Правдивая история

Клэр Пули, 2020

79-летний Джулиан, эксцентричный, одинокий художник, считает, что большинство людей на самом деле не честны друг с другом. А что, если они скажут правду? И поэтому в простой зеленой тетради Джулиан честно рассказывает о себе, а затем оставляет тетрадь в уютном кафе. Моника, невероятно деловая и энергичная хозяйка этого кафе, добавляет свою историю, а потом оставляет тетрадь в винном баре через дорогу, где ее найдет другой человек. Так постепенно тетрадь переходит из рук в руки и объединяет незнакомых людей, при этом кардинально меняя их жизнь, даря им счастье и даже любовь. Впервые на русском языке!

Моника

Моника всегда любила цифры. Ей нравились их логика, их предсказуемость. Она находила глубокое удовлетворение в решении уравнений с двумя неизвестными, x и y. Но сейчас цифры на бумаге перед ней не хотели слушаться. Сколько бы она ни складывала цифры в левом столбце (доход), они были не в состоянии покрыть сумму в правом (расходы).

Она вспоминала дни работы корпоративным юристом, когда складывание цифр было рутиной, никогда не лишавшей ее ночного сна. Она составляла контракты, печатая их мелким шрифтом, пролистывала бесконечные тома законов и выставляла клиенту счет в двести пятьдесят фунтов. Теперь для получения тех же денег ей нужно продать сто средних чашек капучино.

Зачем ей понадобилось с такой поспешностью предпринимать столь важное изменение в жизни, руководствуясь эмоциональными мотивами? Ей, кому для выбора начинки для сэндвича надо было мысленно рассмотреть все за и против, сравнить цены, питательные свойства и количество калорий?

Моника обследовала все кафе на пути между своей квартирой и офисом. Ей попадались в основном скучные, неопрятные и однотипные сетевые кафе. Каждый раз, переплачивая за посредственный кофе, она представляла себе свое идеальное кафе. Там не будет раскрашенного бетона, заплесневелого пластика, выступающих из стен труб или ламп и столов в индустриальном стиле, — скорее, вы почувствуете, что вас пригласили к кому-то домой. Там будут уютные, не сочетающиеся друг с другом кресла, эклектичные картины на стенах, газеты и книги. Книги повсюду — не просто для вида, но чтобы их можно было снять с полки, почитать и забрать с собой домой, коль скоро оставишь на месте одной другую. Бариста не станет спрашивать вашего имени, чтобы с ошибками написать его на вашей чашке. Он уже будет его знать. Он осведомится об имени ваших детей и вашей кошки.

Однажды, идя по Фулхэм-роуд, она заметила, что пропыленная старая кондитерская, испокон века бывшая там, наконец закрылась. На фасаде красовалась большая вывеска: «АРЕНДА».

Каждый раз, проходя здесь, Моника слышала голос своей матери. В те последние несколько недель, пропитанных запахом болезни и распада, перемежавшихся электронным писком медицинского оборудования, мать настойчиво пыталась, пока еще не поздно, передать дочери накопленную десятилетиями жизненную мудрость. Послушай меня, Моника. Запиши, Моника. Не забудь, Моника. Не для того Эммелин Панкхёрст надела на себя эти оковы, чтобы мы всю жизнь чувствовали себя маленькими винтиками большой машины. Будь сама себе начальником. Создавай что-то. Нанимай людей. Дерзай. Занимайся любимым делом. Сделай его значимым. И Моника вняла этому совету.

Моника сожалела, что не может назвать кафе в честь матери, ведь ее звали Чарити^[2], а назвать кафе словом, не предполагавшим необходимость платить, едва ли было удачным деловым решением. Как оказалось, все было не так-то просто.

Кафе было ее мечтой, но это не означало, что ее мечту кто-то еще обязательно разделит с ней. Или, по крайней мере, таких было недостаточно, чтобы покрыть все расходы, а она не могла вечно восполнять недостачу — банк этого не допустил бы. Голова у нее шла кругом. Моника направилась к бару, чтобы налить себе в большой бокал остатки красного вина из бутылки.

Быть боссом — очень здорово, мысленно говорила она матери, и она всем сердцем любила свое кафе, но ощущала себя одинокой. Ей не хватало офисных сплетен около кулера с водой, компании коллег, собирающихся на вечерних рабочих совещаниях с пиццей на столе. Она даже ловила себя на том, что с нежностью вспоминает эти нелепые корпоративные вылазки на природу, офисный жаргон и малопонятные акронимы из трех букв. Монике нравилась ее команда в кафе, но между ней и ими всегда существовала некоторая дистанция, поскольку она отвечала за их жалованье, а в данный момент даже ее собственное жалованье ставилось под сомнение.

Она вспомнила о вопросах, которые задавал тот мужчина — Джулиан — в тетради, оставленной на этом самом столе. Она одобряла его выбор. Моника поневоле судила о людях по тому месту, которое они выбирали в ее кафе. Насколько хорошо вы знаете живущих рядом с вами людей? Насколько хорошо они знают вас?

