у меня осталось, — заявил Рейнольдс. — Я должен защищать их интересы. После того как отца мальчиков повесят, я подам прошение об опекунстве. — Он повернулся к близнецам, и взгляд его неожиданно смягчился. — А потом мы найдем пару богатеньких красоток вам в жены, да, парни?

— Только не надо с этим спешить, дедуля. Нам пока и холостым неплохо.

Рейнольдс перевел взгляд на меня:

— Кстати, если у вас имеются какие-то подозрения относительно моих внуков, знайте — у мальчиков есть алиби. Тот вечер, когда моя дочь была убита, они провели со своими друзьями. Повеселились на славу, как это принято у молодежи, верно, парни? Весь вечер просидели в харчевне, и тому есть добрый десяток свидетелей. Коронер уже говорил с ними.

— Дед, хочешь, мы вышвырнем эту парочку вон? — спросил Джеральд, расправляя могучие плечи. — Да и Локвуда стоит выгнать взашей. Неплохая выйдет забава.

— Полагаю, они уйдут сами, — процедил Рейнольдс. — Прежде, чем вы им поможете это сделать.

Николас метнул в близнецов негодующий взгляд. Барнабас в ответ лишь издевательски подмигнул. Я взял своего помощника за локоть и потащил к дверям.

— Я слышал, сейчас за городом стоят цыгане, мастер горбун! — крикнул нам вслед один из близнецов. — Будьте осторожны, иначе они украдут вас и будут показывать на потеху публике!

Их дедушка, оценивший шутку по достоинству, зашелся лающим смехом.

«Да уж, — вновь подумал я, — в душе этого человека нет ни капли сожаления о погибшей дочери».

В холле мы увидели Тоби, ожидавшего нас в обществе управляющего. Воувелл, нахмурившись, с тревогой поглядывал на дверь кухни, откуда доносились приглушенные всхлипывания. Джейн Рейнольдс куда-то скрылась.

К немалому моему удивлению, Воувелл вышел на улицу вслед за нами. Быстро оглянувшись на дом, он сжал мою руку повыше локтя и прошептал:

— Вам следует знать, сэр, что мой хозяин рассказал вам далеко не все.

— Что вы имеете в виду?

Лицо управляющего исказилось от злобы.

— Существуют некие обстоятельства, которые он считает нужным скрывать. Я служу у него более десяти лет и хорошо осведомлен обо всех его делах. Так вот, девять лет назад, за несколько месяцев до своего исчезновения, Эдит Болейн обратилась к отцу за помощью. Джон Болейн хотел, чтобы у них были еще дети, но Эдит не могла заставить себя лечь с супругом в постель. Болейн, пытаясь принудить жену выполнять свои обязанности, пускал в ход побои. Она надеялась, что отец встанет на ее защиту. Но вы уже поняли, что за человек старый Рейнольдс. Папаша лишь накричал на Эдит и прогнал ее с глаз долой. Заявил, что он не собирается вмешиваться в чужие семейные дела и со своим мужем она должна разбираться сама.

— Почему вы решили рассказать мне об этом? — спросил я, внимательно посмотрев на Воувелла.

— Потому что я слишком хорошо знаю Гэвина Рейнольдса. Все, что его волнует сейчас, — это его несостоявшееся мэрство. А теперь, когда в доме появилась парочка юных мерзавцев, возросла вероятность того, что в один прекрасный день я тоже исчезну без следа.

— Я заметил, что Рейнольдс сильно хромает. Если бы не хромота, он, пожалуй, выгнал бы нас пинками. Вам не известно, при каких обстоятельствах он повредил ногу? — спросил я.

— Нынешней весной поскользнулся в жидкой грязи, которой в Норидже хватает. Это произошло на моих глазах. С той поры старикан вынужден ходить с палкой. Признаюсь откровенно, этот дом мне изрядно опостылел. Вот, собственно, и все, что я хотел вам сообщить.

С этими словами он повернулся, скрылся в доме и закрыл за собой дверь.

Я догнал Николаса и Тоби.

— Что там вам нашептывал этот молодчик? — спросил Николас.

Я вкратце передал слова управляющего.

— Если бы Рейнольдс сообщил властям, что Эдит жаловалась на побои мужа, это стало бы еще одним доказательством вины Болейна, — заметил Николас.

— Не понимаю, почему старик счел нужным это скрыть? — спросил Тоби. — Он спит и видит, как бывшего зятя вздернут на виселицу.

— Потому что в этой истории он сам предстает отнюдь в не лучшем свете, — предположил я. — Отец просто-напросто отмахнулся от своей дочери, и, если это станет публичным достоянием, его репутация пострадает еще сильнее. А репутация — это единственное, что волнует Рейнольдса. Бедная Эдит! — вздохнул я. — Этой женщине достались в удел безрадостная жизнь и ужасная смерть.

Вечер я провел в своей комнате, записывая сведения и факты, которые нам удалось собрать. Вне всякого сомнения, пока что все они подтверждали виновность Джона Болейна. Тем не менее образ жестокого домашнего тирана никак не увязывался в моем сознании с подавленным и растерянным человеком, которого мы нынешним утром видели в тюремном замке. Покончив с записями, я вспомнил, что пришло время составить отчеты для Пэрри и леди Елизаветы, и призадумался, сжимая в пальцах перо. Стоит ли сообщать о том, что все обстоятельства складываются против Болейна? О том, что без просьбы о помиловании, судя по всему, не обойтись, так как суд, вероятно, признает его виновным? Стоит ли упоминать, что сам я отнюдь не уверен в невиновности Болейна? До заседания суда осталась всего неделя, но, возможно, за это время мы сумеем раздобыть сведения, которые заставят взглянуть на дело в новом свете. Не исключено, что это произойдет уже завтра, во время поездки в Бриквелл. Поразмыслив, я ограничился сообщением о том, что расследование пока не принесло результатов, и обещанием в ближайшее время написать вновь. Запечатав письма, я отнес их вниз и попросил хозяина отправить с утренней почтой в Лондон. Любопытно, подумал я, как отнесутся к моим посланиям в Хатфилде. Пэрри вряд ли будет опечален медленным ходом расследования. А вот леди Елизавета — иное дело.

Глава 15

На следующее утро, предвещавшее очередной жаркий день, Локвуд присоединился к нам за завтраком ровно в шесть часов. Он сообщил, что мать его чувствует себя немного лучше. Едва Тоби уселся за стол, как в дверях появился Джек. Трактирный слуга с подозрением посмотрел на его железную руку и потрепанную одежду, но Барак, не удостоив его взглядом, уселся за стол рядом с нами.

— Познакомься с мастером Локвудом, — сказал я. — Впрочем, вы уже встречались. В четверг, когда мы приехали в город, он был с нами.

— Рад знакомству, — кивнул Барак, пожимая руку Тоби. — Насколько я помню, вы местный житель и хорошо знакомы со здешними обстоятельствами.

— Что-то в этом роде.

— Глаза и уши повсюду — вот что вам сейчас необходимо, — глубокомысленно изрек Барак, обращаясь ко мне.

— Кстати, о глазах и ушах. Вчера вечером мои нориджские осведомители сообщили весьма важные для нас сведения, — повернулся ко мне Тоби. — Во-первых, у нас теперь есть адрес тетки Скамблера — она, как выяснилось, проживает на Бет-стрит. Во-вторых, удалось найти следы Джозефины и Эдварда Браун.

— Джозефина! — воскликнул Барак. — Да, конечно, она ведь теперь живет в Норидже! Как у нее дела?

— Муж ее работает каменщиком, а она прядет шерсть. Не так давно они перебрались в Конисфорд, квартал, что находится к югу от замка. — Поколебавшись, Тоби добавил: — Один из самых бедных кварталов в Норидже.

— Мы непременно с ней увидимся! — заявил я. — И со Скамблером, конечно, тоже. Нынешним вечером, когда вернемся из Бриквелла. Я вам очень признателен, Тоби. Как вам удалось отыскать Джозефину?

— Один из моих друзей выяснил, что Хеннинг, удалившийся от дел адвокат, и его супруга в прошлом году умерли от оспы. Дом их был продан, а слуги остались без крова. Друг мой знаком с их бывшим домоправителем, который ныне влачит почти нищенское существование. Именно он сообщил, что сталось с мастером Брауном и его женой. В последний раз он получил от них весточку несколько месяцев назад.

Николас покачал головой:

— Вы хотите сказать, что слуг просто-напросто выгнали на улицу? Но ведь это жестоко!

— Подобное случается чаще, чем вы думаете, — пожал плечами Тоби.

— Как я погляжу, у вас неплохие глаза и уши, — одобрительно кивнул Барак. — Я имею в виду, что ваши осведомители знают свое дело.

Тоби настороженно взглянул на него.

— Полагаю, вы тоже служите глазами и ушами для судей, собирая сведения о том, какие настроения царят в Норидже, — заметил он.

— Прежде Джек много лет работал на лорда Кромвеля, — сообщил я.

— На самого Кромвеля! — Это имя явно произвело на Локвуда впечатление. — Говорят, он заботился о бедных, да только парламент и старый король не позволяли ему облегчить их участь.

— Чистая правда, — подтвердил Барак.

— А вот нынешние судьи всегда на стороне богатых, — заявил Тоби, глядя в глаза Джеку.

Тот пожал плечами:

— Это дело их совести. Моя задача — всего лишь узнать, какие настроения царят в городе. А уж судьи после выездной сессии будут отчитываться перед лордом-протектором Сомерсетом и лорд-канцлером Ричем.

— И что вы скажете об этих самых настроениях?

— Повсюду преобладает чрезвычайное недовольство. — Барак загадочно улыбнулся. — Во всех городах, где прежде проходила выездная сессия, люди тоже были не слишком довольны жизнью. Но здесь возмущение достигло крайней степени. С подобным мне еще не доводилось сталкиваться.

Встав из-за стола, мы, не тратя времени попусту, выехали в Бриквелл. С утра спина беспокоила меня гораздо меньше, и я надеялся без особых мучений продержаться в седле пять миль. Не желая пересекать рыночную площадь, мы выехали из города через ворота Святого Бенедикта, расположенные в западной части, а затем свернули на дорогу, ведущую на юг. Несмотря на ранний час, там царило оживление. То и дело попадались повозки, груженные сыром и маслом, и пешие путники, тащившие на спине огромные мешки; все они спешили доставить товары на рынок. Встречались и всадники, законники и джентльмены; хотя до начала выездной сессии оставалось еще три дня, они, как видно, решили прибыть в город заблаговременно. Стайка подростков, громко гомонивших и хохотавших, преградила дорогу двум пожилым адвокатам в черных мантиях и их многочисленным слугам.

— Прочь с дороги, болваны! — крикнул один из юристов.

Как правило, мальчишки предпочитают не связываться со столь почтенными джентльменами, в особенности если их слуги, все как на подбор рослые и крепкие парни, вооружены ножами и дубинками. Однако на этот раз юные шалопаи, отступив на обочину, дружно спустили штаны, предоставив путешественникам возможность полюбоваться своими тощими задницами. Пожилой законник, обозвавший их болванами, побагровел от ярости, которую изрядно усугубил одобрительный хохот других путешественников. Раздались даже крики «Отлично, ребята!» и «Теперь навалите им кучу дерьма!». Барак и Тоби тоже смеялись, в то время как мы с Николасом, оба в адвокатских мантиях, обменялись встревоженными взглядами.

— Как бы эти шутники не избрали очередной мишенью нас, — вполголоса пробормотал Николас.

Но к счастью, все обошлось. По мере того как мы продвигались на юг, дорога становилась все более пустынной. Вокруг расстилались равнины; небо, синевшее над нашими головами, казалось безбрежным. На одном из огороженных пастбищ мы увидели нескольких человек, которые стригли овец, собранных в небольшом загоне. Выбрав очередную овцу, работники растягивали ее на дощатом столе и остригали длинные кудрявые пряди, с поразительной ловкостью орудуя огромными ножницами. В начале лета стричь овец уже поздновато, но холодная зима и поздняя весна сдвинули все сроки.

Мы с Николасом, Тоби и Бараком продолжали путь. С тех пор как Барак потерял руку, я ни разу не видел его в седле и ныне убедился, что он уверенно справляется с поводьями, накрутив их на свой протез. Судя по долетавшим до меня обрывкам разговора, Локвуд, с первого взгляда невзлюбивший Николаса, проникся к Бараку симпатией, чем я был весьма доволен.

— Никогда прежде не видел такой прорвы овец, — заметил Джек.

— Каждый год все больше и больше земель отдается овцам. И все больше и больше фермеров лишаются своих наделов, — откликнулся Тоби.

— Да, об этом толкуют во всех тавернах.

— А что в тавернах говорят о мятежах в западных графствах? — спросил я, поворачиваясь к ним.

— Некоторые считают, что причина — новая богослужебная книга, другие видят корень всех бед в беззакониях местных землевладельцев. В общем, непонятно, кто там мутит воду. В этом разобраться не только я не могу, но и, судя по всему, лорд-протектор Сомерсет тоже. Одно ясно — мятежи разгораются все сильнее.

Проехав меж пастбищ, мы свернули на широкую песчаную дорогу. Я услышал, как Барак спрашивает у Тоби, женат ли тот.

— Я? Нет, что вы. Пока у меня нет желания повесить себе на шею жену и детей.

— А я вот уже семь лет таскаю на своей шее такой груз и, как видишь, пока жив! — расхохотался Барак. — Хотя, конечно, рад возможности время от времени вырваться на свободу. А как у тебя дела по любовной части, парень? — обратился Барак к Николасу.

— Я обхаживаю дочь одного барристера из Грейс-Инн, — сообщил тот. — Ее зовут Беатрис.

— Надеюсь, она красотка?

— Свежа, как роза, нежна, как голубка.

— И когда же зазвенят свадебные колокола?

— Это одному Богу известно.

— На матушку очаровательной Беатрис производят сильное впечатление мои знакомства в высших кругах, — сообщил я, подъезжая к ним. — Думаю, эта особа мечтает в один прекрасный день удостоиться приема у леди Елизаветы.

Я бы никогда не рискнул неодобрительно отозваться о Беатрис в присутствии Николаса, однако не отказал себе в удовольствии слегка уколоть ее мать.

— Я так понимаю, она дамочка с амбициями? — спросил Барак, привыкший называть вещи своими именами.

— Тем лучше для меня, — ухмыльнулся Николас. — Амбициозная теща — залог успешной карьеры зятя.

Мы проехали мимо маленькой часовни, где до прошлого года служили заупокойные мессы; ныне и часовня, и прилегающие к ней земли принадлежали королю. Почти все витражные окна были разбиты, кто-то мелом накорябал на дверях: «К черту папу римского!» Впереди виднелся шпиль деревенской церкви.

— Бриквелл уже близко, — сказал Тоби, указывая на шпиль. — Вон она, тамошняя церковь. Думаю, сэр, неплохо было бы взглянуть на план, который я вам дал.

Я вытащил из сумки план, и мы на ходу принялись его разглядывать. Пахотные земли, расстилавшиеся слева от нас, прежде принадлежали упраздненной ныне часовне. Наверняка какой-нибудь богатый помещик собирается их выкупить, подумал я. Например, сэр Ричард Саутвелл, чьи владения примыкают к бывшим церковным землям. Проехав еще немного, мы оказались в маленькой убогой деревушке, где ветхие домишки теснились вокруг небольшого пруда. Слева по-прежнему тянулись пашни, а справа — зеленые пастбища, испещренные серыми и белыми пятнами — местными овцами.

— Это земли, принадлежащие Болейну, — пояснил Тоби. — Прежде он отдавал их в аренду, а потом пустил под пастбища. Скоро увидим его дом.

Действительно, вскоре дорога привела нас к кирпичной ограде, за которой возвышался просторный особняк из красного кирпича; длинные дымовые трубы, казалось, касались неба. Когда мы въехали в железные ворота, я заметил, что маленький садик перед домом совсем одичал, а цветочные клумбы поросли сорняками.

— Значит, это — обитель Джона Болейна? — вопросил Николас.

— Да, — кивнул Тоби. — Какой разительный контраст с тюремной камерой, где он обретается ныне.

Мы неспешно подъехали к дому. Не успели мы спешиться, как входная дверь распахнулась и на пороге возник рыжеволосый детина лет тридцати, широкоплечий и начинающий обрастать жиром. В руках он держал дубинку.

— Я адвокат Шардлейк, — представился я. — Прибыл сюда по просьбе мастера Копулдейка, дабы расследовать дело Джона Болейна. Миссис Изабелла дома?

— Нам ничего не известно о том, что мастер Копулдейк передал это дело другому адвокату, — нахмурился рыжеволосый.

— Я являюсь его законным представителем. У меня есть письмо, подтверждающее мои полномочия. Со мной помощник, мастер Овертон. Что касается мастера Локвуда, полагаю, он вам хорошо известен.

— Конечно. Да ниспошлет вам Господь доброго утра, Тоби.

— И вам тоже, Дэниел. Мы приехали сюда, чтобы помочь вашему хозяину. — Тоби повернулся ко мне. — Это управляющий мастера Болейна Дэниел Чаури.

Управляющий по очереди поклонился каждому из нас.

— Боюсь, мне придется попросить вас самих отвести лошадей в конюшню, — вздохнул он. — В доме не осталось других слуг, кроме меня.

— Значит, дома только миссис Изабелла?

Я опасался очередной встречи с несносными близнецами, но Чаури ответил:

— Да, только она, ее горничная и я. Все остальные слуги разбежались после ареста хозяина.

Я понимающе кивнул. Нет ничего удивительного в том, что слуги не захотели оставаться в доме, в котором произошло столь ужасающее происшествие. Мы спешились. Ломота под лопаткой напоминала, что моей многострадальной спине путешествие пришлось не слишком по вкусу. Чаури провел нас в конюшню, расположенную за домом. Неподалеку от конюшни находился небольшой сарайчик на одно стойло; проходя мимо, мы услышали громкое ржание и звук, производимый конскими копытами.

