Ковчег Лит. Том 2

Сборник, 2020

В сборник «Ковчег Лит» вошли произведения выпускников, студентов и сотрудников Литературного института имени А. М. Горького. Опыт и мастерство за одной партой с талантливой молодостью. Размеренное, классическое повествование сменяется неожиданными оборотами и рваным синтаксисом. Такой разный язык, но такой один. Наш, русский, живой. Журнал заполнен, группа набрана, список составлен. И не столь важно, на каком ты курсе, главное, что курс – верный.

© В. Лебедева, О. Лисковая, Е. Мамонтов, И. Оснач, Е. Первушкина, Н. Рыжова, А. Скляр, С. Суркова, М.-Р. Саар, Д. Чант, Э. Царионов, Д. Шахназаров, А. Шебеко, В. Шлыкова, 2020

© ИД «Городец», 2020

Виктория Лебедева

Семинар Владимира Цыбина, выпуск 2002 года

Самый лучший подарок

Один мужчина (звали его Николай Николаевич, но имя это в русской литературе занято, потому пусть он будет, к примеру, Игорем Ивановичем) очень любил жену. Сам по себе факт этой любви довольно любопытен, потому что с женой Игорь Иванович прожил беспорочно уже двадцать три года, четыре месяца и семнадцать дней, сами считайте. Еще любопытнее, пожалуй, тот факт, что и жена все двадцать три года, четыре месяца и семнадцать дней отвечала ему взаимностью — за вычетом, может быть, тех редких моментов, когда Игорь Иванович выпивал с коллегами отечественного вина и делался невнимателен, отчего непременно терял что-нибудь ценное: кепку или шарфик, часы или телефон, или кошелек с запертой внутри банковской карточкой, или перчатку (непременно одну, вот обида), или очки, или галстук, или пуговицу от пальто (с мясом и, разумеется, на самом видном месте, там, где у мужчин возраста Игоря Ивановича высшая точка пивного живота, а у самого Игоря Ивановича живота почти не было), или единый проездной билет на месяц вперед, или ручку, или зонтик, или сумку, или книжку, взятую с собой в метро скуки ради, — и всегда немножечко совесть, потому что в праздники Игорь Иванович возвращался среди ночи, утративший дар членораздельной речи и все наличные средства, иногда немножечко побитый на улице неизвестно кем, — и наутро ужасно маялся печенью. Но сколько выходило таких дней? Новый год да Восьмое марта, плюс День армии (где Игорь Иванович, к слову сказать, не служил), да дней рождения пять-шесть на небольшой коллектив — вот и получается, что за всю совместную жизнь жена не любила Игоря Ивановича никак не больше десяти дней в году, да и то часа по четыре в сутки, когда безуспешно набирала ему, пьяному и бравому, и уговаривала вернуться домой, пока ноги нормально идут. А это в сумме так мало, согласитесь, что можно не считать.

Итак, один мужчина, звали его Игорь Иванович, очень любил жену. И жена его очень любила. Потому оба хотели, чтобы у любимых людей в жизни было все только самое лучшее — качественное, добротное и функциональное. Жена Игоря Ивановича, как все практичные женщины, точно знала, что три этих свойства чаще всего никак не связаны с суммой, которую продавцы назначают за свой товар. А Игорь Иванович, как все практичные мужчины, больше ориентировался на цену. Ему казалось, во-первых, что покупать любимой женщине дешевое неловко, во-вторых, что хорошее мало стоить не может. И все бы ничего, вполне себе современный подход, да вот беда — служил Игорь Иванович в скромном страховом офисе, а жена и вовсе работала воспитательницей в детском саду; ну никак не выходило выкроить из семейного бюджета такие суммы, которых бы хватило на достойный подарок. Уже и сыновья выросли, в институты пошли, стали стипендии получать и по вечерам сами подрабатывать «на карман», а все равно не получалось, хоть ты что хочешь!

Конечно, брали и кредиты — куда без них по нынешней-то жизни. Когда холодильник потек, брали, и когда ремонт делали. И когда детскую мебель на взрослую меняли, тоже пришлось. И когда балкон стеклили. Но как-то это было без фанатизма, только на самое-самое необходимое. Потому что больше всего на свете жена Игоря Ивановича боялась влезть в долги. Игорь-то Иванович был бы и не против, и много раз пытался объяснить своей упрямой половине, что кредит — это не совсем долг, а она ни в какую! И на «баловство» у банка брать ни за что не позволяла. Он, бывало, увидит модную техническую новинку и возжелает, и глаз горит, а тут жена с калькулятором, с блокнотиком — сядет и объяснит на пальцах, сколько выйдет переплаты да мороки с бумажками. Так и не купят ничего, только облизнутся. В такие дни Игорь Иванович, честно сказать, был не совсем уверен, что любит жену. Но это у него быстро проходило. Поэтому тоже не считается.

Так и жили. Дружно жили (почти всегда). И пусть не шиковали, но и не бедствовали.

Долго ли, коротко, но стало жене Игоря Ивановича пятьдесят лет. Юбилей.

Наутро жена в парикмахерскую ушла — укладку делать, брови щипать да маникюр наводить по случаю праздника, — дети по друзьям разбежались до самого вечера, а Игорь Иванович сел перед телевизором и крепко задумался: что бы такое подарить на круглую дату? У него, конечно, серьги были заранее приготовлены, серебряные с изумрудиками, скромненькие и со вкусом, и билеты в драмтеатр на премьеру, на послезавтра, но это разве подарки к юбилею? Хотелось Игорю Ивановичу в этот день для жены чего-нибудь эдакого, особенного.

