Шелест. Гимназист

Константин Калбазов, 2023

В своём родном мире я сирота. Без понятия кто мои родители, да и знать не хочу. Детский дом, армия, четыре войны и стойкое предубеждение к семейной жизни. Одна только мысль о женитьбе, детях и родне вызывала у меня раздражение. Но здесь у меня есть семья. Есть любовь брата и сестёр, тепло домашнего очага, заботливая мать и строгий отец, не чурающийся порки. И пусть я поскрёбыш, а мой слабый дар ни на что не годен, того кто решит навредить моим близким, я заставлю умыться собственной кровью.

Глава 3

Очередные трое суток карцера на хлебе и воде это не страшно. В детстве, помнится, была поговорка — если вас трамвай задавит, вы сначала вскрикните, раз задавит, два задавит, а потом привыкните. Так и меня поначалу это напрягало, куда предпочтительней было получить розог, чем сидеть взаперти. Но после я приспособился, и одиночная камера стала как родной дом. Единственно напрягала параша, которую надсмотрщик, он же дворник, выносил раз в день.

Как я уже говорил, с чтением у меня не задалось, поэтому спасаюсь рисованием. И к своим семнадцати годам поднаторел в этом настолько, что освоил стиль гиперреализма. Ничего сверхъестественного, как и говорили другие засланцы, с которыми я общался. Разве только добиться этого получилось лишь благодаря упорному труду, это всё же не одно и то же, что работать с большими массивами информации.

К слову, в образовании дворян на рисование отводится куда больше времени, чем на ту же математику. Бог весть с чем связан этот перекос. Помнится, я когда-то удивлялся тому, как Пушкин и Лермонтов хорошо рисовали, умудрявшиеся делать иллюстрации к своим произведениям, да ещё и перьями. Как оказалось, они попросту были лишены выбора.

В моём случае практики было ещё больше, так как в дополнение к учебной программе я был ещё и завсегдатаем в школьном карцере, теперь вот освоил гимназический. Ну, чисто рецидивист. Что поделать, не сиделось мне в стенах учебного заведения. В прежней жизни не любил учёбу, в этой значительно опережал по знаниям своих одноклассников.

Впрочем, сейчас я не рисовал, а чертил, для чего не нуждался ни в каких принадлежностях, достаточно свинцового карандаша, бумаги и мякиша хлеба, чтобы стирать огрехи. Вот так у меня всё кучеряво, натренированный абсолютной памятью глазомер плюс тело реципиента в режиме аватара давали просто исключительный результат.

Признаться, очень напрягало, что в славном тысяча семьсот шестьдесят третьем году не существовало ударных составов для капсюлей. По прошлой жизни мне было известно только название «гремучая ртуть», что как бы предполагало исходный материал, но на этом и всё. Двоечник как он есть.

Правда, желание иметь нормальное оружие от этого меньше не становилось. И дело даже не в том, что я в родном мире прошёл через четыре войны, причём три из них по собственной воле и, можно сказать, из-за адреналиновой зависимости. Нравилось мне воевать, что тут ещё сказать. Однако в этом мире умение драться и обладание хорошим оружием это уже не вопрос желания, а необходимость, так как опасность могла подстерегать даже при поездке в соседнее поместье.

Если в школе я убегал только для того, чтобы проводить время вне стен пансиона и возиться с уличными ватагами мальчишек, то с переходом в гимназию ситуация изменилась. Я подвизался в добровольные и, что самое главное, бесплатные помощники одного оружейного мастера. С учётом того, что руки у меня не из задницы растут, а сам я мог кое-что подсказать, Сергей Андреевич только руки потирал.

В своё время из меня получился неплохой слесарь широкого профиля, а когда работал на сахарном заводе, освоил и токарное дело, так как собственный токарь там отсутствовал. С развалом СССР многих специалистов было впору записывать в красную книгу. Плюсом к этому я изучил всю доступную местную литературу по механике. И если из прошлой жизни я хорошо запомнил только то, чем занимался практически, тот тут вся информация словно записывалась на жёсткий диск компьютера.