— Я так полагаю, там обитает пресловутый Полдень? — осведомился Барак.

— Именно так. Этого коня лучше держать подальше от других лошадей. К счастью, его стойло сделано из крепких дубовых досок и он хорошо привязан. Корм я бросаю ему через стенку, не подходя к этому зверю близко. Зайти в стойло и убрать навоз пока не отваживаюсь.

Я передал поводья своей лошади Бараку и подошел к сараю. Значит, именно здесь были обнаружены грязные ботинки и окровавленный молоток. Оглядев дверь, я убедился, что она надежно заперта и плотно прилегает к стене. Подсунуть под нее либо перебросить через эту дверь даже небольшой предмет было совершенно невозможно. Я обошел сарай кругом и обнаружил, что сзади имеется небольшое оконце с опущенными ставнями, попытался открыть его, но ставни были заперты изнутри. Действия мои вызвали новый приступ ржания и биения копытом. Вернувшись к дверям сарая, я заметил в стене крохотный зазор между досками — шириной в четверть дюйма, не более. Приникнув к этой щели, я заглянул внутрь. В конюшне царила полная темнота, однако через несколько мгновений взгляд мой различил белки лошадиных глаз, поблескивавшие в сумраке.

— По-моему, держать коня в полной темноте жестоко! — заметил я, отойдя от стены и повернувшись к Чаури.

— Не спорю, но дело в том, что окно заперто изнутри. Для того чтобы добраться до него, нужно пройти мимо стойла на близком расстоянии. Честно говоря, у меня нет ни малейшего желания получить удар копытом. Зато у меня имеется ключ. Когда мастера Болейна арестовали, он передал его мне. Если хотите, можете зайти в конюшню и открыть ставни, — предложил Чаури, и в голосе его послышалась легкая насмешка.

— Не думаю, что готов к подобному подвигу, — сухо ответил я.

— Мастер Болейн хочет продать Полдня, — сообщил управляющий. — Через миссис Изабеллу он передал мне просьбу заняться этим. Но найти покупателя на этого бешеного зверя непросто.

После того как мы привязали лошадей в другой конюшне, Чаури проводил нас в дом. В гостиной он попросил нас подождать, а сам отправился на поиски хозяйки. Комната, где мы оказались, была хорошо обставлена, на стенах висели дорогие гобелены, изображающие идиллические сельские сценки, участниками которых были пастушки и нимфы. Однако же взгляд мой различил комья пыли, скопившиеся в углах.

Чаури, вернувшись, сообщил, что миссис Болейн готова нас принять. Про себя я отметил, что он назвал свою хозяйку именем, на которое она ныне не имеет права. Николасу я сделал знак следовать за мной, а Барака и Тоби взглядом попросил подождать. Ни к чему было пугать бедную женщину, ввалившись к ней целой толпой. Комната, в которую провел нас управляющий, была, как и весь дом, хорошо обставлена, но несла на себе признаки запустения. Когда мы вошли, чрезвычайно миловидная женщина лет тридцати, с пышными формами и белокурыми волосами, выбивавшимися из-под унылого черного чепца, поднялась нам навстречу. Поклонившись, я представился сам и представил Николаса.

— Мастер Копулдейк просил вас помочь моему мужу? — спросила дама; в речи ее ощущался заметный норфолкский акцент.

— В мои намерения входит тщательно расследовать все обстоятельства дела и выяснить, нельзя ли взглянуть на происшедшее в ином свете.

— Благослови Господь леди Елизавету за милость, которую она нам оказывает, — с чувством произнесла Изабелла. — Но до суда осталось так мало времени! Всего шесть дней…

— Мне это известно. Вчера я посетил вашего супруга в Нориджском замке. Он велел передать, что любовь, которую он к вам питает, неизменна, и просил поблагодарить за снедь, которую вы ему посылаете.

— Я приготовила еще одну корзинку с едой. Не могли бы вы захватить ее с собой и передать моему мужу? В противном случае ему придется голодать. Тюрьма не обеспечивает заключенных пропитанием.

— Буду рад вам помочь.

Изабелла откинула с лица прядь белокурых волос.

— Наша кухарка попросила расчет, так что готовить мне приходится самой. Хорошо, что у меня имеется немалый опыт по части стряпни — я ведь работала в харчевне, — сообщила она, пристально глядя на меня огромными синими глазами. — Думаю, вам хорошо об этом известно. После того как Джон поселил меня в своем доме, все соседи отвернулись от него. Полагаю, сэр, вы тоже презираете меня — и за то, что я работала в харчевне, и за то, что столько лет жила во грехе?

— Разумеется, нет, — покачал я головой, мысленно подивившись и откровенности, и смелости этой женщины. — Заверяю вас, я сделаю все, что в моих силах, дабы помочь вам и вашему мужу.

— И я тоже! — неожиданно вставил Николас, буквально поедавший Изабеллу глазами; красота хозяйки явно произвела на молодого человека неотразимое впечатление.

— С вашего позволения, мы присядем и зададим вам несколько вопросов, — сказал я и уточнил: — Предупреждаю, это будут вопросы довольно щекотливого характера. Мастер Николас станет записывать нашу беседу — без этого никак не обойтись.

— Я готова ответить на любой вопрос. Дэниел, будьте любезны, оставьте нас!

Чаури, поклонившись, направился к дверям, однако по пути обернулся и бросил на свою хозяйку взгляд, как мне показалось, исполненный откровенного вожделения.

Изабелла, впрочем, ничего не заметила или сделала вид, что не заметила. Когда дверь за Чаури закрылась, она произнесла вполголоса:

— Уверена, вам известно, что закон более не считает меня супругой Джона. Но я не сомневаюсь: если его признают невиновным, он вернется сюда и мы снова будем жить вместе, как и прежде. Так или иначе, Эдит мертва.

— Да уж, мертвее не бывает, — кивнул я. — Насколько я понимаю, вы познакомились с вашим будущим мужем лет десять назад?

— Именно так. Как вы уже знаете, я тогда работала в харчевне. Джон частенько заглядывал к нам, так как дома у него творился настоящий ад. Он рассказывал мне, что вытворяет Эдит: Бог свидетель, я никогда не желала ей зла, но Джона она совершенно измучила. Да и сыновья доставляли ему немало огорчений. Им тогда было лет по восемь, не больше, но всякому было ясно — свет еще не видел подобной парочки жестоких паршивцев! — Изабелла вздохнула, и верхняя ее губа изогнулась от отвращения.

— Мы уже имели удовольствие познакомиться с Джеральдом и Барнабасом, — сообщил Николас.

— Поначалу я только жалела Джона. Я видела, что он достойный человек, который пытается выдержать все удары судьбы. Ну а потом… потом мы полюбили друг друга… — Во взгляде Изабеллы, устремленном на меня, вспыхнули искорки вызова. — Да, полюбили, несмотря на разницу в возрасте и положении. Такое бывает с людьми, знаете ли…

— Знаю! — с жаром ответил я. И спросил: — Вы когда-нибудь встречались с Эдит?

— Никогда. Но я столько слышала об этой женщине — сначала от Джона, потом от слуг и соседей. О ее угрюмом и вздорном нраве, о том, что она совершенно не заботилась о собственных детях. О ее странной привычке время от времени морить себя голодом. Нашлись досужие сплетники, которые рассказали ей о нас с Джоном, и вскоре после этого она исчезла. Когда стало ясно, что Эдит уже не вернется, Джон предложил мне поселиться в его доме. Конечно, он предупреждал, что его сыновья примут меня в штыки, да и соседи, скорее всего, не захотят с нами знаться. Но я любила его и была согласна на все.

Поколебавшись мгновение, я задал следующий вопрос:

— Джон когда-нибудь говорил вам о своем желании иметь еще детей от Эдит?

— Да, говорил, — ответила она, глядя мне прямо в глаза. — Но его жена наотрез отказывалась. Поначалу он пытался ее уломать, но все было напрасно, и он оставил все попытки. А после… Джон признался мне, что еще задолго до нашей встречи проникся к Эдит отвращением. Таким же сильным, какое питала к нему и она сама.

Мы с Николасом обменялись многозначительными взглядами. Очередная версия существенно отличалась от той, что вчера сообщил нам Майкл Воувелл, управляющий старика Рейнольдса.

— Простите за нескромный вопрос, но почему у вас с Джоном нет детей? Вы не хотели их иметь?

— Да, я не хотела иметь детей, пока мы не станем супругами по закону, — вздохнула Изабелла. — А Джон… он мечтал о детях. Мысль о том, что близнецы останутся его единственными наследниками, была для него невыносима. Он пытался переубедить меня, но после… — она покраснела и опустила глаза, — после признал мою правоту. Мы… мы принимали все меры предосторожности, известные сельским жителям. Я всегда говорила Джону, что, если мы поженимся, я буду счастлива родить ему дитя. После того как Эдит официально признали мертвой, мы наконец обвенчались, и тогда все препятствия исчезли. Но увы… Господь не благословил нас потомством. — Изабелла вздохнула и устало покачала головой. — Если бы я только знала, какое горе нас ожидает! Я попыталась бы родить ребенка сразу, как только мы стали жить вместе.

Щеки ее вновь вспыхнули, и она с трудом перевела дух. Я сознавал, как тяжело дается Изабелле подобная откровенность в разговоре с посторонними людьми. Решимость и отвага, свойственные этой женщине, порой граничили с дерзостью.

— Когда вы поселились в Бриквелле, как встретили вас сыновья Джона? — продолжил я свои расспросы.

— Возненавидели лютой ненавистью, — призналась Изабелла. — Скажу откровенно, вскоре я начала платить им той же монетой. Да еще и боялась обоих как огня. Как ни пытался мой муж держать эту парочку в узде, они были совершенно неуправляемы.

— Насколько мне известно, с ними не мог справиться ни один учитель.

— Ох, страшно вспомнить, как доставалось от них несчастным учителям! Помню, одного близнецы связали веревками и спустили вниз по лестнице. Он чудом не сломал шею, бедняга. Другого в классной комнате раздели догола, а потом вытащили наружу и бросили на лужайке. После этого учителя обходили наш дом за несколько миль. Близнецам было тогда по четырнадцать лет. Два молодых жеребца, не дающие проходу служанкам. Они всегда были неразлучны и все безобразия творили вместе. Как, впрочем, и сейчас. Когда Джона арестовали, я боялась оставаться с его сыновьями под одной крышей. Но на мое счастье, они решили прибегнуть к покровительству своего деда. Как видно, опасаются, что их объявят подопечными короля — в случае, если мой муж… — Изабелла осеклась, не договорив; самообладание в конце концов изменило ей; слезы, хлынув из глаз, поползли по щекам. Смахнув их платком, он пробормотала: — Продолжайте, мастер Шардлейк. И не обращайте внимания на проявления моей женской слабости.

— Вы знакомы с дедушкой близнецов, мастером Гэвином Рейнольдсом? Я беседовал с ним вчера. Излишней приветливостью сей пожилой джентльмен не отличается.

— Я его никогда не видела. Он наотрез отказался со мной знакомиться. А вот внуки частенько у него бывали. Думаю, чувствовали в нем родственную душу…

— Мне показалось, он питает к ним привязанность.

— Может быть, — пожала плечами Изабелла. — Могу сказать одно: у меня нет ни малейшего желания водить с ним знакомство.

— Есть еще один, весьма важный вопрос. Из ваших показаний явствует, что в тот вечер, когда была убита Эдит, ваш супруг заявил, что намерен поработать с документами в своем кабинете. Он просил вас проследить, чтобы его никто не беспокоил, и в течение двух часов вы его не видели.

— Да, так оно и было. Вам наверняка известно, что Джон вел давнюю тяжбу с соседом Леонардом Вайтерингтоном. Бедный Джон. Люди словно сговорились отравлять ему жизнь.

— Не скрою: то, что мастера Болейна никто не видел в течение двух часов, дает в руки обвинению сильный козырь.

— Я прекрасно понимаю это, — нахмурилась Изабелла. — Во время первого свидания с Джоном в тюрьме я сказала ему, что готова дать ложные показания. Хотела сказать коронеру, что в тот вечер якобы заходила в кабинет и разговаривала с ним. Но он запретил мне обманывать. Сказал, лжесвидетельство — это преступление и, если меня уличат, у меня будут серьезные неприятности. Вы сами видите, мастер Шардлейк, какой Джон преданный и любящий муж.

— Я вижу, что вы — преданная и любящая жена, — негромко произнес я. — Николас, не надо записывать этот разговор о лжесвидетельстве.

— Лжесвидетельство? Да я и слова такого не слышал! — улыбнулся Овертон, и губы Изабеллы тронула слабая ответная улыбка.

— Как вы полагаете, где ваш муж провел эти два часа? — спросил я.

— В своем кабинете, где же еще, — пристально взглянув на меня, отчеканила она.

— Вы готовы на суде дать показания в защиту своего мужа?

— Разумеется. Я заявлю во всеуслышание, что Джон — лучший из мужей. И что он не мог убить Эдит. Я в это никогда не поверю.

— Еще один, последний вопрос. У вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, кто мог ее убить?

Изабелла вздохнула:

— Поверьте, я ломаю голову над этим вопросом дни и ночи напролет, но не нахожу ответа. Леонард Вайтерингтон хочет заполучить часть наших земель. Но вряд ли это достаточно веский повод для того, чтобы совершить убийство.

— А близнецы?

— Нет, вряд ли. При всей своей испорченности и жестокости они любили мать.

— Мне не показалось, что они хоть сколько-нибудь опечалены ее смертью, — заметил я.

— Они никогда не станут выказывать своей печали, — возразила Изабелла. — Эти молодчики из тех, кто считает скорбь проявлением слабости.

— Ясно, — кивнул я и добавил с улыбкой: — На прощание позвольте дать вам небольшой совет, миссис Болейн. Откровенность и прямота, с которой вы отвечали на мои вопросы, достойны всяческого восхищения. Но на суде вам следует держаться… как бы это лучше выразиться… несколько более робко, застенчиво, даже слегка приниженно. И не бойтесь дать волю слезам. Женские слезы обычно трогают сердца судей.

— Вы считаете меня излишне самоуверенной? Поверьте, за эти девять лет мне пришлось научиться ставить на место людей, выражающих мне свое презрение.

— Я все понимаю, миссис Болейн. Но суд — это совершенно особый случай. Вы должны думать о том, как произвести наиболее выгодное впечатление.

— Хорошо, я попытаюсь последовать вашему совету. Что касается слез, то за ними дело не станет. Стоит мне подумать об участи, которая ожидает моего мужа, если его признают виновным, и слезы текут сами собой. — Изабелла потупилась, но через мгновение вновь вскинула голову. — Прошу вас, найдите убийцу. Ради спасения Джона и в память о несчастной Эдит.

Глава 16

Я сообщил Изабелле, что намерен осмотреть место преступления, и попросил послать с нами Чаури в качестве провожатого. Она с готовностью согласилась и отправилась на поиски управляющего. Мы с Николасом вернулись в гостиную, где Барак и Тоби коротали время за дружеской болтовней.

— Этой женщине не занимать смелости и силы духа, — сообщил я. — И несомненно, она всей душой предана своему мужу.

— По моему мнению, излишняя смелость идет ей во вред, — заметил Тоби. — По слухам, разбираясь с жалобами арендаторов, она не чуждается самых резких выражений. Суд может счесть ее слишком дерзкой.

— Я уже дал ей совет держаться поскромнее. Но несомненно, Изабелла не из тех, кто способен надругаться над мертвым телом. Хотя веский мотив для убийства у нее, вне всякого сомнения, имелся.

— А вы заметили, какой страстный взгляд метнул на хозяйку Чаури? — осведомился Николас.

— Я горбат, но не слеп. Но у меня создалось впечатление, что сама она к нему совершенно равнодушна.

— Если Болейна повесят, у Чаури появится шанс жениться на Изабелле. Так что, вполне возможно, у него тоже имелся повод прикончить Эдит, — предположил Николас.

Я испустил сокрушенный вздох. Наш визит в Бриквелл порождал лишь новые вопросы, не давая никаких ответов. Наконец появился Чаури. Мы попросили его отвести нас к ручью, у которого была убита Эдит; ручей этот, насколько я помнил, представлял собой естественную границу между владениями Болейна и Вайтерингтона.

Чаури прихватил с собой три пары ботинок на толстой подошве.

— Там жуткая грязь, — сообщил он.

Я взглянул на ботинки. Все три пары — тяжелые, большого размера.

— Это ботинки мастера Болейна и его сыновей, — пояснил управляющий. — Ту пару, что нашли в конюшне, забрали в качестве улики.

Мы поблагодарили его, переобулись и вслед за нашим провожатым вышли из дома.

Довольно долго мы шли по тропе, тянувшейся меж вспаханных полей.

— Миссис Болейн очень предана своему мужу, — заметил я, обращаясь к Чаури.

— Она прекрасная женщина и прекрасная хозяйка! — с пылом ответил он.

— Вы верите в невиновность мастера Болейна?

— Верю. Я служил у него последние пять лет. Несмотря на свою привычку выходить из себя по пустякам, он хороший человек. Думаю, все, чего он хочет, — спокойно жить в своем поместье.

— Кстати, а где живете вы? В том же самом доме, что и хозяева?

— Нет. У меня собственный небольшой домик неподалеку.

— О, замечательно! — воскликнул я непринужденно. — Полагаю, дом достаточно просторный, чтобы хватало места жене и детям?

— Я пока не женат.

— В вечер убийства вы слышали какие-нибудь подозрительные звуки?

— Я не слышал ровным счетом ничего! — отрезал Чаури и поджал губы. — Если вы хотите узнать, имеется ли у меня алиби, сразу говорю — нет!

Поля, расстилавшиеся по обеим сторонам дороги, были разделены на узкие полосы; нам встретился лишь один участок довольно значительного размера, примерно в несколько акров. На краю этого участка стоял небольшой каменный дом.

