Дорога к вечности

Игорь Ковальчук, 2008

Среди множества миров есть один, который жители его называют Провал. Власть там принадлежит владеющим магией бессмертным, а верховная власть – сильнейшему из них, чье имя – Руин Арман. Не было еще мага могущественней его, но чем больше могущества – тем больше кругом зависти, а чем больше власть – тем больше врагов. Слабое место человека – те, кого он любит. И удар по ним может быть неотразим. Но помогут ли интриги, магия и предательство одержать верх над Властителем Провала? Подобный жуткой тени из прошлого, где-то еще существует загадочный Серый орден, чьи цели таинственны, а методы безжалостны. В существование этого ордена многие просто боятся верить.

Глава 3

В тот год, когда патриархи лишили клан Блюстителей Закона власти и предотвратили второй виток Программы (надо сказать, что материалы этих исследований в усеченном виде были опубликованы и подействовали, как мягкая рекомендация; надо сказать, что кое-кто из центритов даже последовал ей), странное явление поразило обитателей столицы. Однажды ночью небо внезапно расцветили сияющие полосы, похожие на отражение света прожекторов. Они немного напоминали северное сияние, но какое может быть северное сияние в той географической широте, где располагалась столица?

Горожане подходили к окнам и с любопытством рассматривали невиданное зрелище. Почти все были уверены, что здесь какая-нибудь шутка местных магов, безопасная и масштабная. Только те, кто по должности должен был отслеживать несанкционированную магию в пределах города, скоро убедились, что шалости чародеев тут ни при чем. И вообще никаких признаков магии они не нашли, чем были весьма озадачены.

И почти никто не подумал, что этим странным явлением было отмечено появление на свет дочери некоей представительницы молодого клана Айнар по имени Анавэра и ее супруга, Таннаарена из Дома Талла Соннер. Малышка появилась на свет в тот самый миг, когда сияние затопило почти полнеба и заиграло всеми оттенками алого. Она набрала воздуха в маленькие легкие и тоненько заплакала, будто жалуясь на что-то. Ее торопливо приложили к груди матери.

— Какая она славная, — всхлипнула уставшая до полусмерти Анавэра.

— Очень, — шепотом подтвердил Таннаарен. Он с умилением разглядывал дочку. У него уже был один ребенок, сын, но он появился на свет так давно, что Талла Соннер уже и забыл, как это бывает. К тому же он совершенно не представлял, как себя вести со столь маленькими детками. Потому, пряча растерянность, подошел к окну и раздернул шторы.

Уставший врач и акушерка, не торопясь, складывали инструменты, которые держали под рукой, но и они с интересом взглянули в окно, на буйство красок, заливших небосвод. Ночной город, залитый светом реклам и ламп, сразу как-то померк по сравнению с этим необъяснимым явлением.

— Посмотри, любимая, — улыбнулся Таннаарен, обернувшись к жене. — Даже небо приветствует появление нашей малышки на свет.

— Конечно, — выдохнула Анавэра, не почувствовав в его голосе шутливого тона. Сейчас она все воспринимала слишком серьезно. — Конечно, приветствует, — и посмотрела на крошечную дочку, успевшую заснуть у материнской груди. Головка с кулачок, красное личико — и маленькая ладошка с тоненькими, как спички, пальчиками.

— Ну, как ты ее назовешь? — решив отвлечь супругу, поспешил спросить Таннаарен. — Уже придумала?

— Да. Виргина.

Девочка была долгожданной, и оба родителя души в ней не чаяли. Она казалась им самой лучшей в мире, Анавэре и Таннаарену было не важно, насколько хорошо она себя ведет и насколько готова радовать собой семью. Но даже они скоро поняли, что с ребенком им повезло. Нрав малышки удовлетворил бы и более взыскательных родителей. Она росла разумной, старательной и послушной, порой ее покладистость даже вызывала у матери опасение — как-то дочурка сможет жить в этом безумном и отнюдь не безоблачном мире, если она так мягка характером.

Но скоро выяснилось, что Виргина не так уж мягка. Можно было даже не пытаться заставить ее делать что-нибудь такое, что показалось бы ей неправильным, недостойным. Бесполезно. Она твердо усвоила те нормы и правила морали, которые ей объясняла мать, и придерживалась с такой истовостью, что этому оставалось лишь дивиться. К примеру, Анавэра скоро привыкла верить любому слову дочери, потому что та никогда не лгала.

Девочка, а впоследствии девушка, повиновалась почти всем желаниям родителей. Она отлично училась в школе, занималась музыкой, много читала и редко-редко шаталась с подругами по улицам. На дискотеке побывала лишь однажды и категорически отказалась идти туда вновь. То же касалось и прочих развлечений, очень популярных в подростковой среде. Она казалась очень странной, но, хотя сильно отличалась от своих сверстниц, подруг у нее было много — девочек почему-то тянуло к ней.

Отец настоял, чтоб после школы она пошла в магическую Академию Галактиса — и Виргина поступила туда без труда. Но и в институте продолжала сторониться компаний сверстников, не посещала их пирушки и не встречалась ни с кем из парней. Вскоре ее душевная чистота и строгое целомудрие стало беспокоить даже Анавэру. Она, хоть и вышла замуж за Таннаарена невинной, ничего не имела против того, чтоб ее дочь, достигнув совершеннолетия, заводила романы, но той подобное даже в голову не приходило.

— Можно подумать, ты собралась в монастырь, — заметила мать, но Виргина ответила ей безмятежным и очень спокойным взглядом.

— Нет, мама, конечно, нет. С чего ты так решила?

— Ты ведешь себя, словно очень религиозный человек. Но, кажется, даже не посещаешь храм.

— Нет, не посещаю, — девушка задумчиво смотрела мимо матери, куда-то вдаль, в глубины невидимого пространства. — В этой религии чего-то не хватает, мне кажется.

— Ты ищешь себе подходящую?

— Я? Не знаю. Я ничего специально не ищу, но… Не знаю.

— Но почему же в таком случае ты не заводишь отношения с молодыми людьми?

— Мне кажется, любые отношения возможны лишь с тем человеком, с которым хочешь создать семью.

Анавэра слегка опешила. Ей всегда казалось, что современное общество и пропагандируемые им нравственные («безнравственные») ценности не способны приучить молодых к сдержанности и воздержанию. Она никогда не старалась вдолбить дочери собственные строгие принципы, предоставляя ей свободу и надеясь на собственный пример, и теперь не понимала, откуда все взялось.

— Ну… Положим, на это можно смотреть и так. Но ты не найдешь себе спутника жизни, если откажешься хотя бы приглядываться к представителям противоположного пола.

