Золото острова Аскольд

Константин Кураленя, 2022

Действие романа «Золото острова Аскольд» происходит в городе Владивостоке в 1908 году. Ротмистр жандармского корпуса Алексей Кублинский занимается расследованием убийства неизвестного найденного на льду Амурского залива. Куда приведут следы загадочного преступления? Кому достанется карта сокровищ острова Аскольд? Встретит ли он любовь? и кто она?

От автора

В 1963 году произошло много событий, которые в той или иной мере отразились на мировой истории. Заключались международные договора и открывались новые авиалинии. В Кувейте вступила в силу первая Конституция независимого государства. В Ираке произошёл военный переворот. Никита Хрущёв предложил поэту Андрею Вознесенскому покинуть Советский Союз. Но 27 января в день, когда родился Константин Григорьевич Куроленя, никаких знаменательных событий не произошло.

В рубленном наследном доме семьи Григория Кураленя (белорус) бабка Варварка приняла роды у его жены Катерины Касьян (украинка). Отец новоиспечённого гражданина страны Советов работал кузнецом в местном МТС, что находилась в деревне Новосергеевка Серышевского района Амурской области. А вот для села белорусских переселенцев событие было не рядовым, и отмечали рождение четвёртого ребёнка молодого кузнеца весело, с песнями.

Тихий, белокурый мальчик в пять лет самостоятельно выучился читать и пошёл записываться в школьную библиотеку. Библиотекарь была очень удивлена и вопреки всем правилам записала любознательного ребёнка в ряды школьных читателей.

Помню, как гордо я вышагивал по дороге домой, прижимая локтём свою первую в жизни книгу «Сказку о царе Салтане». С тех пор Александр Пушкин стал самым любимым и непререкаемым авторитетом в области литературы. Он дал мне толчок и желание сплетать из слов замысловатые кружева четверостиший. Писал много, но для себя. Служба в Советской Амии в славном городе Ленинграде принесла первую известность на литературном поприще. Я писал стихи и четверостишия в дембельские альбомы.

В 1986 году по комсомольской путёвке я уехал в глухую тайгу строить город будущего Боневур на крутых берегах величавого Амура. Город мы не построили. Перестроечная разруха убила порыв молодых сердец. Но это событие, в смысле литературной жизни оказалось весьма знаменательным. Впервые, в книге Елены Грушко «Наш город», были напечатаны мои стихи. Написанная на мои стихи отрядная песня была исполнена на волнах радиопередачи «Юность».

Посетивший стройку Роберт Рождественский, вопреки принятому в отряде сухому закону, выпил с членами литературного общества коньяка «Арагви» и написал мне рекомендацию на семинар молодых поэтов и прозаиков Дальнего Востока.

Мои произведения серии Великое Кочевье посвящены истории присоединения и освоения Дальнего Востока. Действие романа «Золото острова Аскольд» происходит в городе Владивостоке в 1908 году. Ротмистр жандармского корпуса Алексей Кублинский занимается расследованием убийства неизвестного найденного на льду Амурского залива. Куда приведут следы загадочного преступления? Кому достанется карта сокровищ острова Аскольд?

Глава 1.

Лето 1096 года. Приморье

У молодого воина не осталось сил. Но покачиваясь от усталости, он продолжал брести по осенней тайге. Даже в таком жалком состоянии его ноги не цеплялись за корявые корни деревьев. Привычная к их непредсказуемым уловкам ступня самостоятельно находила удобное место среди разлапистых хитросплетений.

Так потаённо ходить по таёжным буреломам по силам лишь опытным охотникам и умелым воинам. Это умение впитывается с молоком матери и доводится до совершенства долгими изнурительными тренировками.

Затуманенный бессонными ночами взгляд не радовали яркие краски осенней природы. В его голове расплывающейся вязкой мозаикой кружились воспоминания недавнего прошлого.

«Тебе будет трудно, — звучал в воспалённых мозгах голос бодзиле (вождь, князь) Агуды. — Но думаю, что дойдёшь, иначе быть беде!».

— Дойду, бодзиле, — скривились губы в презрительной усмешке к трудностям. — Обязательно дойду!

Ещё пять дней назад юноша и не подозревал о той миссии, что выпадет на его долю. Он был обычным телохранителем из личного десятка вождя чжурчжэньского племени.

— Верю тебе, Сигунай, — внимательно вглядываясь в глаза юноши, произнёс Агуда и протянул ему свёрток. — Этого воина ты должен передать лично амбаню (военачальник) Васаю.

Бодзиле развернул грубую тряпицу, и перед глазами юноши появилась небольшая статуэтка чжурчжэньского воина.

Работа неизвестного мастера была великолепна. В фигурке из белого клыка морского зверя выделялась каждая складка одежды и деталь оружия. Но самым необычным было то, что воин со скульптуры не раздвигал губы в свирепом оскале, а хитро улыбался, заглядывая прищуром своих слегка раскосых глаз в самую душу.

— Он улыбается, — растерявшись от неожиданности, вымолвил Сигунай. В голове юноши промелькнула крамольная мысль, что неужели срочность миссии заключается в том, чтобы передать дорогую игрушку ваньянскому полководцу?

— Фигурка воина — это тайное послание, — словно почувствовал его сомнения Агуда. — Ты должен знать лишь то, что можно. В нём указаны имена предателей-заговорщиков. Жизнь амбаня в опасности.

— Сколько времени у меня есть? — от мысли о причастности к великой тайне у Сигуная перехватило дух.

— Время, такая роскошь, которой у нас с тобой совсем нет, сынок, — скривилось лицо Агуды в недовольной усмешке. — Это следовало сделать ещё вчера, потому что наёмные убийцы уже в пути, и тебе следует их опередить.

— Я всё сделаю, бодзиле! — вытянулся перед вождём польщённый доверием воин.

Он как телохранитель был при Агуде на том самом военном совете, где решалось будущее народа чжурчжэней. Все вожди предлагали не обращать внимания на то, что корёсы вторглись в земли Хэлани и Суйфуня (Приморье) и, несмотря на это, начать войну с киданями.

— С корёсами мы как-нибудь потом справимся, — говорили они. — Такое уже бывало не раз. А вот кидани сильны, и необходимо бросить против них все силы.

И только лишь один Агуда встал и, сверкая глазами, произнёс:

— Потерять Хэлань — значит потерять всё! Мы не можем оставить в тылу захваченные корёсами земли. Приморье должно стать нашей опорой и надёжным тылом в войне с киданями. Только разгромив захватчиков корёсов, мы сможем покончить с ненавистным игом киданей.

Лишь после этой речи военный совет согласился с доводами Агуды и направил армию амбаня Васая на Хэлань. И вот теперь главнокомандующему угрожает опасность.

— Я успею, бодзиле, — прошептал юноша.

Он сумел сделать ещё несколько шагов. Его ноги подкосились, и окоченевшее от усталости тело медленно завалилось на спину. Побеждённый усталостью воин лежал на, широко раскинув руки. Перед прикрытыми глазами роились вязкие мошки, а отключающийся мозг выдавал обрывочные сгустки реальных и нереальных событий прошлого.

— Я не пойду по дорогам петь песню любви, если ты не вернёшься, — Сигунай смотрел на склонившееся перед ним лицо. — Я не хочу другого мужчины кроме тебя.

«Это же Айра! — промелькнула в голове вялая мысль. — Но как она здесь оказалась? И почему она должна петь песню любви другому?».

— Ты звал, и я пришла, — звонкий голосок девушки сам ответил на незаданный вопрос.

— А кто тебе сказал, что я не вернусь? — произнёс юноша. — Вот выполню волю бодзиле Агуды и приду к твоим родителям. Моя любовь сильнее, чем смерть.

— Конечно, придёшь, если немедленно встанешь! — неожиданно выкрикнула девушка. — Вставай, Сигунай, тебя ждут!

— Конечно, встану, — бормотал воин. Но тяжёлые веки не желали подниматься, а уставшее тело прямо-таки кричало, что ему требуется отдых и просто необходимо полежать ещё немного.

Девушка размахнулась и залепила ему пощёчину. Затем вторую. Третью.

— Ты зачем это? — обиделся парень, и с трудом открыл глаза.

Айры не было. Темноту ночи разрывал свет радостно потрескивающего костра. Воин перехватил занесённую для следующего удара руку.

— Айра, прекрати!

— Совсем мозги отморозил! Я не Айра, я Табичи-охотник, — хриплый незнакомый голос окончательно привёл Сигуная в чувство.

Тренированное тело крутанулось на бок, а рука привычно цапнула по месту, где прятался нож. Поймав пустоту, рука продолжила движение, и, захватив незнакомца за пояс, дёрнула на себя.

— Пусти-и! — просипел оказавшийся под Сигунаем мужчина.

Рука человека была заломлена за спиной, и сидевший сверху юноша слегка ослабил хватку.

— Ну ты даёшь, — бурчал обиженно Табичи-охотник. — Я его от смерти спас, развёл костёр, обогрел, а он…

— Где моё оружие? — Сигунай ослабил хватку ещё больше.

— Посмотри под дерево, всё в целости и сохранности.

Убедившись, что оружие на месте, гонец отпустил охотника и прыгнул к дереву.

— Хорошо, что я спрятал твои сабли, — морщась, разминал ушибленное плечо Табичи. — Представляю, что бы ты со мной сделал спросонья.

— Извини, — коротко бросил Сигунай. — Как долго я был в беспамятстве?

— Нашёл я тебя на закате часа три назад, — услышав извинение, охотник понял, что убивать его никто не собирается и перестал причитать. — Судя по следам, пришёл ты к моим ловушкам за два часа до этого.

— Ловушкам?

— Я охочусь на косулю. Мясо на зиму заготавливаю. Тут недалеко моё зимовьё. Я вовремя пришёл, иначе бы тебя уже скушали, — доложил короткими фразами Табичи-охотник.

— Твои косули? — пристраивая за голенищем сапога нож, усмехнулся Сигунай.

— Табичи совершил грех, он убил амбу (тигр), — не принимая шутки, нахмурился спаситель.

— Ты убил Большого? — не поверил своим ушам молодой воин. Называть хозяина тайги по имени не следовало. Неприятностей Сигунаю хватало и без тигра. Он и так опаздывал на целых пять часов.

— Пришлось, — обречённо пожал плечами охотник. — Он уже совсем хотел тебя кушать.

— А где? — тут воин недоверчиво огляделся по сторонам и увидел распластанную на снегу тигриную шкуру. Огромная усатая морда скалилась в его сторону огромными жёлтыми клыками.

— Смотри, смотри, — перехватив его взгляд, совсем по-детски обиделся недоверию Табичи.

— Дарю! — юноша вынул назад вложенный за голенище нож и протянул охотнику. — Отныне ты мой брат.

Спасти незнакомого человека от тигриных клыков — это был поступок. Не всякий отважится убить тигра без специальной подготовки и ритуальных приготовлений. Но самое главное, что для этого следует обладать недюжинной смелостью. Хозяин тайги не зря носил своё гордое имя. С ним лишний раз не связывался и косолапый мишка. Поэтому Сигунай ни капли не жалел о подарке. Жизнь стоит дороже, а оружие он себе ещё добудет.

— Ты воин, я охотник, — неуверенно протянул руку к подарку спаситель. — Можно ли так?

— Бери!

— Амбу станем кушать, силы и храбрости просить, — засуетился Табичи, отхватывая бесценным подарком большой кусок прожаренного на костре мяса.

— Скажи мне, Табичи-охотник, где я нахожусь? — уплетая жаркое, промычал юноша.

— Дак у зимовья моего, тут оно рядом… — махнул куском мяса в темноту охотник.

— Какая крепость рядом, и что ты слышал о нашем войске? — нетерпеливо перебил его Сигунай. — Зимовьё твоё мне не надо.

— Крепость ближайшая Унчжу, а войска недалеко, около дня пути.

— Проводишь?

— Как не проводить брата, — степенно ответил охотник. — Поспим и по утреннему морозцу в путь.

— Не-а, — замотал головой юноша. — В путь сейчас. Дело необычайной срочности. Я и так пять часов провалялся.

Кто не ходил по ночному лесу, тот не поймёт. Но путь по ночной тайге, это нечто во стократ худшее. Здесь нет чистых троп и полянок. Сплошные буреломы и нагромождения из поваленных деревьев встают на вашем пути.

Побратимы шли неторопко, но поспешая, стараясь разумно тратить силы. Ночь казалась бесконечной.

— Стой, — шёпотом скомандовал Табичи.

Время было смурное, предрассветное. Сигунай мгновенно замер.

— Запах, — объяснил своё поведение охотник.

Юноша напряг обоняние, но ничего не унюхал.

— Ветра нет, позже почуешь, — успокоил его проводник и добавил. — Дым.

Теперь они шли вдвойне осторожно.

— Костёр, — наконец-то ноздри Сигуная уловили терпкий запах дыма. — Кто бы это мог быть?

— Кто бы ни был, а поостеречься не грех, — ответил Табичи.

По мере приближения к костру шаги попутчиков становились мягче и невесомей.

— Люди непростые, — прошептал охотник, указывая на волосяную верёвку приготовленной для незваных гостей ловушки. — Опасаются.

Налетевший порыв ветра взметнул вверх горячие искры костра, и вспыхнувшие языки пламени высветили поляну. Вокруг огня неподвижно лежали четыре фигуры.

— А где караульные? — недоумённо прошептал Табичи.

— Т-сс! — приложил палец к губам Сигунай. — Это сульса (корейские ниньзя).

По высветившемуся из темноты снаряжению, и расставленным ловушкам юноша понял, что перед ним не простые кантё (шпионы), а профессиональные убийцы. А караульные есть, но показывать себя они не желают.

В голове воина заметались противоречивые мысли.

«Вот бы самому уничтожить убийц», — подумал он.

«Но это не так-то просто, — предостерёг его внутренний голос. — Сульса даже спит с открытыми глазами».

«Мы тоже кое-что умеем, я телохранитель Агуды. Мне бы только дозорных обнаружить», — не сдавался Сигунай.

Спор разрешил всплывший в сознании голос Агуды: «Жизнь командующего в опасности». И молодой воин, отбросив сомнения начал действовать.

— Должно быть двое дозорных, — едва слышно шепнул он на ухо Табичи. — Необходимо найти.

Тот молча кивнул и весь превратился в слух. И слух охотника их не подвёл. Через некоторое мгновение он ткнул юношу в плечо, и указал на дерево.

Сигунай понятливо кивнул головой и, приглядевшись, обнаружил затаившуюся «кукушку».

— А второй? — спросил он на пальцах.

Оказалось, что второй укрылся за елью, стараясь не попасть в круг света, отбрасываемого костром.

Наступило время принятия решения. Сигунай вспомнил, как пять вёсен назад он проходил испытание на посвящение в воины (ритуал существовал у многих народов, двенадцатилетние мальчики оставлялись в лесу и проходили экзамен на выживание). У него был только нож. Голодный и замёрзающий мальчик выследил рысь, которая в свою очередь охотилась на него. Она так же, как корёсский сульса, приникла к толстой ветви колючей ели. Верный бросок ножа спас его тогда от смерти и поставил в один ряд с воинами рода ваньян. Юноша до сих пор помнил, как зубы разрывали горячую плоть дикой кошки, а тёплая кровь согревала застывшее тело. Он пил её прямо из раны поверженного зверя.

Но сейчас ситуация была немного иной. Сигунай не сомневался в верности своей руки. Но шум от падения тела разбудит остальных. Следовало придумать нечто этакое. И он придумал. Но первым следовало обезвредить затаившегося на земле.

— Оставайся на месте! — приказал он знаками Табичи-охотнику.

Едва дыша, мелкими шажками юноша скрадывал расстояние между собой и дозорным. Ни стрела, ни нож здесь не годились. Даже если бы противник умер мгновенно, свист орудия убийства непременно привлёк бы тренированный слух второго дозорного. Спина покрылась потом, а кожаная удавка в руках от волнения слегка подёргивалась. Подойти следовало вплотную и, накинув удавку, придавить врага тяжестью своего веса.

Ничто не потревожило предрассветной тишины. Слегка хрустнувшие шейные позвонки приказали попытавшемуся сопротивляться телу, обмякнуть.

Сигунай вытер набегавший на глаза пот и, не расслабляясь, направился к «кукушке». Лишённая оперения стрела не создала много шума. С небольшого расстояния она прибила тело корёса к стволу и не дала ему сорваться вниз сразу после выстрела. Пока лишённое жизни тело сульсы раздумывало падать ему или нет, воин и охотник приготовились его поймать. Всё прошло так, как планировалось.

Ухватисто прикинув в грубых ладонях рукояти ножей, мужчины приблизились к спавшему врагу. Удача слишком долго была на стороне Сигуная, но на этот раз она закапризничала.

— К оружию! — разбудил тайгу крик внезапно проснувшегося сульса.

Просвистели ножи, и крик захлебнулся. Но уже сверкнула сталь в руках двоих оставшихся в живых корёсов. Едва поспевая за ними, тренькнули тетивы луков Сигуная и Табичи-охотника. И вот уже забились в предсмертной агонии молодые тела.

— Как же так? — зажимая рану на своём плече, причитал Табичи, склонившись над телом побратима.

Пущенный вражеской рукой нож, вошёл в узкую щель между костяными пластинами панциря. Деревянная рукоять клинка торчала чуть ниже сердца Сигуная. Но воин был жив.

— Измена, меня срочно в ставку амбаня Васая, — кровавясь розовыми пузырями просипели побледневшие губы. — Нож не трогай, а то не доживу.

До лагеря чжурчжэней оставалось не очень далеко. Табичи из шестов и плащей убитых соорудил волокуши, и осторожно уложил в них раненого. Но тронуться не успел. Не зря говорит народная мудрость, что беда поодиночке не ходит.

— А вот и я-я-я! — раздался медвежий рёв, и на поляну вышел огромный медведь.

— Уходи дедушка, — не растерялся охотник. — Некогда нам сейчас. Или выпусти, а сам оставайся. Здесь много кушать и без нас.

Спокойный голос человека в первое мгновение ввёл медведя в раздумья, но жадность взяла своё. На объятой войной земле он нигде не мог найти покоя. Он был зол, а злость требует выхода. Залечь в спячку мишка не мог, так как не нагулял достаточно жира. Человека он уже пробовал, ему понравилось. А здесь сразу столько еды. После этого можно сразу на боковую.

Человек понял, что без боя не обойтись, и поднял с земли дротик.

— Зря ты так, — хищно улыбнулся он. — Ох и зря.

Медведь понял, что здесь что-то не так, и слегка забеспокоился. Его не боялись, и убегать не собирались. Но что могло сделать ему это хилое существо, размахивающее прутиком? Оно-то и реветь как следует не умеет. И лохматый пошёл в бой.

Выставив перед собой дротик, Табичи караулил каждое движение зверя. И когда тот ринулся в атаку, прыгнул ему навстречу. Встречная сила удара была такова, что древко дротика разломилось напополам.

Поднырнув под лапой таёжного исполина, охотник оказался у него за спиной. Медведь по инерции пробежал несколько шагов и, потеряв из виду противника, остановился. Только сейчас он почувствовал жгучую боль и обиженно хрюкнул.

Но где же его обидчик? Зверь в недоумении крутанулся назад и увидел его. Нет, враг не убежал, а стоял на месте, и снисходительно смотрел прямо в глаза медведя.

