Жернова времени

Константин Кураленя, 2013

Евгений Близнюк – герой романа «Жернова времени» – в пятой книге серии исторических авантюр «Великое кочевье» из 1987 года попадает в пекло Великой Отечественной войны. Морозный декабрь 1941 года, фашисты рвутся к Москве… Красная Армия накануне общего контрнаступления по широкому фронту. Старшина Близнюк в составе 14-й танковой бригады отважно сражается с фашистами. Его командир – политрук Кретов. Да, тот самый Александр Кретов, будущий Герой Советского Союза, чьё имя носит центральная улица села Нижнетамбовского, где комсомолец Женька Близнюк строит с друзьями новый город Бонивур…

Глава 1.

ПО ПОЛЮ ТАНКИ ГРОХОТАЛИ

— Куда же ты прёшь, мать твою в растудыт!

Я чувствительно ударился головой о металлическую штуковину и, глядя на блестящие в полутьме зубы матерщинника, тоже захотел выразиться по матушке. И было отчего. Оказаться внутри настоящего ада дело вовсе не радостное.

— Старшина, ты что примёрз? Снаряд! — услышал я тот же голос понял, что это ко мне.

Руки привычно нащупали холодный металл и, прихлопнув ладонью по капсюльной части гильзы, ловко послали её в казённую часть орудия. Лязгнул, запирая ствол, замок.

— Порядок, командир! — крикнул я, радуясь, что всё получилось.

— Короткая! — рявкнул, продолжая сверкать зубами, тот, кого я назвал командиром.

Танк, и ничто иное, теперь я в этом ни капельки не сомневался, резко качнулся вперёд, и, обиженно заскрежетав гусеницами, встал словно вкопанный.

— Выстрел! — прокомментировал свои действия приникший к прицелу командир.

Гулко ухнуло. Преодолевая сопротивление откатника, ствол отъехал назад и, выбросив дымящуюся гильзу, вернулся в исходное положение.

— Откат нормальный! — доложил я сиплым от пороховых газов голосом.

Машина, взревев мотором, дёрнулась и устремилась дальше.

— Ага! — торжествующе закричал командир. — Привет фрицевой матери!

По его реакции я понял, что мы в кого-то или во что — то попали, и, посылая в ствол очередной снаряд, начал осмысливать происходящее. Я вспомнил события, которые привели меня в башню идущего в атаку танка.

«Пора бы уже привыкнуть, — философски заметил внутренний голос. — Вечно тебя тянет чёрт знает куда».

В то время как руки делали привычное солдатское дело, я вспоминал, что после возвращения со сталинских строек коммунизма в своё время я долго находился не в своей тарелке. Ребята воспринимали моё состояние по — разному. Колодяжный Валера, с которым мы сошлись ближе всех, ободряюще хлопал меня по плечу и сочувствующим тоном интересовался:

— Что не высыпаешься? Круги под глазами появились, да и морщины стали видны.

Серёга Нестеренко откровенно усмехался и намекал, что чрезмерная прыть сведёт особо рьяных самцов в могилу. Я же понимал, что начинаю раздваиваться. Во снах я вместе с переселенцами сплавлялся по Амуру и, подняв на руки Луизу, бросался в набегавшие волны Тихого океана. Мчался по пылающему Николаевску-на-Амуре и брёл по осенней тайге к сокровищам чжурчжэней.

Я понимал, что жить по-прежнему уже не смогу, и мой взгляд всё чаще останавливался на продолжавшем шагать в вечность каменном исполине. Моя судьба непостижимым образом связалась с его застывшим величавым равнодушием.

Стройка продолжала благополучно агонизировать и биться в предсмертных муках. И как всегда бывает в таких случаях, беда не приходит одна. Трагически погиб наш товарищ, бригадир Володя Родин. Он уходил в отпуск и перед дорогой в родной Хабаровск, пришёл на разгрузочную площадку попрощаться с бригадой. И надо же было такому случиться, что не сработал стопор на конце крановой стрелы и, сорвавшийся сверху, гак упал на голову бригадира. Смерть была мгновенной.