Проводив ее в парикмахерскую, Игорь Иванович взялся было готовить праздничный обед и уже начал делать салат, но мысль о настоящем подарке не отпускала. Вот и сел к телевизору развеяться немного, да не помогло. Сидел Игорь Иванович, думал, а ничегошеньки придумать не мог. И телевизор, к слову сказать, даже не слышал, хоть в новостях про нашу хоккейную сборную рассказывали, как она опять всех победила, — и вдруг в дверь позвонили. Игорь Иванович подумал сначала, что это жена с маникюра вернулась, не хочет ключи в сумочке выкапывать, и поднялся с дивана, — но в дверь снова позвонили, настойчивее прежнего, эдак с оттягом, и он сразу понял — нет, не жена. Точно нет.

Игорь Иванович вышел в коридор и глянул в глазок.

За дверью наблюдалось молодое лицо, улыбающееся от уха до уха, — и эта улыбка еще усугублялась видом через глазок, как будто из нее одной состояла коротко остриженная и гладко причесанная голова пришельца.

— Вам кого? — спросил осторожный Игорь Иванович.

— Наша фирма проводит сегодня рекламную акцию! — рапортовала улыбающаяся голова бодро.

Услышав эти слова, Игорь Иванович уже собрался вернуться в комнату, но из-за двери прибавили доверительно: «Я от Валерия Андреевича. Знаете такого?» (На самом деле голова сказала, что она от Михал Иваныча, но и это имя уже занято, на сей раз не литературой, а советским кинематографом, так что пусть будет Валерий Андреевич, не все ли равно.)

Валерия Андреевича Игорь Иванович, конечно, знал. Еще как. Валерий Андреевич был не кто иной, как его непосредственный начальник. И начальник, надо сказать, довольно крутого нрава. Что не по нем, сразу кидался приказ об увольнении строчить. Потому Игорь Иванович, делать нечего, на всякий случай открыл дверь и выглянул в сумеречный панельный коридор.

Практически из-под улыбки выпирала яркая картонная коробка, определенно тяжелая, потому что улыбка уже сделалась, помимо воли ее владельца, несколько напряженной.

— Так что у вас? — спросил Игорь Иванович сухо.

— Рекламная акция! — бодро рапортовал пришелец снова. — Только сегодня! Мы бесплатно почистим ваш ковер нашим чудо-пылесосом!

— У нас нет ковров! — отозвался Игорь Иванович еще суше и уже хотел откланяться, но не тут-то было — пришелец перехватил коробку поудобнее и как бы случайно выставил вперед ногу в начищенном до блеска остроносом башмаке, препятствуя ходу металлической двери.

— А диван? У вас есть диван? — спросил пришелец заискивающе.

— Нет, — по инерции отрекся Игорь Иванович.

— Нет?!

— Нет!

Молодой человек и Игорь Иванович прямо посмотрели друг другу в глаза и все друг про друга немедленно поняли. — Ну хоть коврик у входной двери я могу почистить? — взмолился молодой человек. — А то мне отчитываться сегодня, а все как сговорились… Не заплатят же!

— Не до вас! — ответил Игорь Иванович строго. — У жены сегодня юбилей.

— Вот! — воодушевился молодой человек.

Он опять перехватил коробку и немножко вдвинулся в дверной проем, так что Игорю Ивановичу пришлось подать назад.

— Что «вот»?! — попытался рассердиться Игорь Иванович.

— Юбилей! Жена придет… а она, кстати, где?.. дома?.. нету?.. прекрасно!.. жена придет, а у вас ковер почищен, то есть диван! Разве же это плохо?

— Молодой человек, вы меня слышите вообще?!

— Конечно! Представители нашей фирмы всегда самым внимательным образом готовы выслушать своих клиентов! — Но я не ваш клиент!

— Нет? Валерий Андреевич рекомендовал вас с самой лучшей стороны! Мы на прошлой неделе провели показательную чистку у него в гостиной, и супруга Валерия Андреевича осталась очень довольна результатом… — на этих словах визитер снова переступил и окончательно вдвинулся в коридор, еще потеснив Игоря Ивановича. — Ради бога, можно я это здесь поставлю? Вы себе не представляете даже, сколько это весит!

Коробка твердо встала на пол, под ноги Игорю Ивановичу. Тот проводил ее обреченным взглядом и махнул рукой: «Шут с вами, проводите вашу чистку!» Если против Валерия Андреевича он еще знал какие-то меры, то против супруги его (которую в жизни звали Ольга Яновна, но это тоже из советского кинематографа, так что у нас она будет Юлией Борисовной) — увы и ах. Юлия Борисовна числилась главным бухгалтером в конторе Игоря Ивановича. Дальше можно не рассказывать.

Добрых полтора часа в большой комнате ухал и гудел басом удивительный пылесос, перебиваемый бойкой рекламной скороговоркой пришельца, и вскоре продавленный раскладной диванчик сделался точно как новенький. Исчезло замытое кофейное пятно в том месте, где пару лет назад Игорь Иванович неосторожно опрокинул полную чашку, исчез жирный след котлеты, которую уронил старший сын, большой любитель поесть перед экраном, и даже сам цвет диванчика стал как будто другим — свеженьким и ярким, точно с него сняли верхнюю кожицу.

Игорь Иванович нервно взглянул на часы — жена должна была вот-вот вернуться из парикмахерской.

