Ноктэ

Кортни Коул, 2014

Меня зовут Калла Прайс. Мне восемнадцать лет, и у меня есть брат-близнец Финн. Он не в себе. Я люблю его больше жизни, даже несмотря на то что боюсь лишиться души рядом с ним. Однако никто не сможет помочь ему, кроме меня. Дэр ДюБрэй. Он моя надежда и мой кошмар. С ним я могу быть собой, но у него есть все шансы уничтожить меня. Я не могу одновременно спасти Финна и остаться с Дэром. Почему? Это тайна. Тайна, которую даже мне сложно понять. И вам это тоже вряд ли удастся.

7

Septum

Калла

Он пришел.

Наверное, я выгляжу глупо, замешкавшись около дома и пытаясь сделать вид, будто я просто невзначай присела за маленький столик около бокового крыльца и не жду специально, пока они выйдут из гостевого домика.

Не могу поверить, что он здесь.

Прошло несколько дней, с тех пор, как я оставила ему папин номер телефона, все эти дни я надеялась, но он не звонил. Уже начала думать, что этого не произойдет, что я придумала всю эту химию между нами, эту связь. И возможно, я придумала его.

Однако юноша продолжал появляться в моих снах снова и снова. Он улыбался мне, смотрел на меня пристально, просто был со мной. Мое подсознание, несомненно, пытается подтолкнуть меня к нему, а может, к тому, чтобы просто снова начать жить. Я не знаю.

Все, что мне известно, — это то, что он сейчас здесь, появился из ниоткуда, с его темными глазами, британским акцентом и на мотоцикле, ни больше ни меньше.

Провидение всегда побеждает.

Мои легкие трепещут в унисон с сердцем, дрожь проносится сквозь тело, через желудок, к низу живота. Это словно вибрация, смехотворная хаотичная тряска. Такое чувство, как будто это то, что должно было случиться: наши случайные встречи, сны, и вот он здесь, в моей жизни.

От этой мысли у меня еще больше захватывает дух.

Это чувство лишь усиливается, когда дверь гостевого домика, наконец, открывается и оттуда выходят мой отец и Дэр. Они пожимают друг другу руки, и папа указывает в сторону дома, на его губах легкая улыбка. На полпути по тропинке он отклоняется от своего пути и кивает мне.

Поравнявшись со мной, он опускает взгляд.

— Последние несколько недель выдались сложными. Даже слишком. Я не стану притворяться, будто понимаю, что ты чувствуешь, потому что у нас разные пути и мы по-разному переживаем нашу потерю. Вот что я тебе скажу. Будь осторожна. Ты слишком наивна и чиста, твоя мама точно знала бы, что сказать тебе в этой ситуации. Но не я. Это первый раз, когда я заметил, как ты оживилась за последние недели. Так что все, что я могу тебе сказать, — будь осторожна. Хорошо?

У меня не остается никаких слов, потому что выражение лица моего папы такое понимающее. Как будто он заглянул в мою голову и увидел связь, которую я чувствую между мной и Дэром, мою заинтересованность, интригу. Он переживает за меня, но все еще собирается сдавать Дэру гостевой домик, потому что нуждается в деньгах. А также потому что считает, что Дэр сможет отвлечь меня от моего горя.

Я киваю.

— Хорошо.

Он кивает мне в ответ, а затем уходит в дом, не проронив ни слова. Могу поклясться, внезапно меня пронзает ощущение, что я чувствую взгляд Финна позади себя, он просачивается сквозь оконные стекла и вонзается мне прямо в спину. Но я отбрасываю это ощущение прочь, ведь я не делаю ничего плохого.

Или делаю?

Потому что, когда Дэр смотрит в мою сторону и наши взгляды встречаются, он улыбается мне, складывается впечатление, будто мы в сговоре. И именно эта улыбка заставляет меня думать, что я делаю нечто неправильное.

Попробуй брось мне вызов.

Но что неправильного может быть в моих действиях? Эта мысль утоляет мою тревожность.

Дэр медленно проходит через двор и садится в кресло напротив меня.