Я же в этом происшествии увидел некий знак судьбы. Жизнь быстротечна и не всегда зависит от наших желаний. Порой ею слепо управляют непредсказуемые и, как правило, трагичные случайности. А сделать необходимо много! Поэтому не стоит оставлять на завтра то, что можно сделать сегодня. И в предвкушении неизведанного, как только наступили выходные, я отправился по хорошо известному мне маршруту — на Шаман-гору.

Бум!

Танк основательно тряхнуло, да так, что я в который раз приложился лбом о броню и возвратился в окружающую реальность. Если бы не шлемофон, моя голова треснула бы ещё при первом ударе.

— Рикошет, — пояснил командир. — Механик, не спать!

— Из-за крайней избы бьёт! — оправдываясь, ответил тот. — Мёртвая зона.

— Мне плевать, откуда, выводи машину на прямой выстрел! — последовала команда.

Я сидел, скорчившись в металлической коробке, и ориентировался в происходящем по отрывистым командам и переговорам механика-водителя с командиром. Но самое удивительное было в том, что я знал, что мне следует делать в той или иной ситуации. Словом, я был танкистом. Пока мне было неизвестно, как меня зовут и какое за танковой бронёй число. Судя по тому, что командир, а он же по совместительству и наводчик, вручную крутил маховики наведения орудия и поворота башни, танк был времён Великой Отечественной войны. Осталось только узнать: это начало её или окончание?

Надо же, попасть в самое пекло боя, да ещё в железную громадину, то и дело сотрясаемую летящими в неё снарядами и осколками! В такой ситуации сложно определиться со временем.

Я глянул в боковой башенный перископ. За мутным стеклом проглядывался участок занесённой снегом земли. Зима.

— Командир, Т-2¹, — раздался взволнованный голос механика.

И тут же, словно подтверждая сказанное, от башенной брони вновь отрикошетил вражеский снаряд.

— Накось, выкуси! — злорадно усмехнулся командир. — Жорка, бронебойный! — это уже ко мне.

— Есть бронебойный! — прокричал я, поддаваясь всеобщему азарту боя.

Латунный бочонок скользнул в разинутую пасть казённика, а я подумал, что по крайне мере со временем года и моим именем всё понятно. В этой жизни меня будут звать Жоркой, стало быть, Георгием.

— Короткая! — послышалась команда командира.

Секундная остановка, и выстрел.

— Есть! Горит! — послышался ликующий голос четвёртого члена экипажа.

После чего раздалась длинная пулемётная очередь. Это вступил в бой стрелок-радист. Я представил, как он скрупулезно прошёлся огненным веером по выскочившим из горящей машины фигуркам в чёрных комбинезонах.

— Крындец вам, а не Москва! — удовлетворённо прокричал он, когда пулемёт умолк.

Прибавив некоторые уточнения к своим размышлениям: зима сорок первого — сорок второго, битва за Москву, я тут же ругнулся про себя: «Чёрт побери, в тяжёлые времена забросила меня судьба!» «Не судьба, — поправил меня внутренний голос. — А глупость твоя».

— Командир, приказ «Второго»: «Отход», — проскрипел в наушниках голос радиста.

— Серёга, на исходную! — это уже командир механику.

Танк, натужно завывая дизелем, несколько раз дёрнулся, но сдвинуться с места не смог. Механик, уцепившись обеими руками за рычаг переключения скоростей, безуспешно пытался включить заднюю передачу. Мы вмиг стали живой мишенью. По броне зацокали пули и осколки.

— Что, опять? Валера, помоги ему! — зло крикнул командир.

Радист ухватился за рукоять с другой стороны, и, поддаваясь двойному усилию, со скрежетом шестерёнок, рукоять заняла нужное положение. Взревел двигатель. Скакнув резвым жеребёнком, машина устремилась к нашим позициям.

— Чует сердце моё, из-за этой чёртовой коробки передач словим смертушку на себя! — крикнул механик.

— Да, что-то не додумали конструкторы с трансмиссией, — поддержал его командир.

Внутренняя связь в танке на этот раз работала исправно, но парни перекрикивались во весь голос, снимая стресс и радуясь, что живы до сих пор.