— Это земли йомена^[6] Чарлесвотра, — сообщил Чаури. — Он прикупил к своему наделу еще несколько полос. Один из разбогатевших фермеров, желающих выбиться в люди. Он даже готов платить за обучение своих детей в школе, — добавил управляющий, и в голосе его послышались нотки осуждения.

— Мой отец тоже был йоменом, — сообщил я. — И на мое счастье, он тоже выбился в люди и послал меня в школу.

Чаури слегка смутился; Барак и Тоби перемигнулись. Я заметил, что люди, работавшие в полях, завидев нас, разгибали спину и, опираясь на свои мотыги, провожали чужаков удивленными взглядами.

— Пялятся как на диковинку, недоумки, — недовольно проворчал Чаури. — Ничего, там, куда мы идем, никаких любопытных глаз не будет.

Мы прошли еще немного, и поля сменились общинными пастбищами, обнесенными плетеными оградами. В основном там паслись волы и коровы, овец было совсем немного. Справа за пастбищами виднелся пруд, за которым темнел лес; слева тянулась болотистая местность, поросшая тростником и редкими деревьями. Солнце припекало вовсю; день выдался еще более жаркий, чем вчера.

Тоби замедлил шаг и повернулся ко мне.

— Это общинные пастбища, мастер Шардлейк, — сказал он, указывая на изгороди. — Во многих местах землевладельцы пытаются изъять их из общего пользования и отгородить для своих овец. Видите этих коров? Каждая из них принадлежит какому-нибудь местному крестьянину и обеспечивает молоком целую семью. Без волов и лошадей крестьяне не могут возделывать землю. Лес дает им дрова и желуди для свиней. На болотах крестьяне собирают тростник и охотятся на диких птиц. Если деревни лишатся общинных земель, они просто-напросто вымрут.

— Это, конечно, правда, — кивнул Чаури. — Но не забывайте, в некоторых деревнях общинных земель намного больше, чем требуется крестьянам. А там, где общинных наделов мало, помещики пускаются на любые ухищрения. Взять хотя бы мастера Вайтерингтона. Общинное пастбище в собственном имении он хочет отгородить для своих овец, а крестьянам отдать земли, которые рассчитывает отсудить у моего хозяина.

— Но разве закон не защищает общинные пастбища? — осведомился Барак.

— Защищает лишь на словах, — пожал плечами Тоби. — Сами знаете, кто́ заседает в суде и ведает всеми земельными документами. Владельцы богатых поместий.

— Вы слово в слово вторите этим радикалам, что твердят о всеобщем благе, Локвуд, — усмехнулся Чаури. — Впрочем, бесчестных и алчных землевладельцев у нас и впрямь хватает. С этим трудно поспорить. Взять хотя бы Вайтерингтона.

— Мастер Чаури, если я не ошибаюсь, вон та полоса, где трава потемнее, и есть русло пересохшего ручья? — спросил я, указывая направо. — Старое русло, которое, как утверждает Вайтерингтон, должно являться границей между поместьями?

— Это именно оно, — кивнул Чаури. — Хотя ручей давно пересох, но в дождливую погоду старое русло наполняется водой.

— А чуть подальше виднеются ручей и мост через него, верно? Расстояние до моста составляет примерно треть мили, насколько я могу судить.

— Да, и пока это официальная граница между имениями. Как раз там было найдено тело бедной Эдит Болейн.

— Ну что ж, идемте туда.

Мы дошли до деревянного моста через ручей. На берегу, принадлежавшем Вайтерингтону, слева тянулись пахотные земли, а справа — пастбища, огороженные плетеными изгородями. Вдали виднелись деревня и шпиль церкви.

— Иногда, бывает, местному священнику удается разрешить тяжбу между землевладельцами и уладить дело мирным путем, — заметил Чаури. — Но здешний священник предпочитает не вмешиваться в дела своих прихожан. Правду сказать, человек он недалекий и невежественный. Без конца вздыхает о старых добрых временах и печется лишь о собственном покое.

Мы поднялись на мост и некоторое время стояли там, глядя на мутные воды ручья, медленно текущего меж заболоченных, поросших ивами берегов.

— Хотите увидеть место, где было найдено тело? — переведя дух, спросил Чаури.

— Разумеется.

Вернувшись на земли Болейна, мы через калитку в изгороди вошли на пастбище. Пройдя вдоль ручья ярдов пятьдесят, Чаури остановился и указал на берег:

— Это было здесь, около вон той молодой ивы. Тело обнаружил старый пастух. Когда мне сообщили об этой страшной находке, я бросил все и примчался сюда. Зрелище, доложу я вам, было кошмарное. Совершенно голый труп, стоявший вниз головой в жидкой грязи. Когда убитую вытащили, выяснилось, что череп у нее проломлен, так что мозги вывалились в воду.

Я приблизился к берегу, радуясь, что ботинки на толстой подошве позволяют это сделать. Жидкая грязь хлюпала и пузырилась при каждом моем шаге. Николас двинулся вслед, протянув руку Бараку, которому трудно было сохранять равновесие в подобных обстоятельствах. Чаури и Тоби остались стоять в отдалении.

— Будьте осторожны, вас может засосать! — крикнул Чаури. — Смотрите, куда ставите ногу!

— Для того чтобы поступить с телом подобным образом, потребовалась немалая сила, — пробормотал Барак. — Тащиться по такой грязи с трупом в руках — работенка не из легких.

Я оглянулся на мост, на глаз прикидывая расстояние до него:

— Да уж, убийца наверняка изрядно попотел. Если предположить, что Эдит была убита на мосту — а это единственное подходящее место, где можно назначить встречу, — убийце пришлось тащить ее сюда на себе, да еще и в полной темноте. Это мог сделать только сильный и крепкий мужчина, к тому же хорошо знакомый со здешней местностью.

— Пожалуй, мне подобное не по силам, — подал голос Николас. — Возможно, преступников было двое, — предположил он.

Некоторое время мы молчали, глядя на воду, казавшуюся почти неподвижной. Сейчас все вокруг дышало тишиной и покоем.

— Согласен, притащить сюда Эдит в одиночку трудновато даже для крепкого мужчины, — кивнул я. — Но когда человек охвачен приступом безумной ярости, силы его, как известно, удваиваются.

— И все же не исключено, что здесь действовало двое безумцев, взбешенных до последней степени, — настаивал на своем Николас.

Я пристально взглянул на него:

— Ты имеешь в виду Джеральда и Барнабаса?

— Вполне вероятно, что Эдит, вернувшись, захотела повидаться с сыновьями и назначила им встречу на мосту.

— Но все, с кем мы до сих пор говорили, в один голос твердят: несмотря на свой отвратительный нрав, близнецы любили мать. Впрочем, убийц действительно могло быть двое. Мало ли с кем у Эдит имелись счеты, — добавил я, окидывая взором поля и равнины.

С трудом вытаскивая ноги из жидкой грязи, мы вернулись на тропу. Управляющий поджидал нас, поглаживая свою рыжую бороду.

— Мы очень вам признательны, мастер Чаури, — сказал я. — Без вас мы вряд ли отыскали бы это место. Позвольте задать вам еще один вопрос. Случались ли в этой местности за последние несколько лет другие убийства или, может быть, таинственные исчезновения людей?

Вопрос мой, несомненно, привел Дэниела в недоумение.

— Нет, что вы, — покачал он головой. — Мы здесь живем тихо и мирно. Если, конечно, не считать драки с арендаторами Вайтерингтона несколько месяцев назад.

— Я просто полюбопытствовал, — ответил я, думая о Грейс Боун, которая пропала бесследно незадолго до исчезновения Эдит.

— Может, здесь и происходили подобные происшествия, но мне о них ничего не известно, — произнес Чаури.

— Если вас не затруднит, расскажите чуть подробнее о стычке с людьми Вайтерингтона, — попросил я. — Насколько я понимаю, драка была довольно жестокой. Мастер Болейн упомянул, что в ней принимали участие его сыновья. Скажите, он ведь попросил вас собрать людей, готовых схватиться с арендаторами соседа?

В темных глазах Чаури мелькнуло недовольство, меж бровей залегла угрюмая складка.

— Начнем с того, что главный и единственный зачинщик этой стычки — Вайтерингтон, — пробурчал он. — Этот пройдоха пытался силой захватить наши земли. У меня имелся осведомитель среди его арендаторов, так что о намерениях этого негодяя мы узнали заранее и приготовились дать ему отпор. Да, мастер Болейн попросил меня собрать людей, и я решил привлечь близнецов. Отношения с отцом у них скверные, но оба рады любому поводу помахать кулаками. Вместе со своими друзьями, такими же молодыми бездельниками, они сколотили целую шайку и за деньги готовы драться на стороне любого помещика, желающего выяснить отношения со своим соседом или же прогнать прочь арендаторов. Спору нет, было разбито немало носов и скул. Но повторяю: виновник этого — Вайтерингтон, и никто иной.

— Вы сообщили мастеру Болейну, что хотите обратиться к его сыновьям?

— Нет, я решил не делать этого, — вновь сверкнул глазами Чаури. — С близнецами я связался через их деда.

— Возможно, вы приняли верное решение, — кивнул я. А про себя отметил, что, похоже, этот человек при случае может быть жестоким и беспощадным. — Еще раз благодарю вас за помощь и содействие, мастер Чаури. Полагаю, вас ждут дела, и не смею больше вас задерживать. Возвращайтесь домой. Мы сейчас отправимся в Южный Бриквелл и попытаемся побеседовать с мастером Вайтерингтоном.

— Будьте осторожны, сэр, — предостерег меня управляющий. — Старый хрыч не отличается хорошими манерами. Откровенно говоря, это настоящий дикарь.

Перейдя через мост, я оглянулся. Чаури стоял на тропе, глядя нам вслед. Несколько минут спустя до нас долетели возбужденные крики и вопли. Судя по всему, на землях Вайтерингтона вспыхнула очередная стычка.

Глава 17

Мы двинулись в сторону Южного Бриквелла. Сердитые голоса, доносившиеся издалека, не умолкали. Поднявшись на холм, мы увидели на полях, окружавших деревню, множество человеческих фигур; над головами людей кружились белые птицы. Войдя в ворота, мы приблизились к особняку, возведенному из кремниевых плит; выглядел он менее старинным, чем дом Болейна. Во дворе царила суета; несколько человек сновало туда-сюда, конюх вел под уздцы пару лошадей. Другой слуга держал на поводке двух здоровенных охотничьих мастифов. Увидев нас, собаки обнажили клыки и зашлись злобным лаем.

— Судя по всему, мы выбрали для визита не слишком подходящее время, — заметил Барак. — Здесь явно назревает какая-то заваруха.

— Идемте в поля, посмотрим, что там происходит, — предложил Тоби.

— Думаю, разумнее будет не вмешиваться в чужие дела, — изрек Николас.

— А я уверен в обратном, — возразил Джек. — Нам необходимо выяснить, что такое здесь творится. К тому же бояться нам нечего, — добавил он, придерживая свой протез здоровой рукой. — У нас есть ножи, а у Ника еще и меч в придачу.

— Хорошо, идемте, — согласился я. — Только, сделайте милость, не лезьте на рожон.

Мы прошли через деревню, представлявшую собой несколько ветхих лачуг, окружавших пруд. Южный Бриквелл оказался даже еще меньше, чем Северный. За деревней раскинулось пастбище, на котором паслись недавно подстриженные овцы. Заметив хижину пастуха, я мысленно спросил себя, уж не здесь ли живет Эдриан Кемпсли, обнаруживший тело Эдит.

Деревня была совершенно пустынна — на улице никого, за исключением кур и коз. Окна домов в большинстве своем закрыты ставнями, из редких открытых окон выглядывали люди, как правило старики и дети; лица их выражали величайшее беспокойство. Приблизившись к полям, мы увидели, что там собралось человек тридцать — в основном мужчины, однако встречались и женщины, и даже подростки. Все они двигались вдоль борозд, которые разделяли наделы, к дубовой рощице, зеленевшей на краю поля. Многие несли сети и вилы, несколько молодых парней держали в руках луки и колчаны со стрелами. Белые птицы тревожно вспархивали с земли и начинали беспорядочно носиться в воздухе. Люди пытались набросить на них сети; один из юношей выпустил стрелу, и подбитая птица упала.

— Хороший выстрел, — одобрительно пробормотал Николас.

— Что они делают? — недоуменно вопросил я.

— Убивают голубей своего помещика, которые уничтожают посевы, — пояснил Тоби. — Вон, видите голубятню? — Он указал на просторный сарай, стоявший на краю поля. — Голубиные яйца и мясо — любимое лакомство богатеев. Но крестьянам трудно смириться с тем, что эти птицы лишают их детей хлеба.

— У моего отца тоже есть голубятня, — сообщил Николас. — Но конечно, не такая здоровенная, как эта.

— В таком роскошном дворце явно проживает несколько сот вредных птиц, — усмехнулся Тоби. — Видите, они совсем обезумели. Наверняка крестьяне насыпали в борозды зерна, хорошенько вымоченного в пиве, и голуби опьянели.

— Но подобная расправа является нарушением закона, — вмешался я. — Тем, кто устроил голубиное побоище, не миновать крупных неприятностей.

— Неприятностей у крестьян и так более чем достаточно, — с внезапной злобой процедил Локвуд.

Я смерил его ледяным взглядом.

— Простите, сэр, — смутившись, пробормотал он.

Еще один голубь неуверенно поднялся в воздух и был тут же насажен на вилы. Люди, заметив нас, бросали в нашу сторону настороженные взгляды; вне всякого сомнения, появление компании чужаков не слишком их обрадовало. На память мне пришли подростки, заставившие путешествующих законников любоваться своими задницами.

— Думаю, нам лучше здесь не задерживаться, — сказал я вполголоса.

В этот момент раздались собачий лай и цокот копыт. Мы поспешно отошли в сторону, уступая дорогу двум всадникам, за которыми следовало не менее десятка здоровенных парней, вооруженных мечами и алебардами; замыкали процессию еще двое конных, каждый из которых держал на поводке мастифа. Всадники спешились, привязали лошадей к ограде и двинулись в сторону охотников. Их предводитель, человек лет пятидесяти, приземистый, тучный и краснолицый, угрожающе размахивал мечом.

— Прекратите! — орал он. — Мерзавцы! Ублюдки! Немедленно прекратите убивать моих птиц! За нарушение закона я вас всех упеку в тюрьму! Или сдам в солдаты и отправлю в Шотландию!

— Полагаю, это мастер Леонард Вайтерингтон собственной персоной, — ухмыльнулся Барак.

Вайтерингтон двинулся к деревенским жителям, которые испуганно сбились в кучу. Никто не произносил ни слова в ответ, хотя помещик, в неистовстве размахивая мечом, срубал молодые побеги ячменя. Крестьяне наблюдали за ним, сжимая в руках вилы и грабли, которые в любой момент могли превратиться в смертоносное оружие. Три молодых лучника, уже готовые выпустить стрелы, завидев приспешников Вайтерингтона, опустили луки.

Коротышка остановился перед ними, по-прежнему истошно вопя и брызжа слюной.

— Негодяи, мошенники, подонки! Я вас всех заживо сгною в тюрьме! — разорялся он.

— Закройте-ка свою пасть, мастер Вайтерингтон! — наконец подал голос кто-то из крестьян. — Иначе я насажу вас вот на эти вилы! И ваших псов тоже!

Пожилой мужчина угрожающе тряхнул вилами, которые держал в руках:

— Вам нас не запугать!

Один из крестьян указал граблями на голубятню:

— Сожжем этот чертов птичник!

Люди Вайтерингтона подняли мечи. В ответ крестьянские парни вскинули луки и прицелились. В следующее мгновение из толпы крестьян вышел высокий мужчина средних лет. По контрасту со своими товарищами, тощими и оборванными, он был упитан и хорошо одет — в добротный дублет и кожаные штаны. Вперив взгляд в разгневанного помещика, он произнес громким и четким голосом:

— Мы не хотим враждовать с вами, сэр. Но ваши птицы — это настоящее бедствие для наших полей. А урожай в этом году и так ожидается скудный.

— Вот уж не думал, что ты заодно с этим сбродом, йомен Харрис, — злобно процедил Вайтерингтон. — У тебя ведь, если мне не изменяет память, пятьдесят акров собственной земли. И половину ты купил у меня.

— Но это не мешает вашим птицам уничтожать мои посевы! — усмехнулся Харрис. — Так больше продолжаться не может.

На несколько мгновений повисло молчание. Люди по обеим сторонам, сжимая в руках оружие, ждали. Некоторые, заметив чужаков, бросали в нашу сторону любопытные взгляды.

— А это что еще за птицы? — насмешливо крикнул один из крестьян. — Что им здесь надобно?

Харрис вскинул руку, призывая его замолчать, и направился к нам. На поясе у него висел здоровенный нож.

«Николас был прав, — пронеслось у меня в голове, — похоже, мы попали в серьезную переделку».

Но когда Харрис приблизился к нам, я заметил, что он радостно улыбается.

— Вы ведь члены Комиссии по незаконным огораживаниям? — с надеждой осведомился он. — Нам известно, что лорд-протектор создал такую комиссию. Но мы не ожидали, что вы приедете так быстро.

Итак, Харрис счел нас членами новой комиссии, которую обещал учредить Сомерсет. Спрашивается, за кого еще он мог принять людей в адвокатских мантиях, неведомо зачем явившихся в деревню? Поколебавшись, я все же решил развеять его заблуждение.

— Нет, мы не имеем отношения к этой комиссии, — покачал я головой. — Хотя, разумеется, слышали о ней. Но я прибыл в Бриквелл по частному делу, никоим образом не связанному с незаконными огораживаниями. В вашу деревню мы приехали, чтобы поговорить с мастером Вайтерингтоном.

От толпы крестьян отделился еще один человек и торопливо направился к нам. Он был молод и, в отличие от Харриса, одет в лохмотья, а в руках держал косу. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— Что ты с ними церемонии разводишь, Харрис! — крикнул он. — Слепому видно, это прихвостни Вайтерингтона. — Он угрожающе тряхнул косой. — Хотят упечь нас в тюрьму за то, что мы спасаем свои поля от этих милых пташек. Смотри, мастер горбун, как бы я не выпотрошил тебя, словно рыбу!