— Это место занято?

Я закатываю глаза. Опять эта игра?

— Нет.

Он больше не задает вопросов, просто садится, вытягивает вперед свои длинные ноги, скрещивая лодыжки, и смотрит на меня, словно там и есть его место. Я поднимаю бровь, но он продолжает молчать.

— Итак, ты говоришь с британским акцентом, но твоя фамилия — Дюбрэй. Как так получилось?

Я спрашиваю это скорее для того, чтобы он перестал уже пялиться на меня. Уголки его губ вздрагивают.

— Это твой третий вопрос?

Досада поднимается внутри меня бурлящей пеной, несмотря на то, как чудесно звучат все вещи, которые он произносит.

— Я что, должна считать каждый вопрос, который я задаю? Всего лишь пытаюсь поддерживать вежливую беседу.

Он встряхивает головой и лишь слегка улыбается.

— Хорошо, на это я тебе отвечу просто во имя вежливой беседы. Мой отец умер, когда я был младенцем. Он был французом. Моя мать же была англичанкой. А теперь я переехал сюда.

Его прекрасный, восхитительный акцент! Я киваю.

— Сожалею о твоем отце.

Он пожимает плечами.

— Он был хорошим человеком, но это произошло очень давно.

У меня язык чешется спросить, сколько ему лет, но я пытаюсь справиться с этим намерением. Я пока не могу использовать свой следующий вопрос. Но могу поспорить, ему двадцать один. Или около того.

— Ты говоришь по-французски? — спрашиваю я с надеждой, потому что, знает бог, это было бы потрясающе.

— Oui, Mademoiselle, — произносит он очень мягко, — up peu^[8]. Немного.

Бедное мое сердце! Я зачарованно смотрю на него.

— Итак, — совершенно беззастенчиво меняет тему он, как будто даже не догадывается о том, что является самым сексуальным и крутым из ныне живущих мужчин, — как ты выживаешь, обитая в одном доме с похоронным бюро? Ты когда-нибудь видела призрака?

Я не обращаю внимания на выпрыгивающее сердце и поднимаю бровь.

— Посмею ответить тебе вопросом на вопрос: а у тебя самого достаточно храбрости, чтобы снимать здесь гостевой домик?

Он смеется, и этот сорванный, с хрипотцой звук отдается где-то у меня в животе.

— Тот факт, что я обладатель абсолютной храбрости, теперь бесспорен, — заявляет он с ухмылкой. — И я не переживаю на эту тему. Так что насчет призраков? Я ответил на твой вопрос, так что теперь твоя очередь, у нас ведь честная игра, верно? Так что?.. Ты видела привидение?

Одного я точно видела, и он сейчас здесь: призрак моей матери всегда со мной… Он присутствует на каждой фотографии, в каждой стопке с одеждой, в любом воспоминании об этом доме. Но, естественно, я об этом молчу.

Вместо этого я пожимаю плечами.

— Ни разу не видела. Насколько я знаю, их не существует.

— Правда? — его голос звучит разочарованно. — А жаль.

— Ты все равно будешь жить в гостевом домике, — говорю я. — Там не будет никаких мертвецов. Я же правильно поняла, что ты будешь его снимать?

Пожалуйста, пусть это окажется правдой!

Он кивает.

— Да. Спасибо, что рассказала мне о нем. Это как раз то, что я искал. Маленькое уютное пространство с великолепным окружением.

Говоря о великолепном окружении, он смотрит на меня, как будто хочет сделать какой-то намек.

Я его великолепное окружение. Внезапно мне становится нечем дышать, и не остается никаких сил спросить, почему он хочет жить в Астории постоянно.

— Провидение, — это все, что я могу добавить.

Он кивает.

— Провидение.

Дэр смотрит на меня долгим, тяжелым, темным взглядом, мне удается сделать глубокий вдох, затем второй.

— Значит, я буду тебя видеть? — внезапно обрывает он наш разговор, поднимаясь с места.

— Когда ты въезжаешь? — спрашиваю я, внезапно впадая в панику от осознания, что он уходит.