«Какой сильный у него взгляд, — подумал зверь, заваливаясь набок. — Пожалуй, в следующий раз связываться с ним не стоит».

А человек покрутил перед глазами обломок древка и, усмехнувшись, отбросил его в сторону.

— Говорил же тебе, зря!

Затем он основательно поплевал на ладони и взялся за шесты.

— Поехали, — выдохнул из груди охотник, и размеренным шагом направился в известном ему направлении. Не одну сотню туш убитых им зверей перетаскал он из тайги. Что ж, работа привычная.

— Не бойся, я выдержу, — говорил на привале пришедший в себя Сигунай.

— Я знаю, ты только молчи, не трать силы, — успокаивал его охотник и, взявшись за шесты, шёл дальше.

— Амбань, из тайги привели охотника, — доложили Васаю перед вечерним советом. — С ним раненый воин. Охотник говорит, что это гонец от бодзиле Агуды.

— Ведите, — коротко приказал командующий.

Амбань с уважением смотрел на лежащего перед ним юношу. Из груди гонца торчала рукоять ножа, но он был жив. Васай был воином и понимал, что жизнь в этом теле держится исключительно на железной воле и чувстве долга.

— Приведите его в сознание, — распорядился он.

Лекарь поднёс к носу раненого какую-то вонючую дрянь. Веки юноши дрогнули, и он открыл глаза.

— Я амбань Васай, — не стал терять времени командующий.

— Я телохранитель бодзиле Агуды Сигунай. Возьми воина, он под плащом. Там письмо. Измена, — прошептал он на ухо склонившемуся за статуэткой амбаню. — Там имена.

Командующий стоял рядом с умирающим Сигунаем. Он считал, что не имеет права оставить воина в последние мгновения его жизни.

— Скажите Айре, чтобы не ждала, — шептали посиневшие губы. — Хочу, чтобы она спела свою песню любви.

— Бредит, — посчитал нужным доложить командующему адъютант.

— Нет, — покачал головой тот. — Невесту свою отпускает.

Сигунай открыл глаза и ясным взглядом посмотрел на амбаня.

— Я успел, — произнёс он последние в своей короткой жизни слова и улыбнулся.

— Душу храброго воина достойно встретят на Небесах, — вздохнул Васай и, разжав ладонь, вгляделся в статуэтку. — А ведь они похожи, они совсем не боятся смерти. Они ей просто улыбаются.

Глава 2.

Февраль 1908 года. Владивосток

— Господин ротмистр, — голос в трубке был в меру сух и в меру учтив, но спать расхотелось сразу.

Алексей узнал этот голос. Он принадлежал адъютанту из канцелярии полицмейстера Владивостока Лединга.

— Слушаю, господин подпоручик, — ответил он, звонок был поздним и, понятно, что не пустяшным.

— Господин подполковник просит вас прибыть к нему незамедлительно.

— Хорошо, — коротко ответил ротмистр.

Ротмистр Кублинский служил по политическому сыску и напрямую полицмейстеру не подчинялся. Но их дружеские отношения накрепко связала японская кампания.

Генрих Иванович Лединг был личностью легендарной. В службу он вступил в тысяча восемьсот восемьдесят втором году, подпоручиком Нарвского третьего пехотного полка, после окончания Московского пехотного училища.

В тысяча восемьсот девяносто восьмом году его назначают полицмейстером на самые задворки Империи Российской в Порт-Артур. Там он и встретит Русско-японскую войну. После окончания которой его переведут полицмейстером Владивостока.

Застегнув бекешу, Алексей шагнул из парадного на брусчатку Светланской. Свежий ветер с бухты заставил его укутаться в башлык.

Зима во Владивостоке отчасти напоминала зиму Питерскую. Слякоть и гололедица. В январе вполне себе мог пойти дождь. Но в Санкт-Петербурге не было сопок. Поэтому местные извозчики подковывали лошадей на особый манер. Что бы те могли вытягивать экипажи и грузы по гололёду в крутизну кривых улочек.

Махнув проезжавшему мимо извозчику, ротмистр ловко запрыгнул в пролётку.

— Куда изволите, ваше высокоблагородие? — лениво поинтересовался кучер.

— К управлению полиции.

— Будет сделано! — встрепенулся бородач. — Доставим со всеми нашими уважениями.

— Да уж постарайся, братец, — откинулся на спинку сиденья Алексей.

Ротмистр Кублинский в город прибыл после окончания русско-японской кампании пятого года. Бездарно проигранная война с Японией оставила в душе молодого офицера негативный отпечаток. Разочаровавшись в воинской службе, он по протекции Лединга перевёлся в жандармское управление, и ведал политическим сыском. После того как в январе тысяча девятьсот шестого года при штурме владивостокской крепости бунтовщиками погибли её комендант и главный подстрекатель беспорядков народоволка Волкенштейн, политики в этой забытой Богом окраине империи оставалось не слишком много, она частенько переходила в сферу интересов материальных и граничила с уголовщиной. Поэтому Кублинский не гнушался поручениями иного рода, связанными с уголовным делопроизводством. Владивосток — город портовый, бандитов разных мастей и прочей воровской публики здесь было предостаточно, а штат полицейских весьма ограничен.

Кроме всего прочего на полицмейстере лежала задача следить за чистотой города. Жители не слишком-то отягощали себя выбором, куда выбросить помои. Приходилось чуть ли не ежедневно объезжать злачные места, тыкать носом в непорядки нерадивых подчинённых.

И по мере своих сил Алексей старался помочь бывшему товарищу по оружию.

— Прибыли-с! — радостно доложил извозчик.

Ротмистр сунул ему полтинник и с удовольствием нырнул в тепло распахнувшихся дверей.

— Вы уж простите меня великодушно, что приходится так поздно вас беспокоить — шагнул к нему из-за стола высокий, атлетического сложения господин с ухоженной бородой. — Но дело больно интересное и по нашим временам не совсем понятное. Хочу поручить его вам, хотя оно и не по вашему ведомству. С другой стороны, неизвестно в какие ведомства приведёт сие преступление.

— Я в вашем полном распоряжении, Генрих Иванович, — слегка склонил голову Алексей.

— Сегодня днём на льду Амурского залива обнаружен труп неизвестного мужчины, — перешёл к делу полицмейстер. — Руки убиенного связаны за спиною, а на шее наброшена петля. На теле видны следы пыток.

— Пыток? — заинтересовался ротмистр.

В его практике случалось всякое. В основном все дела без политической подоплёки были на бытовой почве, по пьяному делу и из корыстных побуждений. Зачем же пытать? Здесь крылась какая-то тайна. Из какой такой необходимости требуется связывать человека и душить его на льду залива?

— Вот именно, — подтвердил Лединг и протянул Алексею папку с бумагами. — Здесь все первоначальные материалы, прошу вас ознакомиться с делом. Вести его будут чины полиции, а вас я прошу подключиться на правах особых полномочий. Соответствующий приказ я подготовил.

— Труп препарировали? — поинтересовался ротмистр.

— Это уж вы сами узнайте, он в лечебнице морского ведомства, — поморщился полицмейстер. — Не смею вас больше задерживать.

Алексей проживал в номерах доходного дома господина Галецкого (гостиница Золотой Рог). Дом располагался весьма удобно на углу Светланской и Алеутской и был известен тем, что в конце прошлого века мадам Галецкая открыла в нём театральный зал. Здесь же благоухала ароматными запахами ресторация, где к столу подавали не только щи, но и отменные морские и азиатские деликатесы.

Ещё с детства у Алексея сохранилась привычка расположиться на кровати на турецкий манер, поджавши ноги под себя. Он сидел, разложив вокруг весь тот небогатый материал, который предоставил ему господин полицмейстер.

Судя по описанному в протоколе добротному нижнему белью, убиенный был не беден.

— Первоначальными средствами дознания установить личность потерпевшего не представилось возможным, — дочитав рапорт полицейского урядника, ротмистр усмехнулся. — И какие же это первоначальные средства опознания на льду залива? В кальсоны к нему залезли на предмет поиска пачпорта, а того там не оказалось? Ведь других туалетов на потерпевшем не было.

— Не густо, господа, ой как не густо, — укоризненно покачал он головой. — Что ж, с утра посетим госпиталь, а сей час ложитесь-ка вы спать, господин ротмистр.

Сон приходить не желал. Почему-то вспомнилась та скоротечная дуэль на саблях с лучшим другом по училищу бароном Фонберном. Эта дуэль круто изменила судьбу блестящего кадета выпускного класса Павловского военного училища.

Только лучшие друзья и близкие родственники могут резко и бесповоротно стать лютыми врагами. И повода для этого особого искать не следует. Такая история и произошла с друзьями Лёшей Кублинским и Сергеем Фонберном. А яблоком раздора стала вызывающая улыбка одной из воспитанниц Бестужевских курсов.

Дело в том, что многообещающий блеск её глаз каждый воспринимал на свой счёт. А молодая прелестница из семьи не бедной и достаточно знатной на сей счёт имела своё мнение.

— Алекс, — однажды после занятий, сделавшись бледным, обратился к Алексею Фонберн. — Мы с тобой конечно же друзья, но как порядочный человек ты должен понимать, что в делах амурных побеждает любовь. Мы с Сонечкой любим друг друга, и я прошу тебя не оказывать ей знаков внимания определённого толка и отойти в сторону.

— Она тебе сама об этом сказала? — Кублинский был не на шутку удивлён.

— На этот счёт я имею своё мнение, — поджал губы молодой барон.

— Ну, так я его имею не хуже твоего, — воспротивился Алексей вопиющей несправедливости. Ещё третьего дня, будучи уволенным из казармы, он имел с Софьей интимное свидание. Она позволяла ему всё.

— Лёшенька, — обжигал шею шёпот девичьих губ. — Любимый. Я вся твоя.

И так бы оно и было, если бы не моральные принципы и врождённая порядочность молодого человека.

— Хочу вам заметить, господин Кублинский, — перешёл на официоз старый товарищ, — вчера я сделал предложение Софье Андреевне, и она дала согласие.

Алексей не верил своим ушам.

— Да мы с ней третьего дня…, — начал он и осёкся.

— Что вы с ней? — лицо Фонберн медленно наливалось кровью. — Уж не желаешь ли ты сказать, что ты и Софья…

А Кублинский понял всё и горько улыбнулся. Ну конечно же, в Павловском вскоре выпуск молодых офицеров. И если бы на том свидании он предложил девушке руку первым, то был бы на месте Сергея.

— Не смейте улыбаться, господин Кублинский, — принял усмешку Алексея на свой счёт барон. — Вы подлец!

— Возьмите свои слова обратно! — вспылил и Кублинский. — Вы прекрасно знаете, что сие высказывание ко мне не относится.

Но Фонберн закусил удила.

— Извинитесь за вашу гадкую усмешку! — требовал он.

— Да пошёл ты! — не выдержал Алексей и перешёл на свой родной казачий фольклор.

— Я требую сатисфакции! — заявил Сергей.

— Как вам будет угодно, господин барон, — пожал плечами Кублинский. — Любым оружием, в любом месте, в любое время.

Дуэль состоялась после вручения офицерских эполетов. Фонберн был ранен, а Кублинский вместо блестящей карьеры в Санкт-Петербурге в гвардии был отправлен в службу корнетом Приморского драгунского полка. Выезжать следовало незамедлительно.

Квартировал полк под Владивостоком в селении Новокиевское (Краскино, Хасанский район). Граница была рядом.

«Зато скучать не придётся», — тоскливо подумал новоиспечённый офицер, оглядывая убогие сельские достопримечательности.

Скучать действительно не пришлось. В конце июня полк подняли по тревоге.

— Господа офицеры! — обратился к подчинённым командир полка. — В Китае восстание ихэтуаней (Боксёрское). Нашему полку оказана честь отстоять интересы Российской империи за её границами. На подавление мятежа назначены четыре эскадрона.

«А всё-таки не зря всё происходит в этом мире», — подумал Алексей засыпая. — И дуэль та глупая вела меня к некой высшей цели, нежели служба в гвардии.

В анатомическом театре Морского госпиталя стоял полумрак и тишина. Специфический запах заведения наводил на грустные мысли о тщетности земного бытия. А вышедший из боковушки прозектор был тем судьёй, который своим остро заточенным хирургическим ножом подводил черту под этой самой тщетностью.

— Доброе утро, господин ротмистр, — поприветствовал он молодого офицера. — Что-то давненько вас не было.

— Случай не представлялся Порфирий Семёнович, — пожал плечами Алексей.

— А нынче, следует полагать, представился?

— Выходит, что так, господин доктор, — согласился Алексей и, полагая что обмен любезностями окончен, спросил: — К вам с Амурского залива доставлен труп неизвестного. Вы его анатомировали?

— Как же-с, как же-с, — оживился прозектор. — Вчера закончил. Значит, вы станете дело вести?

— Поручено мне.

— Интересный случай, господин ротмистр, не изволите ко мне в апартаменты, так сказать?

Кублинский неожиданно обрадовался предложению прозектора. Так уж нехорошо на него подействовала гнетущая атмосфера холодного помещения.

— Чайку-с? — гостеприимно поинтересовался радушный хозяин. — Или, может, чего покрепче?

— Спасибо за любезность, но я сыт, — отказался Алексей, внутренне передёргиваясь от мысли, что можно спокойно пить чай рядом с останками когда-то живых людей. Хотя на передовой пришлось насмотреться и не такого. Но там была война, а на войне отношение к смерти совсем иное.

— Ну что же, извольте, отчёт по погибшему, — почувствовав его неприязнь, посмурнел доктор. — Смерть наступила ночью от остановки сердца в результате пережитых волнений.

— А петля?

— Сердце не выдержало пыток, — покачал прозектор головой. — А петля, это для верности. Перед смертью бедняга хорошенько покушал. Кушал он деликатесы, из приличной ресторации. Было это накануне вечером, пища не успела перевариться.

— Как вы так…? — покачал головой ротмистр. — Прямо кладезь информации.

— Оно и понятно, — не обратил внимания на лесть анатом. — Господин Вишняк был человеком небедным и мог позволить себе заглянуть в неплохой ресторан.

— Как вы изволили назвать этого господина? — не веря в удачу, переспросил Алексей.

— Это еврей Вишняк, — пожал плечами прозектор. — Коммерсант и ростовщик. Личность в определённых кругах довольно известная.

— Да уж, — покачал головой ротмистр. — Вы даже не представляете, господин Силуанов, как мне помогли.

— Уж увольте, — смутился доктор и деловито добавил. — Если необходимо, могу составить меню из ужина господина Вишняка.

Непонятно к чему вёл патологоанатом своей настойчивостью насчёт содержимого желудка покойного, но эта настойчивость натолкнула ротмистра на хорошую мысль.

«А ведь доктор прав, — промелькнуло в голове. — Есть зацепка через особенности пищи выйти на ресторан, где ужинал потерпевший».

— Очень обяжете, господин прозектор, — произнёс он вслух, доставая карандаш и блокнот.

Больше ничего полезного из посещения анатомического театра Алексей вытянуть не смог. Но и того, что он узнал, хватало с лихвой.

Владивосток не град Петра, и ресторанов и трактиров в нём, согласно предоставленной записи городского головы, всего тридцать четыре заведенья. И, кроме того, больше сотни харчевен, закусочных, буфетов, пивных лавок и винниц. В первую очередь следовало выяснить место проживания господина Вишняка. Вряд ли он вкушал прелести жизни на другом конце города. Всё должно быть рядом. Поэтому следовало обратиться в полицейский участок.

— Так рядом с Миллионкой он проживал, ваше высокоблагородие, — с радостью, что может услужить, доложил ему один из нижних полицейских чинов. — Мой это район. А квартироваться оне изволили в доходном доме по улице Семёновской, что недалече от китайского театра.

— Проводи-ка меня на его квартиру, братец, — распорядился Алексей. — Надобно на месте осмотреться.

— Непременно, ваше высокоблагородие! — вытянулся полицейский.

— Да не тянись ты так, — махнул рукой ротмистр. — Чай не на параде.

— Рад стараться! — непонятно к чему брякнул полицейский.

— «Да уж, — подумалось Алексею. — Вбитую с молодых годов солдатскую науку чинопочитания не вытравить и до седых волос».

Квартира действительно находилась рядом с китайским театром.

— Не извольте беспокоиться, — бряцая связкой ключей, повторял дворник. — Всё устроим как полагается. И как же так господина Вишняка угораздило?

Но ключи не понадобились. Двери в квартиру были прикрыты, но на замок не заперты. Револьвер, который на всякий случай достал Алексей, не пригодился. Комнаты были пусты.

— Да уж, — покачал головой дворник.

А полицейский урядник лишь слегка присвистнул.

Квартира выглядела так, словно сюда ненадолго заглянул тайфун.

— Что-то искали, — глубокомысленно изрёк полицейский.

— Да уж, — не блистал разнообразием фигур речи дворник.

— Так что, братец, ты ничего не видел и не слышал? — обратился к нему ротмистр.

— Никак нет! — совсем по солдатски вытянулся дворник и пахнул в сторону Кублинского духом вчерашнего веселья.

Ротмистр невольно поморщился, а урядник из-за спины Алексея погрозил выпивохе кулаком.

После досконального осмотра ротмистр пришёл к выводу, что прозектор Силуанов был прав в своём утверждении, что Вишняка убивали не на льду залива. Беспорядок в квартире и забрызганные кровью стены говорили о том, что здесь боролись за жизнь. А труп хозяина жилья, лежащий в холодной темноте анатомического театра, был подтверждением того, что не всякая борьба приводит к победе.

То, что все противозаконные действия, приведшие к насильственной смерти господина Вишняка, происходили именно здесь, не подвергалось сомнению.

«Нашли ли эти нехорошие люди то, что искали, или нет? — задал себе риторический вопрос Алексей. — Если нет, то следующие трупы не замедлят себя долго ждать».

— А скажите-ка мне, господин околоточный, — повернулся он к полицейскому. — Много ли рядом с квартирой господина Вишняка рестораций и питейных заведений?

— Здесь же за углом Мильёнка, — хмыкнул тот. — Ежели, к примеру, брать во внимание ту публику, то только у «ходей» их сотни две будет.

— Китайские мы пока пропустим, — поморщился Алексей. — Мне интересны ресторации, где подают всяческие блюда на иностранный манер.

— Перво-наперво, там, где вы проживать изволите, — стал загибать пальцы полицейский. — «Золотой рог», стало быть. Затем «Версаль», «Модерн», «Тихий океан».

Естественно, что пальцев на руках у околоточного не хватило.

«Ситуация, — приуныл Алексей. — Не так уж и просто вычислить этот ресторан. Однако следует идти по пути наименьшего сопротивления, начинать со своего. А ещё лучше пообщаться с Эммануэль. Но это позже, а пока следует начать с обслуги».

Ему повезло. Горничная девушка по имени Стеша видела, как в день убийства из номеров спускался разгорячённый кавказец.

— Нос крючком, глазищи злые, так и зыркает ими туды-сюды, так и зыркает, — охарактеризовала она его. — И ещё шрам на щеке.

— Молодец Стеша, — подбодрил её ротмистр. — А какой конкретно национальности тот кавказец, как вам показалось?

— Какой такой национальности, — потупила девушка взгляд. — Нерусский, одно слово, басурманец!

«Какой барин обходительный, — подумала она. — На вы величат, а я и нации не угадаю».

