Дорогой враг

Кристен Каллихан, 2021

Мы ненавидим друг друга с самого детства. Мейкон Сэйнт всегда был хорош собой, но я знаю, что он – сущий дьявол. Вдобавок к его скверному характеру он еще и встречался с моей противной сестрой Самантой. Так себе расклад. Когда Мейкон и Сэм расстались, я была безумно рада! Думала, больше никогда его не увижу. Но я ошиблась. Десять лет спустя мне пришло сообщение. Сэм украла ценную вещь у Мейкона, а он – восходящая звезда Голливуда. И этот наглец намерен идти в полицию. Чтобы выплатить долг Саманты, я стала… личным поваром и помощницей Мейкона Сэйнта! Хуже не придумаешь. Как и в детстве, между нами летают искры. Только если раньше они имели привкус горечи, то теперь я чувствую сладость. Надеюсь, мой новый рецепт по выплате долга не обернется полной катастрофой.

Глава восьмая

Мейкон

Руль сильно давит на скулу, подушка безопасности сжалась под шеей, а горячий метал впивается в ногу. Дождь льет сквозь разбитое окно, смывая все, отчего кровь быстрее заливает глаза. Я чувствую боль. По всему телу.

Откуда-то сверху доносится слабый голос сотрудника автосервиса.

— Мистер Сэйнт? Вы попали в аварию? Мистер Сэйнт?

Во рту разливается металлический привкус крови.

— Мистер Сэйнт?

Я здесь. Не оставляйте меня.

— Мейкон? — раздается сладостный, тягучий, как мед, голос. Мне хочется попробовать его на вкус, ощутить на своей коже. — Мейкон?

Вспышка камеры ослепляет глаза.

Боже, посмотрите на него. Он и вправду травмирован. Разве мы не должны вызвать помощь?

Мы только сделаем еще один снимок. Потрогай мышцы его рук. Они такие твердые.

Они фотографируют меня, застрявшего в машине. Они, черт возьми, лапают меня. Пока я скручиваюсь от боли. Чья-то рука хватает меня за плечо. Я кричу, размахиваю руками и попадаю по чему-то твердому. Раздается сильный грохот.

— Мейкон! Какого черта?

Это ее голос, уже не медово-сладкий, а резкий и сердитый. Голос, который я никогда не смогу выкинуть из головы. Голос, который вытаскивает меня из тумана воспоминаний. С каждым вздохом зрение проясняется. Делайла стоит на коленях на полу, собирая остатки того, что выглядит как мой ужин.

— Черт, прости, — говорю я, искренне ужасаясь, что замахнулся на нее.

— Да что на тебя нашло? — шипит она. — Я несколько раз позвала тебя по имени, а ты просто сидел и смотрел в окно.

— Я спал. — Провожу рукой по лицу и понимаю, что оно все влажное от пота. — Я сделал тебе больно?

— Я в порядке. Но вот поднос может возмутиться, что его ударили. — Она бросает на меня свирепый взгляд, и я готовлюсь к еще одному выговору, но суровое выражение ее лица смягчается. — Тебе приснился кошмар?

— Просто был дезориентирован. От обезболивающего у меня мутнеет рассудок.

Поза Делайлы становится расслабленной.

— Мне не следовало хватать тебя, не проверив, проснулся ли ты. Папа всегда говорил, что опасно будить людей во время кошмара.

— Это был не кошмар. — Ложь вылетает слишком быстро. По-видимому, оттого, что я привык лгать. Мне чертовски не хочется видеть жалость в ее глазах. — Хотя согласен, что не стоит хватать людей, пока они спят. Немного грубо, скажу тебе. — Боже, Мейкон, заткнись. Мерзкий хам. Но, видать, я ничего не могу с собой поделать рядом с этой девушкой.

Она морщит нос.

— Похоже, вести себя как заноза в заднице — обычное для тебя дело.

— Мы снова говорим о моей заднице. — Я заставляю себя улыбнуться. — Ты так много о ней думаешь?

Ее ответная улыбка жалит и кусает.

— Я думаю о том, как пнуть тебя по ней каждый раз, когда мы находимся в одной комнате.