— Я не тороплюсь.

На этом разговор был исчерпан.

Впрочем, Анавэру удивляла скорее одержимость дочери, нежели ее затворничество. Девушка очень хорошо училась, на учебу у нее уходило почти все время, и ни на что другое, естественно, не хватало. Отцу не приходилось объяснять ей, что «в наше время, в нашем мире без магии никак», наоборот, он, встревоженный, много раз брался объяснять дочери, что перенапряжение во время занятий может нанести вред ее здоровью и энергетическому балансу организма, что чревато уже не только болезнями.

Но Виргина спокойно возразила, что не переутомляется, и делает ровно столько, сколько может. К тому же, добавила она, за этим строго следит ее учитель, он просто не допустит ее до занятий, если заметит какие-нибудь тревожные признаки.

Ее успехи до немоты поражали даже преподавателей Галактиса, которые на своем веку повидали очень многое. Уже на первом курсе ей выделили индивидуального преподавателя, с которым она и занималась. Он действительно строго следил за самочувствием усердной студентки, но, как бы она ни нагружала себя, ее энергетика пребывала в стабильном состоянии, а силы казались неисчерпаемыми. То, что другие, даже действительно талантливые студенты осваивали за неделю, она схватывала на лету, старательно, но стремительно отлаживала принцип составления новых типов заклятий и спешила перейти к следующей теме.

В Галактисе она прошла полный круг обучения — четыре комплекса по пять курсов — за каких-нибудь двадцать лет, и еще пять дополнительных лет, когда под руководством опытного архимага, работавшего с ней увлеченно и за символическую плату, строила сложнейшие магические системы.

К сорока пяти годам она сама стала архимагом.

Об этом писали все газеты, трубили все телевизионные каналы, надрывалась единая информационная сеть. Виргина получила кольцо архимага, не успев перешагнуть порог пятидесятилетия, а это означало, что она стала самым молодым магом высшего уровня за всю историю Асгердана. Впрочем, если б она протянула с этим до первого юбилея — столетия — то и это ничего бы не изменило. До триумфа Виргины самым молодым архимагом считался Гэр Некромант. Он получил свой перстень, будучи четырехсот сорока лет от роду.

С девушкой из молодого клана Айнар стремились поговорить журналисты, телевизионщики предлагали ей немалые гонорары за короткое интервью, но она упорно отказывалась. Став знаменитостью, она превратилась в еще более замкнутого человека, в настоящую домоседку, и терпеливо ждала, когда спадет ажиотаж, когда ее необычные способности перестанут интересовать окружающих.

Когда девушка положила перед родителями полученный перстень, мать посмотрела на нее почти с испугом. Да и отец был хмур.

— Я бы никогда не поверил, что такое возможно, — сказал Таннаарен, разглядывая кольцо. — Если б не увидел своими глазами.

Виргина без улыбки смотрела на отца. Ее темно-синие глаза казались черными. «Естественно, — подумал он. — Девочка устала. Да еще как устала — можно себе представить».

— Ну, теперь тебе непременно нужно съездить на море. Отдохнуть немножко, — сказала матриарх Эдэра, которая, конечно, не могла не приехать к праправнучке в такой знаменательный день. Виргина была первым архимагом в ее клане, а уж то, что самый молодой центритский чародей высшей категории является представителем Дома Айнар, уже немало повышало престиж клана. Сама Эдэра по-прежнему оставалась старшим магистром, и вряд ли могла надеяться в ближайшее время подняться выше. Ее старший сын — тоже.

Дочь Анавэры всегда была почтительна с матриархом, никогда и слова поперек не сказала. Но теперь вдруг возразила:

— Но я нисколько не устала.

— Рассказывай, — сдержанно отозвалась та.

— Это правда.

— Я верю, что ты не чувствуешь себя усталой. Однако это еще ни о чем не говорит. Впрочем, спорить бессмысленно. Завтра ты отправляешься.

Девушка не стала спорить, лишь спокойно опустила голову, будто в знак того, что готова повиноваться.

— Да, матриарх.

С моря она вернулась посвежевшей, загоревшей, но все такой же сдержанной. Ей по-прежнему не звонили мужчины, и неделю после возвращения она почти все время проводила дома. То за пианино, то с гитарой.

— Где подумываешь работать? — поинтересовалась Анавэра.

— В столичной клинике детских неврозов, — не поднимая головы от большого альбома нот, ответила Виргина.

— Но… Но почему? Детка… При твоем магическом образовании, при твоем уровне ты могла бы найти отличную высокооплачиваемую работу.

— А разве нам срочно нужны деньги?

— Да при чем тут деньги? Мы — люди обеспеченные. Но я хочу, чтоб ты была богата. Чтоб у тебя была престижная работа.

— Я предпочла бы полезную работу.

— Но ты, что же, считаешь, будто работа архимага в какой-нибудь крупной фирме не приносит пользы?

— Я думаю, детям куда важнее квалифицированная медицинская помощь архимага, чем качество центритского машиностроения или состояние сталелитейной промышленности, — мягко, но непреклонно ответила Виргина, и по ее глазам мать поняла — это один из тех редких случаев, когда спорить бесполезно.

Женщина растерянно захлопала ресницами.

— Но в любой фирме у тебя будет работа намного легче, а платить будут больше.

— В больнице мне будут платить столько, что вполне хватит нашей семье, и еще кому-нибудь помочь. А тяжелая работа… — девушка пожала плечами. — Я умею тяжело работать.

— Я знаю, — вздохнула Анавэра.

Ее утешал муж. Он убеждал, что дочка еще захочет жить красиво, и детей завести, конечно, рано или поздно захочет, и не надо торопить время. В конце концов, Виргина — бессмертная, и довольно молодая, какие мерки ни возьми. У нее еще все впереди.

Но проницательная супруга все хмурилась.

— Ты знаешь, я часто думаю, что она слишком хороша для нашего мира. Я была бы счастлива, если б у меня выросла самая обычная девочка. А Виргина — слишком необычная. Она… слишком чистая, слишком… Слишком… Удивительная. Разве такой человек, как она, способен выжить среди таких обычных людей, как мы?

— Ана…

— Но я ведь серьезно. Я каждый миг думаю о том — какое счастье, что я вижу дочку рядом с собой. И о том, насколько долго это продлится.

— Ана, не накручивай себя заранее. Тем более что твои опасения совершенно неосновательны. Ведь Виргина — архимаг. Не так-то просто убить архимага.