— А всё же? Вы ведь наверняка в своей жизни и армян и грузин, и кого ещё из инородцев встречали? — продолжал допытываться Алексей.

— Вот, господин хороший, он и есть! — выдохнула радостно горничная.

— Да кто же, милая? — улыбнулся ротмистр.

— Вот, как вы сказали, так он и есть, грузинец!

«Час от часу не легче, — вздохнул Алексей. — Будем искать грузина».

Эммануэль Корсатти в ресторане заведовала женским оркестром. О таких женщинах говорят «мечта мужчины». Но её девушки могли играть не только на духовых инструментах. С не меньшим рвением они дарили наслаждение сильной половине человечества в обмен на денежные знаки различного достоинства.

Публичный дом был подпольным, поэтому, когда он впервые обратился к ней за помощью, женщина не стала долго отнекиваться.

— Бедный иностранный подданный нехорошо в чужом стороне, — произнесла она, отводя глаза. — Я желать быть вашим другом.

Пьяные аристократы, офицеры и бандиты хвастались своими подвигами перед внимательными собеседницами, а те делились информацией с Эммануэль.

Ночной кабак бурлил своей особой жизнью. Здесь пропивались кровно заработанное довольствие и удачно изъятый у фраеров хабар.

Утопая в папиросном дыму, кружились в танго тесно сплетённые человеческие тела. Извиваясь словно уж, официант провёл Алексея к отдельному столику.

— Что изволите откушать, Алексей Владимирович? — склонился он в почтительном полупоклоне.

— Давай что всегда, — отмахнулся ротмистр, выискивая глазами Корсатти.

— Будет сделано, — официант зажёг свечи и испарился, словно его и не было.

Молодая женщина занимала обычное место рядом с оркестром.

Ротмистр дождался, когда девушки-оркестрантки уйдут отдыхать, и пригласил даму к себе за столик.

— Вы, синьора, как всегда неподражаемо-обворожительны, — польстил он ей, вставая. — Постоянно взираю на вас с тайной завистью к тому единственному, на которого падёт ваш благосклонный взгляд.

— Ах, Алексей Владимирович, уж вам-то позавидовать грех, — Эммануэль скромно опустила ресницы. — Вы прекрасно догадаться о моём к вам особом расположении.

Ротмистр знал. Уже не раз синьора пыталась перевести их отношения из служебных в личные. Алексей стойко держался. Хотя красоты итальянская подданная была несказанной.

В городе он был меньше года, сердечных привязанностей ещё не завёл, служба забирала всё время. Он и сегодня бы сюда не пришёл, если бы не дела служебные.

— Обязательно это учту, синьора, — склонил он голову. — Чем я могу вас угостить?

— Я ведь на работа, но, пожалуй, с вами выпить немного есть шампанского, — слегка картаво коверкала русский язык женщина.

— За вашу красоту неземную и блистательный ум, — произнёс Алексей галантно, когда официант разлил напиток по бокалам.

— Вы мне льстить, — попыталась смутиться Эммануэль. — А ум девушке только мешает. Мужчины не любят, когда у женщины есть слишком много разума.

— Не скажите, — покачал головой ротмистр. — Ваш ум не помешал вам организовать такое доходное предприятие.

— Почему вы не есть в мундире с эполетами? — перевела разговор женщина. — Вы в нём такой душечка.

— Для моей службы цивильное платье более к лицу, — улыбнулся Алексей.

— Разрешите вашу даму ангажировать на тур танго? — навис над столом военный в погонах капитана.

— Разрешить? — вопросительно взглянул ротмистр на Эмму.

Та неприязненно сморщила носик.

— Дама устала, господин капитан, — взглянул он в глаза приглашавшему. — И просит её извинить.

Едва капитан растворился в табачном дыму, как к столу расхлябанной походкой шестёрки, стремящейся в тузы, подкатил неприятный тип. Он нагло уставился на Корсатти, и сверкнув золотым зубом заявил:

— Бросай своего фраера, мадама, и вихляй к нашему столу. Не обидим.

Ротмистру стало немного не по себе. Он не любил, когда посторонние люди его так явно игнорировали.

— Послушай, морда, — процедил он сквозь зубы. — Если сей момент тебя здесь не будет, то я за себя не ручаюсь, жеребец нестроевой!

На языке крутились выражения и похлеще, но Кублинский не хотел омрачать женского слуха казарменными выражениями. Хотя, даже за «жеребца» ему стало немного неловко.

— Ой, а кто ето у нас тут блеет…, — начал было уркаган.

Ротмистр быстро привстал и неуловимым движением прихватил пятернёй лицо наглеца. Затем резко толкнул его назад.

Урка обиженно всхлипнул и, прокатившись на заднице по грязным полам, уткнулся спиною в соседний столик.

— Алексей Владимирович, — озабоченно округлила глазки Эммануэль. — Нам совсем быстро уйти. Этот хулиган из шайки….

— Вот ещё! — презрительно поджал губы Алексей. — Чтобы боевой офицер бегал от фармазонщиков. Никогда этому не бывать.

Женщина обречённо вздохнула и, словно торопясь успеть потанцевать до начала неприятностей, совершенно по-русски произнесла:

— Ангажируйте меня на танец, что ли.

— Разрешите вас пригласить, — привстал ротмистр и, не дожидаясь ответа, взял женщину за руку.

Макушка Эммы едва достигала подбородка. При разговоре она непроизвольно откидывала голову назад и соблазнительно выгибала стан. А вновь появившийся акцент, и таинственный блеск глаз в свечных отблесках переполненного зала, будоражил молодую кровь.

Она была восхитительно хороша и прекрасно это осознавала.

— Почему господин офицер называть меня синьорой, а не сеньоритой? — с хриплым придыханием спросила она. — Я ведь девушка быть очень одинокой, совсем безмужняя.

«И действительно, почему? — подумал Алексей. — Может потому, что она на четыре года старше меня?».

О её возрасте он узнал из досье и был чертовски обескуражен. Выглядела она лет на десять моложе.

«А ведь она ведьма, — промелькнула в голове крамольная мысль, когда в очередной раз в глазах девушки проплыл отблеск свечей. — А эти барышни возраста не имеют».

— Вы не знать, что ответить? — прервала затянувшееся молчание Эмма.

— Отчего же, — стряхнул с себя наваждение Алексей. — Род ваших занятий и образ жизни.

Но натыкаясь взглядом на беззащитную зелень её глаз, он стал говорить путано и некрасиво.

Спас Алексея от окончательного краха ощутимый толчок в плечо и радостно-мстительный голос давешнего хама.

— Вот он этот фря!

От неожиданности ротмистр вздрогнул. Затем мгновенно оценил ситуацию. А ситуация была до банальности простой — его пришли бить. Но он этому обстоятельству очень обрадовался, ребята помогли ему избежать продолжения неприятного разговора.

Глава 3.

Осень 1232 года. Горы

— Господин, монголы пошли на штурм! — ткнул кончиком сабли в сторону воющей толпы нападавших телохранитель.

Бодзиле Чэнхошан равнодушно взглянул на штурмующих. Рваные клочья дыма ползли по сбитым наземь крепостным воротам. Всё что могло гореть, уже давно сгорело, а теперь тлела разлитая по земле начинка стрел огненного боя. Месяц назад монголы заперли его отряд в небольшой горной крепости. Провиант давно закончился, воды не осталось даже для людей, что уж говорить о тушении пожаров. Союзником монголов стало и необычайно жаркое лето. Павших уже не сжигали — было не до них, и запах разложения некогда живой плоти крутил желудки в неприятных позывах.

Оставшиеся в живых защитники крепости собрались на сторожевой башне и готовились дать последний бой. В плен чжурчжэни сдаваться не собирались.

Но не об этом думал Чэнхошан из рода Ваньянь. С грустной улыбкой смотрел он на небольшую статуэтку чжурчжэньского воина. Вырезанная искусной рукой мастера из клыка морского зверя фигурка едва умещалась на изъеденной шрамами ладони воина.

Это был её подарок. Это она прижала к опухшим от поцелуев губам статуэтку, прежде чем положить её ему на грудь.

— Он похож на тебя, — уперев подбородок в лежащие на груди Чэнхошана руки, прошептала Тугёси. — Он отведёт от тебя беду.

— Вот уж совсем не похож, — усмехнулся мужчина, разглядывая подарок. — У него борода и усы, а у меня лицо безбородого юноши.

Чэнхошану на праздник большой рыбы исполнилось тридцать лет. По заведённому при дворе чжунскому (китайскому) обычаю он до сих пор брил бороду. Лишь находясь в длительных вылазках против монголов и южных сунцев, он зарастал ею, словно лесной зверь шерстью.

— Я зову его «улыбающийся воин». А похож он на тебя не бородой и усами, а добрыми глазами и улыбкой, — смутилась девушка, и спрятала лицо у него на груди.

— Действительно улыбается, — присмотрелся внимательнее Чэнхошан и, скосив глаза, убедился, что Тугёси не покидает своего убежища на груди, строго добавил. — Воин должен внушать врагу ужас, а не веселье.

— А вот и нет! — сверкнула глазами девушка. — Иногда он должен быть добрым.

— Эх ты, «Птичка зимняя», — погладил её по чёрным волосам воин. — И зачем родители дали тебе такое холодное имя? Тебя следовало назвать «Летний огонёк».

Дословный перевод её имени звучал как «Зимняя птица», и Чэнхошан иногда ласково подшучивал над любимой.

— Зимняя не потому, что холодная, а потому, что родилась зимой, — надула пухлые губки Тугёси и, заметив, как в глазах мужчины запрыгали чёртики, воскликнула. — Ты нарочно меня дразнишь!

— Ну что ты, даже не собирался, — состроив серьёзное лицо, прошептал воин.

— Ты опять надо мной смеёшься, — грустно произнесла девушка. — А ведь этот воин хранится в нашей семье больше ста лет. — Мой далёкий предок Васай привёз его с войны с корёсами. Там была интересная история, связанная с самим Агудой. Это он подарил фигурку Васаю. Из-за неё погиб юноша, который доставил подарок на поле боя.

— Это дорогой подарок, — совсем по-другому взглянул Чэнхошан на костяного человечка. — Он должен храниться в семье. Я не могу его принять.

— Разве ты не моя семья? Разве не тебе я спела песню любви? — глаза девушки наполнились влагой.

— Ты моё всё! — нежно погладил любимую по щеке мужчина. — Но наши родители, они ведь не слышали этой песни.

— Глупый, это совсем не важно, — потёрлась щекой о грубую ладонь Тугёси. — Ты вернёшься, и мы справим свадебную церемонию как подобает нашим родам. А мы будем тебя ждать. Если ты не пожелаешь от нас отказаться.

— Как можно отказаться от смысла жизни, от мечты, от твоих сладких губ…, — здесь он на мгновение осёкся.

— Говори ещё, — расслабленно прошептала девушка.

— Погоди, — встрепенулся Чэнхошан. — Ты сказала — «нас»?

Девушка ничего не ответила. Она лишь зарылась лицом в грудь бодзиле, и затаилась.

— Ты сказала «нас», — мужчина нежно приподнял лицо Тугёси, и заглянул ей в глаза. — Это правда?

В подтверждение его догадки девушка ворохнула густыми ресницами, и, смутившись, прикрыла глаза.

— У меня будет сын! — обалдев от новости, произнёс Чэнхошан

— Или дочь.

— Сын! Ты подаришь мне сына!

— Господин, берегись! — отвлёк амбаня от воспоминаний голос телохранителя.

Воин сделал шаг вперёд и прикрыл командира щитом. Сразу несколько стрел вонзились в кожаное навершие, а другие, противно звякнув о доспехи, ссыпались на каменный пол. Но всё-таки одна из оперённых смертей достигла цели. Она вонзилась в оставшееся без защиты горло телохранителя. Щит выпал из ослабшей руки, и юноша свалился к ногам амбаня.

Смерть надёжного воина поставила последнюю точку в раздумьях Чэнхошана, он принял решение.

— Солдаты! — в руках амбаня сверкнули два клинка. — Жизнь в рабстве — ничто. Смерть свободным — честь воина! За императора!

— За императора! — поддержали его хриплые голоса оставшихся в живых защитников крепости.

Страшно смотреть на атаку обречённых. Не больше сотни израненных воинов, собрав в кулак волю и последние силы, шли умирать. Одно желание читалось в горящих ненавистью глазах — убивать! Умереть и забрать с собой на Небо как можно больше врагов.

— Хорошие воины, — довольно причмокнул губами Тулуй-хан. — Много ещё моих богатуров положат. Закидайте их стрелами.

Младший сын Чингисхана, прищурив и без того узкие глаза, смотрел на завершение трагедии одного из чжурчжэньских корпусов. Это был тот самый отряд, который пятью сотнями воинов устроил засаду в ущелье «Злых духов». Десять тысяч ханских нукеров, целый тумен, остался кормить воронов и шакалов в том ущелье. Невиданные потери понесли монголы.

Любимец отца и бога сражений Тенгри не мог смириться с таким ударом по самолюбию. Хан Тулуй давно не терпел поражений на поле брани. Делом чести было не упустить обидчиков. Монголам удалось зажать корпус чжурчжэней в горной крепости. И теперь он наблюдал последние минуты жизни защитников.

По чести говоря, он уже вычеркнул их из списка живых и думал совершенно о другом. Хан был голоден и желал скорее усесться за дастархан. Он, как и его старший брат Угэдэй, был любителем сладкого вина, и чрево его требовало возлияний.

— Заканчивайте! — махнул он рукой и потянул за уздечку.

Поднялись в небо натянутые луки, и заслонили солнце выпущенные на волю стрелы. И второй, и третий раз срывалась с кручёных тетив оперённая смерть. Опустились луки, когда некого стало убивать.

— Помогите уцелевшим! — приказал монгольский сотник.

Везунчики, на которых пал взгляд командира обгоняя друг друга, бросились к павшим чжурчжэням. Пригибаясь, они вытаскивали из-за голенищ засапожники. Им было куда спешить. Даже то немногое, что оставалось при погибших, представляло большую ценность. Раненые не сопротивлялись и даже с каким-то облегчением вытягивали шею под сверкающую сталь.

— Отведи меня к хану! — остановил взметнувшийся вверх нож повелительный голос.

Монгол нерешительно затоптался на месте. Уж больно велик был соблазн полоснуть по горлу железом и запустить руку за пазуху ожившему. Смущала воина богатая бронь говорившего. Сразу видно, простой десятник не может себе позволить такие доспехи. Да и товарищи по убийству заинтересованно повернули головы.

«Донесут ведь шакалы, если что не так», — промелькнула в голове тоскливая мысль. Богатство уплывало прямо из рук, и от этого было обиднее вдвойне.

— Если ты меня убьёшь — умрёшь! — увидев его растерянность, жёстко произнёс Чэнхошан. Это был он.

— Вставай, сын гадюки и барана! — выругался Убилай в бессильной злобе и пнул амбаня по раненому боку.

Не обращая внимания на боль, Чэнхошан улыбнулся. Он выиграл этот поединок, значит, победит и в остальном.

— Подними руки! — приказал монгол и ткнул пленника кончиком ножа.

— У меня нет оружия, — пожал плечами тот, но приказ выполнил.

— Это что? — рука, обыскивающая бодзиле, извлекла из-за складок одежды костяную фигурку воина.

Глаза воина алчно заблестели. Такой искусной красоты он ещё не видел.

— Мой дар Тулуй-хану, — ответил Чэнхошан, лишая монгола шанса на мародёрство.

Тот озлобленно сплюнул и толкнул Чэнхошана в грудь.

— Шагай! — окончательно обозлившись на весь свет, приказал он.

Огромный шатёр не вмещал всех желающих выпить с сыновьями великого Чингисхана. Победа, по меркам побед предыдущих, невелика. Но кто осмелится так сказать после славного пира? Кто сможет посмеяться над тем, что каждый из погибших чжурчжэней забрал с собой два десятка ханских воинов?

Рядом с Тулуем восседал почтивший его своим визитом старший брат Угэдэй. Пир удался на славу. Гуляли монголы так же широко и одержимо, как и воевали. Между ковров, заставленных всяческими яствами, сновали полуобнажённые рабыни. Они подливали победителям вино и подкладывали подпалённую на кострах баранину.

Братья потягивали тахун, заедали его сладким виноградом и вели неторопливую беседу.

— Ты вовремя приехал брат, — пробуя на вкус очередную виноградину, негромко говорил Тулуй. — Я думаю, что в этом году мы должны покончить с Алтын-ханом (Золотая Империя).

— Этот или следующий, не вижу разницы, — лениво отхлёбывая из чаши, усмехнулся Угэдэй. — Мы живём войной. Закончится эта, начнётся другая, я не тороплюсь. Ты помнишь завещание отца?

— Нас ждёт поход в страны, куда уходит на покой солнце. Я хочу возглавить этот поход.

— Возглавишь, кто же, кроме тебя?

— Спасибо брат.

Жаркий летний день не спеша насыщался вечерней прохладой. Братья неторопливо обсуждали детали похода на Волжскую Булгарию и Русь.

— Одноглазый кречет хочет сам отомстить своим обидчикам, — усмехнулся Угэдэй. Не может забыть, что его выкупили из плена за барана.

— Субедэй будет мне не лишним, но я сам хочу возглавить поход, — немного растягивая слова, ударил кулаком по колену Тулуй.

Великий хан взглянул на изрядно опьяневшего брата и произнёс:

— Да будет так!

В этот момент внимание пировавших привлёк шум у входа в шатёр.

— Что там? — недовольно спросил Тулуй.

— Сотник Ильяс привёл пленного, — склонился к его уху сотник кешиктенов (телохранителей). — Сказал, что кто-то из важных чжурчжэней. Хочет с тобой говорить. — И сотник протянул повелителю развёрнутую тряпицу.

Хан взял в руки белую фигурку улыбающегося воина. Покрутил её перед глазами.

— Важный или неважный, какая разница? — пьяно мотнул он головой. — Для меня он просто червь под ногами.

— Давай посмотрим, брат, — не согласился с ним Угэдэй. — Интересно, что он желает нам поведать?

— Ведите, — приказал Тулуй.

Несколько минут братья изучали стоявшего перед ними человека. Израненный, в покрытой кровью кольчуге, он и в таком состоянии выглядел грозно.

— Кто ты, воин? — спросил его Тулуй-хан. — Твои богатуры сражались и погибли достойно. Но зря. Ничто не сможет остановить монголов. Весь мир будет лежать у наших ног. — Заканчивая свою речь, хан обтёр о полы халата жирные руки и потянулся за аппетитным куском баранины.

— Я — бодзиле императора Чэнхошан! Это я разбил твои тумены при Даган-юане, Вай-чжоу и Даохой-чу. — Ответил ему пленный.

Тулуй недовольно поморщился, он старался забыть эти поражения.

— Однако теперь ты стоишь передо мной, а не я перед тобой, — взяв себя в руки, желчно произнёс он.

Потеря крови сослужила Чэнхошану плохую услугу. Воин пошатнулся, и стал заваливаться набок. Стоявшие по бокам кешиктены подхватили Чэнхошана под руки.

— А пожелал я тебя увидеть по одной простой причине — мне дорога честь. Впрочем, я не знаю знакомо это слово вам или нет. — Не желая казаться беспомощным, полководец оттолкнул руки кешиктенов, и продолжил. — И если бы я был убит в бою или казнён вместе со всеми, то моего тела могли бы не найти и подумать, что я стал изменником или сбежал. Теперь же все, кто знал Чэнхошана, будут помнить, как он принял смерть.