— Ну как? — бодро поинтересовался рекламный молодой человек. — Впечатляет?

Он опять растянулся в улыбке, и она заняла все лицо. «И как он это делает?» — про себя удивился Игорь Иванович и торопливо кивнул — мол, да, впечатляет.

Игорь Иванович и пришелец снова уставились друг на друга, и на сей раз понимания не было в помине.

— Ну? — уточнил пришелец.

— Ну? — переспросил хозяин.

— Что будем решать? — осторожно намекнул пришелец.

— Надо где-то расписаться? — не понял хозяин. — Извините, я тороплюсь…

Тут молодой человек отбросил политес и прямо спросил, собирается ли Игорь Иванович покупать чудо-пылесос или так и будет прикидываться, будто ничего не понимает в правилах современной торговли. Диванчик сиял. Пылесос стоял в полной боевой готовности и тускло, благородно поблескивал боком цвета «металлик». Он был похож на гигантского навозного жука. «Вот бы Леночке, в самом деле, такой…» — подумал Игорь Иванович. (Жену Игоря Ивановича действительно звали Еленой, но уж это такое имя, которое со времен Гомера не использовал только ленивый, да к тому же приведено без отчества, так что и менять его на другое не имеет смысла.)

— Сколько? — спросил он на всякий случай. Такой агрегат был определенно не по карману. Определенно! Но за спрос денег не берут.

— Всего сто двадцать тысяч рублей! — рекламный молодой человек особо выделил интонацией начальное «всего», но, видя сокрушительный эффект, который произвела на Игоря Ивановича названная сумма, тут же добавил, не сбавляя темпа: — Но в дни рождения наших клиентов фирма предоставляет пятнадцатипроцентную скидку каждому, кто предъявит соответствующий документ! Итого наш замечательный пылесос сегодня обойдется вам в смешную сумму… (тут пришелец сделал многозначительную паузу и весело поиграл бровями) сто две тысячи! И ни копейкой больше!

Игорь Иванович и рекламный молодой человек опять смотрели друг на друга в упор. И во взгляде первого вполне отчетливо читалось обреченное «денег нет», а во взгляде второго брезжило обнадеживающее «возможны варианты»…

Спустя два часа Елена (отчество, как договорились, мы тут не указываем) вернулась из парикмахерского салона. Ей очень удачно покрасили брови и сделали укладку, подпилили ногти и покрыли ненавязчивым розовым перламутром — так что она чувствовала себя почти прекрасной. Мужа дома она не застала.

Овощи, отваренные для праздничного оливье, так и остались на плите в кастрюльке, неочищенные — за вычетом одной картофелины. На разделочной доске горкой лежала заветренная докторская колбаса, накромсанная неровными кубиками. В глубокой салатнице на донышке слезоточил наспех нарубленный репчатый лук. В кухне наблюдалась умеренная разруха, как всегда, когда долго и счастливо женатые мужчины пытаются готовить самостоятельно. Елена-почти-прекрасная немножечко подобрала, немножечко протерла — и стала звонить мужу.

В трубке сначала слышались долгие безответные гудки, а потом взволнованный Игорь Иванович сообщил с места в карьер: «Леночка! Я сегодня совершил нечто героическое!» Леночка, зная мужа, немедленно и очень сильно насторожилась.

— Я люблю тебя! — сказал Игорь Иванович.

— Что ты натворил? — уточнила Елена-почти-прекрасная.

Ей начало казаться, что муж пьян, хотя голос не вело, как это бывало обычно. Но волнение в нем было очень, очень подозрительное.

— Что ты натворил? — строго спросила она еще раз, и внутри у нее все сжалось в комочек, помимо воли.

— Натворил?! Бог с тобой, Леночка! Я ничего не натворил! Я хотел сделать тебе подарок!

— Подарок?! — у Елены-почти-прекрасной на этом слове началась отчетливая аритмия. — Какой подарок?.. — Представляешь, Леночка! Я… сегодня… кредит! — Игорь Иванович говорил сквозь смех, потому проглатывал некоторые слова.

— Какой еще кредит? Где ты?! — еще сильнее заволновалась виновница торжества и стала свободной рукой шарить в ящичке с лекарствами, отыскивая на ощупь корвалол в таблетках.

— На сто тысяч! Вернее, на сто две! — сообщил счастливый Игорь Иванович.

Леночка на всякий случай села. Корвалол наконец нашелся. Он как будто сам впрыгнул в руку.

— Что? — спросила она хрипло.

Игорь Иванович стал сбивчиво рассказывать своей почти прекрасной Елене про рекламного молодого человека с чудо-пылесосом и про то, как поехали в офис оформлять документы. Игорь Иванович пребывал в великолепном настроении и немножечко как бы подшучивал над собой и сам этим шуткам смеялся, не замечая напряженного молчания на другой стороне трубки.

— Ты представляешь, Леночка! — радовался Игорь Иванович. — Тут на выбор сразу три банка. У одних восемнадцать процентов годовых, но с комиссией, у других двадцать, но без комиссии, а у третьих девятнадцать, но зато самый большой первый взнос. Уж я между ними бегал-бегал, бегал-бегал. Даже на калькуляторе считал, правда-правда!

Леночка дрожащей рукою пошарила над вытяжкой и достала массивный черный калькулятор, с которым ходила за покупками в конце недели. Набрала сто две тысячи, поделила на сто, умножила на восемнадцать, прибавила обратно сто две тысячи и разделила теперь уже на свой рабочий оклад, который получала чистыми на руки, — и по щеке ее покатилась соленая слезинка, величиной не больше рисового зернышка.