Вместе с собой он принес сюда ощущение комфорта, взволнованности, какого-то магнетического заряда и опасности, новизны. Мне сложно просто дать ему уйти.

Он ухмыляется.

— Сейчас. Я взял с собой сумку.

Его сумка? Я следую его жесту и вижу туристический рюкзак, пристегнутый к багажнику его мотоцикла. Всего одна сумка.

— И это все?

— Я путешествую налегке, — отвечает он, направляясь к гостевому домику. К себе домой. Теперь он будет жить всего в сотне шагов от меня.

— Полагаю, ты прав, — бормочу я.

Наблюдаю, как покачиваются его широкие плечи, как ветер треплет его темные волосы. Он берет рюкзак и тащит в свой новый дом, а я вспоминаю, что забыла кое-что у него спросить.

Как долго он здесь задержится?

* * *

Сегодня вкус еды кажется совершенно другим, потому что я знаю, что Дэр сейчас всего в сотне метров от меня.

Я приготовила спагетти — самое простое блюдо на планете, и добавила чеснок, хлеб и кукурузу. Отец еще добавляет томатный соус, а Финн, как обычно, просто размазывает еду по тарелке. Должно быть, его таблетки способствуют потере аппетита.

Мы ужинаем поздно, потому что отец сегодня заработался.

При мысли о его «работе» я не могу удержаться от беглого взгляда на его руки. Я знаю, что он помыл их несколько раз, прежде чем подняться наверх, но простая мысль о том, что ему приходилось делать, вызывает у меня приступ отвращения. Мне известно, что всего пару часов назад он ввел иглу в горло мертвеца, чтобы выкачать всю его кровь, а затем заменить ее химическим раствором.

А теперь он ест этими самыми руками.

Это омерзительно, и мне становится сложно глотать спагетти, особенно когда я вижу ярко-красный соус.

— Как твой день? — спрашиваю я у Финна, отчаянно пытаясь думать о чем-то другом.

Мы с ним не виделись после полудня. Он только пожимает плечами.

— Вроде неплохо. Я закончил разбирать свои вещи. Собрал несколько коробок для Гудвилла, пап.

Папа кивает, но на лице Финна я замечаю некий проблеск, что заставляет меня широко распахнуть глаза. Не делай этого! Я пытаюсь передать ему свои мысли телепатически. Только не упоминай мамины вещи! Ни за что!

Брат молчит. Вместо этого он смотрит на меня.

— Если честно, у меня для вас новости, ребята.

Мы оба отвечаем ему выжидающим взглядом. У меня перехватывает дыхание, потому что его глаза очень серьезны.

Что за черт?

Я вижу, как он нервно сглатывает. Плохой знак.

— Я подумал и все-таки решил остановиться на Массачусетском Технологическом Институте.

Мой желудок падает куда-то в область пяток, и комнату заполняет гнетущая тишина. Я смотрю на отца, он на меня, а потом мы оба направляем пристальные взгляды на Финна. Тем временем я пытаюсь вновь научиться говорить, чтобы хоть как-то возразить брату.

— Нет, — наконец, удается мне выдавить из себя, — ты не можешь поехать без меня, Финн!

Он замечает в моих глазах мольбу и отворачивается. Его взгляд мечется по стене, перемещается на окно.

— Прошу, не пытайтесь меня отговорить, — говорит он нам, но по большей части это адресовано мне. — Калла, я бы с удовольствием поехал с тобой. Я хочу этого. Но так будет лучше. Я должен так поступить. Мне нужно побыть одному, научиться существовать в одиночку. Понять, каково это, оставаться нормальным, когда ты один. Понимаешь?

Нет! Тысячу раз нет! Миллион раз нет!

Я трясу головой, но папа наклоняется в мою сторону и кладет руку мне на плечо. Молчаливое предупреждение о том, что не нужно слов. Я беспомощно смотрю на него.

— Я думаю, это правильное решение, — говорит отец. — Ваша мама и я… — его голос срывается, словно ему больно, на секунду он замолкает. — Ваша мама и я были уверены, что так будет лучше для вас обоих. Вам нужно научиться жить самостоятельно. Это правда хорошо.

