Алиса

Кристина Генри, 2015

В лабиринте разрушающихся зданий, называемом Старым городом, где живут отчаявшиеся люди, стоит больница с бетонными стенами, от которых отражаются крики бедняг, запертых внутри. В больнице есть женщина. Ее когда-то светлые волосы болтаются колтунами. Она не помнит, почему оказалась в таком ужасном месте. Только давнее чаепитие, и длинные уши, и кровь… Но однажды ночью пожар в больнице дает женщине шанс сбежать, выпрыгнув из норы, которая удерживала ее в заключении. Шанс раскрыть правду о том, что же произошло многие годы назад. Только женщина – не единственная беглянка. Что-то еще выбралось на свободу. Темное. Мощное. И чтобы узнать правду, женщине придется преследовать этого зверя до самого сердца Старого города, где кролик ждет свою Алису.

Глава третья

Она посторонилась, пропуская их в дом. Прозвучавшее имя Тесак, казалось, пропустил мимо ушей, но, тем не менее, уверенно шагнул через порог, словно всегда тут жил.

— Что с подружкой? — спросила женщина, направляясь к очагу у стены, чтобы подбросить дров.

Алиса сбросила руку Тесака, шатаясь потянулась к желанному теплу огня, и повалившись ничком на подстилку, мгновенно уснула, так и не расслышав его ответа.

Очнулась она в мягкой постели на пуховой подушке, накрытая колючим шерстяным одеялом. Она уже сто лет не спала в кровати под одеялом и теперь блаженствовала, в кои-то веки наслаждаясь уютом.

Окон в комнате не было. В дальнем углу на столике догорала свеча. Рядом с ней стояли кувшин и миска. Все тело ныло, но было чистым, а голова какой-то непривычно легкой. Ощупав голову от самой шеи до макушки, она ахнула — волосы исчезли. Свалявшийся колтун был аккуратно сострижен, оставлен только шелковистый ежик длиной в два пальца.

Потом потрогала шишку на лбу, голова страшно болела.

Рана была обработана и зашита ровным рядом аккуратных мелких стежков. Хорошо, что она при этом не очнулась.

Она приподняла край одеяла и увидела чистенькую, но поношенную муслиновую ночную рубашку. От грязи и крови не осталось и следа. Засучив рукава, она заметила лиловые синяки на запястьях.

— Парнишка сказал, это он виноват, но он не нарочно, — сообщил чей-то голос.

Алиса оглянулась и увидела у входа старушку. В руке она держала тарелку, будто знала, что Алиса проснется в эту самую минуту и захочет есть.

Старушка медленно, неуклюже доковыляла до постели и вручила Алисе тарелку с черным хлебом и куском рассыпчатого желтого сыра. Алиса приняла тарелку и прошептала:

— Спасибо.

— Ешь не спеша, — посоветовала старушка. — Николас сказал, ты болела.

У Алисы невольно вырвался хриплый короткий смешок. Она уж позабыла, что такое смех.

— Да, можно сказать, я болела, — согласилась она и вдруг разрыдалась, так горько, как давным-давно, еще в детстве.

Все эти годы «прогулок» в четырех стенах, тычков санитарок, для которых она была лишь постылой работой. Долгие ночи, когда она в ужасе просыпалась от бесконечных кошмаров, и некому было ее утешить и развеять эти страхи. И после того, как начался пожар — дым, ужас, грубая лапа, просунутая между ног. Все это было замуровано внутри, затуманенное под действием тех порошков, что ей постоянно добавляли в еду. Но теперь перед глазами вдруг предстал настоящий мир, слишком ясно, отчетливо, слишком живо, и этот кошмар было просто не передать словами.

Старушка не стала ее обнимать или притворно утешать, а просто сочувственно глядела и терпеливо ждала, давая Алисе выплакаться.

Потом протянула старый носовой платок, чтобы утереть слезы. Дотронувшись до шрама на левой щеке, Алиса ужаснулась тому, что короткими волосами его теперь совсем не прикрыть.

— Зачем вы меня остригли? — вырвалось у Алисы, хотя она совсем не то хотела сказать. Она собиралась поблагодарить за то, что отмыли, накормили, обработали раны, но вышло совсем по-другому.

