Моя трудовая книжка. Сборник рассказов

Костас Лит, 2018

Пройденный путь принято измерять годами, достижениями, победами, наградами, бывшими супругами. Я решил попробовать измерить пройденное местами своей работы. Собирая документы для ипотеки, я запросил в отделе кадров копию трудовой книжки. По дороге домой начал читать там записи. Чтиво оказалось увлекательным. В памяти неожиданно стали всплывать истории, прямо или косвенно связанные с тем или иным местом работы. Некоторые из них показались мне поучительными, некоторые просто забавными. Именно они и легли в основу этих рассказов. Содержит нецензурную брань.

Военно — морская интернатура

— Ну, что, Иваныч, кого себе в ассистенты выберешь? — капитан третьего ранга Пятак ходил перед двумя шеренгами нашего взвода, собранного всего полтора месяца назад специальным призывом из средних и высших учебных заведений и брошенного в это затерянное в уссурийских сопках местечко для прохождения «курса молодого бойца» и принятия военной присяги.

Маленькими шажками, переваливаясь с боку на бок проплывал замполит Пятак вдоль застывших в положении «смирно» новобранцев, делая, зачем-то, абсолютно не логичные, рандомные остановки. Поворачивался к строю, придвигался вплотную к оказавшемуся в этот момент ближе всего курсанту, привставал на носочки, пытаясь заглянуть прямо в глаза, замирал на несколько секунд, потом делал шаг назад и шел дальше, выбирая новую жертву. Заглянуть в глаза получалось только в самом конце строя. В начале же шеренги, несмотря на все свои старания, на вспотевший под фуражкой лоб, на дрожащее напряжение в желеобразном теле, на растянувшиеся, насколько это возможно, меха жировых складок в том месте, где у всех нормальных людей шея, кап-три Пятак мог заглянуть, в лучшем случае, в рот.

Да, Всевышний не пожаловал ему богатырского роста. Даже среднего не пожаловал. Было в замполите, по самой лестной оценке, не больше одного метра шестидесяти пяти сантиметров. Это если измерять его от нижней части явно нарощенного каблука офицерских ботинок до искусственно задранного над «крабом» верхнего края огромной, как аэродром и сшитой явно на заказ, офицерской фуражки. Недостаток роста Пятак с избытком компенсировал двумя оставшимися параметрами земного трехмерного измерения. Он имел грузное бочкообразноое тело, оснащенное толстыми короткими ногами и несуразно торчащими, из-за сильно выпирающей талии, руками. Его маленькие круглые, чуть навыкат, глазки, обрамленные розовыми, как будто совсем безволосыми веками, недобро смотрели из под жиденьких белесых бровей. Чуть вздернутый красный широкий нос, пухлые обвисшие щеки, всегда недовольные, с сильно опущенными углами тонкие губы. Сразу под нижней губой, вместо подбородка, начинался каскад жировых складок, уходящий куда-то вниз, под капитанский мундир.

— Ну что, студенты мамкины, кто пойдет доктору помогать? — Пятак опять перешел в самый конец строя, привстал на носочки и впился глазами в испуганно карие глаза Азамата — самого низкорослого курсанта нашего взвода.

— Я могу пойти, товарищ капитан третьего ранга, — не выдержал атаки выпученных глазок Азамат.

— Да нет, Борисыч, этот не справится. Щуплый он больно. Мне бы поздоровее парней. И лучше четверых, — прохрипел прокуренным баритоном Иваныч.