— А этот, рекламный, торопит! — сквозь смех продолжал Игорь Иванович. — Уж и бумаги распечатал в трех экземплярах — один мне, один себе и один банку, когда выберу. А девица, которая там, где двадцать процентов, но без комиссии, наблюдает за мной и губы кривит. Мол, жадный мужик, престижную вещь покупает, а копейки высчитывает. Э, нет, думаю. У тебя, милочка, я точно оформляться не стану…

Тут у Леночки по щекам скатилось друг за другом еще несколько слезинок покрупнее — где-то примерно с очищенное подсолнечное семечко. Она опустила телефонную трубку между колен и стала смотреть в кухонное окошко. В трубке что-то клокотало и фыркало неразборчиво, но она не слышала, а только думала — за что, за что? И ведь надо же, какой день выбрал! День рождения! Юбилей!

И так ей стало за себя обидно, что она отерла слезы и решительно поднесла трубку к уху с твердым намерением сказать Игорю Ивановичу все, что накопилось за двадцать три совместных года, четыре месяца и семнадцать дней. — Правда же я молодец! — сказала трубка. — Сама подумай — такого подарка я тебе точно еще не делал!

— Да уж! — подтвердила именинница холодно и сжала свободную руку в кулак. А потом оглушительно всхлипнула и прошептала: — Игорь, как ты мог?!

— Леночка? — удивилась трубка. — Леночка?!

— Как ты мог?! — кричала исступленная Леночка. — Зная мое отношение! Как?!

— Но Леночка… — опешила трубка. — Ты меня слышала? Я не взял кредит!

Леночка растерянно замолчала, боясь переспрашивать. — На сто тысяч! Точнее, на сто две! Не взял! — отчетливо повторил счастливый Игорь Иванович. — Понимаешь, я хотел сделать тебе подарок к юбилею, самый-самый лучший, а тут… В общем, когда девочки насчитали мне почти по десять тысяч в месяц, если на год, и почти по восемь, если на два… я тогда сел над бумагами этими и подумал, как прихожу к тебе… и…

Леночке по мере этого рассказа сначала сделалось немножечко жарко, потом немножечко холодно — и опять жарко. А в самом интересном месте, когда Игорь Иванович, смеясь над собой пуще прежнего, пересказывал, как возмущались банковские люди и как стыдили его, а он не сдался, — она перешла в большую комнату и тяжело опустилась на вычищенный диванчик. Села на то самое место, где раньше было пятно от пролитого кофе, и не заметила отсутствия пятна. И отсутствия масляного следа, некогда оставленного старшим сыном, не заметила тоже. Она вообще не заметила в диванчике никаких изменений.

Наверное, потому, что в глазах у нее стояли слезы. (Теперь это были по-настоящему крупные слезы, величиною с кофейное зерно.) Виною глупая женская впечатлительность. Кредит на сто две тысячи как бы прошел у Леночки перед глазами, подминая под себя всю культурную программу на год и два вперед, включая летний отдых в Турции и выходные в садовом домике под Рязанью. Как торнадо. Как землетрясение в Китае. Как цунами какое-нибудь. Прошел — и отхлынул. Отпустил.

Уж и рассказ был окончен, и Игорь Иванович почти подъезжал к дому, а Леночка все сидела на диванчике и плакала, плакала, плакала — как девчонка, вытирая распухший нос рукавом. Леночка плакала от облегчения. Много чего ей подарили в том году на юбилей. Но некупленный чудо-пылесос — это был самый-самый-самый лучший подарок.

Третий глаз

У Наташи открылся третий глаз. Наташа очень стеснялась и закрывала его челкой, но даже из-под челки все прекрасно видела.

Подойдет к ней, к примеру, бухгалтер Лидия Алексеевна и защебечет:

— Ах, Наташенька! Какая вы сегодня хорошенькая! Прямо ангелочек. Подстриглись?

А Наташа глянет третьим глазом и уже видит подлую сущность Лидии Алексеевны: как она Наташиным стройным двадцатипятилетним ногам завидует, как генеральному капает, если с отчетом хоть на полденечка опоздаешь, и как на диете пытается сидеть, а потом ночью в холодильник лезет за колбасой, и про сына-оболтуса видит, которого Лидия Алексеевна на будущий год от армии планирует отмазать, — с кем сговаривается и о какой сумме речь. Даже как-то неловко.

Или вот Людочка. Она к Наташе всегда спиной сидит и ни с кем в отделе старается не общаться, здоровается сквозь зубы, но и о ней Наташа уже все знает: про молодого любовника, которого Людочка от мужа скрывает третий месяц, про некоторые неприятности «по женским», из-за этого любовника случившиеся, и про то, что Любочка сегодня утром от расстройства яичницу сожгла.

Вообще, в женском коллективе работать, если у тебя третий глаз открыт, — это сущая мука. И без него ясно, разумеется, что все друг против друга дружат потихонечку, но чтобы такие змеи?!