Смех вырывается на свободу, давя на ноющие ребра.

— В это я могу поверить. Погоди, давай я помогу тебе. — Не задумываясь, наклоняюсь, чтобы помочь ей, и тут же жалею об этом, когда укол боли пронзает бок. Делайла слышит мое шипение и следит за тем, как я откидываюсь на спинку кресла.

— Мейкон, когда ты признаешь, что тебе больно? — она поднимается, чтобы помочь.

Дрожь пробегает по спине. От мысли, что она прикасается ко мне из жалости, у меня стынет кожа.

— Не надо, — огрызаюсь я. Разум кричит, что я делаю только хуже, но рот не хочет закрываться. — Не прикасайся ко мне.

Делайла замирает, не убирая от меня руку. У нее тонкие пальцы с коротко подстриженными ногтями и многочисленными мелкими шрамами и мозолями, портящими кожу. Руки шеф-повара. Она сжимает свои умелые, измученные пальцы в кулак.

— Не прикасаться? — мрачно повторяет она, в ее словах все еще слышится боль и возмущение. — Серьезно?

Жар окутывает шею. Я не знаю, как объяснить ей, почему не могу позволить ей прикасаться к себе прямо сейчас.

— Мне не нужна помощь.

Секунду Делайла пристально смотрит на меня. Меня захлестывает стыд. Слишком давно я не испытывал подобных эмоций и вот теперь задыхаюсь от них.

Но именно это она и делает со мной — разоблачает, обнажает все углы души, которые я хочу скрыть, которые необходимо скрыть.

Раздраженный, пытаюсь откатиться назад. Колеса кресла наезжают на упавший поднос, и тот хрустит.

— Вот блин!

— Позволь мне… — Она протягивает руку, но я отступаю.

И ударяюсь об угол стола больным боком.

— Черт!

Делайла встает в попытке помочь.

— Ты не туда едешь.

— Я не…

Внезапно вокруг нас воцаряется балаган, когда я нажимаю на рычаг и кресло начинает врезаться во все подряд. Делайла прыгает по комнате, чтобы колеса не раздавили ей пальцы на ногах, и кричит, чтобы я позволил помочь.

— Я сам, — огрызаюсь я. — Просто отойди.

Ее щеки заливает темно-красный румянец.

— Ты кружишь как сердитая пчела! Успокойся.

— Не говори мне… — Лампа с грохотом падает со стола. — Проклятие! — кричу я. — Оставь меня в покое, Делайла!

Мой приказ обрушивается с силой, подобной кнуту, от которой Делайла вздрагивает. Этого достаточно, чтобы заставить нас остановиться. Тяжело дыша, я смотрю на нее одну ужасную секунду: удивленно распахнутые глаза, приоткрытые губы и взволнованное дыхание. Затем на ее лице появляется вспышка знакомого мне гнева, который я не видел десять лет.

— Да что, черт возьми, с тобой происходит? — кричит она, подбоченясь.

Делайла стоит надо мной, как учительница, готовая прочитать лекцию. Повязка на моей груди давит.

— Ничего, что не могло бы исправить предоставление личного пространства.

Делайла громко и протяжно фыркает.

— Вряд ли это то, что тебе нужно. Ради всего святого, Мейкон. Ты нанимаешь меня отчасти для того, чтобы я помогала тебе, пока ты выздоравливаешь, но, как только я пытаюсь предложить тебе помощь, у тебя начинается истерика.

Истерика? Я начинаю нервно щелкать зубами.

— Я тебя не нанимал. Ты сама пришла ко мне. — Я ударяю большим пальцем по груди, как бы подчеркивая эти слова. — И часть сделки заключалась в том, что ты будешь беспрекословно подчиняться моим приказам.

Видно, что она изо всех сил старается сохранять хладнокровие. Делайла делает глубокий вдох, отчего ее грудь высоко поднимается. Не хочу уделять этому внимание. Не хочу, чтобы она находилась рядом.

— Послушай, — начинает она, — я просто пыталась помочь тебе выбраться из-под стола.