На доктора Иваныч похож не был. В отличие от замполита он был худощав и высок. Неопределенного возраста, скорее всего, уже за сорок. Небрит и неопрятен. Темные, с легкой сединой слипшиеся жирные волосы. Явно не докторские нервно дрожащие беспокойные руки с черными полосками въевшейся грязи вокруг желтых прокуренных ногтей. Да и одет он был не в белый халат, а в ватную, несмотря на уже осенний, но еще по-летнему жаркий день, наглухо застегнутую телогрейку. Из-под телогрейки были видны неопознаваемого цвета и фасона брюки, заправленные в кирзовые, в пятнах серой засохшей грязи, сапоги. Рядом с Иванычем стоял чемодан. Старый облезлый, среднего размера, красно-коричневый чемодан с металлическими, когда-то блестящими, замками и такими же металлическими, но уже подтонированными ржавчиной, уголками. В моем детстве такие чемоданы почему-то называли фибровыми.

— Поздоровее, говоришь…, — замполит перестал гипнотизировать Азамата и вновь поплыл вдоль строя. — Тогда вот этот подойдет, — он ткнул своим коротким, похожим на недоеденную сосиску пальцем в живот Алжана, — кандидата в мастера спорта по боксу из города Чимкента, — выйти из строя!

Алжан вышел из строя и встал рядом со странным доктором.

— Вот этот, — продолжал Пятак, уперев палец в Витьку Данилина, — здоровенного дзюдоиста из под Владивостока, — выйти из строя! — Вот этот, — сосисочный обрубок уткнулся в пряжку моего ремня, — …

Я тоже вышел из строя и примкнул к свите небритого Иваныча, явно не внушавшего мне никакого доверия.

— И-и-и…, — Пятак в нерешительности завис перед только что покинутым мной местом, машинально уперевшись взглядом в худую, не подходящую под заданные доктором параметры, грудную клетку стоящего во второй шеренге Шурика Радеева — веселого, никогда не унывающего вчерашнего студента Пензенского университета.

— Товарищ капитан третьего ранга, разрешите обратиться? — торжественно, в полном соответствии с уставом, задал вопрос Шурик.

— Ну, попробуй, — Пятаку явно не понравилось обращение щуплого курсанта.

— Я не смогу доктору помогать.

— Это почему еще? — опешил замполит.

— Я латыни не знаю, — отчеканил Шурик.

По шеренгам пробежала волна еле сдерживаемого смеха. Пятак побагровел.

— Шутки вздумал со мной шутить?! В нарядах сгною, гаденыш!!! Выйти из строя!!!, — завизжал Пятак, брызгая слюной, — марш доктору помогать! Да без фокусов там у меня!

Шурик показно выпучил и без того большие глаза, изображая собой карикатуру служебного рвения, по-строевому, вытягивая носочек и чеканя шаг, вышел из строя, подошел к Ивынычу, приложил правую расправленную ладонь к бескозырке и, что есть мочи, прокричал в его небритое лицо:

— Товарищ доктор, курсант Радеев прибыл в Ваше распоряжение по приказу капитана третьего ранга Пятака!

Замполит грязно выругался. Формально придраться было не к чему. Все было по уставу. Только вот волны смеха в шеренга стали явно заметнее…

Ну ладно, Иваныч, забирай этих клоунов. Если хоть один сачковать вздумает, вечером мне доложишь, под арест отправлю сразу, всех четверых… — затем, уже повернувшись к голове строя, — Старшина первой статьи, остальных в Ленинскую комнату, учить устав. Наизусть. От корки до корки. Вечером проверю лично.

Старшина увел взвод. Замполит засеменил в сторону камбуза. Мы остались на плацу с доктором. В Приморье стояло бабье лето. Не по-осеннему яркое солнце, висящее над восточной сопкой, эффектно высвечивало лиственный красно — желтый на поросшем смешанной тайгой, хвойно — зеленом западном склоне глубокой котловины, приютившей нашу военную часть.

Иваныч достал папиросу, зажег спичку, выпустил облако едкого дыма, поднял свой чемодан, и, не слова не говоря, отправился в противоположную от нашего мед пункта сторону. Мы молча двинулись за ним. Прошли через плац, спустились по асфальтированной дорожке вдоль нижнего забора, прошли мимо гаража, мимо дощатого сарая, служившего нам казармой. За сараем из построек части оставались только баня и свинарник.

