За то, что дорого

Корней Азарофф

Фокс Даррант – человек Дикого Запада до мозга костей. Стрелок, ковбой, почтовый курьер и в общем-то хороший парень. Судьба заносит его в маленький городишко с неблагозвучным названием. В этом городе правит бал и верховодит всем Клинт Айелло – человек, который не привык, что ему перечат. Против своей воли Фокс будет вынужден вступить в противостояние с Айелло, а заодно узнать, почему Клинт и его сыновья так боятся таинственного Черного всадника…

IV

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО, после чересчур раннего завтрака, я снял с луки седла свое лассо и направился к корралю. Утро выдалось довольно прохладное, и холодок самым бессовестным образом забирался под куртку и рубашку. Небо к востоку окрасилось в лимонный цвет, и над линией далекого горизонта показалось солнце.

Услышав звяканье моих шпор, лошади заволновались и принялись тревожно бегать рысью вдоль задней стенки корраля. Я вытряхнул петлю, чуть размотал веревку и посмотрел на животных, выбирая себе лошадку. Сегодня мне была нужна быстрая лошадь, привыкшая работать на пару с ковбоем. Хотя, по заверениям Тома, у него все такие. Что ж, мне представился шанс поймать его на слове.

Я остановил свой выбор на крепком рыжем мерине с тонкими ногами и звездочкой во лбу. Рыжий моментально смекнул, что ему сегодня придется увидеть родную прерию не только из-за стенки корраля, и принялся втискиваться в самую середину табуна. Ага, значит, голова у него точно — не только для того, чтобы оголовье носить…

— Не, дружок, от меня так просто не отделаешься.

Уловив момент, я бросил лассо. Петля скользнула на шею мерина, и я почувствовал, как натянулась веревка. Рыжий еще немного подергался для проформы, а потом покорно подошел ко мне. Я привязал его к жерди загона, взял оголовье и хотел погладить конягу по широкой груди, но едва протянул к нему руку, как он неожиданно повернул голову, и мощные зубы лошади щелкнули в паре дюймов от моих пальцев.

Я отскочил от него, как ошпаренный. Нет уж! Благодарю покорно! Хватит с меня того, что как-то раз, когда я был еще мальчишкой, одна такая же милая лошадка цапнула меня за предплечье. Именно тогда я понял, что испытывают животные при клеймении — руку жгло как огнем. Синяк был огромных размеров и сходил долго и упорно, а последствия укуса оставались заметны спустя четыре месяца.

— Отомстить хотел, да? Ага, как только, так сразу, — пообещал я ему, связывая вместе концы поводьев. — Ладно, сейчас…

Вернувшись на исходную, я заглянул в его хитрые, немного подленькие глаза, потом пошевелил у него перед носом пальцами и, когда он снова потянулся за ними, набросил поводья ему на шею, схватил его за морду и впихнул трензель мерину в рот. Застегнув подборочный ремень, я снял с рыжего лассо, открыл ворота корраля и вывел его наружу. Кусака стал смирный, словно ягненок, но я ему еще все же не доверял.

Он насторожился, скосив глаза, и я обернулся. Прислонившись спиной к загону и попыхивая сигаретой, за нами наблюдал хозяин конюшни.

— Хорошая лошадь. Горячая, и скорость у него приличная, — зачитал он характеристику.

— Да? Он меня едва не укусил, — поспешил я его разочаровать.

Вандер усмехнулся и сдвинул шляпу на затылок:

— Это он только в коррале такой, а когда взнуздаешь и оседлаешь Хулигана, можешь ехать хоть на край света.

— Так его зовут Хулиган… — протянул я, положив на ровную спину рыжего одеяло, которое служило вальтрапом. — Я думал, имя этого подлеца звучит несколько иначе. Например, Карающая Молния или Пожиратель Кактусов.

Я затянул подпруги, свернул лассо и повесил его на луку. Затем подобрал поводья, вставил ногу в стремя и сел в седло.