У полевой кухни столпились посланные от экипажей бойцы. Весело гомоня, они радовались, что в очередной раз обманули смерть. В начале войны выйти из боя живым считалось верхом везения.

Экипаж приводил в порядок матчасть, а меня отправили получить на весь личный состав паёк. Хлеб и тушёнку я уже получил, и теперь, толкаясь в очереди за горячим, я заражался всеобщим весельем и с интересом прислушивался к трёпу фронтового люда.

— Я ему ору: «Командир, ты уже мне плечи до костей разодрал, я и сам всё вижу!» Ему хоть бы хны, что есть силы продолжает каблуками давить. Все плечи мне раскровенил, аж локти поднять больно, — улыбаясь, закончил рассказ чумазый танкист.

Видимо, это был механик-водитель. Внутренняя связь в «тридцатьчетвёрках» оставляла желать лучшего, постоянно выходила из строя, и командир командовал механику влево-вправо, поставив ноги ему на плечи и нажимая то на левое, то на правое плечо.

— А мой всё время матерится, — с ноткой восхищения перебивает говорившего другой боец. — Ни слова по — нашему, одни маты.

— И что, переводу ни треба?

— Не а, понятно и так, — довольно растянул губы боец.

— Заматеришься тут, — хмуро выдавил третий. — У нас Кольку-механика наповал. И щёлочка-то малепу — сенькая такая, а вот поди ж ты, проскочил осколочек.

— Встали?

— Не, лейтенант сам за рычаги сел.

— Здравы будем, земели! Как тут у вас с женским полом? — разрядил обстановку подошедший мелкорослый конопатый танкист.

— А сдюжишь? — осмотрев с головы до ног веснушчатого, недоверчиво усмехнулся широкоплечий крепыш.

— Да за мной девки на деревне табунами! — обиженно сплюнул на землю рыжий.

— А хат-то в твоей деревне много? — серьёзно поинтересовался здоровяк.

— Дык почитай тридцать дворов, — расправил плечи рыжий.

— Вот и прояснилось отчего вокруг именно тебя…

— Ясно почему! — Физиономия рыжего танкиста расплылась в довольной горделивой улыбке.

— Кроме тебя, за кем ещё, коль на все аж три десятка дворов ты самый, что ни на есть, раскрасавец? — продолжил с серьёзным видом крепыш. — Видать, на других-то деревенских женихов и смотреть без слёз невозможно.

— А-ха-ха-ха! — взорвалась смехом очередь.

Морозный декабрьский день уже клонился к закату. И если бы не грохот канонады, доносившийся с передовой, то картину можно было назвать вполне мирной.

Для себя я уже прояснил, что нахожусь в конце декабря сорок первого года. В разгар битвы за Москву. Но не под самой Москвой, а между городами Курск и Старый Оскол. Наш Юго-Западный фронт, пополнившись резервами после Киевской операции, держал оборону на этом участке. А служить я удостоился чести во втором батальоне Четырнадцатой танковой бригады Сороковой армии. Наш батальон занимал позиции между деревнями Выползово и Машнино. Да и как сказать «занимал»? Мы ведь не пехота. Выходим ей на поддержку то на одном, то на другом участке фронта. Пройдёт немного времени, и летом сорок третьего Курская дуга прогремит на весь мир… и останется в истории как величайшее танковое сражение, а в сорок первом эта линия обороны считалась второстепенной. Основные задачи тогда решались под Москвой.

Теперь о главном: моим командиром, с которым я столкнулся в первые минуты пребывания в сорок первом году, был политрук роты Сашка Кретов! Когда я услышал: «Политрука Кретова к комбату!», то ушам своим не поверил, не может быть! Попадая в прошлое, я всегда встречал кого-нибудь из нижнетамбовцев. Вот и теперь столкнулся с земляком, да каким! Александр Кретов — Герой Советского Союза. Его именем будет названа центральная улица Нижнетамбовского. В тридцать восьмом году двадцатилетним юношей приехал он учительствовать в нижнетамбовскую школу, а в сороковом по призыву комсомола поступил в танковое училище. И вот я, заряжающий, рядом в танке с будущим Героем. Единственное, что вызывало во мне тягостное переживание, я твёрдо знал: Героя Саня получит посмертно. Что станет с экипажем его танка? Может быть, сгорят в боевой машине, как тысячи советских танкистов? Не знал, к своему стыду, я и подробностей того, как принял смерть доблестный политрук. А ведь была возможность. Нас, комсомольцев-строителей, приглашали в школьный музей Нижнетамбовского. Действительно, знал бы, где упадёшь, соломки бы подстелил.

