Рождённые Заново

Константин Александров, 2023

В этой книге вы увидите, как линии судеб на разных ладонях пересекаются между собой. Новеллы о жизненном пути. Петли и круги. Общая для всех история, но через которую открывается новый, непостижимый ранее, духовный мир. Привычный же, оказывается только картиной, висящей на стене.Наступает кризис, который герои не в силах преодолеть сами. И разочаровавшись – медленно погибают. Они, как слепые, не видят выхода. Мысли о собственной смерти уже не кажутся им ужасными, а принимаются, как лекарство, освобождающее от душевных мук. И тогда им на помощь приходит человек, знакомством с которым, раньше пренебрегали. Они должны отказаться от прежней жизни, признать свою слабость, обратиться за помощью. И умереть! Умереть для этого плотского мира, умереть для его страстей, умереть для греха. Умереть, чтобы родиться заново. Стать младенцем, на заботливых руках Отца. Получить исцеление для израненной души. Наполнить свою жизнь смыслом. Получить второе рождение.Стать ― Рождёнными заново!

Для чего человек рождается? Почему? Если всё свести к продолжению рода, популяции, то вроде, как и понятно. Но, почему папа и мама так хотят продолжить популяцию? Инстинкт — скажете вы? Возможно. Но, почему родители так любят своего ребёнка? Своего — в сто раз больше, чем любого другого из популяции?

Они точно узнают своего из тысячи по голосу и цвету волос! Но главное то, что их малыш, действительно, такой единственный и неповторимый. И у каждого свой характер. Что же делает каждого ребёнка, каждого человека — неповторимым?

Душа. Да, душа и есть, то самое, Я, что делает человека уникальным! Ведь из восьми миллиардов людей нет точно такого же, как Вы? Правда, же — нет?!

Но, кто даёт новорождённому человеку душу — именно эту душу? А раз даёт — значит, может и забрать? Можно ли человеку потерять то, что ему дано свыше, тем более то, что дано бесплатно, просто так, даром? Потерять то, что нельзя ни взвесить, не потрогать. Так может ли человек потерять свою душу? Потерять себя? Потерять своё Я? А если может потерять, то может ли потом найти? Можно ли убить душу или продать? Бывает ли так, что душа мертва, а тело ещё живо? И что тогда делать? Или ещё не мертва она? Можно ли изменить свою жизнь, поменять свою судьбу? Можно ли прожить две разные жизни? Можно ли умереть и заново родиться? И понять, что это опять Я? Какие законы определяют путь человека?

Многие мудрецы и богатеи, строят виллы и замки, покупают яхты, живут в роскоши, но после недолгих мытарств умирают, так как не вечно, а тленно тело человека. Но ничего не могут забрать с собой! Замки и яхты используют другие и растрачивают. Их заносит песком и смывает волна. И вот нет уже и человека, нет богатств, нет славы — ничего не осталось. И сгнили борта у яхты, и сдали в металлолом начищенную медь! Для чего он жил тогда, если, как животное старое, умер, и следа не оставил? Опять стал прахом земным. Для чего приходил на землю? Ведь всё земное — суета, а суть плоти — томление духа! Так есть хоть что-то, что живо вечно?

Капитан.

Капитан — не всегда был капитаном. Когда-то он был лейтенантом. Да, что там лейтенантом! Ему самому было бы очень интересно заглянуть далеко назад, за горизонт судьбы, в то далёкое время, когда он был ещё совсем молодым — школьником, потом курсантом. Но это время было уже почти недоступно для воспоминаний, ибо бесконечно вращающийся калейдоскоп жизни давно сбросил тот рисунок и никто уже не может ― ни вспомнить, а тем более восстановить, какой он был.

А событий было столько, что Капитан уже не мог представить себя маленьким ребёнком, школьником, курсантом. Эту часть жизни как бы отрезало, как будто её и ни было. Он сразу родился лейтенантом. Точнее, так ему казалось сейчас. Потому что жизнь от лейтенанта до Капитана была совсем не похожа на жизнь до лейтенанта. Непохожа так, что правильнее было бы сказать, что это две разные судьбы, причём у двух разных людей. Точно так. Это были совсем разные люди и совсем разные жизни.

— Товарищ майор, а почему именно мы это делаем? Это же ужасно!

— Мы должны это делать. Это наша же работа! Грязная, тяжёлая, но работа! И никто, кроме нас, эту работу не сделает!

— Крышевать барыг и развозить наркоту по притонам — это наша работа?!

Оба замолчали. Майор, то ли обдумывая ответ, то ли ища причину, чтоб не отвечать. Лейтенант — испугавшись своей дерзости.

— Извините, — первым заговорил лейтенант.

— Ничего, лейтенант, нормально! Не ты один задаёшь эти вопросы. Я когда-то тоже не понимал порядка вещей. Так, что не ты первый, не ты последний.

То, как ты представляешь нашу работу — это очень узкий, я бы сказал обывательский, взгляд на жизнь! А настоящая жизнь — гораздо сложнее! Вот ты сказал — ужас! Да, я тут полностью с тобой согласен. Но этот ужас видим мы, с этим ужасом живём и работаем — тоже мы. А обывателю лучше не знать об этой части жизни, лучше совсем не знать. Этому в школе не учат, а обычный человек вообще не понимает, что и как с этим делать. Он беззащитен, он не готов, он не хочет! Не хочет, не только действовать и решать проблему, но и вообще о ней слышать.

— А мы?

— Да, мы. Это мы должны избавить обывателя от его кошмара! Сохранить его тёплый мир с котлетой, пивом и телевизором. Пусть занимается физкультурой, ходит на родительские собрания, изменяет жене, повышает показатели на работе и болеет за «Спартак». Пусть живёт в своём мире. В мире людей. Ему нужны ― спокойствие и безопасность.

А для этого есть мы. Понимаешь? Хозяин тёмного мира, каждый день требует жертвы. Как сказочный дракон или Змей Горыныч. Но те — сказочные персонажи. А Хозяин тёмного мира абсолютно реальный! Ты про духовный мир что-нибудь слышал?

— Так, немного…

— Так вот, есть огромный духовный мир, там действую тёмные и светлые силы. Ты его не видишь, не ощущаешь, но его законы непреложны, неизменны и неумолимы. Они просты и суровы, но все живут по ним, как бы этого не замечая. Но те, кто нарушает эти законы — погибают. Сначала они погибают духовно, а потом и физически, потому как физически невозможно жить, если душа погибла. И чем раньше человек познает мир духовный, начнёт понимать его законы, тем лучше для него.

— Но вы говорили о хозяине тёмного мира.

— Да, Хозяин тёмного мира не выходит за границы своих владений, пока получает свою жертву. И мы ему эту жертву предоставляем. Страшно даже подумать, что будет, если он не получит свою жертву и выйдет за границу тьмы!

— Если я правильно понял, то мы слуги тёмных сил, слуги Хозяина тёмного мира?

— Это было бы очень просто, но это не так. Мы работаем в серой зоне, на границе тьмы и света. Мы пограничники.

— Но мы же можем этого не делать! И скорее всего, многие из тех, кто сегодня получат свою дозу, скоро умрут. И мы доставляем им это зелье! Но они могли бы жить!

— Те несчастные, которые получат сегодня свою дозу и отправятся прямиком в ад и есть те самые жертвы! Но не мы их ищем, они сами поклоняются хозяину тьмы и идут в ад, к своему господину. И никто не в силах остановить этот процесс. Завтра будет новая жертва, так как кровь на жертвеннике — не должна остывать! И так до искончания века, пока человеки живут на планете Земля, а она вращается вокруг Солнца! А наша работа доставить жертву на этот алтарь! И мы эту доставку ― обеспечим!

— Как-то это всё немного странно и страшно! И главное — почему мы?

— Понимаешь, лейтенант, в истории было много идеалистов — социалистов, утопистов и даже коммунисты были. Все они проповедовали самые светлые стороны в человеке и отрицали тёмные. Их идеи ― легко овладевали массами, их проповеди становились религией, и начиналось строительство светлого будущего. Обрати внимание, конкретно ― светлого! И в этом светлом будущем должны были жить такие же светлые люди, добрые, трудолюбивые, самые прекрасные. И все служили другим богам, а чаще всего вообще отрицали наличие души в человеке и духовного мира.

Что здесь говорить про хозяина тёмного мира? Годами не было ни одной жертвы. Алтарь пылился. Люди были сами хозяева своего счастья! Но так думали только они! А как известно, из истории, то все эти походы к светлому будущему, призывы к свободе, равенству, братству и демократии всегда заканчивались реками крови!

То, что тщательно старались скрыть, не замечать в человеке, за лозунгами и маршами, в критический момент выходило наружу. Выходило всё самое мрачное, ужасное, злобное, отвратительное то, что было спрятано на дне его души. Хозяин тёмного мира просто ждал. И жертва, которая не была принесена хозяину тьмы, увеличилась в десять, сто, тысячу раз. И тьма поглощала всех — и правых, и виноватых.

— И почему так происходило?

Потому что пограничники ушли из серой зоны! Такие, как мы, лейтенант. По этому, мы должны быть! И мы будем! Мы нужны при любой власти, при любом строе! Мы нужны для баланса сил. Иначе — очередная катастрофа. Баланс должен быть, иначе система идёт вразнос. Да, мы не ангелы, но мы и не бандиты. Мы — балансируем систему! Но это внешняя, большая система, но и малой системе нужен баланс! Понимаешь?

— Пока не очень…

Ну вот. Смотри! Ты, я, мы, отдел, ОВД, ГУВД… Мы все решаем общую задачу. Мы единая система. Понимаешь?

— Вроде да…

— Вроде. Смотри. Поскольку мы находимся внутри системы, являемся её частью, винтиками и шестерёнками, если хочешь. Но, мы должны работать так, чтобы не вносить дисбаланс в работу всей системы. А система защищает нас, помогает нам, чтоб не нарушить работу всех. Потому как, если засбоило на нижних этажах — резонанс идёт по всей системе… То есть общее, целое зависит от части, а часть от целого. Вот такая диалектика жизни. Смекаешь?

–Да, круто. Как всё сбалансировано!

— Ну, теперь понял?

— Товарищ майор, а давайте так: Вы отдаёте приказы, а я их выполняю, но в рамках закона!

— Ты меня как будто не слушал? Я перед кем здесь полчаса распинался? Мы здесь не приказы выполняем, а дело общее делаем! У нас, в нашем коллективе, всё общее и проблемы, и радости, и доходы, и расходы. Каждый понимает ответственность за своих товарищей. Но, коллектив у нас мужской и дружить умеют, но и спросить могут. А ты — приказы, законы! Понял?

–Угу…

— Ну, вот и хорошо! Как говорится — вливайся!

Рудольф

— Сынок, иди, поешь! Всё уже готово!

— Чего орёшь? Иду! — Рудольф с неохотой оторвался от компа и пошёл в гостиную, где был накрыт обеденный стол. Он с пристрастием оглядел стоящее на столе.

— Это что?

— Обед,― осторожно сказала мама.

— Я тебя спрашиваю, что на обед! ― напористо настоял Рудольф.

— Борщ и котлеты.