Надо сказать, что оружейник Дудин оказался не чванлив и охоч до всяких новинок. Тем паче, если частично расходы я брал на себя. Не от широкой и щедрой души, а с прицелом на будущее. Если честно, то пока без понятия, зачем мне это, но посчитал, что иметь своего оружейника всегда полезно. Ну вот не было у меня конкретных планов, а добыть средства не составляло труда.

В результате мастерская Сергея Андреевича обзавелась несколькими станками. И самые главные из них это токарный, благодаря которому ружейные стволы теперь не ковались, а сверлились, и стан для выделки нарезов в стволах. Цены на штуцера остались прежними, а вот трудозатраты и сроки изготовления значительно уменьшились при увеличившихся объёмах…

Так как от кремня мне не уйти, я решил использовать колесцовый замок, взводимый опускающимся посредством скобы клиновым затвором, который одновременно открывал крышку пороховой полки. А то с ударным замком приходится прибегать к различным ухищрениям, чтобы избежать травмы от разлетающихся крупинок несгоревшего пороха. Ствол нарезной калибром в четыре линии, как на берданке. В качестве боеприпасов патроны по типу тех же охотничьих к дробовикам, но со шпилькой и затравочным отверстием.

Трудился я над этой конструкцией уже не первый месяц, и на бумаге вроде бы получалось вполне себе прилично. Оставалось воплотить в металле и посмотреть на результат. Хотя-а-а, положа руку на сердце, я очень сомневаюсь, что выйдет хуже местных образцов, которые точностью боя, мягко говоря, не блистали.

— Здравствуйте, Александр Владиславович, — поднявшись, приветствовал я вошедшего в камеру воспитателя.

Так уж вышло, что мой переход в гимназию совпал с его переводом сюда же, и наше знакомство продолжилось. Не сказать, что данное обстоятельство его обрадовало, но не отказываться же от повышения из-за одного неуёмного воспитанника.

— Здравствуйте, Пётр Анисимович. Я вижу, вы тут уже прямо, как дома, — беря в руки один из листов с чертежом колесцового замка, произнёс Иванов.

— Приходится приспосабливаться, — пожал я плечами.

— Мне известно, что вы уже не первый год подвизаетесь в оружейной мастерской и находите удовольствие от работы за верстаком. Но не подозревал, что вы ещё и изобретатель, — слегка приподняв лист с чертежом, произнёс он.

— Балуюсь понемногу, а получится что из этого или нет, пока непонятно.

— Ну, тут я склонен верить в то, что вы преуспеете. Так как весьма упорны и умеете добиваться своего.

— Спасибо на добром слове.

— Это всего лишь правда. А скажите-ка мне, Пётр Анисимович, не устали ли вы от карцера?

— В этих облезлых, а зимой ещё и промозглых стенах есть своё очарование, Александр Владиславович, — улыбнувшись, заверил я.

— А вот я уже устал вас сюда определять. В изучении учебной программы равных вам нет, это я уже давно признал. Но дисциплина… — Он покачал головой.

— Каюсь, — понурил голову я.

— Ой ли? Ну вот какой пример вы подаёте младшеклассникам? Вы ведь для них герой.

— Ну, так расскажите им, что я поскрёбыш, и терять мне нечего, хуже уже не будет. Что я делаю ставку не на дар, а на свои познания в области механики. Я вообще не понимаю, отчего за прошедшие девять лет вы так и не махнули на меня рукой.

— Вы не единственный поскрёбыш в Воронеже.

— Возможно. Но наша участь уже предопределена, сразу по выпуску из гимназии служба в Измайловском полку одарённых. Учить нас в университете или корпусе бессмысленно, ибо выше второго ранга нам не подняться, хоть на пупе извернись.