— Ты уверен, что я не должен ехать с тобой? — спросил меня Вандер.

Я отрицательно мотнул головой и поправил шляпу. Он тяжело вздохнул:

— Поверь мне, Фокс, из-за игреневой красотки у тебя могут возникнуть неприятности. Айелло считает, что табун принадлежит ему.

— Знаешь, Том, Айелло что-то больно много считает. Я не видел ни на одной лошади в табуне его клейма, так что он со своими претензиями пускай подождет. Спасибо, что пытался меня образумить, но я — закоренелый дурак. Этого уже не изменишь.

— Желаю удачи, упрямец.

Я развернул Хулигана и направился на восток, навстречу восходящему солнцу. Как здорово было снова оказаться в седле! А вот ехать против солнца было не очень здорово. Солнце, когда светит прямо в глаза, создает условия ограниченной видимости, как это не странно звучит по отношению к прерии. Однако табун Вандер видел к востоку от Бут-Хилла, поэтому я двинулся в том направлении. К тому же теперь, после того, как в салуне была брошена перчатка, поимка игреневой стала делом принципа.

Хулиган пошел охотно и, похоже, Том оказался прав. Но посмотрим, каков он будет в деле. Хорошая, маневренная лошадка для ковбоя лучше, чем новые сапоги со шпорами. Некоторые ковбои готовы скорей дать себя выпороть, чем выполнить работу, какую нельзя сделать, не слезая с лошади. Ну, по мне, так лучше поколоть дрова или принести воды, чем потом ходить, непрерывно постанывая, не в состоянии в это же седло сесть. Вы меня понимаете?..

Человек, путешествующий по прерии в одиночку, не должен забывать поглядывать по сторонам, а главное — назад. К тому же одинокий белый всадник, если он не дурак, будет готов к неприятностям в любое время дня и ночи. В те дни прерии были полны индейцев, хотя и не всегда воинственно настроенных.

Отъехав от города примерно на милю, я пустил Пожирателя Кактусов рысью. Этот аллюр не отличался у него ни медлительностью, ни резвостью.

Я внимательно изучал местность и механически отмечал места возможных стоянок и убежищ. Опытный путешественник всегда самым кропотливым образом изучает местность, по которой едет. Кто знает, может ему еще придется здесь побывать. Проходят годы, а он — так, словно это было вчера — спокойно может рассказать о любом ущелье и каньоне, где проезжал.

Я наблюдал за мерином, его поведением, потому что лошадь, благодаря своему чуткому отношению к окружающему миру, быстрей предупредит всадника об опасности. Я доверял лошадям, а они — мне. Благородные животные были единственными существами, помимо еще одного хорошего человека, кому я вообще доверял.

Солнце постепенно стало припекать. Еще немного и от жары никуда не спрячешься. Хулиган бежал довольно резво, но имел дурацкую привычку дергать головой из стороны в сторону. Его длинный жесткий хвост изредка хлестал мои ноги, в остальном же рыжий был неплохим сотоварищем.

Изучая следы, я мотался по прерии примерно до полудня. Их здесь было столько, сколько вам и не снилось. Отпечатки копыт диких мустангов, следы койотов, а изредка — волков, и чем дальше я забирался на восток, тем чаще встречал следы добротно подкованных лошадей. Отпечатки подков были четкими, животных подковали недавно, а вот всадники проезжали здесь на них довольно давно. Отлично подкованных лошадей можно встретить только на хорошем, крепком ранчо.

— Ну, Пожиратель Кактусов, что думаешь о следах?

Похоже, он ничего не думал, а только кивал головой в такт неторопливому шагу. Я же был уверен, что здесь проезжали ковбои «Звездного». Судя по веренице отпечатков, всадников было четверо, и один из них ехал на высокой лошади. Сказать, кто точно — сам Клинт или кто-то из его сыновей — было трудно. Они все гарцевали на высоких лошадях, и одно животное ничем не уступало другому. Я по достоинству оценил их чистокровок еще вчера — как раз выйдя из салуна после исторической встречи.

