Шаман-гора

Константин Кураленя, 2009

Герой романа «Шаман-гора» Михаил Манычев таинственным образом попадает в начало 1860-х годов и участвует в сплаве переселенцев на Нижний Амур. Путешествие по Амуру полно удивительных и опасных приключений, авантюрных событий, встреч с новыми героями, ставшими настоящими друзьями. Опыт участника войны в Афганистане помог Михаилу выйти победителем из кровавых и жестоких схваток с бандами хунхузов и беглых каторжников. История освоения Приамурья, преемственность поколений, глубокое уважение заслуг предков, продолжение их славных деяний всегда интересны для читателя.

Глава 6.

Названия рекам давали люди

— Слышь, Михайло, — обратился ко мне Степан, как только ближе к вечеру наш плот уткнулся в берег, — у меня тут родня имеется, да и знакомцев немало. Так что я отлучусь, а ты покаместь один службу справляй.

— Отлучайся, Стёпа. Да смотри не загуляй. С утра наверняка какая-нибудь проверка будет, — согласился я.

За эти проведённые вместе недели мы со Стёпой подружились. Возраст у нас был примерно одинаковый, к тому же делить нам было нечего.

— Да ты что, Миша, как можно? Утром буду как штык. А ежели что срочное, дак я буду у местного казака Ивана Колюжного.

Я в знак согласия кивнул головой, и довольный Степан вывел на берег своего коня. Затем, окинув взглядом остающийся народ, лихо свистнул и, вскочив на жеребца, направил его в сторону станицы.

В отличие от своих прошлых ночёвок в этот раз решили скотину на берег не выводить. Трава по всей округе была вытоптана, так что пастись животным было негде. За свежей травой отправили молодёжь, после чего, поужинав, легли спать. Степан гулеванил, видимо, на славу, потому как рано утром появился с распухшей физиономией и синяком под глазом.

— Никак, Стёпа, комары накусали? — первой встретила казака Устюгова Катерина, дочь того самого богатого дочерьми крестьянина.

— Они, проклятущие, — протискиваясь боком мимо девушки, пробормотал Степан.

— А чёй-то у тебя на глазу? — невинным голосом продолжала допрос девушка. — Никак конь хвостом вдарил?

— Отстань, смола.

Степан попытался обойти неожиданное препятствие, но узкие сходни не позволили ему этого сделать. Потеряв равновесие, казак немного побалансировал на одной ноге и неловко бултыхнулся в воду.

— Ты чего это, Стёпушка? Никак запарился за ночь, решил охолонуться? — посочувствовала Катерина.

— Ну, девка, язви её в корень. Утопила казака, — хлопая себя по ляжкам, смеялись мужики.

— Да, Демьян, вырастил ты оторву. Не дал тебе Бог мужиков, зато чёрта в юбке сподобил, — ухмыляясь в усы, произнёс Ефим.

— Дак и сам маюсь, — ответил Устюгов, — я ей слово, она мне пять. Я ей вдоль, она поперёк.

— А вожжами учить не пробовал?

— Дак ить баба. Жалко. Нехай ужо муж воспитывает.

— Ну-ну, — крякнул Ефим. — Интерес имею поглядеть, как у него это получится?

Степан, переодевшись в сухую одежду, вышел на плот.

— Ты чего это, девка, на людей кидаешься да допросы устраиваешь. Я тебе не муж, — заткнув руку за ремень, попытался отчитать он девушку.

— Ишь, размечтался, мерин при лампасах. Эвонных мужей мне и даром не надо. Нехай тебя казачки толстозадые милуют, — отбрила Степана девушка и, гордо покачивая бёдрами, спустилась на берег.

Степан беспомощно огляделся по сторонам, словно приглашая окружающих быть свидетелями своего позора. Но мужики старательно отводили глаза в сторону. Мало ли чего обиженному казаку в голову взбредёт? Какая-никакая, а власть.