Барак и Николас угрожающе шагнули вперед, но парень не двинулся с места.

— Мне терять нечего! — продолжал он орать. — Два года я торчал в Шотландии, два года кормил блох и ночевал в вонючей казарме с дырявой крышей, а плату получил только за один год! Вернулся сюда, и что я вижу? Семья моя подыхает с голоду, а этот мешок с дерьмом, — он указал на Вайтерингтона, — знай стрижет своих чертовых овец и получает денежки!

— Помолчи, Мелвилл! — Харрис сжал руку парня повыше локтя; взгляд его, устремленный на нас, стал колючим и жестким. — И какое же у вас дело к мастеру Вайтерингтону?

— Я расследую убийство женщины по имени Эдит Болейн, — произнес я, стараясь говорить как можно громче, так чтобы меня слышали все собравшиеся на поле. — Все, чего я хочу, — это задать мастеру Вайтерингтону несколько вопросов.

Услышав это, помещик нахмурился. В воздухе вновь повисло молчание.

— Вас, спору нет, намного больше, чем людей Вайтерингтона, — вполголоса произнес Барак, обращаясь к Мелвиллу. — Но они куда лучше вооружены, и с ними эти жуткие псы. А среди вас есть женщины и дети. Конечно, вам решать. Но на твоем месте, парень, я увел бы своих людей от греха подальше. До поры до времени.

— Он прав, — подхватил Тоби. — Уходите, пока не поздно!

Харрис и Мелвилл переглянулись, потом Мелвилл обернулся к крестьянам и крикнул:

— Они не из комиссии! Но вроде бы и не прихвостни Вайтерингтона! Давайте расходиться! В конце концов, мы сделали, что хотели, — прикончили прорву этих паскудных птиц!

Лучники опустили луки; один из них насадил на стрелу окровавленного белого голубя, валявшегося на земле. Крестьяне разразились одобрительными возгласами, Вайтерингтон побагровел еще сильнее. Тем не менее он позволил крестьянам разойтись, проводив их истошными криками:

— Харрис! Теперь ты конченый человек! Мелвилл, безмозглый баран, попомни мои слова: ты останешься без земли!

Вместо ответа Мелвилл повернулся и показал ему кукиш.

Я перевел дух.

— Слава богу, ты уговорил их разойтись, — сказал я, повернувшись к Бараку. — Иначе пролились бы потоки крови.

— Да уж, крестьянам пришлось бы несладко.

— Но как эти деревенские пентюхи разговаривали с богатым лордом, с ума сойти! — Николас покачал головой, восхищенно и возмущенно одновременно, и расхохотался.

— А вот и он собственной персоной, — заметил Барак.

Вайтерингтон, оставив своих людей, приблизился к нам. В руках он держал меч; круглое красное лицо помещика исказилось от негодования.

— Кто вы такой, сэр? — спросил он, буравя меня глазами. — Я слышал, вы упомянули про Болейна.

— Да, мы расследуем дело об убийстве, в котором обвиняется Джон Болейн. Прибыли сюда, дабы собрать все факты, не упустив ни единого.

— Кто вас послал?

— В настоящий момент я являюсь представителем мастера Копулдейка.

— Не сомневаюсь, что вы исполняете поручение леди Елизаветы, — прищурившись, произнес Вайтерингтон.

Я набрал в грудь побольше воздуха:

— Леди Елизавета всего лишь желает, чтобы мы ознакомились со всеми обстоятельствами дела и удостоверились в торжестве справедливости. Она вовсе не уполномочивала меня любой ценой доказывать невиновность мастера Болейна.

— Обелить преступника у вас в любом случае не выйдет! — Вайтерингтон внезапно разразился издевательским смехом. — Леди Марии не слишком понравится, если она узнает, что ее сестрица сует нос в норфолкские дела. Ну да ладно! Чего вы хотите от меня?

— Всего лишь узнать вашу точку зрения на это печальное событие. И если позволите, расспросить пастуха, обнаружившего тело.

Вайтерингтон пристально взглянул на Барака:

— Что вы такое сказали этим болванам, что они решили разойтись?

Джек выдержал его взгляд и невозмутимо пояснил:

— Сказал, что ваши люди лучше вооружены. И что крестьянам следует подумать о женщинах и детях, которые находятся среди них.

Вайтерингтон повернулся ко мне:

— Разумеется, я сообщу об этом возмутительном происшествии мировому судье. Харрис и Мелвилл по закону ответят за голубиное побоище, которое они устроили. — Голос его вновь задрожал от злобы. — Вы были свидетелями! Вы видели, как они убивали несчастных голубей! Видели, как нагло они держались и как Мелвилл показал мне кукиш! — Он так кипел от ярости, что, казалось, вот-вот задохнется.

— Вы можете связаться со мной, когда сочтете нужным, — ответил я.

Тоби удивленно открыл рот, но Барак подмигнул ему, давая знак молчать. Мой давний помощник прекрасно понимал: Вайтерингтон может мне написать, но это еще отнюдь не означает, что я ему отвечу, а уж тем более дам показания, на которые он рассчитывает.

Вайтерингтон удовлетворенно кивнул. Про себя я отметил, что особым умом он, судя по всему, не отличается.

— Шукбору! — крикнул он, повернувшись к своим слугам. — Живо найди Эдриана Кемпсли и приведи его в мой дом. Скорее всего, старикан сейчас дрыхнет в своей хижине. И Ральфа тоже приведи! — распорядился он. — Наверняка им будет любопытно на него посмотреть. Вы двое, отведите домой собак. А все остальные пусть принимаются за работу!

Отдав эти приказы, владетельный лорд двинулся к дороге. Мы следовали за ним, сопровождаемые исполненными недоумения взглядами слуг.

Мы подошли в дому Вайтерингтона; хозяин провел нас в высокий гулкий холл с облицованными камнем стенами. Слуги встревоженно выглядывали из всех дверей. Один из них, набравшись смелости, приблизился к своему повелителю.

— Все хорошо, сэр? — робко проблеял он.

— Все просто замечательно! Если не считать того, что деревенские паскудники истребили несколько десятков моих голубей! — прорычал Вайтерингтон и распорядился: — Принеси в мой кабинет кувшин пива. Вы, господа законники, идите за мной! — бросил он, обращаясь к нам с Николасом.

Оставив Барака и Тоби в холле, мы вслед за хозяином отправились в кабинет, насквозь пропахший псиной; на столе высились пыльные груды старинных книг и документов.

— После того как моя жена умерла, в этом доме черт знает что творится! — проворчал помещик, сдвигая их в сторону.

— Сочувствую постигшей вас утрате, — изрек я.

Вайтерингтон важно кивнул, швырнул меч на стол и опустился в кресло, сделав нам с Николасом знак садиться. Взглянув на нас, он зашелся лающим смехом:

— А славная ручонка у того парня, что остался внизу!

— Он потерял руку в честном бою, — сообщил Николас.

— С шотландскими негодяями?

— Нет, не с шотландскими, — ответил я. — С лондонскими.

— Это верно, в Англии негодяев достаточно, — вздохнул Вайтерингтон. — Вы только что имели возможность в этом убедиться. Господи Исусе, до чего же настали скверные времена! И всему виной протектор и эти ублюдки, что трещат о каком-то государстве общего блага. Да уж, поневоле пожалеешь о старом короле, при нем порядка было больше. Говорят, на юго-западе дела обстоят еще хуже — повсюду мятежи и бунты. Да и у нас положение скверное. Здешние людишки настолько глупы, что не понимают собственной выгоды. Твердят, что мои новые пастбища оставляют их скотину без пропитания, ну хоть кол на голове им теши! Меж тем я много раз говорил: как только получу кусок земли Болейна, отдам его под общинное пастбище.

— Насколько мне известно, весной у вас тут произошло… серьезное столкновение, — заметил я. — Между крестьянами вашей деревни и крестьянами Болейна.

— Да уж, — прищурившись, проронил Вайтерингтон. — Это было в марте. Я знаю, что земля до сухого русла ручья принадлежит мне по закону, поэтому и попытался занять ее. Но люди Болейна устроили настоящее побоище и вышибли моих прочь.

Попытка захватить землю силой представляла собой вопиющее нарушение закона, но я счел за благо не упоминать об этом и ограничился лишь тем, что сказал:

— Насколько мне известно, ныне дело передано в суд.

— Хотя в этом нет никакой необходимости, — пожал плечами Вайтерингтон. — Если Болейна вздернут на виселицу, земли его отойдут королю, и я смогу приобрести их, обратившись в Ведомство по делам конфискованного имущества.

— Если я не ошибаюсь, в Норфолке это ведомство представляет Джон Фловердью.

— Вроде бы, — осторожно ответил Вайтерингтон.

— По имеющимся у меня сведениям, владения сэра Ричарда Саутвелла граничат и с вашими землями, и с землями Болейна.

— Без сомнения, я смогу совершить сделку, выгодную обеим сторонам, — вновь пожал плечами собеседник.

Судя по всему, пронырливый коротышка уже успел прощупать почву, переговорив с Саутвеллом или Фловердью, решил я. На память мне пришли слова Болейна о том, что Саутвелла ничуть не интересует Бриквелл.

— Никак не возьму в толк, какое отношение мои земельные дела имеют к убийству миссис Болейн, — проворчал Вайтерингтон, складывая на животе пухлые красные руки.

— Я всего лишь пытаюсь представить целостную картину здешней жизни. Скажите, вы были знакомы с миссис Болейн?

— Едва знал ее. Она исчезла через два года после того, как мы с Болейном приобрели бывшие монастырские земли и стали соседями. Как-то раз я пригласил их с мужем на обед. Эта особа сидела за столом, точно в рот воды набрав. Когда я попытался завязать с ней разговор, бросила на меня угрюмый взгляд и не удостоила ни словечком. Больше мы их не приглашали. Я так считаю, у нее с головой было не все в порядке. И эта парочка балбесов, молодые Болейны, — явно пошла в матушку. На своего папашу они ничуть не похожи. — Вайтерингтон презрительно поджал губы. — После того как Эдит исчезла и Болейн поселил у себя в доме шлюху из харчевни, многие думали, что он прикончил свою женушку. Я, впрочем, всегда считал, что у него для этого кишка тонка.

— У вас есть какие-нибудь соображения относительно того, где Эдит Болейн могла находиться в течение последних девяти лет?

— Откуда мне знать? — в очередной раз пожал плечами Вайтерингтон. — Вероятно, она нашла где-то приют. Вдали от здешних мест.

— Все-таки странно, что тело убитой было обнаружено именно на границе между вашими владениями и владениями Болейна, — заметил я.

— Что вы имеете в виду, сэр? — грозно возвысил голос Вайтерингтон.

— Ровным счетом ничего. Просто выбор места преступления меня удивил. И с телом обошлись, мягко говоря, самым странным образом.

— Возможно, Болейн назначил своей жене встречу на мосту. А когда она явилась, вышел из себя и прикончил ее. Хотя он и рохля, однако у него случаются приступы бешенства.

В дверь постучали; в комнату вошел слуга по имени Шукбору, а вслед за ним — исхудалый, убеленный сединами старик. Он робко переминался с ноги на ногу и мял в руках засаленную шапку. Я догадался, что Шукбору служит у Вайтерингтона управляющим и выполняет примерно те же обязанности, что и Чаури в поместье Болейна. На вид ему было лет сорок, он был хорошо сложен и широк в плечах, с квадратным лицом и тяжелым подбородком. Бросив на испуганного старика презрительный взгляд, Шукбору обратился к своему хозяину:

— Я привел Кемпсли, сэр. Вы были правы: он спал в своей хижине. По дороге сюда старик имел наглость жаловаться, что ему трудно справляться с таким множеством овец, и просил выделить ему в помощь мальчика-подпаска.

— Если ему трудно управляться с овцами, он может убираться прочь, — бросил Вайтерингтон. И обратился к пастуху: — Ты хочешь бродить по дорогам, собирая милостыню, старый пень?

— Нет, сэр.

— Значит, кончай ныть. Вот эти два джентльмена желают расспросить тебя об убийстве жены Болейна. Хотят узнать, что ты видел в тот день.

— Дык я уже давал эти, как их… показы.

— Показания, — с улыбкой поправил я. — Да, я читал ваши показания. Полагаю, обнаружив тело, вы пришли в ужас?

— Верно, сэр. Было от чего испугаться. Словно сами черти из ада явились сюда поизгаляться над бедной женщиной. Поначалу-то я подумал, что это овца завязла в грязи, — было ведь совсем рано, едва начало светать. Но когда подошел поближе и увидел, что это женщина… — Страшное воспоминание заставило пастуха содрогнуться.

— А следы вы видели? Там ведь должны были остаться следы!

— Как же, сэр, видал! Большие такие следы, от здоровенных ботинок. Они тянулись по грязи от того пастбища, что на стороне мастера Болейна.

— Как вы полагаете, тело оказалось там ночью?

— А когда же еще, сэр? Накануне я торчал там с овцами до самой темноты. Часов до девяти. И у ручья не было ни души.

— Как вы считаете, тот, кто это совершил, был хорошо знаком с местностью?

Кемпсли убежденно кивнул:

— Наверняка, сэр! Ему ведь пришлось идти в полной темноте, да еще и тащить на руках бедную миссис Болейн, да упокоит Господь ее душу.

— Злоумышленник должен был обладать изрядной физической силой. Согласны?

— Да уж конечно, сэр. По правде сказать, меня берут сомнения, что такое можно провернуть в одиночку.

— Твои сомнения, домыслы и предположения никого не интересуют, — вмешался Вайтерингтон.

— Напротив, — возразил я, — подобные предположения могут быть нам весьма полезны. Давайте вернемся к следам. Скажите, то не могли быть следы от двух пар ботинок?

— Следов было слишком много, сэр, они все перепутались, так что поди разберись, — сдвинув брови, пробормотал Кемпсли. — Все следы были от больших тяжелых ботинок, ничего другого, сэр, я вам сказать не могу.

— Я вам очень благодарен, любезнейший. Не буду больше вас задерживать. Можете возвращаться к своим овцам.

Управляющий кивнул, и старый пастух поспешно вышел прочь. Вайтерингтон взглянул сначала на Шукбору, а потом на нас:

— Здесь есть еще один человек, с которым, как я полагаю, вам стоит познакомиться. — Он кивнул управляющему, тот вышел и через минуту вернулся, таща за локоть парня лет двадцати. Парень был высок и отличался крепким сложением, однако на лице его застыло отсутствующее выражение, а из уголка рта сочилась струйка слюны. Каштановые его волосы были спутаны, а борода висела клочьями. — Это Ральф, — сообщил Вайтерингтон. — Он работает на моих землях вместе с отцом и братьями. Весной он был среди тех, кого я послал захватить земли, принадлежащие мне по закону. — Помещик зашелся лающим смехом. — Тогда Ральф был сильным парнем и хорошим работником. Теперь-то он малость переменился, верно, Ральф?

Парень вперил в него пустой взгляд.

— Я… Ральф, — пробормотал он. А затем расплылся в улыбке и сообщил: — Я знаю стишок: «Катись, катись, колечко…»

— Заткнись, — перебил Шукбору, сжимая его руку повыше локтя.

Крестьянин послушно смолк.

— Покажи джентльменам свою голову, Ральф, — приказал Вайтерингтон.

— Не хочу! — заупрямился парень.

В следующее мгновение он пронзительно взвизгнул, так как Шукбору заставил его нагнуться и продемонстрировать нам свою макушку. На белой залысине темнел здоровенный шрам; судя по тому, что вокруг образовалась изрядная выемка, беднягу ударили по черепу чем-то тяжелым.

— Не слишком приятное зрелище, согласитесь, мастер Шардлейк? — вопросил Вайтерингтон. — Работа Джеральда Болейна. Эти два молодых подонка, сыновья моего соседа, созвали кучу своих друзей — таких же отпетых головорезов, как они сами. Обычно подобные драки заканчиваются разбитыми носами да парой сломанных ребер. Но близнецы были вооружены тяжеленными дубинками, и тот из них, что без шрама на морде, огрел этой дубинкой Ральфа по голове. Удивительно, как он не убил бедолагу. Но мозги он ему отшиб напрочь, сами видите. Уведи его, Шукбору, — махнул он рукой. — А то он того и гляди разорется.

— Если есть свидетели того, что Джеральд Болейн превратил этого человека в калеку, то злоумышленник должен ответить по закону, — заметил Николас после того, как несчастного парня увели. — За такие дела могут и на виселицу отправить.

Вайтерингтон растерянно заерзал в кресле:

— Мне ни к чему поднимать шум. Не хватало еще объяснять, почему мои люди оказались на землях, которые Болейн считает своими. Ральфу все равно уже ничем не поможешь. Родные о нем заботятся, я даю им немного денег. — Он вперил в меня пристальный взгляд. — И должен вам сказать, мастер Шардлейк, я приказал слугам хорошенько охранять дом, особенно по ночам. Мастер Болейн сидит в тюрьме, но его милые сыночки разгуливают на свободе.

Глава 18

В трактир мы вернулись ближе к вечеру. На обратном пути из Бриквелла небо становилось все темнее — «грязнее», как выразился Тоби. Похоже, собиралась гроза.

Подъехав к «Девичьей голове», мы увидели, что в нише у стены лежит какой-то человек, накрытый рваным одеялом. Судя по натекшей вокруг его головы луже рвоты, он был или пьян, или болен. Люди, проходившие и проезжавшие мимо, в особенности те из них, кто был одет побогаче, бросали на лежавшего взгляды, исполненные отвращения.

Оставив лошадей в конюшне, Барак и Николас сообщили, что намерены отправиться в город на поиски Скамблера. Мне не терпелось повидаться с Джозефиной, однако спина моя так разболелась, что перспектива снова оказаться в седле приводила меня в ужас. Заявив, что хочу сегодня лечь пораньше, я предложил незамедлительно садиться ужинать. Перекусив с нами, Тоби мог вернуться к себе на ферму.