Анавэра вздохнула. Было видно, что муж не убедил ее и не успокоил до конца, но продолжать спор ей явно не хотелось. Так случается, когда оба твердо уверены в своей правоте, и потому не способны поколебать оппонента. В такой ситуации лучше отступиться, прервать спор, оставаясь при своем. Женщина отлично понимала, насколько важно для спокойствия и блага семьи вовремя отступать. Тем более что делать это приходилось не так уж часто. Таннаарен был почти идеальным мужем.

Потом Виргина занялась музыкой. Отработав смену в больнице, она приходила домой и отдыхала за пианино или с гитарой, и мелодии, выходившие из-под ее пальцев, раз за разом становились все сложнее и совершеннее. Вскоре она запела. Мать поразилась тому, какой у дочери чистый и мелодичный высокий голос. Он был не слишком силен, и карьера оперной певицы никогда не могла бы улыбнуться девушке, но разве она хотела стать актрисой? Музыка в ее жизни существовала только для нее самой. И тексты, которые она писала, были призваны просто выражать ее мысли и чувства, только и всего, а не увлекать или заставлять о чем-то задуматься.

Но тем не менее увлекали.

Анавэра как-то услышала песню, которую в комнате под гитару пела дочь, и почувствовала, что ее душа разворачивается, будто крылья у птицы, и это ощущение оказалось на удивление сладостно. Ей показалось, будто мысли и чувства омыло чистым дождем, и, всплеснув руками, опустилась на кухонную табуретку. Забытый соус медленно булькал в кастрюльке на плите, но женщине не было жалко своего труда. Ошеломленная, она ощущала, как в груди болезненно сжимается сердце. «Я, кажется, привела в мир необычную девушку», — подумала она без всякой радости, потому что относилась к тем немногочисленным родителям, которые предпочитают видеть своего ребенка обычным человеком. Как все.

Виргина не собиралась как-то использовать свое новое увлечение музыкой, она отнюдь не считала свои песни чем-то особенным, достойным всеобщего внимания. Но в среде друзей, которые мигом появлялись у нее в каждой больнице, где ей случалось работать, оценили ее достижения. Клиника детских неврозов, куда Виргина почему-то устроилась работать, являлась частью огромного целого, входила в сложную систему медицинских учреждений, и в каждом то и дело требовалась помощь хорошего архимага. За пару лет девушка успела поработать в десятке больниц, и в каждой каким-то непостижимым образом, не стремясь к тому, обрастала друзьями и подругами.

В одном из социальных лечебных учреждений она неожиданно встретилась с Руаннаром Мортимером. Так уж получилось, что молодой человек следил за установкой сложной магической техники, с которой Виргине предстояло работать. Правда, Руаннар не работал в этой больнице — он просто был одним из благотворителей.

Разговоры о работе, то есть магической технике, постепенно перешли в беседы о жизни. Девушка узнала, что хобби молодого Мортимера — аранжировка музыкальных произведений. Больше всего он любил обрабатывать простенькие мелодии никому не известных бардов, да так, чтоб они смогли конкурировать с самыми лучшими популярными композициями. К тому же он отлично играл на двух музыкальных инструментах — гитаре и фортепиано, в совершенстве владел искусством управляться с синтезатором и прочей музыкальной техникой.

Он буквально навязал Виргине свою помощь. Вскоре ее песни получили новый облик и новое звучание, и оттого расцвели, будто розы, вылупившиеся из бутонов. Виргина так и не узнала, приложил ли Руаннар какие-то усилия к тому, чтоб о существовании ее самой и ее песен разнюхали звукозаписывающие компании (ну, разумеется, приложил), только факт остается фактом — девушке сразу поступило несколько настойчивых предложений. Поколебавшись, она все-таки выбрало одно из них — не самое денежное, но отчего-то более привлекательное.

В одночасье Виргина вдруг стала знаменитой. Ее песни не походили на популярные хиты, но отчего-то сразу стали пользоваться такой огромной популярностью, что на заводе не успевали выполнять заказ. Диски сразу стало трудно раздобыть. Растерянная девушка из клана Айнар в ответ на удивленные и, что скрывать, радостные вопросы родственников лишь разводила руками.

Чтоб уговорить ее согласиться на один-единственный концерт, понадобились усилия множества людей, включая Руаннара и даже отца Виргины, Таннаарена. Талла Соннер не то чтоб хотел видеть дочь знаменитостью и певицей — просто он почему-то решил, что дочь отказывается от карьеры из чистой стеснительности.

Но самое главное, что убедило Виргину продолжать — это мнение матриарха. Эдэра, конечно, приехала поздравить потомицу с триумфом и поблагодарила ее за то, что та столь многим увеличивает престиж клана.

— Престиж клана? — удивилась девушка. — Разве песни… Мои песни разве способствуют повышению престижа клана?

— Конечно. Наш Дом еще слишком слаб, слишком беден и оттого никому не известен. То, что среди моих потомков оказалась ты, которая смогла стать знаменитостью, делает известными всех нас. Ты понимаешь? Если клан на слуху, это повышает его значимость и власть, конечно.

Виргина задумалась. По всему выходило, что поддерживать свою популярность — это ее долг.

Оставалось лишь следовать ему. Все деньги, вырученные от продажи дисков, сопутствующих товаров, а также от концертов Виргина передавала матриарху, себе же оставляла лишь на прожитье. Суммы оказались немаленькие. Эдэра спокойно, без возражений, брала деньги и принялась покупать на них землю, вкладывать средства в надежные ценные бумаги, справедливо полагая, что если Виргине сейчас ничего не нужно, долг главы Дома — распорядиться ее заработком наилучшим образом. У клана девушка всегда сможет взять необходимую ей сумму, в любой момент и на любую покупку.

Постепенно Виргина перестала шарахаться от предложений устроить концерт. Она увидела в выступлениях средство достижения какой-то цели, которую еще и сама-то толком не осознавала, но уже чувствовала. Все чаще мать замечала, что в те немногие свободные минуты, что еще оставались у ее дочери, она сидела в глубоком кресле, задумчиво и напряженно глядя на небо, заглядывающее в окно ее комнаты поверх верхушек яблонь, и на лице девушки отражалось все, что томило ее — тоска, лихорадочное нетерпение и почему-то боль.

— У тебя что-то не ладится? — спросила Анавэра, но дочь, вздрогнув, тут же замотала головой.

— Нет, все в порядке.

— Ты поссорилась с молодым человеком?

— У меня нет молодого человека.

— А Руаннар?

Девушка бледно улыбнулась и помотала головой.

— Но я же вижу, он ухаживает за тобой, — настаивала мать.