— Ответ достойный героя, — покачал уважительно головой Угэдэй. — Такому воину незачем умирать под ножом палача. Я предлагаю тебе службу в моей гвардии, бодзиле.

— Я не знаю, кто ты такой, — скривил губы Чэнхошан. — Но я из рода Ваньянь. Мой предок великий Агуда не понял бы меня, прими я твоё предложение.

— Я Угэдэй, Великий хан всех монголов. Мой отец Чингисхан уважал смелость врага.

— Я бы мог послужить тебе, хан, если бы не смерть моих братьев. Я бы с удовольствием послужил тебе, хан, если бы мои сёстры не остались лежать растерзанными у ворот родительских очагов. Только смерть может нас примирить, великий хан.

— Это чжурчжэнь, брат, — с сожалением произнёс Тулуй. — Я бы сам хотел иметь такого воина, но этот может быть только врагом. И всё-таки я поставлю его на колени.

— Интересно, как ты это сделаешь? — покачал головой Угэдэй.

— Встань на колени, бодзиле, и я подарю тебе жизнь. Ты сможешь покинуть лагерь и делать всё, что тебе захочется. Даже вновь пойти на меня с оружием в руках, — произнёс хан Тулуй, пристально глядя в глаза Чэнхошана.

— Настоящий чжурчжэнь не умеет этого делать, — спокойно ответил бодзиле. — С самого раннего детства его учат совершенно другому.

— Мои нукеры умеют ставить на колени всяких гордецов, их тоже учили этому с самого детства, — презрительно скривился хан.

В шатре наступила тишина. Рабыни замерли с кувшинами в руках, а чавкающие рты так и остались открытыми.

— Никогда воин из рода Ваньянь не унизится до того, чтобы встать перед врагом на колени!

— Посмотрим, — щёлкнул пальцами Тулуй. — Помогите хану чжуржэней, отрубите ему до колен ноги!

Приказы ханов выполняются без промедления. Кешиктены повалили Чэнхошана на пол, а подскочивший палач отсёк ему ноги ровно по коленные чашечки.

Не проронив ни слова, Чэнхошан смотрел, как из обрубков хлещет кровь.

— Видишь, как это просто, — произнёс хан, вглядываясь в глаза полководца. — Поставьте его прямо.

Но не увидел Тулуй в глазах бодзиле страха. Лишь боль плескалась в широко распахнувшихся зрачках. Невыносимая нечеловеческая боль не выдавила из груди Чэнхошана ни звука. Переборов первый приступ боли, он улыбнулся.

— Тебе, наверное, плохо, хан, оттого что ты меня не можешь унизить зрелищем насилия над моей женщиной. Любил твой покойный отец поглумиться над жёнами поверженного противника. Через это и смерть свою принял. — По лицу Чэнхошана крупными каплями катил пот, каждое слово давалось с трудом. — Зарезала его как барана жена тангутского хана. Выпустила Кюрбелдишин-хатун из его тела священную кровь, а вместе с ней и душу. Теперь даже в виде барана не сможет вернуться Чингисхан на землю.

Лицо Тулуй-хана налилось кровью. Ещё при жизни Чингисхан был возведён в ранг божества, а какой-то ничтожный червь пытается порочить его священное имя, срывая с гибели завесу тайны.

— Разорвите ему рот! — не сдержавшись, завопил хан. — Может быть, тогда из его утробы будут выплёскивать не помои, а правильные слова.

И этот приказ Тулуя был исполнен без промедления. Чэнхошан замолчал.

— Отпустите его, — махнул рукой хан.

Захлёбывающийся в крови полководец упал навзничь. Кровь продолжала литься из обрубков ног. А та, что текла из разорванных щёк, заливала горло. Вместе с кровью из молодого и сильного тела вытекала жизнь. Перед глазами Чэнхошана расплывались разноцветные круги, а в голове зазвучал родной голос.

— Наш сын будет похож на тебя. Ты не волнуйся, мы не пропадём. Мы любим тебя. Мы не смогли быть счастливы на земле, но я верю, что великое Небо нас соединит на века.

— Не сберёг меня воин, прости, — прошептали синеющие губы. — Но он отомстит.

— Что он говорит? — выкрикнул хан.

— Что-то про воина и месть, — недоумённо пожал плечами сотник личной охраны.

— Никогда не унижусь! — прохрипел пришедший на мгновение в себя Чэнхошан. И полетела храбрая душа воина на Небо.

А где-то в бескрайних просторах Приамурья раздался громкий крик новорожденного. Счастливая мать прижала крохотный комочек к груди. Прочертив искрящимся хвостом по тёмному небу причудливый зигзаг, к земле устремилась звезда. Это душа Чэнхошана, обернувшись в космическую скиталицу, торопилась с первым вздохом, с первым глотком материнского молока занять своё место в теле младенца.

Тулуй-хан мрачно посмотрел на брата.

— Великий воин отправился в страну предков, — произнёс тот. — И если ты когда-нибудь возродишься вновь, то удостой этой честью монгольское племя.

— Героев родит небо, а предателей случай, — вздохнул Тулуй. — Он вернётся.

Целых три дня предавались пьянству братья. Хитро улыбался, глядя на разгул, воин, вырезанный из моржового клыка. А кровь Тулуя чернела и чернела, пропитываясь тайным ядом. На четвёртый день слёг хан. Его тело покрылось язвами, а из горла полилась чёрная кровь.

— Его отравили, — заключил осматривавший хана лекарь.

— Кто, как? — вскричал Угэдэй. — Найти!

Перед самой кончиной сознание умирающего прояснилось. Он пристально смотрел на стоящую на краю походного сундучка статуэтку. Хан начинал понимать значение улыбки чжуржэньского воина.

— Так это ты-ы-ы? — прошептал он беззвучно.

— Никогда не унижусь! — прозвучал в ушах предсмертный хрип Чэнхошана.

И полетела душа Тулуя искать своего врага. А с Великого Неба продолжали падать звёзды. Они выполняли свою работу. Ничто не приходит на землю навечно, и много звёзд сорвётся с небесной бесконечности, пока вращается вокруг своей оси планета под названием Земля.

Глава 4.

Февраль 1908 года

Ещё во времена своего детства, будучи воспитанником классов Александровского кадетского корпуса, Алексей пристрастился к рукопашному бою. Схватка без оружия либо с применением холодного оружия горячила кровь и пробуждала в душе первобытные инстинкты.

Затем в юнкерах и на службе в армии он постоянно совершенствовал своё мастерство. Так что драться он умел профессионально.

— Откуда же вас столько! — в голосе ротмистра послышалась весёлая злость. По его прикидкам шансы на победу были.

Он заслонил собою Эммануэль и настойчиво стал оттеснять её в свободное от противника пространство.

А оппонентов недружелюбной наружности намечалось около полдюжины. Растолкав танцующих, граждане весьма неинтеллигентного вида не спеша прижимали ротмистра к стене.

— Бегите, — шепнул он синьоре. — Продолжим, как только освобожусь.

Убедившись, что женщине ничего не угрожает, Алексей шагнул навстречу неприятелю.

— Чем обязан, господа? — произнёс он всё с тем же вызовом в голосе.

Нехорошим гражданам стоило бы прислушаться к этому голосу. Но численное превосходство всегда толкает людей определённой категории на необдуманные поступки. Эти ребята не стали исключением.

— Бей! — заверещал бывший посыльный за женскими прелестями и первым отлетел в сторону, зажимая ладонями то, что когда-то называлось носом.

Экономя силы, ротмистр принялся выполнять поставленную перед собой задачу — один нападающий, один удар.

Высекая искры, весело зазвенел по холодному камню затоптанных полов и воткнулся в ножку стола стилет одного из нападавших. Сам хозяин безжизненным мешком свалился под ноги какой-то не успевшей покинуть поле брани мадам.

— Убивают! Полиция! — заверещала та и с удвоенной энергией бросилась проталкиваться к выходу.

К тому времени, когда третий из нападавших, выразившись нехорошими словами, прилёг отдохнуть рядом с подельниками, середина зала была свободна, и дела пошли веселее. А стало веселее потому, что вместо танцующих это пространство заполнил охочий до таких развлечений портовый люд. Сначала сердобольный русский человек устранял несправедливость «нельзя бить толпою одного», а затем просто получал удовольствие от того, что удавалось хоть кому-нибудь расквасить нос.

«Пора и честь знать, — решил Алексей, когда вбежавший в фойе дворник, засвистел в переливчатый полицейский свисток. — В такой неразберихе можно и нож в бок получить».

— Алексей Владимирович, — потащила его куда-то в темноту длинных переходов Эммануэль. — У вас платье никуда не годно и губа есть совсем в крови. Извольте следовать за мной! — прикрикнула она, когда он попытался заартачиться.

Ротмистр сдался.

«Я ведь главного так и не узнал, — оправдал он свою уступчивость. — Про Вишняка».

— Ещё совсем рядом, — тащила его за руку, словно ребёнка, красавица итальянка.

Наконец-то она, побренчав ключами, отперла замок, и они ввалились в её апартаменты.

— Вы есть настоящий рыцарь, — задыхаясь, шептала она, обвивая его шею руками.

— Синьора, синьора! — попытался призвать к благоразумию скорее себя, чем её, Алексей. — Я на службе.

Чем более неуклюже звучали доводы, тем настойчивей самостоятельные руки сжимали тонкую талию и всё сильнее и сильнее прижимали к себе податливое тело. Какая к чёрту служба! Разгорячённая битвой кровь варвара-победителя требовала немедленного обладания трофеем. Растревоженная поцелуями разбитая губа больно саднила, но боль была скорее приятной, чем досаждающей.

— К сатана такой служба! — только и смогла произнести девушка, когда он, подхватив её на руки, стремительно ворвался в спальню.

— До приезда сюда я совсем нехорошо думать, что русские, это неуклюжие сибирские медведи, — рассыпав по его груди пышные кучерявые волосы, с воркующим непередаваемым акцентом говорила женщина. — Но всё оказаться не обязательно так.

«Нельзя смешивать работу и дела сердечные», — недовольно выговаривал он себе, но губы совершенно непроизвольно растягивались в счастливой улыбке.

— Милый, милый Алексей Владимирович, — словно прочитав его мысли, рассмеялась Эммануэль. — Это приключение вас ни к чему не обязывать. Я сама желал этого очень давно. И не думаю, что моя страсть должна каким-то образом повлиять на наши деловые отношения.

— Да уж, — проворчал Алексей. — Шёл по грибы, а попал по ягоды.

— Но ведь согласитесь, что ягода не так уж и плоха? — промурлыкала кокетливо итальянка.

Но ротмистр так и не принял решения, как себя вести в подобных обстоятельствах, и поэтому счёл за лучшее промолчать.

— Мама мия, какой же вы ещё мальчик, — взъерошила она его волосы.

Накинув на плечи халат, Эммануэль встала с кровати и зажгла свечи.

— Желаете вина, господин офицер? — произнесла она ровным голосом.

— Желаю, — решился Алексей.

— Ну вот, — усмехнулась Эммануэль. — Совсем другое дело, а то я стала вас устрашаться.

— А ведь у меня к вам дело, — замахнув по-гусарски бокал вина, осмелел ротмистр.

— Я поняла это, едва вы пригласили меня к своему столу, — продолжала насмешничать женщина.

— Вы знаете коммерсанта Вишняка? — счёл возможным прекратить словесную дуэль Алексей.

— Лично не знакома, но моих девушек он несколько раз возлюбливал.

— Что можете о нём сказать?

— Скуп и прижимист, — пожала она плечами. — Подарками девочек не балует. Ходит в заведение не сильно часто, по всей вероятности, экономит.

— А можно каким-то образом выяснить, что подавали в ресторациях третьего дня на ужин?

— На ужин, третьего дня, — задумчиво протянула женщина. — Это как-то не совсем понятно.

— Вернее, где подавали блюда именно из таких продуктов, — ротмистр придвинул свечу, и расправил перед ней листок с выводами эксперта. — Смотрите.

— Вы оставьте мне бумажку, а я постараюсь узнать у нашего шеф-повара, ну и у кого смогу, — сделала она ручкой неопределённый жест.

— Сие очень важно, — придал своему голосу твёрдости ротмистр.

— Что сотворил торгаш Вишняк? — с женской непосредственностью поинтересовалась Эммануэль. — Не расплатиться за амор? Или это есть военная тайна?

— Это, не есть военная тайна, — усмехнулся Алексей. — И натворить он уже ничего не сможет, потому как отправился к Господу нашему на суд Божий.

— Он есть совсем убитый? — жалостливо покачала головой женщина.

— Вот именно что совсем, и мне следует знать, где и с кем он провёл свои последние часы. Набор продуктов, что я вам дал, это его предсмертный ужин. Продукты не домашнего приготовления, а из ресторации.

— Си, синьор офицер, я должна узнать, где изволил ужинать господин коммерсант третьего дня.

— Получается, что так.

— Хорошо, вы будете это знать, — твёрдо заверила она. — Надеюсь вам не надо на ночь глядя отлучиться по служебным делам?

— Я бы предпочёл, — начал ротмистр, но страстный поцелуй не дал ему закончить мысль.

— Мы не будем жить вечно, — выдохнула Эммануэль, оторвавшись от его губ. — Зачем столько времени потерять на бессмысленную болтовню?

«И действительно, — подумал Алексей расслабленно. — В этом забытом Богом краю так мало радостей. А может быть, это судьба?».

Думая о судьбе, он не кривил душой. Итальянка ему действительно безумно нравилась. Что у неё случилось в Италии и почему она оказалась на краю земли, его не очень-то интересовало, хотя запрос на неё он отправил в Россию ещё при вступлении в должность. Уж больно личность колоритная. Тогда он и думать не мог, как завернёт нежданная кривая жизненного пути. А сейчас он даже страшился предположить, как поступит, если ответ будет не в пользу итальянки.

Вслух же ротмистр произнёс:

— Пожалуй, сегодня я на службу не пойду.

На фоне бурно развивающегося романа подвижки в сыске убийц Вишняка выглядели не столь успешными, но дело на месте не стояло.

Эмма сдержала слово и выяснила, где провёл свой последний вечер господин купец. Это было питейное заведение в доходном доме недалеко от китайских кварталов.

— Я помню господина Вишняка, — слегка заикаясь, докладывал половой из заведения. Он изволил ужинать в обществе двух китайцев.

— Китайцев знаешь? — задал следующий вопрос Алексей.

— Никак нет, — совсем по-военному ответил тот.

— А узнаешь?

— Да нешто этих азиятов разберёшь? Мне они все на одну рожу!

— Жаль братец, — нахмурился ротмистр.

— За соседним столом сидел извозчик Прокоп, — пытаясь загладить свой ответ, зачастил половой. — Он мужик ушлый, и по-азиатски лопочет. Может, он чего слыхал?

— Как его разыскать?

— А чего его в розыски подавать, он каждый день у нас на обед столуется, — довольно ухмыльнулся половой.

— Покажешь, — коротко бросил Алексей и, щёлкнув крышкой брегета, взглянул на циферблат.

До обеда оставалось полчаса.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — словно бывалый вояка вытянулся халдей.

— Иди уже, — поморщился ротмистр.

Извозчик опаздывать к столу не любил. Кублинский подождал, пока тот закажет свои щи да кашу с капустой, и подсел к столу.

— Послушай-ко, братец, — обратился он к нему.

— О, — расплылся тот не отошедшей от морозного ветра физиономией. — Подвозил вас четвёртого дня, ваше высокоблагородие, до полицейского участка.

— Это здорово, — усмехнулся Алексей. — Вот ты мне по знакомству и поможешь.

— С превеликим нашим удовольствием!

— Примерно около недели назад в этом трактире за соседним с тобой столиком сидели два китайца и русский купец, — начал ротмистр. — Ты слышал их разговор?

— Что-то слышал, что-то не очень, — ответил тот не задумываясь, словно всю жизнь ждал этого вопроса.

— О как! — непроизвольно удивился Алексей.

— А как жа, — расплылся Прокоп. — Дело наше служилое, государственное.

«Какое счастье, что дворники, извозчики да половые состоят тайными агентами в полицейских участках, — подумал ротмистр. — Как бы мы без их помощи злодеев излавливали».

— Слыхал я, что ты и китайский разговор понимаешь? — произнёс он вслух.

— Есть маненько, — красная с мороза физиономия от самодовольства стала малиновой.

— О чём они говорили? — затаив дыхание спросил Алексей.

— Известно об чём, о барышах, — снисходительно усмехнулся извозчик. — Азиаты всё о картах лопотали. Мол, хорошую цену дадут. Знают, дескать, что они у него, и готовы на его условия.

— Они хотели купить у него карты? Игральные?

— А кто их разберёт? — пожал плечами мужик. — Карты и карты.

«Пустышка, — пронеслось в голове. — Игрок был господин Вишняк, и убили за карточные долги. А извозчик что-то недопонял».

Но в следующий момент ротмистр насторожился.

— Я опосля тех китайцев на Мильёнку свёз, — добавил Прокоп, аппетитно сёрбая щи. — Дак они всю дорогу так и продолжали по-своему клекотать. Думали, что я не понимаю.

— Ну, и… — не смея верить в такую удачу, подзадорил его Алексей.

— Про Аскольд болтали, ваше высокоблагородие, — хитро посмотрел в глаза ротмистру кучер. — Про остров, значит. Про то, что золото ещё там. Про манзовскую войну что-то плели. Но я шибко уже той брехни не слушал. Что-то про солдата китайского говорили, из кости вырезанного.

Кублинский слышал об острове и о байках, что слагались вокруг его золота. Но разговоры уже давно считались пустыми. Не было никаких сокровищ на Аскольде. Вот и кучер не воспринял разговоры китайцев всерьёз. А костяная фигурка китайского солдата, какую она может ценность представлять? Какая-то каша получается.

— Ты случаем не знаешь, что это за китайцы? — спросил он.

— Личности ихние мне не знакомые, но по именам они друг друга называли, — крякнул извозчик, намахнув третью стопку водки.

— Вспомнишь?

— Имена-то их мудрёные я давно отличать научился, должность как-никак требоват, — с достоинством провёл по окладистой бороде Прокоп.

— Давай уже, не тяни, — не выдержал Алексей.

— И того, и того звали Чжан, — выдал извозчик. — И сдаётся мне, что один из наших будет, из местных. А второй, стало быть, из пришлых. То ли погостевать приехал, то ли ещё как.

— Не понял, тёзки, что ли?

— У китайцев такое сплошь и рядом, — ухмыльнулся Прокоп. — Людишек много, имён, видно, не хватат.

— Почему решил, что один не из местных?

— Из разговору. Вроде как один всё разъяснял да показывал, а второй любопытствовал.

— А купили они то, что хотели? — задал последний вопрос ротмистр.

— А кто их разберёт. Я так и не понял.

— Ясно, — протянул Алексей, хотя ничего ясного не было.

— Дак я уже пойду? — спросил извозчик.

— Иди, братец, иди, — махнул рукой офицер. — Спасибо.