Теперь мне становится тесно в собственной коже, теле, одежде. Я разоблачен.

— Я сказал, что мне не нужна твоя помощь.

— Все говорит об обратном.

— Убирайся.

Она лишь приподнимает бровь, скрещивая руки под своими пышными сиськами.

Во мне поднимается неуправляемая ярость, беспомощность и отчаяние. Неприятный жгучий поток эмоций разливается по телу, и, не задумываясь и не заботясь ни о чем, я выплескиваю его наружу.

— Убирайся! Проваливай!

Крик звенит в ушах, разносится по комнате. Он такой громкий, яростный, что Делайла буквально подпрыгивает. Ее прекрасное лицо бледнеет, и, не сказав больше ни слова, она выбегает из комнаты.

Я смотрю, как Делайла убегает в ужасе от моего поведения. Я никогда не выходил из себя, особенно из-за чего-то настолько неважного и несущественного. Она пыталась помочь. А я оттолкнул ее и накричал.

Непрощенный образ моего отца, стоящий над маленькой версией меня с поднятым кулаком, вспыхивает в голове. Он любил использовать свой рост и силу, чтобы запугивать тех, кто слабее и меньше его.

У меня скручивает желудок, комната болезненно давит.

— Черт.

Пробираясь по обломкам, я выкатываюсь из комнаты в коридор.

— Делайла?

Но, как только ее имя срывается с моих губ, я вижу через верхние окна, как она уезжает.

Делайла

Я не буду плакать. Я не буду плакать. Нет. Этого не произойдет.

Веки покалывает, и из меня вырывается запоздалое проклятие. Когда я увеличиваю скорость, машина подпрыгивает на подъездной дорожке, и я сильно сжимаю руль, отчего пальцы начинают пульсировать. Слова Мейкона до сих пор звучат в ушах.

Этот засранец. Тиран, подлый… придурок.

Мы всегда ссорились, но он никогда не кричал на меня так. Сила его ярости была ощутима. Она потрясла меня до глубины души.

Ничто не стоит такого ужасного отношения. У меня была своя жизнь. Хорошая. Я оставила ее не для того, чтобы подвергаться словесным оскорблениям.

Перед глазами встает пелена, и я делаю вздох, пытаясь успокоиться. Еду по шоссе, направляясь подальше отсюда. Подальше от него.

— Черт. — Я бросила все.

И его.

— Плевать. — Я не собираюсь возвращаться. Я уволюсь сама. Черт, он может отказаться от обещания. Не важно. Так или иначе, я явно была не в себе, раз предложила себя в подобном деле. Я возьму маму, и мы отправимся с ней в чудесное, долгое путешествие. Если у нее не будет возможности узнать о Сэм, то она никогда и не узнает.

Мой телефон звонит, жужжа на соседнем сиденье. Быстро смотрю на него, и внутри все переворачивается. Это он. Козел.

Я игнорирую следующие три вызова. Часть меня хочет выбросить телефон в окно. Но я не трусиха. Пожалуй, мне нужно… собраться с силами. Я не боюсь Мейкона, придурка, Сэйнта.

Я отвечаю через встроенный динамик автомобиля.

— Что?

Его голос доносится до меня со всех сторон, такой глубокий и нежный.

— Прости.

Несколько секунд я еду полностью потрясенная, поскольку извинения без вступительной речи — это последнее, чего я ожидала.

— Делайла?

Я прочищаю горло.

— Что? — спрашиваю я с меньшей резкостью.

Его вздох разносится тихим шепотом по тесному пространству автомобиля.

— Прости, пожалуйста.

— Ты уже это говорил.

— Это стоит еще повторить.

— Верно, — признаю я, ведя машину. Тихий океан мерцает оранжевыми искорками, когда солнце приближается к горизонту. Только сейчас я понимаю, что он находится слева от меня, а это значит, что я направляюсь на север. Бог знает куда. Слишком рассеянная, чтобы вести машину безопасно, я въезжаю на парковку прибрежной забегаловки, где продают тако, как раз в тот момент, когда Мейкон вновь заговаривает.

— Я не знаю, что на меня нашло. Я был не в себе. Я никогда… никогда не кричал на кого-то так.