«Вот теперь майся неизвестностью, если тогда неинтересно было!» — позлорадствовал внутренний голос.

— Подставляй котелки, старшина! — подтолкнули меня сзади.

За размышлениями я чуть не прозевал свою очередь. На кашу повар не поскупился.

— А куды её? Зараз хлопчиков вдосталь полегло, хар — чувайтесь, робяты, — говорил он на непонятной смеси славянских диалектов, накладывая полные котелки.

— А сто граммов боевых не полагается? — поинтересовался я, подхватив дымящиеся котелки.

— Ось? — сделал круглые глаза кормилец.

— Проехали, — буркнул я. И в самом деле, чего это я? Сто наркомовских, по-моему, гораздо позже ввели.

— Дюже вас болванками поколошматили, душа горилки треба, — сочуственно покачал головой повар и, сбавив голос, добавил: — Шинкарка добрая мается, кажу иде, сшукаешь?

— Тебя только за смертью посылать! — первым встретил меня механик-водитель.

Вместо оправданий я отогнул борт бушлата и показал заткнутое хлебной коркой зелёное горлышко литровой бутыли.

— Дорогой ты мой человечище! — развёл руки Серёга и повернулся к политруку: — Командир, а новый заряжающий парень-то нашенский.

— Лишнее это, — неуверенно покосился Кретов.

— Командир! — поддержал экипаж стрелок-радист.

— Ну не знаю, мне ещё на доклад идти.

— После боя святое дело, ты думаешь, комбат чайком нервы лечит? — хитро усмехнулся механик.

— А! — махнул рукой политрук. — Наливай.

— Мы под закусочку, — засуетился механик.

Первую выпили за Сталина. Горячий огонь полыхнул по внутренностям и опалил лицо. Хороший самогон был у тётки Матрёны, пшеничный.

«Замечательные ребята, — тепло подумал я о своих новых товарищах. — Вот кто Россию грудью заслонил».

Серёга поднял бутыль и, глядя командиру в глаза, многозначительно потряс ею перед собой.

— Вы ещё по одной, а мне хватит, — Саша прикрыл свою кружку рукой.

— Хорошо, — легко согласился механик и, затыкая горлышко коркой, добавил: — Вечером посидим.

Вечером, сидя у раскалённой буржуйки, мы вспоминали своё довоенное житьё. В первую очередь расспрашивали меня. Оказывается, я прибыл в роту накануне боя взамен убитого заряжающего Петрухи.

— Помянем Петра Сологубова, воина русского, живота своего за Отечество не пожалевшего, — витиевато произнёс радист Валера.

Выпили не чокаясь.

— Как погиб? — нарушив молчание спросил я.

— Трак нам порвало, — произнёс хмуро механик. — Меняли под огнём, вот его… осколком.

— Жена с двумя детишками у него под немцами остались, — задумчиво произнёс политрук.

— Давай, Жора, расскажи, откель тебя судьба забросила в наш славный экипаж? — разгоняя нахлынувшую грусть, прихлопнул ладонью по колену Серёга.

И я поведал свою версию присутствия среди этих простых и смелых людей. Рассказал о том, как строил город Комсомольск-на-Амуре. Откуда был призван в Красную армию. Что служил в гаубичной артиллерии, что на фронте с первых дней войны, что после ранения был направлен в самоходную артиллерию, но по пути был переброшен в танкисты.

— А я-то думаю, какой умник тебя с таким ростом к нам определил? — хмыкнул Серёга. — У «богов войны» тебе было бы в самый раз, а у нас, небось, тесновато?

— Есть немного, — не стал я спорить.

— Я-то ведь на службу тоже с Амура уходил, хотя родом здешний, с Тима^{2 3}, — заговорил Александр. — Земляки мы с тобой выходит, старшина.

