Ноктэ

Кортни Коул, 2014

Меня зовут Калла Прайс. Мне восемнадцать лет, и у меня есть брат-близнец Финн. Он не в себе. Я люблю его больше жизни, даже несмотря на то что боюсь лишиться души рядом с ним. Однако никто не сможет помочь ему, кроме меня. Дэр ДюБрэй. Он моя надежда и мой кошмар. С ним я могу быть собой, но у него есть все шансы уничтожить меня. Я не могу одновременно спасти Финна и остаться с Дэром. Почему? Это тайна. Тайна, которую даже мне сложно понять. И вам это тоже вряд ли удастся.

3

Tribus

Финн

ЧертПодериНичегоНельзяСделать. РаньМеняЗасранец. НичегоНельзяСделать. ТыТакДосталМеня. РаньМеня. РаньМеня. РаньМеня. НичегоНеМогуПоделать. УбейМеняУжеНаконец.

Как всегда, я их игнорирую… Голоса в моей голове что-то шепчут и насвистывают. Они всегда звучат фоном, где-то внутри моего уха. Их несколько, в основном это женские голоса, но есть и пара мужских. Их сложнее игнорировать, потому что порой я путаю их со своим собственным.

Это действительно сложно, не обращать внимания на свой внутренний голос.

Несмотря на то, что почти всегда мне удается оттеснить их на задворки своего подсознания, у меня пока не получилось прогнать их прочь навсегда. Цветные пилюли, которые я принимаю каждый день, не могут заткнуть их, точнее, это выходит далеко не всегда.

В связи с этим и по причине того, что меня от них начинает тошнить, я добавил пару новых пунктов в свой план на следующий день. И их было не так уж сложно вычеркнуть по мере исполнения.

Перестать принимать таблетки.

Не говорить об этом Калле и отцу.

Я проецирую карту своего ментального состояния у себя в голове совершенно ясно, потому что концентрация на этом помогает приглушить голоса на какое-то время. Мой список разместился на белом блокнотном листе, разлинованном синим, с тонкой розовой чертой, протянувшейся слева по вертикали. После того, как текущая задача завершена, я провожу через нее воображаемую линию, перечеркивая написанное. Это позволяет мне почувствовать, что дело доведено до конца.

Без своего списка я бы не смог прожить и дня. Без него я не могу ни о чем думать, не могу сосредоточиться. Без него у меня не получается даже выглядеть нормально. Это что-то вроде моей компульсии, еще одно доказательство того, что я окончательно спятил.

Никто, кроме Каллы и отца, не догадывается, насколько я безумен. На самом деле даже они не представляют всех масштабов.

Не до конца.

Они не знают, как я просыпаюсь посреди ночи; мне приходится прикладывать усилия, чтобы остаться в постели, потому что голоса убеждают меня пойти и сброситься со скалы. Чтобы помешать себе осуществить это, я ныряю в кровать к Калле: по неизвестным мне причинам она заставляет их замолчать. Но не может же она быть со мной каждую минуту.

Сестра не может находиться со мной рядом в течение дня, когда мои пальцы чешутся, пытаясь забраться под мою собственную кожу, когда мне хочется побежать к подножию горы и бросить свое тело под колеса проезжающих мимо машин.

Почему я вообще испытываю такое жгучее желание это сделать?

Из-за чертовых голосов.

Они никогда не заткнутся.

Порой доходит до того, что я уже не понимаю, где реальность, а где нет, и это дико пугает меня. Это пугает не по-детски, в частности, потому, что Калла и я скоро разделимся. Она думает, что мы отправимся в один колледж, что я поеду вместе с ней в Беркли. Но я не могу этого сделать. Я не могу окончательно высосать из нее душу. Я буду самым отвратительным человеком в мире, если я посмею так с ней поступить.

Поэтому совсем скоро я отправлюсь в Массачусетский Технологический Институт, а она будет в Беркли. А что потом?

С ней все будет нормально, потому что она в своем уме. А что будет со мной?

На выходе из комнаты психотерапевта я наклоняюсь и делаю глоток из фонтанчика с питьевой водой. Несколько капель ледяной воды стекают вниз по моему горлу, и голоса незамедлительно реагируют.

Разорви на части.