Отпечаткам копыт табуна было дня два. Здесь табун шел спокойным ровным галопом, и засохшие следы уже успели обвалиться по краям.

Внезапно Хулиган всхрапнул и, вытянув шею и раздувая ноздри, ускорил шаг. Я поднял голову и из-под полей шляпы увидел маленькую рощицу плакучих ив. Где ивы — там и ручей.

— Почувствовал воду? Что ж, давай попьем, — согласился я.

Рыжий вскинул морду, собираясь заржать, но я, разгадав его намеренье, соскользнул с седла и зажал ему нос. Он тихо хрюкнул и отступил назад.

— Спокойно, малыш, спокойно. Орать вовсе не обязательно.

Я постоял рядом с ним минуту, поглаживая его и разговаривая вполголоса, а мерин замер и слушал, поставив ушки на макушке. Потом я снова сел верхом и шагом направился в том направлении, куда тянул Хулиган. Сделав крюк, я объехал рощицу, перевалил через гребень ближайшего холма и достал из седельной сумки бинокль. Помнится, его я выменял на одном из пограничных постов, и, когда он стал моей собственностью, прикрепил к нему кожаные козырьки — чтобы не отсвечивало солнце. Да, хорошая штука, что уж тут говорить. Я поднес бинокль к глазам и стал постепенно обшаривать рощицу.

Я их увидел почти сразу же да так и замер с поднятой рукой, не в состоянии опустить бинокль. Дикая, непокоренная красота, замены которой нет нигде в мире. Сейчас я заметил то, что ускользнуло от меня вчера: по поляне, неподалеку от строгих мамаш носились четыре жеребенка примерно трех месяцев отроду. Легкие, игривые, подвижные, на стройный длинных тонких ножках, они резвились вовсю, а остальные кобылы относились к ним с неожиданной терпеливостью. Моя шоколадная красотка паслась чуть в стороне от других. Но я видел, как напряженно и чутко стригут воздух ее бархатные ушки. Прислушивается…

— Ну? Как тебе девочки, Карающая Молния?

Он переступил с ноги на ногу и потянул вперед, словно спрашивая: «Какие девочки?! Мне б водички…» И, надо заметить, по-своему он был прав — девочки не по части мерина.

— Ну-ка, погоди.

Я спешился, сунул бинокль обратно в седельную сумку и достал флягу с водой. Снял шейный платок, облил его водой, и когда ткань впитала влагу, выжал всю жидкость мерину в рот. Я повторил процедуру несколько раз, потом повязал платок обратно на шею, сел в седло и сжал в одной руке поводья, а в другой — лассо.

— Все, будем работать.

Ветер дул в мою сторону, но игреневая красавица жила в прерии с самого рождения и была ее частью. Не стоит надеяться обмануть дикого мустанга. Отдыхавшие животные быстро встали на ноги, жеребята оказались под боком у мамочек, и в мгновение ока табун снялся с поляны. Хулиган отлично взял с места в карьер, и мы помчались вдогонку. Я с радостью ощутил, как рыжий словно ожил подо мной. Черт возьми, как давно я так не носился! Я представил себе, как это выглядит со стороны. Табун необъезженных лошадей мчится по прерии, стремясь в свободном полете за горизонт, а вслед за ними, с безумным техасским воплем, скачет всадник.

Лошади, превратившись в неуправляемую стихию, взлетели на крутой холм и, взрыв землю, понеслись дальше. Хвосты и гривы развевались, бешено стучали копыта, ветер бил в лицо.