— И ты думаешь, что я это буду жрать?

— Сынок, ну почему — жрать? Просто пообедаем.

— Сама это жри!

Рудольф развернулся и пошёл в свою комнату, на второй этаж. Отношения Рудольфа с матерью совершенно не складывались.

Родители были люди старой формации — «совки», как называл их Рудольф. Отец, в советское время занимал высокую должность в администрации, был начальником городского транспорта — «начальник транспортного цеха», как он сам над собой подтрунивал. Удачно сориентировался в новые времена и возглавил, крупнейшее в области, транспортное предприятие. Мать всё время была при нём домохозяйкой. Встречала с работы, кормила ужином. С утра провожала. Всегда гладила свежую белую рубашку «на выход».

Рудольф был единственным сыном. Учился неплохо, но ничего особенного. Но когда у отца появились финансовые возможности, то выбор обучения не ограничивался ничем, и Рудольф уехал доучиваться заграницу, в Америку. Тогда это было модно, дорого и престижно.

Рудольф уже почти закончил учёбу, когда умер отец. Не выдержало сердце ― инфаркт. Это случилось в ста километрах от города, и довезти до больницы так и не успели. На похороны Рудольф не поехал, сославшись на учёбу.

Появился только через полтора года, уже повзрослевший, с амбициозными планами. Америка сделала своё дело. Рудольф приехал в «непросвещённый совок» и очень от этого страдал. Ещё он жалел, что не принял участие в распределение наследства. Партнёры отца несильно занизили стоимость его активов, выкупили долю за хорошие деньги. У вдовы осталась приличная сумма на счетах и несколько объектов недвижимости, помимо загородного дома, в котором она проживала. Но Рудольф подал на мать в суд.

— Сынок, если тебе нужны деньги, то ты скажи! Зачем на меня в суд-то подавать? Мы же родные люди!

— Ты мошенница и обманула меня!

— Я? Сынок, ты что?

— Я не собираюсь у тебя выпрашивать по пять долларов на жвачку!

— Сынок, но зачем так-то! Я дам тебе столько, сколько тебе нужно!

— Два миллиона долларов!

— Сынок, но зачем тебе столько?!

— Я знаю, зачем это мне! А вот тебе зачем, то понять не могу! Разве, что капусты на весь мир насолить! И я не собираюсь тебе объяснять зачем, но хочу забрать свои деньги и уехать из этого совка!

— Уехать?! Из совка?!

— Что ты за мной, как попугай повторяешь? Я ― ясно выразился!

— Но там нет столько наличных денег!

— Продай две квартиры, я уже нанял риэлтора. Куда тебе столько?

— Да мне-то и не надо! Всё равно всё тебе достанется!

— Достанется?

— Ну, да. В наследство.

— Я не собираюсь ждать, пока ты кони двинешь! Жить мне нужно сейчас!

— Но зачем так много денег сразу-то? Это же опасно! Мало ли что?

— Мало ли что? Это у вас здесь в совке бесконечное «мало ли что»! Я здесь жить не собираюсь!

В суде подписали мировое соглашение. Рудольф получил запрашиваемую сумму, но никуда не уехал. Жил в доме с матерью, но разговоров и общения не получалось. Рудольфа раздражало в матери всё! Но главное ― это её совковость! Её привычки, её слова, её восприятие мира, её бесконечная забота и попечительство. Он считал себя открытым миру человеком дела, который не собирается размениваться на сантименты, поддаваться чувствам, отказываться от рационального.

Он строил планы по развитию финтех стартапа в Америке и не хотел принимать материнские заботы, чтоб не перенять от неё такие же совковые манеры. Совок, а совком он считал всю территорию бывшего Советского Союза и его окрестности, он презирал, не любил и боялся. Боялся заразиться этой сентиментальностью, привязаться к этой территории, к её смыслам. А воплощением совка перед ним выступала ― мать! Она была носителем этого прочного совкового кода. И Рудольф всячески старался избегать общения с матерью, родственниками и бывшими друзьями.

Теперь у него был другой круг общения ― прогрессивная молодёжь, которая называла себя золотой. У всех были умопомрачительные планы, но ближайшим местом их реализации был Лондон. А дальше уже ― Америка. В совке никто оставаться не собирался. Там, в этой компании, на одной из тусовок, он познакомился с Нелли. И у Рудольфа унесло крышу!

Нелли хоть и была на шесть лет старше Рудольфа, но была настоящей бомбой — секс-бомбой. И Рудольф пропал. Они снимали самые лучшие отели, объездили вместе все курорты, посещали все светские рауты, ужинали в самых дорогих ресторанах. Когда вечером, в отельном номере, Нелли скользила по нему, он боялся, что сейчас потеряет сознание. Они соединялись и не могли оторваться друг от друга. Они наслаждались друг другом, и Рудольф забывал о расставании с совком, об Америке, о бизнесе, о матери. Так продолжалось три месяца. Мать иногда звонила, но Рудольф, морщась, сбрасывал вызов.

— Давай поженимся и уедем в Америку! Рудольф стоял на коленях перед кроватью, держа в руках коробочку с кольцом, сверкающим бриллиантом.

Нелли улыбнулась, встала с кровати, прошла мимо, стоящего на коленях Рудольфа. Села за стол.

— В Америку? ― переспросила она.

— Да, в Америку! ― вдохновенно повторил Рудольф, поднимаясь с колен и с некоторым недоумением посматривая на Нелли, сразу не согласившуюся принять такое заманчивое предложение.

— Рудольф, ты хороший парень, мы классно проводим время, нам хорошо вдвоём.

— Тогда, выходи за меня замуж!

— Понимаешь, Рудольф, замужество и семья ― это очень серьёзный шаг!

— А мои намерения самые серьёзные! ― по-юношески повысил голос Рудольф.

— Хорошо, давай обсудим наши намерения, чтоб после не жалеть о совершённом.

— Конечно! Мы же современные люди, а не совки какие!

— Ты знаешь, что я была уже замужем?

— Ну, нет. Ну и что? ― Рудольф с недоверием и какой-то детской обидой посмотрел на Нелли.

— У меня есть дочь.

— Дочь? У тебя?

— Да, у меня! Моя дочь!

Рудольф стоял, открыв рот, до сих пор не выпуская из рук коробочку с подарком. Он никак не ожидал такого поворота событий. Не то, что он был категорически против дочери Нелли, но он не мог понять, как он вообще об этом не подумал, как он не смог предположить очевидное! То, что у Нелли до него была своя жизнь! Своя!

— Что молчишь? ― после затянувшейся паузы спросила Нелли. Или мы уже не едем в Америку?

— Едем! ― решительно сказал Рудольф и протянул кольцо Нелли.

Нелли плавно, по-кошачьи, подошла к Рудольфу и взяла кольцо.

— Красивое, ― сказала она, разглядывая бриллиант. Дорогое, наверное?

Рудольф смешно поморщился, желая показать, что это всё мелочи.

— Ты выйдешь за меня замуж? ― срывающимся голосом опять спросил он.

— Да! Если ты обещаешь любить меня и заботится обо мне.

— Обещаю!

Нелли обняла его и нежно потянула к себе. Через неделю они расписались.

Мама ждала Рудольфа уже третью неделю, а его всё не было. На звонки он не отвечал, всё время сбрасывал вызов. Занят, наверное, ― думала она. Почему он такой стал?

Она пыталась пролистать в обратную сторону свою жизнь и понять, где она сделала что-то не так, где она стала так виновата? Но пока она не находила ответа. Рудольф всю жизнь был окружён лаской и заботой, слава Богу, что финансовые возможности всегда были. Естественно, это по советским меркам, но джинсы и магнитофон у Рудольфа были у первого в классе. Нельзя сказать, что Рудольф был избалованным, но отказа практически не знал ни в чём. Отец, конечно, старался дать сыну самое лучшее, но сам был постоянно на работе и обычно компенсировал своё отсутствие хорошими подарками.

С матерью у сына были странные отношения. С одной стороны, Рудольф был любимый сын, и мать в нём души не чаяла, но с другой, уже с юных лет он смотрел на мать, как на домашнюю прислугу. Подай, постирай, дай поесть, убери, отстань. Она не обижалась, но всё время старалась угодить сыну. Уже в подростковом возрасте, как только из-за границы подули свежие ветры перемен, Рудольф ещё больше отдалился от матери.

Принесённые ветрами свободы идеи захватили его полностью. Отовсюду рассказывали о прогнившей системе, о лжи и репрессиях. Рудольф несколько раз обращался за разъяснениями к отцу, но тот только отмахивался и говорил, что не позволит развалить предприятие, не оставит город без транспорта. Мать ничего не могла сказать, кроме того, что история всех рассудит. Но Рудольфу нужно было всё решить сейчас, а не ждать развития истории. Как-то само получилось, что воплощением серости и косности старой системы для Рудольфа стал самый близкий ему человек ― мама. Переживая в себе эти чувства, Рудольф как будто мстил матери, только за то, что она была. Он не мог принять того, что его мать именно такая. Ему было стыдно за неё. И отказывался признавать её, как очевидный факт.

Сейчас их отношения совершенно разладились. И это не были отношения уехавшего за море сына, сохранившего тепло родного дома. Это было ледяное чувство полного непринятия и забвения. Он ничего не сказал матери о свадьбе. И они с Нелли и её дочерью отправились в Америку.

В Майами было прекрасно всё. Погода. Океан. А главное ― Свобода.

— Ты чувствуешь, насколько здесь другой воздух? Как здесь легко и свободно дышится?

— Да, у океана воздух совсем не такой, как в городе.

— Нет, ты не поняла ― это воздух свободы!

Нелли с недоумением посмотрела на Рудольфа.

— Знаешь, я и в Москве себя неплохо чувствовала.

— Ты этого просто ещё не замечаешь!

— Да, возможно.

Рудольф сразу погрузился в дела. Бесконечные встречи с коллегами, партнёрами, инвесторами, совещания совета директоров. Стартап Рудольфа набирал обороты, хотя и требовал постоянных инвестиций. Домой приходил поздно, сильно уставшим, но окрылённый грандиозными планами. Дочка ходила в местную элитную школу, занималась в многочисленных кружках и уже бегло щебетала по-английски.

Нелли занималась дочерью, посещала фитнес-центр, СПА-салон и светские мероприятия. А таких, на этой части побережья, было немало. Все заезжие артисты старались выступить перед уважаемой публикой. Многие артисты имели недвижимость прямо в городе или его окрестностях. С большинством из них Нелли перезнакомилась в дочкиной школе и на многочисленных светских мероприятиях. С некоторыми даже подружилась.

— Как ты думаешь, дорогой, не пора ли мне поменять машину? ― с хитрой улыбкой поинтересовалась Нелли.

— Машину? ― удивился Рудольф, он совсем недавно вернулся домой и только опустился в кресло с бокалом виски.

— Да, я уже договорилась в салоне. Цвет ― просто умопомрачительный!

— Цвет? — растерянно переспросил Рудольф.

— Да, такого цвета нет ни у одного Кайена в городе. Я буду просто олицетворением успеха!

— Да, конечно, но мы же только в прошлом году купили тебе новый БМВ!

