Жернова времени

Константин Кураленя, 2013

Евгений Близнюк – герой романа «Жернова времени» – в пятой книге серии исторических авантюр «Великое кочевье» из 1987 года попадает в пекло Великой Отечественной войны. Морозный декабрь 1941 года, фашисты рвутся к Москве… Красная Армия накануне общего контрнаступления по широкому фронту. Старшина Близнюк в составе 14-й танковой бригады отважно сражается с фашистами. Его командир – политрук Кретов. Да, тот самый Александр Кретов, будущий Герой Советского Союза, чьё имя носит центральная улица села Нижнетамбовского, где комсомолец Женька Близнюк строит с друзьями новый город Бонивур…

Глава 7.

ЛЕТО СОРОК ПЕРВОГО НА ЮГО-ЗАПАДНОМ

Мою руку и плечо всё-таки закатали в гипс. На следующее утро военврач второго ранга Лыков посмотрел на меня, покачал головой и приказал:

— Этому герою гипс, а то он у нас до майских праздников отдыхать будет.

И вот мы с Лоскутниковым Пашкой стали оба леворукими. Павел как местный сторожил был в авторитете. Ещё больше авторитета придавало ему то, что попал он в госпиталь в начале января в самый разгар контрнаступления под Москвой, уже имел две медали «За отвагу». Самая крутая солдатская награда того времени. Не надо говорить, каково было в сорок первом году, во время всеобщего отступления, бардака и неразберихи заработать такую награду. Наградами в ту пору не баловали. Это было то же самое, что получить звезду Героя во второй половине войны.

После обеда в госпиталь приехал командир нашей бригады, чтобы лично вручить Орден Красной Звезды и запоздавшую егозинскую «Отвагу».

— Выздоравливай, Близнюк, ждём тебя в бригаде, — пожал он мне левую руку и тихонько сунул под одеяло флягу спирта.

После него пожаловали Серёга с Мыколой. На танкистских комбезах сияли такие же, как у меня, ордена. Николай, словно не веря в происходящее, то и дело косил глазом на орден и застенчиво улыбался.

— А вы какими судьбами? — удивился я.

— Да мы тут неподалёку, на переформировании, — во весь рот улыбался механик. — Командира нам дали, а вот от заряжающего пока отказываемся, ждём тебя. Так что давай тут не залёживайся.

— Как новый командир?

— Молодой, совсем пацан после училища. Кретову он не замена.

— Научится.

Мы помолчали.

— Эх, — вздохнул Сергей. — Кружки-то у тебя хоть есть? Сашку, командира нашего, помянем. Да и ордена обмыть полагается.

Я пожал плечами и скосил глаза на Павла.

— Обход закончился. Я сейчас Танюшку позову, — сел он на кровати.

— А она?…

— Всё в порядке.

Уж не знаю, что он там ей говорил и почему он вообще ей это мог говорить? Но через несколько минут пришла медсестра Татьяна и, выражая степень крайнего неудовольствия, поставила на тумбочку три медицинские мензурки.

— Только недолго, — строго посмотрела она на танкистов. — Это у нас категорически запрещено.

— Давай с нами, сестричка. — Серёга ловким движением фокусника извлёк из-под комбинезона бутылку французского коньяка. — Помянем нашего командира Героя Советского Союза Кретова Сашу.

Готовые было сорваться слова отказа при последних словах Сергея так и остались на губах. Девушка стала серьёзной и взяла протянутую ей мензурку с коньяком.

— Из старых запасов, — пояснил Серёга и, встрепенувшись, посмотрел на радиста: — Э, боец, а где сыр, колбаса, шоколад?

Выпили не чокаясь. Помолчали и налили по второй.

— Хороший был человек, пусть ему земля будет пухом, — сказал я.

— Ой, мальчики, я побегу, — всплеснула руками зарумянившаяся девушка. — Смотрите у меня здесь, — погрозила она пальчиком и упорхнула.

— Да-а, хорошо вам здесь, — протянул Серёга, провожая девушку взглядом. — И тепло, и всякие прочие интерестности. А у нас сплошь тоска да нервы. Мыколу воинскому делу обучать знаешь сколько нервов надо?

— Товарищ младший сержант, — обиженно протянул солдат.

— Да, да, — перехватив мой взгляд, произнёс механик — водитель. — Родина оценила мой вклад в обучение молодых солдат и присвоила звание младшего командира.

— Она же, перед последним боем тебя на губу обещала посадить, — засмеялся я.