— Куда же ведет нас этот странный доктор? — изрек я риторический вопрос, — В баню что ли? Зачем?…

Но баня тоже осталась позади. Мы подходили к свинарнику. Доктор уверенным движением открыл дверь, включил свет. Три маленькие тускло-желтых лампочки превратили темноту в полумрак. Внутри было сыро и серо. Очень неприятно пахло. Из нескольких пустых ящиков Иваныч быстро соорудил у стены некое подобие стола. Похоже, он хорошо ориентировался в этом грустном пространстве. Он поставил свой чемодан на один из ящиков, щелкнул замками, откинул крышку. Чемодан был набит разнокалиберными склянками, марлей, ватой, какими-то блестящими никелем инструментами…

— А Вы и правда доктор? — нарушил молчание Шурик.

— Правда, — хрипло ответил Иваныч, расстилая на втором, свободном от чемодана ящике коричнево-розовую медицинскую клеенку, — ветеринар я из соседнего совхоза.

Тут дверь снова распахнулась, и в свинарник вошел наш кок Богдан:

— Иваныч, меня замполит прислал. Просил тебе вот это передать. Сказал, что ты в курсе. — он передал Иванычу брезентовую сумку, в очертаниях которой угадывалась стеклянная трехлитровая, и явно не пустая, банка. — И вот это, — Богдан поставил рядом с чемоданом небольшую алюминиевую кастрюлю. — Когда закончите, позвони с КПП на камбуз, я приду и заберу.

— У нас, бойцы, задача на сегодня простая, — начал инструктаж Иваныч, — Вон в том загоне, похоже, свинья заболела. Мне ей нужно температуру померить, и, возможно, сделать инъекцию. А вон в том, — он махнул рукой в тускло освещенную глубину свинарника, — три кабанчика подросли. Их сегодня небольшое хирургическое вмешательство ждет. Как со всем этим управимся, все свободны. Ясно?

Мы нерешительно покивали головами, пока не понимая отведенной нам роли.

— Начнем со свиньи. Идите за мной.

Вслед за ветеринаром мы подошли к калитке загона.

— Бойцы, кто-нибудь из вас борьбой занимался?

Я занимался. Дзюдо, — без энтузиазма ответил Виктор.

Отлично. Дзюдо, как раз, то что нужно. Будешь в группе захвата старшим. Ваша задача следующая. Подходите к свинье, берете за две ноги, переднюю и заднюю, но, обязательно те, что дальше от вас. Резко дергаете на себя. Вот, ваш старший, наверняка знает, как это в борьбе делается. Он вас и научит. Дергаете, свинья падает. Вы наваливаетесь сверху, вяжете ее, и держите, пока я не скажу отпустить. Ясно?

Мы опять молча закивали, уставившись на свинью через дощатый забор. Больной она точно не выглядела. Необъятных размеров животное, словно в предчувствии чего-то дурного вжалось огромным задом в дальний угол своего загона. Она чуть наклонила голову. Ее маленькие круглые, чуть навыкат, глазки, обрамленные розовыми, как будто совсем безволосыми веками, недобро смотрели из под больших белесых, нависающих сверху щетинистых ушей.

— Давайте, вперед, чего встали?! Так мы и до ночи не управимся, — подгонял нас Иваныч.

Дальше происходило что-то среднее между американским родео и испанской корридой. Четверо городских пацанов, в своем прошлом видевших свиней только на картинках, ободряемые матерными криками непрерывно дымящего папиросой Иваныча, пытались совладать с бедным, практически взбесившимся от страха животным. Свинья была сильна. Она дралась как лев. В загоне было тесно и очень скользко. Несколько раз нам казалось, что победа совсем близко. Но свинья снова изворачивалась, стряхивая с себя нависших недругов, и, вместо нее кто-то из нас падал в зловонную жижу. Все, кроме свиньи и Алжана, оравшего громче всех, но, при этом, в решающий момент, предусмотрительно оказывающегося за нашими спинами, как минимум, по разу побывали в нокдауне. В конце концов, не на шутку разозлившийся Витька, схватил бедное животное за ноги, и технично бросил его на землю. Мы с Шуриком прыгнули сверху, скрутив ее конечности приготовленным заранее брезентовым ремнем. Ветеринар измерил температуру, поставил какой-то укол, после которого, животное было отпущено.