— Я его сегодня продала. Мне нужны были деньги, а у тебя я не хотела просить.

— Хорошо, но ты просишь у меня новую машину!

— Рудольф, машина ― это не развлечение, а производственная необходимость. Да и безопасность во внедорожнике гораздо выше! Ты же обещал о нас заботиться!

— Да, но…

— Ты не купишь мне машину?

— Куплю, но…

В новом Кайене Нелли смотрелась просто королевой. Все прохожие на тротуаре оборачивались на великолепную блондинку в шикарном авто. Ну и цвет. Такого точно не было во всём городе.

Рудольф, конечно, был рад угодить жене, но последнее время с финансами была напряжёнка. Его проект постоянно тянул инвестиции, а переговоры с потенциальными инвесторами всё смещались вправо, так как проект всё никак не мог выйти на заданные показатели. Роскошная жизнь в Майами требовала серьёзных расходов.

Нелли вела блог о релокации и новой жизни за границей для планирующих переехать. Но это было просто смешно для Рудольфа, и он радовался только тому, что в этот проект требуются минимальные инвестиции. Но Нелли начала продавать местную недвижимость, и дела у ней шли совсем неплохо. Во всяком случае, она за ужином часто рассказывала ему об успешных сделках на сотни тысяч долларов.

Однажды вечером, Нелли с упоением рассказывала об успешной реализации крупного объекта — огромного пентхауса с видом на бескрайний океан.

— Когда-нибудь и у меня будет такой же! ― пророчествовала Нелли.

Рудольф сделал шаг к ней, нежно обнял её и сказал на ушко:

— Дорогая, мне нужно с тобой кое о чём поговорить, но я даже не знаю, как начать этот разговор.

— Рудольф, говори прямо, ― насторожилась Нелли, слегка отстраняясь от него.

— Ты не могла бы одолжить мне пару сотен тысяч для развития нашего проекта, ― с трудом выдавил из себя Рудольф.

— Одолжить? Рудольф, ты занят своим проектом! Ты вбухал в него огромные деньги! Ты меня об этом спросил, когда туда инвестировал?

Рудольф явно не ожидал такого ответа, и от удивления у него глаза полезли на лоб.

— Что ты так смотришь на меня. Ты взрослый человек. Мужчина. Ты планировал свою жизнь, мою и нашей дочери. А теперь говоришь мне ― займи деньги? Решай свои проблемы сам, но и про свои обязанности не забывай. Я не собираюсь инвестировать в твой стартап!

— До этого мы жили на мои деньги! Не хочешь ли ты рассчитаться со мной за себя и за свою дочь?

— Ты хочешь посчитать? Хорошо, к тебе приедут мои адвокаты. И если ты считаешь, что твои обещания любить меня и мою дочь, содержать нас, заботиться о нас ― уже ничего не значат, то нам стоит подумать о разводе. Заодно и посчитаем, кто, сколько и кому должен.

— Нелли, что с тобой! Я совсем не узнаю тебя! Что случилось? ― искренне воскликнул Рудольф.

— А себя ты узнаёшь? Я выходила замуж за миллионера и хозяина жизни, а не за нищего хлюпика, профукавшего кучу денег на свои бредовые идеи, а теперь просящий денег у жены!

— Но ты же знаешь, что сейчас готовится новый раунд инвестиций, и я выйду в серьёзный кэш! У нас будет куча денег!

— Вот когда будет, тогда и поговорим.

Выхода в кэш ― не получилось. Вмешался очередной финансовый кризис. Биржи дружно снижались, а инвесторы не хотели слышать о рискованных проектах. Все инвестиции Рудольфа превратились в пыль.

Разговора с женой больше не получалось. Она только презрительно смотрела на него и уходила к себе. Через две недели она съехала. Рудольф остался один в огромной квартире с шикарным видом, за которую ещё предстояло оплатить счета. Адвокаты, которых Нелли наняла для бракоразводного процесса, преследовали его буквально по пятам. Впереди предстояли жёсткие разговоры с инвесторами о потерянных инвестициях.

Рудольф остался один на один со всеми проблемами одновременно. И как он не строил из себя утонченного современного буржуа ― он запил. Сразу и сильно. Когда, через две недели, полицейские вскрыли дверь в его квартиру, то им предстало ужасное зрелище. Нечто, едва похожее на бывшего Рудольфа, было не в силах подняться с загаженного им же пола, нечленораздельно мычало, совершенно не отдавая себе отчёта о происходящем. Полицейские вызвали скорую помощь. Нелли отказалась с ним общаться и навещать его в больнице. Через месяц за ним приехала мама и увезла в Россию.

В России Рудольфа осматривали лучшие врачи. Работали ещё старые связи отца. Мать хлопотала, как только могла, бегала где-то, с кем-то договаривалась. Рудольф восстанавливался очень тяжело. Полное равнодушие к происходящему. Он сильно похудел, почти не ел, ни с кем не хотел говорить, даже с матерью, но когда видел её, то начинал плакать и отворачивался к стене. Она не отчаивалась, но видела, что сыну лучше не становится.

— Да, полная апатия, полностью потерян интерес к жизни. Тут медицина, как говорится, бессильна.

— А что же делать, доктор? ― со слезами в голосе спрашивала мама.

— Ему нужен человек, с кем бы он начал говорить и через это возродился бы интерес к происходящему. Человек, который мог бы оживить его, возродить, что ли. Я даже не знаю. Вот вы мать, но с вами он не говорит потому, что чувствует огромную вину перед вами.

— Передо мной? Так за что?

— Видимо, есть за что! Подумайте, кому бы Рудольф мог доверить самое сокровенное. Тайны своей души, так сказать!

— Кажется, есть у меня такой человек! Старый друг мужа моего. Он и Рудольфа ещё малышом помнит, а Рудольф его любил. Правда ― давно это было.

— Вы подумайте. Поговорите со своим знакомым. Тут дело очень деликатное. Но время терять уже нельзя. На одних лекарствах долго не протянешь! Поторопитесь!

А она, уже давно, самим сердцем понимала, что тут уже не до долгих раздумий!

— Сергей Дивеевич, на вас одна надежда. Вы же помните, как Рудик любил вас? Помогите! Пожалуйста!

Мать уже просто рыдала в трубку, совсем не слушая своего собеседника.

Через месяц Рудольф и Сергей Дивеевич уже гуляли по парку.

— Сергей Дивеевич, вот вы правильно всё говорите, о покаянии и прощении, слова из Писания приводите, а в жизни же всё не так! Не бывает так вот просто!

— В жизни, Рудольф, действительно не бывает всё так просто. Но это в нашей земной жизни. Человек сам придумывает себе условности и всё усложняет, а потом сам в этих условностях и тонет. Но у Бога всё просто. Просто только потому, что он сам всё создал и знает все законы, по которым этот мир живёт.

— Бог-то, конечно, знает, а нам, как в этом всём разобраться?

— Нам слова Господа и его наставления через Писание даны и через пророков сказаны. Помнишь картину «Возвращение блудного сына» Рембрандта, что в Эрмитаже висит?

— Да, конечно, помню!

— А саму притчу Евангельскую, по которой сюжет картины сложился? Помнишь?

— Плохо. Скорее нет. Сюжет о том, что сын вернулся?

— Сюжет о том, что сын, получив наследство от отца, возгордился, бросил отца и братьев, поехал искать лучшей доли. Но всё наследство промотал. А в милость отца не верил, потому что сам был чёрств душой. Даже решил к отцу своему в работники наняться, так он не верил прощение своё!

— Понимаю. Вот и я боюсь, что мама не простит меня! Столько я ей плохого сделал, может, даже больше, чем тот сын из библейской притчи!

— А ты дослушай до конца. Простил его отец и принял! И не как раба, а как сына и снова сделал его наследником своим! И рад был безмерно!

— Понятно, что рад. Сын же вернулся.

— Нет, не вернулся, а родился! Заново родился! Потерял старик сына своего, умер тот для него и братьев своих, а теперь снова родился для всех их! И нет больше радости для родителя, чем рождение ребёночка!

— Думаете, простит?!

— Сердце материнское ― всё сможет простить своим детям! Заново обрести сына ― разве это не счастье и радость для матери?! Будь только и ты искренним, не забывай уроки жизни. Они нам на то и даются Господом, чтоб мы лучше становились и принимали законы Его за Истину, а не суету мирскую за законы! Ревностно следит Господь, как мы к своим родителям относимся! Потому видит в этом и отношение нас к Нему ― Отцу нашему небесному! Так сказано в Писании:

Почитай отца твоего и матерь твою, как повелел тебе Господь, Бог твой, чтобы продлились дни твои, и чтобы хорошо тебе было на той земле, которую Господь, Бог твой, даёт тебе.

Заповедь дана нам такая. А мы гордецы, всё только о себе печёмся, а родителей ― стыдимся! Но для этого и испытания Господь нам даёт, чтоб мы глаза свои слепые открыли и на мир взглянули. Вот смог бы ты ещё год назад подумать о том, что сейчас тебя беспокоит?

— Нет, конечно! Точно, как слепой был!

— А всё гордыня человеческая. Она первопричина каждого греха и любимая ловушка лукавого. Вот, чуть смирил гордыню, не только о себе думать стал, но и о матери пожилой вспомнил, тут же открылись глаза твои, и ты сам себе удивляешься, как таких простых вещей не видел и не понимал!

— Да, точно так!

— Так, что для Господа, очень важны наши отечески-сыновни отношения! И многие испытания приготовлены нам, чтоб мы к ним вернулись и поняли их высочайший смысл! Как сказано в Писании: Вот, Я пошлю к вам Илию пророка, пред наступлением дня Господня, великого и страшного. И он обратит сердца отцов к детям и сердца детей к отцам их, чтобы Я, придя, не поразил земли проклятием. Вот так!

— Так, думаете, простит?

— Уверен! А вот и она идёт! Так что ― дерзай!

— Ну, я пошёл?

— С Богом!

Макс

Бизнес. У Макса когда-то был бизнес. Ну, как был ― бывший одноклассник Серёга пригласил в партнёры. Сначала всё шло чин чинарём! Офис, переговоры, секретарша ― все дела. Торговали каким-то оборудованием немецким. Типа официальное представительство. Но, за полгода, Макс, сначала, слил все финансы компании, а затем почти всё имущество, до которого смог дотянуться.

Когда скрывать очевидное стало невозможно, Серёга вызвал Макса на серьёзный разговор. Что называется ― забил стрелку.

— Ты что творишь?

Макс ухмыльнулся.

— Ладно, ― сказал Серёга, не хочешь по-хорошему? Будет по-плохому! Если деньги не вернёшь, то я пишу заявление в полицию. Неделя срока тебе!

Макс опять ухмыльнулся.

— Чего ты лыбишься?!

— А теперь, послушай меня, мой дорогой друг. Конечно, я могу попросить своих знакомых торчков, и они за то, чтоб на неделю хорошо зависнуть или пырнут тебя в подъезде заточкой, или сожгут в машине вместе с женой и ребёнком. А менты?… Думаю, мы с ментами договоримся, тем более что вместе работаем. А вот что в этот момент будешь делать ты? Так что моё предложение такое. Не нравится тебе вести со мной бизнес? ОК. Расходимся бортами, как в море корабли. Я налево, ты направо. А вот этого всего экстремизма не нужно. Тебе же дороже выйдет. Так, что выбирай сам. У человека всегда свобода выбора! Так, что ты предпочитаешь?