Вон, стоят две… Смотреть тошно. Комплиментами друг друга осыпают, точно пасхальный кекс сахарной пудрой, а сами думают, кто из них в новом году на повышение пойдет и как бы так устроить, чтобы места не упустить. Каждая, конечно, себя в своем праве считает. У одной дочка школу заканчивает, поступать летом. А у другой муж пьющий. То есть причина и там и там уважительная — но каковы методы?! Первая задумала генерального соблазнить и следующий корпоратив для этой цели наметила, уже коктейльное платье в шкафу висит, в полиэтилене, — вырез на спине ниже ватерлинии; туфли к платью куплены во-о-от на такой шпильке. Думает, если хорошо сохранилась, так уж прямо генеральный на нее кинется. Святая наивность. Наташа его сегодня встретила случайно в коридоре — не мужик генеральный. Уже довольно давно. (И неудивительно, к слову сказать, — работа у него нервная и за компьютером круглые сутки.) А вторая того хуже: решила вечером в пятницу остаться как бы сверхурочно и подружке в компьютер вирус подсадить, чтобы все самые важные документы к понедельнику стерлись, а она вроде как ни при чем. Даже сочувственную речь заготовила, гюрза. Вот как с такими людьми работать?!

И ведь самое смешное, что не повысят ни ту ни другую (Наташа сегодня генерального встретила, уж она-то знает). У генерального дочка в аспирантуре доучивается, защита в январе. Ей-то и сидеть на теплом месте. Так что зря стараются, яд свой тратят.

Не работа, словом, а сущий ад. И раньше Наташа ее не больно любила — она была девушка творческая, Коэльо читала и из бисера плела, а в первом классе мечтала балетом заниматься, — разве думала она когда-нибудь, что будет в офисе бумажки перекладывать да в очереди у ксерокса стоять? Нет.

А в метро! В метро и вовсе невыносимо. Трутся люди друг о друга, толкаются локтями, и такое раздражение кругом — хоть ножом его режь, не разрежешь. Плотное, монолитное. Глянешь направо: парочка сидит. Приличные вроде бы ребята: он ее по руке гладит, она ему на плечо голову склонила, — ни дать ни взять попугаи-неразлучники. Другая бы сказала — глаз на них отдыхает. Но это если глаз обычный. Наташиному третьему глазу отдыхать некогда: видит Наташа, что они бабку хоронят. То есть ждут не дождутся, когда помрет. Они об этом вслух не говорят никогда — не то воспитание. Но желание такое сильное, что до нутра прожигает. Хочется одним пожить, не дети уже. С ее стороны бабка. Все как положено: воспитывала, обшивала, пирожки пекла, сказки на ночь читала… Эх, люди! Налево глянешь — младая попрошайка по проходу ползет, ступни в минус первую позицию извернув да спину скрючив, на операцию клянчит. Кое-кто дает. Да какая операция?! Здоровая кобыла, дай бог всякому. И в день, к слову сказать, втрое против Наташиного зарабатывает. Не на себя, конечно, работает, на хозяина. Но сам факт! Наташа с дипломом, в приличной фирме денег таких никогда за сутки не заколотит.

Тяжело Наташе ехать в метро. Капюшон надвинула ниже бровей, в комочек сжалась: но разве можно третий глаз закрыть каким-то капюшоном! Тут мужик всю зарплату пропил, собирается жене врать, что обокрали; там тетка прикидывает, как у родной сестры дачу отсудить; рядом парнишка планирует увести у друга девушку, да и друг тоже хорош — девушка у него не одна, а сразу три, и так он удачно устроился, что все три за него платят; напротив студенточка мальчикам глазки строит — она вчера с преподавателем переспала, чтобы зачет по экономике автоматом получить; около студенточки который — под кайфом, неделя-другая, и конец человеку, перескочит на тяжелую наркоту… Страшно Наташе. Ни один человек о хорошем не думает, вокруг сплошной негатив. От третьего глаза в метро одна только польза: если террористы-смертники задумают вагон взорвать, Наташа об этом первая узнает и всех спасет.

Раньше Наташу от любых проблем шопинг защищал. Прогуляется, бывало, по распродажам, купит новую кофточку — и сразу на душе теплее. Но теперь и шопинг не радует. Отыщет Наташа красивую вещь, ценник на ладони взвесит, глянет мельком и увидит: там, где стопроцентный cotton нарисован, пять процентов полиэстера вплетено. Пять! Понимает Наташа — это чтобы не мялось. Но все равно обидно. Врать-то зачем? Всюду, буквально всюду вранье. Брючки симпатичные в витрине выставлены, made in Italy, скидка тридцать пять процентов. Раньше бы Наташа их купила непременно, но теперь ее вокруг пальца не обведешь. Видит Наташа — никакая не Italy, а Ivanovo, gorod nevest. И лекала, между прочим, немецкие, не итальянские. А цена со скидкой в два с половиной раза выше закупочной. Не шопинг, одно расстройство.

И с промтоварами — это еще не предел. В супермаркетах — вот где самый страх и ужас. Вместо масла маргарин кругом, сметана порошковая, мясо-рыбу для веса водой накачали, на селедках, которые по акции, перебиты даты — срок годности вышел, не выбрасывать же. А крысы на складе нагуляли такие бока, что домашним свиньям завидно. Пропал у Наташи аппетит. Отщипнет хлеба, запьет кипятком — вот и весь рацион.

Такое в себе держать — кто выдержит? Хотела Наташа лучшей подруге открыться, да не смогла. Только на порог ступила и сразу узнала, что про нее подруга на самом деле думает. Аж в жар бросило. И дура-то Наташа, и вкуса у нее нет, и толстая. Это она толстая?! Сорок четвертый размер при росте сто шестьдесят пять! А подруга улыбается как ни в чем не бывало, с поцелуем тянется. «Чего это ты, Наташка, — спрашивает, — челку-то отпустила? У тебя там прыщи, что ли?» Отшатнулась Наташа, бросилась бегом вниз по лестнице, лифта не дожидаясь. Бежит по ступенькам, оступается впопыхах и слышит (вернее, видит), как подруга, запирая дверь, пожимает птичьими плечиками и думает: «Вот ненормальная!»