Ну что-ж, отлично! А теперь, бойцы, пойдемте кабанчиков кастрировать.

— Как это кастрировать? — переспросил озадаченный Шурик.

— Как, как? Каком кверху, — хрипло засмеялся над своей остротой Иваныч, — знамо как, скальпелем. Да вы не дрейфте. Кастрировать я сам буду, для меня это дело привычное. Вы будете ассистировать, — он достал из принесенной Богданом сумки банку, открыл капроновую крышку, аккуратно отлил с полстакана в какую-то склянку, шумно выдохнул, выпил, достал очередную папиросу, чиркнул спичкой, затянулся, выпустил облако дыма, задумался, налил еще, выпил, опять затянулся, — в общем, бойцы, план такой…

Тут его цепкий прищуренный взгляд остановился на совершенно чистой, в отличие от наших, робе Алжана.

— Ты, боец, молодец, я смотрю, не запачкался даже. На товарищей то твоих смотреть не хочется, все в дерьме. А на тебе не пятнышка. Чистую работу любишь?

— Я спортсмен! Я сильный и ловкий, — принял похвалу за чистую монету Алжан. Я никогда не падаю, я всегда побеждаю.

— Да, я заметил. Я я и говорю, боец — молодец, — процедил, выпуская синий дым сквозь прокуренные зубы Иваныч, — будешь моим заместителем.

Алжан гордо расправил плечи, поглядывая на нас с явным превосходством.

— Давай, зам врача, сходи в баню и принеси мыло, два ведра теплой воды и мочалку какую-нибудь. Или, хотя бы кусок чистой ветоши, если мочалку не найдешь.

Алжан еще раз гордо посмотрел на нас и ушел выполнять свои непростые заместительские обязанности.

Ветеринар повернулся к Шурику.

— Ты, боец, будешь моим ассистентом. Будешь мне инструменты подавать. Заодно и латынь подучишь. Инструментов не много, запомнить легко… И он подвел Шурика к ящикам, накрытым клеенкой, рассказывая ему, что и как называется, и в какой последовательности это все может понадобится.

— А вы, — закончив с инструктажем Шурика, Иваныч повернулся ко мне и к Витьке, — вы будете анестезиологами. Это просто. Видите, в углу бочка стоит?

Мы посмотрели в указанном направлении. В углу и правда стояла бочка. Стандартная столитровая бочка, набранная из деревянных планок, стянутых двумя уже ржавыми обручами. В таких бочках с продуктовой базы флота обычно привозили на камбуз кислую капусту и соленые огурцы.

— Так вот, — продолжал своим хриплым прокуренным голосом ветеринар, — берете бочку и одеваете ее на кабанчика спереди, обездвиживая его переднюю часть. Дальше перекатываете бочку вместе с кабанчиком на сто восемьдесят градусов. Так, чтобы его задние копыта смотрели в потолок. И крепко все это держите. В смысле, и бочку, и копыта. Так, чтобы кабанчик не шелохнулся. Все остальное уже не входит в круг ваших обязанностей.

Мне очень не нравилась вся эта история. Со свиньей еще куда ни шло. Свинья действительно болела и ее нужно было скрутить для ее же блага. Конечно, было не очень приятно. Извозились все с ног до головы, воняем как ассенизаторы… Теперь придется все это стирать и завтра утром надевать мокрое. Но, это все мелочи, это переживаемо. А вот участвовать в оскоплении трех ни в чем не повинных животных мне, честно говоря, совсем не хотелось. Еще и за всем этим наблюдать…

Я посмотрел на Витька. Думаю, он думал о том же. По крайней мере, в его глазах явно не читалась счастливого вдохновения.