— Ты чегой-то, дядька Демьян, баб своих распустил? — наконец-то нашёл он виноватого.

Не успевший спрятаться мужик вздрогнул.

— Ты щё, Степан? Это она не со зла, а по своему бабскому недомыслию, — перекрестился Демьян и ввернул заумное словечко. — Ты ужо не серчай, потому как такая у женского полу конституция.

— Чего у женского полу? — выпучил глаза Степан. — Ты чего это зараз сказал? Ты хоть сам-то понял?

— Характер эвонный, значитца, такой стервозный, — дал определение слову «конституция» мужик. Было видно, что его устраивает разговор, перешедший в другое русло. Он приободрился и расправил плечи.

Степан сплюнул в сторону и, махнув рукой, спустился на берег. На берегу женщины готовили завтрак. Они о чём-то вполголоса переговаривались и покатывались со смеху. Степан подозрительно посмотрел в их сторону и, по-видимому решив, что связываться с бабским племенем себе дороже, пошёл к своему коню. Спутав коня, он с независимым видом вернулся.

Прибежал Загоруйко Егор и поведал последние новости. Оказывается, мы будем дожидаться барж с продовольствием и инструментом. Эти баржи должны спуститься по Аргуни.

После сытного завтрака мужики расположились здесь же недалеко от костра и, закурив, неспешно повели умные разговоры. Женщины занимались хозяйственными делами. Кто стирал, кто выносил и развешивал на просушку под ласковым майским солнцем отсыревшие вещи.

— Всё-таки жизнь удивительная штука, — проговорил задумчиво Болдырев Ефим. — Пришлось мне в молодости участвовать в военных баталиях на Кавказе. Дак вот, тамотка тоже есть река Аргун.

— Тутошняя река не Аргун, а Аргунь прозывается, дядька Ефим, — поправил его Степан.

— Дак я и говорю, удивительная штука. Расстояние в тыщи вёрст, а названия рек только одной буквицей и отличаются. Неспроста эвто.

— А что, дядька Ефим, неужто ты в кавказской кампании участвовал? — не поверил казак.

— Да энтак сподобился, — усмехнулся Ефим.

— А про нашего генерал-губернатора господина Муравьёва не слыхивал ли часом? Он ведь тоже в тех местах воевал.

— Слыхал я про генерала Муравьёва Николая Николаевича, который в тридцать втором годе замирил турецкого и египетского султанов. Потому и войны меж нами не случились. (Здесь Ефим ошибается, это был Н.Н. Муравьёв-Карский³ — полный тёзка Муравьева — Амурского.)

— Расскажи про свою службу, дядя Ефим, — попросил я его.

— Да ить чего в ней интересного, в службе-то той? Одна маята да тягость. Это хорошо ещё, что я не все двадцать годочков отслужил, а всего лишь десять.

— Поведай, Ефим. Не скупись. Очень мы интерес имеем послухать про твою службу и кавказскую войну, — попросили Ефима и остальные.

— А чего ж и не поведать. Слухайте.

И Ефим стал рассказывать: «Было это в 1830 году. Приехал в нашу волость нарочный с повелением забрить в рекруты молодых парней, которые по возрасту, зна — читца, в солдаты годные. Ну, пал жребий и на наш двор. А мне до полного возраста ещё одного годка не хватало. А старшему брату Митяю в самую пору. Однако успел Митяй к тому времени обзавестись женой и парой ребя — тёнков. Куцы ж ему такому на службу? А дитёв кто кормить будет? Ну и говорит мне батя, что так, мол, и так, Ефим, пострадай за всё семейство наше. Возьми тягость армейскую за брательника свово Митяя. А мне щё, я молодой был, глупый. Да и скушно мне было в деревне, землю хотелось посмотреть. Вот я и говорю: «Нехай Митяй семейство своё прокармливает, а я не против на службу идтить». После того погуливали мы как полагается, да и увезли меня в далёкий город Царицын, что на Волге-реке. Там в былые годы Емелька Пугачёв озоровал да волю казачкам требовал.

