Дом на мосту

Константин Нагаев, 2020

Роман о том, как правильно сбегать от событий, которые сделали тебя тобой, но ты вдруг почувствовал, что уже достаточно. "Мы слишком увлеклись выживанием. Мы очень легко бросаем мечты. Мы потеряли способность побеждать. И, что уж врать, мы не любим наших женщин". Текст лишен пространных бесед о судьбах мира, чист от политики и максимально приближен к жизни. Персонажи имеют реальные прототипы. Большинство событий имели место в действительности. Содержит нецензурную брань.

III

Дед • Анна

Дорогой Б.!

Вернувшись в город, обнаружил, что люди, с которыми я общался и даже, можно сказать, приятельствовал, сильно изменились.

Голод уже отступил, но все будто затихли в страхе — с наступлением сумерек прятались по домам, как по норам, и не выходили на улицы, молча пережёвывая полученное за день. Разговоры стали ленивы, сдержанны и пусты. Даже шумные привокзальные пьянчуги остепенились и устроились сторожами со сволочными взглядами.

Руководителем депо стал некто Аркадий Соболев, по выправке военный. Предыдущий начальник исчез, будто и не было — никто не смог внятно ответить, где он.

— Здравствуйте, Егор Павлович. Как обстановка на «Объекте 42»?

— На каком объекте?

— На строительстве восточного перегона, находящегося в вашей ответственности. Кодовое название — «Объект 42». Вам не сообщили?

— Нет. Впервые слышу.

— Бардак. Провокация. Разберёмся.

Он встал из-за стола и начал прохаживаться с заложенными за спиной руками, поглядывая на меня.

— Так что там?

— Всё идёт по плану. Первый участок прошли с опережением. За месяц сделали переправу на другой берег. Прошли второй участок до сужения. Может, вам на карте показать?

— Нет, спасибо. Продолжайте.

— Сейчас встали в мягкие грунты. Янис взял на себя прохождение участка, а я приехал, от его имени, просить «овечку» для испытаний.

Я протянул ему записку.

Соболев прочитал бегло, затем сел, закурил и прочитал ещё раз уже внимательнее.

— А что вы думаете об этом Янисе?

— В работе спорен, немного нервный, но я списываю это на прошлое. Очень, — я выделил слово, — много общается с бригадой.

— Ну, задача у него такая — общаться, но вы присмотритесь. Если вдруг что, сразу телеграфируйте.

— Ну, телеграфа у нас пока нет.

— Поработайте хорошо — и будет. А что за поп у вас там на участке?

Я растерялся, но постарался не подать виду.

— Алексей. Крестьянского происхождения. Был вовлечён в церковь с подачи отца, но с приходом советской власти полностью поменял мировоззрение. Работает за троих, несмотря на травмы. Не жалуется. Посторонних разговоров не допускает.

— Хорошо. Но вы тоже присмотритесь.

— Обязательно.

Соболев снова встал и подошёл к окну.

— «Овечку» я вам сейчас дать не могу, минимум через три недели.

— Я думаю, это вполне реальный срок. Как раз проложат отвод.

— Вам надо отдохнуть, Егор Павлович. Я премирую вас от горкома квартирой на проспекте Пролетариата — как раз вчера освободили. Ключи возьмёте у коменданта. Скажете, от квартиры Мысиковых. Бумаги оформите позже.

— Спасибо.

— Не смею задерживать.

Судьба зло подшутила: квартира оказалась в двухэтажном доме прямо напротив нашего старого. Гора чужой одежды была свалена на диване в зале. По полу разбросаны разорванные книги. В мойке на кухне, меж битых тарелок, валялся одинокий серый носок. Потратил день на то, чтобы всё лишнее вынести к дворницкой. Меня преследовало чувство, что я убил живших здесь людей.

Вечером курил на балконе, наблюдая, как в моём настоящем доме жарила рыбу какая-то уставшая тётка громадных размеров.

Ночью пошёл дождь. Проснулся от звука капающей воды — заливало дальнюю комнату. Я подставил таз, а поутру первым делом залез на чердак. На углу сгнили стропила, и крыша провалилась внутрь. Съездил в депо, выписал доски и гвозди, добыл два листа жести и остаток недели занимался восстановлением кровли.

На вторую неделю зашёл в рабочую столовую за пайком. Возвращаясь назад, завернул в сквер, сел на лавку. Солнце разморило, и я задремал.

Проснулся от того, что кто-то тряс за плечо.

— Что, где?

— Вы, видимо, уснули, — услышал я тихий женский голос.

Серый берет, тонкий платок, плащ не по погоде, невысокого роста, щуплая. Несуразные ботинки, обычное лицо и невероятно огромные серые глаза.

— Усталость. Бывает. Как вас зовут?

— Анна. А вас?

— Егор. Присядете? Здесь хороший вид на закат.

— Я знаю. Я сюда каждый вечер хожу, когда тепло.

— А я раньше ходил. Чем занимаетесь, Анна?

— Я в библиотеке при фабрике работаю. А вы?