Писать заявление Серёга не стал. Но и бизнес закончился.

Сергей Дивеевич

— Кто победил страсть, тот победил и печаль. Как больного человека видно? По бледному цвету лица, так и охваченный страстью обличается печалью. Ты, сынок ― болен сейчас. И тело твоё болит, потому как в душе покоя нет. Отведи грех и болезни отойдут. Ибо они нам даются за грехи. Страсть тебя поглотила и гложет, гложет. Если молчать будешь, то сожрёт тебя зверюга, не помилует. По тому, как не ведает он жалости. А сколько уже душ в жертву принесено идолищу этому? О-го-го! А сколько ещё будет, так как ненасытен он! Но, ты не смиряйся, не молчи, говори!

И не словами пустыми, а нутром своим ― сердцем, душой! Жива она у тебя! Не отнял её пока зверюга, не сожрал! Хоть и ходит совсем рядом, дух его поганый, зловонный кругом. Мерзко от этого душе твоей! Закричать она должна, взмолиться ― о спасении своём попросить, о милости безграничной! Самим духом своим отрекись от зверя! Но, сам всё равно не сладишь ― слаб человек, а хищник ― ой, как силён!

Сражайся с ним, крепи дух свой, а если как совсем невмоготу станет, так проси: Господи, помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй! И так повторяй столько раз, пока зверь не отстанет. Слова эти для зверюги ― страшнее пули! Ничего он с этим сделать не сможет и отступит! Только нужно, чтоб сердце твоё, душа твоя и всё твоё нутро взбунтовались бы против зверя! И если сладишь в начале, не отступишь, то потом легче будет! Но запомни! Не легко, а легче! А теперь прощай, с Богом!

Доктор.

— Сергей Дивеевич, ну кому вы всё это говорите? Во-первых, он ещё от наркоза отходит. А во-вторых у него челюсть в трёх местах сломана и сотрясение мозга. А про остальное ― я вообще молчу. В-третьих, это нарколыга, но везучий, зараза! Чудом остался жив, хотя ещё посмотрим. Что называется, на ладан дышит, за волосок зацепился, урод. Так что он не ответит ни сегодня, а может и вообще ― никогда.

— А я и не жду от него ответа. Мне его ответ ни к чему! Пусть ответит тому, кто решает. Хочет он жить, как мертвец, чтоб зверь доел его душу? Быть жертвой на алтаре тёмных сил? Или отказаться от прошлого, признать своё поражение, прогнать зверя лютого? Умереть для тёмного и родится заново, от Духа Святого? Если смирится, призовёт помощь, признает греховность свою, закричит каждой клеточкой, то будет жить! И никто этот волосок оборвать не сможет. Раз, как ты говоришь, чудом остался жив, то не просто так. Просто так ничего не происходит! Значит, готовит его Создатель, даёт ещё один шанс.

— Да, этому хоть шанс, десять шансов ― ответ один! Чуть оклемается, выйдет из больницы ― тут же на точку. И удолбится опять, скотина! Опять попадёт в какую-то историю. И если опять за волосок зацепится, то мне опять его собирать из тех запчастей, которые привезут. Нормальным людям отказываем! Типа мест нет, а нарколыг лечим! Гуманизация!

— Ты, сынок, судом человеческим судишь, а в нём всё хорошо, только милосердия нет. Всё правильно говоришь, только главного понять не можешь ― какова милость и любовь Божия! Когда душа заблудшая, человеческая из лап зверя вырывается на свободу, то радость в мире бестелесном происходит безмерная! Но, соглашусь с тобой, что если душу, освобождённую, без присмотра оставить, если не примет, душа влаги живительной, если останется пустой, то демон вернётся и ещё семерых приведёт, а тут уж и погибель близка. Так, в Писании сказано. С сотворения мира эта война идёт ― война за души людские!

— Да, Сергей Дивеевич, витиевато вы излагаете, как кружева плетёте! Аж дух захватывает! Но мы-то люди земные, материальные ― с миром духовным, бестелесным не общаемся, всё больше с наркоманами, да с придурками всякими. Не, ну вас я не имел в виду! Вот ваша выписка, вот заключение и не болейте больше! Всего вам хорошего!

— Спасибо, сынок! Храни Господь! Но знай, умереть для зла и заново родиться от Духа святого ― каждый может! В этом ― свобода! Свобода выбора. Подумай об этом! Бог даст, то свидимся. Спасибо тебе ещё раз.

Павел

— Слышь, пацан, как тебя там? Иди домой. Тебе уже сказали, что с двенадцати лет принимаем, понимаешь?

— Так мне двенадцать в октябре!

— Ну! Вот и приходи в октябре! Полгода ещё!

— Нет! Мне сейчас нужно!

–А мне всё равно, что тебе нужно! Правила такие! Понимаешь? Для всех! Иди уже домой!

— Не пойду!

Так, Пашка стал заниматься боксом. Зачем ему это было так нужно? Нужно, и всё!

Результаты пошли сразу. Пашка схватывал на лету, что в боксе важно. Из зала почти не уходил. Да и идти особо некуда. Дома несчастная мать с очередным своим кавалером. Пьянка, веселье и дым коромыслом. Пашка любил мать, жалел её, но слова от неё доброго никогда не слышал. Пашкой она давно не интересовалась. Привет, как дела? Как в школе? Пока. Школа? Нет, в школу Пашка ходил, но не на все уроки. Химию и биологию — терпеть не мог. Да и с учителями отношения не сложились.

Вот при первой же возможности он и бежал в зал, а уж уходил точно последним. Казалось, что ему вообще не нужно ни есть, ни отдыхать. Тренера не могли на него нарадоваться! Район, город, через два года Пашка выиграл область! Ещё через год ― республику! Талант, говорили в федерации. Хоть сейчас в сборную, вот чуть годков бы прибавить. Годы пролетели быстро, Пашка пахал, как проклятый!

Он не стремился к титулам и наградам — они сами его находили, но жизни вне зала он себе не представлял. Время шло. Пашка заявился на отборочный турнир, победитель которого должен был представлять страну на Европе! Турнир Пашка выиграл в одну калитку. Но, на Европу поехал ― другой. Тут Пашке стало обидно. Нет, его не очень интересовали титулы и регалии, но Справедливость!

— Где справедливость?! ― почти кричал Пашка на тренера.

— Эх, Пашка, Пашка! Где ты её, эту справедливость видел? Не всё ты знаешь, да и знать тебе не нужно!

— Что значит не нужно?! Я выиграл! А едет другой!

— Понимаешь Паша, вот видишь, новый инвентарь завезли в зал ― лапы, мешки, перчатки. Так вот, чтоб это приехало, чтоб пацаны могли нормально заниматься, то пришлось уступить!

— Вы что? Вы продали меня?

— Ты, Паша, попридержи коней-то! Это взрослая жизнь! Это тебе не руками махать. Тут расклады.

Впервые Пашка сам выскочил из зала со слезами на глазах.

Так Паша не попал в сборную. Из федерации приходили письма, приглашения на турниры, звонил тренер, но Паша был давно занят другими делами. Наступило время перемен, тех, которые ждали, но пришли совсем другие. Всё вокруг кипело, бурлило, все ориентиры были сломлены и размыты.

И Пашу увлекла эта стремнина. Он плыл в этом неудержимом потоке, и молодое сильное тело легко справлялось с бурным течением.

— Паш, тут такое дело ― человеку одному нужно помочь. Хороший такой человек. Он плохому человеку деньги дал, а тот не отдаёт.

— А зачем он плохому человеку деньги дал? ― удивился Паша.

— Не, ну тогда, когда давал, тот, кто сейчас плохой, тогда ещё хорошим был. Но, сейчас ― совсем испортился. Вот с Серёгой и сгоняйте. Объясните человеку, что нехорошо людей обманывать. Да, и деньги забрать не забудьте, тимуровцы.

— Серёга, слышишь? Пашку с собой цепляй и к барыге. Растолкуйте гостю с юга, что к чему. А то, уже третий месяц динамит.

— Ок. Понял. Сделаем.

Серёгу Пашка хорошо знал. В одном зале занимались. Правда, Серёга в тяжах бился.

Удивило Пашку то, что их появление на адресе, куда они приехали с Серёгой, произвело магическое впечатление. Нехороший человек был сама любезность. И пока они пили предложенный кофе, тот уже принёс пакет с деньгами. Денег в пакете было очень много, во всяком случае, так показалось Пашке. А когда он получил свою долю, то никак не мог поверить, что это теперь его деньги! Как так?! За сорок минут и такие деньжищи!

— Пашка, молодец! Вы с Серёгой чисто сработали, даже портить барыгу не пришлось! Давай, Паша, вливайся в коллектив. Дела нас ждут серьёзные. Работы будет много. Так, что времени на раскачку ― нет!

И Паша полностью погрузился в текущие дела. В работу! Сначала он как бы стеснялся бить человека. Одно дело в ринге, а тут? Но, потом привык и даже вошёл во вкус. Он бил по печени и в челюсть столько, сколько было нужно, даже немного лишку. Это чувство, когда только твоё появление вызывает в людях панический ужас, это чувство беспредельного превосходства над соперником ― очень нравилось Пашке, и он хотел его испытывать снова и снова. В своём деле, если так можно выразиться, Пашка был передовиком производства. О нём ходили легенды.

Его боялись. Его именем уже решались вопросы на стрелках. Павел был уже в авторитете у коллег. Под его руководством было уже четыре бригады. Но, самые сложные, самые интересные вопросы он предпочитал решать сам. Да, для того чтобы ещё раз испытать это чувство превосходства. Чувство страха, которое исходит от соперника, звериное чувство ― подавление чужого Я. Как хищный зверь, как волк в лесу, когда встречается с соперником на одной тропе. И кажется, что сейчас начнётся кровавый бой, оскал, рык, учащённое дыхание. Но, боя не происходит ― один из соперников, поджав хвост, уходит с тропы, уходит из этого леса навсегда. А самки склоняются к победителю.

Самка

Да, Люська была самка. Дикая. Она иногда сходилась с людьми, но только затем, чтобы решить свои вопросы. И не отнять чего-нибудь или тем более выпросить. Принять, забрать самой, после долгих умалений и уговоров! Но, путь у неё всегда был свой. Её все знали. Но, знали и её крутой нрав. Мало кто пытался остаться с ней рядом. Люся так высоко держала планку, что желающих было немного. Можно сказать, что вообще не было. Она выбирала сама. Сама решала, кто будет её верным помощником. Вокруг было полно красивых девиц, которых только пальцем помани ― модели, танцовщицы, папенькины дочки. Все искали приключений, крутых парней и красивой жизни. Но, Люська ― была звезда! Да, конечно, местного значения, но звезда! И равных ей ― не было! И Пашу она выбрала сама.