— Да, ну! — сделал я удивлённое лицо.

— Село Нижнетамбовское, слыхал? Учителем я там два года работал.

— Конечно, слышал! — улыбнулся я. — Центр районный.

— Ну, мужики, вы даёте! Это ж надо, земляки! — засуетился радист. — За это дело сам бог велел.

Мы выпили, закусили и после недолгих посиделок улеглись спать. Перед сном я вышел из землянки на свежий воздух. Падал снег. Декабрьская ночь одного из последних дней сорок первого года набрасывала на землю белый масхалат. Не верилось, что эта непорочная белизна с рассветом взметнётся на воздух, обильно перемешиваясь с землёй и кровью. А сейчас те самые солдаты, которые в завтрашнем бою упадут, окрашивая своей кровью этот пушистый снег, тревожно ворочались во сне. Они не ведали своей судьбы, кому из них лишь до утра продлена жизнь…

— Экипажи, к машинам! — раздалась долгожданная команда в звенящем воздухе морозного утра.

— Началось! — задорно выкрикнул Валера.

— Продолжается, — проворчал Сергей, втискиваясь в водительский люк. — Вам-то хорошо, а мне опять сопли морозить.

Мы его прекрасно понимали. Потому что ему, вопреки всем инструкциям, придётся ехать с приоткрытым люком и на собственной шкуре ощущать прелести декабрьского мороза. «Тридцатьчетвёрка» танк неплохой и колошматит немецкие «тэшки» на раз-два. Но есть у неё и свои недостатки. Это никуда не годная трансмиссия и оптика. И чтобы в бою не быть слепыми, механик-водитель держал люк приоткрытым, а коробку передач ему помогал переключать стрелок-радист.

Я вспомнил о своих обязанностях и ещё раз проверил боекомплект, хотя прекрасно знал, что боезапасом машина укомплектована полностью. Сто положенных выстрелов лежали в укладке и ящиках «НЗ». Но время до команды «вперёд» тянулось медленно, а нервы были на пределе. Каждый из нас старался себя чем-то отвлечь. Теперь я лично убедился, каково находиться в тесной, воняющей пороховыми выхлопами коробке. Когда кажется, что в тебя нацелены все орудия немецкого рейха. В прошлых жизнях мне приходилось много рисковать, но то, что испытывают эти ребята… это просто бр-р!

Я глядел в небо сквозь открытый люк и старался не думать о предстоящем бое, я думал о Луизе.

«Тебе сейчас сорок лет, и ты наверняка замужем за каким-нибудь графом или бароном», — пытался я мысленно воспроизвести образ любимой. Но образ расплывался и ускользал.

«Не обманывай себя, ты потерял её навсегда, — вмешался в мои мысли внутренний голос. — Ты потерял её в то раннее утро, когда украдкой, словно трус, сбегал из Англии». — «Но мне надо было вернуться!» — «Зачем? Ты пытаешься найти оправдания, хотя прекрасно знаешь, что их нет.» — Моё второе «я» было неумолимо. Я стиснул зубы и прикрыл глаза.

«Не кори себя, воин», — прозвучало где-то у меня в подсознании.

Я вздрогнул и осторожно разжал веки. Произошедшая перемена почему-то меня нисколько не удивила. Зелёная трава и щебет птиц моим сознанием воспринимались вполне адекватно. А облачённая в кольчугу девушка из снов стала почти родственницей или кем-то вроде того. Но я по-прежнему не мог разглядеть её лица.

«Ты должен пройти предначертанное, и желаемое сбудется, — загадочно произнесла амазонка. — Никто не в силах порвать нити судьбы.»

— Ракета! — Голос Кретова порвал паутинку накатившего забытья.

Я открыл глаза и увидел, как с неба падает зелёная ракета. Битва за Москву продолжалась. Смерть ещё не взяла причитающуюся ей за победу цену.

Примечания

1

Немецкий лёгкий танк.

2

Посёлок в Курской области.

3

В начале войны у немцев на вооружении были лишь лёгкие танки Т-1, Т-2, Т-3 и средний танк Т-4, и наш Т-34 с его 76 миллиметровой пушкой бил их без особого труда.