— А я строю мосты. В отпуск, так сказать, приехал.

Анна снимала угол в покосившемся бараке на окраине города. От меня до её работы было значительно ближе. К концу недели съехались, а ещё через два дня тихо расписались. Было на кого оставить дом, да и в целом как-то стало спокойней на душе от человека рядом. К тому же она хорошо готовила.

***

С момента приезда прошёл месяц. Соболев вызвал к себе.

— «Овечка» готова.

— Аркадий Ильич, я только женился…

Он резко перебил меня:

— И что с того? Саботаж? Отказываетесь возвращаться?

— Ну что вы. Я по работе соскучился — извёлся уже от безделья. Хотел попросить, чтоб жалованье и паёк моей супруге передавали.

Соболев улыбнулся.

— Вот это по-нашему! Не сомневайтесь, лично прослежу. Когда готовы ехать?

— Да хоть сейчас.

— Это лишнее. Завтра после обеда будьте на станции. И пришлите назад Яниса, нам с ним побеседовать надо.

— Хорошо.

Прогулялись с Анной в сквере, вечером плотно поужинали, попрощались. Когда утром проснулся, её уже не было дома. На диване лежали аккуратно сложенная одежда и еда в дорогу.

Паровоз вёл старик Камал, который, ни на миг не смолкая, матерился на смеси татарского и русского.

Питер • Мика

Я валандался без дела уже третью неделю. Пару раз перебирал и выбрасывал лишние вещи. По вечерам, чтоб не одичать, выбирался в центр — посмотреть на девушек, выпить кофе и просто прогуляться.

Звонок телефона застал меня врасплох.

— Егор?

— Да. Кто это?

— Да это Рус!

— Я вас поздравляю, но какой Рус?

— Фахрутдинов Руслан Ринатович. Одногруппник твой. Помнишь?

— О боже ты мой. Привет.

— Привет. Еле нашёл твой телефон. Мы вечером собираемся встретиться с нашими, ну, кто в городе. Был бы рад увидеться.

— А сколько человек будет?

— Навскидку семь-восемь.

— Вместе со мной?

— А это важно?

— Да на самом деле нет, чёт к слову пришлось. Где и во сколько?

— В восемь. У меня хороший друг закрывает ресторан, так что оторвёмся, как архангелы. Щас скину точку.

— Давай.

— До вечера!

— Подожди. А по одежде есть требования?

— Да. Лучше в одежде.

Я принял душ и побрился. Выгреб из корзины для стирки относительно чистое. Поставил телефон на зарядку и лёг спать.

***

Выходя из дома, заметил чёрную «девятку», не первый раз стоящую напротив подъезда.

Ресторан находился в пяти станциях от меня. Я пришёл на полчаса раньше и курил на улице.

— Вы Егор? — спросил меня вышедший из ресторана громадный кавказец.

— С утра был.

— Кем мы только с утра не были. Теймур, — он протянул руку. — Я будущий бывший хозяин этой богадельни. Заходите внутрь, немного выпьем. Сигарету не выбрасывайте — внутри можно курить.

— А если проверка?

— Технически нас уже не существует.

— Очень точное замечание.

Попав внутрь, хозяин зашёл за стойку, достал наполовину пустую бутылку хорошего французского коньяка и хлопнул в «роксы» по половине.

— За встречу.

— Вполне.

Выпили. Теймур рассказал, что владел этим рестораном три года. Но «хитрожопые мэрзавцы» продали трёхэтажное историческое здание под снос ради строительства очередного унылого бизнес-центра.

— Уроды, блядь. Я три раза просил продать мне всё здание, чтобы восстановить и сделать ещё маленькую гостиницу. А тут… Эх.

— Бывает. А что это за шумная компания пьёт во втором зале?

— Это мои сотрудники — повара, официанты, уборщицы. У них сегодня безлимитный корпоратив.

— Я не хочу показаться бестактным, но я не ел толком с утра и задаюсь вопросом, кто будет готовить.

Теймур разлил остаток бутылки, пригласил жестом выпить, я ответил действием.

— Спасибо, как говорится, за ваш интересный вопрос. Я сам буду готовить. Вот этими вот, — перед моим лицом оказались громадные волосатые кулаки, — руками. И время от времени буду присоединяться к вам, если вы не против.

— С учётом, что я не помню минимум половину из тех, кто придёт — я только за.

***

Я ожидал, что мы увязнем в студенческих воспоминаниях, рассказах о детях с последующей демонстрацией их фотографий на телефонах. Но вместо этого вечер превратился в прекрасную вакханалию, замешанную на флирте, истерическом смехе и алкоголе, который не прекращал появляться на столе.

Теймур вставал, говорил тост и убегал на кухню, возвращаясь каждый раз с громадной порцией чего-то горячего, пряного и мясного. Мы потеряли счет времени.

В какой-то момент все загрузились и замолчали.

Мика, моя бывшая университетская пассия, за которой я пытался ухлёстывать весь вечер, сказала в тишине:

— Ребят, а может, в караоке рванём?