Определили меня в учебные батареи по артиллерийской части. Всё бы ничего, но муштра дикая. Унижени — ев всяких и лишениев натерпелся я вдоволь. Да и унтер — офицер попался, что не приведи господь. Зверь-зверем. Сопатки нам кровенил и по делу и за просто так, из интересу. До того уж ему это самое дело по душе было. Ну а мы, ясное дело, терпели. А куды попрёшь?

Так случилось, что через год, как я прибыл на службу, утонул тот самый унтер в отхожем месте. По пьяному делу утонул. Ну а командование следствие учинило, что да как? Не мог, мол, такой исправный служака, да ещё по пьяному делу, в отхожем месте лютую смерть принять».

Тут Ефим невольно усмехнулся, а я подумал, что не прост дядька Ефим. Ох, не прост. Не иначе как помогал он тому унтеру в дерьме окунаться.

Меж тем Болдырев продолжал: «Цельных три месяца длилось следствие. И три месяца с нас тянули жилы.

Кто да что? А чего с нас взять? Никак нет, не могу знать. Так ничего и не выпытали. Ну и решили нас от греха подальше спровадить в дальние гарнизоны. Так и попал я на Кавказ. В крепость Грозную. Воевали мы супротив чеченских и дагестанских имамов. Имам — это всё равно что по-нашему поп. А главным их военачальником был Гази — Магомед, главный имам Дагестана и Чечни⁴».

— А что, дядька Ефим, говорят вера ихняя дюже от нашей отличается? — перебил рассказчика Степан.

— Дак щё вера? Вера она и есть вера. Магометанская вера, не наша. По эвонной вере выходит, что вино им пить не можно. Свинину кушать нельзя. Зато жён можно иметь сколько душа пожелает, а вернее — сколько прокормишь.

— Ишь ты, — оживились мужики, — и как же эвонные мужики с таким счастьем справляются? Тут и одна, бывает, до того запилит, хошь из дома беги.

— Покорные их жёны. По вере ихней выходит, что муж для них хозяин и повелитель. И бунтовать против него они не имеют никаких правов.

— Вот эвто верно у них прописано, и нам бы не худо. Верно, Демьян? — ввернул кто-то из мужиков.

— Дак вы поимейте в виду, мужики, что при всём при эвтом вина-то пить им неможно, — угомонил мужиков Зимин Филипп.

Мужики враз успокоились, а Степан проговорил:

— А всё одно, мужики, а христианская вера самая правильная. Хучь и жена всего одна, да зато винцо нам не возбраняется.

— Давай, дядька Ефим, сказывай. Что там далее было? — попросил Филипп.

Ефим обвёл слушателей взглядом и продолжил:

«За веру свою воюют магометане страшно. Любимое их занятие — делать православным «секир-башка». По — нашему — значитца отрезать головы и протчие мужские принадлежности. Так что в плен к ним лучше не попадать, замучают насмерть».

— А ты как, Ефим, со всеми принадлежностями вернулся? — поинтересовался у него Кузьма.

— Об евтом у бабы евонной поинтересоваться надо, — хохотнул Филипп.

— Давайте, поинтересуйтесь, — спокойно ответил Ефим, — а заодно и у Яшки мово поспрошайте.

— Да ты щё, Ефим? То мы так, шутейно, — извиняющимся голосом проговорил Кузьма. — Сказывай дальше.