Паша тоже не был обделён женским вниманием. В тех заведениях, где они каждый вечер зависали, красотки кружили, как мотыльки возле лампы в тёплую летнюю ночь. Так и есть ― ночные бабочки. Но, Паше тоже было нужно соревнование! Всё, то, что было легко, доступно ― его не интересовало. Бывало, конечно, когда они, с братвой перебирали, то брали девок оптом и ехали в сауну. И оргия продолжалась до утра. Но, это когда совсем перебор с синькой и коксом, а так они и даром не нужны.

Паше нужна была самка, настоящая, дикая, независимая. Чтоб всегда адреналин, всегда битва. С Люськой они познакомились на очередном банкете, которых, в то время, было множество. Между ними сразу пробежала искра и понеслось! Люське деньги были не нужны. Нет, деньги, конечно, нужны всем, но её было не купить! Её избранник должен был упросить Люську принять подарок. А она уж умела устраивать изощрённые пытки пылкому кавалеру!

Когда Паша подарил ей первого мерина, то вышел конфуз. Произошло на Люсином дне рождения, куда Паша созвал весь город. Это было одно из знаменитых Люсиных представлений, которыми она периодически баловала себя и уважаемую публику. Мерин сверкал безупречным окрасом и хромом. Неаполитанская ночь ― такого цвета в городе ни у кого не было! Паша открыл дверь. Толпа восхищённо загудела. Паша передал Люсе ключи. Люся села за руль, завела двигатель. Народ одобрительно закивал. Машина тронулась, потом, совершив резкое ускорение ― врезалась в ближайший столб. Мерседес стоял разбитый в хлам, униженный и обречённый. Неаполитанская ночь превратилась в последний день Помпеи. Из машины вышла Люся. Прошла вдоль толпы, наслаждаясь произведённым эффектом и как ни в чём не бывало, проследовала в ресторан.

— Купить меня решил? Я тебе ― не девка из сауны! ― бросила она, проходя мимо онемевшего Паши.

Да, Люсе не нужно было что-то, она хотела сразу всё! И всегда своего добивалась.

А деньги? Деньги. Денег было много. Очень много. Павел даже не представлял ― сколько у него денег. Он брал столько, сколько хотел и тратил ― сколько хотел. А они ― не кончались.

Малые ручейки стекали в единую большую реку. Паша был капитаном этого корабля, который плыл по денежному морю. И стоило только свеситься за борт, как можно было зачерпнуть столько, сколько нужно.

Кокс

Когда он появился? Павел, когда боксировал, не то, что не нюхал, даже не думал о бутылке пива. Там мать ещё вечно навеселе. Так, что даже синьки ноль, а тут кокс. Откуда? Люська. Она первая угостила дорожкой. Она всегда на благородном сидела, не пила почти. Да, с неё началось, а потом распробовал.

Потом, вовсе свои заведения пустил, хоть раньше и слышать об этом не хотел. Короче, пошло-поехало! Бухло ― совсем отжило. Только кокс! Порошок был везде. В машине, кабинете, в ресторане, дома. Ну и конечно, во всех заведениях, которые контролировал Павел.

Но калейдоскоп жизни провернулся в очередной раз. Сначала убили Серёгу, потом ещё троих, потом менты закрыли три лучшие точки. Потом Казанские забили стрелку. Павел не понимал, что происходит, всё шло своим чередом, а тут проблема за проблемой. На стрелку Павел решил ехать сам. Давно забытый холодок пробежал по спине, как перед боем.

— Стволы возьмите, парни!

— Зачем?

— Там ребята с ишаков на мерседесы только пересели ― понятий могут не догонять. Возьмите на всякий случай. Мало ли что? Невелика ноша.

Паша принял три дорожки. Без этого он дела уже не решал. Да и дела были все ― на серьёзном нерве.

Разговор ― не заладился сразу. Это был просто тупой наезд. По беспределу. Типа, мы заехали в город, нам нужна поляна. Нужно делиться.

Павлу нравилось ломать соперника. И чем жёстче был соперник, тем приятней была победа. В кармане был ствол. Концентрация была полная. Мозг работал, как часовой механизм. Павел потрогал куртку. Всегда успею, ― подумал он.

Павел никогда не стрелял в человека. В тире или по бутылкам ― это сколько угодно. Но, в человека?! Стрелять первыми начали Казанские. Всё было как в тумане. Павел выхватил пистолет и стрелял куда-то туда, в сторону противников. Обожгло правый бок. Валим! В машине ехали молча, но все были живы. Слава Богу! Как ты, Паша? Так, ерунда, царапина. Но, бывало и лучше!

Дальше события развивались стремительно. Во всех заведениях прошли обыски с СОБРом и ОМОНом. Все точки и заведения были опечатаны. В офисах проходили следственные действия. Сотрудников опрашивали, грозили уголовными делами. Всю валюту и порошок ― изъяли. Паша схоронился на даче у Люсиного брата. Приехал Борис ― один из близких.

— Там на месте нашей вчерашней стрелки два трупа. Оба, как ты знаешь ― не наши. Казанских. Говорят, что ты там какого-то крутого авторитета завалил. Сейчас разбираемся.

— Я?

— Да, Паша ― ты! Из наших ― только ты стрелял. Извини.

— Но как, так? Я же даже ствол брать не хотел!

— Как-то так, Паша. Короче, сейчас весь город на ушах. Кипишь ― страшный. Все тебя ищут.

— И что делать?

— Валить тебе нужно.

— Куда?

— Чем дальше ― тем лучше. И на дно лечь. Есть кое-какие мысли. Кое-какие деньги соберём ― на первое время. А дальше видно будет. Нужно, чтоб всё утихло.

Ещё три дня Паша сидел на даче. Без телефона, без вестей, никуда не выходя. Вот и я, как зверь в берлоге, которого обложили охотники. И шансов почти нет. Ещё вчера я был матёрым хищником, для которого лес ― его территория. И в этом зверином царстве ему не было соперников. Его интуиция давала возможность чуять добычу, вольготно жить и избегать опасности ― звериный инстинкт. Самые дикие волчицы покорялись ему. А что теперь? В его лесу пожар, а он сидит в своей берлоге и не может выйти. А где его волчица? Люська! Сука! Как началась эта заваруха ― она передала ему ключи от дачи, и с тех пор он её не видел. Павла затрясло. Быстро сделал две дорожки. Заправился ― полегчало. Кокса было много. На завтрак, обед и ужин. К вечеру неожиданно появился Борис.

— Ну, что, пионер? Готов?

— К чему?

— Сейчас поедем на границу. Там договорились. Потом до аэропорта и в Лондон.

— Куда?!

— В Лондон, Паша, в Лондон. Там есть свои ребята. Помнишь Виталика? Сейчас он там обосновался. На первых порах помогут. Ну, там хата и так далее. Деньги, на первое время, у тебя есть.

— А что там, у нас.

— Задница, Паша. Ищут тебя. И менты и Казанские. В офисах ― разгром, точки ― опечатаны. Пока так.

— Люсю видел?

— Нет. Ну, присядем на дорожку.

Лондон

Первое время затянулось. Виталик уехал в командировку за товаром в Марокко. Паша остался один. Таких близких знакомых, как Виталик у него в Лондоне больше не было. Правда, кокс нашёлся быстро и его было много. Братва подгоняла регулярно. Так, что зверь, который давно поселился в душе у Павла, был накормлен. Расклады в Лондоне были не такие лихие, и Пашины навыки тут были не особо нужны. Братва тут занималась финансовыми аферами, оформлением левых документов, сделками с недвижимостью. Паша вообще не понимал, о чём они разговаривают. Это был другой мир. Плюс язык. Точнее, минус.

Без знания языка Паша чувствовал себя маленьким ребёнком. Купить себе поесть он, конечно, мог, но всё остальное, а тем более какие-то дела, были совершенно недоступны. Павел жил на привезённые с собой деньги. Других дел ― не было. И даже не намечалось. Прежнюю, роскошную, жизнь Павел забывал с большим трудом. Но деньги имеют свойство быстро заканчиваться, особенно, когда ты не плывёшь по денежному морю, а сел на мель возле пустынного берега, где нет ни воды, ни тени.

Из родных мест известия приходили редко. Телефоны не отвечали. Деньги никто не присылал. Через общих знакомых удавалось узнавать отрывочные сведения. Странные приходили известия. Насколько понимал Павел, его империи наступил полный крах. Сначала свирепствовали менты. Всё изъяли, арестовали, конфисковали и опечатали. Братва разбежалась ― кто куда. Многих закрыли. Остальные ушли под Рината ― главного конкурента Павла. Позже Ринат занял и все точки, которые раньше работали на Павла. Новый, хитрый и хищный, зверь стал хозяином территории.

А в этих каменных джунглях Павел уже не был тем хищником, которого боялись и уважали. Здесь не было для него добычи. Это были чужие, абсолютно непонятные его натуре места. Такие здесь не жили. Калейдоскоп жизни совершил очередное вращение, и старый рисунок исчез. Его уже невозможно было восстановить, начиналась другая история и Павел впервые почувствовал себя незащищённым, и впервые в его сердце пробрался страх.

— Ничего, справимся, не таких обламывали, ― бодрил себя Павел.

После порции порошка ― страх почти исчезал, а жизнь не казалась такой тоскливой. Через три месяца, местная братва, которая поначалу помогала и предоставила квартиру в центре города, попросила съехать. Первое, оговорённое, время пошло, а квартира в Лондоне ― это как нефтяная скважина. Вхолостую работать не должна.

От ребят вестей не было, деньги заканчивались, назад дорога была отрезана. Павел переехал в другой район, потом ещё. Вещей почти не было, потому переезды проходили не утомительно, легко. Но, то были отдельные, нормальные квартиры. Английские конечно, но жить можно. Павел переехал в третий раз. На этот раз он снимал квартиру с каким-то индусом. Тут подвернулась халтурка, и он помог местной братве в одной афере. Потом ещё раз. Но, денег катастрофически не хватало. Белый порошок, который питал внутреннего зверя, стоил дорого. Павел пробовал перейти на водку, но не пошло. Привык.

А зверюга, как назло, разошёлся ― требовал всё больше и больше. Павел чувствовал себя загнанным в угол. Теперь он был жертвой, а лютый хищник ходил кругами и выжидал удобного момента для смертельного броска. А Павел был один, в чужом городе, без денег, без работы, без языка, без будущего. Своё отчаяние он глушил, но это давало временное облегчение, только иллюзию. На самом деле отчаяние росло и в минуты просветления Павлу становилось очень страшно.

Однажды, в минуты накатившего отчаяния, Павел, набравшись храбрости, решил поговорить с индусом. С помощью пальцев и буквы Ё, Павлу удалось выяснить, что индус работал посудомойщиком в ресторане, в хорошем ресторане и неплохо зарабатывал, но сильно уставал и поэтому, почти всё остальное время спал, а когда спишь, то и есть совсем не хочется.