— И, видимо, решил начать с меня.

Мейкон смеется над самим собой.

— Этому нет оправдания. Я не знаю, что сказать, чтобы загладить свою вину.

На языке так и вертится сказать, что ничто не сможет искупить подобное поведение. Но потом я понимаю, что ему было больно, неловко и стыдно, что он не мог освободиться. Это было написано у него на лбу. Я видела эти эмоции в его глазах, в напряженном выражении лица и в том, как он метался по комнате, словно дикий зверь, пойманный в ловушку. И я вмешалась, игнорирую его просьбу о личном пространстве, уверенная, что смогу все исправить. Что ему тоже стоит вести себя вежливо и прислушиваться ко мне.

Я не выношу, когда мной командуют и нянчатся. Почему Мейкон должен чувствовать себя иначе?

Съежившись, смотрю в окно и вижу вторую закусочную с заколоченными окнами, расположенную на северо-западной части парковки. По сути, это полуразрушенная пляжная лачуга, но с огромной террасой на открытом воздухе, откуда открывается великолепный вид на океан. Было время, когда я мечтала о таком ресторанчике, как этот. О месте, куда могла бы сбежать в поисках вдохновения. Я бы охотно отложила свои мечты ради Мейкона. Ради Сэм. Ради мамы.

— Делайла? — нерешительный вопрос Мейкона возвращает меня к реальности, к нему.

— Да? — шепчу я, прежде чем снова прокашливаюсь.

Он делает громкий вдох.

— Это больше не повторится. Клянусь.

Я фыркаю, глядя на свои покрытые шрамами руки шеф-повара.

— Больше не выйдешь из себя? Мейкон, с таким же успехом ты мог бы сказать, что перестанешь дышать и продолжишь жить.

Он смеется, но смех звучит устало и лениво.

— Ладно, я это заслужил. Ты права, я не могу обещать, что не буду с тобой спорить.

Я закатываю глаза, но он этого не видит. Тем не менее у меня складывается ощущение, что он прекрасно знает, что я сделала это. Может, все потому, что я представляю, как с его лица сходит улыбка, в уголках глаз появляются морщинки от иронии ситуации, а выразительные губы сжимаются в жесткую линию. Такое выражение лица было у него каждый раз, когда мы заходили в тупик — поскольку никогда не могли пойти на перемирие.

— Я больше не сорвусь так, — говорит он. — Обещаю. — Разве не все мужчины так говорят? Я вообще не должна с ним разговаривать. Но почему-то разговариваю. Наверное, потому, что знаю, что тоже накричала бы на него, если бы оказалась на его месте. Где-то внутри я чувствовала уверенность, отвечая на звонок. Барабаню пальцами по рулю. На этот раз он молчит, позволяя мне не торопиться с ответом. Терпение Мейкона не имеет границ, когда он хочет добиться желаемого.

Я бросаю взгляд на старую закусочную. Иногда мечты меняются и меняют тебя. Такова жизнь. Я могу уехать, покинуть это место, погнаться за новой мечтой и оставить его.

— Вернись, — произносит Мейкон, словно слышит мои внутренние желания. — Ты можешь швырнуть в меня еще один помидор.

Мои губы подергиваются в улыбке.

— Это не так весело, если ты не пытаешься убежать.

Вернись. Почему я хочу этого? Что в нем такого, что заставляет меня чувствовать себя такой живой, какой не чувствовала многие годы? Он вызывает во мне странное возбуждение. Заставляет хотеть забыть о мечтах и жить настоящим моментом. Черт побери, я хочу вернуться. Наверное, я больна. Выжила из ума. Мазохистка.

Вздохнув, я отрываю взгляд от вида и завожу машину.

— Сделаешь подобное еще раз, и я уйду. Наша сделка будет считаться выполненной.

— Хорошо.

— Хорошо. — Я бросаю взгляд на телефон, будто каким-то образом найду его сидящим там. — Но сегодня я не приеду. Не хочу тебя видеть. Или слышать.

Ироничная насмешка окрашивает его голос.

Конец ознакомительного фрагмента.