Была подруга — и нету.

Стала Наташа в интернете искать, как ей дальше жить. Интернет ее никогда еще не подводил, там ответы на любой вопрос находились. Набрала в гугле «третий глаз», мышью кликнула «поиск». И посыпались как из рога изобилия ссылки: чаты оккультистов, научные трактаты, популярные статьи, энциклопедические справки, частные объявления от колдунов и гадалок, и даже одна фирма по установке окон ПВХ. Но, что самое обидное, никто третий глаз закрыть не берется. Открыть — это да, многие обещают. «Дураки! — хотелось крикнуть Наташе. — Сами бы пожили с открытым третьим глазом хоть неделю и поняли бы тогда!» Но, делать нечего, выбрала одно объявление. Потомственная сивилла Мэри Кристалл. Имя понравилось. Как-то оно сразу доверие Наташе внушило. Эта Мэри Кристалл помимо третьего глаза много чем занималась: и проклятья снимала, и порчу, и венец безбрачия, еще бралась астральную сущность описать и чакры открыть. Стоило, главное, совсем не дорого — пятьсот рублей визит. Написала Наташа письмо по имейлу, и к вечеру ей ответ пришел: приезжайте, милости просим, когда вам удобнее?

На следующий день Наташа с ненавистной работы отпросилась, сказавшись больной, и поехала в Бирюлёво. Чтобы в общественном транспорте не мучиться, машину поймала. Напрасная трата денег! Даже через замызганные стекла старого «опеля», на котором тряслась по пробкам, третий глаз примечал, что творится вокруг. Мысли московских автомобилистов в пробке слились в сплошной поток многоэтажных ругательств, лишь изредка всплывали поверх мата какие-то сделки, страховки, штрафы и техосмотры. Машины истошно сигналили и подрезали, из-под колес летела во все стороны коричневая мерзость, замешанная на снегу, а водитель, козлище старый, всю дорогу думал, что бы он сделал с Наташей, окажись не в пробке, а на загородной даче по Савеловскому направлению, какую они с женой уже пятнадцать лет строят — не достроят… Добравшись до места, выскочила бедная Наташа из машины как ошпаренная, деньги сунула и даже сдачу не взяла, так ей было страшно и противно.

Дом потомственной сивиллы стоял во дворе за хозяйственным магазином. Обычная шестнадцатиэтажная панелька, каких в городе пруд пруди. Домофон был вывернут с мясом, и Наташа, приоткрыв перекошенную дверь, осторожно вошла в подъезд. К счастью, там никого не оказалось. Вызвала лифт, поднялась на восьмой этаж. Навстречу ей из общего коридора вышла пышногрудая бабища в пестром китайском халате и понесла к мусоропроводу два объемных пакета с мусором. В одном характерно звякала пустая тара. Наташа посмотрела третьим глазом и поняла, что это Мэри Кристалл собственной персоной. Поняла, что по паспорту зовут ее Марией Кирилловной Лупенко, что в Москву она приехала из-под Киева еще в советские времена и училась в строительном ПТУ на маляра-штукатура, а в потомственные сивиллы пошла по совету практичной приятельницы в начале девяностых. Это оказалось несложно — главное было говорить людям то, что они хотят услышать. А чего хочет услышать женщина, от которой мужик загулял? Или которую замуж не берут, хотя уже возраст? То-то… С другими проблемами к Мэри Кристалл обычно не обращались, но и на этом, даже по пятьсот рублей визит, она имела заработок не чета малярно-штукатурному — трехкомнатную квартиру снимала и не бедствовала.

Наташа зашла обратно в лифт и раздраженно ткнула кнопку первого этажа.

По дороге Наташа все думала: что со мной происходит? Ей было очень-очень страшно. И тоскливо. Ведь говорили же, говорили и писали сколько раз, что все эти сивиллы — шарлатанки. Только на такси зря потратилась… А может, она, Наташа, сходит с ума? Нет, теперь только к хорошему специалисту! К психологу. И чтобы доктор наук, не меньше!

Не помня толком, как добралась до дома, Наташа, не снимая пуховичка, села к ноутбуку и набрала в поисковой строке «психолог доктор наук». Опять посыпались ссылки на сайты и статьи. Но теперь Наташа выбирала с осторожностью. Большие клиники, увы, пришлось пропустить — в ее ситуации приходилось в первую очередь думать о конфиденциальности. Но среди частных практик через пару часов отыскалась одна, совсем недалеко от дома. У психолога был собственный солидный сайт, оформленный в спокойных зеленых тонах, с выкладкой множества дипломов и лицензий. Была и фотография врача — красивая моложавая женщина в белоснежном халате, в дорогих очках, с серьезным взглядом. Не блондинка. Наташа решилась и позвонила. Ее записали на завтра, в пятнадцать пятнадцать. Сначала заартачились немного, но после недолгих переговоров отыскали все-таки окошко в плотном расписании. Стоил поход к доктору дорого, пятую часть зарплаты. Но нельзя же экономить на собственном здоровье!

