Лучшее лекарство

Кристин Хэмилл, 2018

Всё-то ему шуточки… Хулиган отбирает деньги на обед – ну смешно же, неразделённая любовь – классный повод поугорать, оставили после уроков – да тут можно выдать целый стэндап. Филип так тренируется. Он будет комиком и превзойдёт великолепного Гарри Хилла! Но пока ему только двенадцать, и слава впереди не маячит. Даже наоборот: кажется, дар рассмешить пропал, мама почему-то все время тихонько плачет, а вместо забавных сценок теперь сами собой пишутся стихи. Нет, с миром точно творится что-то не то. Если кто и способен помочь, то только лучший комик на свете, сам Гарри Хилл! Несмотря на юмор, это совершенно серьезная история о том, как с болезнью близкого человека переворачивается твоя жизнь. Безответные чувства, безответные письма кумиру, пугающая неизвестность – писательница Кристин Хэмилл мастерски вырисовывает тревожный фон этой повести, где смешное мешается с грустным, как это всегда и бывает. И разве не смех – лучшее лекарство?

6. И поэзия безючая

Отбыв своё наказание, я пошёл домой кружным путём. Надо было подумать. Очки я оставил в школе, и идея врать маме по их поводу бесила меня не меньше, чем идея выложить всё как есть. Проще проигнорировать это.

Но стоило мне открыть дверь, как она уже была тут как тут, ждала. Опять.

— Мне надо в туалет, — с порога заявил я, не придумав ничего лучше.

— Это не подождёт? — ответила она. — Мне надо с тобой поговорить.

— Прости, мам, ты знаешь, как это бывает. Мне надо в туалет.

И я взбежал по лестнице.

В ванной я был в безопасности. Вот только сидеть там негде, кроме как на унитазе. Забавно, обычно ты и не думаешь о подобных вещах. Я опустил крышку и сел.

Первое, что я в тот день узнал: крышки для унитазов очень жёсткие. Удобно на них не расположиться никак. Я вздохнул и достал стихи миссис Грей из рюкзака, но сосредоточиться не получалось. Как-то глупо было рассиживаться тут в школьной форме, словно я человек с карнавала, попавший на нудистский пляж. Нашлось единственно верное решение: стянуть штаны с трусами, поднять крышку и устроиться как положено, на сидушке. Намного естественнее. Я вновь взялся за листы. Определённо, так лучше! Вот так я и обнаружил себя погружённым в поэзию, тогда как штаны мои болтались вокруг лодыжек.

Все эти дела с безответной любовью — жутко замороченные. И очень долгие. Семь страниц длиной, если быть точным. К сожалению, я и без очков могу читать прекрасно, и это было невыносимо. Всё, в чём я нуждался, так это в каких-нибудь «Простых советах для безответно влюблённых», желательно, чтобы советы были разбиты на короткие пункты. Но вместо этого я получил пространный и довольно бессвязный рассказ о давно умерших людях.

Всего там было три стихотворения. Первое — от парня по имени Китс^[6], и называлось оно «Ода к соловью». Мне название не понравилось. Слушайте, ну птица же и не должна отвечать взаимностью человеку, нет? Впрочем, начальная строчка оказалась довольно многообещающей:

От боли сердце замереть готово, и разум — на пороге забытья…^[7]

М-м-м, неплохо. Я бы только чуть поменял слова. Я поёрзал на унитазе.

От боли попа замереть готова, и бёдра — на пороге забытья…

Миссис Грей то и дело говорит нам искать параллели со своей жизнью в работах великих авторов. Думаю, мой подход её бы впечатлил.

Я прочитал стихотворение до конца, но оно с тем же успехом могло бы быть написанным на суахили: ни черта не понятно, о чём в нём речь. Поэтому я не стал разбираться со следующими семью четверостишиями, а раз их было всего восемь, то с Китсом на этом закончил. Следующий на очереди — Гилберт Кто-то-там или Кто-то-там Гилберт^[8]. Точно не помню, потому что никаких упоминаний Люси в его опусе не обнаружилось, и я отбросил этого Гилберта в сторону. Шикарно — с двумя разобрались, остался последний.