В трактире появилось множество новых постояльцев; слуги, нагруженные узлами и тюками с поклажей, сновали туда-сюда; хозяин мастер Теобальд с важным видом отдавал им распоряжения. Я заметил, что все вновь прибывшие хорошо одеты; на некоторых были черные адвокатские мантии. Однако никого из числа своих знакомых я не встретил.

— Законники начинают собираться на выездную сессию, — прокомментировал Барак.

— Да, — подтвердил Тоби. — Скоро сюда съедется куча мировых судей и королевских чиновников.

— Наверное, мы увидим и Ричарда Саутвелла, и Джона Фловердью?

— Уж конечно, — кивнул Тоби. — Я вам непременно их покажу.

— Как-то раз я мельком видел Саутвелла. Он имеет весьма внушительную наружность.

— И грубый нрав, — добавил Тоби. — К тому же он — самый алчный человек в Норфолке.

Мы вчетвером уселись за стол. За окнами стало так темно, что в комнате пришлось зажечь свечи. Время от времени раздавались отдаленные раскаты грома. Разговор наш, естественно, вертелся вокруг сегодняшней поездки.

— Изабелла любит своего мужа, в этом нет сомнений, — заметил Николас. — Чаури, судя по всему, втрескался в нее по уши. Но разве можно остаться равнодушным к такой красотке?

— Да, его можно понять, — согласился я. — Судя по всему, Болейн и Изабелла жили душа в душу. Мне показалось, он с пониманием относился к тому, что она не хотела рожать ребенка до вступления в законный брак, и не принуждал ее к этому.

— Вайтерингтон — человек совсем иного склада, чем его сосед, — изрек Барак.

— Да, отменный невежа и грубиян.

— Этот негодяй уже превратил в пастбище для своих овец поля, которые раньше кормили дюжину фермеров, — вздохнул Тоби. — Теперь на этих землях едва зарабатывает себе кусок хлеба один-единственный старый пастух. В басни о честных и благородных отношениях между землевладельцем и арендаторами теперь никто не верит.

— Вайтерингтон, спору нет, скотина, — кивнул Николас. — Тем не менее среди землевладельцев встречаются честные и порядочные люди, которые сознают свои обязанности перед крестьянами.

— Когда доходит до выгоды, порядочность отступает на второй план, — возразил Тоби. — Ради овец, которые приносят им деньги, богатые помещики готовы уморить людей голодом.

— Как вы полагаете, притязания Вайтерингтона на земли Болейна имеют под собой законные основания? — обратился ко мне Барак, почувствовав, что настало время сменить тему.

В ожидании ответа он ловко кромсал ножом, укрепленным в железной руке, кусок мяса, который лежал перед ним на тарелке.

— Судя по старым земельным актам и карте, которые мы обнаружили в лондонском доме Болейна, шансы Вайтерингтона выиграть тяжбу весьма незначительны. Полагаю, он прекрасно это сознает. Именно по этой причине он и попытался весной захватить земли силой.

— А может, он решил пойти дальше и отправить Джона Болейна на виселицу за убийство жены? — предположил Николас.

— Вдруг у него куча долгов? — подхватил Барак. — И он решил поправить свои дела любой ценой.

— Нет, мастер Копулдейк утверждает, что никаких денежных проблем у Вайтерингтона нет, — покачал головой Тоби. — В отличие от Болейна, финансы которого пребывают в плачевном состоянии, Вайтерингтоном движет исключительно алчность. Своих земель ему мало, хочет заполучить еще и чужие.

— Он отнюдь не производит впечатления умного малого, — изрек Николас.

— Согласен, — кивнул я. — Мне Вайтерингтон тоже показался недалеким и чрезвычайно упрямым. С одной стороны, он настолько глуп, что вполне мог совершить убийство, вообразив, что выйдет сухим из воды. С другой стороны, спорный кусок земли так мал, что даже отпетый дурак не станет из-за него подвергать себя риску быть отправленным на виселицу. Хотя вероятность того, что убийца — Вайтерингтон, нельзя сбрасывать со счетов.

— Итак, мы не продвинулись вперед ни на шаг, — нахмурился Николас. — Все, что мы установили, — это что у Изабеллы и Чаури нет алиби и, следовательно, их тоже можно внести в список подозреваемых.

— Нельзя сказать, что мы совсем не продвинулись, — возразил я. — Мы осмотрели место преступления и кое-что выяснили. Например, то, что убийца — человек явно здешний и хорошо знает местность. И если он действовал в одиночку, то обладает незаурядной физической силой.

— Но вполне вероятно, что преступников было двое, — подхватил Барак.

— Не забывайте, у братьев Болейн имеется надежное алиби, — напомнил я. — Они всю ночь пьянствовали в большой компании приятелей.

— Очень может быть, что близнецы припугнули этих самых приятелей, заставив их дать нужные показания, — предположил Николас. — Эти милые молодые джентльмены вполне на такое способны.

— Да уж, распутать этот клубок будет непросто, — вздохнул я, морщась от боли в спине. — Было бы неплохо отыскать каких-нибудь родственников Грейс Боун, бесследно исчезнувшей горничной, — обратился я к Тоби. — Неужели за все эти годы о ней не было ни слуху ни духу? Это необходимо выяснить. Что касается железного алиби близнецов, его тоже нужно проверить. Придется поговорить с ними еще раз.

— Вряд ли они будут рады с нами поболтать, — заметил Николас.

— Ничего, мы сумеем выбить у этих молодчиков почву из-под ног, — усмехнулся Барак. — Как-никак нас четверо, а их всего двое.

— Верно, — кивнул я. — Но действовать нужно осмотрительно.

— Да, от них всего можно ожидать, — вставил Тоби.

— По-моему, не стоит особенно бояться пары безмозглых юнцов, — пожал плечами Джек.

Раскаты грома, доносившиеся с улицы, становились все ближе.

Гроза разразилась ночью. Меня разбудили оглушительный гром и вспышка молнии, осветившая комнату; в следующее мгновение хлынул дождь. Мне вспомнился нищий бродяга, лежавший в нише у стены.

Утром после грозы воздух был свеж и прозрачен. Еще с вечера мы решили, что Барак присоединится к нам за завтраком, в восемь часов. Хотя было воскресенье, ни у кого из нас не имелось ни малейшего желания пойти в церковь: я догадывался, что Тоби, подобно мне, Николасу и Бараку, отнюдь не считает для себя обязательным участие в религиозных ритуалах. Вчера Джек заявил, что не прочь повидаться с Джозефиной, но я видел, что в нем пробудился охотничий азарт. Впрочем, с завтрашнего дня, то есть с понедельника, он должен был приступить к выполнению своих обязанностей в суде; отчасти я был даже рад этому. Страшно было представить, в какую ярость придет Тамазин, узнав, что я вновь втянул ее мужа в расследование преступления.

Барак появился, когда мы уже сидели за столом. С первого взгляда было видно, что он взволнован.

— По пути я заглянул в контору, которую сняли для клерков, работающих на выездной сессии, — сообщил он. — Из Лондона только что получено известие: мятежники в западных графствах, кому протектор обещал помилование, послали его к чертям. Реформистских проповедников, которых он к ним направил, бунтовщики послали к чертям тоже. Теперь Сомерсет собирается сменить тактику и двинуть против них войска.

— Что еще слышно об этом мятеже?

— Повстанцы недовольны переменами, происходящими в Церкви. Они хотят, чтобы все снова стало так, как при короле Генрихе. Но и землевладельцев они намерены пощипать тоже. В общем, протектор, судя по всему, изрядно напуган.

— Требовать реформ — это одно, а поднимать мятеж, да еще когда страна ведет войну, — совсем другое, — покачал головой Николас. — Бунтовщики за это поплатятся. И поделом.

Тоби, погруженный в задумчивость, хранил молчание.

— Так или иначе, к делу, которым мы занимаемся, это не имеет никакого отношения, — изрек я. — Не будем даром терять времени. Прежде всего попытаемся отыскать этого мальчишку, Скамблера, а потом отправимся к Джозефине — если только она действительно проживает по тому адресу, который у нас имеется. Вы, Тоби, можете вернуться домой после встречи со Скамблером — если хотите, конечно. Наш визит к Джозефине никак не связан с расследованием, а вы совсем не видите своих родителей.

— Благодарю вас, — кивнул Локвуд. — Я удовольствием воспользуюсь вашим разрешением.

Выйдя из дому, мы ощутили, что после грозы вернулась прежняя жара. Воздух, впрочем, был не такой плотный и липкий, как вчера; потоки дождя смыли нечистоты, и скверные городские запахи несколько развеялись. Проходя мимо ниши у стены постоялого двора, я заметил, что бродяга, укрытый одеялом, лежит там по-прежнему. Когда мы поравнялись с ним, он застонал и пошевелился.

— Этот человек наверняка болен, — сказал я. — Надо ему как-то помочь.

Но стоило мне сделать шаг в сторону несчастного, как Тоби, к моему удивлению, схватил меня за руку повыше локтя:

— Не приближайтесь к нему, сэр. Если он болен, вы можете заразиться. Сегодня множество людей пойдут в собор на службу. Если хоть для кого-то из них имя Христа не пустой звук, об этом бродяге позаботятся. Впрочем, таких, как сей несчастный, в Норидже сотни, — добавил он с горечью.

Поколебавшись, я неохотно кивнул и зашагал прочь. Мощеную площадь покрывали многочисленные лужи; с крыш домов все еще капала вода; в ярком солнечном свете капли сверкали, как искры. Массивные ворота, ведущие во двор собора, были распахнуты настежь; в проеме виднелись грандиозное здание и окружавшие его разрушенные постройки монастыря. Рядом с разбитыми стенами стояли повозки, груженные всякого рода мусором. Двери собора тоже были открыты; за ними угадывались величественные сумрачные своды. Вслед за Тоби мы двинулись в центр города.

В Норидже царила тишина, нарушаемая лишь звоном церковных колоколов. Локвуд был прав: множество бездомных дремало, прикорнув у дверей домов и лавок; теперь, когда на улицах было малолюдно, эти бедолаги поневоле приковывали к себе внимание. Проходя мимо древнего замка, возвышавшегося на холме, я подумал о том, не затопил ли ночной ливень подземную камеру Джона Болейна, которую завтра мне предстояло посетить вновь. На рыночной площади несколько человек убирали оставшийся после вчерашнего базара мусор — гнилые фрукты, внутренности животных, рваные мешки. Миновав рыночную площадь, мы оказались на длинной улице, по обеим сторонам которой стояли дома и лавки. Тоби сообщил, что она называется Бет-стрит. Некоторые дома, судя по всему, принадлежали состоятельным горожанам, но во многих, несомненно, ютилось по нескольку бедных семейств. Локвуд остановился перед зданием, когда-то выкрашенным в желтый цвет; ныне краска облупилась, обнажив потемневшие доски.

— Одноэтажный желтый дом поблизости от Охотничьего двора. Похоже, это здесь! — провозгласил Тоби и постучал в дверь.

Через несколько мгновений нам открыла низенькая тучная женщина; круглое лицо ее бороздили морщины, из-под черного чепца выбивались седые волосы. Губы были неодобрительно поджаты, а маленькие серые глазки, буравившие нас, полезли на лоб от изумления при виде железной руки Барака.

— Что вам нужно? — проворчала она. — Я не звала в гости законников. И вообще, почему вы сейчас не в церкви, как все добрые люди?

— Нам необходимо поговорить с Саймоном Скамблером, — сообщил я. — Насколько я понимаю, вы, сударыня, доводитесь ему тетей?

Она испустила сокрушенный вздох:

— Что еще натворил этот негодник Грязнуля? Вы не имеете права его арестовать, если с вами нет констебля. А если он опять что-то разбил или испортил, у меня нет денег платить за его пакости.

Она вцепилась в ручку двери, явно намереваясь ее захлопнуть.

— Успокойтесь, ваш племянник ровным счетом ничего не натворил, — поспешно произнес я. — Я расследую дело мастера Болейна, у которого он прежде работал конюхом. Если вы предоставите Саймона в наше распоряжение, мы в долгу не останемся, — добавил я, извлекая из кармана кошелек.

Женщина немедленно протянула руку, в которую я вложил шиллинг. Она плотно сжала пальцы; я заметил, что у нее воспаленные распухшие суставы, — в точности так же, по словам Пэрри, выглядели суставы Эдит Болейн.

— Ладно уж, заходите, — разрешила хозяйка. — Хотя в нашем домишке едва ли хватит места для четверых. Заниматься делами по воскресеньям — значит нарушать закон, установленный Богом, — нравоучительно добавила она, однако провела нас в комнату, все меблировка которой состояла из деревянного стола, где лежало потрепанное Евангелие, шкафа, пары стульев и деревянного сундука, стоявшего у стены. Я заметил, что ставни на окнах покосились и едва держатся в петлях. Подойдя к закрытой двери в соседнюю комнату, дама гаркнула так оглушительно, что я едва не подпрыгнул: — Грязнуля! Иди-ка сюда, шельмец! — Повернувшись к нам, она покачала головой и сообщила: — Этот парень доводится сыном моей покойной сестре. Знали бы вы, как он меня бесит своей бесконечной болтовней и дурацким пением!

Я уселся на один из стульев, предоставив Тоби, Бараку и Николасу тесниться на сундуке. Через несколько мгновений перед нашими взорами предстал подросток, которого мы уже имели случай видеть на рыночной площади. Одет он был в грязную ночную рубашку, из-под которой торчали тощие ноги; каштановые волосы были спутаны, лицо заспано. Стоило парнишке увидеть нас, как у него отвисла челюсть.

— Кто это такие, тетя Хильда? — пробормотал он, повернувшись к даме.

— Вот этот господин хочет расспросить тебя о том, как ты работал у Джона Болейна, — сообщила она и добавила с горьким смехом: — Когда Грязнулю взяли конюхом в Бриквелл, я уж подумала, что избавилась наконец от тяжкого бремени. Но нет, случилось это проклятое убийство, и теперь он снова притащился сюда объедать свою старую тетку.

Мальчик слушал ее сетования, понурив голову. Тоби, подавшись вперед, негромко произнес:

— Будет лучше, если вы придержите язык, сударыня. Мы заплатили за то, чтобы поговорить с вашим племянником, и совершенно не желаем слушать ваши жалобы и причитания. Ваши религиозные воззрения нас тоже нисколько не интересуют. Так что оставьте нас, сделайте такую милость.

Морщинистые щеки старухи побагровели, а лицо приняло такое выражение, словно она только что проглотила осу. Тем не менее женщина сочла за благо не спорить и двинулась к дверям комнаты племянника.

— Только не тяните долго, — бросила она на прощание. — Сегодня мы должны быть в церкви. И Грязнуля нужен мне, чтобы читать псалмы вслух.

Я ободряюще улыбнулся мальчику, который настороженно разглядывал незваных гостей, как видно прикидывая, какого подвоха от нас можно ожидать.

— Мы с тобой уже встречались, Скамблер. На рыночной площади, два дня назад. Помнишь, какие-то скверные мальчишки поставили тебе подножку и ты уронил тюк?

Мальчик перевел взгляд с меня на Николаса, и лицо его прояснилось.

— Да-да, помню! Вы пытались за меня заступиться! — выпалил он с внезапным оживлением. — Те парни, они вечно меня изводят, еще со школы…

Приглядевшись к Скамблеру, я убедился, что слабоумным его назвать никак нельзя. Теперь, после знакомства с его тетей, можно было не сомневаться — жизнь этого мальчика омрачают не только издевательства других подростков.

— Мастер Болейн рассказал, что ты — единственный, кто мог поладить с его любимой лошадью, — начал я, стараясь говорить как можно мягче.

Услышав это, Скамблер буквально просиял:

— Да, Полдень — это такой умный конь! Если знать к нему подход, он ни в жизнь не станет лягаться…

— Я видел жеребца в конюшне, — вставил Николас. — Он бил копытами без передыху. Если ты знаешь к нему поход, значит ты большой знаток по части лошадей.

— Это верно, с лошадьми я умею ладить! Главное, надо им показать, что ты их любишь и готов им помочь.

— Но насколько нам известно, всех прочих, кроме тебя, Полдень не жаловал. Например, сыновей мастера Болейна.

Лицо Скамблера моментально помрачнело.

— Наверняка прежде, еще до моего прихода, они пытались ему как-то навредить. Наверное, сделали бедняге больно. Вот он и лягнул этого злого Барнабаса.

— А тебе близнецы тоже пытались навредить?

— Еще бы! — устало вздохнул он. — Щипали, толкали, швыряли в меня всякой дрянью. Один раз даже кирпичом запустили. А как-то раз подкараулили меня на дороге и избили до синяков — просто так, без всякой причины.

— Думаю, ты далеко не единственный, с кем они так поступали, — заметил Николас.

— Это уж точно, — кивнул я, вспомнив нищего мальчика, на которого близнецы устроили охоту в Лондоне. — Но так или иначе, мастер Болейн доверял тебе, верно? Ты ведь был единственным, у кого имелся ключ от конюшни, где стоял Полдень?

— Да. Мастер Болейн велел мне всегда держать ключ при себе, чтобы никто не мог его взять. Он очень боялся, что ключ окажется у его сыновей. После убийства я отдал его констеблю, — сказал Скамблер, устремив на меня беспокойный взгляд.

— Может, именно по этой причине близнецы так тебя изводили? — предположил Николас. — Им было завидно, что ты имеешь доступ к лошади, а они нет?

— Людям не нужна причина, чтобы изводить меня, сэр, — покачал головой Скамблер. — Тетя говорит, наверное, на меня навели порчу.

— И ты в это веришь?

— Нет! — ответил парнишка с неожиданным пылом. — Не верю я ни в какую порчу! Все это чертова хрень, да и только! — Он осекся и зажал рот рукой. — Простите, я не хотел сквернословить.