Она думала обо всех людях, которые придут и уйдут сегодня под беспечный звон колокольчика. Все они связаны, больше чем когда бы то ни было, с тысячами людей — друзьями из социальных сетей, друзьями друзей. И все же не чувствуют ли они, как и она, что им не с кем поговорить? Поговорить не о недавнем изгнании знаменитости из дому, с острова или из джунглей, но о важных вещах, которые не дают уснуть. Например, о цифрах, не подчинявшихся твоей команде.

Моника засунула бумаги в папку и, взяв телефон, загрузила Facebook и стала его просматривать. По-прежнему никаких следов Дункана — парня, с которым она познакомилась в социальных сетях, а в последний раз виделась несколько недель назад. Дункан, веган, который отказывался есть авокадо, потому что фермеры для опыления используют пчел, но считал абсолютно приемлемым заниматься с ней сексом, а затем просто исчезнуть. Его больше волновали чувства пчелы, чем чувства Моники.

Она продолжала прокручивать экран, хотя и знала, что это не только не принесет утешения, но и слегка растравит душу. Хейли изменила статус своих отношений на «помолвлена». Ух ты! Пэм поместила свои снимки с тремя детьми — плохо и неумело завуалированное под самоуничижение бахвальство. Салли показала УЗИ своего ребенка — двенадцать недель.

УЗИ плода в утробе. Зачем вообще это присылать? Все они выглядят одинаково, ни один не похож на реального ребенка, скорее, все это напоминает погодную карту, предсказывающую область высокого давления над Северной Испанией. И тем не менее каждый раз при виде подобной картинки у Моники перехватывало дыхание, на нее накатывали острая тоска и унизительный приступ зависти. Иногда она ощущала себя старым разбитым «фордом-фиеста», брошенным на обочине дороги, когда другие машины проносятся мимо по скоростной полосе.

Кто-то оставил сегодня на столе экземпляр «Хелло!». В глаза Монике бросился кричащий заголовок об одной голливудской актрисе, испытавшей счастье материнства в сорок три года. Во время кофе-брейка Моника пролистала журнал, выискивая объяснение того, как это удалось той актрисе. ЭКО? Донорство яйцеклеток? Заморозила ли она свои яйцеклетки несколько лет назад? Или это произошло легко? Сколько времени оставалось в запасе у ее яичников? Пакует ли уже счастливая семья чемоданы для уединенного отдыха на Коста-Брава?

Взяв бокал с вином, Моника обошла кафе, выключая все светильники и расставляя по местам криво стоявшие стулья. Она вышла на улицу — ключи в одной руке, бокал в другой, — заперла дверь кафе и повернулась, чтобы отпереть дверь своей квартиры этажом выше.

И тут возникший неизвестно откуда здоровенный малый, тащивший на себе, как коляску от мотоцикла, какую-то блондинку, со всей силы налетел на Монику, и содержимое бокала выплеснулось ей в лицо и на блузку. Задохнувшись на миг, она почувствовала, как по ее носу стекают ручейки «Риохи» и вино капает с подбородка. Она ждала его смиренного извинения.

— Ох, твою мать! — ругнулся он.

Моника ощутила, как из ее груди поднимается жар, приливая к лицу и заставляя стиснуть зубы.

— Эй, это ты на меня налетел! — возмутилась она.

— Ну и что же ты делала посреди тротуара с бокалом вина? — прорычал он в ответ. — Нельзя, что ли, пить в баре, как все нормальные люди?

Его лицо с идеально правильными чертами могло показаться классически красивым, если бы его не искажала отвратительная, презрительная гримаса. Блондинка, глупо хихикая, тащила его прочь.

— Тупая сучка, — услышала Моника его слова, умышленно произнесенные достаточно громко.

Моника вошла к себе в квартиру. «Милая, ты дома», — как всегда, беззвучно сказала она непонятно кому, на миг решив, что сейчас заплачет. Поставив пустой бокал на сушилку в кухоньке, она посудным полотенцем стерла с лица вино. Ей отчаянно хотелось с кем-нибудь поговорить, но она не знала, кому позвонить. Подруги все были погружены в свою жизнь и не захотели бы, чтобы она испортила им вечер своими жалобами. Звонить отцу смысла не было, поскольку Бернадетт, ее мачеха, считавшая Монику неудобной предысторией жизни мужа, выполняла роль привратника и, без сомнения, заявила бы, что отец пишет и его нельзя беспокоить.

И тут Моника увидела лежавшую на кофейном столике бледно-зеленую тетрадь с надписью на обложке: «Правдивая история», оставленную несколько дней назад. Моника взяла тетрадь и открыла ее на первой странице. Каждый лжет о своей жизни. Что произойдет, если вместо этого говорить правду? Единственное, что отличает вас, что позволяет поставить все на свои места?

Почему бы и нет? — подумала она, ощутив в себе трепет безрассудства, что обычно было ей не свойственно. Понадобилось некоторое время, чтобы найти подходящую ручку. Немного непочтительным казалось после каллиграфического почерка Джулиана выводить каракули старой шариковой ручкой. Она открыла чистую страницу и принялась писать.

Примечания

2

«Чарити» (Charity) в переводе с английского означает «благотворительность, милосердие».