Я догнал лошадей, когда они живым потоком скользили вниз по склону холма, и теперь мы мчались так, словно все бесы преисподней разом выскочили из адского пекла и погнались за нами. Мне теперь нужно было достичь одного: нагнать голову табуна и отсечь игреневую от остальных животных. Сделать это на полном скаку — надо уметь, но я умел. Рыжий тоже вошел в азарт игры и теперь мчался вместе с остальными, выбрасывая передние ноги далеко вперед и почти касаясь брюхом высокой травы.

Я, наконец, нагнал игреневую красотку, и мы понеслись вровень, голова в голову. Теперь наступил черед Хулигана показать свое мастерство. Мне оставалось только сидеть в седле, поспевая за неожиданными движениями лошади.

— Давай, малыш. Задай ей жару, — едва успел выдохнуть я.

Мерин словно понял смысл произнесенных слов. С быстротою молнии он выбросил заднюю правую ногу вбок, и стальное копыто с подковой врезалось в ближайшую кобылу. Она шарахнулась в сторону, налетела на бежавшую рядом лошадь и, не переставая скакать, гневно кинула задом. Рыжий резко повернул небольшую голову и попытался укусить и без того напуганную караковую. Он винтом крутился, заставляя табун изменить направление. Копыта и зубы работали вовсю, и спустя несколько минут он добился своего: табун летел вслед за обезумевшей караковой в противоположную от нас сторону. Хулиган же продолжил преследование лошади, ради которой мы с ним затеяли эту погоню.

Не обнаружив рядом подруг, она пронзительно заржала, замедлила бег, и попыталась броситься в сторону, вдогонку за табуном, но мерин опередил ее, и его зубы щелкнули рядом с темной мордой. Кобылка снова поскакала резвей, и я с силой метнул лассо, решив не упускать шанс. Гул ветра не заглушил свиста летящей веревки, и я увидел, как петля второй раз за сегодняшний день туго затянулась на крутой шее лошади. Хулиган тут же встал как вкопанный, принимая на себя рывок заарканенного мустанга. Красавица взвилась на дыбы, почувствовав на себе лассо. Никогда прежде ей не наносили подобного оскорбления.

Не обращая внимания на ее тщетные попытки вырваться на волю, я наклонился вперед и похлопал взмыленного Пожирателя Кактусов. Пот стекал у него по бокам и из-за ушей, но он, наблюдая за пленницей, держал веревку натянутой.

— Ай, браво! Молодец, малыш. Ты просто молодец. Настоящий ковбойский норовистый бронкс.¹⁰ Умница!

Я соскочил с седла и медленно направился к дикарке. Хулиган не сдвинулся ни на дюйм, веревка была натянута как струна и казалась очень тонкой и ненадежной.

— Ай, хорошая… Красавица моя… — размеренно, успокаивая и себя, и лошадь, заговорил я. — Ай, умница…

Она замерла, услышав мой голос, и нетерпеливо фыркнула. В ее глазах горел злой огонек, она готова была драться за свою свободу, и я почувствовал бы разочарование, если бы не увидел этого огонька. Я подходил все ближе и ближе, и она пригнула голову, вся красиво «собравшись». Шаг… еще один… еще…

Внезапно я остановился.

Этот мустанг… Чертовски красивый мустанг, ровно стоявший передо мной и не спускавший с меня темных, умных глаз. И вдруг я вспомнил. Вспомнил эту лошадь.

Когда у хозяина ранчо, где я работал, конокрады угнали табун отменных, лучше, чем иная чистокровная лошадь, мустангов, ей было три года. Ее звали Рамона, это я ее так назвал, вспомнив имя знакомой девушки, которая как-то помогла мне и провела через заваленный снегом перевал. Отчаянная девчонка, тем более что тогда у меня на хвосте «сидела» банда серьезно настроенных преследователей.