— У вас устаревшие сведения, товарищ старшина. Мы с товарищем комбатом по вопросам воспитания в сей момент стоим на одной платформе. — Новоиспечённый педагог строго посмотрел на Мыколу.

Мы ещё раз помянули политрука. В дверях палаты появилась Танечка.

— Товарищи военные, которые посетители, — строго произнесла она. — Время свидания закончено. Ранболь — ным необходимо принимать процедуры.

— Держи, — произнёс Серёга, и две бутылки коньяка перекочевали к тоскующей под матрацем фляжке со спиртом. Рядом с тумбочкой примостился вещмешок с трофейной снедью.

— А это вам, товарищ Татьяна, — и в ладонь санинструктора легла толстая плитка шоколада, — знайте, что танкисты народ зажиточный. У них всегда найдётся, чем угостить хороших людей, — многозначительно посмотрел Сергей в глаза девушки. — Если надумаете выходить замуж, то жениха ищите среди нашего брата, танкистов.

— Ну и гусь ваш механик-водитель, — усмехнулся Павел.

— Есть немного, но товарищ надёжный.

К вечеру, когда палатный люд угомонился и наступившую тишину прерывали лишь стоны раненых и выкрики идущих в атаку даже во сне людей, Павел продолжил свой рассказ. Мне действительно было интересно услышать из первых уст участника этих событий правду о начале войны.

— Мы продолжали отступать. Но теперь присутствовала хотя бы видимость того, что мы регулярное подразделение Красной армии. Нас стали сносно кормить. — Рассказ Лоскутникова стал живее и красочней. Так бывает всегда после принятой дозы горячительного.

Под Староконстантиново меня, во главе разведгуппы из пятнадцати человек, отправили прояснить обстановку. Чтобы шире захватить сектор разведки, мы разделились на несколько групп. Но наши группы попали под массированный налёт авиации и рассеялись.

Утро следующего дня было для меня совсем не радостным — я остался один. Вернее, вдвоём со своей лошадью. И тут, откуда ни возьмись, появился немецкий ас-одиночка. Чем я ему приглянулся, не знаю. Но эта сволочь стала гонять меня по степи, пробуя на мне своё мастерство. После одной из атак моя лошадь, перекувыркнувшись через голову, распласталась в траве. Я вылетел из седла, но подхватился и, пока немец не вернулся, подбежал к ней. Нет, она не просто споткнулась, она была убита наповал. А фашист всё не мог угомониться.

— Что, патронов много? — кричал я в отчаянии. Укрывшись за трупом лошади, стрелял по самолёту из карабина. Сначала я психовал и вёл беспорядочную стрельбу, но затем взял себя в руки и вспомнил родной Амур. Вспомнил, как осенью ходил на утиную охоту. Я смотрел на размалеванное брюхо надвигающейся на меня смерти и сказал себе, что это не «мессер», а обычная дичь. Моя дичь, и её место в моём охотничьем мешке. Мне казалось, что между бегущими к земле струями огня я вижу глаза немецкого лётчика, а он мои. Даю прицел на упережение, и палец плавно тянет за спусковой крючок. Отдачи не почувствовал, всё моё внимание было приковано к истребителю. Самолёт, словно испугавшись, подпрыгнул, как бы споткнувшись на ухабе, и, перевернувшись вверх брюхом, штопором врезался в землю. Высота была маленькая, и парашют бы немцу не помог.

Я посмотрел на карабин, а почему бы и нет? У себя дома я считался одним из лучших стрелков даже среди опытных таёжников. Наверное, этого парня плохо учили в детстве, что слабых обижать нельзя, вот он и поплатился за своё невежество.

— Медаль сорвалась, — пошутил я. — Свидетелей-то не было.

— Если бы ты знал, сколько раз мне их обещали, — усмехнулся Пашка. — Два раза документы уходили на ордена, по крайне мере командиры мне об этом говорили, но ранения и перемены места службы оставляли их где-то в штабах. Война судит по-своему, и я рад тому, что имею. И очень важно, что не посмертно.

Я слушал Пашу, и у меня в душе тёплой струйкой растекалась гордость за дальневосточников, геройские мы всё-таки ребята! Да, нас очень мало, что такое для огромной страны миллион? Но силён дух этих заброшенных на суровые окраины людей.