— Ерунда. Мы же не в церкви. А теперь, Грязнуля…

— Прошу вас, сэр, не называйте меня этим дурацким прозвищем. Меня зовут Саймон.

— Отлично, Саймон. Я уверен, ты понимаешь, что в этом деле ключ от конюшни имеет первостепенное значение. Думаю, тебе известно, что именно в конюшне были обнаружены главные улики — ботинки, облепленные грязью, и окровавленный молоток, послуживший орудием убийства. Ты можешь поклясться, что ключ всегда был при тебе?

— Я никогда никому не давал его! — выпалил мальчик.

Однако во взгляде его мелькнуло смущение; я заметил, что он неловко переминается с ноги на ногу. Скамблер никоим образом не относился к числу людей, умеющих скрывать свои чувства; возможно, это обстоятельство изрядно усложняло ему жизнь.

— Ты не ответил на мой вопрос, — мягко возразил я. — Я спросил, всегда ли ключ был при тебе?

Внезапно мальчик закрыл лицо руками и разрыдался, отчаянно всхлипывая.

— Прекрати реветь, как девчонка, и отвечай, когда тебя спрашивают! — нетерпеливо прикрикнул на него Тоби.

Я поднял руку, подавая ему знак молчать:

— Слезами делу не поможешь, парень. Успокойся и расскажи мне правду. Обещаю, тебе за это ничего не будет. Если, конечно, речь идет не о преступлении.

Мальчишка вскинул голову. Слезы оставили на его чумазом лице грязные полосы.

— Никакого преступления я не совершал, сэр.

— Значит, тебе нечего бояться.

Взгляд Скамблера, устремленный на меня, по-прежнему был полон испуга. Помедлив несколько мгновений, он пробормотал себе под нос:

— Вы уже пытались мне помочь. Никто больше не делал этого.

— Обещаю, что помогу тебе и на сей раз, если это будет в моих силах.

Скамблер вздохнул так тяжело, что его худенькие плечи задрожали:

— Я вам рассказывал, что как-то раз близнецы меня здорово отметелили. В тот день я по поручению хозяина ходил в Ваймондхем. Когда возвращался домой, они подстерегли меня на дороге — в том месте, где она идет через лес, примерно в миле от дома. Набросились и принялись мутузить кулаками, да при этом еще и обзывали всякими скверными словами. А потом убежали в лес.

— По твоим словам, никакой причины мстить тебе у них в тот день не было?

— Нет, сэр. Но вы не знаете Джеральда и Барнабаса. Им не требуется причина, чтобы кого-нибудь поколотить. — Скамблер перевел дух и всхлипнул. — А когда я вернулся домой, выяснилось, что ключ от конюшни исчез. Я носил его на шее, на железной цепочке. Наверное, во время драки цепочка порвалась. Понятное дело, я испугался. Мастер Болейн — хороший хозяин, но, узнай он, что я потерял ключ, мне бы здорово влетело. Так что я побежал к тому месту, где близнецы на меня набросились, хотя все тело у меня было в синяках и ссадинах. Надеялся, что ключ так и лежит на дороге или на опушке. Но никакого ключа я не нашел. — Голос Скамблера задрожал. — Уже темнело, и я решил, что вернусь сюда завтра и поищу ключ при солнечном свете. Утром у меня была уйма дел, так что пришел я уже после полудня. И сразу увидел ключ на цепочке — он лежал в траве у дороги. Цепочка и правда порвалась. Но вот какая странная штука, — добавил парень, сдвинув брови. — Я точно помню, что вечером искал именно в этом месте, но никакого ключа там не было.

Я обвел глазами остальных. Вполне возможно, размышлял я, братья Болейн затеяли драку с одной-единственной целью — украсть ключ. Через день они вернули его, уверенные, что испуганный Скамблер никому ничего не скажет. Судя по виноватому выражению, мелькнувшему на лице мальчишки, подобная догадка не раз приходила ему в голову.

— И когда все это случилось, Саймон? — уточнил я.

— Двенадцатого мая, — ответил он без запинки. — Я запомнил так хорошо, потому что это день рождения моей бедной матушки, упокой Господь ее душу.

У меня перехватило дыхание. Двенадцатого мая! Как раз накануне убийства Эдит, которое произошло в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое.

— Как ты думаешь, ключ украли близнецы? — спросил я, пристально глядя на Скамблера.

— Они, конечно, могли взять его, а потом вернуть. Но зачем?

— А тебе не приходило в голову, что об этом случае необходимо сообщить властям? Ты же знал, что после убийства миссис Болейн в конюшне были обнаружены главные улики?

Мальчик вспыхнул и вновь понурил голову:

— Я боялся. Узнай об этом близнецы, мне бы не поздоровилось. Поэтому я ничего не рассказал констеблю.

— Тебя не просили дать официальные показания?

— Нет. Констебль сказал своему помощнику, что говорить со мной — пустая трата времени. Ведь все здесь считают меня чокнутым.

— После убийства ты по-прежнему работал в Бриквелле?

— Нет. Когда бедного мастера Болейна арестовали, некому стало защищать меня от близнецов. Я решил, что надо уносить ноги. И вернулся сюда, к тете Хильде. — Склонив голову еще ниже, он сцепил костлявые пальцы и пробормотал: — Знаю, сэр, что поступил плохо. Но я никак не мог взять в толк, зачем близнецам понадобился ключ всего на один день.

— А ты не знаешь, случайно, доводилось ли мастеру Болейну обращаться к услугам слесаря? — подал голос Барак.

— Да, слесарь у нас бывал. Вскорости после того, как я поступил на работу в Бриквелл, мастер Болейн решил повесить на амбары новые замки. Из Нориджа приехал слесарь. Ох, до чего занятно было смотреть, как он работает! Никогда прежде я не видел, как вешают замки. Мне хотелось кое о чем расспросить его, но он прогнал меня прочь. А позже я видел, как он пил пиво с Джеральдом и Барнабасом и все трое покатывались со смеху. С ними он поладил.

— А ты не знаешь, прежде мастер Болейн уже имел дело с этим слесарем?

— Думаю, да. Точно, сейчас я вспомнил: управляющий, мастер Чаури, при встрече сказал слесарю, что рад снова видеть его в Бриквелле.

— А как звали этого слесаря, ты, случайно, не знаешь?

— Помню, фамилия у него какая-то чудная, — в замешательстве сдвинул брови Скамблер; в следующее мгновение лицо его просияло. — Вспомнил! Снокстоуб! Ну и дурацкое имечко! — Он рассмеялся, но тут же осекся и вперил в меня взгляд, исполненный ужаса. — Сэр, вы хотите сказать, что сыновья мастера Болейна сделали дубликат ключа?

— Это вполне возможно.

У Скамблера отвисла челюсть.

— Значит, расскажи я обо всем этом констеблю, бедный мастер Болейн не сидел бы сейчас в тюрьме? Господи Исусе, вечно от меня одни беды.

Ручейки слез вновь потекли по его чумазым щекам.

— Если близнецы действительно похитили ключ, мы выведем их на чистую воду, — пообещал Николас.

— В этом можешь не сомневаться, — уверенно кивнул Барак.

Я лишь испустил тяжкий вздох.

— Саймон, я сдержу свое обещание, — обратился я к мальчугану, который продолжал жалобно всхлипывать. — Никаких неприятностей у тебя не будет. Надеюсь, твой рассказ поможет нам распутать это дело. Но у нас есть к тебе одна весьма важная просьба: никому не говори ни слова о том, что ты нам сообщил. Даже твоей тете.

— Я знаю, сэр, все говорят, что у меня длинный язык, — невесело усмехнулся мальчик. — Но обещаю: буду нем как рыба. А тете я вообще ни о чем не рассказываю, — добавил он с горечью в голосе.

— Эти два шиллинга скрепят наш договор, — произнес я, доставая кошелек.

— Спасибо, сэр. С той поры как я ушел из Бриквелла, у нас нет ни гроша. Тетя прежде пряла шерсть, но сейчас у нее так распухли пальцы, что работать она не может. Мы уж собирались попросить помощи в церковном приходе. Надеялись, может, кто из богатых людей даст нам несколько монет.

— Если вспомнишь что-нибудь еще, непременно сообщи мне. Я остановился в трактире «Девичья голова». Спроси мастера Шардлейка.

— Да, сэр. — Скамблер отвесил мне неуклюжий поклон. — Премного вам благодарен.

Мы покинули жалкую лачугу, сопровождаемые визгливым голосом тетушки:

— Грязнуля! Живо одевайся! Мы уже опаздываем в церковь!

Глава 19

Пройдя немного по Бет-стрит, мы остановились на углу, чтобы посовещаться. Церковные колокола по-прежнему звонили, и люди спешили в церковь. Несомненно, горожане принарядились по случаю воскресенья, однако в одежде преобладал черный цвет, столь излюбленный протестантами.

— Итак, после того, что мы узнали, список подозреваемых возглавляют братья Болейн, — изрек Барак. — Нужно срочно отыскать этого слесаря.

— Наверняка хозяин «Девичьей головы» знает всех городских слесарей, — предположил Тоби. — Этот трусливый сопляк Скамблер здорово подгадил своему хозяину, — резко добавил он. — Расскажи он о пропаже ключа сразу, Болейн был бы сейчас на свободе. Малолетний паршивец догадывался, что виной всему близнецы, но думал только о собственной шкуре.

— Сомневаюсь, что Скамблер обо всем догадался, — возразил я. — На это у него попросту не хватило бы ума. Ему ведь не больше пятнадцати, верно? И к тому же с головой у парня явно неладно, хотя я никак не могу понять, в чем именно этот непорядок заключается.

— Что уж тут непонятного? — пожал плечами Тоби. — Чуть что, ревет, как голодный теленок. На вашем месте я бы дал ему хорошую затрещину, чтобы выбить из него дурь.

— Полагаю, затрещин мальчик за свою жизнь получил более чем достаточно и успел к ним привыкнуть. — Я покачал головой, вперив в Локвуда неодобрительный взгляд.

Чем ближе я узнавал этого человека, тем больше убеждался: несмотря на свое свободомыслие, он не способен на сострадание и подчас бывает жесток.

— Кое-что странное в этом парне действительно есть, — заметил Барак. — То проливает слезы, то тараторит как безумный. И тетка жалуется, что он вечно донимает ее своим пением. Похоже, Скамблер совершенно не умеет держать свои чувства в узде.

— И все же чокнутым его назвать никак нельзя, — возразил я. — Кстати, вы обратили внимание, что местный акцент в его речи почти не заметен? И он упомянул, что ходил в школу.

— Наверное, его выгнали оттуда взашей, — предположил Тоби.

— Скорее, у родителей мальчика не было денег, чтобы платить за обучение, — искоса взглянув на Локвуда, процедил Николас. — Если убийство — дело рук близнецов, — продолжил он, — значит им было известно, где находится их мать, вернувшаяся в Норидж. И несмотря на то что все вокруг твердят об их нежной сыновней любви и о том, как они тосковали без мамочки, милые детки хладнокровно прикончили свою обожаемую родительницу. И повесили убийство на отца.

— Вот только вопрос, какая им от этого выгода? — пожал я плечами. — Если их отца казнят, земли отойдут в королевское Ведомство по делам конфискованного имущества. А сами близнецы будут находиться под опекой короля до тех пор, пока им не исполнится двадцать один год.

— Но, как мы выяснили, юнцов собирается взять под опеку родной дед, — напомнил Барак.

— Все, что я пока могу сказать, — завтра нам необходимо отыскать слесаря, которого зовут Снокстоуб.

— Братья Болейн могли обратиться к услугам другого мастера, — возразил Николас.

— Если понадобится, мы обойдем всех слесарей в Норидже. Под предлогом того, что у меня якобы есть дорогой кованый сундук, нуждающийся в починке. А теперь, Тоби, ведите нас в Конисфорд. Настало время повидаться с Джозефиной. Проводив нас, можете возвращаться домой. Завтра ждем вас в «Девичьей голове» в семь утра, как обычно.

Квартал, называемый Конисфордом, раскинулся к югу от замка. На главной улице, Конисфорд-стрит, стояло несколько новых красивых домов, соседствующих с развалинами монастыря, которые окружал поросший сорняками пустырь. По мере того как мы продвигались на юг, дома становились все беднее, а во дворах за ними ютились ветхие деревянные хижины. Тоби провел нас сквозь арку в один из таких дворов, окруженный вонючей сточной канавой. Во дворе, скрытом стенами просторного здания, фасад которого выходил на улицу, теснилось с десяток крохотных лачуг. Несмотря на свой жалкий вид, хижины, судя по всему, были построены недавно; их еще не успели покрасить, ставни на многих окнах отсутствовали, и лишь кое-где их заменяли выцветшие занавески. В грязи разгуливали куры, тут же играли чумазые ребятишки.

— Гляньте-ка, однорукий! — заорал один из них, указывая на протез Барака. — Видать, руку ему оторвали шотландцы!

— Сейчас я не хуже шотландцев отделаю вас, шельмецы! — пообещал Барак, погрозив протезом.

Дети покатились со смеху.

— Вот он, этот двор, — сообщил Тоби. — Теперь вы своими глазами видите, как живут бедняки в Норидже.

— В Лондоне они живут ничуть не лучше, — пожал я плечами.

Впрочем, мысль о том, что нужда загнала сюда Джозефину, привела меня в ужас.

— Спросите у соседей, в каком доме искать Браунов, — посоветовал Локвуд. — Только сразу дайте понять, что вы не имеете никакого отношения к властям. Законников здесь, мягко говоря, не жалуют.

— Я это учту, Тоби. Спасибо, что проводили. Теперь можете быть свободны.

Локвуд, отвесив нам прощальный поклон, поспешил прочь.

— Богом клянусь, паршивое местечко, — пробормотал Барак, озираясь по сторонам.

Как и предупреждал Тоби, наши попытки узнать, где живут мастер Браун и его супруга, встретили у здешних обитателей не слишком доброжелательный отклик. Хозяин первого дома, стоило мне открыть рот, захлопнул дверь перед моим носом. Во втором дверь открыла худенькая молодая женщина с плачущим младенцем на руках. Не успела она и слова сказать, как в проеме возник ее муж.

— Если мастер Рейнольдс послал вас сюда получить у Браунов арендную плату, так прямо и скажите! — процедил он, оттеснив жену в сторону. — Нечего дурить нам голову, иначе мы живо вас вышвырнем!

Оглядевшись по сторонам, я увидел, что двери нескольких лачуг приоткрылись и оттуда выглядывают люди в залатанных блузах и потертых кожаных куртках без рукавов. Выражение их лиц не предвещало нам ничего хорошего.

— Мастер Рейнольдс — владелец этих домов? — спросил я.

Кто бы мог подумать, что здесь я снова услышу имя отца Эдит Болейн и деда близнецов.

— Да, он построил эти вонючие трущобы и много других таких же, чтобы сосать из бедняков кровь, — раздалось в ответ. — Это он вас послал?

— Мы не имеем к нему никакого отношения. Джозефина Браун когда-то работала в моем доме. Я приехал в Норидж по делам и решил повидаться с ней. Мои друзья тоже хорошо знают Джозефину.

— Она ушла из дома мастера Шардлейка, когда вышла замуж, — добавил Барак.

— Так вы приехали из Лондона, как и Брауны? — спросила женщина с ребенком на руках.

— Вон их дом! — сурово сдвинув брови, указал ее муж. — Только знайте, мастер, мы с вас глаз не спустим. И если что не так, вам не поздоровится!

С этими словами он захлопнул свою дверь.

В последний раз я видел Эдварда Брауна два с половиной года назад, как раз перед тем, как они с Джозефиной уехали в Норидж. Тогда он был крепким и жизнерадостным малым лет под тридцать и держался с уверенностью человека, который знает свое дело и не опасается завтрашнего дня. Когда Эдвард открыл дверь, я увидел, что за это время он похудел по крайней мере на полтора десятка фунтов. Щеки у него ввалились, а тело, казалось, усохло. На нем были поношенная блуза и грязные штаны; судя по всему, Браун давно не умывался и не расчесывал ни бороды, ни волос. Бросив взгляд на его руки, я заметил несколько незаживающих порезов; левый мизинец по какой-то причине скрючился. Глаза его полыхали досадой, которая в следующее мгновение сменилась изумлением.

— Мастер Шардлейк?! Вот уж не ожидал!

Тут появилась Джозефина с ребенком у груди. Некогда пухленькая и круглолицая, сейчас она, как и муж, заметно исхудала. Ее старое серое платье покрывали заплаты, а из-под чепца, тоже знававшего лучшие времена, выбивались сальные белокурые волосы. При виде нас глаза у молодой женщины полезли на лоб, однако она тут же расплылась в радостной улыбке:

— Неужели это мастер Шардлейк? А с ним мастер Николас и Джек Барак! Каким ветром вас занесло в Норидж?

— Мы здесь по делу, — ответил я. — Ты не ответила на мое последнее письмо, Джозефина, и я очень о тебе беспокоился.

— Но как вам удалось отыскать нас?

— В городе у меня есть знакомый, который связался с бывшим управляющим мастера Хеннинга. Он-то и дал нам этот адрес.

— Я говорила тебе: надо написать мастеру Шардлейку и он нам непременно поможет! — воскликнула Джозефина, повернувшись к мужу.

— После смерти мастера Хеннинга и его жены их наследники вышвырнули нас на улицу, — с горечью процедил Браун. — Дом они продали, и им было ровным счетом наплевать, что мы остались без работы и крова. Тогда я решил послать к чертям всех законников на свете. И всех джентльменов тоже.

— Эдвард! — с укором воскликнула Джозефина, готовая вот-вот расплакаться.

— Мы потратили уйму времени, чтобы отыскать вас, — обиженно бросил Николас. — Из вашего последнего письма явствовало, что дела у вас плохи, и мастер Шардлейк очень тревожился. Он всегда был к вам добр. И он не заслуживает подобного отношения.

Эдвард, слегка смутившись, обнял жену за плечи:

— Простите, наверное, я был не прав. — Он испустил сокрушенный вздох. — Милости просим в наш дом, если только можно назвать эту конуру домом.