Перевернув страницу, я сразу понял: Люси. Вот она.

Написал некто по фамилии Вордсворт. «Подходящее имя для поэта»^[9], — подумал было я, но быстро разочаровался. Вы бы видели этот текст! Он длился и длился, страница за страницей. Я-то полагал, что вся фишка поэзии в том, чтобы уместить идею на одной страничке! Чувствуя себя обманутым, я всё-таки решил прочитать это стихотворение.

Какие тайны знает страсть!

Ух! Этот кусочек действительно обращался ко мне, потому что я и правда скрыл и от Люси, и от Энга, что однажды в столовой так засмотрелся на Богиню, что мангово-гранатовый смузи попал мне не в то горло, и чуть там же не умер.

Остаток стихотворения ко мне уже не обращался — или я просто не понял его послания. На сколько я смог разобраться, это была история о каком-то парне, который едет верхом мимо дома своей возлюбленной, окутанный лунным светом, и думает: «ОМГ! А что, если она, типа, померла?» Я уже решил было, что Вордсворт был малость недалёким: ну кто в здравом уме воображает, будто его девушка без видимой причины мертва? Но потом я наткнулся на вот эти строки:

Я на свиданье мчался к ней,

Со мной луна плыла^[10].

Конечно, я не знаю тебя, Вордсворт, но вообще это чисто сталкерство. Если бы я пробрался к дому Люси лунной ночью и сновал бы у неё под окном, она бы, несомненно, вызвала полицию. И ещё одно. Вордсворту стоило бы поучиться строить предложения. Писал бы если задом наперёд я, убила бы меня учительница. И становилось только хуже: чем дальше я продвигался, тем меньше понимал. Мои ягодицы словно прилипли к сидушке и начали неметь, а ведь миссис Грей ещё меня расспросит об этом (о стихах, не о заднице), и… Помогите!

В этот момент зазвонил телефон. Энг. Представляете? Стоит только позвать на помощь — и она тут как тут!

— Да ты медиум, что ли? — воскликнул я.

— Почему это? — удивился он. — Тогда б я куда больше знал обо всём.

Он жевал какие-то печеньки. Хруст выдавал его с головой. Еда — любовь всей Энговой жизни. Я про это особо не говорил раньше, потому что вообще-то Энг беспокоится о своём весе и мне не хочется привлекать к теме лишнее внимание. Мне показалось, что мама стоит прямо за дверью, так что я понизил голос.

— Нужна твоя помощь, — прошептал я в трубку.

— Ты чего шепчешь? — спросил он.

— Потому что я сижу в туалете.

— Тьф-ф-фу! — простонал Энг. — Ты мешаешь мне есть.

— Энг, — взмолился я. — Ты должен мне помочь.

— Ты хочешь, чтобы я приехал и вызволил тебя из туалета?

— Бесючие стихи, — проговорил я, игнорируя его чавканье.

— И мне что с этим делать? — промямлил он сквозь печенье.

— Объяснить их.

— Я что, главный спец? Я ж не поэт.

— Ты был здесь, ну, то есть в школе, в тот день!

— И что? Я уже был здесь, когда появился на свет, но не помню об этом вообще ничего.

Спорить с подобной логикой бессмысленно, так что я и не стал спорить.

— Ты же говорил, что этот стих о Люси был хорошим, — я попробовал надавить на чувство вины.

— Не-а. Я сказал лишь, что он был о ком-то по имени Люси.

— Энг. Ты точно говорил, что там про безответную любовь.

— Да нет же. Я рассказал, что мы читали стихотворение о безответной любви, а потом ещё стихотворение о ком-то по имени Люси. Какое из них какое, не знаю. Было ещё третье, но о нём в моей памяти ни следа.

— Задница болит, — сказал я.