— Когда я вернулся в то место, где оставил часть, то обнаружил, что её на месте нет, — продолжал Павел. — Присоединился к группе других окруженцев. Нас таких набралось двадцать пять человек. Вышли к селу Морозо — во. На окраине села раненный в руку майор-танкист, размахивая пистолетом, собирал прибывающих солдат.

— Я командир Красной армии, — говорил он хриплым голосом. — Приказываю занять позиции на западной окраине села. В селе полевой госпиталь. Необходимо продержаться, пока всех раненых не эвакуируют.

Моя группа выглядела довольно серьёзно. Каждый имел своё закреплённое оружие плюс немецкие автоматы и боезапас. Поэтому мы сразу привлекли его внимание.

— Очень надеюсь на тебя и твоих людей. Медсёстры в госпитале совсем молоденькие девчонки, представляешь, что фашисты с ними сделают?

— Не переживайте, товарищ майор, будем стоять сколько потребуется, — заверил я его.

— Ну и добре.

Мы заняли уже подготовленные кем-то до нас окопы и стали ждать. Немец попёр к вечеру. Сначала на мотоциклах выскочила их разведка. Мы расстреляли их в упор. Затем пошли пехотные цепи. И сколько было таких атак, кто их теперь сосчитает. Бывало в день до пяти-шести. Схватывались в рукопашной и били их, били и били. Затем вновь отходили.

После очередного боя под Морозово майор приказал нам отходить под город Белую Церковь.

— Там формируются новые части. Есть и снабжение, и продовольствие, — говорил он на прощание.

— А как вы?

— А у меня есть ещё неоплаченные долги, — криво улыбнулся он. — Бойцам спасибо, сержант, не подвели.

Перед Белой Церковью дорогу нам перекрыл заградотряд. Мои ребята были при оружии, своём и трофейном. Имелись и документы. Энкавэдэшники проверили документы, приказали сдать трофейное оружие. Из семи тысяч, дошедших от польской границы до Белой Церкви, насчитали лишь двадцать человек.

«Вот такой счёт», — думал я, с тоской глядя на своё воинство. Но нам повезло. Когда мы получали сухой паёк, то встретили начальника тыла сто девяностой дивизии.

— Через полчаса остатки сто девяностой отправляются под Черкассы на доукомлектование, — сказал он. — Смотри не опоздай.

После формирования нашу дивизию оставили оборонять переправу через Дон. Я точил шашку, когда раздалась команда «воздух». Первый же разрыв бомбы — и ватная тишина окутала моё сознание.

Пришёл я в себя в телеге под брезентовым пологом.

«Плен! — резанула по сознанию страшная мысль. — Бежать, немедленно бежать!»

Но тут за пологом послышалось ленивое переругивание на родном языке, и донёсся запах махорки.

«Свои!» — Облегчение было такое, что прошиб пот.

— Братки! — произнёс я пересохшими губами. — Где мы?

Полог откинулся, и я увидел усатую конопатую физиономию.

— Ну ты, парень, даёшь! — завистливо произнесла физиономия. — Трое суток отдыхал, а дышал так, что мы не могли понять, живой ты чи нет. Скажи спасибо военврачу, а то бы похоронили.

В госпитале я пробыл пять дней. Контузию мне лечили покосом.

— Не понял? — переспросил я Пашку.

— Дал мне санитар в руку косу и говорит: «Вот твоё лекарство». Так потихоньку я и оклемался, — усмехнулся лихой разведчик, и продолжил: — На пятый день, было это восьмого августа, из пятьсот восемьдесят седьмого полка сто двенадцатой дивизии приехал в госпиталь командир взвода разведчиков и, узнав, что я здоров, тут же забрал меня с собой.

— Владей, сержант, — привёл он мне коня под седлом и выдал оружие.

Так я стал заместителем командира взвода конных разведчиков. От него я и узнал историю своего спасения. Оказывается, именно он был старшим по захоронению братской могилы. А когда увидел меня, то стал тщательно обыскивать, чтобы найти документы. Вот тут-то он и обнаружил, что я ещё подаю признаки жизни.

В полку нам зачитали приказ, что с сегодняшнего дня считать нашу шестую и соседнюю восьмую армию погибшими в боях на юго-западном направлении. Видно, судьба хранила меня, я не попал в скорбный список пропавших без вести, пленённых и погибших солдат Юго-Западного фронта.