Я не знаю почему, но из всех ковбоев Рамона выбрала именно меня. Сесть на нее мог любой, а вот ездить… Но я нашел с ней общий язык, потому что всегда любил непокорных. А она никогда не покорится до конца. На ранчо никто не испытывал к ней особой любви. Если ей что-то не нравилось, она делала одну «свечку» за другой, лягалась и изредка наступала на ноги. Это было довольно больно. Вам лошадь когда-нибудь наступала на ногу? Если нет, поверьте мне на слово.

— Рамона… — прошептал я. — Ну здравствуй, девочка.

Я сделал очередной шаг, и она больше не пыталась убежать. Не говорите мне, что лошади не помнят! Она помнила меня, это была моя лошадь, которая сейчас тыркалась теплым носом мне в ладони.

— Здравствуй, девочка. Здравствуй…

Я обнял ее за шею, прижался щекой к ее мягкой шерсти, и замер. Игреневая, словно почувствовав всю трепетность момента, тоже стояла не шелохнувшись. Я не верил, что такое может быть, что среди тысяч диких табунов возможно встретить лошадь, которую воспринимал когда-то не иначе, как друга. Не верил. И встретил.

Я вернулся к терпеливо ждавшему Хулигану, отвязал лассо от луки седла и почесал мерина за мокрыми ушами.

— Устал, Пожиратель Кактусов? Давай, пожуй травки.

Потом, постепенно сворачивая веревку, вернулся к Рамоне и отвел ее в тенек под деревья. Хулиган направился сюда же и стал пихать меня мордой в спину, требуя заботы и о его персоне. Я вынул из кармана куртки несколько длинных сыромятных ремешков — «свиную тетиву», которые ковбои всегда носят с собой: мало ли придется спутывать ноги бычку. Я выбрал два самых крепких ремешка, связал их вместе и стреножил Хулигана. Теперь далеко не удерет. Я снял с него оголовье и расседлал своего помощника. Его спина, как раз под седлом была темно-рыжей, почти коричневой от пота. Я растер его травкой, а он спокойно стоял на месте и только довольно жмурился. Отпустив мерина, я положил вальтрап на солнце, чтобы просох, а сам уселся неподалеку под кустами и принялся жевать кусочки вяленого мяса и аппетитные «медвежьи ушки» Тома. Рамона к этому времени совсем успокоилась, щипала траву и, кажется, больше и не вспоминала о подругах.

Когда вальтрап высох, я аккуратно сложил его и направился к мустангу. Она подняла голову от травы и, не выказывая никаких признаков беспокойства, понюхала протянутое одеяло. Так, это хорошо… Рамона никак не реагировала на мои действия даже тогда, когда я просовывал ее уши между ремешками оголовья и затягивал подпруги.

Хулиган стоял в стороне и смотрел на нас. На его коварной морде было написано что-то вроде удивления.

Рамона была подозрительно тихой, и я прекрасно понимал, что она приготовила мне сюрприз. Большим пальцем руки я опустил левое веко лошади на ее глаз, чтобы она не видела меня, и быстро сел в седло.

Существует огромная разница между первой и последующими объездками молодого дичка. В первый раз лошадь просто старается сбросить с себя седло и оголовье, во второй раз она становится умней и осторожней и уже пытается избавиться от самого седока. Рамона же знала, что такое и седло, и всадник. И еще она была умна.

Она разом сорвалась с места и понеслась легкими скачками, словно проверяя держусь ли я у нее на спине так же крепко, как и два года назад. Ей совсем не понравилось то, что за прошедшее время моя посадка если и изменилась, то только к лучшему. Мне уж стало казаться, что все пройдет мирно, как она вдруг «сломалась» надвое. Седло почти вывернулось из-под меня, и я чуть не потерял равновесия. Сильные прыжки пошли и вбок, и вверх. Я не препятствовал лошади и с каждым скачком все больше узнавал свою Рамону. Дикарка в прериях ничуть не стала хуже, даже наоборот.