Мы вошли в комнату с земляным полом, освещенную тусклым светом, падавшим из единственного окна; судя по лужам, натекшим в углах после вчерашнего дождя, крыша в доме была дырявой. У одной из стен стояла грубо сколоченная деревянная кровать, а рядом с ней — самодельная колыбель; на шаткой полке теснилась потрескавшаяся глиняная посуда, на дощатом столе, покрытом многочисленными зазубринами, лежали веретено и куча шерсти. Убогую обстановку дополняли пара ветхих стульев и покосившийся шкаф. Джозефина опустилась на стул, прижимая к груди спящего ребенка — крошечную светловолосую девочку не более трех месяцев от роду.

— Как видите, живем мы небогато, — изрек Эдвард Браун.

— Но как случилось, что вы впали в подобную нужду? — осведомился я.

— Как сказал Эдвард, полтора года назад мастер Хеннинг и его жена умерли, — вздохнула Джозефина. — Их дети выставили нас на улицу, не дав на прощание ни пенни. Работу в Норидже найти трудно, да и мы с Эдвардом всю жизнь служили у джентльменов и не обучены никаким ремеслам. Пришлось мне научиться прясть. Но хотя я просиживаю с веретеном в руках целые дни напролет, так что начинаю дуреть от скуки, много денег этим не заработаешь. Эдвард устроился каменщиком и теперь разбирает стены старого монастыря.

— Получаю четыре пенса за день, — пробурчал Эдвард. — Да еще, бывает, иногда придешь, а тебе дают от ворот поворот — говорят, сегодня нужны только умелые и опытные работники. А цены каждую неделю растут как на дрожжах. Постепенно я кое-чему научился, и мастера даже стали поговаривать о том, что из меня выйдет неплохой строитель. Но тут мне на руку упал здоровенный кусок камня. Видите, что стало с пальцем? Толком работать я теперь не могу. С апреля в церковных приходах начали собирать деньги для бедняков, но мы не считаемся бедными — у нас же есть работа. Да вот только денег, которые мы за нее получаем, не хватает даже на то, чтобы платить за эту конурку. Владелец трущоб несколько раз присылал своих слуг, чтобы нас запугать. Но мы встали плечом к плечу и прогнали их прочь.

— Ваш сосед сказал, что эти дома принадлежат мастеру Рейнольдсу. Гэвину Рейнольдсу?

— Да, старому негодяю, дочь которого убили несколько недель назад. Если она походила на своего папашу, туда ей и дорога. А вы с ним знакомы? — спросил Эдвард, подозрительно прищурившись.

— Мне довелось встречаться с ним по делу, — кивнул я. — Гнусный старикан.

— Это верно.

— Вы могли написать мне и попросить денег. Я действительно очень за вас переживал.

— Прошу тебя, Эдвард, оставь свою гордыню, — взмолилась Джозефина. — Хотя бы ради Мышки.

— Ее зовут Мышка? — спросил я, посмотрев на малютку.

— Мы крестили дочь как Мэри, — ответила Джозефина, с нежностью глядя на спящее дитя. — Но между собой называем ее Мышка.

— Потому что она, можно сказать, родилась на Маусхолдском холме^[7], — пояснил Эдвард более приветливым тоном, чем прежде. — В марте мы с Джози отправились туда — погулять, подышать свежим воздухом. И вдруг у нее отошли воды. Уж не знаю, как мы в тот день успели вернуться домой, да, милая?

— Еще бы! — вздохнула Джозефина. — Я всегда мечтала иметь детей, хотела окружить их любовью, которую не получала от своего приемного отца. Но теперь боюсь привязаться к дочке слишком сильно. Половина ребятишек в этом дворе умирает, не дожив до двух лет.

— Я сделаю все, чтобы Мышку не постигла подобная участь! — с жаром произнес я. — Если только вы мне позволите вам помочь.

Джозефина посмотрела на мужа. Тот прикусил губу. Я понимал, гордость — это все, что у него осталось. В комнате повисло напряженное молчание. Джозефина перевела взгляд на Барака.

— Твоя бедная рука по-прежнему болит, Джек? — с сочувствием спросила она.

— Временами.

— Вы совсем поседели, мастер Шардлейк.

— Как и все люди, я не молодею с годами.

— А вы как поживаете, мастер Николас? — повернулась Джозефина к моему помощнику, который был так потрясен окружавшим его убожеством, что, казалось, впал в оцепенение.

Услышав вопрос, он вздрогнул и провел рукой по спутанным рыжим волосам:

— Я? У меня все отлично. Надеюсь, что в следующем году стану адвокатом.

— О, адвокату никак нельзя обойтись без супруги, — шутливым тоном изрекла Джозефина.

— Думаю, за этим дело не станет.

— Боюсь, нам нечем вас угостить, — вздохнул Эдвард.

— Ничего страшного. Может, мы все вместе отправимся в какую-нибудь таверну? — предложил я.

— Таверны поблизости такие, что вы, едва войдя, броситесь наутек, — мрачно усмехнулся Эдвард. — Я хочу сказать… — он осекся и перевел дух, — хочу сказать, что очень благодарен вам… э-э-э… за предложенную помощь. Джозефина права: мы должны думать о ребенке. Мы задолжали за квартиру за три месяца. Если вы одолжите нам немного денег, мастер Шардлейк, это будет для нас настоящим спасением.

— Разумеется, я дам вам сколько потребуется.

Взгляд Джозефины устремился на шерсть и веретено, лежавшие на столе.

— Мы были бы рады пригласить вас остаться. Но я должна прясть в воскресный день точно так же, как и в будний. Завтра надо отдать готовую пряжу. Но прошу вас, приходите еще, — с чувством произнесла она.

— Только в следующий раз одевайтесь победнее, — предостерег нас Эдвард. — Наши соседи и к нам-то на первых порах относились с подозрением. Лондонцы для них — чужаки.

Пока я отсчитывал деньги за аренду, Николас и Барак ожидали во дворе, под прицелом множества любопытных взглядов. На прощание я коснулся крошечной ручки Мышки. Она взглянула на меня и расплылась в улыбке.

— Вы ей понравились, — обрадовалась Джозефина. — Она только-только начинает проявлять интерес к миру. Некоторые люди ей нравятся, другие — нет.

Как ни странно, я ощутил, что эти слова и младенческая улыбка задели какие-то чувствительные струны в моей душе.

На постоялый двор мы возвращались в подавленном настроении, почти не разговаривая друг с другом.

— Честные люди не должны так жить, — проронил наконец Николас. — Прежде я думал, что до подобной нужды могут докатиться лишь отпетые бездельники.

— Значит, жизнь преподнесла тебе неплохой урок, парень, — с легкой насмешкой заметил Барак. — Неужели ни разу не видел в Лондоне жутких дворов вроде этого?

— Видел, и очень часто. Но никогда не заходил внутрь.

— Мы с Эдвардом и Джозефиной решили встретиться вечером во вторник в таверне «Голубой кабан», — сообщил я и добавил с горечью: — Надеюсь, их туда пустят.

— Пустят, — кивнул Барак. — А вот вам с Николасом лучше снять ваши мантии.

— Эдвард сказал, что нам не стоит разгуливать по городу после наступления темноты. Это небезопасно.

— Я твержу вам то же самое третий день подряд.

Вернувшись на площадь Тумлэнд, мы услышали пение хора, доносившееся из собора. Человек, скорчившийся в нише у стены постоялого двора, по-прежнему лежал без движения, накрытый одеялом с головой. Подчинившись внезапному порыву, я наклонился и потряс его за плечо. Он не откликнулся. Я осторожно откинул край одеяла и едва не задохнулся от жуткой вони. Передо мной лежал совсем молодой парень, никак не больше двадцати лет от роду. Щеки его ввалились, по волосам сновали вши, взгляд полуоткрытых глаз был неподвижен. Вне всякого сомнения, человек этот был мертв.

— Похоже, бедняга умер с голоду, — заметил Барак.

— Да уж, христианского милосердия на его долю не хватило, — вздохнул я, оглянувшись на величественное здание собора.

Глава 20

На следующее утро Тоби, по обыкновению, явился в «Девичью голову» ровно к семи. Барак не мог к нам присоединиться — на этой неделе все его время поглощали обязанности, связанные с выездной сессией. Был понедельник, семнадцатое июня; следовательно, до суда над Джоном Болейном оставалось три дня. Вечером на постоялый двор должно было прибыть множество судей, и хозяин буквально сбился с ног.

За завтраком я рассказал Тоби и Николасу о наших сегодняшних планах:

— Прежде всего повидаемся с Болейном и узнаем у него про Снокстоуба, а также выясним, доводилось ли ему обращаться к услугам других слесарей. Да, и, учитывая то, что поведал нам управляющий Рейнольдса, следует понастойчивее расспросить Болейна об отношениях с женой. И о том, где же он все-таки был в вечер убийства. Я уверен, до сих пор Джон пытался скрыть от нас правду.

— Возможно, перспектива уже в ближайшую пятницу оказаться на виселице сделает его откровеннее, — пробурчал Тоби.

— Надеюсь, так оно и будет. Впрочем, увидим. После визита в тюрьму мы отправимся к слесарю. Если выяснится, что копии ключей от конюшни ему не заказывали, нам придется обойти всех слесарей в Норидже. Думаю, нам с Николасом такая работа по плечу. И если мы узнаем, что дубликат ключа заказали братья Болейн, дело предстанет в совершенно ином свете.

— А может, близнецы просто исполнили чье-то поручение? — предположил Николас. Он повернулся к Тоби. — Если мне не изменяет память, вы рассказывали, что в здешних краях хватает молодых головорезов, готовых выполнять грязную работу для Ричарда Саутвелла?

— Так говорят, — пожал плечами Локвуд.

— После того как мы побываем в тюрьме, вам, Тоби, придется кое-что сделать, — сказал я. — Попытайтесь отыскать брата Грейс Боун.

— Задача не из легких. Скорее всего, он бедный человек, который не входит ни в одну ремесленную гильдию. Таких в Норидже сотни. Как и ваша Джозефина, они ютятся в трущобах и не имеют никакого желания сообщать властям о своем местожительстве.

— И все же постарайтесь его найти. Вам ведь удалось отыскать Джозефину, — с невольным раздражением бросил я.

Мысль о том, что до суда осталось всего три дня, не давала мне покоя. К тому же образ умершего голодной смертью бродяги, труп которого мы обнаружили минувшим вечером, по-прежнему стоял перед моим внутренним взором.

— Мы так и не выяснили, где Эдит провела последние девять лет. Если Грейс Боун жива и обитает в Норидже, возможно, она поможет нам ответить на этот вопрос. А если мы найдем ответ, то вполне вероятно, что нам удастся распутать все дело.

— Если Эдит действительно тронулась умом, она нуждалась в человеке, который бы ее опекал, — заметил Николас.

— Или караулил, — добавил Тоби.

— А потом случилось одно из двух: либо опекун лишил ее своих забот, либо она сама сбежала, — подытожил я. — И отправилась к леди Елизавете, уповая на ее помощь. Увы, мы понятия не имеем, что произошло в действительности.

— Да и с близнецами пока нет никакой ясности, — вздохнул Николас.

Внезапно на стол упала тень. Оглянувшись, я увидел высокого худого мужчину на исходе пятого десятка; одет он был в точности так же, как и я сам, — в черную адвокатскую мантию и сержантскую шапочку. Напряженно улыбаясь, он приподнял шляпу и отвесил мне поклон:

— Да ниспошлет вам Господь доброго утра, сэр. Я и не знал, что в выездной сессии будут принимать участие другие сержанты юриспруденции.

Поднявшись, я в свою очередь поклонился и представился:

— Мэтью Шардлейк из Линкольнс-Инн, к вашим услугам.

— А я — Джон Фловердью из Хетхерсета. В последнее время большинство дел, которые находятся в моем ведении, связано со здешними краями, ибо я являюсь представителем Генри Майна, главы Ведомства по делам конфискованного имущества.

Он вновь раздвинул губы в улыбке, фальшивой и неискренней; темные глаза его под кустистыми бровями оставались при этом холодными и настороженными. Узкое лицо с крупным римским носом, вне всякого сомнения, когда-то было красивым, но теперь его избороздили глубокие морщины.

— Вы тоже остановились в «Девичьей голове»? — осведомился я.

— Да. Буду здесь квартировать на протяжении всей сессии. А какое дело привело сюда вас?

— Я прибыл, чтобы дать несколько советов юридического характера мастеру Джону Болейну, обвиняемому в убийстве собственной жены.

Взгляд Фловердью стал еще более холодным и жестким.

— Да, об этом убийстве ходит много толков. Судя по всему, Болейну не избежать виселицы. После казни его земли поступят в распоряжение нашего ведомства.

— Насколько мне известно, вы уже встречались с миссис Болейн?

— Эта особа по-прежнему именует себя миссис Болейн? — саркастически расхохотался Фловердью. — Да, я с ней встречался. Предупредил, что ей пора собирать свой скарб. Если земли Болейна отойдут королю, ей придется убраться прочь.

Я ограничился тем, что молча вскинул бровь.

— Вы намерены нынешним вечером присутствовать на церемонии торжественной встречи судей? — спросил Фловердью.

— Возможно, — кивнул я.

— Я буду там непременно, — кивнул он в свою очередь; краткость моих ответов несколько его озадачила. — На сегодня у меня назначена встреча с мировыми судьями, — добавил он.

— Простите, сэр, но не располагаете ли вы какими-либо известиями о волнениях в западных графствах? — вступил в разговор Николас.

Фловердью слегка нахмурился:

— Говорят, мятежники осаждают Эксетер. В самом скором времени туда будут посланы войска. У этого сброда хватило дерзости направить королю петицию и потребовать отмены церковных реформ, прекращения войны с Шотландией и бог знает чего еще.

— Да, все эти беспорядки — весьма серьезная проблема, — проронил я.

— Говоря откровенно, дела в стране обстоят хуже некуда. В сравнении с нынешним мятежом заваруха в марте, с которой сельские сквайры справились собственными силами, представляется сущим пустяком. Правда, я слышал, что в Хэмпшире волнения уже улеглись, а протектор помиловал бунтовщиков. Помиловал! Старый король вздернул бы всех негодяев на виселицу! Как можно быть таким сердобольным? Да ведь после этого прочие простолюдины вообразят, что отныне могут безнаказанно вытворять любые безобразия.

— Весьма сомнительно, что прочие простолюдины узнают об этом помиловании, — возразил я.

Фловердью взглянул на меня с недоумением, словно поражаясь моей глупости.

— Судя по тому, что дезертиры, сбежавшие из Шотландии, и прочие бунтовщики устраивают беспорядки по всей стране, английские простолюдины уверены в своей безнаказанности! — процедил он. — Хорошо еще, что во время выездной сессии приняты особые меры предосторожности. Многие судьи приехали в Норидж в сопровождении вооруженной охраны. Но все равно эти бараны из городского совета настолько напуганы, что решили в этом году не устраивать традиционный торжественный обед. Верьте моему слову: мэр Кодд — это какая-то снулая рыба.

Отвесив мне поклон, он повернулся и удалился.

— Этому господину палец в рот не клади, — изрек Николас, глядя вслед его развевающейся мантии.

— Представляю, что будет, если он попытается выселить сыновей Болейна из отцовского дома! — заметил Тоби с издевательской ухмылкой. — Они не дадут друг другу спуску, это уж точно!

День снова выдался жаркий, и, едва добравшись до замка, я почувствовал себя усталым. Спина мучительно ныла; я уже начал опасаться, что поездка верхом из Лондона в Норидж нанесла моему хребту серьезный вред. Мы вновь оказались под мрачными сводами замка, где, несмотря на солнечный день, царила промозглая прохлада; тюремщик опять провел нас вниз по гулкой железной лестнице. Повсюду виднелись лужи, оставленные недавним дождем; от гниющей воды исходил скверный запах. Остановившись у дверей камеры Джона Болейна, я попросил своих спутников подождать в коридоре, ибо хотел обсудить с арестантом несколько деликатных вопросов.

Болейн лежал на своем тюфяке, устремив неподвижный взгляд в пространство. Его волосы и борода были спутаны еще сильнее, чем в прошлый раз; мне показалось, что за эти дни он отощал и усох. Лицо его слегка просветлело, когда я протянул ему корзинку с едой, приготовленную Изабеллой. Достав из корзинки глиняный горшок, он обхватил его ладонями, бормоча:

— Милая Изабелла… Я так скучаю по ней, так скучаю…

— Не падайте духом, мастер Болейн! — бодрым голосом произнес я. — Мы располагаем некоторыми новыми сведениями и, надеюсь, сумеем доказать вашу невиновность.

Глядя на понурого Болейна, я с трудом удержался от искушения сообщить, что в ближайшее время ему нечего опасаться виселицы. Даже если суд признает его виновным, казнь наверняка будет отсрочена, ибо леди Елизавета уполномочила меня подать просьбу о помиловании. Однако я помнил, что это обстоятельство следует держать в строжайшей тайне до вынесения вердикта; к тому же просьбу о помиловании я мог подать лишь в том случае, если сочту решение суда несправедливым. Так что я ограничился тем, что рассказал Болейну о встрече со Скамблером и о загадочном исчезновении ключа от конюшни. Выслушав меня, он покачал головой:

— То, что мои сыновья поколотили Грязнулю, меня ничуть не удивляет. Но я никогда не поверю, что они могли убить собственную мать.

— Тем не менее, сэр, у нас появилась новая зацепка, которую необходимо проверить.

— Да, конечно, — вздохнул он. — Надо признать, Джеральд и Барнабас не испытывают ко мне никаких сыновних чувств. Ни разу не соизволили навестить меня здесь.

— Скажите, вам доводилось обращаться к услугам слесаря по фамилии Снокстоуб?

— Да, в течение нескольких лет. Впрочем, не могу сказать, что близко знаком с ним. Обычно с людьми подобного рода имел дело Чаури.

