Досье поэта-рецидивиста

Константин Корсар, 2013

Объявился на свет не совсем Божий в древнем городе Асгарде Ирийском (по ошибке называемом Омском), где очень рано просветлел, обрел способности и веру, получил в наследство Диогенов фонарь, стрелы Зенона и нетленный суп апостола Петра. Суп почему-то до времени всё же истлел, способности и вера обратились в красный с сельско-хозяйственным гербом советский паспорт, свет чела стал выбивать на электронно-лучевой трубке финского телевизора «Бобокс» древнегреческие символы, принимаемые соседом раввином Шульманом за не нормативную лексику идиша. В двадцать один год вышел в астрал, после успешного возвращения откуда был хорошо принят и оформлен на должность, на царство и гаишниками. Апосля посещения пупа Земли, что круто распростёрт в селе «Окунёво» Омской волости, обрёл связь с Геей (не путать с геем) и утратил с реальностью; мавзолея Леннона – впал в кататонический ступор; Коркинского разреза – уверовал в орков и прочих классных мужиков с неправильным прикусом. В астрале, познакомившись с Хармсом, Довлатовым, Иоганном Трольманом и Иоганном Себастьяном Буниным, осознал, для чего живёт, но по сей день не усвоил, как ценнейшее знание выразить славянской вязью. Пытался изучать языки, законы Талеона и работы де Карта, но, вдруг ощутив свою дремучую пассионарность, занялся теорией перманентного бездействия, дабы обрести достойное место в когорте великих римских ассенизаторов и примкнуть к сонму бесчинствующих хипстеров.

Мой друг

Он молчалив, но светел, мой товарищ.

Зову его, когда на сердце скорбь.

Он знает — нет во мне пожарищ,

Я просто нем; я там, где нужен. Вновь и вновь.

Он упивается со мной слезою,

Не ищет выход и вопрос не задаёт.

Лишь белоснежной вьюгой-простынёю

Укроет мир и боль во мне сотрёт.

Он всё простит, хоть не нужны прощенья,

И стерпит все — он на ветру листва,

Капели рёв и лунное затменье,

Обид палач и пастырь до утра.

Уходит, осеняемый рассветом,

Вновь занося меня в свою скрижаль,

Не обращая в веру и безверье,

Он произносит тихое: «Печаль…»