— Извините, пожалуйста, как Вас по имени отчеству? — спросил я ветеринара.

— Иваныч я, мне так привычнее.

— Извините, Иваныч, а нельзя ли, после того, как мы кабанчика поймаем, вколоть ему какое-нибудь снотворное? Мы их поймаем, вы их усыпите. Так надежнее будет, — сделал я последнюю попытку облегчить свою миссию.

— Нельзя. На кой хрен мне столько снотворного переводить, если у меня анестезиологи есть? — Ивныч обнажил в улыбке свои желтые зубы, — Да и не к чему все это. Не бойтесь, им не сильно больно будет, у меня рука легкая. Ну все, хватит разговаривать, за дело! А то командиру вашему нажалуюсь…

Мы с Виктором, конечно, подчинились. Взяли бочку и отправились к загону. Кабанчики были как минимум в два раза меньше свиньи. Вообще, нужно отдать должное продуманности процесса. Размер бочки ювелирно подходил для того, чтобы обездвижить переднюю часть животного. Мы с Витей довольно быстро поймали первого, перевернули бочку, зафиксировали задние ноги и стали ждать.

Подошел Иваныч. Шурик принес ящик с инструментами. Алжан, вернувшийся с двумя ведрами, мылом и мочалкой уселся на перевернутое корыто рядом с докторским чемоданом, наблюдая за нами издалека.

Эй, заместитель, ты чего там расселся?! — закричал на него Иваныч, — сейчас как раз твой выход. А ну тащи сюда все, за чем я тебя посылал!

Алжан повиновался.

Смотри грязь какая! Как я оперировать должен? — указал он рукой на место предстоящего оперативного вмешательства, — давай, намыливай мочалку и вперед! Чтобы через минуту все сияло, как у кота!

Я не умею это, вон, лучше Шурик, у него лучше получится, — попробовал, как всегда, «откосить» Алжан.

Я вот те покажу, «Шурик»… Шурик — мой ассистент, у него другая работа! Взял мочалку, намылил и вперед! Быстро! А то сейчас за командиром твоим пошлю…, Да, и все, что отрежу, бережно соберешь и сложишь вон в ту кастрюльку. Все понял?!…

Алжан недовольно сморщился, окунул мочалку в ведро и стал тереть ее большим куском хозяйственного мыла. Потом, брезгливо, держа мочалку двумя пальцами и отворачиваясь, стал имитировать мытье предоперационной зоны.

Да кто-ж так моет?! Мой как свои! Три как следует!..

В общем, это был один из тех немногих случаев, когда мне пришлось видеть Алжана действительно работающим. Иванычу, видимо, удалось запугать его жалобами командиру. Алжан орудовал мочалкой в клубах мыльной пены, просушивал промытое марлей, брал тампон, пропитанный йодом, и тщательно обрабатывал места предстоящих надрезов…

Когда мы закончили, на улице было уже темно. Крупные бархатные звезды покрывали черный небосклон. Звезд было так много, и они были такими яркими, что кроны окрестных деревьев пропечатывались на фоне неба контрастным черным. Было еще не холодно, но уже по-осеннему свежо. В казарму заходить не хотелось, мы расположились в курилке у входа. Живой столб ночных махаонов клубился под фонарем над дверью. Крупные мохнатые бабочки, подчиняясь безусловному рефлексу стремления к свету, плотной массой бились друг о друга, стараясь пробиться как можно выше. Чтобы, в результате, удариться о горячую лампу и упасть замертво. Безусловное рефлекторное подчинение. Как это, все-таки, мерзко. Кому все это нужно? Кому становится лучше, когда четыре здоровых парня, не обученных деревенской работе, целый день гоняются за свиньями? Любой деревенский пацан сделал бы все это в пять раз быстрее. Да еще и с удовольствием. Я посмотрел на Витьку. Похоже, его тоже одолевали не самые приятные мысли. Он сидел с таким лицом, будто именно с ним, а не с кабанчиком произошло сегодня что-то непоправимое. А ведь следующим в шеренге, после Данилина, стоял другой Витька. Пятилев. Выросший в деревне и призванный на службу после первого курса ветеринарного института. Я уверен, что он записался бы в группу захвата свиней добровольно, будь у него информация. Ведь ему весь этот процесс был бы более, чем интересен…