— Вам известно, где он живет?

— В каком-то переулке поблизости от площади Тумлэнд, если мне не изменяет память.

— Превосходно. Думаю, мы сумеем его найти. Я так понимаю, с другими слесарями вы дела не имели?

— Нет. У Чаури был целый список ремесленников, которых он приглашал для тех или иных работ. — Лоб его пересекла складка. — Честно говоря, мне кажется, что вся эта история с ключом выеденного яйца не стоит. В первый раз Грязнуля просто не заметил ключ, тем более что уже смеркалось. Этот парень отличный конюх, но вы сами наверняка поняли: в голове у него гуляет ветер.

— Есть еще один вопрос, который я вынужден вам задать, — произнес я, набрав в грудь побольше воздуха. — Предупреждаю, это вопрос личного характера, и он касается ваших отношений с Эдит.

— Когда речь идет о жизни и смерти, о деликатности приходится забыть, — горько усмехнулся Болейн.

— Я нанес визит мастеру Гэвину Рейнольдсу. И встретил там ваших сыновей, Джеральда и Барнабаса.

— Да, с дедом они всегда неплохо ладили. Наверное, причина заключается в сходстве характеров. — Болейн вперил в меня пристальный взгляд. — Старый Рейнольдс спит и видит, как меня вздернут на виселицу. Полагаю, для вас это не тайна.

— Нет. Он сразу дал понять, что не намерен помогать нам. Скажите, а вы знакомы с его управляющим, неким Воувеллом?

— Даже не представляю, как он выглядит, — покачал головой Болейн. — Не забывайте, сэр, я не бывал в доме Рейнольдса с тех пор, как Изабелла поселилась в Бриквелле. Близнецы часто гостили у деда, но для меня двери его дома были закрыты.

— Воувелл не слишком доволен своим хозяином…

— Да уж, служить этому сварливому старикану и его угрюмой жене, которая вечно смотрит так, словно уксуса хлебнула, — работенка не из приятных, — сардонически изрек Болейн. — А теперь, когда в доме поселились еще Джеральд и Барнабас…

— Так вот, Воувелл украдкой сообщил мне кое-что важное, — перебил я. — По его словам, несколько лет назад Эдит явилась к своему отцу и пожаловалась, что вы… говоря без обиняков, силой принуждаете ее к выполнению супружеских обязанностей. Отец отослал ее прочь, заявив, что она сама выбрала свою долю и он не намерен вмешиваться в чужие семейные дела.

Болейн отвел глаза.

— Вы верите, что я способен на подобное? — произнес он едва слышно.

— Вы должны рассказать мне, как все обстояло в действительности.

Джон вскинул голову и взглянул мне прямо в глаза:

— Даже если бы я хотел воспользоваться своими супружескими правами, то никогда не стал бы принуждать Эдит силой. Поверьте, я ни разу ее пальцем не тронул. Но явиться к отцу и возвести на меня напраслину — это поступок вполне в ее духе. — Он яростно затряс головой. — Под конец нашей семейной жизни моя жена лишилась рассудка, мастер Шардлейк. Она впала в совершенное безумие.

— Простите, сэр. Но, услышав рассказ Воувелла, я вынужден был задать вам этот вопрос.

Болейн понимающе кивнул. На несколько мгновений в воздухе повисла тишина.

— Остается еще вопрос с вашим алиби, — прервал я молчание. — Вы по-прежнему утверждаете, что в тот злосчастный вечер с девяти до одиннадцати были в своем кабинете?

— Да, я был в кабинете, — ответил он после недолгого замешательства. — Просматривал документы в полном одиночестве.

— Если вы по какой-то причине находились в другом месте, то в ваших интересах не скрывать этого. Сие обстоятельство весьма важно и для вас, и для вашей жены.

В ответ Болейн молча покачал головой.

— Буду откровенен, сэр, — продолжал я. — Уверен, вы скрываете от меня правду. Поверьте, упорствуя, вы лишь вредите себе.

Болейн, казалось, колебался. Однако через несколько мгновений он упрямо повторил:

— Я был в своем кабинете.

— Что ж, предупреждаю: если мне удастся выяснить, что вы находились в другом месте, мой долг — сообщить об этом суду, — вздохнул я. — Сейчас я намерен отправиться на поиски слесаря. А после побеседую с вашими сыновьями, расспрошу их, почему они набросились на Скамблера.

— Будьте осторожны, сэр. От них можно ждать самых диких выходок.

— Я это уже понял. Мы также попытаемся найти Грейс Боун, горничную, покинувшую ваш дом девять лет назад, незадолго до исчезновения Эдит. Если она жива, то, полагаю, может сообщить нам немало любопытных сведений. А если умерла, возможно, кое-что известно ее родственникам. Насколько я помню, она оставила ваш дом внезапно, никого не предупредив заранее?

— Да, ушла, даже не получив причитавшегося ей жалованья за последнюю неделю! — Болейн покачал головой. — Девять лет назад Грейс так и не сумели найти. Сейчас она, скорее всего, мертва. — Вы предполагаете, что ее тоже могли убить? — спросил он, буравя меня глазами.

— Какая бы участь ее ни постигла, нам необходимо это выяснить. Согласитесь, практически одновременное исчезновение хозяйки и горничной вряд ли можно счесть случайным совпадением.

— Я всегда считал, что ей просто-напросто осточертели выходки Эдит, — усмехнулся Болейн. — Хотя, надо признать, Грейс пользовалась расположением своей хозяйки. Одно могу сказать: мои сыновья тут ни при чем. Им в ту пору едва исполнилось девять. — И он погрузился в унылое молчание.

— Полагаю, мы с вами увидимся завтра, — произнес я, поднимаясь. — В крайнем случае послезавтра.

— А уж на суде точно увидимся, — буркнул Джон, растянув губы в подобие улыбки.

— Болейн по-прежнему упорствует в своей лжи, — сообщил я, присоединившись к Николасу и Тоби. — Нет никаких сомнений: вечер, в который была убита Эдит, он провел вовсе не в своем кабинете. Возможно, он с кем-то встречался и у него имеются веские причины это скрывать.

— Возможно, он встречался со своей женой, которую в конце концов и убил, — равнодушно бросил Тоби.

— Впервые я склонен с вами согласиться, — кивнул Николас. — Сэр, не забывайте, наша цель — расследовать совершенное преступление, а не оправдать Болейна, — обратился он ко мне.

— Ты прав, нам поручено отстаивать справедливость, а не интересы Болейна, — ответил я после недолгого раздумья. — Но это отнюдь не означает, что он виновен. Тем более существует множество обстоятельств, которые нам необходимо прояснить. И первым делом следует отыскать слесаря.

— Вайтерингтон считает Болейна безвольным рохлей, — напомнил Тоби. — Он даже вообразил, что сможет безнаказанно отнять у своего соседа земли. Однако получил отпор, да еще какой. Слабый человек никогда не решился бы бросить вызов общественному мнению, приведя в свой дом трактирную служанку. Люди, которые хорошо знают Болейна, в один голос утверждают, что нрав у него вспыльчивый.

— Вы передали Джону рассказ Майкла Воувелла? — спросил Николас. — Как он к этому отнесся?

— Заявил, что все это ложь и наговоры. По его словам, он никогда и пальцем не тронул Эдит. При этом не отрицает, что жена его могла явиться к отцу и возвести на мужа напраслину. Говорит, Эдит впала в совершенное безумие. Но вот какой вопрос меня мучает. Всякому ясно, что Болейн обожает Изабеллу и тревожится об ее участи. А участь эта может быть весьма плачевной. Не далее как нынешним утром Фловердью сообщил нам: если Болейна повесят, Изабеллу выгонят на улицу. При этом Болейн даже не пытается составить себе убедительное алиби. Возможно, правда, которую он так упорно скрывает, способна повредить Изабелле? — Помолчав несколько мгновений, я воскликнул в отчаянии: — Господи Исусе, каждый вопрос лишь порождает новый, и ничего более!

Мастер Теобальд, хозяин «Девичьей головы», как и всегда, был рад оказать нам услугу. Побеседовав с ним, мы выяснили, что слесарная мастерская Снокстоуба находится в переулке, который тянется между площадью Тумлэнд и Элм-Хиллом.

Заведение мы нашли без труда, тем более что над дверями висела вывеска, изображавшая пару перекрещенных ключей. Внутри царил полумрак, в воздухе стоял острый запах железа. За прилавком никого не было, однако из соседней комнаты доносился стук.

— Эй, есть кто-нибудь? — подал я голос.

На мой зов явился высокий и тощий парнишка лет шестнадцати, в синей блузе и шапке подмастерья.

— Доброе утро, — приветствовал его я. — Нам нужен мастер Снокстоуб.

— Он понес заказчику готовые ключи. Наверное, скоро вернется.

— Тогда мы подождем.

Юнец не сводил настороженного взгляда с наших с Николасом мантий.

— Вы хотите заказать ключ или замок? — решился спросить он. — Или… у вас дело, связанное с законом?

Вместо ответа я сам приступил к расспросам:

— Насколько мне известно, твой хозяин много лет подряд выполнял заказы мастера Болейна, помещика из Бриквелла?

— Да, вроде того, — уклончиво промямлил мальчишка, недоверчиво глядя на нас. — Это вы толкуете про того Болейна, что сейчас сидит в тюрьме и дожидается суда?

— Именно про него. Мы расследуем дело об убийстве его жены и беседуем со всеми, кто знает мастера Болейна. Я — барристер Мэтью Шардлейк. А тебя как зовут?

— Уолтер, сэр, — пробормотал парнишка, беспокойство которого росло с каждой минутой. — Но вам лучше поговорить с хозяином.

— Разумеется, мы побеседуем с ним. Скажи, а сыновья Болейна, Джеральд и Барнабас, сюда заглядывали? — осведомился я как бы между делом. — Насколько мне известно, они недавно обращались к услугам твоего хозяина.

— Прошу вас, поговорите об этом с мастером Снокстоубом, — потупив глаза, повторил Уолтер. — Нехорошо с вашей стороны приставать ко мне с вопросами. Если хозяин узнает, что я болтал о его делах, мне достанется на орехи!

— Он хочет сказать, что хозяин побьет его! — перевел Тоби, сочтя последнее выражение непонятным для нас.

Взглянув на испуганно переминавшегося с ноги на ногу парнишку, я смилостивился:

— Ладно, Уолтер, если ты не хочешь с нами общаться, то и не надо.

Подмастерье мигом юркнул обратно в мастерскую и затаился там. Какое-то время мы провели в ожидании, разглядывая связки ключей, висевшие на стене за прилавком. Наконец дверь отворилась, и внутрь вошел низкорослый тощий человечек в кожаном фартуке; длинные сальные волосы рассыпались по плечам, а красный распухший нос выдавал завзятого пьяницу. Подобно Уолтеру, увидев нас, он слегка подался назад. И настороженно спросил:

— Чем могу служить?

— Мастер Снокстоуб, если я не ошибаюсь?

— А вы кто такой?

Многолетний мой опыт доказывал: подобный вопрос, как правило, задают люди, которым есть что скрывать. Тем не менее я представился по всей форме и обстоятельно рассказал о деле, которое привело меня в мастерскую слесаря.

— Почему это я должен обсуждать с вами своих заказчиков? — угрюмо процедил Снокстоуб, скрестив руки на груди.

Я решил, что уже хватит с ним миндальничать:

— Потому что молчать не в ваших интересах. Если вы откажетесь говорить, то в четверг вас вызовут в суд и вам придется отвечать перед судьями.

Угроза, несомненно, произвела на Снокстоуба впечатление. Отбросив гонор, он принялся объяснять со всей возможной обстоятельностью:

— Я выполнял заказы Джона Болейна в течение нескольких лет. Много раз бывал у него в Бриквелле. Сами понимаете, на ферме часто приходится чинить замки — скотина постоянно их сбивает.

— Вы изготовили ключи и замок для конюшни, где он держал своего любимого жеребца по кличке Полдень?

— Страшный зверь, — усмехнулся Снокстоуб. — Так и норовит лягнуть кого-нибудь копытом. Да, несколько лет назад я сделал замок для его конюшни. И ключи, разумеется, тоже.

— А недавно, я слышал, вам пришлось сделать еще один ключ.

— Кто это вам наплел? — подозрительно прищурился слесарь.

— Тот, кому это известно, — с ухмылкой ответил Тоби.

— Я слышал также, что вы хорошо ладите с сыновьями мастера Болейна, — заметил я. — Не всем это удается.

— Они неплохие парни. По крайней мере, с ними весело. Когда в городе устраивают травлю медведей, мы с ними всегда там встречаемся. И на петушиных боях тоже.

«Кто бы сомневался, что забавы такого рода нравятся близнецам», — подумал я, вспомнив, как в Лондоне они охотились на несчастного маленького оборванца.

— В прошлом месяце братья Болейн заказали вам копию ключа от конюшни? — спросил я напрямик.

— Нет, ничего они мне не заказывали, — отрезал Снокстоуб, и лицо его приняло непроницаемое выражение. — Уолтер! — заорал он во всю глотку, обернувшись в сторону мастерской. — Скажи, парень, кто-нибудь из молодых Болейнов был здесь в этом году? — спросил он, когда подмастерье неохотно высунул голову.

— Нет, сэр, могу поклясться чем угодно, — с нескрываемым облегчением выпалил Уолтер. — Если хотите, могу даже присягнуть на Евангелии.

— Слыхали? — повернулся к нам слесарь. — Да будет вам известно, Уолтер — мальчонка набожный. Едва у него выдается свободная минутка, бухается на колени и читает молитвы. Или бежит в церковь слушать бесконечные проповеди отца Уотсона.

Несомненно, оба — и хозяин, и подмастерье — что-то от нас скрывали. Но уличить их в обмане у меня не было возможности.

— Что ж, в самом скором времени мы выясним правду, — пообещал я, грозно обведя их глазами. — Сейчас мы уходим, но непременно вернемся. С официальным вызовом в суд. Возможно, даже с двумя.

У Уолтера отвисла челюсть, а Снокстоуб, напротив, сжал губы в тонкую линию.

— Разумеется, без этого можно будет обойтись, если вы добровольно расскажете все, что знаете, — добавил я.

— Нам нечего рассказывать, — буркнул Снокстоуб, вновь скрестив руки на груди.

— Что ж, значит, увидимся в суде, — произнес я и сделал своим спутникам знак уходить.

— Надо было припугнуть их посильнее, — сказал Тоби, когда мы оказались на улице. — Может, братья Болейн к ним в мастерскую и правда не заходили. Но слепому видно: они что-то скрывают.

— Разумеется. Но я не могу вытянуть из них признание клещами. Думаю, стоит им увидеть вызов в суд, как у обоих мигом развяжутся языки. Николас, иди в судебную контору, отыщи Барака и получи официальную бумагу. Там должно быть сказано, что слесарь Снокстоуб вызывается в суд для дачи показаний и что ему следует внести денежный залог, гарантирующий его присутствие на заседании. Не сомневаюсь, это возымеет действие. Тоби, а вы можете приступать к розыскам Грейс Боун или ее родных.

— Да, сэр.

Поклонившись, Локвуд повернулся и зашагал прочь. Николас двинулся в другую сторону, по направлению к замку. Некоторое время я стоял неподвижно, погруженный в размышления.

«Подобно утопающим, мы цепляемся за соломинку, — вертелось у меня в голове. — Но лучше иметь в руках соломинку, чем совсем ничего, — возразил я сам себе. — В любом случае в историю с ключом необходимо внести ясность».

Глава 21

Заметив, что каменные ворота, ведущие на территорию собора, открыты, я направился к ним. Возможно, говорил я себе, стоит мне посидеть и поразмышлять в тишине церковного придела, как на меня снизойдет озарение. К тому же все утро я никак не мог отделаться от неприятных воспоминаний о бродяге, умершем от голода. Тело его, как я заметил, уже успели убрать.

Внутренний двор являл собой соединение величия и разрухи. Передо мной возвышалось впечатляющее здание собора, подобно замку, возведенное из белого камня; его узкие стрельчатые окна были устремлены в небо, огромную колокольню венчал невероятно высокий шпиль. Справа, на том месте, где некогда располагался монастырь, тянулись полуразрушенные стены корпусов, в которых прежде жили монахи. Множество рабочих в кожаных безрукавках разбирали стены, сортировали камни по форме и размеру и грузили их на повозки, стоявшие неподалеку от развалин. Я долго смотрел в ту сторону, выглядывая Эдварда, мужа Джозефины, но так и не увидел его.

Главная дверь собора была распахнута настежь; грандиозное пространство, в котором я очутился, переступив порог, поистине не знало себе равных. Вестминстерское аббатство и даже Йоркский собор бледнели перед величием Нориджского кафедрального собора. Хотя в ширину он был невелик, чрезвычайно высокие арочные своды производили удивительное впечатление. Подняв голову, я увидел, что потолки украшают дивной красоты росписи. Однако разрушение не обошло собор стороной. Несколько человек разбирали часовню в одном из боковых приделов; в другом приделе рабочие, вооружившись молотками, пытались разбить на куски пышную гробницу; по всему храму стояли стук и скрежет. В дальнем конце главного нефа по-прежнему возвышалось огромное распятие; витражи в окнах тоже пока были целы, однако можно было не сомневаться: они обречены на уничтожение. Около дальней стены были сооружены шаткие деревянные леса, и рабочие, стоя на них, замазывали фрески белой краской. На память мне пришла церковь в Ветстоуне, тоже лишившаяся своих росписей. Я с удивлением подумал, что был там всего двенадцать дней назад; казалось, с той поры миновала целая вечность.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

4

Аббревиатура от латинского словосочетания «Еduardus Rex» — «король Эдуард».

5

Фловердью (англ. Flowerdew) — цветочная роса (англ.).

6

Йомены (йоменри) — в феодальной Англии свободные мелкие землевладельцы, которые, в отличие от джентри, самостоятельно занимались обработкой земли.

7

Mouse (англ.) — «мышь».