«Итак, что мы имеем, — Алексей попытался как-то собрать воедино полученные за последнее время сведения. — Если всерьёз отнестись к сокровищам острова Аскольд, то некие карты с указанием места клада каким-то образом попадают в руки еврея Вишняка. Два китайских Чжана, узнав об этом, пытаются их купить. Но Вишняк назначает баснословную сумму. И если следовать логике событий, не имея таких денег, Чжаны похищают бедолагу и выпытывают у него, где карты.

А если убиенный не успел сказать, где карты? Если сердце остановилось до того, как он заговорил, что тогда? А тогда китайцы проводят обыск на квартире бедолаги. Правда, остаётся неудобный вопрос, а что там делал злой человек грузинской национальности? Грузина пока придётся оставить под вопросом.

И опять же два варианта. Если они нашли документы, то ищи их уже свищи. А если нет, то они продолжат их поиск.

Надо бы поговорить с господином полицмейстером, как он относится к вопросу о сокровищах. Ведь не зря он поручил дело по этому убийству мне».

Ротмистр достал часы. Стрелки показывали без четверти двадцать.

Не успел он подумать, что пора домой, как зазвонил телефон.

— Алексей Владимирович, — ему показалась, что телефонная трубка дыхнула на него ароматом изысканных духов, что привозят из Москвы от дома «Ралле и Ко». — Вы совсем позабыть одинокую сеньориту, а я для вас кое-что узнала.

От звука её бархатистого голоса почему-то спёрло дыхание. И спёрло его не оттого, что информация может оказаться важной для расследования дела.

— Что вы, сеньорита, — пересилил он себя. — Моя душа рвётся к вам постоянно, но дела государственной важности не пускают её.

— Не корите себя мой рыцарь, — вновь царапнула по сердцу бархатистость её голоса. — Теперь вы можете смело объединить порывы своей души и дела государственной важности.

— Не изволит ли сударыня отужинать со мною сегодня вечером? — галантно осведомился он.

— Я могу подумать? — кокетливо поинтересовалась женщина.

— Можете, но не более двух минут, — куда-то подевалась вся стеснительность, а в голове стало ясно и весело.

— Тогда я весь с вами согласен, — проворковала Эммануэль. — И где то место, куда вы меня пригласить?

— Версаль, — произнёс Алексей название первого пришедшего на ум ресторана. — Я заеду за вами через…

— Час, — закончила за него итальянка. — Девушке необходимо привести себя в порядок. Версаль есть не то место, где можно щеголять плохой наряд.

— Как пожелаете, сударыня.

Через час с небольшим они входили в роскошный зал ресторации «Версаля».

— Надеюсь, что сегодня никаких приключений не будет, — полусерьёзно, полушутя произнесла Эммануэль.

— С такой дамой без приключений совершенно невозможно, — пошутил и ротмистр.

По просьбе Алексея посадили их в тёмном углу зала у окна.

— Вы есть вампир и не любите свет? — прошептала женщина.

— Я не люблю, когда за нами следят посторонние глаза. Я люблю наблюдать сам.

— О, это ваша служба, это она наложила свои печати, — покачала головой итальянка.

— Отпечатки, — машинально поправил ротмистр и продолжил. — Служба тут не причём. Я по сыску меньше года.

— Интересно, а где вы служили до этого времени?

— В кавалерии. Мой полк участвовал в кампании с японцами, — ответил он. — К моему стыду, войну мы проиграли.

— Не надо расстраиваться, мой милый Алексей Владимирович. Я уверена, что вашей вины в этом нет, — Эмма ласково погладила запястье его руки. — Зато в другой военный действий вам поражение не угрожать.

— Да уж, скажете, — сокрушённо махнул рукой Алексей. Но рука, так и не опустившись на стол, зависла в воздухе.

«Вот язычок у сеньориты, — дошло до него. — Постоянно как на минном поле».

— Чем изволите отужинать? — осмелился напомнить о своём присутствии стоявший по стойке смирно официант.

Ротмистр вопросительно взглянул на даму.

— И на десерт горячий шоколад, — закончила итальянка заказ через пять минут.

Алексей лишь дополнил его парой штрихов и заказал вино для дамы, а себе «Шустовской».

— Я весь внимание, — произнёс он, когда лакей умчался исполнять заказ.

— Вы весьма решительны, — усмехнулась Эммануэль.

— Боюсь, что нам опять что-нибудь помешает, — отшутился ротмистр.

— Не знаю, ведомо ли об этом полиции, но недавно на Миллионке была небольшая перестрелка, — начала женщина.

— Интересно! — не удержался Алексей. О перестрелке он знал, и уже как-то пытался примерить её к делу Вишняка.

— Значит, неизвестно, — констатировала итальянка. — Между собой столкнулись местная банда русских и китайская триада.

— И с чего бы это? И откуда у нас здесь триада? — Алексей был немного обескуражен и возмущён. — Так мелкие шайки хунхузов.

— Это уже вам решать, господин ротмистр. Знаю только, что из Маньчжурии прибыли один из генералов триады и генерал хунхузов, — поджала губки Эмма. — Но самое интересное, что всё это как-то связано с убийством Вишняка.

— А как звать генерала, не Чжан случаем? — спросил Алексей.

— Чего не ведаю, Алексей Владимирович, того не ведаю, — пожала плечами итальянка.

— А давайте-ка отужинаем местной кухни, очаровательная сеньорита, — Алексей вовремя погасил назревающее недовольство женщины за мало уделяемое внимание к её персоне.

— Наконец-то, — улыбнулась та. — Я уже совсем плутаю в сомнениях, удастся ли мне попробовать отбивную горячей.

— Удастся моя несравненная Эммануэль Милосская, — заверил он её. — И даже позволю себе заметить, что всё это вы запьёте прекрасным вином из крымских виноградников.

— Вы перестали быть букой, милый ротмистр, и стали настоящим кавалером, — заметила произошедшие в нём перемены итальянка. — Но, готова с вами поспорять, что вино из солнечной Италия гораздо лучше.

— Да нет же! Может быть, кто-то и заключил бы пари, а я не стану, — поднял вверх руки ротмистр. — Конечно же, в Италии солнце совершенно другое.

— Хитрец, — погрозила пальчиком Эммануэль. — Вы есть меня обманывать за многоличием русский язык. Больше всего меня умилять ваш извечный ответ — «да, нет». После него я вообще ничего не понимать.

Ответить на её высказывание ротмистр не успел.

Глава 5.

24 марта 1652 года. Ачанский городок

— К оружию, браты! — истошный крик полуодетого растрёпанного мужика поднял на ноги мирно посапывающих под овчинными тулупами и в спальных мешках людей.

Алёшка Иванов, сын есаула из служилых казаков Иванова Андрейки, выскочил в холод выстывающей от предрассветного мороза избы, и запрыгал на одной ноге. Ссохшийся за ночь у огня сапог не желал натягиваться на портянку.

— Не скачи кочетом, на босу ногу вдевай! — крикнул ему вислоусый казак Евсей. — Не вымёрзнешь поди! Щас все упаримси!

«А и правда, — мандражируя в горячечном угаре от предстоящей драки, подумал Алёшка. — Щас не замёрзнешь».

Схватив нагольный полушубок и саблю, он метнулся к двери.

— Пищалю возьми! — остановил его голос казака.

— Ватажников срубали нехристи! — услышал Алёшка чей-то голос, вывалившись за приступок.

Рой стрел из-за частокола заставил его нырнуть за угол избы, и вспомнить, что бронь осталась на полатях.

— К засадам, к засадам! — услышал он крик своего отца и кувырком перекинулся под забор.

— Батя твойный тревогу поднял, — задышал ему в ухо вездесущий Евсей. — Десятник Голощёп с Панасом Соколом за водой с утра сподобился. А тута богдойцы нагрянули. И Голощёпа, и Панаса срубали вчистую. Ни один до изгороди не добёг.

Алёшка осторожно выглянул в узкую бойницу и тут же выставил пищаль. Выстрелил не целясь. Целится-то было и незачем, пали, не промахнёшься. К изгороди подкатывала сплошная стена осаждающих. Сильная отдача в плечо привела разум к холодной оценки событий. Мандраж закончился.

— Пали, робяты! — раздался зычный голос Ерофея Павловича. — Не боись, сдюжим!

Но уже и без его команды, приникнув к бойницам, палил по нехристям ватажный люд. Много их пришло, слишком много. И пёрли они на пищали, словно бессмертные. А отступать ватажникам было некуда. Совсем одни на тысячи километров вокруг были казаки на берегу Амура-реки.

«Вот и жалкуй теперь, что не успели прошлой осенью толком крепостные стены обустроить. Поленились мужики, да и морозы ударили. Только-то сил и стало, что стены трёхметровые из лиственничных стволов вокруг изб ночлежных в землю вбить да скрепить их кое-как», — думал Хабаров, глядя на то, как под давлением толпы раскачивается изгородь.

И ещё думал: правильно, что походную часовню со струга «Спасского» перенесли в крепостицу. Ужо помолются казаки Спасу и Пречистой Владычице нашей Богородице и угоднику Христову Николе Чудотворцу, ибо живот свой сложить предстоит служивым людям и вольным казакам за веру крещёную.

Но нет, выдержали стены, не порушились на защитников, а со всех сторон послышались крики:

— Постоим, браты за дом Спаса и Пречистые и Николы Чудотворца!

— Порадеем, казаки, Государю нашему Алексею Михайловичу и живыми богдойским людям не дадимся!

И выстояли побратимы первый натиск богдойцев некрещёных с именем Господа на устах.

— От дальнего намёта рубят поганые загородь, Ярохфей! — доложился есаул Иванов.

— Бери своих казачков, и к порубу, — приказал Хабаров, но на мгновенье задумавшись, воскликнул. — Погодь!

Хабаров молчал, а Андрейка нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

— Нет, Андрейка, не треба твоих казаков, нехай рублют нехристи. А супротив поруба мы поставим большую пушку. Клич пушкарей! Раз пищали их не пужают, нехай пушчонку спробуют.

— Ото дело затеял Ярохвей Павлов, — разгадав задумку атамана, довольно ухмыльнулся есаул. — Зараз всех скопом туточки и похороним.

Со стороны Адзи-хурень (гора в районе Нижнетамбовское — Халбы) натянуло низкие облака. Выглянувшее было солнце, спряталось за их неприветливой хмуростью. Утро захмарилось пасмурной поволокой. Дополнили неприветливый пейзаж пороховые выхлопы из пищальных стволов. Дым стоял сплошной стеной вдоль всей загороди.

Глядя на тучи, Алёшка вспомнил сказку, которую ему рассказала Айсинь.

«Случилось такое в те времена, когда моя бабушка была маленькой девочкой, — говорила она. — Жил на Хульсане молодой охотник. Смелым и удачливым был. Никогда не было случая, чтобы он без добычи возвращался из тайги. Уважали охотника люди. Не раз в голодные годы спасал он их от смерти. Также жил в стойбище шаман. Старый был шаман жадный. За камлание забирал он большую часть добычи. Но всё равно несли ему охотники подарки, лишь бы добрыми были его духи. Лишь бы выгоняли на охотника зверя да заманивали в снасти рыбу.

Чаще всех бывал в жилище у шамана молодой охотник. Но не только потому, что был удачливее всех и приносил старику богатые дары. У шамана росла красавица дочь. И не жалко было охотнику дорогих подарков. Лишь бы ещё раз хоть краешком глаза увидеть красавицу Адзи. Так звали дочь шамана. Полюбилась она молодому охотнику. И девушка полюбила юношу. Всем сердцем полюбила. Но другие были планы у шамана. Он хотел продать её в жёны своему старому другу шаману в дальнее стойбище. Не захотели влюблённые подчиняться воле старика, и выкрал молодой охотник красавицу Адзи. Увёл он её далеко в горы. Построили они там жилище и стали жить в любви и согласии.

Но не находил себе места старый шаман. Никак не мог простить он вероломства собственной дочери и молодого охотника. Решил он найти и сжить со света своего обидчика. А этот шаман был чёрным шаманом и знался со злыми духами. Указали они путь к жилищу охотника. Пришёл шаман к жилищу молодой семьи. Злые духи помогли ему принять облик огромного бурого медведя.

Не испугался молодой охотник дикого зверя. Смело вышел он навстречу медведю, и натянул охотничий лук. Но узнала красавица Адзи по знакомой походке в диком звере своего отца. И взглядом отвела от него смертоносное жало стрелы. Набросился медведь на молодого охотника. Но не поддался страху охотник и вынул из-за пояса нож. Смело бросился он навстречу судьбе.

Не выдержало сердце бедной девушки. Поняла она, что стали непримиримыми врагами отец её и муж её. Из-за неё стали. Дочерью шамана была Адзи. Колдовать умела. Не могла она допустить смерти родных ей людей.

С помощью добрых духов, которые любили приветливую девушку, остановила она момент смертоубийства. Остановила время. И превратились все в скалы. И остались стоять в горах скала-медведь, скала-охотник, скала-Адзи. Никто не приходил больше в эти места. Ни зверь, ни охотник. Нехорошим стало это место. Только злые духи прилетали сюда вершить свои тёмные дела. Чёрными тучами закрывали они Адзи-хурень. А на землю мутным дождём падали горькие слёзы по судьбам загубленных ими людей. Все знают, если над горой тучи — жди беды!».

«Вот и накликали тучи беду, — суеверно перекрестился Алёшка. — Отобьёмся ли, увижу ли я Айсинь?».

Меж тем туземцы прорубили в заборе приличную брешь и сунулись внутрь. Оглушительно рявкнула большая пушка. Урон среди богдойцев оказался такой, что по спине юноши поползли мурашки. Орудие стреляло практически в упор. Там где мгновение назад наседала орущая толпа, под рассеивающимся дымом валялись кровавые ошмётки от некогда бывших людей.

Из-за загороди раздался вой ужаса. Враги оцепенели.

— Пушку к пролому! — заорал Хабаров. — Заряжай!

В упор били пушкари по богдойскому воинству. По приказу Ерофея Хабарова были открыты ворота, и на прямую наводку выкатили малые пушчонки. После третьего залпа воющая орда покатила к лесу.

— Бей! — взмахнул саблей атаман и устремился во след отступающим.

— Бей! — подхватили его клич ватажники.

— Бей! — кричал вместе со всеми Алёшка. Его ноги стали невесомыми, он вырвался вперёд. Взмахнув саблей, парень развалил на две половины чью-то улепётывающую спину. Нагнал следующую и отвёл руку для удара. Неожиданно убегавший остановился и повернулся к Алёшке. В молодом безбородом лице было столько ужаса, что юноша готов был остановить смертельный полёт своего клинка. Но рука, подчиняясь инстинктам многолетней выучки, всё доделала сама.

Только после этого Алёшка остановился.

«Что это я? — отдыхиваясь после стремительного бега, подумал он, глядя на разваленную грудь молодого богдойца. — Зачем я их, они ведь бегут?

Мимо него проносились озверевшие ватажники, а он продолжал стоять под свинцовыми тучами, наползающими с Адзи-хурень. Быть беде, говорили они. Юноша развернулся и пошёл назад. Тупой толчок в плечо опрокинул его на спину.

«Пищаль? По мне? Почему?» — Роем пронеслись в голове мысли.

И уже теряя сознание, в паре десятков сажен от себя он увидел злобный прищур глаз убийцы.

«Епишка! Вот стервота! — узнал парень ватажника.

Осенний день близился к полудню. Внимательно вглядываясь в путанные заячьи следы, Алёшка держал стрелу на тетиве ачанского охотничьего лука. Он верно выбрал точку, куда должен был выскочить перехитривший сам себя косой, и ждал его появления.

Неожиданно, посторонние звуки отвлекли его внимание от тропы, и парень повернул голову на шум. И, как всегда бывает в таких случаях, именно в этот момент на него выскочил заяц. Резко остановившись, косой гигантским скоком ушёл в сторону и бросился наутёк. Алёшка не стал изводить понапрасну стрелу, а лишь досадливо сплюнул и толкнулся лыжами в сторону непонятных хрипов.

Едва он обогнул толстую ёлку, как увидел нехорошую картину. В искрящемся непорочной белизной снегу барахтались два тела.

Совсем молоденькая девчонка, выпучив испуганные глаза, пыталась отбиться от бородатого дядьки. Ей было очень страшно, но она не могла даже кричать — рот её крепко зажимала грязная ладонь — и билась отчаянно и безуспешно, словно попавшая в силки птица.

И такая непросветная жалость резанула Алёшку по сердцу, когда на нём остановился её дикий взгляд, что он яростно заскрипел зубами.

— Отпусти, гад! — неожиданно легко оторвал он от страдалицы сухопарое тело ватажника и отбросил в сторону.

— Ты это чего, малой? — недоумению Епишки-ватажника не было предела. — Енто ты из-за дикой девки на меня ссоры напущаешь?

— Не трогал бы ты девки, — угрюмо произнёс Алёшка, непроизвольно стиснув рукоять сабли. — Молода больно.

— И нехай, што молода? — начинал свирепеть ватажник. — Так скуснее будет. Никак ты брат иённый, али жаних? Инородку чумазую пожалел, а подельщика своённого готов сабелькой посчикотать?

В глубине души Алёшка понимал, что Епишка прав некой стадной правдой. Закон гласит примерно так: «Что бы ни сделал твой товарищ, он всегда прав, потому, что вы в одной лодке. И в прямом и переносном смысле. И держаться вам следует вместе. Неизвестно, что жизнь преподнесёт за следующим изгибом реки».

Недаром атаман карал самые малейшие проявления недружелюбия среди своих. Да и столько уже было пущено кровушки по берегам Омура-реки, что жизнь этой канарейки ничего не решала.

Но в его молодой голове формировалась некая своя, отличная от общепринятых канонов ватаги правда, и за эту правду он был готов сражаться. Выросший и возмужавший подле отца, Алёшка не знал материнской ласки. Рано ушла из жизни Олёна. Сожрала её в одночасье хворь простудная. И жалел он женскую породу, скучая по мамкиным тёплым рукам и ласковому голосу. Долго терпел он, глядя, что творят его сотоварищи в даурских, дюренских, а теперь уже и в ачанских городках. А ноне, видать, нарыв этот лопнул.

— Нет, Ляксей, не прав ты, — потянул Епишка из-за голенища швырковый нож. — Не можно так с товарищем своим обходиться.

— Не балуй, — отрезая все пути к прежней жизни, выдавил Алёшка. — Чуешь ведь что не совладать тебе со мной. Не охота мне из-за тебя грех на душу брать.

Знал ватажник, что прав юнец. Хоть и молод он был годами, да не раз являл удаль свою в кровавых сечах. Ни в чём не уступал старым казакам. Не зря Алёшка с детства перенимал всё отцовское умение в воинских забавах. Знатным был есаул казаком, было чему у него учиться.

— Научил волчонка Андрейка, — ярясь в тщетной злобе, прошипел Епишка. — Бойся меня, Ляксей, не прощаю я обидов.

— Иди, иди, — махнул рукой парень. — Бог подаст.

Проводив взглядом скукожившуюся спину, Алёшка взглянул на девчонку.

— Вставай, — протянул он ей руку.

Девчонка испуганно смотрела на парня. Во взгляде металось недоверие и надежда. Затем она решительно встала и признательно посмотрела на спасителя. Непозволительно длинные ресницы благодарно моргнули и взметнулись под самые брови.

«Красивая, — отметил про себя Алёшка. — Не зря Епишка за нож хватался».

А девчонка и впрямь была хороша. И красота эта была необычная, не местная. Что-то непростое проглядывалось в её осанке и гордом взгляде.