— Вы оба совсем завшивели, — сухо пояснила старушка. — Привыкли уж небось за столько-то лет. Проще было остричь побольше, а остальное вычесать. Да и Николас, видать, решил, что тебе сподручней будет парнишкой нарядиться. А уж по тому, чего вы по дороге натерпелись, оно, глядишь, и верно. Вон ты какая тощая да долговязая, как есть мальчишка. Смазливая лишку, правда, даже с тем шрамом, что так печалишься. А уж в иных местах что мальчугану несдобровать, что девке. Ну ничего, Николас подсобит.

— А вы ему кто, родня? — спросила Алиса. — Тесаку?

Она никак не могла себя заставить называть его тем именем, которое слышала от старушки. Человеку, которого она знала, оно не подходило.

— Меня зовут Бесс, а он мой внучок, хоть и позабыл совсем, — сказала она. — Его мать была моей дочерью. В девятнадцать лет из дома сбежала, а через три года вернулась с ним, он еще в пеленках был, да так и оставила. По глазам было видать, оно и к лучшему.

— А что было в ее глазах?

— Как будто земли не видела, все в облаках витала, вроде тех летучих машин, на которых в Новом городе носятся. Совсем стала не от мира сего.

— Тогда вы знаете, что произошло с Тесаком? За что его в психушку посадили?

Бесс медленно покачала головой.

— Мы с Николасом уж двадцать три года не виделись, до вчерашнего дня. Семнадцать годков ему было, связался с дурной компанией. Сказала я тогда, мол, в своем доме такого безобразия не потерплю, вот он и ушел. Весь в мать, ничего не скажешь, да и я опять промашку дала, хоть и старалась оба раза как могла.

Она помолчала, но ее сожаления были видны и без слов.

— Как из дома ушел — с тех пор ни слуху, ни духу, — продолжала Бесс, — А четыре ночи назад было мне видение, приснилось, значит, что вернется он. Есть у нас в роду какой-никакой дар, хватает, чтоб понять, когда сон вещий. Вот и Николасу передался, оттого-то он про Бармаглота и заговорил.

— А я-то думала, что он все выдумал, — призналась Алиса.

— Ты что, сама ту тварь в огне не видела? — прищурилась старушка. — Или глазам своим не веришь?

— Нет, не верю, — согласилась Алиса. — Привиделся однажды то ли кролик, то ли человек, так меня на смех подняли.

— Ну, этот-то как есть настоящий, та еще пакость, — прошипела Бесс, услышав про Кролика. — Держись от него подальше, девочка, слышишь? Один раз из той норы еле ноги унесла, так вдругорядь не суйся.

От этих слов, да еще сказанных с таким жаром, Алиса просто опешила.

— Так вы знаете о Кролике?

— Говорю ж тебе, держись от него подальше, — повторила она. — В таком деле любопытство до добра не доведет. Не суй свой нос на ту тропинку. С того-то все твои беды и начались, так ведь?

— Да, — тихо сказала Алиса.

Конечно, Бесс была права. Ни к чему разыскивать того, кто столько лет являлся в кошмарных снах. И все-таки в глубине души Алиса ликовала: что бы там ни говорили, мол, все эти россказни про кролика-человека — бред сумасшедшего, она оказалась права. Еще как права.

— Послушай меня, — заговорила Бесс. — Даже не вздумай Кролика искать, не то накличешь погибель да безумство небывалое.

Алиса покачала головой:

— Не буду. Обещаю.

Старушка пристально посмотрела Алисе в глаза и кивнула, будто разглядела в них, что хотела.

— Ладно, — сказала она. — Да и недосуг тебе будет, вам с мальчишкой за Бармаглотом отправляться пора.

— Нам? Но почему?

Она вообще сомневалась в его существовании, но даже если он не выдумка, вряд ли искать его было разумнее, чем Кролика.

— Вы единственные видели, как он вырвался на свободу, то бишь только вы и понимали, что видите. Он уже вышел на охоту, с каждой новой каплей крови его жажда все сильней.

— Ну если все так серьезно, его наверняка полицейские схватят, или военные из Нового города, — предположила Алиса.