После этого разговора Павел заперся в своей комнате. Коленки подкашивались. Пол уплывал из-под ног. Ещё вчера, Павел был грозой правых и виноватых, открывал ногой любую дверь в своём городе. А завтра что? Посудомойка? Павел достал бутылку водки, взял стакан, сел на пол, спиной прислонился к дивану. Расправил две дорожки. Уже лучше, но не то. Открыл бутылку. Налил полный стакан. Залпом выпил. Начало трясти. Ещё налил. Еле запихал в себя зелье. Через минуту вырубился. Проснулся Павел совсем один, на заблёванном полу, в комнате ― на окраине вселенной. За стенкой мирно спал индус-посудомойщик. В руках у Павла была верёвка. На конце верёвки была петля. Верёвку эту он помнил. Купил у метро у какого-то негра. А вот когда он смастерил петлю? Не помнил.

Павел смотрел на эту петлю и понимал, что не в силах изменить ход событий. Он, который всегда был волком, хищником ― теперь сам жертва. А жертва должна быть принесена дикому зверю. Павел сидел на полу с петлёй в руках и не мог понять, как зверь, который жил в нём, с которым они были приятелями, теперь сожрёт его самого и никто не сможет ему в этом помешать. Павел с трудом поднялся, закрепил верёвку. Что делать дальше? Неужели это всё? Тут в голове застучало:

— Пёс всегда приходит к своей блевотине, пёс всегда приходит к своей блевотине, пёс всегда приходит к своей блевотине…

— Откуда это? Где он это слышал? Да, точно! Это тогда в ресторане! Мужик такой странный и отчество у него такое…необычное. Дивеевич. Точно, Сергей Дивеевич!

Сергей Дивеевич

— Понимаете, Павел ― это сети лукавого. Очень прочные сети. Проверенные временем. И те, кто в них попадает, выпутаться уже сами не могут. Самому ― никому ещё не удалось. Это устройство мира, от самого времени основания. В Писании сказано: как пёс, когда возвращается на свою блевотину, бывает мерзок, таков и неразумный, возвращающийся, по своей злобе, на грех свой.

— Если честно, то не очень. Слова-то мудрёные, но обо всём и не о чём. Мне-то это зачем?!

— Широко раскинул сети лукавый, множество соблазнов напридумывал, как приманки. Вот на них и покупает души неокрепшие. И интересно человеку и хорошо поначалу, в сетях этих, и кажется ему, что это его воля сейчас исполняется, что сам он сделал выбор. И чем дальше пребывает человек в обмане этом, тем сильнее начинают одолевать его сомнения, что обманули его, что что-то идёт не так!

И хочет человек уже и вырваться из этих сетей, а не может. Потому, что не знает как! И самому ему с этим не справится. Вот и ходит по кругу соблазнов своих, как тот пёс, а отказаться от них не может.

— А почему так происходит?

— Когда человек рождается, то и душа в него входит. И вот человек растёт, мальчик, юноша, мужчина, а про душу все забыли. Люди тело лелеют ― чтоб не болело, чтоб одевалось, чтоб далеко прыгало, чтоб училось хорошо, а про душу никто и не помнит и никто ей не занимается. А она, как была во младенчестве, так и осталась. Душа ― младенец. Вот её то и соблазняет лукавый! А как младенца соблазнить? Дай ему обёртку яркую, красивую ― он уже ручки тянет. Несложно. А что делает младенец, когда понимает, что под красивой обёрткой ― бяка оказалась? Плачет и зовёт родителей на помощь. По тому, как сам с этой историей справится ― не может. Так и взрослый человек, вроде большой, сильный, а душа у него ― младенец!

— Наивный, как чукотский юноша!

— Точно, наивный! Но, тело сильное, плоть играет и кажется человеку, что это он и судия, и создатель, а гордыня его вообще выше любого небоскрёба. А это для лукавого самая лёгкая добыча ― гордецы. Пока человек в гордыне, то столько кругов сделает к своей блевотине, сколько и предположить раньше не мог. Так и ходит этими кругами. Другого маршрута уже и не знает. И не сможет человек сам вырваться из этих кругов.

Но если душа-младенец заплачет и позовёт на помощь, обратится к Отцу своему, признает немощь свою и попросит помощи, то зверюга, уже готовый разорвать младенца, отступит. Не будет ему сегодня принесена жертва и ходит он рядом, и рычит, но уже бессилен. Но если опять не заниматься душой, если не наполнится она благодатью, то дело гибельное. Ушедший демон ― ещё семь с собой приведёт. Если видит, что душа пустая. Наполнять душу нужно, трудится. И тогда Отец возрадуется! Так как сказано в Писании: «Сын мой! Если сердце твоё будет мудро, то порадуется и моё сердце».

Павел слушал. Ему было хорошо. Какой необычный человек. К Павлу приходило много людей и бизнесмены, и артисты, и художники, и чиновники и все восхищались Павлом, льстили ему, а в конце разговора обычно просили деньги. Кому-то Павел отказывал, кому-то давал. А этот? Странный. Вроде, придурок какой-то, но не придурок. Интересные вещи говорит. Как будто из другой жизни. Не из этой. Нет тут таких людей. Как он живёт? Странный. И отчество какое-то чудное ― Дивеевич. Отца его Дивей звали? Точно из семнадцатого века!

— Вот вы так витиевато всё рассказываете, как будто присказками какими. Да, были времена, когда нам морали в школе читали, но прошли. Прошли те времена! Сейчас всё жёстко ― или ты, или тебя. Волчьи законы. И человек человеку ― волк! И если ты не соответствуешь, то ты лох и терпила. Иди в собес пенсию клянчить! Или бери от жизни всё и сейчас! Если можешь, конечно. А моралью пусть лузеры разбавляются! А у нас, извините, дела. Они ждать не могут! Вот такой расклад, Сергей мой э-э-э-э Дивеевич, дорогой!

— Павел, спорить с вами не стану. Людские споры ― это пустое. Жизнь она сама всё по местам расставляет. Вот вы сегодня сильный, не все вас любят, но уважают.

— Я не сотка баксов, чтоб меня все любили!

— Но, хочу, чтоб вы знали, что у жизни свои законы, и их определил тот, кто всё это создал и эти законы написал. Вот, хочу подарить вам книгу. В этой книге ― про все эти законы написано. Возьмите, возьмите. Но если вдруг наступит время отчаяния, тупика, пустоты ― вы откройте эту книгу. Вы найдёте ответ на любой вопрос. Только сердце своё тоже откройте. Хотя, если такой момент настанет, то сердце сокрушиться помимо воли вашей. Только книгу рядом с собой держите, чтоб обратиться к ней можно было в момент важный.

Откуда взялся в его кабаке этот Сергей Дивеевич? Кто же сейчас вспомнит! Вроде Серёга его привёл. А он где его нарыл? Но у Серёги уже не спросишь. А может, вообще ― его не было? Нет, точно был ― книга! Книга-то осталась! Несмотря на то, что Сергей Дивеевич был очень странный, реальный чудак какой-то и пургу нёс занятную, но как‑то всё ловко и складно у него выходило. Павел даже подумал, что такого хорошо на разборки брать. Всех загрузит одним базаром, что и долбить никого не нужно будет. Да, Мастер!

И Павел книгу взял. Сначала книга в бардачке машины жила, но потом Павел забрал её к себе в кабинет. Книга лежала на углу широкого стола, а секретарша периодически вытирала с неё пыль. Однако, посетители, приходившие в кабинет, косились на книгу и с удивлением поднимали брови. После этого разговоры как-то сами по себе шли проще, а дела решались быстрее.

— А книга-то работает! ― иногда думал Павел. Правда саму книгу Павел так и не открыл. Вроде, как и не нужно было. Лежит и лежит себе. Когда уезжал в Лондон, то взял эту книгу с собой.

И сейчас, сидя на заблёванном полу, глядя на верёвку с петлёй на конце, убитый коксом, раздавленный водоворотом жизни ― Павел плакал. Дрожащим от ужаса голосом, сквозь душащие его слёзы, Павел прошептал:

— Господи, если ты слышишь меня! Помоги! Павел рыдал. Помоги! ― глотая слёзы шептал он.

Книга! Книга! В голове застучало! Павел отбросил петлю и стал искать книгу. Но, где же она? Так, чемодан, тряпки… Вот, нашёл! Так, что делать дальше? Павел, развернулся к дивану. Он, стоя на коленях, положил книгу на диван. Слёзы душили его. Он всхлипывал, хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Он весь дрожал, руки его тряслись, в глазах всё плыло. Он никак не мог открыть книгу.

Но всё-таки развернул её на первой попавшейся странице.

Сквозь туман и всхлипы ― начал читать вслух.

— Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл! Савл! Что ж ты гонишь меня?

Он сказал: Кто ты, Господи?

Господь же сказал: Иисус, которого ты гонишь. Трудно идти тебе против рожна!

Арнольд

— Капитан, я вообще не при делах! Это ― беспредел какой-то!

— Предъявите документы и назовите свои фамилию, имя и отчество.

— Кибровский Арнольд Максимович. А в чём дело?

Задержанный стоял перед патрульной машиной. Руки его были застёгнуты за спиной наручниками.

— Не имеете права применять спецсредства! Немедленно расстегните! Я вообще домой еду! К маме!

Капитан выложил на капот машины три пакетика.

— Арнольд Максимович, смотрите и слушайте очень внимательно, то этого будет зависеть ваша дальнейшая судьба. Короче, расклад такой:

— В первом пакетике веса на личное потребление. Во втором пакетике ― чуть больше. Хранение, перевозка с целью сбыта. В третьем ― то же самое, но в особо крупном размере. Так, что выбор за вами. Не томите, Арнольд Максимович ― выбирайте, а то я сам выберу!

— Капитан, я вообще не въезжаю! Ты понятно скажи, что тебе нужно! Зачем сразу грузишь, по беспределу?! Сразу ― в особо крупном!

— Арнольд Максимович, хорошо! Скажу тебе ― конкретно! Слушай и вникай, два раза повторять не буду! То, что барыжишь зельем на нашей земле ― это серьёзный косяк! Смекаешь?

— Угу…

— Ну вот, значит за тобой уже должок. А долги нужно возвращать! Я бы мог тебя закрыть лет на восемь и орден получить за разгром шайки наркодилеров. И парням бы премию выписали!

Но, сегодня мне не до орденов и славы. Дело нужно делать! Дело! Сегодня у меня деловое настроение, конструктивное ― готов к сотрудничеству!

— Что делать-то?

— Делать? Делать будешь то же самое, что и делал — ― торговать зельем, но под нашим чутким контролем.

А продавать будешь не то говно, которое ты варишь, а нормальный, европейский товар. Брать будешь там, где я скажу. Вот такое предложение, Арнольд Максимович.

— Я так понимаю, что возражения не принимаются?

— Что ты, дорогой! Мы люди свободной воли! Можешь отказаться. Орден мне тоже не помешает!

— Я согласен.

— Ну, вот и хорошо, вот и договорились. Вздумаешь обмануть или соскочить, разговора больше не будет. Судьба твоя будет трагична и незавидна. Понял?

— Да, понял я, понял.

— Сержант, сними с него наручники.

Сергей Дивеевич

— И до каких чинов ты дослужился, сынок?

— Капитаном уволился.

— Да я, судя по твоим подвигам, подумал, что не меньше, как генералом! Уж больно много ты дел натворил, сынок.

