7. Поистине страшная сказка — не читайте перед сном!
Черноволосая девчушка по имени Эггингарда показала Иккингу его место в углу одной из темниц Черного Сердца, служившей рабам спальней.
— Похоже, тут уже кто-то спит, — с сомнением произнес Иккинг.
— Нет. — Девочка твердо и печально помотала головой. — Раньше это была постель Недотепы, но он больше там не спит.
Иккинг устроил Одинклыка и Беззубика под потрепанным одеялом, которое принес с собой в рюкзаке. Затем там же, под одеялом, у них с Беззубиком состоялся спор шепотом.
— Беззубик, я же тебе велел не трогать несъедобное, помнишь? Погляди, ты мне в рубахе громадную дыру проел…
Беззубик округлил нефритовые глаза и невинно похлопал неприлично длинными ресницами.
— Это не Б’бе-беззубик… — пробубнил он с набитым ртом и с надеждой указал крылышком на Одинклыка. — Должно быть, это О-о-одинклык…
— Да у тебя лоскуток из пасти торчит, я же не слепой! — возмущенно прошептал Иккинг. — Лучше сознавайся!
Беззубик запротестовал:
— Нет, н-н-нет, нет…
Но пока он это говорил…
…у него изо рта выпала пуговица.
Иккинг и Беззубик уставились на нее.
У Беззубика все же хватило совести напустить на себя слегка виноватый вид.
— Из’звини, рубашка… — пискнул Беззубик. — Смотри, Б’бе-беззубик признался! — Он проглотил остатки рубашки. — Извини, п-п-пояс. Извини, верх штанов. Извини, карман безрукавки… О, у Б’бе-беззубика хо-хорошо получается сознаваться…
Иккинг вздохнул. Так у него не останется ничего необкусанного.
Вынырнув из-под одеяла, он повернулся к Эггингарде:
— А где теперь спит Недотепа?
Девочка нахмурилась. Она не ответила на вопрос, а просто сосчитала на пальцах прежних владельцев постели, где собирался ночевать Иккинг:
— А до Недотепы тут была Пучеглазая Герти, а до нее забавный парнишка с большими ушами, а до него Рукомаха — это за его свечку ты держишься. — (Иккинг отдернул руки от свечи, словно она была отравлена.) — И Ладошка Храбрый, и…
— Что случилось со всеми этими людьми? — спросил Иккинг в ужасе.
Эггингарда не ответила.
— Ты точно уверена, что в этой постели никогда не спал мальчик по имени Рыбьеног? — спросил Иккинг.
Эггингарда глянула испуганно:
— Рыбьеног — это такой высокий тощий мальчик с вьющимися волосами, в разбитых очках и с лицом как у селедки, который мечтал стать скальдом, точно как я?
— Да, — радостно подхватил Иккинг. — Это Рыбьеног!
— Нет, — сказала Эггингарда. — По-моему, я никогда не видела тут никого похожего. Но если бы видела, — добавила она с тоской, — думаю, он бы мне понравился.
— Эггингарда, ты же только что его описала! — раздраженно воскликнул Иккинг. — Ты наверняка знакома с ним! Пожалуйста, ты должна мне сказать. Он мой лучший друг. Что случилось с ним? Где он?
Эггингарда встревоженно покачала головой:
— Тсс! Я не могу тебе сказать. Рассказывать о Пропавших не разрешается, это подрывает дух.
Она оглянулась через плечо на темницу, заполненную постепенно затихающим шепотом. Люди устраивались на ночь.
Эггингарда натянула медвежий капюшон и выглянула из-под него.
— Но я могу рассказать тебе сказку, — сказала она, решительно нахмурив густые черные брови так, что они сошлись в одну прямую линию, и втянув воздух сквозь щель в зубах. — Очень страшную сказку. Это сказка не про твоего друга Рыбьенога. — Эггингарда яростно замотала головой. — Не-не-не-не-не. Это… про кого-то другого. Сказка называется: «Про мальчика-раба, девочку-рабыню и Чудище Янтарных Рабовладений».
— ПФФ! — Кто-то задул последнюю свечу в темнице.
Мрачным и тревожным шепотом маленькая девочка настояла на том, чтобы рассказать сказку.
Представьте себе громадную гулкую темницу, где шепот шелестит, словно голоса духов. Представьте себе Эггингарду, как она лежит в своем медвежьем костюмчике и размахивает в воздухе руками, помогая сказке, и как тени ее рук жутко пляшут в лунном свете на стены темницы.
— Однажды, давным-давно, в самой Проклятой из всех Проклятых Земель, в Янтарных Рабовладениях, бедный мальчик-раб и девочка-рабыня катили на своих песчаных буерах… — начала Эггингарда.
— Ой, не давай ей рассказывать… — простонал Беззубик из-под одеяла. — А вдруг это страшная сказка, а Б’бе-беззубику и так уже очень стра-а-ашно в этой те-темнице…
Но Эггингарду было не остановить. Она говорила и говорила, словно история сама рвалась с ее губ. Может быть, девочка просто не могла держать это в себе.
И Иккинг хотел услышать рассказ. Потому что вдруг Эггингарда все придумывает? Вдруг это все-таки история про Рыбьенога?
Для такой малышки Эггингарда рассказывала великолепно, не хуже настоящей сказительницы. Может, просто наслушалась, как это делают взрослые, а может, все Странники — прирожденные рассказчики.
— Отлив был такой низкий, — шептала Эггингарда, — что страшные красные пески протянулись насколько хватает глаз на север, на запад, на юг и на восток — ничего, кроме песка. Песок повсюду. Песок и зловещая тишина.
Конец ознакомительного фрагмента.