С четвёртого августа мы стали бойцами тридцать восьмой армии. Дня через три после моего прибытия из госпиталя пришло новое пополнение. Командир нашего разведвзвода был старшиной, поэтому нам прислали лейтенанта, а старшину поставили командиром отделения. Лейтенант только что окончил офицерское училище, но гонору был неимоверного. Тем более что по национальности он был кавказец. Южная кровь бурлила, требуя подвигов.

В условиях несплошной линии фронта наш взвод каждый день отправлялся за город. Мы должны были отслеживать наличие вражеских диверсионных групп между переправой и линией фронта. Частенько вступали в схватки с немецкими диверсантами и разведгруппами. Мы были на лошадях, а они на мотоциклах. Бывало, мы их били, а бывало, что и они нас. Так случилось и двенадцатого августа. Мы выехали в поиск всем взводом. Двадцать восемь лихих разведчиков-кавалеристов. Эти рейды были повседневной работой, но мы никогда не забывали о подстерегающей нас опасности. Так было и в этот раз.

«Внимание!» — подал знак впереди идущий разведчик.

— Что там? — спросил Чивадзе.

— Рёлочка, товарищ лейтенант. Уж больно место подозрительное, — ответил разведчик.

— Надо бы пару бойцов послать, чтобы проверили, — предложил старшина.

— Чего там проверять, старшина, — усмехнулся лейтенант, — много мы так навоюем, если каждого куста бояться станем? А я думал, что вы герои-разведчики. А ну вперёд, галопом марш!

Мы лихо выскочили из леса и устремились к противоположному краю рёлки.

Тра-та-та-та! — тяжело заговорил крупнокалиберный пулемёт.

Заржали раненые лошади. Полетели наземь убитые. Девять человек недосчитались мы на другом краю поляны.

— Две очереди, всего лишь две очереди, — стискивал я в отчаянии зубы.

Самое горькое было то, что среди погибших был и старшина. Тот самый командир взвода, который отступал от польской границы и не дал похоронить меня заживо.

Вернувшись в полк, доложили о случившемся.

— Выпей, сержант, — протянул мне кружку со спиртом лейтенант. Он видел, что я не в себе, и, видно, хотел меня задобрить. — Помянем наших товарищей, павших смертью храбрых.

— Я пить с тобой не буду, — ответил я.

— Ты что, сержант, белены объелся? — стал накаляться лейтенант.

— Это ты там должен сейчас лежать. Из-за тебя, сволочь, они головы сложили! — не выдержал я.

Разведчики понуро молчали. Все понимали, кто виноват, и были на моей стороне.

— Застрелю! — цапнул лейтенант рукой по кобуре.

— Воевать сначала научись, сучонок! — Остриё моего клинка уткнулось в шею лейтенанта. — Даже не думай.

— Отставить! — донеслось от входа в землянку.

В горячке мы не заметили, как в землянку вошёл комиссар дивизии Целадзе.

— Арестовать! — ткнул он в меня пальцем. — Как ты смел поднять руку на своего командира? Будешь расстрелян!

Меня посадили под арест. Охраняли меня разведчики моего взвода. Напряжение последних часов дало о себе знать, и я уснул сном младенца.

— Ты посмотри на него, спит, и хоть бы хны! — разбудил меня резкий голос.

Я протёр глаза и вскочил.

— Товарищ генерал!

Передо мной стоял сам командир дивизии генерал Рябышев собственной персоной. Он приходился старшим братом тому самому майору Рябышеву, с которым мы отступали от границы.

— Что «товарищ генерал»? — покачал он головой. — Наворотил ты дел, сержант, что генералу приходится разбираться.

Я стоял, опустив голову.

— Понимаешь, что виноват?

— Никак нет, товарищ генерал, — посмотрел я ему в глаза.

— Ты смотри, какой упрямый, расстреляют ведь. А взвод без опытного замкомвзвода на задание ушёл.

— Значит, не вернётся взвод, — обречённо сказал я.

— Это ещё почему?

— Положит он ребят.

— Ну-ка, ну-ка? — Генерал взглянул на меня с интересом.

— Так, как ведёт себя лейтенант, в разведке нельзя. Для разведчика это преступление. Он, конечно, парень лихой, но с его лихостью место в кавалерийской атаке. А наше дело совсем иного рода. Пришёл тихо, ушёл быстро.

— Ишь ты, стратег, — усмехнулся генерал. — Пришёл тихо, ушёл быстро. Бери своих караульных и догоняй взвод. Я их в посёлок Смола отправил. Скажешь лейтенанту, что это мой приказ. Ну а живым вернёшься — разберёмся.