— Да, это точно! На две жизни хватит, а то и на три! И что теперь с этим делать?

— Что делать? Жить! Но, жить по-другому! Пойми, как милостив Господь к тебе! Как не дал сожрать зверю лютому! Дал тебе всё, что ты чуть не утратил! Вот и благодари! Живи и благодари! Запомни, святой человек ― это грешник, который на путь прямой встал. Вот в этой святости живи и благодари! Много тебе милости дано ― много и сделать нужно! Для других сделать! Через это и спасёшься! И вокруг тебя спасутся! Сам обрети мир в своей душе, и вокруг тебя тысячи спасутся!

— Понимаете, я совсем запутался! Совсем нет покоя в душе. Иной раз всю ночь не сплю ― думаю, как так случилось, что стал страшнее зверя лютого? И вроде ничего такого не делал, а вон как вышло.

— Когда человек приимет что-либо божественное, то сердце радуется; а когда диавольское, то смущается. Вот поэтому ты и ночами не спишь. Душу ты свою раскрыл, но не добру, а злу. Вот зло это и проросло в душе твоей. Медленно росло, но верно. Что сеял, то и пожинаешь, чему служишь, то и прорастает. Если хочешь очиститься от скверны, измениться, то должно в душе твоей злое умереть, и ты старый вместе с ним. А потом родится заново, но уже не по плоти, а по духу, родится для нового светлого и уже это в душе лелеять. Вот ребёночек рождается ― душа у него чистая, светлая, мягкая. Все его любят, и он всех любит. Вот и тебе снова таким ребёночком стать нужно.

— Что? Опять умереть? А когда жить-то?

— Без этого никак! Старое должно отмереть. Так во всей природе устроено. Старое опадает, превращается в прах, а на его месте прорастает новое. Вот новое и должно возродиться в душе твоей и прорасти! Сказано же в Писании: Истинно говорю, только тот, кто заново родится, сможет попасть в Царствие Божие. А раз написано, то и закон там и Дух! Всё, что с Духом святым исходит ― принять должен! Но сперва ― покаяние! Отречься от старого, греховного, признать слабость и немощь свою. И просить о милосердии! И жить! Но, уже для добра!

— Но, как жить для добра, если зло кругом! Хожу по улицам и думаю, вот здесь мы ― это сделали, а здесь ― то! И никуда мне от этого не спрятаться, и наедине с собой не остаться.

— Да, непросто это ― наедине с самим собой остаться. Господь Пророка Иону во чрево кита заточил и держал там три дня, чтоб тот наедине с собой побыл и гордыню свою смирил. Так-то ― Пророк! Тебе я кита не обещаю, а в деревню могу отправить, там рабочие руки нужны. Люди там добрые, душевные, да и посоветоваться есть с кем, если сомнения терзать начнут. А они ― начнут! Поверь мне! Ну, что? Поедешь?

— Убегаю, значит? Наделал дел и в кусты?! В деревню, на свежий воздух?!

— От себя не убежишь, как не старайся. И ни за какими высокими горами не спрячешься. Ты не на курорт едешь и не в дом отдыха. В душе своей ты сам должен разобраться, посеять там любовь и милосердие, а это только вдали от мирской суеты сделать можно. Господь это даёт, но чтоб услышал он тебя ― надо смириться перед волей Его. Через покаяние это даётся, а не через терзания. Понял?

— Пока, наверное, не понял. Но очень хочу верить вам! Поеду!

— Ну, вот и хорошо. С Богом!

Капитан

— Да, товарищ капитан! Слушаю!

— Сержант, нарколыгу по кличке Вшивый знаете?

— Да, наша земля!

— Так вот, этот негодяй, ведёт асоциальный образ жизни, тунеядничает, торгует наркотическими веществами. И никак не хочет вставать на путь исправления. Необходимо провести жёсткую профилактическую беседу. Понятно?

— Насколько жёсткую, товарищ капитан?

— Максимально.

Макс

Ссутулившаяся тень Макса скользила по вечернему парку. Среди серых островков снега ― кляксами чернели лужи. Ни души. То ли весна, то ли осень. Да какая разница! Макс уже давно не обращал на это внимания. И не потому, что был всё время чем-то занят. Он просто забыл, он не помнил, зачем они нужны ― эти времена года. Что‑то из детской сказки. Или из оперы, или балета? Не помню вообще! Тепло немного лучше, чем холода, но особой разницы Макс уже не замечал.

Время и время ― всё течёт, всё изменяется. То, что было открыто и понятно любому, даже ребёнку, было навсегда скрыто от Макса. Как будто кто-то злой, но очень могущественный, украл всё это. Макс, иногда хотел вспомнить ― из какой это сказки, но это тоже было украдено из его души. И Макс уже привык жить без этих земных радостей и забот. Их больше не было в его жизни. Фонари тускло светили. Смеркалось. На тропинке, по которой шёл Макс, стояло четверо. Макс приблизился.

— Привет, Макс! Как дела? Раскумаримся?

Макс почуял беду. Но спросил:

— А что, есть чем?

— Вшивый, ты три месяца деньги не отдаёшь. Кидаешь партнёров. Нас кидаешь. А нас кидать нельзя!

Макс понял, что это конец. Конец? Ну и что? Всё равно. Но, тут фонари выключили. Свет окончательно погас.

Макс

— Открой, сука! Открывай! Макс со злобой долбил в железную дверь.

— Нет, сынок, не открою, ― спокойным голосом отвечала из-за двери мама.

Это бесило Макса ещё больше!

— Открывай, падла!

— Нет, не открою.

— Это я ― Максим!

— Это не ты, сынок. Ты этого не понимаешь, но это не ты. Я люблю тебя, но того, настоящего!

— Открой, ну пожалуйста!

— Нет, не открою.

— Дура!

Макс в бешенстве выскочил из подъезда. Дура! Почему мать именно сейчас оказалась дома? Раньше он легко вычислял её отсутствие. Заходил домой, благо ключи у него были ещё с тех пор, когда зверь, сейчас требующий ежедневной жертвы, ещё не жил в нём. Заходил, искал деньги, если не находил, то брал то, что можно продать. Жрал, возле холодильника и уходил. Мать, в начале, ругалась. После только плакала. Потом перестала. Дура! В отчаянии Макс метался по двору. Обострившаяся проблема требовала безотлагательного решения.

Зверь требовал новой жертвы. Сегодня лёгкой добычи не случилось.

— Вшивый, расклад простой. Девять скидываешь, десятая ― твоя. Расчёт деньгами, но можешь и здоровьем, а потом деньгами. Понял?

— Да, понял, понял.

Когда зверь получал свою пищу, то сознание, на короткий промежуток времени, возвращалось.

— Диплом и серебряная медаль вручается…

Этого не может быть. Этого не было! Этого не могло быть!

Но ведь был же выпускной и серебряная медаль, и диплом. Где всё это? Всё поглотил ненасытный! И время, и предметы, и воспоминания! Как этот зверь заселился, откуда он взялся? Почему я? Почему я раб зверя? Раб без прошлого и будущего.

Вшивый

— Да, он Вшивый!

— С чего ты взял?

— Да он вчера с Ленкой Дырой зависал! Точно вшей от неё набрался или чего другого.

— Нет у меня никаких вшей, не вшивый я!

— Вшивый, Вшивый! Так и прилипло к Максу это погоняло.

Но, у Ленки кликуха была ещё почётче ― Дыра! Стильно.

В прошлой жизни они учились в одной школе, но Ленка на один или два класса моложе.

А теперь она Ленка-Дыра.

Ленка была проституткой. Вернее, когда-то давно была проституткой, и хотя ей не было ещё и тридцати, наверное, но к своим годам она изрядно поизносилась. Клиенту нужно было самому доплатить, чтоб он с ней остался. Ленка практически выбыла из профессии. Но, под кайфом пребывала постоянно. Кто её не знал, с трудом смог бы определить пол и возраст этого существа.

Внешность, манера вести себя, одежда ― не позволяли обнаружить хоть что-то женское в этом образе и подобии. Одно слово ― Дыра! Так, что и проституткой она была фактически бывшей, но кололась при любой возможности. Дыра. Как Макс мог быть с этой Дырой? Он не помнил. Да, не был он с ней! Но, погоняло, Вшивый, теперь было с ним.

Зверь всё настойчивей требовал от Макса новой жертвы. Мозг кипел, голова разрывалась. Дай, дай, дай, дай! ― стучало в мозгу. Этот зов было невозможно отключить, он был настолько мощным, что Макс даже не пытался ему противостоять. Макс уже давно понял бессмысленность сопротивления. Этот зов звучал в каждой воспалённой клетке, в костях, мозге ― кругом. И Макс ― стремился на зов!

Через дорогу начинался городской парк, в который в детстве Макс ходил гулять с бабушкой. Дай, дай, дай! Но, сейчас Макса влёк только этот призыв! Макс привычно свернул в парк. Ёлки-берёзки. Городская отдушина. По тропинке шла женщина. Гуляла. Макс долго не сомневался. Поднял с земли камень. Подошёл. Тут же ударил. Женщина упала. Сумка. Достал кошелёк. Забрал деньги. Женщина застонала. Жива. Но, Макс, не оборачиваясь, уже шёл на точку. Сегодня жертва будет принесена.

Капитан

— Да, Первый, на связи.

— Да, а что там?

— Труп в парке, поехали.

— Знаешь его? Да, товарищ капитан, Макс это, Вшивый! Товарищ капитан! Так он живой! Товарищ капитан, что делать–то?

— Что, что! Скорую вызывай! Не знаешь, что делать?

— Но, товарищ капитан, они опять ругаться будут!

— Что предлагаешь? Оставить здесь, подыхать?

–Товарищ капитан, если честно, то оставил бы! Чего скорую зря вызывать? Пусть к нормальным людям едет! А то, только дерьмо это наркотическое возит! И город был бы чище и нам проблем меньше! Всё равно, через месяц сдохнет!

— К нормальным, говоришь? Не тебе решать, кто и когда сдохнет! Вызывай, сказал!

Скорая подъехала быстро.

— Ты зачем нас вызвал? У меня, что, на машине мусоровоз написано? Почему мы должны всякую дрянь по городу собирать? Да он дохлый! Тут труповозка нужна!

— Ты давай! Не митингуй! Живой он, скотина! Давай оформляй и в больницу!

— Вот никак не могу понять, почему они такие живучие? Зачем они вообще живут?

— Не твоё это дело, Господь решит, кому и когда!

— Господь? Вот пусть твой Господь и возит их! Твою дивизию! Грязища-то какая! Сержант, чего стоишь?! Помоги!

Арнольд

Арнольд ехал от поставщика с новым товаром, такого в городе ещё не было.

С тех пор, как он лёг под ментов, то ни разу не пожалел об этом.

Не всё, конечно, было гладко, стращали его, периодически. Грозились закрыть.