В голосе отца чувствуется гордость, как будто Финн совершил нечто героическое: спас ребенка из горящего дома или перенес черепаху с оживленной трассы. Но это не героизм, а самопожертвование. Я вижу это по его глазам, по осанке и по тому, что он избегает взглядов в мою сторону.

Спаси меня от моих страданий.

Эти слова из его дневника — первое, что приходит мне в голову, когда я смотрю на него сейчас.

Но когда он все же бросает на меня ответный взгляд, я читаю в его глазах что-то еще. Мольбу.

Позволь мне сделать это. Позволь!

Позволить ему сделать что?

Научиться жить самостоятельно? Справляться со всем в одиночку? Мое дыхание становится прерывистым, в то время как Финн продолжает исследовать мою реакцию. Все исследует и исследует. Наконец я взрываюсь короткой фразой:

— Ладно.

Это слово выходит из меня на выдохе.

Финн вздымает бровь.

— И это все? Никаких криков и скандалов?

Я встряхиваю головой.

— Нет. Если ты уверен. Я была готова спорить об этом с мамой и папой, но я не готова вступать в конфликт с тобой.

Я чувствую, что сдаюсь, от этого мне грустно. Волна паники накрывает меня. Но что я могу поделать? Это выбор Финна. Его взгляд становится мягче.

— Ты не споришь со мной, — заключает он. — Ты просто пытаешься сделать то, что сама считаешь необходимым. Ты же это понимаешь, Калла.

Нет, я этого не понимаю. Мое мнение сейчас прямо противоположно.

Но опять же, что я могу поделать? Он принял решение.

Мне нечего сказать в ответ. Поэтому я просто безмолвно киваю.

Начинаю размазывать еду по своей тарелке, потому что, когда я пытаюсь ее проглотить, она застревает у меня в горле, словно какой-то комок желе. И папа, и Финн продолжают пристально смотреть на меня, ожидая, что я начну протестовать, спорить, а может, даже бить посуду. Но я не оправдываю их ожидания. Каким-то неведомым образом я остаюсь спокойна, сохраняя холодный рассудок и сдержанность, но только до той минуты, пока я могу бросать короткие слова извинения и сдерживать свои эмоции.

Я выбегаю на улицу, не обращая внимания на то, что Финн кричит мне вслед. Я пролетаю пулей через двор, жадно глотая воздух на своем пути вниз, к пляжу. След выглядит, словно серебристая лента в сумрачном свете луны, извиваясь и вращаясь среди влажных от дождя зарослей и блестящих темных камней.

Кроны деревьев создают полог над моей головой, от вида теней я покрываюсь гусиной кожей, потому что не знаю, что они могут скрывать. Но даже сейчас, видя лишь кусочки луны, мелькающей сквозь ветви и листву, распознавая какие-то несвязные слова в порывах ветра, играющего в сосновых иглах, я хочу находиться здесь больше, чем в нашей столовой.

Прорываюсь вперед, подальше от разрушительных утверждений, на которых так настаивает Финн, туда, к кромке океана.

Когда я оказываюсь на побережье, мои пятки утопают во влажном песке, и я радуюсь, что сейчас отлив. Ноги не промокнут. За считаные минуты я добираюсь до скал. Как только я оказываюсь рядом, из-за валунов появляется тень.

Она длинная и неожиданная, потому что никто обычно не приходит сюда.

Тень замирает, и у меня замирает сердце.

Затем то, что отбрасывает ее, выходит на лунный свет, и я понимаю, кто это.

Дэр.

Ведь теперь он тоже живет здесь.

— Эй, — окликает он меня, его голос с хрипотцой и британским акцентом звучит мягко.

В глазах читается радость от встречи со мной, искреннее восхищение моим внешним видом и какое-то голодное выражение, когда он сканирует меня взглядом. Это заставляет мою кровь бурным потоком приливать к щекам и заполнить сердце. Ему нравится то, что он видит.

Я с усилием сглатываю.