— Да?

— Конечно. Я вижу. Женщины всегда видят подобное. Странно, что ты не замечаешь.

— Я никогда об этом не думала.

— А ты подумай. Руаннар — замечательный парень.

— Да… Пожалуй, — Виргина вздохнула. — Замечательный.

Анавэра решила, что не стоит ничего больше говорить. Если ее дочь способна хоть кого-то полюбить, рано или поздно она ответит взаимностью мужчине, который столь преданно любит ее.

Виргина была способна любить, вне всяких сомнений. Но в остальном мать ошиблась на ее счет — девушка вряд ли способна была создать семью. И вовсе не потому, что душа ее оказалась слишком мала, чтоб там нашлось местечко для мужа и ребенка. Душа этой девушки могла бы объять Вселенную. Просто большая страсть всегда вытесняет малую, а великая не оставляет места никакой другой. В сознании Виргины медленно обретала зримые формы некая великая страсть, которую она пока еще плохо осознавала. Но если что-то подобное появляется в душе, рано или поздно оно даст о себе знать.

Как-то незаметно получилось, что ее концерты стали постепенно превращаться в проповеди. Каждая песня, которую она писала, обязательно что-то говорила душе, и, пытаясь пояснить свою мысль, Виргина поневоле обращалась к вопросам вовсе не расхожим. Ее внимательно слушали, и потому ни ее агент, ни звукозаписывающая компания не возражали против подобной формы выступления.

— Тебе стоило бы однажды прямо сказать все, что ты хочешь, — сказала ей одна из подруг, молодая бессмертная, работавшая в больнице медсестрой, ревностная поклонница творчества Виргины.

Дочь Анавэры задумалась — а что же такое на самом деле она хочет сказать. Эти раздумья были сродни поиску ответа на неизвестный вопрос — не менее трудны. И закончилось тем, что однажды проведя целую ночь за письменным столом, она под утро с недоумением взглянула на исписанную ученическую тетрадку. И, перечитав нервные чернильные строчки, поняла, что же она искала. В ее сознании наконец-то сформировались первые слова того учения, которое она должна была привести в мир.

Жуть и восторг — такие чувства сопровождают подобные открытия, если они сделаны искренне. А еще немного — тоска. Тоска, что передать в точности все то, что чувствует, она все равно не сможет. Ей даже как-то не пришло в голову, что кто-то может попросту не желать знания, которое она готова предложить. Подобные мысли посещают лишь в минуты шока от неудачи. Человек гораздо чаще оценивает происходящее с собственной позиции, и если его сердце пылает страстным желанием поделиться собственным восторгом — разве он будет ожидать неприятия?

Виргина изменилась. Она не встречала отпора, и каждый, кто слышал ее слова о том новом, что посетило ее сознание, увлекался сам. Из глаз девушки теперь смотрело нечто большее, чем просто светлая душа. До жути чист был ее взгляд. Правда, несмотря на убеждение в истинности всего, что говорит юная Айнар, которое окружало ее все плотнее и шире, будто круги от брошенного в воду камня, кланы долго не замечали ее существования — за исключением, конечно, тех немногих, кто случайно услышал ее слова и поверил. Не замечали до тех пор, пока одним из ее искренних последователей не стал Оттар Акула Ран.

Репутация этого молодого человека была настолько дурна, что его сторонились собственные родственники. Патриарх прилагал все усилия к тому, чтоб держать потомка в рамках, но в результате добился лишь того, что Оттар стал гораздо лучше прятать концы в воду. Его не однажды проверяли на вырождение — безрезультатно. Вырожденцем он не был. Но даже после этих проверок он не оставлял своих выходок, только старался, запугав жертву своих развлечений, добиться ее молчания. А поскольку он оставался клановым и богачом, его боялись, и не без оснований. Молодой человек и сам не знал, на что его может толкнуть желание сохранить тайну. Его немножко сдерживало лишь возможное наказание за тяжкое преступление, поскольку помимо всего прочего он отличался еще немалым здравомыслием. Звездные Каторги — не шутка.

В отличие от большинства знаменитостей, Виргина не была окружена телохранителями, и это предопределило выбор Оттара. Однажды вечером он явился к ней домой, подгадав момент, когда ее родители отдыхали на морском курорте (желтая пресса не оставляла в покое ни саму девушку, ни ее мать и отца, с удовольствием наблюдая за каждым их передвижением, а потому выяснить, где и когда кто из них отдыхает, оказалось проще простого), с намерением приятно провести ночь. Его не слишком заботило, как к этому отнесется сама Айнар — Оттар был уверен, что девица эта не из мстительных, предпочтет забыть. Может, в чем-то он был прав. Понять, что есть в мире или в нем самом нечто такое, что способно его остановить, в тот момент он вряд ли мог.

Он пришел и, усевшись на ее кухне, они проговорили всю ночь. Наверное, приведись ему вспоминать, о чем шла речь, ничего б не получилось. Да и не слова имели значение, а только тон, самая сокровенная суть общения, а еще ее глаза. Взглянув в них, невозможно было дальше притворяться, будто не понимаешь, чем занимаешься, чем развлекаешься. Оттар понял, что раньше просто не хотел понимать… нет, не так. Он знал, что отлично отдавал себе отчет в каждом поступке, просто сам не знал, чего ему хочется, потому и плевал на окружающих.

— А теперь я понял, чего хочу, — сказал он Виргине.

— Чего же? — улыбнулась она. Ни следа усталости не было в ее чертах.

— Донести твою веру до остальных.

— Мою веру? — удивилась она.

— Ну да. Все то, что ты мне рассказала.

— Разве это вера?

— А что же? Ну ладно, можно назвать учением. Смысл от этого не меняется.

— Это просто… мои мысли… Просто я поняла, что нужно делать, чтоб… чтоб… — она искала слова.

— Чтоб не попасть под нож ликвидатора, — закончил молодой человек. И теперь, конечно, он сохранял достаточно практичности, чтоб даже из духовного выцедить конкретную пользу. — Чтоб не выродиться. Чтоб жить вечно.

Виргина посмотрела на собеседника очень вдумчиво и даже как-то оценивающе.

— Но я говорю все это не только для бессмертных. Смертные тоже вырождаются.

— Когда имеешь дело со смертными, этот процесс слишком уж сложно проследить.

— Несложно, если принять во внимание, что любой человек способен к перерождению. Любой, у кого на это достаточно душевных сил.

— То есть смертный вырожденец попросту не перерождается?

— Да. Его душа умирает с ним. Или раньше.

Оттар задумался.