— Ишь ты какая! — невольно протянул Алёшка и неожиданно засмущался, и покраснел. И куда подевалась давешная смелость? Он торопливо отвёл глаза в сторону. И зачем-то выдернул из ножен саблю, а затем одним движением кинул её обратно.

Тихий смех заставил его посмотреть девушке в глаза.

«Вот егоза, уже не боится», — возмутился он слишком ласково. А по груди растеклось что-то горячее. Лицо обдало жаром, а сердце заколотилось совершенно незнакомыми толчками. Даже во время горячих стычек с недругами не заходилось оно в таком отчаянном беге.

А девчонка уже поняла извечным женским своим чутьём, что спёкся парень. Что готов он верёвками свитыми её руками падать к ногам обутым в расписные унты.

— Хороший лоча, — ткнула она беличьей рукавичкой в его сторону, и, повернувшись вслед ушедшему, недовольно махнула рукой. — Плохой лоча!

— Алёшка я, — неожиданно осмелел молодой казак, и вопросительно взглянул на девушку.

— Олёшая? — смешно свела брови девчонка.

— Алёшка! — ткнул себя кулаком в грудь парень. — А тебя? — Перешёл он на крик, словно разговаривал с глухой.

— Зачем кричишь? Айсинь меня звать. — Забавно всплеснула руками девушка и прижала их к груди.

— Айсинь, — Алёшка попробовал на вкус мягкое, словно лён, и безбрежное, как небесная синь, слово.

Где-то он его уже слышал. Ну как же, дауры называли этим словом «золото». И казак испытывающее взглянул в глаза девушки, опять смеётся?

— Золотая? — протянул он заворожено.

Девчонка поняла его взгляд и, задорно тряхнув головой, скинула на снег шапку из меха чернобурки. Освободившись из лисьего плена, по плечам девушки заструились тонкие косички. Искрясь на солнце рыжей позолотой, превеликое их множество падало на плечи и грудь. Айсинь крутнула головой ещё раз и, присев, подняла шапку.

— Ух, ты! — не сдержался парень. — Как есть золотая!

И только после этого до него дошло, что он её понимает. За полтора года кочевой жизни он, конечно же, научился немного толмачить по-туземному. Некоторые языки были схожими. Но говорили-то они сейчас на родном, на русском.

— Ты, никак, по-нашему разумеешь? — шагнул он к девчонке. — Пошто притворствовала? Никак, надсмехалась? — Алёшка грозно насупил брови.

— Не пугай меня, воин, — нараспев протянула Айсинь, но назад не отступила. — Неужели ты меня спас, чтобы самому обидеть?

А у парня кончились слова и дух перехватило. Стоял он перед ней грудь в грудь и боялся глаза поднять. Конечно, грудь в грудь слишком решительно сказано. Этакая верста коломенская с ручищами, словно коромысла, и решительностью теляти семидневки. Девчушка была ему маковкой по грудь. Но когда он встречался с прищуром её насмешливых глаз, то получалось, что снизу вверх заглядывал, как есть кутя неразумная.

— Эх! — словно в преисподнюю скрипнул лыжами последние полшажочка Алёшка.

Зажмурив глаза, и стиснув зубы, он попытался обнять девушку. Но вместо упругого тела руки поймали пустоту. Пару секунд он недоумённо стоял, боясь открыть глаза. В чувство его привёл весёлый заливистый смех. Он бежал вперёд по тропинке, постепенно стихая за её изгибом.

Алёшка сокрушённо вздохнул и повернул лыжи в крепостицу. Вот такой раздор случился между ватажником и молодым казаком осенью прошлого года.

— Не простил, значит, меня Епишка, — прошептал юноша, придя через двое суток в сознание.

Но решил он не мстить злопамятному мужику. Ну его. Другие мысли не давали ему покоя.

«Айсинь, как она там? Поди места себе не находит, что не идёт он к ней тёмной ноченькой. Что не прижимает он её к своей груди и не говорит ласковых слов».

Не прошла даром та встреча на тропинке. Слюбились молодые в огненном дурмане длинных зимних ночей. Воздухом стали друг для друга. А без воздуха нет жизни человеку. Если для ватажников длинной длинью тянулась эта бесконечная зима, то для Алёшки промчалась она словно тройка удалая. Обдала казака снопом хрустящего снега из-под копыт да нырнула за поворотом Гайтерского мыса.

Поздно вечером предательски скрипнула дверь ватажной избы, выпуская в мартовский воздух осторожную тень в накинутом на плече полушубке. Проводив Алёшку прищуром осуждающего взгляда, есаул нервно дёрнул плечом.

«Здоровья на полушку, а всё туды же, — недовольно подумал он. — Не намилуются никак». — И натянув полу тулупа на голову, попытался уснуть.

— Скоро уйдёшь? — грустный голос любимой рвал душу на части.

— Так ить дело служилое, государево, — тяжело вздохнул Алёшка. — За побег можно в железа загреметь, а то и головы лишиться.

— Держи, — девушка вложила в ладонь юноши какую-то вещицу.

Огня в хижине не было. Жильё обогревалось при помощи кан. В темноте пальцы нащупали что-то рельефное и непонятное.

— Што это?

— А ты посмотри.

Алёшка выбил искру, и запалил лучину. Из полумрака на него смотрело бородатое лицо костяного человечка.

— Ух, ты! — совсем по-детски восхитился парень. — Красотища-то какая!

Выросший среди простого люда юноша впервые видел такую искусную поделку. Нет, конечно, и в Якутском остроге были умельцы, и сами якуты в резьбе по клыку были горазды. Но в этом воине было что-то особенное. От него веяло некой старинной тайной.

— Глянь-ко, так он же улыбается! — воскликнул Алёшка, разглядев мимику на лице воина. — Откель он у тебя?

— От рождения, — потеплевшим голосом ответила Айсинь. — Он всегда был в нашем роду. Его передавали по наследству. Род наш не простой, мои предки были князьями. Когда-то очень давно всеми здешними землями и землями в Чжунго правили смелые и сильные люди. Этот народ звался чжурчжэнями. Но пришли злые завоеватели мангулы и уничтожили мой народ. Остатки выживших укрылись в тайге. Мы желаем, чтобы теперь улыбающимся князем владел ты. Когда возьмёшь его в руки, вспомнишь нас.

— Знатный подарок, — продолжал рассматривать игрушку Алёшка. — И цены, видно, сказочной.

— Есть вещи, которые нельзя купить или обменять, — прошептала девушка.

— То верно, — согласно мотнул головой казак, и остановился на полуслове. — Погодь-ко, а кто это «вы»? — До него дошло, что девушка одарилась во множественном числе.

— Боги подарили мне новую жизнь, — смущаясь Алёшкиного взгляда, Айсинь спрятала лицо у него на груди. — Когда ребёнок впервые откроет глаза, ты будешь уже далеко.

Юноша растерянно замер. Ребёнок? Какой ребёнок?

— Разве ты не слышал, что от любви бывают дети? — подмигнул ему бородатый чжурчжэнь и улыбнулся ещё шире.

Конечно же, костяной воин молчал. Если бы он заговорил, то многое мог рассказать. Его раскосые глаза видели и радость и горе. На его глазах казнили и миловали. Перед ним проходили целые эпохи. Он улыбался и героям, и подлецам. А теперь он становился свидетелем очередной человеческой драмы.

— Это мой сын? — дрогнувшим голосом спросил молодой казак.

— Да, любимый, — оторвав от его груди голову, взглянула в глаза юноши Айсинь. — Но Боги не сказали мне, сын это или дочь.

Целый мир рухнул и заново родился в душе у Алёшки. Этот ещё не родившийся ребёнок заставил парня принять решение, которое уже давно крутилось в его голове. Но пугаясь серьёзности поступка, молодой казак постоянно прогонял его прочь. Теперь всё, теперь ух!

— Я остаюсь с тобой, — произнёс Алёшка и вложил улыбающегося воина в руку девушки. — А игрушку мы подарим нашему ребёнку.

Айсинь молчала. Она тихо лежала на груди пришлого воина, и боялась спугнуть поселившееся в ней счастье. Она не будет уговаривать его уйти с сородичами. Она не позволит ему тосковать по родным местам. Она сама станет его родиной.

— Не могу я, батя, с ватагой взад, на Якутск-городок возвертаться, — выдавил Алёшка еле слышно.

— Это как это? — не поверил своим ушам есаул. — Пошто не могёшь?

— Дитё у меня будет. Не должон ребетёнок без родителев горе мыкать, не по-Божески это. — Крепнущим голосом произнёс парень.

— Вот Айсинька, вот стервь! — хлопнул себя по ляжкам Андрейка. — С ней нагулял?

— Не собачь девку, — хмуро сверкнул глазами Алёшка. — Жена она мне перед Богом и мати моего дитя.

— Да как же ты тута станешь-то один среди бусурман? Не дозволяю я тебе! — Андрейка даже в толк не мог взять слова сына.

— Здеся тожа люди живут, чай не забидят.

— Как жа! — взъярился есаул. — После того, што мы тута с Ярофеем Павловым натворили, поди не добром станут вспоминать.

— Люблю я её, батя, света белого без неё не чую. Не жить мне без своей любушки в родной стороне. Если надо, на смерть ради неё пойду, — с надрывом произнёс юноша.

— Эко, молодец, как тебя зацепило! — покачал головой отец, вглядываясь в глаза сына. — А ты ведаешь ли, што, коли останешься, то веры нашей отступником станешь?

— Никогда я не стану веры отступником и дитё в вере нашей православной воспитаю, — горячо ответил Алёшка, понимая, что отец начинает сомневаться.

— Так бери её с собой, коли невмоготу.

— Не осилит она хребта Станового и ребёночка сгубит, — покачал головой юноша. — Богом прошу, отпусти ты меня, не то сам уйду!

— Што ж просишь, ежели сам всё решил, — хмуро оборонил отец и, скрипнув дверями, вошёл в избу. Понял казак, что никак не слабее духом его Алёшка, а даже покрепче будет.

Отгремел по Амуру ледоход. По песчаным косам лежали выдавленные неимоверной силищей огромные глыбы льда. Жаркое майское солнце и амурский ветер дубили коричневой краской бородатые лица ватажников.

— Домой! — загребая тяжёлыми вёслами, думал каждый из сидящих в дощаниках.

— Так и сгинул твой Алёшка в тайге тутошной, — пытливо взглянул на есаула Хабаров. — Жаль, славный был казак.

— Когда в следующий раз на Амур-реку пойдёшь? — вместо ответа спросил Андрейка.

— Пошто спрашаешь?

— С тобой пойду.

— Бог даст, сходим ещё, — ответил атаман, вдыхая полной грудью долетающие со стороны берега запахи весеннего разнотравья.

Не ведал ещё Хабаров Ерофей Павлович, что не увидит он более суровой таёжной реки. В кандалах увезут его из Якутска на Москву. Не ведал и Андрейка Иванов, есаул на службе государевой, что не увидит он сына своего Алёшку и внука Андрейку, народившегося от шалой любви тунгусской девки и молодого казака.

— Не жалеешь, что не с ними? — прижимаясь к сильному плечу, прошептала девушка. — Ведь там твоя родина.

— Ты моё отечество, — ласково прикоснулся губами к девичьему виску Алёшка. — Земля везде одинаковая. И горя и радости на ней вдосталь насыпано. А человек должон там жить, где его корень на веки вечные укрепиться. И радости должно быть в жизни больше, чем горя. А без тебя и дитя нашего только горе на остаток всех моих дней уготовано.

И продлилась жизнь в замершем на века уголке таёжного края, притоком новой и сильной духом крови. Затаилась она на несколько веков под тёмными лапами вековых кедров да колючих лиственниц. И пошёл новый род христианский в далёкой дали от земли Русской.

Глава 6.

Февраль 1908 года

Резкий хлопок, который донёсся с улицы, испортил аппетит Алексея напрочь.

«Самозарядный армейский револьвер системы «Наган», — где-то на уровне подсознания сработало понимание человека, всю свою сознательную жизнь имевшего дело с оружием, и появилась вторая, не менее своевременная мысль. — Определённо госпожа Эммануэль имеет способность притягивать несчастья».

И он оказался прав, потому что вслед за первым выстрелом за окнами «Версаля» разыгрывалась нешуточная баталия. Хлёсткие хлопки пистолетных выстрелов переплелись с переливчатыми свистками дворников.

Ротмистр не стал ждать, когда появится полиция. Он вынул из потаённого кармана, подшитого к подкладке сюртука, браунинг.

— Алексей Владимирович! — прошептала побледневшая женщина. — Не оставляйте меня одну, мне страшно.

— Сударыня, спрячьтесь за столом, — ротмистр опрокинул стол и подтолкнул женщину за массивную столешницу. — А я пойду, полюбопытствую, кто там балует с оружием?

Он едва успел отклониться от влетевшего в фойе дворника.

— Что там?

— Стреляют!

— В кого?

— А кто их разберёт, мабуть, в господ полицейских.

«Надо бы помочь, — подумал ротмистр».

Пуля просвистела где-то у виска, едва он высунулся на улицу. Но зная по опыту, что в неподвижной мишени дырок больше, Алексей одним прыжком оказался во мраке февральской ночи. В первые мгновения, оказавшись после света в темноте, он совершенно ослеп.

Упав на тротуар, Алексей откатился к стене гостиницы и стал стрелять по вспышкам от огня нападавших. Он вёл огонь в ту сторону, где слышались крики на китайском языке. Первой мыслью было то, что хунхузы напали на город.

— А-а-а! — раздался протяжный крик.

«Попал! — позлорадствовал ротмистр».

Стрельба велась со всех сторон. Когда глаза привыкли к темноте, он невольно присвистнул. С хунхузами воевали не войска и не полиция. Похоже, что в смертельной схватке сцепились две банды. А он оказался в эпицентре событий.

«Может быть это и не вы, ротмистр, подстрелили того бедолагу, — подумал он самокритично о стрельбе вслепую. — Какого рожна вы вляпались в это г…? Хотели помочь братьям по оружию, а оказалось, что их тут и в помине нет?».

Одно в данной ситуации было неплохо, стрелять можно было в любую сторону. Своих всё равно не зацепишь. И Алексей так и поступил.

Теперь он стрелял с обеих рук. К браунингу подключился штатный наган. Если ты неплохо стреляешь с седла, то, спешившись, становишься настоящим снайпером. Алексей продемонстрировал ночным нарушителям тишины, что такое боевой офицер кавалерии, ступивший на тропу войны.

Нервы бандюганов не выдержали, послышались крики об отступлении, тем более что где-то вдалеке слышались трели свистков спешащей на помощь полиции.

— Да уж, — покачал головой полицейский чин. — Наворотили вы здесь, господин ротмистр.

— Это они между собой, — скромно пожал плечами Кублинский. Я старался бить по ногам.

— Так-то оно, так, — недоверчиво усмехнулся полицейский. — Хотя если судить по личностям убиенных, то каких иноземцев здесь только нет. Даже кавказцы присутствуют.

— Где? — насторожился ротмистр, вспомнив показания горничной из доходных номеров, где провёл свои последние дни господин Вишняк.

— Да вот же он сердечный привалился.

И действительно, направленный в темноту луч карманного фонаря высветил застывший оскал южного гостя.

Алексей внимательно осмотрел лицо погибшего, шрамов не было. Но это не исключало того, что в городе может орудовать межэтническая банда. А лежащий перед ним труп кавказца был одним из членов шайки.

«Пора идти на доклад к господину полицмейстеру, — подумал он. — Делиться информацией и версиями. Ведь не зря он параллельно с чинами из сыскной полиции поручил заниматься этим делом и мне».

— Мне необходимо вас покинуть, — обратился Алексей к приставу.

— Никак невозможно-с, — всполошился тот. — Я обязан снять с вас допрос.

— Завтра я сам вас найду, — усмехнулся ротмистр, понимая его беспокойство. — А сейчас тороплюсь, увольте. Дела службы.

В ресторации Алексей отыскал Эммануэль.

— Прошу меня великодушно простить, — поцеловал он кончики её пальцев. — Но я вынужден вас покинуть, необходимо быть у полицмейстера.

— Вы не можете покидать меня здесь, среди крови и трупов! — брезгливо передёрнула плечиками Корсатти.

— Согласен с вами полностью сударыня, — улыбнулся ротмистр. — Обязуюсь лично доставить вас к месту проживания.

— Зачем вам было полезать под пули? Вы должны командовать, а не подставлять свой лоб, — с укором постукала она указательным пальчиком по его голове, когда они сидели в пролётке. — Эти негодяи могли сделать вас совсем убитым.

— Счёл своим долгом защитить вас, — улыбнулся в темноте Алексей. — Ибо нет ничего важнее, как спасение дорогого вам человека.

— О! — вырвалось у Эммануэль, и она плотнее прижалась к молодому офицеру. — Грацио, синьор. Вы настоящий рыцарь. Я никуда вас сегодня не отпускать. Поклянитесь бедной девушке, что, исполнив дела государственной важности, вы вернётесь к ней.

Деваться было некуда, пришлось дать слово.

Последние события собрали в управлении всех, кого надо, и кого не надо. Находился в своём кабинете и Лединг.

— Господин полицмейстер примет вас, но позже, — произнёс фон Брук, прикрывая за собою двери в кабинет начальника.

Алексей, сидя на кожаном диване в приёмной полицмейстера, от нечего делать изучал висящую над столом картину. С репродукции Васнецова на него хмуро взирали три богатыря. Правда, Алёша Попович как-то не очень серьёзно относился к службе и смотрел немножко ехидно. Что, мол, брат ротмистр, служба не мёд?

В голове ни с того ни с сего всплыла картина его знакомства с Ледингом. Случилось это в феврале тысяча девятьсот пятого года во время операции под Мукденом. Как всегда, при воспоминании о Мукдене Алексей заскрипел зубами. И силы одинаковые, и в войсках хорошие настроения, но бездарное руководство высшего командования и главнокомандующего Куропаткина лично на блюдце преподнесло победу самураям.

Генрих Иванович был человеком не робкого десятка. За спины подчинённых не прятался. И в той атаке на самураев он был впереди батальона.

— Вперёд! — сипел он простуженным горлом, увлекая за собой затоптавшихся на месте солдатиков.

Увлёкшись атакой, он не заметил, как отстали фланги и как японцы немедленно этим воспользовались.

— Господин ротмистр! — привёл его в чувство голос адъютанта. — Нас окружили!

Только теперь до него дошло, что самураи применили старую как мир азиатскую хитрость — заманить, отсечь и окружить.

— Занять круговую оборону! — приказал он, понимая, что это может быть и концом.

Шквальный пулемётный и артиллерийский огонь накрыл вторую линию японских окопов с засевшей там русской пехотой. Напрасно пытались однополчане вызволить своих из окружения. Японские пулемёты напрочь выкашивали встававшие в атаку цепи.

И в тот момент, когда солдаты прощались с жизнью, откуда ни возьмись, лихой кавалерийской атакой с фланга были атакованы пулемёты противника. В мгновение ока пулемётные расчёты были вырублены шашками кавалеристов, и перед ротмистром Ледингом довольно улыбался бравый поручик.

— Выручил брат! — прижал к груди спасителя Генрих Иванович. — Кто таков?

— Поручик Кублинский!

— Век не забуду!