Сейчас у меня была одна задача: не упускать из виду голову мустанга. Это было важнее всего, потому что потерять в данной ситуации голову, значило скакать с завязанными глазами: ты готовишься к одному толчку, а встречаешь другой. Когда мустанг останавливался, я пользовался случаем и каждый раз заставлял его идти рысью, так что вскоре лошадь почти перестала кидать вверх задними ногами. Она сделала несколько длинных скачков и остановилась, жадно глотая воздух.

Я коснулся правой ногой земли, но левую все еще держал в стремени. Рамона наблюдала за мной, а мне этого только и надо было. Я заставлял ее вспоминать все, уже почти забытые уроки, которым учил раньше. Я постоял так минуты две, а потом снова сел в седло. Раз за разом я садился и спешивался, но она стояла не шелохнувшись.

— Умница!

Я похлопал ее по шее и угостил кусочком хлеба из моего обеда. Она осторожно, — так, как только она одна и умела, — взяла с ладони лакомство. Снова я сел в седло и немного пошагал ее, внимательно прислушиваясь к ее дыханию и радуясь тому, что оно довольно быстро приходит в норму. Я привязал лошадь к кусту, распихал свои пожитки в седельные сумки и накинул на рыжего лассо. Сел верхом и развернул Рамону.

В пылу погони я и не заметил, куда меня занесла судьба. Местность вокруг была совершенно незнакомой, но я решил довериться Хулигану. Уж он-то дорогу домой точно найдет. Он направился строго на запад, а я поглядывал по сторонам, всматриваясь и прислушиваясь. Прерия была пустынна, только где-то на горизонте ветер поднимал небольшие тучки песка. Плавно покачиваясь, я ехал на запад. Ехал… ехал… ехал…

…Я проснулся от того, что Рамона остановилась. Медленно открыл глаза, и передо мной во всей красе предстал какой-то каньон. Черт знает, как он назывался, но это место мне не очень-то понравилось. Если учитывать, что солнце уже собиралось удалиться на покой, в густых тенях высоких скал он казался почти зловещим. Я выругался и обозвал себя дураком. Это ж надо было умудриться уснуть, когда за рыжим пройдохой нужен глаз да глаз! Сам виноват в случившемся, в следующий раз ушами хлопать буду меньше.

Да и вообще — слава Богу, что меня не пристрелили…

Хулиган невозмутимо щипал траву, а Рамона обрывала листики с росшего рядом куста.

— Эй, ты, Пожиратель Кактусов! — заорал я на мерина.

Мой голос гулкими скачками запрыгал от одной стенки каньона к другой и вскоре растворился где-то в бесконечных ущельях. Рыжий испуганно захрапел и прижал уши. Игреневая ударила копытом и нетерпеливо затанцевала на месте.

— Тихо, тихо, — произнес я, укорачивая повод. — Ничего же пока не произошло.

На меня самого удручающе подействовало это слово — «пока». Пока, на мой взгляд, предусматривает продолжение или что-то похожее на продолжение. Уж лучше бы его не последовало.

Я подозвал мерина поближе.

— Теперь я буду руководить операцией по возвращению домой. Хватит с меня таких проводников. Вот и верь таким, как ты.

Но рыжий на мое возмущение не обратил никакого внимания. Он только продолжал настороженно храпеть и смотрел куда-то или на что-то у меня за спиной. Недолго думая, я оглянулся и увидел деревянный сарай. Сарай в таком месте? Я шагом направил Рамону к постройке, уверенный на все сто, что она пуста как ореховая скорлупа без ореха. Иначе меня уже не было бы в живых. Или я был бы жив, но под чьим-то прицелом… У нас тут разговор короткий.

Мерин нехотя поплелся за мной, продолжая тревожно фыркать. Никуда не торопясь, я завернул за уступ скалы и внезапно увидел… город.