— Простому человеку Бармаглота не поймать, — возразила Бесс. — Полицейские его и разглядеть-то как следует не смогут. Захочет — человеком обернется, прошмыгнет куда угодно. А военных этих в Старый город калачом не заманишь, сама ведь знаешь. Пускай тут хоть чудища невиданные резню учинят — они и носу не покажут. Их служба — Новый город от черни охранять да чистоту блюсти, чтобы благородные дамы ненароком не запачкались.

Алиса вспомнила, что накануне Тесак ей говорил почти то же самое, и снова залилась краской. Заметив ее смущение даже при таком тусклом свете, наблюдательная старушка усмехнулась:

— А ты, дорогуша, не из наших краев, как я погляжу? Ну, раз у Кролика не сгинула, небось не робкого десятка, не то что другие. Сказано мне было в том видении, что Бармаглота искать вам с Николасом вместе суждено. Знать, есть в тебе что-то особенное, да не открылось пока.

Старушка так пристально изучала Алису, что та не выдержала и отвернулась. Ее вдруг возмутила такая бесцеремонность женщины, той самой, что с ней нянчилась безо всякого повода.

Кто она такая, чтобы указывать Алисе, что делать? Целых десять лет ее шпыняли все, кому не лень… да и раньше, когда жила с родителями, они постоянно командовали, выговаривали, от них она только и слышала: «Нет, Алиса, так нельзя, это неприлично. Не водись с этой девочкой. Она тебе не ровня».

У нее никогда не было свободы выбора, возможности быть самой собой и решать, как поступить. А тут какая-то странная старуха заявляет, что ничего не изменилось. Алиса не обязана разыскивать какого-то кошмарного маньяка, и ничья бабушка, даже ясновидящая, ее не заставит.

Старушка ухватила Алису за подбородок и развернула к себе.

— Ну уж нет, — промолвила она. — от судьбы не спрячешься, даже не мечтай. Было мне видение, а что напророчено, того назад не воротишь. Сколько за волей ни гоняйся, а судьба все равно настигнет да назад притащит.

Глаза у Алисы снова наполнились слезами.

— Где же справедливость?

— Ну, справедливо или нет, не нам судить, — Бесс встала. — Отправляйтесь на улицу Роз, проведайте Чеширского. Он вам поможет, укажет, куда держать путь. Николас скоро вернется. Оденься.

Она указала на вешалку с одеждой возле кровати.

— А куда ушел Тесак?

— Раздобыть мне кой-чего, а то приходится мальца какого-нибудь нанимать, чтобы донести до дома. Парня надо было чем-то занять, Николаса — то. Чуть не спятил, когда ты сомлела, все над тобой сидел, пока не услала его.

Бесс уже вышла, но Алиса так и застыла, уставившись в тарелку, что держала в руках, едва притронувшись к хлебу с сыром. Слова старушки звучали эхом в голове: «Сколько за волей ни гоняйся, а судьба все равно настигнет да назад притащит».

Почему же именно Алиса должна найти Бармаглота? Ничего особенного в ней не было. А что им с Тесаком делать, когда они и впрямь его найдут? У Тесака, может, и есть дар ясновидения, но он вовсе не волшебник, как и Алиса.

В раздумьях она надкусила краюшку. Хлеб оказался таким вкусным, не то что больничная еда. У Алисы вдруг проснулся зверский аппетит, и она запихнула в рот все что осталось, не успев прожевать как следует.

Как же она проголодалась! Такого голода ей испытать еще не доводилось. Хлеб исчез в мгновение ока. Но при виде сыра желудок вдруг снова скрутило. Она выронила сыр на тарелку, выскочила из-под одеяла и бросилась к столу.

Босые ноги зябли на голом полу. В кувшине, как и ожидалось, плескалась вода. Она припала к нему и стала огромными глотками хлебать ледяную воду, горло обожгло огнем, в груди защемило. Тогда она оперлась руками о стол, с трудом втягивая воздух, пока не отпустили судороги и тошнота, и ей наконец не полегчало.

Одеяло осталось на кровати, и теперь Алису начал пробирать холод.