Наташа очень волновалась и не могла уснуть до четырех утра, да и уснув — ворочалась и постанывала. Проснулась далеко за полдень совершенно разбитая и поплелась в ванную. Про работу не вспоминала уже. Умылась, почистила зубы. Приподняла челку и стала в зеркале рассматривать третий глаз. В интернете много врали: и что выглядит как вертикальная щель, и что чешуйками закрыт, как у ящериц, и что находится не на лбу, а на темени, и что маленький совсем, с игольное ушко. Но нет — у Наташи был глаз как глаз. Такой же серый, как два других. Только ресницы погуще — оттого, наверное, что тушью не красили с тринадцати лет. И сидел точно посередине лба. Это придавало лицу странный инопланетный вид. Наташа вздохнула и опустила челку. Зажмурила глаза (все три) и прыснула на нее лаком сильной фиксации. Вздохнула. К психологу на всякий случай решила идти в налобной повязке, какую зимой носила на каток. Шапок Наташа еще со школы терпеть не могла. Только прическу калечить.

За пятнадцать минут до назначенного срока Наташа уже сидела под дверью кабинета и листала модный журнал. В белом коридорчике было пусто и гулко, помаргивали холодные больничные лампы, лишь в закутке у окна помещалась молоденькая администраторша. У администраторши сегодня по дороге на работу сломался ноготь, и она была не в настроении. Из-за высокой конторки едва виднелись склоненная голова и краешек плоского монитора, так что непосвященным людям могло показаться, будто девушка занята работой. На самом же деле Наташа прекрасно видела, что она безуспешно раскладывает пасьянс «Паук» на две масти.

Ровно в три пятнадцать дверь кабинета приоткрылась, и оттуда выплыла доктор наук, психолог.

— Наталья Сергеевна? Проходите! — широким жестом пригласила она.

Наташа поднялась и пошла в кабинет — непонятно зачем, ведь третьим глазом она уже все увидела.

Ее усадили в топкое бежевое кресло лицом к окну. Сама же психологиня села напротив на высокий барный стул и теперь нависала над Наташей, провалившейся в мягкое едва не до пола. Мутное зимнее солнце маячило сквозь жалюзи, косой луч бил Наташе в лицо, и внутри у нее закипала злоба на эту холеную курицу, нахватавшуюся популярных психологических приемчиков.

Наташу начал душить истерический смех, который она изо всех сил старалась не выпустить до поры, а дать «доктору» начать «лечение», чтобы, раз уж выкинула такую кучу денег на ветер, насладиться победой сполна.

Психологиня включила тихую классику, что-то, кажется, из Шопена, сложила руки на коленях, склонилась над Наташей и произнесла бархатным грудным голосом:

— Что привело вас ко мне, Наталья Сергеевна?

Наташа молчала. Лицо ее было напряженным — его буквально сводило судорогой от смеха, который просился наружу.

— Я вижу, вы напряжены. Расслабьтесь. Сделайте глубокий вдох. Вот так, — психологиня изобразила глубокий вдох, Наташа нервно хрюкнула. — Что вас беспокоит? Проблемы на работе, личная жизнь? Гарантирую: все, что я услышу сегодня, не покинет стен этого кабинета. Но, чтобы решить проблему, мы должны сначала…

И тут Наташа не выдержала, расхохоталась. Психологиня посмотрела на нее с недоумением, отодвинулась немного.

— Что меня беспокоит? Что меня беспокоит?! — Наташа с трудом выбралась из кресла. — В данный момент меня больше всего беспокоит, что эту небольшую симпатичную практику вам на прошлый Новый год муж подарил, чтобы дома скучно не было. Конечно! Дети выросли, за границу учиться поехали. Чего мамочке дома киснуть, в домохозяйках? Пусть пусечка развлечется немного, на людей посмотрит! Так он вам говорил, да? А хотите, скажу, во сколько ему ваша фальшивая докторская степень обошлась?

Психологиня побледнела, губы ее задрожали.

— Как… Откуда… Откуда вам известно?! — задохнулась она.

— Интуиция! Банальная интуиция! Третий глаз, слышали? — хохотала Наташа, а у самой уж слезы по щекам катились.

— Я… Я не знаю, кто вас подослал и зачем… — прошипела психологиня. — Но убирайтесь вон! Вон, слышите!

— Сначала деньги обратно! Или я звоню в полицию! — выкрикнула Наташа, не помня себя.

Психологиня схватила с подоконника изящную сумочку из красной кожи, пошарила внутри и швырнула Наташе под ноги несколько тысячных бумажек.

— Убирайтесь! Иначе я зову охрану!

Наташа внезапно успокоилась. Насмешливо глянула на «доктора», подобрала с пола деньги, собрала в аккуратную стопочку и вышла, прикрыв за собой дверь. Она прекрасно знала, что сейчас чувствует психологиня и как она, Наташа, ее напугала. Это было довольно приятное ощущение. — Я… Я мужу скажу… Вы еще пожалеете, — слышала Наташа злой шепот в спину. Но ничуть не беспокоилась, потому что знала — не скажет. Некому говорить-то уже. Появилась недавно молодая да ушлая, увела мужа. Так ей!

Вроде и наказала Наташа аферистку, а легче от этого не стало. Даже наоборот. Куда бежать? У кого лечиться? А вдруг все они такие, психологи эти? Да и чем они ей помогут, если разобраться?

Дома Наташа долго плакала, уткнувшись носом в подушку, и из глаз ее текли горючие соленые слезы. Слез натекло ровно в полтора раза больше обычного, потому наволочка быстро промокла и ее пришлось бросить в стирку.