— Ты в порядке? — спрашивает он, его подбородок приподнят, а глаза мерцают в лунном свете. — Я случайно заметил, как ты бежала с горы.

Господи, мне хочется утонуть в песке. Должно быть, я выглядела как сумасшедшая.

— Все в порядке, — отвечаю я. — Просто… Я расстроилась из-за своего брата, мне нужно было выйти подышать на минуту.

— А когда ты расстроена чем-то, ты бежишь сюда на пляж даже ночью? Совсем одна? — Дэр снова приподнимает голову, и я не могу понять, смотрит ли он на меня осуждающе.

Я бросаю взгляд в сторону.

— Не совсем. Просто… Это мое любимое место. Я часто прихожу сюда просто так. Даже когда все хорошо.

— Покажи мне, — произносит он своим хриплым голосом, это не требование, а лишь мягкая просьба. — Я имею в виду, твое любимое место.

Во мне не происходит никаких колебаний. Не знаю, почему. Возможно, оттого, что он очень часто бывает со мной в моих снах и я как будто уже хорошо с ним знакома.

— Хорошо.

Я веду его вдоль побережья, мы вместе проходим еще около сотни шагов по камням, оказываясь в уединенной бухте. Спрятанный под покровом ночи, нас встречает грот в форме подковы.

— Смотри под ноги внимательно, — предупреждаю его я, хотя и знаю, что здесь сложно разглядеть что-либо. — Приливы приносят сюда много мелких камней. А хотя подожди, я сейчас вернусь.

Я нехотя отпускаю его руку и отправляюсь на поиск чего-нибудь вроде деревянной коряги, выброшенной на берег. Когда я нахожу подходящую, волоку ее обратно к гроту, на этот раз пытаясь отыскать холщовый мешок, который я припасла здесь как раз ради такого случая. Под камнем его нет, хотя обычно я оставляю его именно там, поэтому я брожу по округе несколько дольше, чем сама того ожидала. Внезапно до меня доносится, как Дэр зовет меня.

— Не это ли ты ищешь? — спрашивает он, держа в руках тот самый мешок.

Я киваю, забирая у него находку.

— Да, это то, что нужно.

Я нахожу в мешке зажигалку и подношу ее к куску дерева. В моих руках рождается огонь. Моментально внутренняя часть грота наполняется легким сиреневым светом.

Дэр смотрит на это зрелище, словно завороженный.

— Он фиолетовый!

— Это из-за океанической соли, — объясняю я, — она придает пламени фиолетовые и синие оттенки. Однако я не советую тебе вдыхать его пары. Этот огонь очень красивый, но токсичный.

— Значит, можно любоваться, но не дышать. — Дэр выглядит заинтригованным.

Я киваю.

— Именно. Так что вместо того, чтобы стоять тут и вдыхать дым, не лучше ли оглядеться по сторонам и хорошенько рассмотреть грот?

Он делает все так, как я сказала, и на его лице видно, как сильно его впечатляет увиденное. Небольшие водные затоны виднеются вокруг нас, в них морские обитатели, растения и ракушки, крошечные крабики и водоросли. Все кажется мистическим и волшебным в этом фиолетовом свечении.

— Когда приливы сильные, здесь все оказывается под водой. Фактически ты даже не сможешь войти в грот. Но если прилив небольшой, ты сможешь разглядеть все, что находится под водой.

— Это уму непостижимо, — произносит Дэр, внимательно изучая взглядом все вокруг. — Я не удивлен, что это твое любимое место.

Он двигается ловко и свободно. Легко.

Да и вообще с ним легко находиться рядом. С каждым мгновением я ощущаю все меньше тревоги и паники за Финна, и мне становится все комфортнее с Дэром.

Несмотря на всю его утонченность, мне с ним удобно, как бывает удобно, когда надеваешь свою любимую пару джинсов. Словно… Он не осуждает меня. Он не поднимает меня на смех. Он просто принимает меня такой, какая я есть, не требуя чего-то большего.