— Так значит, любой смертный может стать бессмертным? В смысле, в другой жизни. Да?

— Все в руках каждого, — улыбнулась девушка. — Если дух силен, ему будет дано бессмертное тело — таков закон существования.

— И ты говоришь, что не несешь новую веру? Новое учение? Скольких ты сможешь утешить? Ведь многим смертным не хватает только надежды. Они примут твое учение с радостью, — он встал. — Этим и стоит заняться.

— Ты прямо сейчас собираешься этим заняться? — рассмеялась она.

— Нет, — решительно отмел Оттар. — Сперва пообедаю. Это точно!

Роман Дэйна и Такэды протекал неспешно и, как ни странно, строго в соответствии с традициями клана Накамура. Время от времени младший сын Мэльдора Армана заваливал свою избранницу знаками внимания — как грудами цветов, так и частыми ночными концертами под окнами (он был законопослушен, потому шумел исключительно в ночь с субботы на воскресенье, только пятнадцать минут и не каждую неделю). Она с удовольствием принимала мелкие подарки, проводила с Дэйном время, но если он исчезал на недельку или две, никогда не выражала возмущения по этому поводу.

По традициям клана Накамура между знакомством и помолвкой должно было пройти не меньше десяти лет, и не менее пяти — между помолвкой и браком. Женщины-Накамура знали, что такое ожидание. Когда мужчины совершают подвиги и творят историю, их спутницы должны терпеливо блюсти семейный очаг — так говорили матери этого клана своим дочерям. И дочери, конечно, запоминали.

Такэда не знала, почему Дэйну так трудно было превратить их «конфетно-букетные» отношения в более близкие — о проклятии она не знала. Но воспринимала как должное и его отлучки, и странные ухаживания.

Прошло два года, прежде чем молодой человек решился сделать ей официальное предложение. Правда, оно прозвучало в такой форме, что девушка ничего не поняла. Дэйн поджидал ее близ метрополии, сидя в густой кроне груши (чтоб не бросаться в глаза дозорным), и, когда она проходила неподалеку, собирался эффектно спрыгнуть, но вместо этого банально сверзился. На шум отреагировала система безопасности и Арману пришлось улепетывать. Он метко швырнул в Такэду букетом и на бегу выстрелил заранее заготовленное предложение руки и сердца, которое в результате прозвучало приблизительно: «Я те… лю… Вых… за… ме… за-а-а!».

Девушка, конечно, ничего не поняла.

Следующего случая ей пришлось ждать еще год. На этот раз молодой человек, как раз закончивший курс демонологии, решил использовать какого-нибудь демона — надо ж было показать любимой девушке, что в магических науках он преуспел. А если уж доказывать, то доказывать по полной программе. Раздобыв каталог демонов, Дэйн выбрал самого мощного из тех, что мог надеяться вызвать и подчинить без посторонней помощи.

С выбранным демоном он возился больше трех недель. Тот оказался куда сильнее, чем Арман ожидал, пару раз чуть не вырвался из тисков заклинания, и в ходе подчинения всерьез попытался сам подчинить своего пленителя. К счастью, рядом оказался Гэр Некромант, к которому младший сын Мэльдора на всякий случай обратился за консультацией, он, образно говоря, дал демону щелчок по лбу. Тот утих.

Результатом трехнедельных трудов стал демон-гигант, обладающий множеством способностей, в частности, способностью к трансформациям, к изменению голоса, цвета и консистенции чешуи. Теперь он был покорен и готов сделать все, что угодно. Для большего эффекта Дэйн заставил его принять боевую форму, разукрасил яркими лентами (морда демона подрагивала в негодовании от такого надругательства, но подчинение держалось прочно) и отправил петь Такэде серенаду.

Демон мог спеть эту серенаду хоть тенором, хоть басом, хоть контральто — на выбор. И можно было побиться об заклад, что, немного подрегулировав голос, он дал бы фору любому приличному оперному певцу. Но спеть ему не дали. Как только это существо оказалось в непосредственной близости к Такэде и взяло гитару на изготовку, на него немедленно накинулись отец и брат девушки. Оба были хорошими магами, и от демона в несколько мгновений осталась лишь жалкая кучка пепла.

— Да что же это такое! — воскликнул Дэйн, сползая по водосточной трубе, как только отец и брат его избранницы удалились за совком и шваброй. — Не везет.

— Привет, — по своей привычке чуть растягивая слова, произнесла Такэда. Язык Накамура был неспешен, как их традиции. — Жалко, что я не догадалась сразу, что это от тебя.

— Нервные у тебя родственники.

— Пожалуй, — она улыбнулась. Потом в одно мгновение стала очень серьезна. — Знаешь, мои родственники… не в восторге от твоих ухаживаний.

— Слишком громкая музыка по ночам? — догадался он.

— Ну… Не совсем, — девушка смутилась. — Словом, ты сам. Мой отец не очень любит Мортимеров.

— Ну, он не одинок в своих чувствах. Ты можешь успокоить своего отца — к Мортимерам я уже давно не имею отношения. Я давно уже Арман… Ну ладно, не так давно, но все равно.

— Думаю, для моего отца эта разница малозначительна.

— Ни фига себе! Разница огромна! Мортимеры — клан, Арманы — семейство, и вообще…

Такэда залилась смехом. Смеющаяся, она была очаровательна, и особенно ей шло длинное алое платье, в котором она была на этот раз. Ничего удивительного — при отце, строгом ревнителе традиций, она редко появлялась в брюках и тем более в рокерской коже. Дэйн почувствовал, что заливается краской под цвет ее платья.

— Ты же все прекрасно понимаешь, — сказала девушка. — Отца не проведешь. К тому же у тебя очень плохая репутация.

— Но я давно исправился. Я давно стал таким респектабельным, что просто противно.

— Трудно себе представить, что именно ты называешь «респектабельный».

— Хорошо, согласен. Относительно респектабельный. Зато со мной не соскучишься.

— Вот это верно.

— И я достаточно обеспеченный… ну, чтоб содержать семью.

— В самом деле? — на губах Такэды застыла чуть ироническая улыбка, которая делала ее лицо совершенно неподвижным, будто маска. — И что же?

— Ну, так… Э-э… Но для тебя-то мои ухаживания… Ну, они тебе не неприятны?

— Довольно приятны. Даже забавны. — Девушка вспомнила, как выглядел боевой демон в лентах и фыркнула.

— Ну, так тогда, может, ты и мое предложение примешь?

— Смотря какое.

— Да я собрался жениться. И если ты согласишься выйти за меня… — с деланой небрежностью проговорил Арман.