Наутро Наташа поехала в клинику Фёдорова. Глаз все-таки. Уж если там не помогут, нигде не помогут.

Прием вел старенький благообразный профессор, похожий на Эраста Гарина. Наташа с удовольствием отметила: настоящий. Всю жизнь офтальмологии отдал. Никаких скелетов в шкафу у него тоже не оказалось. А если и были, сам забыл — дело прошлое.

— У вас предынфарктное состояние, — зачем-то сказала Наташа.

— Знаю, знаю, — рассеянно откликнулся профессор. — С чем пожаловали, барышня?

И тогда Наташа стянула налобную повязку:

— Вот, смотрите.

За долгую медицинскую карьеру профессор отвык удивляться. Он пожевал губами, посветил в третий глаз специальным фонариком, рассмотрел как следует. Измерил давление глазного дна. Велел, закрыв остальные два глаза круглыми пластмассовыми лопаточками, прочесть буквы по таблице Сивцева. И Наташа их перечислила, сверху вниз, до последней строчки, а потом еще добавила, что таблица произведена пять лет назад в городе Дмитрове Московской области и ее оптовая цена — тридцать четыре рубля двадцать две копейки. Но эту тираду профессор пропустил мимо ушей. Записал что-то в карту, сказал, не поднимая седой головы:

— Здоровый глазик… Так на что жалуетесь?

Наташа растерялась.

— Видит он у вас хорошо? Так? — подбодрил профессор.

— Слишком хорошо, доктор! — воскликнула Наташа. И расплакалась. И бормотала сквозь слезы: — Он все-все видит, про всех! И почти одно только плохое, понимаете? Это же не люди, это…

Она долго и путано рассказывала доктору о том кошмаре, в котором жила в последнее время. Слезы текли в три ручья — и те, что из третьего глаза, скатывались прямиком по переносице и обрывались с кончика носа.

— Да. Люди, они такие, — раздумчиво сказал профессор. — Это, поверьте, и с плохим зрением видно прекрасно. Вот у меня — близорукость. Минус восемь. Но ничего нового я от вас не услышал. Ну, не плачьте! — Он улыбнулся и через стол подал Наташе коробку бумажных салфеток.

— Но что же де-елать? — всхлипнула Наташа, вытирая слезы, которые никак не хотели остановиться.

Профессор ненадолго задумался.

— А я вам знаете что… Эффекта стопроцентного не обещаю, но попробовать стоит…

И он стал выписывать рецепт.

Через несколько дней Наташа получила в оптике маленькую розовую линзу с нулевыми диоптриями и, едва дотерпев до дома, вставила ее перед зеркалом, промыв сначала пинцетом в специальном растворе. Сморгнула. Прикосновение линзы было глазу неприятно, но вполне терпимо. Наташа выглянула в окно и стала рассматривать прохожих.

Увы, розовая линза не работала. Наташа видела в людях то же, что и раньше. Однако приятный теплый оттенок как-то примирял с окружающей суровой действительностью. «Пойду завтра на работу, если не уволили еще, — решила Наташа. — А если увольнять начнут, шантажировать буду. Что я, хуже людей? Я же теперь все про них знаю, вот они у меня где!» — и сложила изящные пальчики в маленький твердый кулак.

Она уже целых десять дней никуда не выходила просто так, для собственного удовольствия. Не до того было. А сегодня решилась. В любимую кофейню, где подавали изумительный горячий шоколад с пряностями. И неважно, как да из чего его там готовят! Натянула старенькие джинсы, мягкий оранжевый свитерок. Краситься не стала — зачем, когда кругом одни моральные уроды?

Наташа увидела его, едва ступила на порог. Он сидел перед распахнутым лаковым ноутбуком, и сильные пальцы стремительно ходили по клавиатуре, касаясь ее мягкими ласкающими движениями. Вид имел сосредоточенный. А потом неожиданно встал во весь рост и с удовольствием потянулся, так что захрустели суставы. Могучая шея, широкие плечи, никакого намека на пивной живот. Выбритые виски. На глаза углом спадает черная ассиметричная челка. Обтягивающие джинсы, остроносые сапоги-казаки. Белая водолазка обтекает рельефы… Наташа смотрела как завороженная. Почувствовав ее взгляд, он повернулся и спросил:

— Что уставилась, куколка? Познакомиться хочешь? Так я не против! — и улыбнулся, продемонстрировав крепкие белые зубы.

Она сразу все про него поняла: что трепло, что женат третий год, что почти нищий фрилансер на случайных заказах, а замашки как у наследного арабского принца, что не дурак выпить и покуривает травку, что хамоват, что знакомиться с ним нельзя ни в коем случае, НИ В КОЕМ! Но это странным образом ее не обеспокоило. Она шагнула навстречу и неловко протянула вспотевшую ладошку:

— Наташа.

— Сергей, — ответил он насмешливо, сканируя Наташу взглядом и подбирая ее дрожащую ручку своей увесистой лапищей.

«Как Сергей? Ты же Никита!» — пронеслось в голове.

А потом как будто что-то щелкнуло. Маленькое невесомое стеклышко упало под ноги и, розово блеснув в приглушенном свете кофейни, неслышно покатилось под столик. Наташа машинально потерла лоб. Третий глаз исчез. На месте его остался едва ощутимый шрамик, который легко запудрить.

— Присоединяйся, куколка! — пригласил Сергей, захлопывая ноутбук, и махнул официанту.

Они сели за столик, заказали глинтвейн.

Ночевать поехали к Наташе.