Мы вернулись в казарму. Дневальный передал, что нам приказано, по окончании работ, привести себя в порядок и прибыть на камбуз. Нам был оставлен ужин.

Есть не хотелось никому, кроме Алжана. Но приказ есть приказ. Никому не хотелось нарываться на неприятности по такому пустому поводу. Не меньше часа мы провели в бане, смывая с себя следы схваток с животными.

На ужин мы пришли совсем поздно, в мокрых робах и ботинках. Вся часть уже спала. В ярко освещенной столовой пахло свежеиспеченным хлебом. На входе нас встретил Богдан. Он поставил перед нами кастрюлю гречки с мясом, большую тарелку нарезанного крупными ломтями, еще горячего хлеба, блюдце с куском сливочного масла и чайник с киселем из лимонника.

— Ешьте, герои, приятного вам! — сказал он, усмехаясь в усы, — Только не шумите сильно, у меня там гость, — он указал оттопыренным большим пальцем себе за спину, в сторону приоткрытой двери в офицерскую столовую. И посуду за собой помойте, я дежурного матроса уже отпустил.

Аппетит приходит во время еды, это правда. Запах свежего хлеба затуманил неприятные воспоминания. Молодость и последствия физической нагрузки взяли верх. Мы вдруг, вспомнили, что у нас сегодня еще не было ни обеда ни ужина. Мы с удовольствием отдались трапезе.

Допив кисель, я пошел мыть свою посуду. Проходя мимо двери в офицерский зал, я остановился. Оттуда доносилось какое-то странное, нечеловеческое сопение. Я осторожно заглянул. За угловым столом небольшого офицерского зала сидел замполит Пятак. Перед ними стояла почти пустая литровая банка с остатками прозрачной жидкости. Рядом с банкой — зеленая эмалированная кружка, несколько грязных тарелок, и та самая кастрюлька из чемодана Иваныча. Уже пустая. Неприятно пахло спиртным перегаром. Пятак спал, привалившись к стене, уронив голову на меха своих шейных складок. Его маленькие круглые глазки были прикрыты розовыми, как будто совсем без ресниц, веками. Жидкие белесые волосы, обрамляющие круглую блестящую лысину, сбились в два почти симметричных, свисающих над бровями пучка. Струйка мутной тягучей слюны стекала из угла рта на воротник кремовой офицерской рубашки.

Эх, зря мы бочонок с собой не взяли, сейчас бы пригодился, — раздался шепот Шурика за моей спиной.

Я обернулся. Позади меня стояли Витька и Шурик. С нескрываемым отвращением они разглядывали полуживую тушу пьяного замполита.

Да. И Иваныч рано уехал, — подыграл Шурику Витька.

Да ладно, фиг с ним, с Иванычем. Был бы бочонок, я бы и без Иваныча справился, я же ассистент, — серьезно проговорил Шурик, — К тому же, Паблий Сирийский еще до Рождества Христова всех нас предупредил: «Ab altero expectes, alteri quod feceris — Жди от другого того, что ты сам другому сделал».

Мы с Витькой не сдержались и заржали в голос. К нам тут же присоединился Шурик. Капитан третьего ранга Пятак затих, почмокал губами и выпустил на воротник очередную порцию слюны. Он был мертвецки пьян и крепко спал. Так крепко, что вряд ли бы проснулся даже в том случае, если бы на него и правда одели бочонок.

Долгопрудный. Ноябрь 2017