Он наклоняется, чтобы лучше рассмотреть то, что находится в воде, а я тем временем изучаю его. Сегодня он одет во все темное: темные джинсы и черную толстовку. То, как элегантно он двигается, даже толстовку делает изысканной. Он изящен и благороден и выглядит совсем иначе, нежели парни в моей школе.

Все это похоже на глоток свежего воздуха и заставляет мои колени подгибаться.

Он поворачивается в мою сторону. Его взгляд темный, в нем искрится любопытство.

— Чем твой брат тебя расстроил?

С феноменальной скоростью моя паника возвращается, около минуты я стараюсь не смотреть в глаза Дэру, а фокусируюсь на океанских волнах, набегающих на берег.

— Мы близнецы. Он собирается поступить в другой колледж, но меня это не устраивает. Финн без меня не справится.

Дэр внимательно смотрит на меня, пытаясь уловить ход моих мыслей. Я буквально вижу, как вращаются шестеренки у него в голове. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но я перебиваю его прежде, чем он вымолвит хоть слово.

— Тебе это непросто понять, — опережаю я его. — У моего брата есть одна особенность. Это касается его ментального состояния. Да, он принимает препараты, но все равно я нужна ему.

Мне казалось, что это напугает его, я ожидала реакции, пыталась понять, вызовет ли эта новость отторжение или нет. Однако ужас на его лице так и не появился. С невозмутимым видом Дэр кивнул.

— Это достойно уважения, — произносит он, — то, что ты о нем так заботишься.

— Естественно, я забочусь о нем, — внезапно набрасываюсь я. — Так и должно быть! Ведь он мой брат!

Дэр улыбается, поднимая обе руки вверх в примирительном жесте.

— Успокойся, — умиротворяюще говорит он, — это было просто мое наблюдение. Не все так заботливы: касается это их семьи или нет.

Я внимательно смотрю на него.

— Это печально. Так почему ты здесь? Ночью. Один.

Я кидаю ему в лицо его же слова, ранее адресованные мне, просто чтобы сменить тему. Он улыбается, тем самым демонстрируя, что оценил мою попытку.

— Просто стало скучно. И я подумал, что отсюда я могу лучше разглядеть звезды.

Он абсолютно прав. Отсюда мы точно сможем их увидеть лучше. Высоко в горах верхушки деревьев закрывают их.

Значит, ему нравятся звезды? Разве это возможно, быть настолько идеальным?

Он указывает вверх.

— Это Пояс Ориона. А вон там… Вон там Андромеда. К сожалению, мы не увидим Персея сегодня.

Он замолкает и пристально смотрит на меня.

— Ты знаешь миф о них?

Его голос спокойный и умиротворяющий, я вслушиваюсь в него, и от этого мне кажется, что все проблемы отступают прочь. Я просто наслаждаюсь тем, что нахожусь рядом с ним, его глаза совсем близко и его полные губы, прекрасные длинные руки.

Я киваю, собирая в памяти по кусочкам то, что выучила об Андромеде в последний год на занятиях по астрологии.

— Да. Мать Андромеды оскорбила Посейдона. В наказание Андромеду бросили на съедение морскому чудовищу, а Персей спас ее, после чего они поженились.

Он кивает мне, удовлетворенный моим ответом.

— Да. И теперь они протянулись через все небо, чтобы напомнить юным влюбленным о безграничной силе бессмертной любви.

Я фыркаю.

— Ага. А теперь еще сняли пресловутый фильм о них, который исказил сразу несколько мифов и легенд Древней Греции сразу.

Губы Дэра вздрагивают, почти готовые растянуться в усмешке.

— Может, ты и права. Но не лучше ли посмотреть на это с точки зрения вечной любви?

На его лице промелькнул сарказм, я не могу понять, серьезен он или шутит. На память приходит фраза на его толстовке: ирония потеряна для тебя.

— Это бред, ты же знаешь, — произношу я, подбрасывая у себя в голове метафорический кубик. — Я имею в виду бессмертную любовь. Ничто не может быть бессмертно. Влюбленности заканчиваются, сексуальная химия сходит на нет, а бывает, что люди умирают, забирая с собой свою любовь. Поэтому откуда ни взгляни, всякая любовь однажды умирает.