— Правда? По-моему, такой стих я бы точно запомнил.

Мне показалось, что Энг знает о поэзии не больше меня.

— Послушай. Приканчивай там своё печенье и сосредоточься. О чём было стихотворение про Люси?

— Да кто его знает.

— Напрягись! Это важно.

— Окей, — Энг громко сглотнул. — Я думаю, миссис Грей объясняла, что Вордсворт писал стих о природе любви или чего-то в этом духе. И он ещё с ума сходил по Люси, но она может быть вымыслом, он тупо её придумал как символ или чего-то такое.

Символ!

— Ты что, имеешь в виду, что её не существует? — В тот момент я потерял всякую веру в Вордсворта. Ну кто будет придумывать себе девушку, чтобы она была символом чего-то! В трубке снова раздалось жевание, Энг будто не осознавал всю важность ситуации, и мне хотелось его задушить. Может, он просто ничего не понял! — Чёрт возьми, Энг! — вскрикнул я. — Да помоги же мне!

Видимо, я и вправду громко выкрикнул эту фразу, потому что мама быстро поднялась по лестнице и принялась стучать в дверь. Я так испугался, что чуть не обмочился. Впрочем, проблемой бы это не было: я же сидел на унитазе — но всё-таки лучше держать свой мочевой пузырь под контролем, верно?

— Филип, у тебя всё в порядке? — спросила она через дверь. Голос у неё был встревоженный.

Ну серьёзно, а что со мной может произойти в туалете?

— Пусти меня, — проскрипела она.

Напоминаю: мне двенадцать, даже почти уже тринадцать. Помощь с унитазом мне определённо не нужна.

— Уйди! — прошипел я.

— Ну да, ну да, пошёл я нафиг, — обиделся Энг.

— Не ты, — пояснил я. — Она.

— Она? — взвизгнул мой друг. — Ты что там, с девчонкой?

— Заткнись, дурында! — ответил я на его визг.

— Не смей так со мной разговаривать! — завопила мама. — Выходи оттуда немедленно.

— Прости, я не имел в виду тебя!

Но она уже не слышала, потому что бежала обратно на первый этаж.

— Ну и вали! — заорал я.

— Опять. Меня достало, — сказал Энг, но не повесил трубку.

Мама заплакала. Сильно, со всхлипами.

— Я не для того тебя растила, чтоб ты со мной так разговаривал! — стенала она. — У меня такой стресс сейчас, мне нужна твоя помощь… (всхлип)…и любовь.

На этих словах она высморкалась. Звук был такой, словно кто-то убивал слона.

— Прости, — произнёс я. — Ты же знаешь, что я люблю тебя.

— Что?! — изумился Энг.

— Да не тебя, тупица, — ответил я.

— Кого это ты тупицей называешь?! — проревела мама.

Единственным выходом из ситуации было опустить голову в унитаз и нажать на смыв, но тут кто-то позвонил в дверь.

— Кто там? — испуганно спросила мама.

— Да как я знать-то могу? Ты разве не заметила, что я сижу в туалете?

Звонок повторился, и человек за дверью подёргал задвижку почтового ящика.

— Эге-гей! Кэти, пусти меня, — проворковала гостья. — Я с подарочками!

Это была Сьюзи, лучшая мамина подруга. Аллилуйя. Мама высморкалась ещё раз и пошла открывать.

Я приложил телефон к уху и сказал Энгу: «Уф, теперь наконец о Вордсворте…»

Но друг мой уже отключился.

Примечания

6

Джон Китс (1795–1821) — знаменитый поэт-романтик, классик английской литературы.

7

Перевод Евгения Витковского.

8

Сэр Уильям Швенк Гилберт (1836–1911) — английский драматург, поэт и иллюстратор.

9

Уильям Вордсворт (1770–1850) — английский поэт-романтик. В фамилии Вордсворта содержится слово «word», которое переводится как «слово».

10

Перевод Самуила Маршака.