— А если я не соглашусь, то на ком ты собираешься женишься? — деловито поинтересовалась девушка.

— Что я, дурак — жениться на ком-то еще?!

— Хм…

— Не обижайся. Такэда! Просто я хотел сказать, что ни на ком другом жениться не собираюсь — только на тебе. Ну, пожалуйста. Согласись. Ведь я тебе не противен, а?

— Нет, конечно. Ты мне нравишься. Очень нравишься.

— Есть какое-то «но»?

— Только одно, — вздохнула девушка. — Мой отец не даст согласия на этот брак. Равно и наш патриарх — тоже.

— Но…

— Без их согласия я за тебя выйти не могу. Никак не могу. Наши традиции говорят… Между прочим, сюда идет папа. С пылесосом.

— Подожди, — Дэйн бросился к ограде и мигом взлетел на нее. — А если я сумею договориться?

— Я буду только рада. Давай же!

И Арман ловко исчез по ту сторону ограды под аккомпанемент возмущенного крика отца Такэды. Мгновением позже добавился и голос ее брата, которому сын Мэльдора, видно, тоже оказался не по вкусу. Впрочем, их вспышка была объяснима — оба они вряд ли желали обстоятельно разбираться, с какой такой целью он прислал в их дом боевого демона.

Дэйн засел в библиотеке и несколько дней изучал традиции Накамура. В результате он явился в метрополию своего клана, разряженный в шелковую ацуита с орнаментом из стилизованных журавлей, парчовую роскошную хандзири (откровенно говоря, полностью одежда именовалась хандзири-но-кагирину, но это название молодой человек не смог запомнить даже за неделю) и пояс оби с ткаными золотыми солнцами. К этому наряду по традиции полагался меч, и Дэйн гордо привесил к поясу клинок, который Накамура именовали кэн за двустороннюю заточку.

Увидев его в таком виде, Моргана села мимо кресла и несколько минут лишь молча хлопала ресницами.

— Ты б хоть что-нибудь сказала бы.

— Скажу, что у тебя идиотский вид, — выдавила она наконец. — Ты похож на вешалку под кучей ткани.

— Да ладно… А что, я неправильно навернул пояс? — и Дэйн завертелся вокруг себя, пытаясь заглянуть себе за спину. — Да… Пожалуй, кривовато.

— Но, братец… С чего ты так разрядился?

— А вот. Захотелось попробовать.

— Но согласись, что ко всем этим халатам…

— Это не халаты! Это ацуита и хандзири!

— Да какая разница? Я в том смысле, что со всем этим ботинки смотрятся как-то… не очень.

— А что мне прикажешь надеть? Сандалии, что ли? — Дэйн глубоко задумался. Поколебавшись, он заключил: — Ну нет. Пойду в ботинках. Вряд ли Накамура будут заглядывать мне под халат… э-э, под хандзири.

— Ты собрался к Накамура?

— Да… Э-э… В гости.

— Ну-ну, — пробормотала Моргана и ушла к себе.

В метрополии Накамура, где все, конечно, заметили недостатки его туалета, не сказали ничего. Эдано, глава клана, славился своей выдержкой, он принял гостя весьма любезно, и если патриарха шокировало то, как Арман носил традиционную одежду его рода, он воспринял происходящее, как должное. С любезным видом принял гостя, выслушал его предложение, и Дэйн был просто поражен, когда ему отказали. Правда, очень вежливо, но непреклонно.

Объяснить причины своего отказа патриарх не объяснил.

— Ну неужели я настолько криво повязал пояс? — вопрошал расстроенный Дэйн, когда остался наедине с Такэдой днем позже.

— При чем тут пояс? — девушка не выдержала и улыбнулась. — Оби ты действительно повязал неправильно. И хандзири тоже… Где ты добыл эту одежду?

— Места знать надо, — пробормотал Арман. — Но разве важно, что я там неправильно повязал?

— Ты выглядел очень потешно.

— Ваш патриарх поэтому отказал мне?

— Нет, не поэтому. Я говорила — у тебя очень плохая репутация.

Такэда смотрела на него со странным выражением. Значение мимики на ее неподвижном, как у всех Накамура, лице очень сложно было разгадать. Но у молодого человека почему-то кольнуло сердце. Он ласково коснулся ее щеки.

— Ты огорчена этим?

Девушка, помедлив, кивнула. Для Дэйна это было самой лучшей наградой.

— Но в таком случае… — осторожно начал он.

— Нет! — решительно отрезала она. — Я люблю тебя, но никогда не выйду за тебя, если мой отец или мой патриарх не дадут согласие. Согласие патриарха намного более значимо, — и, развернувшись, зашагала обратно к метрополии.

— Ты любишь меня? — переспросил он ей вслед.

Такэда, обернувшись, кивнула. Арман лихорадочно соображал.

— Постой. А… А если я сумею похитить тебя? — он пытался вспомнить все подробности традиций, о которых столько сумел прочитать. — Если я сумею тебя похитить, ведь по вашим канонам это будет вполне… Вполне традиционно, правда?

В глазах девушки на миг вспыхнул интерес.

— Да. Если ты сумеешь меня похитить, то я смогу выйти за тебя замуж без согласия родственников. Но ты должен похищать меня из метрополии, и в ситуации, когда отец и патриарх знают о твоих намерениях. А это почти невозможно.

— Но я уже однажды проник в метрополию, и никто не понял, как именно.

— Даже ты сам.

— Но это же наилучший способ сохранить тайну, правда?

— И потом — ты смог войти. Но надо же еще и выйти.

— А я попробую.

Она ласково улыбнулась.

— Попробуй.

Дэйн подошел к делу, как всегда — по-своему очень серьезно. Он потратил две недели на то, чтоб подготовить запас химических веществ, которые по его прикидкам должны были сбить с толку людей и собак. Оставалась лишь магия.

Вот с магией, особенно боевой и системной, которая ложилась в основу любых стационарных магических схем, дело обстояло очень плохо. Системно-боевые чары считались самой сложной наукой среди всех чародейских наук, серьезно Арман ею никогда не занимался. Разумеется, какое-то представление об этом разделе знаний он получил, занимаясь магией материалов. Но чары, используемые в химии — это не то.

Но, несмотря на возражения здравого смысла, Дэйн решил действовать наудачу. И, готовясь к этому рейду, отправил патриарху письмо с извещением, что намерен выкрасть у него Такэду. Он помнил слова своей любимой — главу клана нужно известить о своих намерениях.