— И это значит, что можно махнуть рукой на устав гимназии?

— Да я уже давно махнул бы, потому что ничего полезного тут почерпнуть не смогу. Отпустили бы вы меня с богом, а там явлюсь я в положенный срок, чтобы пройти инициацию, проведёте всё ладком да отправите в полк.

— Махнуть рукой на императорский указ об обязательном образовании дворян? Вы, конечно, молоды, Пётр Анисимович, но вам всё же следовало бы думать наперёд, прежде чем что-то говорить.

Вот так всегда, когда нет разумных доводов, начинают цепляться к словам и вкладывать в них такой смысл, о чём даже мысли не было. Поэтому я предпочёл молча выслушать очередную нотацию на тему недопустимости подобного поведения, не то заработаю ещё пару-тройку суток карцера. Не сказать, что так уж смертельно. Но это всё же ограничивает мою свободу.

На этот раз нотация не продлилась слишком долго. Я замер истуканом, вперив взгляд в противоположную стену, и в какой-то момент Иванов понял, что я даже не стараюсь вслушиваться в его слова.

— М-да. Похоже, я зря сотрясаю воздух, — наконец произнёс воспитатель.

— Я так понимаю, что моё пребывание в карцере подошло к концу. Или вы пришли сюда, чтобы лично продлить срок? — уточнил я.

— Наказание за свою провинность вы отбыли, держать вас сверх меры я не имею права. А посему до следующего раза, Пётр Анисимович.

Ну что сказать, мы оба были заложниками императорского указа об обязательном образовании дворянского сословия. Меня не имели права выгнать из гимназии, и окончить её экстерном я также не мог. В день восемнадцатилетия гимназистам предстояло пройти инициацию под присмотром учителей.

Привлекать к ответу родителей за нарушение дисциплины их чада? Было дело, вызывали. Матушка высказала мне своё неудовольствие и попросила начальника гимназии не делать мне скидок. И я держал ответ за своеволие, причём весьма жёсткий. Карцер это вам не баран чихнул. Тут ведь и здоровье оставить можно, а потом на лекарей разоришься.

Таил ли я обиду на матушку? Вот уж нет! Она имела со мной откровенный разговор и заверила, что достаточно одного моего слова о предвзятости учителей, и она камня на камне не оставит от школы, а когда перешёл в гимназию, то грозилась разобрать и её. И я ей верил, она может. Вроде бы и обычный капитан посадского войска с невысоким пятым рангом, но имеет заслуги и значится на особом счету.

Выбравшись из подвала, я подмигнул дворнику Кузьмичу и, замерев под солнечными лучами, с наслаждением потянулся, сжимая в руке папку с листами. Красота-то какая! За зиму успел соскучиться по настоящему теплу, а тут ещё и карцер с его ночной жизнью. Морозы и распутица уже позади, но по-настоящему тепло только на солнце, стоит зайти в тень, как тут же ощущается стылость, идущая от земли и стен.

— Петя!

Ко мне подбежала сестра и с ходу повисла на шее, звонко чмокнув в щёку. Мальчики и девочки обучаются в смешанных классах, чего в известной мне истории не было и близко. Разве только проживают в разных корпусах, да ещё и отделённых друг от друга высоким забором. Но сейчас утро, гимназисты готовятся к новому учебно-трудовому дню, а потому ворота пансионов открыты и доступ на общую территорию свободный.

Особенности этого мира, где многое завязано на силу дара. У простецов царит безоговорочный патриархат, а вот у дворян всё неоднозначно. На законодательном уровне главой семьи считался тот, у кого выше ранг. В нашей семье у отца только четвёртый, а потому для всех глава семьи матушка. Но это лишь на людях, а так слово батюшки закон. Было дело, я как-то брякнул ему «батя», так он лично отходил меня кожаным ремнём пониже спины. Больше я подобные эксперименты не повторял.

