Дом на мосту

Константин Нагаев, 2020

Роман о том, как правильно сбегать от событий, которые сделали тебя тобой, но ты вдруг почувствовал, что уже достаточно. "Мы слишком увлеклись выживанием. Мы очень легко бросаем мечты. Мы потеряли способность побеждать. И, что уж врать, мы не любим наших женщин". Текст лишен пространных бесед о судьбах мира, чист от политики и максимально приближен к жизни. Персонажи имеют реальные прототипы. Большинство событий имели место в действительности. Содержит нецензурную брань.

I

Дом на мосту • Амнезия

С трудом приоткрыл левый глаз, проверил зону обзора и уставился на луч света, просочившийся сквозь грязное окно. Он остановился в сантиметрах десяти от головы, но даже на этом расстоянии казался ужасно едким.

Я лежал на животе на полу. Щека приклеилась к крашеной половице. Попытался поднять голову, открыл рот — спёртый воздух с пылью залетел в глотку. Голова рухнула на пол, сухой язык щупальцем прилип к нёбу.

Медленно перевернулся на спину, вытащил из-под себя онемевшую руку. Повыл от боли, размял. Поднял корпус и прижался спиной к потрёпанному дивану.

Одет, а вернее, раздет был наполовину. Левая сторона тела была оголена полностью, за исключением почти сползшего носка. Правая же была максимально прилична — на ноге болтались джинсы с трусами, верх тела последовательно облегали рубаха, кофта и куртка.

— Как так-то? — спросил я у пустой комнаты.

Эхо в черепной коробке заметалось злым жуком и осело где-то у основания черепа.

Не помнил ничего о вчерашнем дне. Медленный и тяжёлый, как питон, ужас забирался в душу. Не помнил не только вчерашний день — не мог вспомнить совершенно ничего. И даже своего имени.

Затошнило. Попробовал встать, но лишь заполз на диван и лёг на бок. И тут меня поджидало ещё одно откровение — я понятия не имел, где нахожусь.

Стены, окна, грязная клеёнчатая скатерть с оторванным углом, покосившийся шкаф — всё это было просто чужим.

Единственное, что я помнил, — это и есть мой дом.

Дурка • Доктор

Менты привезли меня в дурку к обеду. Завели в кабинет главврача. Доктор молча посмотрел документы, достал из стола бланк, расписался и отправил служивых ставить печать. Они тут же расслабились, обмякли фуражками и с радостью ушли.

Мы остались вдвоём.

— Ну, здравствуйте, Егор.

— Здравствуйте. Я хотел сразу объяснить кое-что.

— Если вы про своё поведение и стрельбу — не утруждайтесь. Я об этом почти всё знаю. Давайте лучше начнём с другого начала.

— Давайте.

— Хотите коньяку?

Я посмотрел на него с восхищением.

— Честно?

— Конечно. У меня всегда есть запас.

— Очень. В камере было холодно.

— Вас били?

— Само собой. Но сначала я пьяный был, потом что-то вроде шока, так что можно сказать всё прошло безболезненно. А потом вытащили с допроса и привезли сюда.

— Скажите спасибо своему седому товарищу. Ну да бог с ним.

Он достал из сейфа бутылку и разлил по полрюмки. Выпили.

Доктор спрятал тару и продолжил.

— Итак. Меня зовут Иосиф Леонидович Шефалович, я главврач этой обители добра.

— Очень приятно, Егор.

— Я вижу, насколько позволяет мой опыт, что вы не из «наших» и ваше появление здесь связано скорее с общей, чем с общественной необходимостью.

— Хорошо сформулировали.

— Сформулировал. Давай отсюда перейдём на «ты».

— Как это: «Иосиф Леонидович» — и на «ты»?

— Доктор. Это нейтрально.

Шефалович достал сигареты, открыл окно, предложил мне.

— Но твоё попадание сюда также неслучайно, помимо обстоятельств, так что, раз уж такое счастье привалило, мы тебя подлечим. Не волнуйся, всё очень просто. Нервишки успокоим, восстановим сон, а проблемы с ним, я вижу, есть. Никаких тяжёлых препаратов и прочего, при условии, что ты сможешь не поймать общую атмосферу и не наделаешь глупостей.

— Я постараюсь.

— Постарайся. Поселю тебя на первом в самой спокойной палате. Чтоб ты понимал: на втором — шумные, на третьем — буйные и «овощи».

— Спасибо большое.

— Да не знаю пока, за что. Люблю, когда появляются здоровые — относительно — люди. Это помогает легче выносить больных.

Доктор снова налил по чуть-чуть.

— Будешь лежать в самой козырной, тихой и спокойной. А теперь о соседях.

— Станислав Семёнович. Неходячий старик, который разговаривает сам с собой, но чаще всего тихо. Цыган Ило, или просто Цыган. Клептоман, лжец и проныра, который попробует тебя втянуть в какую-нибудь аферу. Просто жёстко скажи «нет». Ну и наш Иван-великан — добродушный гигант с задержкой в развитии. Его сюда ежегодно сдаёт его брат-близнец, между нами, не далеко ушедший от Ивана в умственных способностях, который работает в полиции. Тут главное, не давать Великану возбуждаться — он быстро успокаивается, но если что, зови санитаров. Сразу двух.