— Надо бы отходить, господин ротмистр, пока самураи не очухались, — посоветовал Алексей.

— Не очухаются, поручик. Теперь-то мы с твоей и Божьей помощью не оплошаем.

Такое не забывается. Это по его рекомендации после выхода в отставку Кублинский оказался во Владивостоке в своём нынешнем положении.

— Господин ротмистр, — отвлёк его от воспоминаний голос адъютанта. — Господин подполковник желает вас видеть.

Алексей бодро поднялся на ноги, и шагнул к дверям.

— Рад, что живой! — приобнял его без всяких субординаций за плечи полицмейстер. — Наслышан о твоих похождениях. Как же ты так умудрился, Алексей Владимирович?

— Верите, нет господин подполковник, сам не ожидал.

— Узнаю, узнаю лихого драгуна, — рассмеялся Генрих Иванович. — Рассказывай.

— Работаю по вашему заданию, есть кое-что полезное, — коротко доложил ротмистр. — Хотелось бы с вами поговорить по китайской линии. Такой агентуры среди китайцев, как у вас, нет ни у одного полицейского чина, включая чинов жандармерии.

— Ну что вы, — усмехнулся подполковник, прекрасно понимая, что молодой офицер прав. Свою агентуру он начал нарабатывать ещё с Порт-Артура.

— Как вы относитесь к истории с золотом Аскольда? — спросил его в лоб Алексей.

— Это вы к чему? — не понял его Генрих Иванович.

— Если скептически, то я думаю, что эту версию не стоит озвучивать, — свёл брови ротмистр.

— Нет уж, дорогой Алексей Владимирович, озвучивать следует все версии, даже самые невероятные. Извольте начать.

— Первоначально я установил личность, — начал Кублинский. — Убиенным оказался коммерсант и ростовщик Вишняк.

— Фамилия вроде бы русская, а должность как-то не соответствует, — заметил Лединг.

— Совершенно верно, господин подполковник, — улыбнулся Алексей. — Этот господин по национальности еврей.

— Вот всё и встало на свои места, — удовлетворённо пристукнул ладонью по столешнице полицмейстер. — А то я, видите ли, изволю чувствовать себя совершенно неуютно, когда выпирает явный непорядок.

— С помощью прозектора медицинского госпиталя мне удалось выйти на трактир, где последний раз ужинал покойный. В трактире он находился в обществе двух китайцев, и обсуждали они странные вещи.

— Какие же?

— Вишняк продавал, а китайцы покупали некие карты, связанные с островом Аскольд. Причём, возможно, эти китайцы имеют отношение к хунхузам и триаде. Их обоих звали Чжанами.

— Неужели! — оживился подполковник.

— Вы слышали о них? — замер от предчувствия удачи Алексей.

— Возможно, — произнёс Генрих Иванович. — Я-то, милостивый государь, с самого декабря сижу как на иголках. Донесли мне сведущие люди, что прибыли во Владивосток два подпольных генерала хунхузов. Один из них Чжан Цзолинь, второй Чжан Цзунчан. А вот зачем они прибыли, сие оставалось тайной. А вы приходите и спокойно говорите: карты, мол, приехали покупать господа хунхузы. Не дают негодяям покоя золотые россыпи Аскольда.

— Так всё-таки золото было? — спросил ротмистр.

— И золото было, и карта была, — задумчиво протянул полицмейстер и резко встрепенулся. — Так вы полагаете, что это они бедного еврея?

— А вот тут начинаются странности, — пожал плечами Алексей. — Прачка, что обстирывает квартирантов, показала, что в день убийства и шум был, и ругань, а вот китайцев не было.

— Это интересно, — вымолвил Лединг.

— Был злой кавказец со шрамом на лице, — торжествующе закончил Кублинский.

— Ничего удивительного, кавказцу и положено быть злым, — усмехнулся подполковник. — Ещё Михаил Юрьевич об этом писал. А Лермонтов врать не станет, он это на своей шкуре испытал.

— Вы шутите! — чуть не обиделся молодой офицер.

— Нисколечко, дорогой Алексей Владимирович, — наконец-то что-то сложив в голове, просиял Генрих Иванович. — А ведь скорее всего в дело вмешалась третья сила. Каким образом это произошло, пока сказать не могу. Но с большой долей вероятности так оно и есть. И эти странные перестрелки, и повышенная возбудимость на Миллионке. Кстати! Вы ведь прямо оттуда, так сказать, прямо с пылу с жару.

— То-то и оно, господин подполковник, — оживился ротмистр. — Перестрелка случилась между китайской и русской бандами. Много убитых, в том числе имеется и кавказец, правда, без шрама.

— А вы как изволили там оказаться, неужели сумели так плотно подойти? — спросил Лединг.

— Совершенно случайно, Генрих Иванович, — смутился Алексей. — Встречался с агентом.

— В нашем деле случайностей не бывает, — усмехнулся подполковник. — Только планируемые закономерности. Извольте это усвоить, господин ротмистр.

— Так точно!

— Отставить! — построжел Лединг, и совсем другим тоном добавил. — Агент-то хоть стоящий, обществу не стыдно показать?

— Так точно, то есть никак нет, — стушевался Алексей.

Не рассказывать же подполковнику, что встреча действительно была с агентом, которого не стыдно показать в обществе.

— Я полагаю, что кто-то из местных узнаёт о предстоящей сделке, — начал развивать версию подполковник. — После того как китайцы и Вишняк сходятся в цене, но окончательный расчёт откладывают из-за нехватки финансов, конкуренты начинают действовать.

— Они проникают в квартиру ростовщика и пытают его на предмет местонахождения карт либо денег, за них вырученных, — подхватил Лединга ротмистр. — Но Вишняка подводит здоровье, сердце не выдерживает пыток.

— Они обыскивают квартиру, но интересующих их вещей не находят. Что делать? И тогда они приходят к выводу, что карта уже у хунхузов, — продолжил Алексей. — Начинается игра в догонялки. Сначала одна перестрелка, затем вторая.

— И каковым же будет следующий ход? — задал риторический вопрос подполковник.

— Я бы на месте китайцев убыл восвояси, — пожал плечами ротмистр.

— Это если бы карта действительно была у них, — усмехнулся Генрих Иванович. — А они наверняка полагают, что карта у их противников. Эти господа игроки азартные и в середине игры карт сбрасывать не станут. — Невольно скаламбурил Лединг.

— Значит, мы станем свидетелями бандитских разборок, — подытожил факты Алексей.

— Если будем сидеть и ждать, — не согласился подполковник. — Я думаю, что нам следует вплотную заняться местной бандой. Кто такие? Почему кавказцы? Откуда получили информацию? В общем всё что можно. А лучше всего взять негодяев в кандалы.

Наступила пауза. Каждый думал о своём, но мысли крутились в одном направлении. Ротмистр машинально отщёлкнул брегет и присвистнул. Стрелки показывали четверть третьего.

— Что, ротмистр, опоздал? — посочувствовал Лединг.

— Никак нет, Генрих Иванович, ещё высплюсь.

— Ну, ну, — кхекнул тот многозначительно и приказал: — Свободен!

Алексей открыл двери номера своим ключом и осторожно на цыпочках прошёл к гардеробу.

— Ты есть настоящий разбойник, а я бдительный караул, — встретили его возникшие из-под тепла одеяла руки. — Я всё слышать и ждаль. — Жаркий шёпот у остывшего на морозе лица не дал его уставшему телу расслабиться и уснуть.

«На пенсионе отоспимся», — мелькнула утешительная, но справедливая мысль.

— Вы решал важный государственный дела? — промурлыкала, устроившись на его плече, девушка. — Как поживать Генрих Иванович?

— Хорошо поживать, — ответил благодушно Алексей. — Мы с ним отработали основную версию.

— Дразниться бедную нерусскую сеньориту не есть хорошо, — капризно надула губки Эммануэль. — Не хотеть вашу версию!

— Ну прости, прости, — прикоснулся он губами к её виску. — Я больше не буду.

— Ты прощённый, — не стала вредничать бедная иностранка и подставила для поцелуя губы. — Говори своя версия.

— Мне кавказец этот покоя не даёт, — с досадой закончил он.

— Я давно желал поделиться, — виновато произнесла Эммануэль. — Я знать этого человека.

— Как! — только и смог вымолвить молодой человек. — Ты знать этого человека? Фу ты чёрт! Ты его знала?

— Ты опять дразниться, — с грустью произнесла итальянка.

— Да не дразниться я, я просто удивлён! — вновь оговорился ротмистр. — Да говори уже не томи!

— Госпожа! — послышался стук в двери. — Там охрана не может справиться с подгулявшими офицерами.

— Пусть вызывает полицию! — яростно просипел Алексей.

Эммануэль встала и накинула на плечи халат.

— Я так и сделаю, моно синьоро, — произнесла она гордо. — И что вы такие за русские люди, на пули бросаются смело, а загулявших вояков усмирить сильно страшно.

— Вот именно, — проворчал ротмистр, — порой под пули идти не так страшно, как усмирить пьяного русского офицера. Во хмелю он буен и непредсказуем.

Глава 7.

Апрель 1868 года

— Русские считают себя хозяевами Маньчжурии, но мы должны показать им, что это не так, — лениво потягивая трубку, цедил сквозь зубы лежащий у костра китаец. — Подняты на ноги, и участвуют в восстании те, кто никогда не брался за оружие — манзы (рабочий китайский люд). Наши краснобородые (хунхузы) братья умело встали во главе восстания.

— Что с золотом острова Лефу?(Добычливый)(Аскольд), — спросил его более пожилой и, видимо, старший по должности.

— Я думаю, что под шумок мы вывезем все запасы, господин Ляо.

— А если нет? Если русские возьму ситуацию под контроль?

— Вряд ли. Хотя мы и это предусмотрели. Золото не хранится на складах. Оно укрыто в шурфах-тайниках.

— Я надеюсь, ты понимаешь, что ответишь головой, если что-то пойдёт не так.

— Да, господин. Но я всё-таки уверен в том, что русские слабый противник и мы прогоним их отсюда взашей.

— А тот молодой офицер, капитан с «Алеута», с него ведь всё началось? Он очень дерзкий и действует умело, — покачал головой пожилой. — Такие не отступают.

— Да, господин Ляо, он сейчас командует обороной крепости. Но он смертен, как и все мы, — ухмыльнулся собеседник. — Кто не отступает, того уничтожают.

— Карта на закладки золота составлена? — спросил Ляо.

— Составлена.

— Она при тебе?

— Да, господин.

— Передай её мне, Цзы, — протянул руку Ляо. — Ты остаёшься руководить восстанием. При мне она будет в большей безопасности.

— Но я не успел снять копию, — слегка растерянно ответил Цзы.

Было видно, что просьба старшего его не очень обрадовала.

— Копия не нужна, — усмехнулся Ляо. — На клады следует составлять карту в единственном экземпляре.

— Понимаю, — произнёс Цзы и нерешительно полез за пазуху.

Прищурив глаза, Ляо беспристрастно наблюдал за неуверенными движениями хунхуза.

— Вот, — наконец-то узелок с картой показался наружу.

— Да не переживай ты так, — благодушно улыбнулся Ляо. — Я выполняю поручение братьев, а ты так волнуешься, словно это золото твоё.

— Что вы, господин! — наконец-то Цзы выпустил карту из руки.

— Вот и ладно, — добродушно усмехнулся собеседник, а в узком прищуре глаз блеснул нехороший огонёк.

Было видно, что он принял решение, и явно не в пользу собеседника.

В глазах Цзы проскользнула запоздалая тревога. Но она действительно была запоздалой. Неуловимый блеск стали и презрительный взгляд Ляо, это то, что стало его последним ярким впечатлением от жизни. Затем острая боль в сердце, и вечный мрак.

— Был ты жадным псом, жадным псом и сдох, — сплюнул убийца. — А вот сейчас карта действительно в одном экземпляре и в надёжном месте.

Он повелительно махнул рукой, и рядом возникли две бессловесные тени.

— Приберите, — щёлкнул пальцами Ляо. — Наш брат покинул этот мир.

Обсуждать приказы командиров в среде хунхузского сообщества было не принято. И через несколько минут ничто не напоминало о том, что эту грешную землю не так давно осчастливил своим присутствием бандит, насильник и убийца по имени Цзы.

Остров Лефу, как называли его китайцы, или Аскольд, названный так новыми русскими хозяевами в честь винтового фрегата «Аскольд». Фрегата с нелёгкой и трагичной судьбой, но это история совсем иная.

За полтора года до этих событий, в тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году китайские охотники за морской капустой и трепангом нашли на острове золото. Хунхузы взяли золотой промысел под своё крыло. Целый год российская администрация не знала о том, что манзы браконьерским способом моют золото. Но наступил сентябрь.

В сентябре в Приморье наступает золотая пора. Тёплое море ласково баюкает пригревшуюся на волнах шхуну. Чайки кружат вокруг приспущенных парусов, ожидая, когда судовой кок выплеснет за борт всяких вкусностей. Когда в яростной перепалке можно будет отбить у товарок жирный кусок.

Это паровая шхуна «Алеут» возвращалась во Владивосток из дальнего похода. Командир «Алеута» лейтенант Этолин находился на командном мостике. За спиной у шхуны поход в Николаевский пост. Находящийся на борту гидрограф лейтенант Старицкий определил множество астрономических и хронометрических связей между бухтами и портами от Николаевска до Владивостока.

На посту в бухте Ольги капитану сообщили, что на острове Аскольд происходит что-то непонятное.

— Остров числится как необитаемый, однако там творится нездоровое движение, — сообщил ему начальник поста. — Вы уж постарайтесь, Александр Адольфович, проверьте, что же там происходит.

Но не об этом сейчас думал молодой капитан. Время от времени перед глазами возникал невесомый силуэт девушки. Девушки, которую он имел неосторожность полюбить всей своею пылкой увлекающейся натурой.

Четыре года назад он в составе эскадры контр-адмирала Попова побывал в Северо-Американских Соединённых Штатах. Корвет «Богатырь», на котором проходил службу Александр, бросил якорь в порту Сан-Франциско. И на балу у командира военно-морской базы он по уши влюбился в его дочь Кэйт.

— Русские моряки весьма галантные джентльмены, — понимая, что нравится, дразнила его соблазнительной улыбкой прелестница. — Почему вы так немногословны? У вас плохой английский?

— Да, — едва вымолвил Александр. — Мой английский.

— О, я берусь это поправить, — ещё обольстительней улыбнулась она. — Поклянитесь мне, что будете каждый день являться ко мне на занятия!

— Клянусь!

— Что так кисло? — сморщила носик Кэйт. — Вот как надо. Клянусь всеми святыми и гробом Господним, что обязуюсь не пропускать уроков английского языка у моей наставницы Кэйт Сэфридж!

Какие это были замечательные дни, а затем и ночи! При одном воспоминании немели губы, и сладкая истома разливалась по телу. Лейтенант сделал ей предложение, и она ответила согласием. Как он был тогда счастлив! Но служба отечеству в диком краю не позволила ему губить жизнь любимой. И вот уже четыре года он отправлял письма со всеми идущими мимо Штатов судами.

— Ничего любимая, — прошептал он, забывшись. — Я верю, всё самое лучшее у нас впереди.

— Вы что-то изволили сказать? — не понял его поднявшийся на мостик лейтенант Старицкий.

— Остров, говорю, на горизонте, — не смутился Александр. — Свистать всех наверх!

«Алеут» обошёл вокруг острова и стал на якорь там, где галдела толпа манз.

— Ну и ну, — присвистнул один из офицеров. — Вот наковыряли, так наковыряли.

Капитан и сам видел свежие раскопы, что как попало перепахали берег острова.

— А землица-то Империи Российской, — процедил сквозь зубы Александр. — Значит, всё что находится в её недрах, принадлежит России. Готовить шлюпку и десант!

Китайцы вели себя вызывающе. Они показывали морякам непристойные жесты, чиркали большим пальцем руки по горлу и угрожающе замахивались камнями.

— Боцман, подбери-ка, братец мне матросиков победовей, — приказал Этолин.

— Сколько, ваше благородие?

— Десятка полтора.

— Слушаюсь!

— Александр Адольфович, — обратился к нему старший офицер. — Не след вам самому возглавлять экспедицию на берег. Вы капитан, вам надлежит находиться на судне.

— Вот именно, — усмехнулся Этолин. — Я капитан, и мне решать, кому возглавлять десант. Остаётесь за меня!

Чем ближе подходили шлюпки к берегу, тем злобнее ругались китайцы.

— Приготовить оружие к бою! — отдал приказ Александр. — Без команды не стрелять.

Но едва нос шлюпки ткнулся в берег, как гвалт стих, а самые ярые закопёрщики спрятались в толпе.

— Кто старшинки? — спросил лейтенант спокойным голосом.

Тишина.

— Я, капитан шхуны «Алеут» Российского Императорского флота, приказываю вам прекратить работы.

— Зачем капитана такой сердитый? — вышел вперёд высокий китаец и хлопнул себя ладонью по груди. — Есть старшинка, Си Сун старшинка. И другие старшинки есть, русски говорить совсем не моги. Си Сун говори буду.

— Вы занимаетесь незаконным промыслом золота на территории Российской Империи. Я закрываю все работы и конфискую добытую продукцию, — произнёс твёрдо командир «Алеута».

В знак серьёзности его намерений матросы клацнули затворами винтовок. По тону русского капитана и по решительному блеску в глазах Си Сун понял, что тот не отступит. И хотя китайцев было около полутысячи против пятнадцати русских моряков, он растерялся.

— Пойдём фанза, капитана, — расплылся китаец в угодливой улыбке, а раскосые глаза нацелились, словно револьверные стволы. — Зачем при всех говорить, народ волновать.

— Пойдём, — усмехнулся Александр.

Он понимал, что выкажи он сейчас хоть толику страха, и злобное людское стадо затопчет их и разорвёт на куски.

Толпа расступилась, и пропустила их вперёд.

«Этот русский безрассудно смел. Скорее всего, у него в рукаве имеется туз, — подумал китаец. — Придётся откупаться».

— Зачем ругаться? — бегая глазами, заговорил Си Сун, когда они остались вдвоём. — Зачем золото забирай? Я так дам тебе золото, много золота.

— Я мзду не беру, — усмехнулся лейтенант. — Я отечеству служу, и от государя за службу довольствие получаю.

— Моя мзду не знай, моя тебя знай, — брякнул китаец о стол мешком с золотом. — Бери!

— Конечно возьму, — прикинул в руке примерный вес мешка Александр. — Фунтов на пять потянет. И обыск проведу по всей форме.

— Зачем обыск, — вкрадчиво произнёс Ли Сун. — Больше нет.

— Вот и проверим, — поднялся Этолин на ноги. — Веди старшина.

Обыск ничего не дал.

«Попрятали, пока он мне зубы заговаривал, — подумал лейтенант. — Ну, ничего, вы хитрые и я не лыком шит».

Когда шлюпка удалилась от берега, манзы в бессильной злобе стали швырять ей вслед камни и палки.

— Что предпримем? — задал Александр вопрос офицерам, собравшимся в кают-компании.

— Что тут поделаешь, наших сил недостаточно, — послышались недовольные голоса.

— Чтобы очисть остров от манз, сил действительно не хватит, — произнёс капитан. — Тем паче я уверен, едва наши мачты скроются за горизонтом, как работы возобновятся с новой силою.