Через два дня письмо вернулось обратно. Правда, Эдано явно прочел его, поскольку в самом конце Арман обнаружил несколько странных значков, красиво нарисованных чернилами. В недоумении он связался по видеофону с Такэдой — она, в преддверии похищения терпеливо ждала результатов его усилий в метрополии, но к видеофону охотно подбегала каждый раз, когда ему хотелось с ней поговорить.

— Ты случайно не знаешь, что означают эти закорючки?

— Знаю, — ответила девушка. — Это иероглифы.

— Вот точно — иероглифы. Закорючки. А что они означают?

— Но-но! Поуважительнее. Мы так пишем.

— Да? Прости… Но, постой — это же неудобно!

— Зато красиво… — запальчиво бросила она и тут же вздохнула. — Ты на меня плохо влияешь. В начале нашего знакомства я никогда не сказала бы так.

— Ладно. Что тут накаря… э-э… написано?

— Если переводить буквально… Только буквально будет трудновато… А вот если найти аналог во всеобщем языке, то приблизительно… «Ну давай, давай»…

— Да? Что ж… Пусть будет «давай, давай»…

На следующий же вечер Дэйн уже был у метрополии.

Он изумился тому, насколько легко ему удалось миновать первый круг защиты. Немного особой химической смеси, сдобренной чарами, которую он пролил на одежду — и она, испаряясь, сделала его невидимым для видео — и магических камер. Еще немного химии пришлось применить, чтоб вскрыть магнитный замок на одном из черных ходов. Арман не был уверен в составе, действовал наобум, но изобретение подействовало, как надо — пока жидкость не стекла со считывающей поверхности, механизм сошел с ума и открывался-закрывался хаотически. Достаточно было вовремя рвануть дверь.

Он забрался на крышу и протиснулся между сложными магическими конструкциями — в слепой зоне, единственной, которую просматривали только видеокамеры. Беззвучно спрыгнул во двор, прянул вбок, за какую-то каменную конструкцию, то ли странную скульптуру, то ли незаконченную беседку. Затем сумел пробраться во внутренний дворик, проскочив под аркой. И вот тут-то на него насели.

Из сводчатой двери, напоминающей готическое окно, выглянул человек в черном, и по жесту его руки Дэйн сумел разгадать адресованное ему заклинание в тот же момент, когда кинул первое из заготовленных «сюрпризов». Говоря откровенно, он рассчитывал, что к Такэде сумеет пробраться, не потратив запас, а вот обратно порезвится всласть. Почему он так считал, и сам, наверное, не понимал до конца. Видимо, слишком свято верил в свою удачу.

Противник, судя по жесту и движению губ, собирался обездвижить противника, но вместо этого опрокинулся на спину, словно от удара — только Арман знал, что у несчастного ненадолго отказал мозжечок, который в мозгу человека отвечает за равновесие. Чары были не боевые, они применялись в магической медицине, потому защитный артефакт охранника их пропустил.

Младший сын Мэльдора недавно понял одну простую вещь — защитные артефакты невозможно составить в расчете на все случаи жизни. Как правило, в них закладывают от десятка до нескольких сотен основных боевых заклинаний, которые они должны отражать, и напитывают большой мощью — так построены и самые лучшие защитные чары. А значит, чем более непредсказуемым окажется атака, тем больше шансов, что она пройдет.

К тому же это вполне в духе Мортимеров — шутить таким образом. В свое время Руин добивался отличных результатов, используя заклинания «облако перца», «облако соли», «гравитационный хаос». Чтоб сформировать свой оригинальный подход, Дэйн несколько недель шерстил медицинские справочники, и, оставив список заклятий, убедился, что на хорошего медика лучше не нападать — слишком это опасно.

Следующую пару охранников постигло острое расстройство желудка, еще троих — сильнейший насморк и кашель. Еще один начал чесаться — это заняло обе его руки, и колдовать тут уже было невозможно. Дэйн не хотел повторяться, поэтому очередному нападающему позволил подойти, схватился с ним врукопашную. Одно случайное прикосновение в схватке — и заклинание клизмы вкачало в кишки этого несчастного добрых пару литров воды с полезными бифидобактериями: надо ж было хоть чем-то утешить пострадавшего.

Арман перепрыгнул через него и бросился бежать по высокому коридору к галереям, которые оплетали главное здание метрополии. Он помнил, где именно ждала его Такэда. Это было не так и далеко.

Наверное, ему следовало предусмотреть, что патриарх отлично понимает, с кем он имеет дело, и хотя бы попытается построить на пути нежеланного жениха действительно серьезную преграду. Но когда, выскочив из-под арки, ведущей в нужный дворик, Дэйн натолкнулся на двоих Накамура в зеленых одеяниях, он воспринял это просто как одну из случайностей. Ведь в мире нет ничего невозможного, ну совершенно ничего!

У одного из Накамура из ушей сразу полезли разноцветные тараканы и засновали по его лицу. Но тот почему-то отнесся к этому на изумление равнодушно. Он даже не стал смахивать тех насекомых, которые норовили залезть ему в глаза. Второе готовое заклинание, что Дэйн, не медля ни минуты, кинул во второго противника — отличное заклинание, очень мощное и пронырливое, — тот брезгливо перехватил в воздухе и втянул в себя, переработав в энергию. Если б младший сын Мэльдора смог в этот момент оценить уровень этих двоих, он, наверное, понял бы, что обречен — перед ним стояло двое архимагов.

Он сопротивлялся недолго — они скрутили его за пару секунд, и, хотя один при этом стал оранжевым, как апельсин, а у второго в волосах выросли огромные и довольно тяжелые мальвы, это не помешало им колдовать. Дэйна «упаковали» в парализующие и усыпляющие чары с полным жизнеобеспечением, и последнее, что он видел — это бледное лицо Такэды, которая действительно стояла в этом дворике и все видела. Отодвинув пленника ногой, оба архимага привели себя в порядок, а тот, у которого на голове оказалась целая охапка цветов, аккуратно снял их и кинул на тело Армана.

— Какой наглый парнишка, — бросил он, будто плюнул.

— Но талантливый, черт побери, — проворчал другой. — С выдумкой. Надо будет сказать ему, что есть смысл пытаться превращать в апельсин лишь магов слабее его на два уровня.

— А зачем? — равнодушно процедил первый. — Ты думаешь, он отсюда выйдет?

Каковы были на этот счет планы Эдано Накамура, не знали даже эти двое — старший внук патриарха, Нагао, знаменитый на весь Асгердан специалист по боевым системам, и Хиро, лучший маг в клане, чародей-универсал, а таких во Вселенной вообще было немного. По приказу главы Дома пленника отнесли в тюремное крыло, где и оставили.