Потянуло дымком, и вспомнив об очаге в соседней комнате, где весело потрескивали поленья, она поспешила переодеться, чтобы поскорей подобраться к нему поближе и согреться.

На вешалке оказались мужские штаны, грубая белая рубаха и серая куртка с кепкой. Алиса разложила вещи на кровати и постаралась не вспоминать об изящных платьях, что носила раньше, когда жила в Новом городе. «С прежней жизнью покончено. В конце концов, такая одежда лучше больничной робы».

Она стянула ночнушку через голову и замерла, осматривая себя. Вся правая грудь — сплошной лиловый синяк, живот и бедра в ссадинах. На лодыжках тоже виднелись лиловые отметины от пальцев, ступни сбиты в кровь.

Кости так и выпирали под бледной, чуть ли не прозрачной кожей, все тело ломило от вчерашних усилий. Очень давно она не ходила так много и далеко и уж, конечно, никогда не прыгала в реку из окна третьего этажа.

Уловив краем глаза какое-то движение, она оглянулась и обнаружила, что занавеска в проходе отдернута, а на нее уставился какой-то незнакомец. Сердце ухнуло в пятки, она открыла рот, чтобы закричать, но не смогла выдавить ни звука.

У него были черные, очень короткие волосы с проседью, гладко выбритое лицо с ввалившимися щеками и острым подбородком. Штаны и рубаха такие же простые, как у нее. Голос понемногу прорезался, и тут она узнала его глаза. Такого блеска в этих свинцово-серых глазах она еще не видела.

Оцепенев от этого взгляда, с трепещущим, как мотылек в паутине, сердцем, она молча смотрела, как он приближается к ней, задернув за собой занавеску. Оказавшись рядом, он потянулся к ее щеке, той самой, где много лет назад зияла страшная рана.

Почувствовав на лице его ладони, она удивилась, какие они огромные, и какой он высокий, гораздо выше нее. Вблизи стало заметно множество затянувшихся светлых шрамов по всему лицу, раньше скрытых бородой. Его рука скользнула по ее рассеченной много лет назад щеке.

Он опустил руки и встал перед ней на колени, с такой нежностью прижавшись щекой к животу, что она чуть не разрыдалась. Потом обнял за бедра, не причинив ей боли, но так крепко, что она почувствовала, он не хочет ее отпускать. От этого прикосновения кожа будто таяла, словно он пытался слиться с Алисой в единое целое.

Она погладила его по голове, остриженой еще короче, чем у нее, по густой жесткой щетине, и оба замерли, прислушиваясь к дыханию друг друга, пока не задышали в едином ритме.

После Тесак поднялся, усмирив бушующий в глазах огонь, пригладил ей волосы и молча вышел.

Алиса быстро оделась, пытаясь унять дрожь в ногах то ли от холода, то ли от волнения из-за случившегося. Штаны не держались на ее костлявых боках. Она зажала руками пояс штанов и поковыляла босиком в большую комнату.

Бесс с Тесаком стояли рядом, обсуждая разложенные на полу вещи. Старушка заметила Алисины мучения.

— Сейчас принесу тебе веревку, — сказала она, вышла в коридор и исчезла в одном из проемов.

— Извини, — Тесак показал на штаны, которые оказались еще и немного длинноваты. — Второпях выбирал, больше по длине, на ширину и не посмотрел.

Алиса подошла ближе к очагу, ей жутко хотелось согреться, а еще было любопытно, что же лежит на полу.

— А куда ты торопился? — спросила Алиса.

— А?

Тесак уже снова рассматривал разложенные предметы.

— Почему ты спешил, когда брал одежду?

— Ну, — усмехнулся он, и у нее потеплело на сердце. Ей еще не доводилось как следует разглядеть его улыбку: — Она сушилась на веревке, и я ее стянул.

— Тес, — упрекнула его Алиса, — зачем надо было воровать? Ты же у того барыги полный кошель золота отобрал!

— Пришлось кое-что прикупить, так что осталось меньше. Опять же, там, куда мы идем, оно еще пригодится. Бесс говорит, когда доберемся до места, к Чеширскому нас пропустят, только если скажем, что мы от нее. Но насколько я помню, по дороге еще много рук придется позолотить.