«Ну, а что дальше? Воевали мы с ихними абреками ни шатко ни валко. То мы верх брали, то они. В тридцать втором году при штурме аула Гимри убили мы ихнего имама Гази-Магомеда. На смену ему пришёл Гамзат-бек. Но и тот вскоре погиб. А вот когда пришёл имам Шамиль, в тридцать четвёртом году это было, то всё началось сызнова. Востёр тот Шамиль был воевать. И сыны его — все вояки прирождённые. По ихней вере выходит, что если ты убил иноверца или погиб в бою, то ждёт тебя царствие небесное и вечный рай. Вот они и воюют, ничего не страшась. И вот в тридцать девятом году случилась большая баталия между нашими войсками и воинами Шамиля на реке Аргун. Генерал Граббе⁵ командовал тогда нами. И вышла наша полная победа. Даже сам Шамиль получил в той баталии ранение и укрылся в своей столице — крепости Ахульго. Вот под той крепостью и достала меня чеченская пуля. Долго я по госпиталям бока проминал. Пуля у меня так вовнутрях и осталась. Врачи сказали, что её тревожить нельзя. Дольше проживу».

— Ну, ты даёшь, дядька Ефим, — восторженно произнёс Степан, — дак ты герой. И как пуля? Не мешает?

— А щё пуля? Щё ей будет? Только я вот потяжельше маненько стал, — усмехнулся Ефим.

Мужики заулыбались. Кузьма достал кисет и закурил.

— Ну и как тебя сподобили из армии-то отпустить? — поинтересовался он.

— Ездил в ту пору по госпиталям с инспекцией его превосходительство генерал Граббе. Ну и кресты заодно вручал тому, кто заслужил. Вот и мне вручил моего второго «Георгия» и спрашивает: «А ты чего ж, кавалер, в свою батарею не возвертаешься? Или курорт тебе госпитальный по душе пришелся?»

Ну, я и обсказал ему всё как на духу. Выслушал он меня и говорит: «Вызвать ко мне доктора». Переговорил с ним и дал команду: «Езжай, говорит, солдат, на родину. Ты на поле брани за отечество пулю получил. Теперь до самой гробовой доски будете вы вместе. Езжай, детишков рожай да подвиг свой воинский помни. Заслужил».

— Вот так и вышло, что вместо двадцати годков отслужил я только десять, — закончил Ефим свой рассказ.

— Вот не думал не гадал, что ты у нас такой боевой. Кавалер аж двух «Георгиев», — с уважением произнёс Степан.

Было видно, что казаку страсть как хотелось бы самому поучаствовать в боевых вылазках против горцев, да и получить за храбрость крест парень был бы не прочь. Я же теперь смотрел на георгиевского кавалера совсем другими глазами. Из головы не шёл рассказ о грустной участи унтера, что по пьяной лавочке утонул в туалете. Не иначе, как и Ефим приложил к этому свою руку. Боевой дядька, ничего не скажешь. Недаром ведь говорят, что у каждого в шкафу спрятан какой-нибудь скелет.

Так в бездеятельном сидении прошло три дня. На четвёртый день, ближе к полудню, перед Усть-Стрелкой появился караван из нескольких барж. Прибыл аргунский сплав. Народ заметно оживился, видимо, праздное времяпрепровождение уже всем надоело. После обеда пришёл всё тот же Загоруйко и сообщил, что завтра поутру мы отправляемся дальше. К продолжению сплава мы были уже давно готовы, поэтому люди восприняли известие радостно. Всем хотелось как можно скорее добраться до мест своей новой малой родины.

Примечания

3

Муравьев (Карский) Николай Николаевич (1794-1866) — генерал от инфантерии. Во время Крымской войны в 1854-1856 гг. наместник на Кавказе, главнокомандующий Кавказским корпусом. Руководил взятием крепости Карс (1855).

4

Гази-Магомед (1795-1832) — первый имам. Гамзат-Бек (1789 — 1834) — второй имам, Шамиль (1799—1871) — третий имам Дагестана и Чечни. Руководитель освободительного движения кавказцев.

5

Граббе Павел Христофорович (1789-1875) — генерал-адъютант, командующий войсками на кавказской линии. Участник восстания декабристов, впоследствии граф и член Государственного совета.