Вечером в метрополию Накамура явился Мэльдор Арман. О чем он говорил с Эдано больше четырех часов, осталось тайной, но результат говорил сам за себя — патриарх приказал отпустить пленника, и измученный отец забрал своего непутевого сына.

— Что тебя понесло красть невесту по всем законам их клана? — устало спросил Мэльдор, когда машина уже подъезжала к его дому. Обычно он ездил сам, но на этот раз для солидности взял шофера — и порадовался, потому что после беседы обессилел совершенно. — Подобного не случалось уже больше тысячи лет.

— Она не могла выйти за меня иначе, как с согласия родных — а этого согласия не было — либо через такой вот обряд. И я читал в книгах об этом…

— А ты дочитал, что традиции Накамура требуют защищать своих женщин до последнего? Ты прочел о том, что этот обряд потому и приравнивает похищение к согласию родных, что он вынуждает их смириться. Если б они позволили тебе похитить Такэду, то тем самым добровольно позволили бы тебе жестоко унизить их. Болван! Они имели полное право убить тебя!

— Откуда ты так хорошо знаешь традиции Накамура?

— Я знаю очень многое. А вот ты какого хрена взялся, не изучив вопрос от корки до корки, — я вот чего не понимаю.

— Но что же мне было делать?

— Ждать, идиот! Сейчас не прежние времена. Если девушка действительно любит тебя, она рано или поздно добилась бы от отца согласия на этот брак, пусть с какими-то оговорками в брачном контракте, но все-таки. Накамура отнеслись бы к тебе терпимо хотя бы потому, что патриарх все равно в любой момент мог бы расторгнуть ваш брак, если б счел, что ты совершенно не подходишь его потомице.

Дэйн смущенно опустил глаза.

— Ну, я… Я не подумал.

— А следовало бы. Раз уж ты собрался жениться, надо привыкать вести себя, как взрослый, — пробормотал Мэльдор. — Но, надо сказать, Накамура оказали тебе большую честь. Ты знаешь, кого против тебя поставили?

Младший Арман вопросительно поднял бровь, и отец назвал ему имена.

— Ни фига себе…

— У тебя не было ни малейшего шанса.

— И что же теперь?

— Ничего. Если ты читал об обряде похищения, то должен был знать, что у тебя только одна попытка. И, знаешь ли, вызволить тебя было очень нелегко. Это стоило мне огромного труда. Прошу тебя, больше не попадайся Накамура.

— Тогда… Прошу тебя, устрой эту свадьбу сам.

Мэльдор помолчал, а потом нехотя начал:

— А к чему это? Послушай, может, все и к лучшему. Дэйн, ты же помнишь…

— Я ее люблю.

— Дэйн, ты помнишь, что ты проклят?

— И что же теперь? — тихо спросил молодой человек. — Всю жизнь трястись? Бояться? Шарахаться от любимой? Если меня должен убить собственный сын, то он для этого должен хотя бы родиться и чуток подрасти. А значит, у меня будет по крайней мере пятнадцать лет счастливого супружества. Ради чего ж еще стоит жить, а?

— Дэйн… — пробормотал отец, тронутый до глубины души.

— Пап, договорись о свадьбе, а?

Мало кто знал, каким чудом Мэльдору удалось вызволить своего сына, когда Эдано имел все права приказать казнить его. Но, добившись для Дэйна хоть какой-то возможности для совместной жизни с Такэдой, юрист явил чудо еще более поразительное. Не прошло и месяца, как отец принес сыну счастливую для того новость — патриарх Накамура больше не возражает против свадьбы своей много-раз-правнучки с представителем семейства Арман. А это означало, что все теперь по большому счету зависит от самой Такэды, ее отца Камидзуми и брата Иисо. Но для них было как-то неприлично возражать против этого брака, раз уж Эдано выразил иную волю. Они тоже заявили, что не возражают.

Это не было прямым согласием, и в прежние времена девушка вряд ли стала бы женой Дэйна. Но времена действительно изменились, и Такэда согласилась выйти за него замуж.

А еще через два года она родила сына.

Дэйн ничего не сказал жене ни до, ни после этого события. Он совершенно не изменился ни внешне, ни по поведению, а если и задумывался о проклятии, то никак этого не показывал. Казалось, рождение сына его только восхищает, новоявленный отец охотно возился с отпрыском, так что даже самая проницательная женщина вряд ли сумела почуять неладное.

Казалось, брак пошел младшему Арману на пользу — он стал немного спокойнее и, хотя время от времени позволял себе выходки, достойные скорее подростка, гораздо больше времени проводил с женой. Занятия магической химией шли полным ходом, и, хотя лаборатории Галактиса, где он проводил эксперимент за экспериментом, время от времени изрядно страдали, на успехах студента это никак не отражалось. Он закончил полный курс обучения, и еще потом расширенный, и еще высший магистерский.

Его нисколько не удивляло, что ему дают возможность учиться здесь, даже притом, что он доставлял ректорату, деканату и преподавательскому составу уйму неприятностей. Ведь хотя бы раз в год он обязательно делал открытие, составлял новую химическую формулу или некую новейшую магическую структуру, а все подобные достижения юридически принадлежали учебному заведению, студент же, сделавший открытие, получал лишь некоторый процент и, разумеется, скидку на оплату обучения. Дэйн где-то к середине курсов уже ни креда не платил за учебу. При этом молодой Арман приносил Галактису гораздо больше выгоды, чем убытков.

Но когда ему предложили преподавание нескольких предметов на младших курсах, он удивился. Преподаватель — это уже не студент. В Галактис брали лучших из лучших, потому-то тамошнее образование так высоко котировалось и столь дорого стоило.

От такого предложения трудно было отказаться.

— Да ты, я вижу, остепеняешься, — воскликнул изумленный и обрадованный Мэльдор. — Не ожидал…

— Не ожидал, что это вообще когда-нибудь случится?

— Конечно.

— Но, надеюсь, ты не разочарован?

— О чем ты говоришь! Статус нашего семейства куда выше поднимет твое положение преподавателя Галактиса, чем даже получение Руином архимажьего уровня… Должен же он когда-нибудь вернуться в Центр…

— Хм…

— Так что не посрами. И, — Мэльдор стал очень серьезен, — прошу тебя, будь осторожен. Ну, ты понимаешь, о чем я. Не хотелось бы теперь тебя потерять.

— Теперь — когда я так высоко поднимаю статус семейства?

— Думай как хочешь, главное не погибай. Ладно?

— Постараюсь, — вздохнул Дэйн.