Уж кому это знать, как не мне. Я та самая девушка из похоронного бюро. Все время только это и вижу.

Дэр осматривает меня скептическим взглядом сверху вниз.

— Если ты действительно веришь в то, о чем говоришь, тогда, должно быть, ты считаешь, что все на свете находится под контролем смерти, даже совершенно случайные обстоятельства, которые с нами происходят. Так нетрудно и в депрессию впасть, Калла. Мы сами контролируем себя.

Он выглядит действительно обеспокоенным. Когда я смотрю на него, то начинаю нервничать, с одной стороны, из-за того, что расстроила его, и в то же время потому, что остаюсь уверенной в своей правоте.

Как бы то ни было, я окружена этим всю свою жизнь… Смертью, несчастными случаями. Я — та, чья мать погибла совсем недавно, и тем не менее мир не перестал существовать.

— Я бы не сказала, что смерть контролирует все, — пытаюсь осторожно исправить саму себя. — Но тебе вряд ли удастся поспорить с тем, что она побеждает в долгосрочной перспективе. Каждый раз. Потому что мы все умираем, Дэр. Поэтому побеждает смерть, а не любовь.

Он фыркает.

— Расскажи это Персею и Андромеде. Там, на небесах, они бессмертны.

Я фыркаю в ответ.

— Но они уже нереальны.

Дэр пристально смотрит на меня с явным желанием объяснить свое видение, и внезапно я понимаю, что совершенно неожиданно для нас обоих мы заговорили о любви, но сразу же перескочили на тему смерти. Я пытаюсь снова перевести это в диалог.

— Извини, мне кажется, это издержки того места, где я живу. Смерть единственная константа там.

— Смерть огромна, — заявляет Дэр. — Но есть вещи еще больше. Если их нет, то все это зря. В таком случае жизнь ничего не стоит. Незачем познавать жизнь с разных сторон, пытаться пользоваться шансами и все в таком духе. Получается, что все это — просто мусор, которому суждено исчезнуть в конце.

Я пожимаю плечами и смотрю в сторону.

— Прости. Я верю в правило «здесь и сейчас». Это все, что мы можем знать наверняка и на что можем рассчитывать. И нет, мне не нравится думать про конец.

Дэр все еще меланхолично смотрит в небо.

— Ты сегодня какая-то пессимистичная, мой цветок Каллы.

Я тяжело сглатываю, потому что теперь мне кажется, что я выгляжу, как стерва. Уставший от жизни, уродливый человек, у которого внутри осталась только горечь.

— Моя мама умерла несколько недель назад, — говорю я, и собственные слова режут ножом по сердцу. — Мне все еще тяжело говорить об этом.

Он замолкает и кивает, как будто теперь все для него встало на свои места, словно ему жаль, как и всем остальным, кто об этом.

— А, теперь понял. Прости. Не хотел вскрывать твою рану.

Я встряхиваю головой и направляю взгляд в сторону, потому что чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, это меня смущает. О боже! Смогу ли я вообще когда-то думать об этом без слез.

— Все нормально. Ты же не знал, — отвечаю я. — И ты прав. Возможно, я стерва. Всю жизнь окруженная смертью со всех сторон… Полагаю, это делает меня уродливой.

Дэр пристально изучает меня, его глаза блестят в свете нашего самодельного факела, который отбрасывает свои фиолетовые блики в их бездонные черные глубины.

— Ты не уродлива, — говорит он голосом, от которого все внутри меня сжимается. — Во всяком случае, в долгосрочной перспективе.

Его слова заставляют меня потерять цепь мыслей. Потому что то, как он смотрит на меня сейчас… Словно я красивая, словно он знает меня, хотя я всего лишь Калла и на самом деле мы знакомы совсем недавно.

— Прости меня, я излишне эмоциональная сегодня, — предупреждаю я. — Это не мое обычное настроение. Просто… Много чего произошло за последнее время.

— Я вижу, — отвечает он тихо. — Я могу тебе чем-то помочь?