Один раз даже в камере посидеть довелось. Но это всё не его дела были, а какие-то их, ментовские, расклады. Но всё заканчивалось угрозами, редко синяками. Но это, так сказать, издержки производства. Менты есть менты, что с них взять. На прошлой неделе Арнольд взял новую тачку ― ауди. Ну как новую? Почти. И сейчас летел по шоссе в свой район, заряженный новым зельем, которое испытал прямо на точке. Сильная вещь! Не то, что ханка или чёрное. Пёрлово, вообще нереальное, будто крылья за спиной.

Днём Арнольд торговал цветами, а вечером, его ларёк, находящийся прямо на привокзальной площади, превращался в одну из точек, где продавали совсем другую радость, уже для тёмного мира. Лютая дурь, как говорили, из Амстердама, произвела настоящий фурор в городе.

Арнольд заряжался уже с утра и весь день не сбавлял обороты. Он летал. Торговля цветами отошла на второй план, а лучше сказать — завяла. Арнольд её почти забросил. Иногда, в вазах стояли жухлые цветы и покупатели, в недоумении, уходили, так ничего и не поняв. Арнольд не грустил об этом, а когда становилось грустно, то он знал, что делать.

Когда-то у него работала Анжела. Хорошо работала. Анжела приехала откуда-то с Урала. Из Челябинска или Магнитогорска, он точно не помнил. Вопросов много не задавала, трудилась честно. Всегда у неё был порядок и клиенты. Вот один из клиентов и увёл её. Странный, какой-то. Что этому москвичу от провинциальной девицы нужно было? Арнольду это было непонятно. То ли замуж она за него вышла, то ли просто так, но из магазина ушла. И теперь, без неё, всё приходилось делать самому.

Но, сейчас у него были совершенно другие расклады и заботы.

Иногда он осознавал себя только под утро, но спать и даже есть ― не хотелось! Нужно было только принять зелье и жизнь, и баланс сил быстро восстанавливался! Бывало, Арнольд, по несколько дней не выходил из своего ларька. Бывало, по трое суток не звонил жене. Она, поначалу, ещё пыталась его увещевать, жаловалась маме, но он говорил, что всё нормально ― просто много работы. Жена ещё звонила. Но всё реже и реже. Позвонила недавно в последний раз и сказала, что они с дочкой уезжают и что он их не искал.

Дочь. Арнольд забыл, что у него есть дочь! Он же её толком и не видел совсем. Сперва розовый комок из роддома, а потом сам приходил домой поздно, когда комочек уже спал, а в последнее время, вообще редко стал бывать дома. Мама. Мама вскоре умерла. Он долго не знал об этом. Как она лежала в больнице. Как и кто хоронил её. Когда она звонила ― он не брал трубку. Потом она перестала звонить.

О том, что она умерла, он узнал от Макса, своего постоянного клиента. Макс торчал всем кучу денег, но Арнольд иногда, отламывал ему от своей дозы, ведь всё детство они провели в одном дворе. Вот от Макса и узнал о смерти матери. Тот рассказал, что в среду были похороны. В среду. А сегодня какой день? Вроде, пятница. Ладно, нужно как-нибудь на кладбище, на могилку съездить.

Из своего ларька Арнольду идти было уже некуда, да и незачем. И он там стал жить. Сонный бред. Товар. Клиент. Доза. Доза. Туалет. Вода. Сонный бред.

Эйфория давно пропала. Был только режим регулярного кормления зверя. Только ему служил Арнольд. Это даже не было его желанием. Воля его была сломлена, и он плыл по течению, в жёлтом тумане, который не рассеивался, а сгущался.

Арнольду начало казаться, что за ним следят, что его хотят арестовать, и он старался как можно реже выходить из своего убежища. Потом погас свет. Арнольд сразу понял, что те силы, которые за ним следят, хотят выманить его, заставить покинуть убежище. На самом деле свет отключили просто за неоплату счетов. Иногда ночью, Арнольд зажигал свечи, но ненадолго. Длинные тени на стенах вызывали в нём панический страх. Однажды, Арнольд очнулся в своём киоске на полу, на матрасе, который служил ему постелью.

Со стен и потолка на него смотрели десятки глаз. Арнольд сразу узнал их. Это за мной. Сейчас они вцепятся в меня и утащат в преисподнюю. И имя им Легион! Арнольд понимал, что не будет сопротивляться, так как это они отучили его сопротивляться. Ужас наполнил все клетки тела. Заныли кости, суставы. Назад ― дороги нет! Но, и зацепится, Арнольду, было не за что. Он безвольно лежал, ожидая своей участи. Арнольд закрыл глаза. Тут в дверь постучали.

— Ну, вот и эти меня нашли! ― с ужасом подумал Арнольд и ещё сильнее вжался в спасительный матрас.

Враг был кругом. Пути к отступлению были отрезаны. Победа врага была ― безоговорочной. Арнольд закрыл лицо руками и полностью отпустил ход событий. Он был сломлен и смиренно ждал своей участи.

В дверь снова постучали.

— Сынок, мне бы цветочков!

— Что?

— Вот стою у двери и стучу: и если кто услышит голос мой, то откройте! Есть кто живой?

— Что? Живой? Да, я ещё живой!

Арнольд открыл глаза. Стены и потолок больше на него не смотрели. Но, был же голос! Да, он точно слышал голос!

— Есть! Есть живой! Иду!

Арнольд вскочил со старого матраса. Да, именно вскочил. Он давно не чувствовал своего тела, он жил будто в густом киселе. В этом киселе, с одной стороны, было невозможно делать резких, волевых, решительных движений и эти функции отпадали за ненадобностью. С одной стороны, сила, решимость, цели, достижения, воля, всё это почти отмерло в Арнольде. Но с другой стороны, не нужно было напрягаться, прилагать усилия, думать, принимать решения, добиваться результата ― кисель сам поддерживал измождённое тело, амортизируя агрессию злобного мира.

Но, да! Голос! Спасительный голос! Арнольд открыл дверь.

— Сынок, мне бы цветочков… Странный посетитель запнулся. Он посмотрел на Арнольда, заглянул в ларёк. Он понял, что цветы здесь давно не цветут.

— Что, худо совсем?

— Да…

— Тогда пошли…

Суп Арнольд не ел очень давно. Он совсем не помнил, когда нормально ел в последний раз.

— Спастись хочешь?

Арнольд молчал.

— Понимаю, не веришь. Да и жить-то тебе ещё рано.

Арнольд удивлённо поднял глаза. Он, до сих пор до конца не понимал, что происходит. Не понимал, почему он до сих пор жив, почему отступил легион, который был готов его разорвать, почему он открыл свой киоск, почему он сейчас здесь, в привокзальном кафе, ест куриную лапшу с незнакомым человеком, а не горит в преисподней. На понимание всего это у него совсем не было сил. Но, такой вопрос его вывел из сна. Что? Опять? Рано жить? Это как?

— Почему рано? — превозмогая страх, спросил он.

— Ну, смотри. Тебя, как зовут?

— Арнольд.

— Так вот, Арнольд. Когда ребёнок рождается, он ― чистый, светлый. Он хочет расти, он хочет познавать мир. Он хочет стать большим, он открыт, он хочет принять этот мир, сделать его своим. Так и ты, если хочешь спастись, то должен заново родиться, стать ребёнком ― маленьким, беспомощным, наивным. Но, чтоб родится, ты должен умереть. А с тобой должна умереть твоя старая жизнь. Тот Арнольд, из цветочного киоска, со всеми своими страстями ― должен умереть. Превратиться в прах. Тогда Отец даст тебе ещё один шанс. Но, ты должен стать самым любимым его сыном ― самым послушным, добрым, любящим. Тогда сердце твоё откроется для любви Его.

Арнольд ел и впервые, за долгое время, ему было хорошо. Умиротворение разлилось по всем больным клеточкам его тела. Он ел и слушал, иногда отвечал, но он с трудом понимал, о чём говорит этот человек. Но, он очень хотел ему верить, он вообще не чувствовал в этом никакого подвоха.

— Сегодня мы вырвали тебя из лап зверя, но он тут, рядом. Он свою добычу просто так не отдаст! А добыча его ― это ты! Душа твоя! Рядом он ходит и рычит, как лев дикий, от злобы. Ждёт тебя, чтоб растерзать. Помнишь глаза на стенах и потолке? Легион им имя. Вовремя я успел.

— А откуда вы знаете? Про глаза и стены?

— Арнольд, дорогой! Не ты первый, не ты последний. К сожалению! Понимаешь, Арнольд, человек, существо хоть и из плоти, но духовное. И плоть человека, её движения, помыслы, состояния, зависят от мира духовного, от того, чем жив человек. А духовный мир очень разнообразный, но там тоже есть свои законы. Человек хочет жить по зову плоти ― услаждать себя, создавать комфорт, холить, лелеять, оберегать, но с духовным миром не знаком и его законов не знает. Или не хочет знать, или рассказать некому.

Так и живёт человек, не зная законов, и нарушает их ― вольно или невольно. И вроде всё у человека есть, а душа страдает. И никакие наслаждения, и дворцы, и слитки золотые ― его не утешат. Если нарушает человек законы, то тем убивает душу свою. Умирает душа, а за ней и тело. Так, что я про глаза в углах ― кое-что знаю. Пойдём. Пора. Будет ещё время для разговоров.

Арнольд не сопротивлялся, не спрашивал, куда они идут и что будет дальше. Страха совсем не было. Ещё час тому назад, он лежал на вонючем матрасе, в своём ларьке и ждал, что его сейчас сожрут. Безвольно ждал. Но, то был панический страх, ужас. Ужас парализовал волю и сделал Арнольда ко всему равнодушным, безразличным к своей судьбе. Сейчас страха не было. Как ни странно, была радость, такая тихая, безмятежная. Каждая клеточка тела Арнольда была наполнена этой благодатью. И он шёл, не спрашивая куда, и не оборачиваясь. Как можно дальше от киоска с демонами.

Доктор

Макс никак не мог принять участие в разговоре, который вели доктор и сосед по палате. Но всё слышал. Он был полностью обездвижен. Как, зачем, и почему он остался жить? Макса это не интересовало. Чем занимались доктора, какую часть его тела пришивали к какой, его не интересовало тоже. Челюсть не двигалась, одна нога на растяжке. Руки. Правая по локоть, другая полностью в гипсе, из живота торчит трубка катетера. Макс понимал, что как только начнёт отходить наркоз, то проявится боль. И эта боль ― будет усиливаться, с каждой минутой. Но, это будет через пару часов. Нужно будет у доктора двойную дозу обезболивающего выпросить. А вот и доктор.

— Очнулся? Молодец. Как дела ― не спрашиваю. Вижу, что хорошо. Да и всё равно ничего сказать не сможешь. Вот одного не могу понять, почему, такие как ты, такие живучие! Другой, и от половины таких люлей ― сдох бы давно! А этот, гляди ― нет! Живучий, гад! Вот как таких, вообще, земля носит? Зачем? Вот зачем ты здесь? Вот зачем ты существуешь? Какая от тебя польза обществу? Реальные этого общества ― отбросы! Но лечить тебя ― я должен! И по такому же протоколу, что и соседа твоего! Вот такая гуманность! Я бы сказал ― вопиющая гуманность! А проявлять мы его должны, чтоб в такую скотину, как ты не превратиться!

Конец ознакомительного фрагмента.