— Ты помнишь? — переспросила Алиса.

Тесак удивленно посмотрел на нее.

— Да. Почему-то помню.

— Только это, или что-нибудь еще?

— Пока только это. Как будто в нужный момент вспоминается только самое необходимое.

— Что это за вещи? — спросила Алиса.

— Запасы.

Алиса подумала, что их представления о запасах сильно отличаются.

Если бы за ними послали Алису, она бы принесла еду, одежду и одеяла — все необходимое для выживания. Но сейчас перед ней был скорее арсенал.

На полу лежало два ножа, обычный кинжал с обтянутой кожей рукоятью и второй потоньше, как у мясников, с прямым обухом. Несколько мотков веревки разной толщины и длины. Заметив небольшой топор, Алиса покосилась на Тесака, и тот, проследив за ее взглядом, покачал головой:

— Думаешь, он мне что-нибудь напоминает? Нет. Хотя в руку ложится как влитой, прямо как продолжение меня.

На полу лежал еще один предмет, моментально приковавший к себе ее взгляд.

— Это что?.. — указала она, неуверенная даже в том, как правильно произносится это слово, ведь до сих пор видела такое только на картинках.

Тесак снова усмехнулся, и она поняла, что в глубине души, под всей этой кровью и безумием он до сих пор оставался сорванцом, озорным мальчишкой-проказником.

— Да. Пистолет.

— Пистолет, — повторила Алиса. Она бы не так сильно удивилась, признайся Тесак, что он волшебник: — Только королевской гвардии позволено носить такое оружие. Их не выдают даже солдатам, охраняющим Новый город.

Тесак наклонил голову вбок, словно видел ее впервые.

— Ты всегда веришь тому, что тебе рассказывают?

Алиса сразу почувствовала, что сморозила глупость, и покраснела.

— Нет. Раньше верила. Сейчас даже не знаю.

— Алиса, ни полиции, ни военным, ни правительству на слово верить нельзя, — предупредил Тесак. — Они не за твое счастье радеют, им лишь бы тебя приструнить, чтобы заправилам в Новом городе хлопот было меньше. Солдаты вооружены, Алиса, это ясно как день. Просто не выставляют оружие напоказ.

Пускай у солдат и было оружие, но то, что Тесак собирался носить такое при себе, ее не на шутку встревожило.

— Это же запрещено. Пистолет сразу привлечет лишнее внимание, не то что нож.

— Само собой, среди шпаны поножовщина — дело привычное, поэтому с ножами проблем нет, — кивнул Тесак. — Не переживай. Мы его спрячем. На крайний случай.

Алиса с сомнением взглянула на него, но ничего не сказала. Тесак собрал с пола весь арсенал и так ловко попрятал ножи, топор и пистолет под одеждой, что заметить их было невозможно. Веревки оказались в небольшом мешке вместе с какими-то свертками ткани, которых она раньше не заметила.

— А это что?

— Плащи. Ночью они лучше одеял. Их никогда не потеряешь, если вдруг придется уносить ноги. И хотя днем тебя видно издалека, зато в сумерках становишься просто невидимкой.

«Оказывается, он подумал не только о том, как постоять за себя», — подумала Алиса. Ей было так тепло у очага, что совсем не хотелось уходить, как, впрочем, и думать о том, что с ними будет, когда они переступят через этот порог и выйдут наружу.

Если обнаружится, что они сбежали из больницы, их ждет немало неприятностей. Но если Тесака поймают с пистолетом, его пристрелят на месте. Без суда и следствия. Может быть, даже из его собственного оружия. При этой мысли она вскинула голову и уставилась на Тесака.

— Ты чего? — спросил он.

— Ты купил пистолет, чтобы не возвращаться в больницу, — заключила она, и сама удивилась, услышав в голосе обвинение, даже злость. — Ты прекрасно знаешь, если тебя с ним поймают, то убьют на месте.

Тесак кивнул.