— Лиза, ты чего прыгаешь, как маленькая. Выпускница же как-никак, — воровато чмокнув сестру в ответ, расцепил я её руки у себя на шее.

— Ой, ладно, можно подумать! Пусть завидуют молча!

— Да на учеников плевать, гляди, как бы матроны ваши не приметили и не наказали за неподобающее поведение.

— Елизавета Анисимовна, я бы советовал вам прислушаться к словам вашего брата, — послышался сзади голос Иванова, поднявшегося из подвала следом за мной.

— Здравствуйте, Александр Владиславович, — тут же отстранилась и потупила взор Лиза.

— Здравствуйте, барышня, — поздоровался он и прошёл мимо нас.

— Петя, что скажу! Меня Ганина Лена в воскресенье пригласила на день рождения, — с нескрываемым восторгом произнесла Лиза.

Вообще-то, подавляющее большинство подданных российской короны даже не помнят точную дату рождения. Зато все непременно отмечают именины, почитая святого, в честь которого было дано имя. Но дворяне непременно отмечают восемнадцатилетие, так как именно в этот день проходит инициация. Масштабы торжества зависят от силы свечения плетения стихии, по которому можно предположить, насколько сильный одарённый явился в этот мир.

Ганины, похоже, не сомневаются в своих генах и решили закатить пир горой. Как показывает статистика, они имеют все основания полагать, что Елена Гордеевна станет достаточно сильной одарённой. И то, что она первый ребёнок, ей только в плюс.

— Лиза, не вязалась бы ты с боярышней. Не твоего поля ягода. Мало что мы из посадских дворян, так ещё и дар у нас изначально слабый, а ты третий ребёнок. Матушку тебе не переплюнуть, хорошо хоть, вровень выйдешь.

— Лена не такая, — обиженно стрельнула в меня взглядом сестра.

— Сейчас не такая, после станет такой.

— Петя, ну вот зачем ты так? Думаешь, что если на тебя косятся…

— Лиза, а вот это вообще тут ни при чём. Я на своём даре уже давно поставил крест, поэтому рассчитываю не на Силу. И тебе советую, будь собой, не засматривайся на тех, кто тебя никогда не примет ровней.

— Ты здоров? — вскинув головку, поинтересовалась она.

— Здоров, — со вздохом ответил я.

— Вот и слава богу. Пойду готовиться к занятиям. — Она резко обернулась, взметнув юбку мундирного платья, и унеслась прочь.

Вот же егоза! Потом ведь сама плакать будет. Ладно, пусть набивает шишки. Это только гении способны учиться на чужих ошибках, остальные всё больше на собственном горьком опыте. И да, не смотри, что мне суммарно шестьдесят семь лет, я тоже порой такие коленца выделываю, что хоть стой, хоть падай. Ага. С учётом возраста я далеко-о-о не гений.

Миновав гимназический двор, я вошёл в распахнутые ворота внутреннего дворика мужского корпуса. Пока пересекал его, попутно здоровался со встречными гимназистами. Конечно, среди них хватает тех, кто относится ко мне предвзято из-за заведомой никчёмности моего дара. Но, во-первых, подавляющее большинство дворян не могут похвастать большими достижениями на этом поприще, а дети зачастую идут по стопам своих родителей. И во-вторых, искра дара есть в каждом из нас, это установленный факт, но сейчас мы все самые обычные люди и можем рассчитывать лишь на собственные силы.

Я поднялся по лестнице на четвёртый этаж, где проживал наш класс, и, едва оказавшись в коридоре, увидел боярича Ворохова, нависшего над Смирновым, поместье родителей которого находится по соседству с нашим. Иван постоянно зачитывается приключенческими романами, неизменно ассоциируя себя с их героями, но по факту редкостный трус. Пару раз я пытался заставить этого хлюпика заниматься спортом и учил драться, что могло бы повысить его самооценку и вселить уверенность в себе. Однако не преуспел в этом, Ванька очень быстро сбегал от меня, ну а я не готов тащить, тянуть и толкать в светлое будущее.