Я ловлю свою руку, когда она уже находится на моем горле, только тогда до меня доходит, что собираюсь сделать. В замешательстве я заставляю свою руку вернуться назад.

Я не буду ранить себя.

Господи.

Я должен сохранять адекватность.

Быстрее. Я нахожу Каллу, уютно пристроившуюся на своей излюбленной скамейке, она уставилась куда-то вдаль. За двенадцать широких шагов я преодолеваю расстояние между нами.

— Калла, мы идем?

Она смотрит на меня, как будто мы не знакомы, но потом осознание отражается на ее лице, она улыбается.

— Ты в порядке? — голос Каллы обволакивает меня, словно одеяло.

Она помогает мне сохранять равновесие.

Так было всегда. Возможно, даже в материнской утробе.

Не говори ей Не говори ей Не говори ей.

Не говори ей.

Я отвечаю ей своей привычной широкой улыбкой.

— Perfectus^[7], — идеально. — Ты готова?

— Ага.

Мы покидаем больницу, погружаясь в ослепительно солнечный день, и запрыгиваем в машину. Я завожу двигатель и трогаюсь с парковочного места, чувствуя, как трясутся руки.

Веди себя нормально.

Калла поворачивается ко мне, ее зеленые глаза прикованы к моему лицу.

— Хочешь о чем-нибудь поговорить?

Я отрицательно качаю головой.

— Разве я когда-то хотел?

Она улыбается.

— Нет, но я подумала, что возможно, тебе есть что сказать. Если ты хочешь.

— Я знаю, — и я действительно хочу. — Ты знала, что древние египтяне сбривали себе брови в знак траура?

Я меняю тему, и Калла смеется, убирая свои длинные рыжие волосы от лица тонкими пальцами. Это наша фишка, обмениваться всякими дурацкими фактами о смерти. Точнее, моя. Не знаю, почему. Наверное, всему виной годы жизни в похоронном бюро. Это мой способ продемонстрировать смерти средний палец. Плюс ко всему, если я концентрируюсь на дурацких фактах о смерти, латинском или моих списках, мне удается изменить фокус. Когда я фокусируюсь на чем-либо, у меня получается выключить голоса.

Поверьте, я сделаю для этого все возможное.

— А я этого не сделала. Но спасибо, что сказал, — отвечает Калла. — А ты бы побрился, если бы я умерла?

Я бы бросился на дно океана ради тебя. Я бы набрал ракушек и сделал бы из них ожерелье для тебя, а потом сам бы на нем повесился. Потому что если тебя не станет, то я тоже не хочу жить.

Я не могу показать ей, в какую панику ввергает меня малейшая мысль об этом, поэтому просто пожимаю плечами.

— Не давай мне повода для этого.

Калла приходит в ужас, когда понимает, что она только что сказала. Ведь после маминой гибели прошло совсем немного.

— Я не то имела в виду, — начинает оправдываться она, а потом соскакивает на извинения. — Прости. Это было глупо.

Мы с Каллой близнецы. Наш уровень взаимопонимания никогда не будет до конца прочувствован теми, у кого этого нет. Я знаю, что она имеет в виду, даже когда она сама не знает. Она высказала свой ответ до того, как вспомнила про маму. Прозвучит глупо, но порой нам удается забыть о нашей потере на секунду. На одну потрясающую секунду.

— Не беспокойся, — говорю ей я, сворачивая на шоссе.

Пошла она к черту! Она не имела права!

Голоса звучат громко.

Слишком громко.

Я закрываю глаза и крепко сжимаю веки, стараясь не слушать.

Но они все еще здесь, и они настойчивы.

Она тебя не заслуживает! Убей ее, тряпка, убей! Столкни ее со скалы! Оближи ее кости! Оближи ее кости! Оближи ее кости!

Я сжимаю руль изо всех сил, пока костяшки моих пальцев не становятся полностью белыми, пытаясь вытолкнуть голоса из головы.

Оближи ее кости! И высоси костный мозг! Покажи ей Покажи ей Покажи ей!

Сегодня голоса звучат очень реально, хотя я знаю, что это не так. Это не мой голос. Это просто цирк уродов, страшные маски, самозванцы. Они не настоящие.

Мой голос настоящий.

Те голоса — нет.

Но их становится все сложнее различать.

Примечания

7

Идеально (лат.).