Это был самый обыкновенный городишко Запада, не хуже или не лучше того же Бут-Хилла. И он ничем не отличался бы от других поселений, если бы не был… мертвым. Когда я с опаской въехал на главную улицу, бывшие жилые дома уставились на меня как на непрошеного гостя. Ни в одном из них не горел свет, нигде не лаяли собаки, в конюшне не хрумкали сеном лошади. Здесь стояла такая оглушающая тишина, что был слышен каждый шорох, каждый скрип седла, каждый удар подковы о камень. Я скинул ременную петлю с правого револьвера, удерживающую его в кобуре, и медленно продолжил путь. С легким шелестом меня обогнал шар перекати-поля. Налетевший порыв ветра качнул вывеску с названием салуна. Она тихо, зловеще заскрипела.

Я мучил себя догадками и вопросами. Что это за город? Кто его построил? Куда делись все его жители? И почему они решили жить именно здесь, в суровом каньоне, куда с трудом проникает солнечный свет? Я не мог найти ни одного разумного, логичного ответа, и в голову стали лезть всякие мысли о призраках, неуспокоившихся душах и прочей нечисти.

Я читал все, что было написано на вывесках. Магазин Джеймса Хокса… салун «Тропа Гуднайт»… ателье мадам Винсент… Это что-то французское… Но Франция! Тонкая, изысканная Франция в сумрачном каньоне, среди голых скал?! Невероятно! Я читал про эту страну, когда учился в школе, да и после школы никогда не ленился брать в руки хорошую книгу. Книги надо уважать, это верные друзья.

Около раскрытых нараспашку дверей бара я остановил лошадь и, чуть пригнувшись, заглянул вовнутрь. Чистый песчаный пол, типичные для подобных заведений столы и стулья, на гладкой, без единой пылинки, стойке стоял стакан с недопитым виски, словно тот, кто пользовался этим стаканом, куда-то вышел на минуточку и сейчас вернется. На широких полках, рядом с которыми висело большое зеркало, стояло множество бутылок отменного «бурбона». Внезапно я понял, что у меня по спине давно бегают мурашки. И опять-таки тишина…

Но больше всего меня удивило отсутствие пыли на предметах в салуне, паутины или еще каких-то следов запущения. Снова между лопаток прополз неприятный холодок. Я мало кого боялся на этом свете, но тот свет, за гранью объяснимого и понятного, действительно меня пугал.

— Что за чертовщина?..

Эхо только насмешливо передразнило: «Чертовщина… чертовщина…» Мой взгляд соскользнул с полок со спиртным на зеркало. В нем я видел свое собственное отражение, отражение настороженной Рамоны и стоявшего рядом с ней Хулигана, нервно прядавшего ушами. И все было бы вполне нормально, если бы прямо за нами, в зеркале, я не видел несколько светящихся, бело-зеленых огоньков. Они все время двигались и перемещались, постоянно меняясь местами. Я резко обернулся, чувствуя, как первый раз в жизни меня трясет от страха. От страха перед чем-то неизвестным. Огоньки лихорадочно заметались, а потом спокойно, не торопясь, поддерживаемые туманными тенями подлетели к одному из домов и скрылись в темном дверном проеме.

Где-то ставня ударилась об стену. Хлопок прозвучал в тиши как выстрел. Рамона взвилась на дыбы и, рванувшись вперед, помчалась прочь из города. Вслед за ней припустил, что есть духу и рыжий. Лошади понесли.

Не помню, как я добрался до конюшни Тома, но, когда вернулся, было, судя по звездам, далеко за полночь. Я расседлал лошадь, в темноте растер ее пучком сена и завел вместе с Хулиганом в корраль. Ничего, сегодня она пускай переночует с остальными, под открытым небом. Прихватив седло и винчестер, я с трудом вскарабкался на сеновал.

Несмотря на то, что я очень устал и действительно был напуган, я испытывал чувство огромного удовлетворения. Ведь теперь Рамона была рядом.

Примечания

10

Бронкс (от испанского «bronco» — дикая, необъезженная лошадь) — объезженная, но строптивая лошадь.