–…Сударь, вас ведь никто не неволил, вы сами просили меня продать вам стилет, обязавшись выплатить его стоимость, — разведя руками, довольно нагло произнёс боярич Ворохов.

Глеб в свои семнадцать уже здоровый верзила, но вскоре обещает и вовсе вымахать в косую сажеть в плечах. Во всяком случае, он весь в отца, а тот настоящий богатырь. С ним всё время ошиваются четверо подпевал, и эта пятёрка держит в кулаке весь наш класс.

Исключением являюсь только я. Мы просто делаем вид, что не замечаем друг друга. У меня ещё со школьной скамьи сложилась определённая репутация. Пока не пришла пора почувствовать Силу, приходится рассчитывать лишь на свои силы и ловкость, а тут я могу удивить и не таких здоровяков. Даже инициация не больно-то изменит этот расклад, но уже в течение первого года я превращусь в аутсайдера.

— Да, но я не думал, что окажусь столь стеснён в средствах, — возразил Смирнов.

М-да. Похоже, соседу втюхали клинок, и вот теперь настал час расплаты. Того и гляди ещё и на счётчик поставят. Это насколько же нужно головой заболеть, чтобы вязаться с Вороховым и компанией. Неужели нескольких лет недостаточно, чтобы понять, кем является боярич.

— Здравствуйте, господа, — не смог я пройти мимо.

— Чем-то можем быть полезны? — полуобернулся ко мне Ворохов.

— Просто хотел уточнить, о каком стилете идёт речь.

— Вас это не касается, сударь, — достаточно вежливо, но с нажимом произнёс боярич.

— Конечно же, касается. Мы с Иваном с пелёнок знакомы и являемся соседями. Ваня, что за клинок?

— Пётр, право… — начал было Смирнов.

— Покажи, — оборвал его я.

Паренёк расстегнул пуговицы кафтана на уровне пояса и извлёк из-под полы стилет в ножнах. Нарядная вещица — ножны, рукоять и крестообразная гарда украшены цветным стеклом, ну чисто самоцветы. Я извлёк клинок из ножен, осмотрел сталь, попробовал на изгиб, после чего глянул на Ивана.

— И сколько?

— Послушайте, сударь… — снова начал было Ворохов.

— Во сколько вы оценили сию вещицу? — переадресовал я вопрос бояричу.

— Это касается только нас.

— Я уже сказал, что это не так. И потом, разве я не могу прийти на помощь моему соседу в затруднительной ситуации? — Я остановил дёрнувшегося было Ивана, положив ладонь ему на грудь.

— Пять рублей, — слегка задрав подбородок, наконец ответил Глеб.

— За это? — искренне удивился я. — Иван, сколько ты ему уже отдал? Ваня, вперехлёст твою в колено, отвечай.

— Рубль пятьдесят, — со вздохом ответил Смирнов.

— М-да. Ты уже переплатил, дружище. Глеб Егорович, позвольте вернуть вам вашу вещицу, выплаченное же вам прошу считать неустойкой.

— Я не принимаю возврат.

— Конечно, принимаешь, — теперь уже наплевав на вежливость, произнёс я.

Сунул клинок в ножнах за полу его кафтана и, слегка оттолкнув, освободил нам с Иваном дорогу. Понимая, что тот проявит нерешительность, я ухватил соседа за плечо и увлёк за собой.

Боярич даже не пытался нас остановить. То ли дело в сновавших по коридору гимназистах и возможности появления учителей-воспитателей. То ли в том, что он был один, а за мной закрепилась определённая репутация. Не суть важно. Не стал лезть в бутылку, вот и ладно. Мне обратно в карцер как-то не хочется. Мало ли что я там завсегдатай, это вовсе не означает, что я получаю удовольствие от нахождения в камере.