— Да. Я же говорил, назад мне дороги нет. Не вынесу даже мысли, что снова окажусь взаперти. И они разлучат нас, Алиса, никто больше не подбодрит через мышиную норку. Нас будут держать порознь, подумать только, это еще страшнее, чем оказаться в клетке. Вот и решил, что выход есть всегда. Для себя я его нашел. И тебе предлагаю.

Она понимала, о чем он говорит: сначала убить ее, из пистолета, ножом, в конце концов голыми руками, главное, не дать им снова засадить ее в клетку.

Сначала он убьет ее, из ружья, ножом или кулаками, как придется, и она никогда больше не окажется в заточении. Наверное, если бы кто-то другой так спокойно заявил, что готов убить своего спутника, она бы пришла в ужас. Но от Тесака это звучало равносильно предложению выйти за него замуж. Это самое большее, на что он мог пойти ради нее, так он показывал, как много она для него значит.

При мысли о возвращении в тюрьму к горлу подкатила горечь. Но все же она не могла решиться принять такое предложение, она ведь еще и не жила толком, как же тут добровольно принять смерть? Еще слишком рано.

— Спасибо, я подумаю.

Тесак кивнул и занялся своими делами. В комнату вернулась Бесс с кожаным ремешком и каким-то красным блестящим предметом на серебряной цепочке.

— Насилу отыскала, — сказала она, как бы оправдываясь за долгую отлучку. — Как сквозь землю провалился.

Алиса взяла ремень, рассеянно обернула вокруг пояса и затянула штаны, не в силах оторвать взгляд от амулета, поблескивающего в свете очага.

— Это тебе, — сказала Бесс. — Когда-то давным-давно, до Очищения, он принадлежал моей пра-пра-пра-прабабушке, настоящей волшебнице. Оберег.

Бесс протянула его Алисе, замершей в нерешительности:

— Что вы, разве можно отдавать фамильные ценности?

Бесс фыркнула:

— Родни-то у меня кроме Николаса не осталось, а от него поди дождись, когда невесту в дом приведет, вот ты, считай, и будешь. Бери, все равно пропадет — мне уж недолго жить осталось, а там украдет кто-нибудь.

Алиса подумала, что ясновидение, должно быть, ужасный дар, если можно увидеть час собственной смерти. Она заметила, как замерли руки Тесака, когда старушка так обыденно упомянула о своей кончине. Значит, не такой уж он бесчувственный. Наверное, в глубине души остались воспоминания о маленьком Николасе и бабушке, которая ничего для него не жалела.

Бесс с легким раздражением снова протянула цепочку, и Алиса взяла ее, внимательно разглядывая драгоценный камень, переливающийся на ладони.

— Это же роза, — сказала она и вдруг на нее нахлынули воспоминания о бесконечных рядах алых роз, растущих в саду, об узоре из роз на платье, в котором она была, когда они улизнули вместе с Дор.

— Моя мать… — начала она, и чуть не потеряла сознание. — Мама обожала розы, они у нее росли не по дням, а по часам. Таких чудесных роз ни у кого не было, она даже не разрешала садовнику ей помогать.

Тут перед глазами всплыло другое воспоминание, но она приберегла его для себя: ее крохотная пухлая ручка в маминой изящной и элегантной руке, лучи солнца, просвечивающие сквозь ее золотистые волосы, сияющие словно нимб, склонившееся к Алисе улыбающееся лицо и воркующий голос: «Алиса, ах ты мой бутончик, розочка моя».

Что случилось с той женщиной, любящей матерью? Почему она разлюбила израненную и напуганную Алису? Почему отослала Алису прочь, в самое ужасное место на белом свете?

Она подумала, что уже достаточно оплакивала прошлое, но прежняя боль снова всколыхнулась в груди, и на глаза опять навернулись слезы.

Бесс глядела на нее все так же сочувственно и терпеливо, и вскоре Алиса вытерла слезы.

— Спасибо, — поблагодарила она и надела цепочку через голову.

Роза, оказавшись у нее на груди, засияла, словно внутри загорелась свеча. Бесс ахнула, и, ухватив Алису за подбородок, заглянула ей в глаза.

— Ты. Ты, — твердила она.

Тесак вдруг вскочил, побелев как полотно.

— Бармаглот. Он близко, — сообщил он, закатил глаза и рухнул на пол.