Мне хочется, чтобы он снова назвал меня цветком Каллы, потому что, кажется, это нас сближает, создает между нами тайную связь. От этого я чувствую себя немного лучше. Но отрицательно мотаю головой.

— Я бы хотела этого. Но нет.

Он улыбается.

— Хорошо. Могу я хотя бы проводить тебя домой?

Мое сердце пропускает пару ударов, но при мысли, что придется снова столкнуться лицом к лицу с Финном, мне становится неуютно. Поэтому я снова качаю головой.

— Не думаю, что я готова вернуться домой, — сочувственно отвечаю я, потому что такова правда.

Он пожимает плечами.

— Хорошо. Я подожду, пока ты будешь готова.

Мое сердце отдается громовыми ударами в ушах, а я притворяюсь, что все это не приводит меня в дрожь. Мы сидим так близко друг к другу, что я могу ощущать тепло, исходящее от его тела. Так близко, что в какую сторону он бы ни двинулся, его плечо нежно касается моего. Мне кажется странным, что такие мелочи доставляют мне удовольствие: случайные прикосновения, тепло тела.

И тем не менее это так.

Мы сидим так около часа.

В тишине.

Глядя на плещущийся океан, на бездонное небо, усеянное звездами.

Мне ни с кем не было настолько комфортно до этого дня, даже тишина не казалась мне гнетущей. Я не чувствовала себя так хорошо ни с кем, только с Финном. До сегодняшней ночи.

— Ты знал, что итальянская серийная убийца Монарда Чианчулли была известна тем, что готовила из своих жертв угощения к чаю и скармливала их гостям? — спрашиваю я, хотя мои мысли все еще витают где-то далеко, а взгляд направлен на гладкую поверхность океана.

— Нет, потому что это довольно странный факт для запоминания, — моментально отвечает Дэр, даже не взяв паузу на размышления и нисколько не удивившись вопросу.

Я чувствую, как внутри меня начинает пениться желание расхохотаться, оно вот-вот взорвется и вырвется наружу.

— Согласна. Это и правда так.

На самом деле этим фактом поделился со мной вчера мой брат.

Дэр улыбается.

— Уверен, я использую это на следующей вечеринке, куда меня пригласят.

На этот раз я не могу сдержать улыбку.

— Уверена, это вызовет бурный интерес.

Он усмехается.

— Это, совершенно точно, хорошее начало разговора.

Я хочу, чтобы это мгновение длилось как можно дольше, возможно, целую вечность, поэтому стараюсь не двигаться. Несмотря на то, что сырой песок попал мне под джинсы и теперь ноги совсем промокли.

Но как бы то ни было, я мечтаю, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Тьма становится настолько густой, что почти поглощает нас. Уже совсем поздно.

Я вздыхаю.

— Мне нужно возвращаться.

— Хорошо, — под покровом ночи его голос кажется еще более низким, а еще, хоть я и не могу знать этого наверняка, мне слышится в нем разочарование.

Может, ему тоже хочется задержаться здесь подольше?

Он помогает мне подняться на ноги, а потом продолжает держать свою ладонь на моей руке, пока мы проходим через плавучий лес, сквозь воду приливов, назад к тропинке. Это то самое, чего женщины обычно ожидают от мужчин. Это некое джентльменство, нечто, позаимствованное у рыцарей, и внизу моего живота назревает взрыв, потому что это кажется мне очень душевным, личным и сексуальным.

Когда мы подходим к дому, он убирает свою руку, и я мгновенно осознаю, как сильно мне не хватает его тепла.

Он смотрит на меня сверху вниз, и в его глазах пляшет тысяча искорок, за каждой из которых скрыт некий смысл, который мне не терпится разгадать.

— Спокойной ночи, Калла. Надеюсь, тебе лучше.

— Мне лучше, — тихонько отвечаю я.

И когда я поднимаюсь ко входу по ступенькам, я осознаю, что это действительно так.

Впервые за шесть недель.

Примечания

8

«Да, мадемуазель, немного» (франц.).