— Оставить здесь караульную команду значит подвергать жизни матросов опасности, — откликнулся старший офицер.

— Тем более я абсолютно уверен, что среди манз скрываются хунхузы и подстрекают их к неповиновению, — задумчиво произнёс Александр.

— Следует идти на Владивосток и просить у господина майора помощи, — высказал своё мнение старший офицер.

— Да, господа, и мы не станем терять время, — согласился с ним капитан, и отдал команду. — По местам стоять, с якоря сниматься!

Разговор с начальником владивостокского поста майором Горяиновым выдался нелёгким. Майор досиживал свой срок перед выходом в отставку и рисковать понапрасну не имел ни малейшего желания.

— Господин майор! — горячился молодой лейтенант. — Прекратить незаконную добычу золота задача государственной важности. Закрывая глаза, мы тем самым проявляем слабость. Азиаты понимают только силу. По нашим поступкам они судят о силе Империи Российской!

— А что если и солдатиков зря положим, и порядок не наведём? Кто отвечать будет? — нерешительно сопротивлялся майор.

— Мы здесь поставлены блюсти интересы государства и отвечать за свои действия. Это наша обязанность, нам государь за это платит жалование, — возмутился Александр. — Если вы не окажете помощь, оставляю за собой право обратиться на ваше бездействие с рапортом на высочайшее имя.

— Тише, тише, господин лейтенант, — тоскливым голосом выдавил Горяинов. — Дам я вам солдат, но немного.

— И пушку! — глядя майору в глаза, произнёс капитан «Алеута».

— И пушку, — сдался тот.

Уже на следующий день «Алеут» покидал порт. Его экипаж пополнился восемнадцатью солдатами и горным орудием с шестью артиллеристами. Из них и решили сформировать на острове пост.

— С Богом, Сергей Сергеевич! — напутствовал он перед высадкой командира новоиспечённого поста. — Охотно бы остался вместе с вами, но имею от командования другой приказ.

— Молоды вы, Александр Адольфович, — добродушно усмехнулся кондуктор Атласов. — Всё норовите своими руками исполнить. Не извольте беспокоиться, всё организуем в лучшем виде.

— Дай-то Бог, дай-то Бог…

— Мы с артиллерией немного погремим да с картечи постреляем, а там, глядишь, и освободим остров от супостата, — всё так же в полушутливом тоне заверил его командир десанта.

— Что ж, господа офицеры, в путь! — проводив взглядом шлюпки, скомандовал капитан «Алеута».

Кондуктор Атласов сдержал своё слово и в течение нескольких дней очистил остров от манз. А восемнадцатого сентября Этолин снял с Аскольда постовую команду и переправил её в казармы.

Глава 8.

Февраль 1908 года

— Я не стану вам называть имя этого бандита, — упрямилась Эммануэль, вернувшись к теплу пухового одеяла. — Господин ротмистр был меня сильно обижать.

— Да что с тобой случилось-то, — недоумевал Алексей. — Ещё полчаса назад меня Алексисом называла.

— Я была ошибаться.

— Да что ты заладила, — лопнуло его терпение. — Всё была да была. Прощайте, сеньорита, я вынужден вас покинуть! — угрожающе добавил он.

— Не надо уходить, — сменила гнев на милость итальянка. — Я сильно пожалель.

«Ох уж эти женщины, — вздохнул про себя ротмистр. — Это какие ж нервы следует иметь? Правильно говорят, что не стоит смешивать личное с общественным».

А вслух негромко рассмеялся от детской наивности последних слов.

— Пожалель он, — прижав её головку к груди, передразнил Алексей итальянку.

Когда прошёл первый приступ примирения, и они лежали, расслабленно улыбаясь своим мыслям, в двери снова постучали.

— Пошёль к чёртовой бабушка! — взвилась Эммануэль. — Вызывай полиция!

— Прощения просим, — раздался из-за дверей мужской голос. — Мы и есть полиция. Нам бы его высокоблагородие господина ротмистра увидеть. Его участковый пристав господин Евсеев просют.

— Ну если просют, — улыбнулся ротмистр, вспомнив пристава прибывшего на место происшествия в ресторан.

— Проходной двор есть этот доходный дом! — продолжала негодовать девушка.

— Доложи, братец, приставу, скоро буду, — крикнул Алексей через дверь.

По коридору удаляясь процокали кованные добротными подковами казённые сапоги.

— Пора менять явку, — усмехнулся ротмистр. — Скоро весь Владивосток будет знать, где меня найти.

— Во народ! — совсем как русская баба вздохнула Эммануэль. — Совсем никак ни утаить.

Не выдержав, ротмистр захохотал.

— Говорите сеньора про нашего душегубца, да пора мне уже откланяться.

— Есть в городе кавказец, зовут Павел. Он появился во Владивостоке год назад. Это с людьми из его банды ты хвататься в первый день, когда… ну в общем ты был ночевать у меня.

— И ты всё это время молчала?

— А что было говорить? — вздохнула девушка. — Я хотеть тебя от них уберечь, а ты всё время с ними чесать кулаки и стрелять.

Ощущение нового дня как никогда остро проявляется ранним утром. Идёшь по брусчатке Светланской или Алеутской и слышишь, как по камням шаркают лопаты и скребки вечно бодрствующих дворников. И в этот самый момент начинаешь понимать, что жизнь, она и начинается рано утром. Всё остальное это бег за удачей либо от обстоятельств.

Алексей с удовольствием вдыхал солёный воздух приморской набережной и строил планы по поимке грузина с русским именем Павел. Понятно, что имя не родное. Наверняка за этим Павликом из России тянется неплохой довесок из уголовных преступлений.

План мероприятий вырисовывался такой.

Пункт номер один:

Встреча с околоточными надзирателями на предмет выявления проживания в подведомственных им околотках подозрительного кавказца.

Пункт номер два:

Основывается на том, что, если желаешь исполнить работу хорошо, сделай её сам. Пойти по дворникам, извозчикам, то бишь подсобному аппарату, самому. Долго, но надёжно. Это в том случае ежели не исключать казнокрадства и мздоимства, в коем был замешан даже бывший предшественник Генриха Ивановича. Владивосток город портовый, соблазнов много, а человек слаб. Даже первое уголовное дело Владивостока было заведено в отношении его первого полицмейстера за мздоимство.

Пункт номер три:

Поход по увеселительным местам, в целях розыска тех забияк, с которыми он схватился в ресторации мадам Галецкой.

«На первое время достаточно, — закрыл он список из трёх пунктов. — Это на бумаге три пункта, а на деле ого-го!».

— Чисто писано в бумаге, да забыли про овраги, как по ним ходить? — уже вторые сутки шептал про себя Алексей прицепившуюся на язык строку от Льва Николаевича.

Как же был прав великий сочинитель, произнося эти строки! Не так-то просто, оказывается, найти то, что тебе требуется сиюминутно. Судьба, понимая твою нужду, начинает с тобой играться и показывать кукиши.

Так и ротмистр Кублинский, нарядившись в платье мастерового безрезультатно ошивался по торговым рядам и злачным местам рыбного порта и Миллионки.

«А гори оно всё синим пламенем! — махнул он рукой на эксперименты с переодеваниями. — Лучше искать там, где сочетается приятное с полезным». И вечером отправился в ресторацию «Тихий океан». Здесь, по крайней мере, всё было гораздо привычнее.

Благообразного вида швейцар услужливо распахнул перед ним двери.

— Господин желает отужинать в одиночестве или ему требуется кумпания? — полюбопытствовал половой.

— Не так чтобы уж требовалась, но скуки ради от компании не откажусь, — лениво процедил ротмистр, входя в образ этакого прощелыги.

— Чем изволите отужинать? — почтительно склонил подбородок половой.

— Чем-нибудь из меню с морскими деликатностями, — продолжил играть Алексей. — Кальмара например, под острым перцем. Морской капустки в сметане, икорки красной, непременно приправленной зелёным лучком, да расстегая с требухой. Чего другого потом донесёшь.

— Точно так-с, господин хороший! Чего покрепче не соизволите?

— Соизволю штоф «Смирновской» и ситро из клюквы.

Алексей специально пришёл пораньше, чтобы занять удобную позицию под названием «я вас вижу, а вы меня нет». И ему это удалось. А когда официант посадил к нему двух морально безответственных девиц, то слияние с местным бомондом стало полным.

— Жужу, — манерно представилась одна из представительниц вечной профессии.

— А вас, вероятно, Лулу? — с обаятельной улыбкой поинтересовался ротмистр у её подруги.

— Ой! — почти счастливо взвизгнула та. — А как вы узнали?

— Да как-то так, — развёл неопределённо руками Алексей. — По закону жанра.

И по озабоченно сдвинутым бровям подружек понял, что последние слова были лишними.

— В общем, потому что понял, что это имя создано для вас, или наоборот, — поправился он, слегка задумавшись, и спросил: — Что дамы пьют по вечерам?

Те не стали кокетничать и заказали водки.

«Девиц лёгкого поведения значится, — всплыла перед глазами докладная записка на имя полицмейстера, — восемьдесят одна девица европейской принадлежности от двадцати до двадцати девяти лет. Все из крестьян. Китаянок от шестнадцати до двадцати двух лет тридцать две девицы. Японок от восемнадцати до двадцати двух лет четыреста пятьдесят две. Оных девиц надлежит держать в учёте, с целью расположения к внештатному сотрудничеству».

Понятно, что китаянок было гораздо больше, кто их там на Миллионке пересчитает? А японки вообще удивили.

«Они нам в Маньчжурии показали кузькину мать, а мы их бабам здесь мстим, — был тогда неприятно удивлён ротмистр. — Вояки, ни копыта вам, ни подковы!».

Девицы европейской принадлежности это сбежавшие из деревни в город крестьянки. Они немного поднаторели в правилах обхождения с господами из другого круга. Но предпочтения остались из прошлой жизни. Поэтому выбор водки был логичен.

Пашку Грузина они знали. Это выяснилось после первого штофа водки.

— Горячий мужчина, но злой! — скривила губы Лулу.

— Он ей фонарь поднёс, — выдала подругу Жужу.

— Как фонарь! — возмутился Алексей, притворившись пьяным. — Да я его за Лулу на портянки порву. Я из него кишки выпущу! Говори, где живёт!

— Того, Алёшенька, никто не ведает, — грустно сказала Жужу. — А ну его к лешему, наше дело бабское, подневольное. Мало ли кто приложится, всем кишки не выпустишь.

— А я всем и не буду, а вот этой роже инородной подтяну ухо к рылу, — продолжал куражиться ротмистр.

— Да тихо ты! — прикрикнула на разошедшегося Алексея Лулу. — Вон у дверей шестёрка его стоит.

Ротмистр скосил глаза к выходу. Ну надо же! У дверей, нервно притопывал заправленным в плисовую шароварину сапогом, давешний ресторанный знакомый, что хотел танцевать Эмму. После двух дней пустого топтания по злачным местам это была удача. Дождаться его дружков, а дальше по обстоятельствам.

Шёл второй час ночи. Грузин так и не появился. Девицы притворялись черезчур пьяными. Ротмистр решил, что пора что-то предпринимать.

— Пойду проветрюсь, — заплетающимся языком заявил он, кода увидел, что его знакомый, оставив шумную компанию направился в сторону туалетных комнат.

— Полегчало? — поинтересовался Кублинский добродушным голосом, дождавшись, когда двери кабинки откроются.

— Ты-ы! — уловил он в глазах жулика гамму разных чувств, от узнавания до понимания, что ничего хорошего эта встреча не сулит.

Хорошо поставленный удар по печени согнул бедолагу пополам. В следующий момент его голова была в унитазе.

— Освежись, — пожалел его ротмистр, и дёрнул за цепочку сливного бочка.

Несчастный попытался от освежающего душа отказаться, но второй удар по печени заставил его довести это дело до конца.

— Потом же спасибо скажешь, — пожурил его ротмистр и проникновенно спросил: — Как звать то тебя, болезный?

— Штырь, — закашлялся тот излишками попавшей в рот воды. — А ты кто?

— А мама как звала? — игнорировал вопрос бандита Кублинский.

— Савелием, — сиплым голосом ответил Штырь, и неожиданно всхлипнул.

— Скажи мне по дружбе, Сава, ведь мы с тобой друзья? — поинтересовался Алексей.

— Да-а-а, — подтвердил тот.

— А почему с вами нет моего друга Пашки Грузина?

— Какого грузина? — в глазах Штыря промелькнул ужас.

Ротмистр понял, что истинна где-то рядом, и для её розыска вновь применил физическое воздействие.

— Не шути со мной, Сава, — укорил он его при этом. — С друзьями так не поступают.

— Его в перестрелке поцарапало, — не стал больше играть в несгибаемого героя бандит. — Отлёживается на малине.

— Черкани адресок, — попросил ротмистр. — Очень встретиться надо.

— Я писать не умею, — мотнул головой Штырь.

— Шутить изволишь? — покачал головой Алексей.

— Малина на Семёновских покосах, у Лушки-солдатки.

— Ну ты даёшь, как же я эту Лушку стану искать? — усмехнулся ротмистр.

— Спросишь на толкучке у Семёновских покосов, её там каждый знает, — заблажил Савелий. — Ну нету там адреса.

— Я почему-то тебе верю, — произнёс Кублинский. — И надеюсь, ты понимаешь, что о нашей беседе говорить не следует? Тебя Паша первого на пику и посадит, за язык твой болтливый.

— Я понял, — тоскливо простонал Штырь.

— Береги себя, дорогой, — похлопал его по плечу ротмистр, и вышел из помещения.

Он ушёл из ресторана по-английски, не прощаясь.

Бандит посмотрелся в зеркало и забористо выругался.

«Ничего не было, — решил он. — Это всё мне померещилось. Если кому-то нужен грузин, то причём здесь я?».

И, слегка косолапя, Савелий пошаркал домой. Он приказа себе забыть, и забыл бы, но мокрое пятно между ног да неприятный запах, исходящий от него, продолжали напоминать о происшедшем.

На следующий день ротмистр взял с собой филёра из службы наружного наблюдения и отправился на Семёновский рынок.

Главной особенностью Семёновского рынка была вечная непередаваемая вонь. Спасало то, что на дворе стоял февраль месяц. Поэтому от помоек и выгребных ям запаха практически не было, зато из дверей всяческих закусочных и забегаловок несло специфическими запахами соевых соусов, пельменями и полутухлыми морепродуктами.

Русских на базаре было немного, поэтому разыскивать Лушку долго не пришлось. Филёр был от китайского отделения полиции и, уловив направление взгляда Алексея, тут же смешался с гомонящей толпой. А ротмистр похвалил себя за то, что не сдался и настоял перед полицмейстером на участии в работе агента из китайцев. Он не привлечёт к себе внимания, и Лушка наверняка не заметит слежки.

— Живёт она на Миллионке, — докладывал Кублинский полицмейстеру. — В доходном доме.

— Нам этих господ бандитов не понять, — покачал головой подполковник. — С инородцами стреляются и у них же скрываются. Как собираетесь проводить операцию по задержанию?

— Думаю, что придётся обложить городовыми весь дом. Есть риск, что подозреваемый может уйти другими квартирами.

— Верно, там такие катакомбы, что чёрт ногу сломит, — одобрил Лединг. — Я отдам распоряжение, чтобы выделили людей. Приступайте!

Ранним утром как по заказу с Амурского залива натянуло нудный липкий снежок. Зябко ёжились под сукном форменных шинелей нижние полицейские чины.

— Никуда ни денутся, господин ротмистр, — передёргивал плечами усатый пристав. — Обложили так, что мышь не проскочит.

— Тогда начнём господа, — не стал откладывать дело в дальний ящик Алексей. — С Богом.

Городовые неторопливо принялись стягивать накинутую на шею целого квартала удавку. И всё бы было ничего, но в дело вмешался ещё один Бог — китайский.

Чжан Цзолинь был крепким мужчиной тридцати двух лет отроду. Родился он в провинции Ляонин, и в раннем детстве потерял родителей. Впрочем, судьба его ничем не отличалась от тысяч таких же обездоленных китайцев, которые ежегодно пополняли ряды хунхузов.

Благодаря природной изворотливости и желанию жить он к своим годам сумел достичь определённых высот. В тысяча девятьсот втором году он перешёл на сторону правительства, и был назначен командиром кавалерийского отряда.

Впрочем, в его жизни ничего не изменилось. Новая должность совсем не мешала ему жить старой жизнью.

Несколько недель назад Чжан приехал в гости во Владивосток к своему старому другу Чжан Цзучану, и был вынужден задержаться. Тёзка был моложе его на пять лет, но уже успел сделать неплохую карьеру.

Уроженец Шаньдуня на стыке девятнадцатого и двадцатого веков вошёл в серьёзный конфликт с законом и, желая оставить голову на плечах, покинул родные места и объявился в Маньчжурии. Несмотря на молодость, он после непонятной смерти своего предшественника возглавил отряд хунхузов. Но не нравилась ему неприкаянная кочевая жизнь, и через пару лет молодец обосновался во Владивостоке.

И вновь удача не отпускала молодого человека. Он стал сыщиком при обществе китайских купцов и завёл обширные связи среди местной полиции. При этом Чжан не брезговал крышевать опиумокурильни, публичные дома и притоны. Он стал криминальным авторитетом воровского мира.

— Золото есть, — говорил он своему тёзке. — И золота много. Я не зря сижу в этой дыре. Ключом к разгадке является карта, и нам необходимо её отыскать. Кое-какие шаги я предпринял.

— Ты считаешь, что ради этого мне стоит задержаться во Владивостоке? — раздумывая над предложением товарища, протянул Цзолинь. — Но ты ведь мог и сам провернуть это дельце.

— Конечно мог! — вошёл в раж собеседник. — А доставка в Маньчжурию и охрана? Ты у нас большой специалист в таких вопросах, а клад будет не такой, что его можно спрятать за пазухой. Я думаю, что понадобится целый обоз.

— Даже так? — возбудился уверенностью брата по оружию Цзолинь.

— А ты как думал! Сведения верные.

И новоиспечённый кавалерийский командир поверил. Был составлен союз. Через некоторое время единомышленники вышли на коммерсанта Вишняка и после долгих переговоров и торгов приобрели у него заветную карту за немалые деньги в десять тысяч рублей. Но забрать её не успели.

В дело вмешались русские бандиты, убили Вишняка, но карту не нашли. Они решили что карта у хунхузов и потребовали отдать карту им. Вещь, за которую были уплачены деньги, они желали совершенно бесплатно. Хунхузы, естественно, отказались, и начались бои местного значения. Русские были жадные и наглые. Действовали напористо.

— Мои люди выследили русского вожака, он скрывается на Миллионке, — обрадовал доброй вестью Цзучан.

— От него необходимо срочно избавиться, — процедил сквозь зубы Цзолинь. — Иначе нам не удастся спокойно закончить начатое. Слишком много стрельбы и крови. Привлекаем ненужное внимание.

— Согласен, — кивнул головой Цзучан. — Но не мы начали эту войну.

— Не мы начали, но мы закончим. У тебя ведь в полиции есть свои люди, пусть помогут.

— Убийством Вишняка занимается ротмистр из крепостной жандармерии, — нахмурился Цзучан. — Он в городе недавно.

— И…?

— У меня нет к нему подхода.

— Наступила пора подход найти. А пока необходимо ликвидировать предводителя русских наглецов.

Конец ознакомительного фрагмента.