— Куда это «рванём»? — вспыхнул Теймур — Что значит «рванём»? Да вы находитесь в лучшем караоке-клубе планеты! Я вам такое развлечение покажу — век помнить будете и внукам рассказывать! Берите бокалы, бутылки — и за мной!

Повторять не пришлось. Мы поднялись на второй этаж и попали в громадный зал со сценой. Разбитые и ободранные стены из выломанного местами гипсокартона, гирлянда тусклых лампочек и потёртые кожаные диваны встретили нас.

— Вон там петь! Микрофон работает, — указал на сцену Теймур. — А вот тут, — он обвёл рукой всё помещение, — можно ломать всё. Кроме окон. Особо одарённые могут совместить.

— То есть как — ломать? — спросил Руслан

— Ну что ты как маленький? — ответила вопросом Мика, схватила стоявший у стены гвоздодёр и опустила его на стеклянный стол, который в тот же миг рассыпался на тысячу мельчайших осколков.

— Счастью — быть! — поддержал Теймур и метнул стул в стену, пробив гипсокартон.

Мы декламировали стихи, орали, как не в себя, танцевали и крушили всё, что попадалось под руку, плюя на грязь и опасность. Теймур был очень доволен и даже подарил мне украшенный блёстками микрофон.

Выперлись на улицу с полными пивными бокалами около двух. Кто-то предложил пойти пешком «как в старые годы», кто-то смог отговорить. Все начали прощаться и по одному пропадать.

— Поехали ко мне? — икнув, сказал Рус.

— У меня есть, если честно, планы на Мику.

— У неё на тебя тоже. Я узнавал.

— А что твоя жена скажет?

— У нас две свободные спальни, да и в принципе ей обычно как-то похуй.

— Тогда я за.

Теймур вынес нам громадный пакет со снедью, накинув сверху вискарь и бутыль белого. Долго прощался. Настойчиво предлагал обращаться по любым вопросам.

Мика повисла у меня на руке, я приобнял.

Мы поймали такси, в котором я и забыл наградной микрофон.

Дурка • Нина

После завтрака я вышел на двор покурить. Было солнечно и прохладно.

Ко мне подошла Нина.

— А можно с вами покурить?

Я протянул ей открытую пачку.

— Да нет, у меня свои есть. Я просто одна не курю.

Мы закурили и замолчали.

— А я вот зиму совсем не люблю, — сказала Нина. — Голова всё время от шапки болит. Пить хочется постоянно, холодно.

— Даже если тепло одеться?

— Это же столько одежды надо, а у меня её мало. Да и не нужна она мне. Я летнюю одежду люблю. Платья.

— Вам, наверное, очень идут платья.

— Да, я на день рождения пришла на работу в платье, все хвалили.

— Нравится вам здесь?

— Здесь мне всё знакомо и понятно. Работа непростая, но знакомая. Пациенты тоже уже как свои, хотя Шефалович порой и ругает меня за слишком личное отношение. Говорит, что потом расставаться трудно будет.

— Скорее всего, он прав.

— Он всегда прав, даже если мне это не нравится.

На пороге появилась старшая сестра и махнула рукой.

— Зовут. Мне пора. Выбросите?

Я принял её окурок. Она убежала внутрь. Откуда-то выпрыгнул Цыган.

— Испугал, блядь!

— Гулял тут, смотрю — ты с Нинкой шушукаешься.

— Мы, взрослые люди, не шушукаемся, а общаемся.

— У меня папка с мамкой тоже общались, а потом я появился.

— Ну не идиот ли?

Он заржал и тут же убежал.

Дневник из дурки • Родители

Отец мой был человеком тихим, не имевшим иной радости, кроме существования. Часами мог сидеть, глядя на ветку, через которую свет пробирался в комнату. Практически ничего не говорил, лениво курил, время от времени вздыхая, перед тем как закурить вторую.

Работал в отделе кадров при железной дороге, на должности, не требующей особой тяги к жизни. Уходил и приходил с работы в одинаково нейтральном состоянии.

Мать же, напротив, была скопищем сил, не подвластных покою. Она явно не любила отца — я не могу вспомнить, чтобы они сидели вместе дома на старом диване, казавшимся тогда мне центром вселенной. Гнобила она его за всё, монотонно шипя сквозь зубы на каждое движение, на каждое оброненное слово. Работала она заведующей гастрономом и любила свою работу примерно как отца.

Появился я у них по случайности, произошедшей на Новый год в Доме культуры железнодорожников. Беременность была выгодна обоим по прагматическим причинам, и меня было решено оставить для полноты новообразовавшейся ячейки социалистического общества.

Как рассказывала мать, родился я тихо, безболезненно, и она даже немного расстроилась, так как ожидала тяжких испытаний, которые позволили бы ей упрекать меня в будущем.

За пределами дома мы были образцовой семьёй: смеялись, ходили в гости и даже ездили в какое-то место, называемое курортом, где мы гуляли по песку и оба родителя смеялись и вместе держали меня за руки.

Конец ознакомительного фрагмента.