— О лучшем и мечтать не приходилось.

Доктор налил ещё по одной.

— Персонал у нас обычный, непритязательный, но с учётом обстановки — хороший. Единственно, кто выделяется — это Нина, медсестра. Она из наших бывших подопечных. Там история мрачная: у неё отец на глазах мать зарубил, когда она девятый класс заканчивала. Отец в тюрьму попал и уже не вышел. А она сюда. Три года в порядок приводили, потом она в деревню поехала к родне, а через пару лет вернулась, выучилась на медсестру и пришла к нам. Хорошая очень девочка, но ранимая. Острых тем с ней никаких не обсуждай и не обижай, в общем. Всё понятно?

— Честно? Запутался.

— Распутаешься. Я тебе тетрадь дам и карандаш. Пиши из памяти, что в голову придёт. В шахматы, кстати, играешь?

— Да.

— Ну, тогда и играть будем. Опять же: как я в ночь — заходи на процедуры.

Шефалович щёлкнул пальцем по шее.

— А разве с таблетками можно?

— Верь мне, я же доктор. А теперь вперёд — к здоровью, счастью, свободе, к дежурной сестре.

Коридор пах затопленной кипятком конторой. Ко мне подошёл санитар и повёл в палату.

Дед • Переворот

Дорогой Б.!

Ты помнишь, да и как забыть: когда чахотка добила мать и та отошла, отец превратился из человека в тень.

С нами он почти перестал разговаривать, но стал проводить больше времени. Не ругался, когда мы заходили в его кабинет, все вечера проводил дома, читал, курил и, если мне не изменяет память, тихо плакал.

Тогда же он начал строить часовню недалеко от родовой деревни матери. Брал нас с собой, и мы часами изнывали от безделья, пока он принимал работы и отчитывал мастеровых.

Строительство заняло три года. В конце апреля, как раз на Пасху, отец отстоял с нами в часовне всенощную и больше никогда в неё не возвращался.

А после твоего отъезда мы стали жить с ним параллельно. Ел и пил он отдельно и если и говорил, то только о работе.

Как-то я привёл домой девушку, с которой тогда встречался. Он поздоровался, представился, после чего брезгливо посмотрел на меня. Я понял, что никогда не смогу привести чужого человека в дом, не вызвав его осуждения.

Когда переворот добрался до нас, я уже был инженером и большую часть времени проводил в разъездах, инспектируя мосты и переправы по всей губернии.

Мои товарищи из инженерного корпуса при встречах рассказывали, что участились случаи нападения на управленцев и бригадиров, но до большой крови дело не доходило.

Белые отступали, приходили красные, потом всё возвращалось. Все требовали от отца лояльности к себе, а он упорно оставался в стороне, чётко давая понять, что при любой власти его задача — поддерживать железку в рабочем состоянии.

Расстрелять зарвавшегося старика никто не решался, потому что спецов его уровня просто не было.

Судьба сыграла с ним одну из своих странных шуток. Белые потребовали от отца пустить под откос поезд с красноармейцами, выпустив ему навстречу маневровый, он воспротивился, не желая иметь отношения к массовому убийству.

Забаррикадировавшись в депо с мастеровыми, держал оборону. Белые постреляли для проформы и ушли. Поезд красных прибыл в город, но когда комиссары пришли разговаривать с отцом, он был уже мёртв. Отказало сердце.

Узнав о произошедшем, я вернулся в город. На перроне меня встретили ряженые в солдат крестьяне. Маленький картавый человек в несуразной кожаной куртке проводил меня в управление. Мне рассказали о «подвиге отца, его служению делу революции» и сообщили, что теперь я, сын героя, должен продолжить его дело.

Похороны превратились в вакханалию, с пламенными безграмотными речами, стрельбой в воздух и попойкой в депо, с которой я, слава богу, смог уйти живым.

Несколько дней кряду воинственные пролетарии настойчиво уговаривали меня взять на себя руководство депо, но я отказывался наотрез. Тогда они предложили возглавить партию по прокладке короткого пути через тайгу к рудникам, и я согласился.

Учитывая, что они реквизировали в интересах революции нашу квартиру, хотелось оказаться от них как можно дальше.

Питер • Прыжок

Я уже почти погрузился в сон, когда, вибрируя, на тумбочке зазвонил телефон.

— Борис, здравствуй.

— Егор, привет. Звоню, как обещал.

— Это хорошо.

— Мы не любим наших женщин.

— Мы не любим наших женщин.

— Есть что от Ленки?

— Повестка в суд есть и всё.

Он глубоко вздохнул, помолчал и продолжил.

— Мне нужно одно слово, которое, я уверен, ты точно припас.

— Бывай.

— Хорошо. Очень хорошо. В нём есть многие будущие, в которых ты был в прошлом. Вечно бывший. «Он бывал». У тебя есть право на один вопрос.

— Два. Не хочется ещё немного?

— Пожил. Не моё.

— Какой этаж?

— На восемь больше, чем нужно.

И сразу короткие.

Я прошёл в зал, достал бутылку и пил из горла без отрыва, до боли в затылке. Затем меня вырвало, я отдышался, почистил зубы и пошёл спать.